CC BY
243
Т. И. Вендина (Москва)
Цвет в этнокультурной системе русского, старославянского и древнерусского языков
Вопросам цветообозначения и цветовосприятия в различных культурах посвящена огромная литература. Предметом исследования являлся не только сам физиологический механизм зрительного восприятия, но и более общие вопросы, рассмотренные в контексте теории познания (и прежде всего чувственного восприятия мира) и шире - культуры (ср., например, две прямо противоположных точки зрения, одну, связанную с попыткой доказать влияние визуального восприятия на культуру, которая рассматривается как производное от биологической адаптации человека, высказанную в работе М. К. Борн-штейна «Влияние визуального восприятия на культуру», (Вогп-БЙеп 1975), и другую, изложенную в работе М. Г. Сегалла «Влияние культуры на визуальное восприятие», в которой утверждается, что экологическая адаптация человека осуществляется через культуру (Segall 1966). В связи с этим чрезвычайно существенным оказывалось соотношение звуковых и цветовых характеристик при определении разных типов культур, о чем писал еще П. А. Флоренский (Фло ренский 1990: 341), указывая на различие культур Древней Эллады и Востока.1
В этой связи представляется довольно любопытным обратиться к одному из аспектов проблемы восприятия цвета, а именно роли цвета в этнокультурной системе русского, старославянского и древнерусского языков в плане соотношения древних концептуальных цветовых категорий с современными, тем более что работа над Лексическим атласом русских народ-
* Данная статья написана в рамках работ по проекту «Словообразование в старославянском языке», получившем поддержку Российского гуманитарного научного фонда, грант № 97-04-06160.
1 Ср. его замечание о том, что «от глубокой древности две познавательные способности почитались благороднейшими - слух и зрение. Различными народами ударение первенства ставилось либо на том, либо на другом. Древняя Эллада возвеличивала преимущественно зрение, Восток же выдвигал как более ценный слух» (Флоренский 1990: 341).
ных говоров выявила интересные особенности цветовой концептуализации, свидетельствующие о символических значениях некоторых цветов (Вендина 1998).
Не ставя перед собой задачи фундаментального исследования этой проблемы, мы обратились к более конкретному вопросу, а именно - роли цвета в жизнедеятельности человека и попытались взглянуть на проблему цветовосприятия сквозь призму словообразования. С этой целью мы воспользовались методологическим приемом, широко используемым в этнолингвистических исследованиях Н. И. Толстого (Толстой 1997) и его последователей, который основывается на понятиях семантического регистра и семантико-символической парадигмы.
Предметом нашего внимания стал вопрос о том, какие концептуальные цветовые категории получили выражение в русском, старославянском и древнерусском языках, какой из цветов является наиболее семантически нагруженным, какая символика стоит за каждым из рассматриваемых цветов. Объектом исследования послужила соответствующая производная лексика, отражающая живое, чувственное созерцание цвета, часто с эмоциональной окраской.
При обращении к производной лексике мы исходили из апробированного уже на материале русского диалектного словообразования тезиса о том, что деривация представляет собой не пассивное или случайное словопроизводство, а сознательное и целенаправленное словотворчество, вызванное потребностью ориентации человека в сложном и многоликом мире природы. Поэтому именно в производном имени отчетливее всего выявляется предметно-познавательная, интерпретирующая деятельность человека, обладающего свободой выбора"«стратегии интерпретирования». В словообразовательно маркированной лексике предметы и явления внешнего мира как бы преломляются через действия человеческой субъективности, становясь понятными носителям языка, приобретая новый смысл.
Обратившись к материалу русского, старославянского и древнерусского языков, и в частности к производному имени - «перекрестию рядов словесной деятельности» (Флоренский 1990: 294), которое будучи базисной единицей любого лексикона обладает способностью к наиболее четкому членению континуума действительности, мы попытались сконцентрировать внимание на нескольких принципиальных вопросах:
1) выбор предмета или явления действительности в качестве объекта словообразовательной детерминации, когда в качестве мотивирующей выступает цветовая основа;
2) определение семантико-символической парадигмы цвета, его значимости на культурологической шкале ценностей познающего субъекта, поскольку именно эта значимость и явилась побуждающей способностью к словотворческим усилиям человека;
3) сохранение или прерванность старославянской и древнерусской традиций цветовой концептуализации в современных цветовых категориях.
В решении этих вопросов мы шли от современного русского языка и в частности от материала русского диалектного словообразования как уже известного нам и соответствующим образом препарированного в статье «Семантико-символическая парадигма цвета в контексте словообразования» (Etnología 1999, № 1).
Анализ производной лексики, содержащей мотивировочный признак 'цвет' (нами были проанализированы все цветовые блоки имен, выделяемые Р. М. Фрумкиной в ее монографии «Цвет, смысл, сходство» (Фрумкина 1984: 54), а это более ста цветовых имен, представленных в 17 - томном академическом словаре современного русского языка), обнаружил прежде всего отсутствие полной корреляции между именами цветов в литературном языке и в диалектах, причем не только на лексемном уровне (ср., например, диалектные названия цветов: бур-нистый 'рыжеватый без черноты и огненной красноты' Арх., СРНГ 3: 295; желтогорячий 'оранжевый' Краснодар., СРНГ 9: 112 и др.), но и на семемном (ср. лит. багряный 'входящий в блок красных цветов' и диал. багряный 'пестрый, полосатый' Терек., СРНГ 2: 35 или лит. голубой и диалектное голубой 'желтый' Нижегор., СРНГ 6: 340;2 лит. кофейный 'входящий в блок коричневых цветов' и диал. кофейненький 'лиловый' Урал, СРНГ 15: 119, значение 'кофейный' в диалектах передается лексемой белесый Ростов., СРНГ 2: 211 и т.д.).
2 Попутно хотелось бы обратить внимание на это странное, на первый взгляд, несоответствие, которое становится, однако, понятным, если вспомнить фонетическое чередование gol-/zeI-, повторяющееся и в лексическом голубой - желтый (ср. также сходную ситуацию в нем. Ыаи 'синий' и 'голубой', которое этимологически восходит к латинскому fia-vus 'желтый', сх. плав значит 'голубой' и 'желтый').
Обнаружилось также, что далеко не все имена цветов могут служить деривационной базой для производного имени и образовывать свой цветовой ряд. Большинство из проанализированных имен либо вообще не имеют своих дериватов (ср. диал. изумрудовый "изумрудный' СРНГ 12: 17; коричний 'коричневый' Южн.-Урал., СРНГ 14: 333; коришевый 'коричневый' Ряз., СРНГ 14: 333), либо образуют очень небольшой мотива-ционный ряд (ср. диал. вишный 'вишневый' Арх., СРНГ 4: 311 и его производные вишневка 1) 'сорт ткани' Перм., Влад., Свердл.; 2) 'мужская рубашка из такой ткани' Свердл., СРНГ 4: 311; вишновка 'фиолетовая краска' Арх., СРНГ 4: 311).
В связи с этим в центре нашего внимания оказались следующие цвета: белый, черный, красный, желтый, зеленый, синий, голубой, серый.
Введение понятия «семантического регистра» позволило обнаружить разноплановость использования этих цветов при означивании реалий внешнего мира. Так, в частности, выяснилось, что эти цвета в наивной картине цветовосприятия могут «работать» в разных регистрах:
I. в онтологическом, выполняя денотативную, маркирующую функцию, выделяя лицо или предмет среди ему подобных. Этот регистр является «базовым», поскольку в нем «работают» все рассматриваемые цвета, ср.:
белый: белаха 'белая курица' Арх., СРНГ 2: 207; беляйка 'заяц-беляк' Олон., СРНГ 2: 239; белоцветка 1) 'подснежник' Перм.; 2) 'ромашка' Перм., СРНГ 2: 226; белиха 'прозвище белолицей девушки, женщины' Новг., СРНГ 2: 214; белище 'отбеливание холстов' Курск., СРНГ 2: 215; белок 'гора, вершина которой покрыта вечным снегом' Забайкал., Сиб., Том., Барнаул., СРМ" 2: 220;
красный: краснина 1) 'рыба сем. лососевых, нерка Oncorchyn-chus nerka' Колыма; 2) 'горбуша' Колыма; 3)'красная рыба' Том., СРНГ 15: 179; красниха 'ягода клюква' Арх., СРНГ 15: 179; красница 1)'краснота' Вят.; 2) 'заря' Смол., СРНГ 15: 179; красноголовик 'человек с рыжими волосами' Калин., СРНГ 15: 181;
черный: черней 'жидкая черная земля около болота' Новг., НОС 12: 49; чернеть 'утка-чернь, черная крупноголовая утка разных видов, голован' Сиб., Даль IV: 594; Черноголовка 'птичка стренатка Emberiza schoehiclus' Арх., Подвысоцкий: 1885: 188; черногруд 'хорь' Сиб., Даль IV: 594; .чернокудреник 'растение собачья мята Ballota nigra' Даль IV: 594; черноводъе
'мутная, грязная вода в половодье' Арх., Опыт 1852: 257; чер-нотропье 'земля, еще не покрытая снегом' Ср. Обь, Доп. СРСГ 1975: 266; Камч., СРКН 1977: 186; черныш 'темноволосый и смуглый человек' Кольск., Меркурьев 1979: 176; чернышки 'скворцы', Вят., Васнецов 1907: 343; чернява 'смуглянка' Даль IV: 594;
желтый: желтопузка 'кузнечик' Дон. СРНГ 9: 112; желточ-ница 'озерный карась' Сиб., СРНГ 9: 113; желтик 1) 'масленок Boletus luteus L' Пек., Влад., Волог., Перм.; 2) 'моховик Medica-go falacata L' Арх., Иртыш.; 3) 'трава алтайская люцерна' Перм., СРНГ 9: 111; желтиха 'неплодородная песчаная земля' Арх., СРНГ 9: 112; желтовка 'настойка из десяти сортов трав, семян и можжевеловых ягод' Ряз., СРНГ 9: 112; желтуха 'прозвище женщины с желтым лицом' Калуж., СРНГ 9: 114;
зеленый: зеленак 'о земноводных и пресмыкающихся с зеленой окраской' Пек., Твер., СРНГ 11: 246; зеленка 'зеленый кузнечик' Дон., СРНГ 11: 248; зелениха 'растение сем. плау-новых Волог., СРНГ 11: 247; зеленец 1)'веник из свежих, зеленых веток' Пек., Твер.; 2) 'зеленый нюхательный табак' Ворон., Твер., Пек.; 3) 'водка, сивуха' Пек., Твер.; СРНГ 11: 246; зеленица 'полоса скошенной травы' Пек., СРНГ 11: 247; 2)'бутылка зеленого цвета' Вят., СРНГ 11: 247; зеленичка 'зеленая полянка' Иркут., СРНГ 11: 248;
синий: синедь 1)'синий цвет'; 2)'кафтан синего сукна' Волог., Вят.; 3)'синеный холст' Пек.; 4)'синева' Вят., Опыт 1852: 203; синетье 'старая тряпка синего цвета' Влад., КСРНГ; синецвет 'василек' Ворон., КСРНГ; синина 'дождевая туча' Новг., КСРНГ; синька 'верхняя одежда из домотканого крашеного синего сукна' Калин., КСРНГ; синюха 1)'белка позднего осеннего промысла с синеватой мездрой' Сиб.; 2) 'гриб сыроежка'; 3) 'василек' Пе-терб., Зап.; 4) 'брюква' Смол., Даль IV: 186;
голубой: голубец 'песец в октябре, имеющий одноцветную серую, незапушившуюся шерсть' Арх., СРНГ 6: 336; голубеюшко 'конь пепельно-серой масти' Арх., СРНГ 6: 336; голубень 'голубика' Арх., Беломор., СРНГ: 6: 333; голубец 1) 'василек' Тул.; 2) 'живокость полевая' Курск.; 3) 'калестиния болотная' Вят.; 4) 'гирча тминолистная' Вят., СРНГ 6: 336; голубка 'голубая краска' Ворон., СРНГ 6: 338; голубняк 'подсохшее на корню дерево. «Голубняк - на корню засохшее дерево с отвалившейся корой, отчего дерево получает голубоватый цвет, и годится только на дрова' Перм., Свердл., Арх., СРНГ 6: 339;
серый: серик 1) 'почва серого цвета' Свердл.; 2) 'гриб подберезовик': «Серик — есть гриб такой с серенькой головкой, он На красноголовик похож, только шляпка серенькая» Моск., КСРНГ; серок 'конь серой масти' Новосиб., КСРНГ; сероушка 'птица поганка ушастая Podiceps nigricollis Brehm.' Тобол., КСРНГ; серуха 'беличья шкурка первого сорта' Бурят., КСРНГ; серушка 'мелкая речная рыба' Моск., КСРНГ;
II. в метафорическом, выполняя новую - символическую функцию, раскрывая психологию восприятия цвета человеком. Круг цветов, «работающих» в этом регистре, заметно сужается. Это белый, красный, черный и зеленый и лишь иногда желтый, синий и серый, ср.:
белый: беланушка 'добрая, приветливая и красивая женщина' Казан., СРНГ 2: 207; бель 'хороший крупноствольный, с преобладанием ели, лес, не засоренный подлеском' Сев.-Двин., СРНГ 2: 234; беляк 'белый гриб' Симб., Тул., Тамб., Пенз., Смол., СРНГ 2: 239; белье 'лучшая одежда в противоположность плохой одежде' Костром., СРНГ 2: 236; беленье 'вывод молодой на улицу' Влад., СРНГ 2: 211; белилы 'девичник' Арх., Влад., Пек., Смол., СРНГ 2: 213;
красный: краснорожий 'лентяй' Вят., СРНГ 15: 185; крас-нотелка 'корова, которая будет телиться впервые' Калин., СРНГ 15: 186; краснословье 'вежливое, почтительное обращение' СРНГ без указ. места 15: 185; краснорядье 'торговые ряды, где торгуют красным товаром' Яросл., СРНГ 15: 185; крас-нование 'счастливая жизнь' Перм., СРНГ 15: 180;
черный: черногор 'имя злого волхва' Даль IV: 594; черно сошник 'крестьянин не крепостной и не обеленный, т. е. не свободный, а плативший от черной сохи подать' Даль IV: 594; чернолесье 1)*^лиственный лес (особенно дубовый или ясеневый)'; 2) 'хвойный лес' Забайкал. Даль IV: 594; чернонемощ ный 'хилый человек' Вят, Васнецов 1907: 343; чернореча 'лодка, на которой купцы развозят товар по мелким рекам' Даль IV: 594; чернуха 'кладбище' Яросл., Мельниченко 1961: 214; чернь 'печаль' (ходить в черни 'в печали') Зап. Даль IV: 594; черня 'густой лес' Ср. Обь, СРОС 2: 194; чернядь 'чернь, простонародье' Арх., Подвысоцкий 1885: 188;
зеленый: зеленчик 'очень молодой человек' Перм., СРНГ 11: 250; зелень 'о ком-либо, не достигшем полного развития' Арх., СРНГ 11: 251; зеленчук 1) 'годовалая овца' Ряз.; 2) 'годовалый теленок' Курск.; 3) 'теленок в возрасте до года'
Курск., Тамб., СРНГ 11: 250; зеленушечка 'маленький горшочек' Ряз., СРЙГ 11: 249; зелень 'шкурки белки с брюшком, обрамленным красной шерстью, т. е. белки, еще не утратившей летнего рыжего цвета' Олон., СРНГ 11: 251; зеленуха 'массовое весеннее гулянье' Свердл., СРНГ 11: 249;
желтый: желтея 'по суеверным представлениям существо женского пола, олицетворяющее лихорадку' Влад., СРНГ 9: 110; серый: серуха 'простоватый человек' Костром., КСРНГ; синий: синичка 'жеребенок на втором году' Калин., КСРНГ; синее в знач. сущ. 'праздничная одежда' Арх., КСРНГ;
III. в коммуникативном, раскрывая новую функцию цвета, контактоустанавливающую, поскольку производные цветовые имена могут использоваться при обращении. Эта функция характерна в основном для белого цвета, хотя факультативно она встречается у красного и голубого.
белый: беленький в знач. сущ. 'возлюбленный' Пек., СРНГ 2: 211: «Без морозу, без огня сушил ты, беленький, меня'; бе-леюшко 'ласковое обращение к кому-либо, милый, голубчик' Арх., Сев., СРНГ 2: 212; белянушка 'женщина или девушка, которой хотят выразить свою любовь, ласковое отношение' Влад., Нижегор., Новг., Пек., СРНГ 2: 241: «Ах ты, моя белянушка, что поры тебя не видывала»; белянчик 'ласковое обращение матери к ребенку или жены к мужу Казан., Нижегор., Влад, СРНГ 2: 241: «Сизанчик, белянчик, ты мой»;
красный: красный в знач. сущ. в обращении: «На кого ты, красный мой, обнадеялся» Костром,, СРНГ 15: 189; голубой: голубанчик 'голубчик' Волог., СРНГ 6: 332. Такова ситуация в современном русском языке и его диалектах. Что же дают нам материалы старославянского и древнерусского языков?
Прежде всего следует отметить, что в старославянском языке (если судить по материалам «Старославянского словаря» под ред. Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой) цветовая палитра представлена довольно бедно: в ней нет, например, ни желтого, ни синего, ни голубого, ни серого цветов. Такая ситуация, как представляется, объясняется не особенностями цве-товосприятия древних славян, а лишь отсутствием концептуальных категорий, которые либо не получили своего выражения в языке в силу специфики самого языка как языка сакрального, где цветопись вряд ли была уместна, либо просто оказались не зафиксированы в словаре в силу жанровой специ-
фики текстов, в которых цветообозначения встречаются довольно редко (подробнее о соотношении цветовосприятия и цветовой концептуализации см. в работе А. Вежбицкой «Обозначение цвета и универсалии зрительного восприятия» Ц Веж-бицкая 1996). Поэтому наше представление о цветовосприятии древних славян, конечно, далеко не полное, а тем более не исчерпывающие. Однако некоторые тенденции все же прослеживаются. Они связаны прежде всего с тремя цветами - белым, черным и группой красного цвета с кернями *Ьа£ъг- *сьгу-, хотя нельзя не отметить, что все эти цвета репрезентируются единичными дериватами (ср. б"клость 'белизна' СС: 106; чрьннло 'черная краска' Ц 'чернила' СС: 783; чрьницд 'шелковица тутовое дерево' СС: 783; кдгър'Ьницд 'багряница' СС: 77; чрьвлкнь греч. нет 'ткань багряного цвета' СС: 782). Интересно, что красный цвет в цветовом значении не известен (ср. крдсьнъ 1) 'красивый' сь крлсьноьл женоюа съпрлже са; 2) 'приятный' вн-д'Ьв'ъ же лл^сто тр-Ьвно и крдсьно; # крдсьнд поустытл, СС: 293) и
3
своего мотивационного ряда не имеет. .
В старославянском языке эти цвета используются прежде всего в онтологическом регистре (см. приведенные выше примеры), белый и черный, кроме того, могут «работать» и в метафорическом регистре (ср. Б'Ьлоризьць греч. нет 'мирянин' СС 106; в-клость 'чистота' не съвлдчите б'Ьлости доушьныл СС 106; чрьннцд 'монахиня' СС 783; чрьньсь 'монах' СС 783; чрьмо-рнзьць 'монах' СС 783; чрьноризьство 'монашество' СС 783).
В древнерусском языке ситуация в принципе похожая, особенно когда речь идет о памятниках Х1-ХН вв., которые так же, как и старославянские памятники, небогаты цветописью. Цветообозначения в этих памятниках «встречаются, как правило, редко, набор их ограничен, это в общем основные цвета: белый, черный, красный, реже - синий, желтый, зеленый. В большинстве оригинальных памятников употребляются только названия белого, черного, красного цвета», причем «наиболее употребительными цветообозначениями в памятниках этого времени являются белый и черный, а также цветообозначения,
8 Мы не принимаем во внимание прилагательное золотой в цветовом значении, хотя оно имеет достаточно большой мотивационный ряд (ср. зллтнкъ 'золотая монета' СС 237; зллтнцл 'золотая монета' СС 237; злд-тоноснвъ 'носящий золотые украшения' прил. СС 237; злдтоустт» 'Златоуст' СС 237), поскольку цветовое значение у него побочное.
называющие различные оттенки красного цвета - червленый, чермный, багряный» (Бахилина 1975: 11, 23).
Причина такой бедной цветописи в принципе та же - специфика жанров и своеобразие древнерусской поэтики. Как отмечают историки древнерусской литературы, «атрибутивность в летописи чрезвычайно редка, глагольность летописного рассказа находит свое выражение в том, что наиболее подробно и дифференцированно описываются действия, реже качества их, еще реже предметы и, наконец, совсем редко - качества этих предметов.» (Истоки...1970: 52). Более того, в этом отказе от цветописи литературоведы видят одну из характерных эстетических установок средневековой литературы.""«'Древнерусский художник слова, как правило, - ибо нет правил без исключений, - не нуждался в цвете, - пишет А. М. Панченко, - средневековая эстетика «не хотела» цвета, и цвет оставался вне художественной прозы» (Панченко 1968: 9).
И только лишь к XVII в. ситуация в корне меняется, происходит перелом в эстетических установках, и в частности, в отношении к цвету. По сути дела, XVII в. положил начало русской цветописи, хотя в большинстве памятников цветообо-значений пока немного, «цветописи как сознательного стилистического приема строго говоря еще нет или почти нет. Литературные памятники XVII в. в отношении использования цве-тообозначений в значительной степени сохраняют традиции древнерусской литературы старшего периода» (Бахилина 1975: 49), где цвет имел ярко выраженную символическую функцию. Описывая пейзаж, картины природы, писатели XVII в. предпочитают обходиться без цвета и чаще используют светопись. Отмечая высокие литературные достоинства писателей XVII в., историки литературы в числе их упоминают автора «Книги сея» как мастера пейзажа, однако цветопись и здесь не используется, его пейзаж совсем без красок.
Перелом проявился прежде всего «в отказе от своеобразного «цветового табу», которое существовало в литературе раннего периода.» (Бахилина 1975: 85), что повлекло за собой расширение семантической группы цветообозначений и семанти-ко-символической парадигмы основных цветов. О богатстве древнерусской цветовой палитры свидетельствуют такие сложные названия цветов, которые не встречаются уже ни в литературном русском языке, ни в его диалектах (ср. крдсновншнс-кыи 'вишневый с красным оттенком' СРЯ XI-XVII 8: 17; крлс-
нокрлрнн 'карий с особым красноватым оттенком'СРЯ Х1-ХУП 8: 18; краснорусын 'рыжевато-русый' СРЯ Х1-ХУН 8: 19; крдсно-сЬрыи 'рыжевато-серый' СРЯ Х1-ХУ11 8: 19; б-Ьлолестрын 'прил. белой масти с пятнами другого цвета' СРЯ Х1-ХУ11 1: 136; зедсно-червленын 'зелено-красный' СРЯ XI-XVII 5: 370 и т. д.). Однако, как свидетельствуют материалы «Древнерусского словаря XI-XVII вв.», а также его картотеки, наибольшую цветовую нагрузку несут не себе белый, группа красного цвета с корнями *Ьа{?ъг, *кгазьп-, сьгу-, черный, желтый, зеленый, синий и серый цвета (все остальные цвета либо не образуют мотивационного ряда, в их число, как и в русских диалектах, входит и коричневый цвет, либо являются базой для единичных дериватов). В этой функциональной значимости именно данного набора цветов можно видеть яркую иллюстрацию сохранения русским языковым сознанием древней цветовой концептуализации.
Проведенный нами анализ показал, что в древнерусском языке каждый из названных цветов использовался в следующих регистрах:
I. в онтологическом, выделяя ту или иную реалию в многоликом мире природы древнерусского человека, ср.:
белый: вЬлка 'белка' СРЯ Х1-ХУИ 1: 133 < в-Ьлй 'белка'СРЯ Х1-ХУП 1: 130; б-Ыьцл 'сорт яблок' СРЯ Х1-ХУИ 1: 139; к-йленинл 'отбеленная ткань' СРЯ XI-XVII 1: 131; в-Ьо-душка 'животное или шкурка с белым мехом на передней части шеи' СРЯ Х1-ХУИ 1: 134; веленье 1) 'отбелка тканей'; 2) 'побелка' СРЯ Х1-ХУП 1: 131; в-Ьлнльннк 'тот кто моет и белит холсты' СРЯ Х1-ХУП 1: 132; Е'Ьльннца 'мастерица, занимающаяся выделкой бели (пряжи)' СРЯ Х1-ХУН 1: 139; е'Ьлнще 'место где расстилают холст для беления' СРЯ XI-XVII 1: 133; б-Ьлость 'белизна' СРЯ Х1-ХУП 1: 136;
багряный: клгрснн« 'окрашивание в багровый цвет' СРЯ Х1-ХУП 1: 63; клгрец'ь 1) 'красная краска'; 2) 'сорт сукна' СРЯ Х1-ХУН 1: 63; Багряница 1) 'драгоценная ткань багряного цвета'; 2) 'торжественная пурпурная одежда как знак верховной власти' СРЯ Х1-ХУН 1: 64; Багряноносный 1) 'в знач. сущ. одетый в багряницу'; 2) 'накрашенный багряной краской' СРЯ Х1-ХУП 1: .64; Багряность 'багряный цвет' СРЯ XI-XVII 1: 64;
красный: красноглаза 'прозвище человека, имеющего карие глаза особого оттенка' СРЯ Х1-ХУН 8: 17; крлсНость 'краснота' СРЯ Х1-ХУП 8: 19;
черный: чьрннло 'черная краска' СДРЯ 3: 1560; чьрнотд 'черный цвет'* СДРЯ 3: 1562; чьрнлдь 'утка особой породы' СДРЯ 3: 1567; чьрность 'чернота' СДРЯ 3: 1562;
желтый: жлътйиица 'шафран' СРЯ XI-XVII 5: 85; желто сть 'желтуха' СРЯ XI-XVII 5: 85; желтыш 'желток' СРЯ XI-XVII 5: 86; желть 1) 'желтая краска'; 2) 'желтый фон ткани' СРЯ XI-XVII 5: 86; желто сть 'желтизна' СРЯ XI-XVII 5: 85;
зеленый: зеленецъ'поросший зеленью островок' СРЯ XI-XVII 5: 369; зелень 'озимое поле' СРЯ XI-XVII 5: 371; зелени-чне 'название одного из видов деревьев с вечнозелеными листьями' СРЯ XI-XVII 5: 369; зелкд 'травка, былинка, веточка' СРЯ XI-XVII 5: 371; зеленка 'горшочек с зеленой поливой' СРЯ XI-XVII 5: 369; зеленость 'свойство и состояние по прил. зеленый' СРЯ XI-XVII 5: 370;
синий: синило 'синяя краска' КСРЯ XI-XVII вв; снность 1) 'синева'; 2) 'синяк' КСРЯ XI-XVII вв; сннотннл 'синяк' КСРЯ XI-XVII вв; синеворотт» 'растение змееголовник с крупными синими или фиолетовыми цветами' КСРЯ XI-XVII вв; сннецъ 'разновидность леща' КСРЯ XI-XVII вв; снногорлнцд 'название птицы' КСРЯ XI-XVII вв; сннильникь 'красильщик тканей преимущественно крестьянского производства' КСРЯ XI-XVII вв;
серый: с"Ьрина 1) 'серый цвет'; 2) 'участок земли серого цвета' КСРЯ XI-XVII вв.; с-кркд 'вид каши' КСРЯ XI-XVII вв.; скроокий 'имеющий серые глаза' КСРЯ XI-XVII вв.;
червленый: чьрвьць 1) 'красный цвет'; 2) 'ткань, окрашенная червцом' СДРЯ 3: 1558; чьрвленд 'багряница' СДРЯ 3: 1556; чьрвленгае 'окрашивание' СДРЯ 3: 1556; чьрвленнцд 'ткань, одежда багряного цвета' СДРЯ 3: 1556; чьрвлен'ь 'красная краска' СДРЯ 3: 1557; чьрмьность 'красный, рыжий цвет' СДРЯ 3: 1559; чьрмьньство 'краснота' СДРЯ 3: 1560;
II. в метафорическом, где проявлялась символическая функция цвета: она характерна в основном для багряного, белого, красного, черного и факультативно зеленого и синего цветов, ср.:
багряный: Бдгрянникъ 'тот, кто носит торжественное облачение (лицо царского рода') СРЯ XI-XVII 1: 64; Бдгряионосецъ 'тот, кто носит багряницу, царь' СРЯ XI-XVII 1: 64; Багрянородный в знач. сущ. 'царского происхождения' СРЯ XI-XVII 1: 64;
белый: Б'Ьлевкд 'женщина, живущая в монастыре, но не постриженная еще в монахини' СРЯ XI-XVII 1: 130; в-Ьлодворецъ 'владелец двора, свободный от феодальных повинностей, не тяглый' СРЯ XI—XVII 1: 134; Б'Ьлозеллецъ 'владелец земли, сво-
бодный от феодального земельного обложения, не тяглый' СРЯ Х1-ХУП 1: 134; Б'Ьлом'Ьстец'ь 'владелец двора (места), свободный от феодальных повинностей, не тяглый' СРЯ Х1-ХУП 1: 135; Е'Ьлолашец'ь 'владелец земли, свободный от феодального земельного обложения, не тяглый' СРЯ XI-XVII 1:135; в-клорм-зецт. 'мирянин' СРЯ Х1-ХУП 1: 136; б-Ыянд 'женщина, живущая в монастыре, но не постриженная еще в монахини' СРЯ XI-XVII 1: 140; б'Ьлка 'участок земли, облагаемый поземельным сбором' СРЯ Х1-ХУ11 1: 133; Б'Ьль»'освобождение от феодальных повинностей' СРЯ XI-XVII 1: 139;
красный: красная мн. 'все прекрасное на земле, земные блага' СРЯ Х1-ХУН 8: 16; красноглаголание 'умение красиво говорить, краснобайство' СРЯ Х1-ХУН 8: 17; красноглаше 'исскуст-во церковного пения' СРЯ Х1-ХУ11 8: 17; красножитье 'приятная жизнь' СРЯ Х1-ХУ11 8: 18; краснословне 1)'наука, излагающая правила красноречия, риторика'; 2) 'красивые слова, краснобайство' СРЯ Х1-ХУП 8: 19; красноглагольникъ 'краснобай' СРЯ Х1-ХУ11 8: 17; краснолицый прил. в знач. сущ. 'тот, кто имеет красивое лицо' СРЯ Х1-ХУП 8: 18; красноп'Ьвец'ь 'тот, кто хорошо поет, искусный певец' СРЯ Х1-ХУН 8: 18; крас-моперсецъ 'тот, кто имеет широкую грудь' СРЯ Х1-ХУ11 8: 18;
черный: чьрница 'монахиня' СДРЯ 3: 1560; чьрнь 'простой народ' СДРЯ 3: 1564; чьрньсь 'черный монах' СДРЯ 3:1565; чьрньчьство 'монашство' СДРЯ 3: 1566; чьрныи 1)'простой, незнатный' Ц 'простой народ'; 2) 'тяглый, податный' СДРЯ 3: 1562; чьрноворьсь 'сбощик черного бора - поголовной дани, введенной татарами' СДРЯ 3: 1560; чьрнорнзица 'монахиня' СДРЯ 3: 1561; чьрноризьць 'монах' СДРЯ 3: 1561; чьрнлва 'треволнения' СДРЯ 3: 1566;
зеленый: Зеленина 'незрелые фрукты, овощи' СРЯ XI-XVII 5: 369; зелень 'все неспелое, недозрелое (плоды, овощи)'; / е'Ьл-ка зелень 'белка еще не утратившая летнего рыжего цвета шерсти' СРЯ Х1-ХУП 5: 371; зель 1)'лекарство, трава, напиток для лечения наговором, заклинанием'; 2) 'отрава, яд' СРЯ XI-XVII 5: 371; зелье 1) 'пряность' СРЯ XI-XVII 5: 370; 2) 'лекарство, трава, напиток для лечения наговором, заклинанием'; 3)'отрава, яд'; / лежать вт» зелье 'болеть' СРЯ Х1-ХУП 5: 371; синий: сииецъ 'бес, дьявол' КСРЯ Х1-ХУИ вв. Интересно, что в древнерусском языке, в отличие от современного русского, где каждый из рассматриваемых цветов связан прежде всего с онтологическим регистром, распределение
функциональной нагрузки у разных цветов не совпадает: так если белый, зеленый, синий и серый цвета «работали» прежде всего в онтологическом регистре, а желтый и червленый только в онтологическом, то функционирование красного цвета было связано в основном с метафорическим регистром, что касается черного и багряного цветов, то они в древнерусском языке использовались одинаково активно в двух регистрах - онтологическом и метафорическом.
Изучение семантических регистров цветообозначений показало, что и в русском, и в старославянском, и в древнерусском языках каждый из цветов имеет как бы свой «совокупный текст» разной степени сложности. Для прочтения этого текста чрезвычайно полезным оказалось введение понятия семантико-сим-волической парадигмы, использованного С. М. Толстой в статье «Терминология обрядов и верований как источник реконструкции древней духовной культуры» (Толстая 1989: 219). Эта парадигма строится на основе общности мотивировочного (в данном случае цветового) признака и представляет собой моти-вационный лексический ряд. Несмотря на то, что в этом лексическом ряду объединяются функционально разнородные значения, однако общность мотивировки входящих в эту парадигму имен позволяет проникнуть в глубинные основы символической интерпретации цвета, представленной в семантико-символических цветовых мотивационных моделях. Каждая парадигма предстает в виде «текста», пронизанного различными мотивами и темами, которые так или иначе проецируются в семантическое пространство исходного мотивирующего текста. Из множество этих мотивационных рядов и восстанавливается цветовой код. Ценность такого подхода заключается в том, что он позволяет избежать атомарности в исследовании, поскольку реализуется только при условии соблюдения системности в описании дериватов, объединенных общностью мотивационного признака.
Введение понятия семантико-символической парадигмы позволило обнаружить разную степень расчлененности «совокупного текста» каждого из. цветов.
В русских диалектах наибольшая степень расчлененности этого текста наблюдается в онтологического регистре, где практически все рассматриваемые цвета формируют тематические группы физиогеографической и артефактной лексики, которые находятся в центре семантического регистра каждого цвета, тогда как на его периферии представлена антропоморфная лексика;
в метафорическом регистре наблюдается меньшая степень расчлененности «совокупного текста» и относительное равновесие физиогеографической и антропоморфной лексики;
в коммуникативном регистре «совокупный текст» предстает как единое целое, поскольку его репрезентируют только антропоморфные номинации.
Как показал анализ материала, в русском языке наибольшую цветовую нагрузку несет на себе белый цвет. И не только потому, что он используется во всех трех регистрах, но и потому, что именно белый цвет дает самую богатую семантико-символическую парадигму, особенно в онтологическом регистре (ср., например, использование белого цвета при образовании названий физиогеографический реалий (лексики флоры, ср. белуха 'растение кошачья лапка' Арх., СРНГ 2: 229; бело-листка 'тополь серебристый' Том., СРНГ 2: 221; и фауны, ср. белопаха 'корова с белыми пятнами в пахах' Лит., Латв., Перм., СРНГ 2: 223; белуха 'белая корова' Арх., СРНГ 2: 229), всевозможных локусов (ср. белоземина 'участок земли с особой светлой почвой' Твер., СРНГ 2: 219; белок 'гора, вершина которой покрыта вечным снегом' Забайкал., Сиб., Том., Барнаул., СРНГ 2: 220; беломошник 'местность, покрытая белым мхом, годным на корм скоту' Арх., СРНГ 2: 222), многочисленных антропоморфных названий (ср. белуха ж. 'белобрысый человек' Ср. Урал, СРНГ 2: 229; белоголовик 'белокурый человек' Перм., Свердл., Пек., СРНГ 2: 217; белокоска 'прозвище русоволосой девочки' Новг., СРНГ 2: 221; белоус 'прозвище человека с белыми волосами' Яросл., СРНГ 2: 225; белужина 'человек с белыми волосами' Новг., СРНГ 2: 228; белуха 'человек с очень светлыми волосами' Ср. Урал, СРНГ 2: 229), предметов домашнего обихода: холстов (ср. белево 'холст, подвергаемый белению' Арх., СРНГ 2: 208; белена 'белый холст' Ленингр., СРНГ 2: 209; беленъе 'холст, разостланный на траве для побелки' Пек., СРНГ 2: 211; белетина 'белое полотно, холст' Костром., СРНГ 2: 211; белина 'беленый холст' Перм.; //'холст, разостланный на снегу для беления' Арх., Сев.-Вост., СРНГ 2: 214), ниток, пряжи (ср. белье 'белая пряжа' Волог., СРНГ 2: 236; белюшки 'белые нитки для вязания' Калуж., СРНГ 2: 238), белой одежды или обуви (ср. бе-лик 'будничная одежда из белого домотканого сукна' Ворон., СРНГ 2: 212; белокрайка 'большой клетчатый» платок с белыми полосами по краям' Влад., Нижегор.; СРНГ 2: 221; белоро
зовка 'плотная ткань из ниток двух цветов, белого и розового' Свердл. Ц 'рубашка из этой ткани' Свердл., СРНГ 2: 224; беляк 1) 'холщовый белый сарафан' Орл.; 2) 'обувь из белой сыромятной кожи' Волог.; СРНГ 2: 239; беляки 'обувь из белой кожи' Волог., СРНГ 2: 239), посуды (ср. белушка 'чайная чашка из белой глины' Курск., СРНГ 2: 229), абстрактных понятий, связанных с обозначением белизны (ср. белилъство Арх., СРНГ 2: 213; белилъцы Вят., Том., СРНГ 2: 213; бело-ство Арх., СРНГ 2: 224; белота Сев., Беломор., Олон., Пе-терб., Новг., Арх., СРНГ 2: 224; бельство СРНГ без указ. места 2: 237), а также процессов, связанных с отбеливанием (ср. белево 'беление' СРНГ без указ. места 2: 208; беленка 'беление холста' Енис., Вост.-Сиб., Иркут., Сиб., СРНГ 2: 210; белище 'отбеливание холстов' Курск., СРНГ 2: 215).
При этом обнаружилась следующая интересная особенность: если белый цвет в онтологическом регистре приблизительно одинаково используется в означивании реалий флоры и фауны, то желтый, зеленый и голубой цвета чаще встречаются в фитоними-ческой лексике. Кроме того, белый цвет значительно активнее, чем все остальные цвета, участвует в означивании артефактов.
Интересно также, что расхождения между цветами, а точнее - семантической нагруженности их мотивационных парадигм, наблюдаются даже в рамках одного семантического регистра. Так, например, все рассматриваемые цвета используются при образовании зоонимов, однако белый цвет привлекается чаще всего для означивания домашних животных (ср. белуха 'белая корова' Арх., СРНГ 2: 229; белопаха 'корова с белыми пятнами в пахах' Лит., Латв., Перм., СРНГ 2: 223; белушка 'корова или овца белой масти' Пек., Свердл.; СРНГ 2: 229; беляна 'домашнее животное белой масти' Свердл., Том., Волог., Яросл., Перм., Вят., Барнаул., СРНГ 2: 240), в том числе в клцчках животных, и прежде всего коров и собак, ср. белко 'кличка собаки' Вост.-Сиб., Сиб., Орл., Вят., СРНГ 2: 215; белонька 'кличка коровы белой масти' Онеж., СРНГ 2: 223; белорожка 'кличка коровы с белым пятном на лбу' Волог., Яросл., СРНГ 2: 224; белуха 'кличка белой овцы' Перм., СРНГ 2: 229; белька 'кличка кошек, собак' Олон., Арх., Вят., Том., СРНГ 2: 236), значительно реже он представлен в названиях диких животных, причем в основном в названиях зайца (ср. белеюшко Новг., СРНГ 2: 212; белоза-юшка Енис., СРНГ 2: 219; беляйка Олон., СРНГ 2: 239; беля-
ночка Арх., СРНГ 2: 240; белянчик Влад., СРНГ 2: 241; беля-юшка Олон., Арх., СРНГ 2: 241).
Черный цвет чаще всего встречается в названиях птиц, причем преимущественно диких (ср. чернедюха 'род утки' Том., Опыт 1852: 256; чернеть 'утка-чернь, черная крупноголовая утка разных видов, голован' Сиб., Даль IV: 594; черник 'утка-хохлатка чернеть' Приамур., СРГП 1983: 323; чернобровка 'птица тиркушка' Даль IV: 594; чернобусел 'черный аист' Даль IV: 594; Черноголовка 'певчая пташка' Даль IV: 594; чер-ногрудка 'кулик Tringa cindlus' Сиб. Даль IV: 594; черногуз 'аист' Даль IV: 594 / 'болотная птица цапля' Новг., НОС 12: 51; черноноска 'утка свиязь' Даль IV: 594; чернуха 'утка' Кольск., Меркурьев 1979: 176; черныш 'черный куличок' Даль IV: 594 Ц 'самец тетерева-косача' Яросл., Мельниченко 1961: 214; чернышок 'нырок' Дон., СРДГ 3: 192; черняй 'самец сокола, чеглок' Даль IV: 594; черняк 'чеглок' Даль IV: 594) и значительно реже он представлен в названиях животных, причем, что интересно, в отличие от белого цвета, это не домашние, а дикие животные (ср. чернобровка 'белка черно масти' Забайкал., Элиасов 1980: 452; черногривка 'чернобурая лиса' Даль IV: 594; черногруд 'хорь' Сиб. Даль IV: 594; чернодушка 'чернобурая лиса' Даль IV: 594), с домашними животными и птицами он связан в основном через клички, ср. чернуха, чернушка 'кличка черной коровы или курицы').
Красный цвет используется чаще всего в названиях рыб (ср. краснина 1) 'рыба сем. лососевых, нерка Oncorchynchus nerka' Колыма; 2) 'горбуша' Колыма; 3)'красная рыба' Том., СРНГ 15: 179; краснобрюшка 'рыба сем. карповых, красноперка' Урал, СРНГ 15: 180; красноглазик 'рыбка с красными глазами, разновидность тарани' Дон., СРНГ 15: 180; краснокрыл 'рыба красноперка' Петерб., СРНГ 15: 183; краснокрылка 1) 'плотва' Пек.; 2) 'карась' Пек., СРНГ, 15, с. 183; красноперик 1) 'красноперка' Урал; 2) 'гольян' Вят., Кама, Урал; 3) 'карась' Удм.; СРНГ 15: 184; краснохвостка 'окунь' Сиб., СРНГ 15: 186; краснощечка 'рыба речная сельдь' Волж., СРНГ 15: 187; краснуля 'рыба лосось' Астрах., Север., Касп., СРЦГ 15: 187; краснуха 1) 'рыба лосось' Волж.; 2) 'плотва' Волхов. СРНГ 15: 187). Из других тематических групп, принадлежащих к этой семантической сфере, можно выделить, пожалуй, названия птиц (ср. краснобровик 'глухарь' Урал, СРНГ* 15: 180; красноголовик 'порода диких уток' Моск., СРНГ 15: 181; красногрудик
'снегирь' Зауралье, СРНГ 15: 182; красногузка 'птица сем дятловых' СРНГ без* указ. места, 15: 182; краснозоб 1)'кулик' Пет-рогр.; 2) 'снегирь' Ср. Урал, СРНГ 15: 182; краснозобик 'зяблик' Урал; СРНГ 15: 182; красноножка 'щегол' Поволж., СРНГ 15: 183; красношейка 1) 'соловей-красношейка' Енис.; 2) 'поганка серощекая' Тобол., СРНГ 15: 187) и лишь в третью очередь - животных, причем из домашних - это прежде всего корова рыжей масти (ср. краснонька Онеж., СРНГ 15: 183; краснотелка Калин., СРНГ 15: 186; красноха Новг., СРНГ 15: 186, краснуль-ка Арх., СРНГ 15: 187; краснуха СРНГ 15: 187; краснушка Сиб, СРНГ 15: 188), а из диких - белка или лиса (ср. красно-хвостка 'белка с рыжевато-красным хвостом """Арх., СРНГ 15: 186; краснушка 'рыжая лиса' Ср. Урал, СРНГ 15: 188).
Голубой цвет соотносится чаще всего с названиями лошадей (ср. голубанушко 'конь пепельно-серой масти' СРНГ 6: 332; голу-беюшко 'конь пепельно-серой масти' Арх., СРНГ 6: 336; голубко 'лошадь голубой масти' Сиб., Тобол., Челяб., Перм., Арх., Новг., КАССР, СРНГ 6: 338; голубко 'кличка лошади голубой масти' Сиб., Тобол., Челяб., Перм., Арх., Новг., КАССР, СРНГ 6: 338) и лишь изредка он встречается в названиях диких животных (ср. голубец 'песец в октябре, имеющий одноцветную серую, незапу-шившуюся шерсть' Арх., СРНГ 6: 336).
Семантико-символическая парадигма цвета однако значительно усложняется, когда от номинаций чувственно-материальных, мы переходим к номинациям идеальным, в которых цвет приобретает новую - символическую функцию. Расхождения между цветами, функционирующими в метафорическом регистре (а здесь, как уже отмечалось, «работают» далеко не все цвета, а только лишь белый, красный, черный, зеленый и спорадически голубой и желтый), становятся еще ярче.
Так, например, с белый цветом в русских диалектах чаще всего связываете^ сема 'хороший' (само прилагательное белый в псковских говорах имеет значение 'хороший' Пек., СРНГ 2: 229).
Думается, что именно с этой семой и вообще с положительной символикой белого цвета связаны и названия белого гриба-боровика Boletus edulis Bull. (ср. белевик Вост. Урал, СРНГ 2: 208; беловик Урал., СРНГ 2: 217; белоголоник Свердл., СРНГ 2: 218; белогриб Перм., СРНГ 2: 219; белыш Пек., СРНГ 2: 233; беляк Симб., Тул., Тамб., Пенз., Смол., СРНГ 2: 239; белянка Пенз., Тамб., СРНГ 2: 240; беляшка Твер., СРНГ 2:
241), ср. также название ядовитого гриба 'белая поганка' белянка Яросл., Урал., СРНГ 2: 240, в котором белый цвет выполняет маркирующую функцию и передает онтологические свойства данной реалии.
Эта сема актуализируется в названии крупноствольного леса (ср. бель 'хороший крупноствольный, с преобладанием ели, лес, не засоренный подлеском' Сев.-Двин., СРНГ 2: 234), а также праздничной одежды (ср. белье 'лучшая одежда в противоположность плохой одежде' Костром-., СРНГ 2: 236).
С белым цветом оказывается нередко связана и сема 'свободный', актуализируемая чаще всего в названиях свободной от поселений или сельскохозяйственных работ земли (ср. бело-водье 'никем не заселенная, «вольная» земля' Южн.-Сиб., Том., Енис., Зап.-Сиб., СРНГ 2: 217; белик 'новь, целина' Сиб., СРНГ 2: 212), а также в названиях лесных полян, т. е. пространства свободного от деревьев (ср. белина 'поляна в лесу' Калуж., СРНГ 2: 214; белынъ 'обширная поляна или большой луг среди леса' Яросл., СРНГ 2: 229). Эта же сема имплицитно присутствует в лексеме обелина 'оставшееся незакрытым соломой место на крыше, на дворе' Казан., СРНГ 22: 30.
С белым цветом соотносится и понятие 'чистоты' (ср. белизна 'исключительная чистота' Смол., СРНГ 2: 212) 4, не случайно именно с белым цветом связана свадебная терминология (ср. бе ленъе 'вывод молодой на улицу' Влад., СРНГ 2: 211; белилы 'девичник' Арх., Влад., Пек., Смол., СРНГ 2: 213)
С зеленым цветом связывается прежде всего сема ' молодой' Особенно хорошо это видно в зоонимах, обозначающих молодых домашних животных (ср. зеленчуга 'годовалый те-
4 Ср. также наречия с этим же значением вобело 'очень чисто' Свердл., СРНГ 4: 326; набело 'очень чисто' Твер., ¿РНГ 19: 112.
5 С белым цветом, по-видимому, связывалось и сема 'траурный, печальный', и хотя прямых подтверждений в виде отадьективных номинаций у нас нет, однако в русских диалектах в примере, иллюстрирующем прилагательное красный нам встретился такой текст: «Сейчас считают, в белом -это красная (т.е. одежда белого цвета считается праздничной), а раньше считалась траурной» Ворон., СРНГ 15: 189, ср. также белоха 'покойник' Петерб., СРНГ 2: 225. Р. В. Булатова любезно подсказала нам это значение белого цвета и в поэме Н. А. Некрасова «Мороз красный нос»: «Шагала„ Глаза ее впали, и был не белей ее щек надетый на ней в знак печали из белой холстины платок» (Некрасов 1982 Соч. 4: 90).
ленок' Черномор., СРНГ 11: 250; зеленчук 1) 'годовалая овца' Ряз.; 2) 'годовалый теленок' Курск.; 3) 'теленок в возрасте до года' Курск., Тамб., СРНГ 11: 250; зеленятник 'теленок в возрасте до года' Ряз., СРНГ 11: 251). Интересно, что среди этих имен нет названий диких животных, за исключением единичного зелень 'белка, еще не утратившая своего летнего рыжего цвета' Арх., СРНГ 11: 251, где сема 'молодой' трансформируется в сему 'несозревший'.
На эту же сему указывают и некоторые фитонимические номинации, хотя метафорическая символика зеленого цвета в них не так очевидна, как в зоонимах (ср. зеленец 'молодые побеги конопли' Брян.; СРНГ 11: 246; зеленка 'молодая пастбищная трава' Сталингр., СРНГ 11: 248; зелень 'молодые всходы хлебов, озимь' Курск., Орл., Ворон., Калуж., Брян., Пек., Свердл., Краснояр; СРНГ 11: 251; зеленъя 'молодые всходы хлебов' Терек., СРНГ 11: 251).
Интересно, что при образовании имен, относящихся к домашнему быту крестьянина, зеленый цвет оказывается связан с семами 'маленький', (ср. зеленушечка 'маленький горшочек' Ряз., СРНГ 11: 249) и 'несозревший' (ср. зеленовые в знач. сущ. 'шкурки белки с брюшком, обрамленным красной шерстью, т. е. белки, еще не утратившей летнего рыжего цвета' Олон., СРНГ 11: 249; зелень 'шкурки белки с брюшком, обрамленным красной шерстью' Олон., СРНГ 11: 251), т. е. здесь наблюдается как бы дальнейшее развитие семы 'молодой'.
С красным цветом связаны прежде всего семы 'красивый', 'счастливый', 'хороший' (ср. значения диалектного красный 1) 'красивый' Симб., Киров., Перм., Оренб., Ворон., Ряз., Калуж., костром., Нижегор., Смол., Влад., , Яросл., Волог., КАССР, Арх., Олон., Якут.; 2) 'счастливый' Свердл.; 3) большой Курск.; 4) 'здоровый, сильный' Арх., Сев.-Двин., Волог., Новосиб., Сиб.; 5) 'славный, известный' Волог.; 6) 'деятельный, энергичный' Арх., Помор., СРНГ 15: 189). Положительная символика красного цвета (ср. красно 'о хорошем житье' Онеж., Орл., СРНГ 15: 179 просвечивает и в деривате красно-вание 'счастливая жизнь Перм., СРНГ 15: 180.
Желтый цвет в метафорическом регистре соотносится, по-видимому, с отрицательной символикой (ср, например, значение диалектного прилагательного желтенький 'полный трудностей, лишений': «Житье-то ему желтенькое» Влад., Сарат., СРНГ 9: 110), о чем свидетельствует не только обилие назва-
ний болезней, мотивированных этим цветом в онтологическом регистре (ср. желтавица 'болезнь золотуха' Калуж., СРНГ 9: 111; желтеница 'болезнь желтуха' Забайкал., СРНГ 9: 111; желтея 'лихорадка' Арх., СРНГ 9: 111; желтина 'болезнь желтуха' Влад., СРНГ 9: 111; желтуница 'болезнь желтуха' Север., Арх., Том., Кемер., Енис., Иркут., Южн.-Сиб., СРНГ 9: 113; желтуха 1)'чахотка' Новг.; 2) 'малокровие' Ворон.; 3) 'золотуха' Пенз.; 4) 'желтая лихорадка' Волог.; 5) 'детская болезнь' Орл.; 6) 'болезнь крупного рогатого скота' Дон.; 7) 'болезнь винограда при которой желтеют листья' Дон., СРНГ 9: 114; желтучка 'болезнь (какая?) Сарат., СРНГ 9: 114; желтя-ница 'болезнь желтуха' Дон., Арх., Забайкал., СРНГ 9: 118; желтянка 'болезнь желтуха' Север., СРНГ 9: 119), но и названий мифологических существ, связанных с большинством этих болезней (ср. желтея 'по суеверным представлениям существо женского пола, олицетворяющее лихорадку' Влад., СРНГ 9: 110; желтыня 'по суеверным представлениям - мать лихорадок' СРНГ без указ места 9: 118).
Интересно, что в антропоморфных номинациях, имеющих, как правило, отчетливо выраженную оценочную окрашенность, каждый из рассматриваемых цветов, употребляющихся в метафорическом регистре, символизирует определенные качества человека и используется для его характеристики.
Так, например, с белым: цветом в русских диалектах связываются такие качества человека, как красота, доброта и нежность (ср. беланушка 'добрая, приветливая и красивая женщина' Казан., СРНГ 2: 207; белеюшко 'красавец' Арх., СРНГ 2: 212; белоголовица 'красавица' Смол., СРНГ 2: 218; бе лонега 'красивая, нежная девушка' Оренб., СРНГ 2: 222; белянка 'любимая девушка' Новг., Пек., СРНГ 2: 240; беляноч-ка 'любимая девушка' Орл., Пек., Новг., Волог., СРНГ 2: 240; беляюшка м. и ж. 'красавчик' Арх., СРНГ 2: 241). Хотя иногда белый цвет может использоваться и при образовании отрицательно характеризующих номинаций, когда маркируются негативные качества человека - лень, нежелание работать (ср. белиха 'прозвище белоручки' Новг., СРНГ 2: 214; беложавый 'изнеженный, не умеющий работать человек' Арх., СРНГ 2: 219; белоличка м. и ж. 'о молодом человеке или девушке, занятых только собою' Вят., СРНГ 2: 222; белоножка 'эпитет отрицательной характеристики ленивой женщины' Тамб., СРНГ 2: 223; белохвостка 'белоручка, бездельница' Пек., СРНГ 2:
225; белошня м и ж. 'белоручка' Арх., СРНГ 2: 227; белянок 'белоручка' СРЙГ без указ. места 2: 241).
С черным цветом соотносятся названия, характеризующие человека с социальной точки зрения (попутно отметим, что дериватов, мотивированных белым цветом, с этим значением не отмечено). Именно с черным цветом соотносятся названия социально ущербных людей, т. н. черного народа, связанного с тяжелым физическим трудом (интересно, что значение 'простой, незнатный' встречается у прилагательного черный еще в древнерусском языке), ср. черносошник 'крестьянин не крепостной и не обеленный, т. е. не свободный, а плативший от черной сохи подать' Даль IV: 594; черняк 'мужик, крестьянин, чернорабочий' Даль IV: 594; чернь 'черный народ, простолюдины' Даль IV: 594; чернева 'народ' Волог., Даль IV: 594; чернядь 'чернь, простонародье' Арх., Подвысоцкий 1885: 188). Из других антропоморфных номинаций, мотивированных прилагательным черный, можно выделить лишь названия, характеризующих человека в плане его опрятности (ср. чернокожурка 'неряшливый человек' Новг., НОС 12: 51; чернолапотница 'прозвище русских баб за неопрятность' Сиб., Даль IV: 594; чернонора 'грязнуля' Новосиб., СРГНО: 584; черняк 'грязнуля' Даль IV: 594).
С зеленым цветом ассоциируется сема 'молодой, неопытный' (ср. зеленчик 'очень молодой человек' Перм., СРНГ 11: 250; зелень 'о ком-либо, не достигшем полного развития' Арх., СРНГ 11: 251; зеленяк 'прозвище' Новг., СРНГ 11: 251; еще ярче эта сема выражена в прилагательном зеленехонький 'очень молодой, неопытный' Симб., Моск., Арх., Костром., СРНГ 11: 246).
Интересно, что если все эти цвета в метафорическом регистре употребляются для образования качественно-характеризующих названий лиц, т. е. nomina attributiva, то красный цвет используется в названиях процессуально-характеризующих, т. е. nomina agentis, при этом актуализируются чаще всего две семы 'хорошо' и 'много'6 (ср. краснобай 'смешной рассказчик' Тамб., СРНГ 15: 180; краснозыря 'зевака' СРНГ без указ. места 15: 182; краснопева 'человек, который хорошо поет, знает
6 Интересно, что именно эти семы представлены в наречиях красне-хочко 'очень много' Перм., СРНГ 15: 178 и красно 'хорошо' Смол., СРНГ 15: 179.
много песен' Амур., СРНГ 15: 183; краснослов 'красиво, хорошо говорящий человек' Олон.; / 'болтун' Волог., СРНГ 15: 185), ср. также единичные атрибутивные образования, которые несут на себе отрицательную оценку: краснорожий 'лентяй' Вят., СРНГ 15: 185; краснофаля 'самодовольный, пошлый щеголь' СРНГ без указ. места 15: 186 < фаля 'самодовольный невежа, пошляк' Даль IV: 531.
Такова ситуация в диалектах русского языка. Материалы древнерусского и особенно старославянского языков не дают такой богатой семантико-символической парадигмы каждого из рассматриваемых цветов даже в онтологическом регистре, что связано, как уже указывалось выше, со спецификой древних текстов, в которых цветообозначения представлены довольно скупо. Однако некоторые закономерности все же прослеживаются:
в древнерусском языке наибольшая степень расчлененности «совокупного текста» рассматриваемых цветов наблюдается в онтологическом регистре, где практически все они участвуют в формировании тематической группы артефактной лексики, которая находится в центре семантического регистра каждого цвета, тогда как на периферии располагается физиогеографи-ческая и/или антропоморфная лексика;
в метафорическом регистре наблюдается меньшая степень расчлененности текста, причем в центре его находится антропоморфная лексика, а на периферии - артефактная.
Кроме дистрибутивных особенностей в структурной организации онтологического и метафорического регистров рассматриваемых цветов, старославянский и древнерусский языки демонстрируют своеобразие в восприятии этих цветов в метафорическом регистре. В отличие от современного русского языка, оно было в значительной степени религиозно и социально обусловлено.
К сожалению, материал старославянского и древнерусского языков не позволяет выявить закономерности, а тем более системности в цветописи в онтологическом регистре. И причина не только в недостатке материала, но и, по-видимому, в том, что слово как цветообозначение было перегружено информацией, т. к. наравне с денотативной оно выполняло еще и символическую функцию. Эта символическая функция и мешала укреплению денотативной функции цвета, расширению сферы его использования в онтологическом регистре. Показательна в этой связи история прилагательного красный, которое в цветовом значении утверждается лишь в середине XVI в., однако, как свидетель-
ствуют материалы «Древнерусского словаря XI—XVII вв.», основная его нагрузка была связана не с онтологическим регистром, а с метафорическим, ср. соотношение дериватов, представленных в онтологическом и метафорическом регистрах:
онтологический регистр: красноглаза. 'прозвище человека, имеющего карие глаза особого оттенка' СРЯ Х1-ХУП 8: 17; красность 'краснота' СРЯ XI-XVII 8: 19;
метафорический регистр: красная мн. 'все прекрасное на земле, земные блага' СРЯ XI-XVII 8:. 16; красноглаголанне 'умение красиво говорить, краснобайство' СРЯ XI-XVII 8: 17; красногласне 'исскуство церковного пения' СРЯ Х1-Х\П1 8: 17; красножнтье 'приятная жизнь' СРЯ XI-XVII 8Г 18; красноречие 'красноречие' СРЯ Х1-ХУП 8: .19; краснословие 1)'наука, излагающая правила красноречия, риторика'; 2) 'красивые слова, краснобайство' СРЯ Х1-ХУП 8: 19; красноглагольникъ 'краснобай' СРЯ Х1-ХУП 8: 17; краснолицый прил. в знач. сущ. 'тот, кто имеет красивое лицо' СРЯ Х1-ХУ11 8: 18; красно п'Ъвец'ь 'тот, кто хорошо поет, искусный певец' СРЯ Х1-ХУП 8: 18; красноперсецъ 'тот, кто имеет широкую грудь' СРЯ Х1-ХУП 8: 18; краснословецъ 'тот, кто владеет красноречием, оратор' СРЯ XI-XVII 8: 19;
Само прилагательное красный в старославянском языке было связано только с метафорическим регистром (ср. красьнъ 1) 'красивый' съ крлсьноьл женоьл сьпрлже с а; 2) 'приятный' внд'кв'ь же лл^Ьсто тр-Ьвно и красьно; # красьна поустыньл, СС 293) и лишь позднее в древнерусском языке оно расширяет свои значения (ср. красный 1) 'красивый, прекрасный'; 2) 'очень хороший, превосходный, дарующий радость'; 3) 'красный (а также бурый, рыжий, карий, коричневый с красноватым оттенком'; 4) 'крашеный, цветной'; 5) 'главный, парадный'; 6) 'высокосортный, наиболее ценный'; 7) 'выполняющий тонкую, дорогую, требующую искусства работу (о мастерах)' СРЯ Х1-ХУ11 8: 19).
В отличие от русского языка и его диалектов, восприятие цвета в старославянской и древнерусской традиции вызывало различные социально-религиозные ассоциации. Это особенно хорошо видно на примере трех, наиболее функционально нагруженных цветов, - белого, черного и группы красного цвета, которые частм использовались как вспомогательное средство в древней символи ке. Поэтому так драгоценны для нас свидетельства старославяь ского и древнерусского языков, которые позволяют понять роль цвета в этнокультурной системе русского языка.
Прежде всего хотелось бы обратить внимание на «божественную» символику трех цветов - белого, черного и багряного.
В литературе уже неоднократно указывалось на связь белого и черного цветов с древней христианской символикой. Так, в частности, говоря о широкой употребительности прилагательного белый в памятниках письменности, исследователи объясняли ее связью с символическим значением этого прилагательного: в соответствии с христианской символикой белый цвет является символом причастности к ангельскому чину, лику блаженных, святых, тогда как черный - символ причастности темным силам, сонмищу бесов.
Вместе с тем семантико-символическая парадигма этих цветов в метафорическом регистре подсказывает нам еще одно их символическое значение, связанное с идеей божественности: белый цвет используется в номинации человека, свободного от служения Богу (ср. ст-сл. б'Ьлорнзьць греч. нет 'мирянин' СС: 106; др-рус. Б'Ълец'Ь 'мирянин, не монах' СРЯ Х1-ХУ11 1: 132; елецкий 'мирской' СРЯ Х1-ХУН 1: 132; б^лянд 'женщина, живущая в монастыре, но не постриженная еще в монахини' СРЯ XI-XVII 1: 140), тогда как черный, наоборот, человека, принявшего обет монашества (ср. ст-сл. чрьннцд 'монахиня' СС 783; чрьнорнзьць 'монах' СС 783; чрънъсъ 'монах' СС: 783; др.-рус. чьрницд 'монахиня' СДРЯ 3: 1560; чьрнорнзнцд 'монахиня' СДРЯ 3: 1561; чьрнорнзьць. 'монах' СДРЯ 3: 1561). Красный цвет, а точнее багряный, символизирует принадлежность к высшему социальному сословию, он используется в номинации помазанника Божьего на земле, т. е. является символом царсксй власти (ср. др.-рус. Бдгряноносецъ 'тот, кто носит багряницу, царь' СРЯ Х1-ХУП 1: 64; Бдгрянородный в знач. сущ. 'царского происхождения' СРЯ XI-XVII 1: 64). Не случайно Иисуса Христа в насмешку как'царя галилейского перед казнью облекают в багряницу: «И в ризу Бдгъряноу обл-Ькоша» (Остр. ев. 183а). 7
7 Об этом символическом значении красного цвета и самом его появлении говорится в старинных греческих хрониках, переведенных и популярных на Руси, в которых излагалась целая легенда об открытии красной краски и изобретении окрашивания тканей, ср. др.-рус. текст в Хронике Георгия Амартола: Вт» временех'ь же црствиа Фи-ииковы, Е'Ь бракдин Турянинт» премудрый н кохнднн овр^татель. ходя во н всссляся при морн страны Тнрскна, вид'Ь грича пастушнаго ядуща глёмую коньхнлилни. и пастуху ^"ящу кровь текущу нз грнча, Бзем-ъ от овчихг волнт» руно, отре истекающее нз усть грнча и очервнвшугася руну, н
Эта идея, как представляется, вписывается в общую цветовую эстетику средневекового человека, для которого «подлинной, высшей реальностью, согласно тогдашним представлениям, обладал не мир явлений, а мир божественных сущностей, поэтому индивидуальные черты видимого мира оказывались недостойными точного воспроизведения, и для их изображения...было достаточно прибегнуть к некоторому условному шаблону» (Гуревич 1984: 52).
«Божественная» символика этих цветов осталась достоянием книжной традиции, в диалектах русского языка она оказалась утраченной (ср. диал. багряный 'пестрый, полосатый' Терек., СРНГ 2: 35), хотя следы ее до сих пор сохраняются в дериватах с корнем бел-, актуализирующих сему 'чистый'.
Восприятие белого и черного цвета вызывало у средневекового человека не только божественные ассоциации, но и социальные. Как свидетельствует семантико-символическая парадигма этих цветов, в дериватах с корнем бел- и черн- часто актуализировались семы 'свободный' или 'социально ущербный человек' (ср. др.-рус. В'Ьлодкорец'ь 'владелец двора, свободный от феодальных повинностей, не тяглый' СРЯ Х1-ХУ11 1: 134; б'Ьлоземец'ь 'владелец земли, свободный от феодального земельного обложения, не тяглый' СРЯ Х1-ХУН 1: 134; б-Ьлола'Ьстец'ъ 'владелец двора (места), свободный от феодальных повинностей, не тяглый' СРЯ Х1-ХУН 1: 135; б^лопдшецъ 'владелец земли, свободный от феодального земельного обложения, не тяглый' СРЯ Х1-ХУН 1: 135). Само прилагательное черный в древнерусском языке было социально окрашено (ср. чьрнын 1) 'простой, незнатный' Ц 'простой народ'; 2) 'тяглый, податный' СДРЯ 3: 1562; чьрнь 'простой народ' СДРЯ 3: 1564). Следы этого символического значения белого и черного цвета до сих пор сохраняются в русских диалектах (ср. рус. диал. черно-
разул\"Ь Ирдклнн, яко не кровь ес<ть> но чрьвн подобно, н уднвнея ему з"Ьло, яко велнкъ ддр'ь прннесе црвн Финику. Паче уднвнея ЦРЬ повел"Ь от коньх'нднн очервнтн руно, н сътворн сое^Ь одежду, в то ся первое од'Ьбъ порть от прдпруда, векми лгсдмн уднвленъ быс<ть> чюдная рлдн одежда, н повел^ Фнннкъ црь сущнмъ под своею оеластню не см"Ьтн в такой одеж-дн чръвлсн'Ь х°Антн' токмо сам н по нем*ь хотящнмъ еытн цремъ в Фнннц'Ь, дд зндтн Будет цря воемъ н всему множьству люднн от тдковыа одеждд. древлс бо не разум"Ьвдху члцн чрьвн различный, тЬмъ н въ еорз'Ь не позндваху цря о сущнихт» под чнмъ (Хрон. Г. Амарт. л. 22 г.).
сошник 'крестьянин не крепостной и не обеленный, т. е. не свободный, а плативший от черной сохи подать' Даль IV: 594).
Преемственность в цветовой ассоциации наблюдается и у красного цвета, сохранившего свою положительную символику в экзистенциальных номинациях (ср. рус. диал краснование 'счастливая жизнь' Перм., СРНГ 15: 180 и др-рус. крдсножнтье 'приятная жизнь' СРЯ XI-XVII 8: 18) и оценочно-квантитативную - в антропоморфных (ср. рус. диал. краснопева 'человек, который хорошо поет, знает мноео песен' Амур., СРНГ 15: 183; краснопевец 'человек, который хорошо поет, знает много песен' Твер., Новг., СРНГ 15: 183; краснослов 'красиво, хорошо говорящий человек' Олон. / 'болтун' Волог., СРНГ 15: 185 и др-рус. крдсноглдгольннкъ 'краснобай' СРЯ XI-XVII 8: 17; крдсноггквсц'ь 'тот, кто хорошо поет, искусный певец' СРЯ XI-XVII 8: 18; крдсноперсецъ 'тот, кто имеет широкую грудь' СРЯ XI-XVII 8: 18).
Хотелось бы обратить внимание и на такой частный случай функционального совпадения, как использование голубого цвета при означивании масти лошадей. В древнерусском языке оно впервые появляется в XIV в. и «употребляется только в качестве названий конской масти (Бахилина 1975: 194), традиция, которая до сих пор сохраняется в русских диалектах (ср. голубанушко 'конь пепельно-серой масти' СРНГ 6: 332; голубе юшко 'конь пепельно-серой масти' Арх., СРНГ 6: 336; голубко 'кличка лошади голубой масти' Сиб., Тобол., Челяб., Перм., Арх., Новг., К АССР, СРНГ 6: 338).
Изложенный материал (по необходимости в самом общем виде) свидетельствует о существовании устойчивой связи того 9ли иного цвета с определенным видом денотатов, что является убедителыГЕПм доказательством системности (а не случайности или стихийности) в означивании реалий внешнего мира. Как видно из приведенного материала, это не пассивная объективация внешнего мира, а сознательное и целенаправленное словотворчество, субъективно пережитое и осознанное, дающее своеобразную систему ориентиров в предметном мире, позволяющее проникнуть в тайны цветовосприятия и миросозерцания народа. Преломляясь через действия человеческой субъективности, выраженные в словотворческом акте, цветовая концептуализация мира приобретает новый, понятный нам смысл.
Думается, что предложенный подход имеет большие перспективы в изучении роли цвета в той или иной этнокультур-
ной системе, его символики, семантической нагруженности, семиотических оппозиций и в целом концептуализации мира. Оперирование понятиями «семантического регистра» и «семан-тико-символической парадигмы» позволяет «четче представлять себе принципы номинации ... и видеть связь мотивирующих признаков в целом и каждого в отдельности с лексическим фондом, т. е. тем самым видеть не сумму фактов, а их соотношение в разных планах» (Толстой 1997: 405) и понять их глубинное значение.
Литература
Бахилина 1975 - Бахилина Н. Б. История цветообозначений в русском языке М., 1975.
Васнецов 1907 - Васнецов Н. М. Материалы для объяснительного словаря Вятского говора. Вятка, 1907.
Вежбицкая 1996 - Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.
Вендина 1998 - Вендина Т. И. Символика цвета сквозь призму словообразования / Лексический атлас русских народных говоров. Материалы и исследования. СПб, 1998.
Вендина 1999 - Вендина Т. И. Семантико-символическая парадигма цвета в контексте словообразования. Ц Etnología 1999, № 1
Гуревич 1984 - Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.
Даль - Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I-IV. М„ 1978-1980.
Истоки 1970 - Истоки русской беллетристики. Л., 1970.
КСРНГ - Картотека словаря русских народных говоров.
КСРЯ - Картотека словаря русского языка XI-XVII вв.
Мельниченко 1961 - Мельниченко Г. Г. Краткий ярославский областной словарь. Ярославль, 1961.
Меркурьев 1979 - Меркурьев И, С. Живая речь Кольских поморов. Мурманск, 1979.
Некрасов 1982 - Некрасов Н.А. Соч. Т.4., М., 1982.
НОС - Новгородский областной словарь. Вып.12. Новгород, 1997.
Панченко 1968 - Панченко А. М. О цвете в древней литературе восточных и южных славян / ТОДРЛ, 1968, т. XXIII.
Подвысоцкий 1885 - Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия. СПб., 1885.
СДРЯ - Срезневский И. И. Словарь древнерусского языка. Т. III, ч. 2. М., 1989.
СРГНО - Словарь русских говоров Новосибирской области. Новосибирск, 1979.
СРДГ - Словарь русских донских говоров. Т. 3, Ростов, 1976.
СРКН - Словарь русского камчатского наречия. Хабаровск, 1977.
СРНГ - Словарь русских народных говоров. Т. 1-31. M.-JL, 1965-1997.
СРОС - Среднеобский словарь. Ч. И. Томск, 1986.
СС - Старославянский словарь (под. ред. Р. М. Цейтлин., Р. Вечерки и Э. Благовой. М., 1994).
СРЯ - Словарь русского языка XI-XVIFbb. Т. 1-23. М., 1975-1997.
Толстая 1989 - Толстая С. М. Терминология обрядов и верований как источник реконструкции древней духовной культуры / Славянский и балканский фольклор. М., 1989.
Толстой 1997 - Толстой Н. И. Из наблюдений над способом номинации в гидронимии («Семантический регистр» в апеллятивной и гидронимической лексике) Ц Н. И. Толстой. Избранные труды, т. I. Славянская лексикология и семасиология. М., 1997.
Флоренский 1990 - Флоренский ТТ. А У водоразделов мысли. Соч. т. 2., М„ 1990.
Фрумкина 1984 - Фрумкина Р. М. Цвет, смысл, сходство. М., 1984.
Элиасов 1980 - Элиасов JI. Е Словарь русских говоров Забайкалья. Л., 1980.
Bornstien 1975 - Bornstien М. С. The influence of visual perception on culture Ц American Anthropologist. 1975.Vol.77.
Segall 1966 - Segall M. H. et al. The influence of culture on visual perception. Indiannopolis, 1966.
