CC BY
42
культурное наследие: ценности и приоритеты
В. Н. Расторгуев,
доктор философских наук,
профессор кафедры философии политики и права философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова
цивилизационное наследие России и роль культурообразующих конфессий в выборе общенациональной образовательной и просветительской стратегии
Духовное образование и просвещение — ядро национального и цивилизационного наследия1, гарант сохранения и самовоспроизводства этнической и конфессионально-цивилизационной иден-тичности2, а также специализированная деятельность, направленная на восстановление межпоколенческой связи и сама эта связь (конфессионально-цивилизационный код), основанная на многовековых традициях и, соответственно, на той культурообразую-щей конфессии, которая формирует и «задаёт» иерархию ценностей. Верность цивилизационному наследию позволяет народам,
1 Определение феномена цивилизационного наследия с описанием механизмов наследования см.: Расторгуев В. Н. Цивилизационное наследие России // Молодёжь — культура — политика: историческая память и цивилизационный выбор: VIII юбилейные Панаринские чтения: сборник статей / Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, Философский факультет. Отв. ред. В. Н. Расторгуев. М., 2012.
2 О природе этнокультурной и конфессиональной идентичности в контексте выбора образовательных стратегий см.: Кучмаева И. К., Расторгуев В. Н. Природа самоидентификации: русская культура, славянский мир и стратегия непрерывного образования. М., 2004.
с одной стороны, сохранять свой культурно-исторический тип («живые корни» локальной цивилизации), а с другой стороны, подняться над узкоэтническим горизонтом. Последнее обстоятельство чрезвычайно важно выделить, поскольку именно здесь скрыто противоядие от этнокультурных конфликтов, разъедающих современное общество в эпоху почти не контролируемой миграции, порождающей в сознании людей особую модель поведения и жизненного выбора, которую можно было бы назвать «перекати-поле». Подобная модель наносит смертельный удар по той внутренней связи, которая существует между народами и землёй их обитания, обеспечивая единство двух важнейших функций — природосбережения и наро-досбережения.
Цивилизационная самоидентичность — корневая система народов, привязывающая их к земле, верованиям и культуре предков, — несовместима с жизненной практикой людей, следующих законам неограниченной свободы произвольного выбора «отцов», «родин», «историй» (образ жизни и мышления носителей субкультур «перекати-поле»). Представляется бесспорным, что носителем подлинной идентичности, если таковая достижима, может быть только живая человеческая душа, ибо ей предстоит делать выбор жизненного пути, памятуя об ответе на суде Божием. Но можно ли с уверенностью сказать, что носителем культурной, национальной или, скажем шире, цивилизационной идентичности, является «моё я»? Кто возьмёт на себя смелость утверждать подобное, осознавая, что современный человек перемолот жерновами се-кулярного мышления, что почти каждый из нас, не желая того, стал заложником узкоспециализированного образования и мировосприятия, пожертвовав полнотой даров и выбором путей духовного становления? Пройдя через все круги ада отчуждения, человек вольно или невольно, но в любом случае наперекор воле Творца превращается в «частичного человека».
Обезличивание — цена, которую платит каждый, кто не устоял перед гонителями веры Христовой или был отторгнут от Матери Церкви искусом лжеучителей. Этот порок свойственен
странам и людям, смирившимся с превращением христианской цивилизации в постхристианскую. Свойственен он и тем из нас, кто старательно «выдавливает из себя раба», но не замечает, что освобождается не от гордыни, превращающей свободного человека в раба, а от раба Божия (а это псевдоосвобождение достигается легче всего: падать — не подниматься). Поэтому хотелось бы спросить себя и других: если не я и не ты, если не каждый из нас по отдельности является носителем культурной и цивилизационной идентичности, то кто же тогда? Может быть, носители нашей культуры — это социум, общество, народ? Трудно, наверное, опровергнуть логику небезызвестного философа и политолога Ж. Бодрийара, когда он говорит о том, что не стоит слишком доверять суждениям СМИ, отштампованным по единой мерке: «английский народ встал на сторону...» или «советский народ поддержал решение партии и правительства.». Во всех этих случаях речь идёт о массах, которые, по выражению Бодрийара (из книги «В тени молчаливого большинства, или Конец социального»), можно уподобить чёрной дыре: «Они не являются ни хорошими проводниками политического, ни хорошими проводниками социального, ни хорошими проводниками смысла вообще. Всё их пронизывает, всё их намагничивает, но всё здесь и рассеивается, не оставляя никаких следов. И призыв к массам, в сущности, всегда остаётся без ответа. Они не излучают, а, напротив, поглощают всё излучение периферических созвездий Государства, Истории, Культуры, Смысла. Они суть инерция, могущество инерции, власть нейтрального. Именно в этом смысле масса выступает характеристикой нашей современности — как явление в высшей степени имплозивное, не осваиваемое никакой традиционной практикой и никакой традиционной теорией, а может быть, и вообще любой практикой и любой теорией»3.
Может быть, носителями идентичности являются не массы, а те, кто выделяется из массы или, что почти то же самое, выделяется массой? (Эти принципиальные различия социологи
3 Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000. С. 8.
23
24
обычно не замечают, относя их, видимо, к стилистическим оттенкам.) Заметно выделяет себя и уже одним этим выделяется слой, называемый по русской традиции интеллигенцией. Правильнее («технологичней», по-американски) было бы называть тех, кто к нему принадлежит, «яйцеголовыми». Дело в том, что слово «интеллигенция» в отечественной культуре сопряжено с очень глубокими положительными или отрицательными коннотациями. А оценочные суждения и идеологемы, связанные с этим образом и понятием, мешают чётко определить функции интеллигенции как социальной группы. Сленговое словечко «яйцеголовые» лишено этого изъяна, поскольку предназначено для обозначения «голой функции», которая сводится к специализированной интеллектуальной деятельности и, в частности, к обслуживанию власти или оппозиции.
Особое направление этой деятельности — идентификация и индоктринация, что предполагает конструирование и внедрение (трансплантацию) самообразов в отдельные социальные группы и нации, государства и цивилизации. Именно так эти самообразы зачастую создаются, изменяются и корректируются, именно так «яйцегоголовые» формируют за нас нашу идентичность, заставляя поверить в феномен самоидентификации. Нормальный человек, даже если и имеет некоторое представление о самоидентификации, передоверят эту работу «умникам». Нет, вероятно, ни одного человека, кто бы по собственной воле, без принуждения извне задумался над тем, насколько он идентичен самому себе... Такие вопросы возникают или у людей с некоторыми отклонениями от нормы (глубокий стресс, нелады с собственным «я», особенности психики), или у тех, кто занимается этим вопросом профессионально, по заказу или по призванию, или у студентов на семинарах по философии.
Если ни отдельные люди, ни народы не могут быть носителями идентичности, то, может быть, эту функцию выполняют цивилизации, например, западно-христианская и, соответ-ственно,восточно-христианская, православная? Очевидно, что такой подход более конструктивен, так как даёт возможность целостного
видения, не отделяя, к примеру, этнокультурную и конфессиональную идентичность. Но и здесь возникает ряд затруднений, требующих пояснения. Сразу встаёт непростой вопрос о том, что называть цивилизациями? Если исходить из концептуальной схемы нашего великого соотечественника Н. Я. Данилевского, выделявшего и описывавшего культурно-исторические типы, а также восходящие к этой схеме концепции, например, А. Дж. Тойнби, то цивилизационный подход действительно представляется наиболее продуктивным. Суть этого подхода вмещается в формулу: «есть цивилизации, но нет цивилизации», то есть не существует единой, универсальной цивилизации, но существует и развивается многоликая человеческая цивилизация или, точнее, цивилизационное многообразие мира, и только в этом смысле можно говорить об общечеловеческой цивилизации.
Но и это уточнение не снимает вероятность грубой ошибки и даже подтасовки. К примеру, крайне популярная в наши дни концепция о неизбежном конфликте между христианской и исламской цивилизациями, также восходящая к этой схеме, заключает в себе опасное политическое заблуждение. Подобным иллюзиям, как бы они ни казались правдоподобными, нельзя поддаваться, поскольку современная геополитическая ситуация не имеет ничего общего ни с христианством, ни с исламом, и правильнее было бы говорить о конфликте лжецивилизаций — псевдохристианской (или постхристианской) и псевдоисламской (или постисламской). Тойнби, к слову, жёстко и непримиримо отзывается о западной цивилизации. По его мнению, она не имеет права называться сегодня христианской, потому что стала не только постхристианской и не только неоязыческой, но и кощунственной по духу.
Именно здесь заключена необходимость принципиального выбора двух базовых схем, лежащих в основе осуществления национальной, культурной, информационной и образовательной политики. От выбора схемы зависит право на подлинную цивилизационную самоидентификацию.
Первая схема — выбор стратегии мульти-культурализма (в т. ч. и образовательной стратегии в рамках общего политического курса),
в основе которой лежит принцип искусственно вызванного «культурного иммунодефицита», что предполагает поэтапное подавление «в интересах расширения толерантности» духовного начала национальной культуры доминирующего этноса и снижение религиозности основной части населения, составляющего большинство. Без такого искусственно вызванного «цивили-зационного иммунодефицита» принципиально невозможна политика поощрения неконтролируемых миграционных потоков, обеспечивающая постоянный приток дешёвой рабочей силы (дешёвой только для работодателей, но не для национальных государств, несущих затраты на социальное обеспечение мигрантов). В Европе эта тенденция проявляется, как правило, в установке на ослабление роли христианских общин в социальной и политической жизни общества, а, следовательно, на «изживание» духовного наследия предков. Такой подход, до недавнего времени превалировавший в странах ЕС, но формально осуждённый ныне лидерами ряда ведущих европейских государств, в какой-то мере содействовал поддержанию этнокультурной терпимости, но только в краткосрочной перспективе. Как показала практика, в перспективе долгосрочной тот же подход содействовал накоплению трудноразрешимых противоречий, в том числе резкое снижение потребности мигрантов в адаптации к новым для них условиям, и привёл к существенному росту негативного потенциала межцивили-зационной вражды.
По сути, подобные версии мультикультура-лизма, испробованные в ЕС, представляют собой слабый (карикатурный, но не менее опасный) вариант жёсткой антиклерикальной политики, характерный для эпохи большевизма. Для России повторение подобного опыта в любом случае станет губительным в культурном и политическом плане. К сожалению, попытки навязать именно такой подход при выборе моделей реформирования системы образования встречает поддержку в РФ как со стороны радикально левых (прокоммунистических) сил, так и со стороны радикально правых (либеральных и «прозападных») кругов.
Вторая схема — принятие стратегии, приемлемой для России. Эта стратегия заключается
в возвращении к традиционным формам поддержания конфессионально-цивилизационной идентичности (альфа и омега цивилизационно-го наследия России), которые в течение столетий служили основным гарантом межэтнического и межконфессионального согласия. Каждый из народов России сохранил и имеет возможность сохранить в будущем свою культуру. В этом заключена уникальность цивилизационного пути России, её высокая историческая миссия: она сберегла своё культурно-языковое многообразие во многом благодаря тому, что Русская Православная Церковь в течение тысячелетней истории поддерживала дух национального единства и уважения к инославию. Именно это духовно-нравственное ядро великой русской культуры составляет «цивилизационный код» России, который столетиями предохранял наше Отечество от межэтнических и межрелигиозных войн, что позволило Российскому государству выстоять и окрепнуть под натиском враждебного окружения. Потеря цивилизационного кода ставит под вопрос существование страны, смысл союза народов.
В самом слове «образование» заключена система связанных между собой смыслов (концептов), равно значимых при определении образовательной стратегии и в процессе оценки человеческого потенциала, которым располагает Россия, как и любая другая страна мира. Образование — не столько накопление в сознании человека знаний о мире и законах творения (светское и духовное образование как специализированная деятельность), но и образование, то есть становление самого мира, акт творения. Этим же словом мы обозначаем также возникновение государств, народов, и, что самое главное, образование непреходящего из преходящего, тленного. Так — из тлена и плена закона греховного к вечной жизни восстаёт внутренний человек, находящий «удовольствие в законе Божием» (Рим. 22, 23). Именно это даёт ему, слабому и тленному человеку, силу жить и преодолевать страдания, не впадая в грех уныния. Как говорит святой апостол Павел, «Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Ибо кратковременное
25
26
лёгкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор. 4:16-18).
Творение — вот истинный источник человеческого творчества и образования как деятельности, побуждающей к сотворчеству, которое подчиняется законам творения и направлено не на разрушение мира, а на сбережение жизни. Богоборческий и унылый пафос разрушителей привёл к тому, что высшей целью государственной политики и образовательных стратегий стали не природосбережение и народосбережение, а преступная готовность пожертвовать и тем, и другим. Пожертвовать в угоду заведомо ложной идее — будь то построение рая на земле, где не будет места Спасителю, и «формирование новой социальной общности» из подручного природного и человеческого материала (людей и народов) или победа сверхчеловека над «недолюдьми», которые также рассматривались как материал, глина для лепки. Бессмысленно вопрошать: достойно ли человека и общества лишать народное образование высшего смысла ради тлена? Никто не позволял людям, которые ещё недавно называли себя с гордостью безбожниками, разрушать единство двух начал народного образования — светского и духовного. Каждое из этих начал дополняет друг друга и, предполагая возможность узкой специализации, не допускает разрыва. За разрывом стоит непоправимое — перерождение светского образования в бездуховное и потому антинациональное, а если быть точным — в тлетворное.
Духовно-нравственное образование или самообразование в самом широком и глубоком значении этих слов — становление духовных качеств личности, национального духа и религиозного самосознания народа. Народное образование в узком значении этого слова — один из факторов и одна из сторон процесса образования народа, процесса государственного самоопределения и становления национальной культуры. Духовное образование, закладывающее в душу человека и общественное сознание смыс-ложизнеобразующие ценности и открывающее тем самым всё богатство дарованных нам возможностей, — это не менее важное измерение
или составляющая национального потенциала, чем средний образовательный ценз или, к примеру, научный потенциал страны. Правда, критерии определения духовного потенциала прямо противоположны тем, которыми мы пользуемся при определении потенциала интеллектуального.
Если речь идёт о светском образовании и определении интеллектуальных возможностей человека и общества, то на первый план выдвигается понятие «минимум», например, «образовательный минимум». Когда же мы говорим о духовном образовании, то мы имеем в виду совершенно иное — нравственные максимы, максимум возможного и доступного человеку, ибо наша цель в данном случае — не социальная или профессиональная адаптация и даже не приобретение навыков выживания через активное приспособление к миру, а духовное спасение. Без этого «максимализма» нам не обойтись, если мы действительно хотим сохранить и приумножить потенциал России. Не обойтись нам и без людей-максималистов, которые не умеют щадить себя. Добру и мудрости нельзя научить, но можно научиться, когда в твоей жизни встречаются подвижники, светочи духовности.
Какой должна быть государственная стратегия образования в период, когда общество мучительно ищет и не находит пути выхода из тупика, названного «конфликтом цивилизаций»? Вся история становления российской государственности и великой русской культуры свидетельствует: образование России как государства начиналось с духовного образования русских и других народов, соединивших свои судьбы на Русской земле. С духовного оскудения начинался, как это бывало и в прошлом, распад России, раскол её многонациональных земель. В поиске общенациональной образовательной стратегии следует помнить, что Россия для её граждан и соотечественников — нечто большее, чем государство в его нынешних границах. Россия — Отечество, а уже в самом этом имени заключён образ отчего дома, построенного волей, разумом и руками пращуров во славу Отца Небесного. Иное дело государство. Оно способно, как змея, сбросить старую кожу, а с нею и многие обязательства перед людьми, историческими
союзниками и Богом. Если принадлежность человека какому-либо государству определяется как подданство, то принадлежность отечеству — как гражданственность, наличие которой не укажешь в паспорте и не заверишь гербовой печатью: нет такой графы.
Гражданственность — это сопричастность судьбе отчей земли, и она не всегда соответствует формальному гражданству, которое можно поменять при случае и приумножить по желанию (двойное и множественное гражданство). Гражданственность — чувство духовной солидарности, связывающее человека с землёй отцов. Оно объединяет отдельных людей и семьи — в поколения, поколения и этнокультурные группы — в единый народ, а эпохи культурного развития народа — в цивилизацию. Опора гражданственности — чувство духовного гражданства, открывающее человеку, свободному в своём выборе, путь к истинному отечеству. Отечество без веры отцов, без небесного отечества — дом, в котором нет места Спасителю, а, следовательно, и спасению.
Соответственно, и учительство — не только профессия, но и особый социальный институт по сохранению в памяти поколений образа Отечества... Учительство вполне можно было бы назвать и продолжением отцовства, так как его главная функция — восполнение необходимого для полноценной жизни человека уникального социального опыта. Настоящему учителю труднее, чем кому бы то ни было смириться с деформацией государственной системы народного образования. Труднее, но не потому только, что учительство отброшено за черту бедности. Просто учитель лучше других видит, как в процессе размывания уклада народной жизни сводится на нет будущее России — вместе со здоровьем детей, духовным и физическим. Учителю особенно больно, ибо ему дано понять, что народное образование в России — это образование её народов, то есть их культурное и экономическое становление.
Если мы хотим не на словах, а на деле вернуть России её образ — образ великой державы, которая не только удерживает части света, но и несёт в себе духовный свет веры, не давая народам
погрузиться во тьму, то начинать надо именно с образования, а точнее с государственной образовательной стратегии. При этом следует четко зафиксировать отличия между системой образования и системой духовно-нравственного просвещения, которую мы должны общими усилиями создать в ближайшие годы. Отметим только несколько свойств, характеристик системы просвещения, отличающих её от системы образования (детальный анализ содержится в «Концепции духовно-нравственного просвещения современной России»).
Первая характеристика — совершенно добровольный характер просвещения. Образовательная система всегда связана с «обязаловкой», ограничена жёстким планом, контролем за «объёмом образовательных услуг» и соответствующей отчётностью. То, что хорошо для образования, гибельно для просвещения, где всё делается не в силу внешних обязательств, а только и исключительно по внутренней потребности.
Вторая характеристика системы духовного просвещения — её дополняющая и компенсационная функции, позволяющие, как уже отмечалось, восполнить неизбежные пустоты, прежде всего в сфере гуманитарного знания и духовной культуры, неизбежно возникающие в процессе образования (в том числе и специализированного духовного образования) на всех его ступенях, что особенно чётко проявляется по мере специализации. Воистину, «специалист подобен флюсу», как писал в своё время небезызвестный Козьма Прутков. Система духовного просвещения, которая в любом случае хотя бы частично накладывается на систему народного образования, призвана не только расширить спектр школьных или вузовских дисциплин, интересов, культурных ориентиров, но и изменить сам уровень духовных запросов человека.
Третья характеристика системы духовного просвещения — её способность замещать отсутствующее или дефицитное общее или специальное образование, если оно недоступно по каким-либо причинам — будь то социальное неравенство, нищета, обычная леность души и ума. Четвёртая характеристика — реабилитационная функция, которая становится наиважнейшей,
27
если речь идёт об отдельных личностях и целых социальных группах, добровольно или условно-добровольно преодолевающих собственные пороки. Сегодня всё наше общество нуждается и в такой реабилитации.
И наконец, последняя, пятая и основная особенность системы духовного просвещения — присущая ей миссионерская функция, которую можно толковать и в широком, светском понимании этого слов а, и в узком смысле—богослов ско-религиозном
(все знают: путь к спасению — узкий и тесный, но единственно возможный). Здесь всё зависит от понимания миссии — и как высшей цели в иерархии целей, и как основной функции, и как высшего призвания, и как служения. В этом последнем, но самом высоком понимании имеют право на признание и религиозно-миссионерское искусство во всём многообразии жанров, и его организованная поддержка, в том числе со стороны государства и гражданского общества.
28
