Цивилизационная карта современного мира Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Вестн. Моск. ун-та. Сер. 21. Управление (государство и общество). 2012. № 3

УНИВЕРСИТЕТСКИЕ ЛЕКЦИИ

В.А. Никонов

ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ КАРТА СОВРЕМЕННОГО МИРА

В лекции анализируется современная миросистема как изменяющаяся целостность, в которой действуют разнородные факторы. Их взаимодействие определяет архитектуру, содержание, динамику и направление глобальных трансформаций. Представлена авторская концепция цивилизаци-онной парадигмы, с позиции которой возможно определить перспективы выбора и реализации глобального проекта.

Ключевые слова: планета Земля, человечество, нации, государства, цивилизации, глобальное управление, международные отношения.

The author analyses the modern international system as a transforming entity including a lot of diverse factors. The interaction of the factors defines a structure, dynamics and direction of global transformations. The article reflects the author's concept of civilization paradigm allowing to define perspectives on choosing and implementing the global project.

Key words: planet Earth, humanity, nations, states, civilizations, global governance, international relations.

Планета Земля

Земля — третья от Солнца планета Солнечной системы в Галактике, которая называется Млечный путь и насчитывает кроме нашей еще 1011 звезд. Земля обращается вокруг Солнца по эллиптической орбите со средней скоростью 29,765 км/с на среднем расстоянии 149,6 млн км за период равный 365,24 суток. Период ее вращения вокруг оси составляет 23 часа 56 минут 4,1 секунды. Средний радиус этого трехосного эллипсоидного стероида — 6371 км, площадь поверхности — 510,2 млн кв. км. Согласно современным космогоническим представлениям, Земля образовалась около 4,7 млрд лет назад из рассеянного в протосолнечной системе газово-пылевого вещества. Планета создана из железа (36,4%), кислорода (29,6%), кремния (15,2%) и магния (12,7%). Атмосфера на 78,1% состоит из азота, на 21% — из кислорода, на водяные пары приходится менее одного процента (углекислый газ, инертные и иные газы). Максимальная температура поверхности — плюс 57—58 градусов Цельсия (тропические пустыни Африки и Север-

Никонов Вячеслав Алексеевич — доктор исторических наук, профессор, декан факультета государственного управления МГУ имени М.В. Ломоносова.

ной Америки), минимальная — минус 90 (центральные районы-Антарктиды).

Большая часть поверхности Земли — 70,8% занята Мировым океаном, на долю суши, образующей шесть материков и острова, приходится лишь 149, 1 млн кв. км, 20% суши приходится на пустыни, 10% — на ледники. Лес занимает 30%, саванны и редколесья — 20%, сельскохозяйственные угодья — 10%.

Геологическая история Земли делится на два неравных периода — докембрий, охватывающий 3 млрд лет, и фанерозой (разделяемый на палеозой, мезозой и кайнозой), к которому относят последующие 570 млн лет. От 3 до 3,5 млрд лет назад на Земле зародилась жизнь, начала формироваться биосфера. Не менее трех миллионов лет назад, скорее всего в Африке, появился человек, к нашему времени превратившийся в хозяина планеты. Хозяина не самого рачительного и весьма жестокого. Homo Sapience оказался едва ли не единственным видом, уничтожающим себе подобных и значительно влияющим на окружающую среду, причем часто не в лучшую сторону.

Человечество

Человечество медленно росло, постепенно заселяя планету. 40 тыс. лет назад, когда люди стали отделяться от животного мира, их вряд ли было больше полумиллиона. Для каждого из собирателей и охотников, зависимых от всех сюрпризов природы, для прокорма нужна была территория в 10—25 кв. км. В эпоху неолита (IX—VI тысячелетия до н.э.) произошла настоящая революция. Появилось сельское хозяйство, население стало расти быстрее. Ко времени Платона и Аристотеля (IV в. до н. э.) его численность приблизилась к 200 млн, затем рост населения замедлился. Человечество вступило в эпоху усиленного самоистребления, подкрепленного масштабными эпидемиями (самой крупной считается пандемия чумы, истребившая 45% европейского населения в середине XIV в.). В 1000 г. на всей планете проживало примерно 275 млн человек. К 1800 г. численность человечества достигло миллиардной отметки. За ХХ столетие население планеты почти дважды удвоилось. В 1900 г. оно составляло 1,6 млрд человек, в 1927 г. — 2 млрд, в 1950 — 3 млрд. Через 12 лет (12 октября 1999 г.) в г. Сараево (Сербия) родился шестимиллиардный человек — Аднан Невич. Еще через 12 лет — в ночь на 31 октября 2011 г. в Калининграде на свет появился уже семимиллиардный житель планеты — Петр Алексеевич Николаев. Сегодня за сутки на Земле рождается около 219 тыс. человек. В этом году родилось 80 млн человек. Демографический вызов современности ставит ряд весьма непростых вопросов, от-

веты на которые далеко не однозначны. Если применительно к миру ситуация перенаселенности является источником многих современных тревог, причиной ожесточенной борьбы за ресурсы, то в России демографическая ситуация вызывает прямо противоположную озабоченность. Депопуляция российского населения становится реальной угрозой самого существования России.

Хотя демографические проблемы с особой остротой проявляются в наше время, тем не менее они стары как мир. Уже Платон в «Республике» и «Законах» рекомендовал установить государственное регулирование уровня рождаемости, чтобы население не столкнулось с пространственными и ресурсными ограничениями. Эта проблема занимала и Аристотеля, но не с точки зрения распределения ресурсов, а с позиции поддержания порядка в обществе, испытывающем перенаселение. Римскую империю волновали прямо противоположные проблемы: как стимулировать слишком низкий рост собственного населения в условиях, когда досаждавшие ему варвары размножались угрожающе быстро. Рим так и не справился с этим вызовом, что стало одной из причин его падения.

С распространением христианства дискуссии о демографических проблемах перешли из общественной и политической сферы в область религии и морали. В конце XVIII в. британский экономист и священник Томас Мальтус поднял ее на новый уровень, доказывая в «Эссе о принципах населения», что население планеты (оставив в стороне эпидемии) всегда росло быстрее, чем производство продовольствия, что грозит человечеству неизбежным перенаселением и голодом. Карл Маркс, критикуя теорию Мальтуса, доказывал, что голод порождается не ростом населения, а способом производства и распределения общественного богатства.

Миллиардные цифры современного количества населения впечатляют, однако если представить, что все люди планеты собрались в одном месте и встали плечом к плечу друг к другу, то им хватило бы площади Занзибара, занимающего 1554 кв. км, что немногим больше размеров Москвы до ее расширения за границы МКАД. Кроме того, для современного состояния народонаселения характерна тенденция снижения прироста населения. Пик прироста населения пришелся на 1960-е гг., когда он составлял 2% в год. Сегодня — вдвое меньше. К следующему рубежу — в 8 млрд человек мы подойдем уже не через 12, а через 14 лет, а на следующий миллиард может потребоваться 18 лет. Главной причиной взрывного роста населения в ХХ в. стали успехи здравоохранения, прежде всего изобретение антибиотиков и внедрение правил гигиены. Средняя ожидаемая при рождении продолжительность жизни выросла на планете с 30 лет в 1900 г. до 65 лет в 2000 г. Основной отличительной чертой XXI в. станет снижение рождаемости. Мы это

видим на примере все большего количества государств и континентов.

В демографии существует показатель уровня воспроизводства населения, столь же неизменный, как число «пи» в математике — 2,14. Если средняя рождаемость на одну женщину выше, чем 2,14, население страны растет, если ниже — сокращается. Еще в 1970 г. средний уровень рождаемости составлял 4,45, то есть в среднестатистической мировой семье насчитывалось 4—5 детей. Сейчас этот показатель равен 2,45.

Главным фактором падения численности населения считается развитие городских обществ, городской культуры, которая предполагает качественно иной уровень жизни. Кроме того, сыграли роль такие факторы, как рост образовательного и профессионального уровня женщин, тенденция к вступлению в брак в более позднем возрасте и к более частым разводам, отсутствие в городах экономической необходимости создавать большую семью, широкое распространение практики абортов и контрацепции. Некоторую роль в сокращении или, во всяком случае, в замедлении темпов роста населения сыграли инфекционные заболевания, в частности СПИД, что затронуло в основном неразвитые страны.

Сегодня более 40% человечества живет в странах с уровнем рождаемости ниже уровня воспроизводства. К ним относятся в первую очередь развитые страны: государства Европы, а также Канада, Австралия и Новая Зеландия. Сейчас нет больших различий между Россией (уровень рождаемости — 1,3) и Германией (1,31), Италией (1,2), Испанией (1,25) или Японией (1,3). Несколько выше показатель рождаемости во Франции и Великобритании. В ближайшие полвека сократится численность населения всех европейских государств, за исключением Албании, Ирландии, Исландии, Люксембурга, Франции, Мальты и Норвегии. Наибольшая убыль населения по отношению к общей его численности придется на Эстонию и Болгарию, которые потеряют до 40% своего населения. Население Италии через 50 лет уменьшится на 25%, Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии — на 1%. По оценкам ООН, Германия в течение ближайших 40 лет может потерять пятую часть своего населения, что составляет население Восточной Германии. Таких потерь Европа не знала со времен Тридцатилетней войны XVII в.

В этом же ряду находится и Россия, где уровень фертильности упал ниже 2,14 еще в 1964 г. и которая стремительно теряет свое место в мировой демографической иерархии. В 1913 г. на долю Российской империи приходилось порядка 9% мирового населения (около 170 млн человек), а на долю России в ее нынешних границах — чуть больше 2%, и этот показатель продолжает сокращаться.

Если в 1913 г. Российская империя по численности населения уступала только Китаю и Индии, а в 1950 г. Россия в нынешних границах занимала четвертое место после Китая, Индии и США, то сегодня Россия — лишь девятая по численности населения страна мира. Нас обогнали Индонезия, Бразилия, Пакистан, Нигерия, Бангладеш. Ожидается, что к 2050 г. Россия сместится на 18-е место, а ее доля не будет превышать 1%. Не существует ни одного долгосрочного прогноза, который обещал бы прирост населения.

Схожие тенденции наблюдаются в Китае и других странах Восточной Азии, где уровень рождаемости также сокращается. Япония по демографическим прогнозам будет иметь самое резкое на планете падение численности населения. Китай подбирается к той точке, когда начнет срабатывать политика «одного ребенка» (там сейчас не разрешается иметь больше одного ребенка в семье). В ближайшие десятилетия (по оценкам ООН, к 2019 г.) рост населения Китая остановится, и оно начнет сокращаться. Как ожидается, в течение последующего полувека Китай может потерять от 20 до 30% своего нынешнего населения в 1,3 млрд человек. Уже ниже уровня воспроизводства рождаемость в таких странах, как Сингапур, Гонконг, Тайвань, Южная Корея, Таиланд, Бразилия, Тунис и даже Иран, где еще в 1984 г. на одну женщину приходилось 7 детей.

Вторая группа стран — не менее многочисленная, но более перспективная, имеет средний уровень воспроизводства от 2,1 до 3. К ней относится большинство стран Южной и Юго-Восточной Азии, исламского мира, а также Американского континента, включая и Соединенные Штаты. По всем прогнозам, в ближайшие 100 лет США будут одной из самых быстро растущих с точки зрения демографии стран мира. А за 50 лет население Америки увеличится еще на 100 млн человек. Но произойдет это в значительной степени за счет иммиграции. Миграционный приток в Америку по-прежнему остается самым масштабным в мире.

Пятая часть современного населения планеты живет в странах с уровнем фертильности больше 3, в основном в Африке южнее Сахары. Еще в середине 1970-х гг. население этой части планеты не доходило и до половины численности европейского населения. В 2004 г. оно превысило европейский уровень, а к 2050 г. достигнет 2 млрд человек, тогда как в Европе — при благоприятном развитии событий — будет жить около 700 млн человек. Приблизительно половина прироста числа обитателей планеты (из тех 2,3 млрд, которые добавятся за следующие 40 лет) придется на Африку. К лидерам мирового роста населения относятся также Монголия, Филиппины, Йемен, палестинские территории, Пакистан, Саудовская Аравия. Но быстрее всех будет расти население 50 самых бедных государств мира, которые до 2050 г. утроят свое население.

Сложившаяся ситуация инициирует постановку проблемы в предельно острой форме: «Что лучше: рост населения или его сокращение? Ускорение или замедление темпов прироста населения?». Однозначного ответа на эти вопросы нет. В принципе главная демографическая проблема человечества — это все же не недостаток людей, а их избыток. С общепланетарной точки зрения снижение рождаемости ниже уровня простого воспроизводства — не зло, а благо, результатом которого станет постепенное, без катастроф, сокращение населения Земли до размеров, адекватных возможностям и природным ресурсам нашей планеты. С точки зрения увеличения текущих доходов на душу населения его сокращение может также показаться привлекательным. Планета, судя по всему, выдержит и прокормит население XXI в., а значит, и XXII столетия. По прогнозам наиболее авторитетных демографов, численность человечества стабилизируется на уровне 9 млрд к 2050 г. и 10 млрд в 2150 г.

Некоторые исследователи не видят в сокращении населения большой проблемы и для России. В конце концов, в Канаде тоже очень небольшое население, и оно прекрасно живет. А для страны с сырьевой экономикой, когда достаточно обслуживать добычу и перекачку энергоносителей по трубопроводам, большего количества населения и не нужно. Я подобного оптимизма не разделяю. Налицо явное несоответствие между численностью населения нашей страны и размерами территории, протяженностью границ, масштабами пространств, которые нуждаются в освоении, распределением населения по регионам и неразвитостью поселенческой сети и т.д.

Страна с населением в 1% от мирового не сможет контролировать 13% мировой территории. Самая большая в мире, богатая природными ресурсами, но слабо заселенная страна соседствует с густо населенными государствами, многие из которых сильнее ее, быстрее растут, имеют претензии на российские земли. Ни по внутренним экономическим, ни по внешним геополитическим соображениям убыль населения не отвечает интересам России. Мы просто не сможем в будущем удержать свою территорию.

Несмотря на оптимистические демографические прогнозы, сформировавшиеся угрожающие демографические тенденции заставляют активизировать поиск адекватного ответа.

Так, в 2010—2011 гг. люди потребили больше зерна, чем произвели, цены на продовольствие выросли на 39%, достигнув наивысшей точки за все время измерений и увеличив на 44 млн количество голодающих. Причина не только в неурожае в ряде стран, включая Россию с ее рекордной засухой. Потребление зерна в развивающихся странах (прежде всего в Китае и Индии) за последние 30 лет

выросло на 80%, а в развитых — на 22%, потребления мяса удвоилось (при этом на производство одного килограмма говядины уходит минимум 6 кг. зерна и тысячи литров воды). Растущее количество потенциальной растительной пищи (в США до 40% всей кукурузы) идет на изготовление этанола. Количество обрабатываемой земли подходит к некоему естественному пределу (не в России), а истощение земли и нехватка воды для полива фиксируется в растущем количестве стран.

По подсчетам Всемирного банка, для того чтобы прокормить человечество в 2050 г., учитывая рост его численности и потребностей, выпуск продовольствия должен увеличиться на две трети по сравнению с нынешним уровнем. Много это или мало? Не так много, если учесть, что в 1970—2010 гг. объем мирового сельхоз-производства вырос в 3,5 раза за счет селекции семян, применения удобрений, развития ирригации, генетики домашних животных. Если сегодня 1 млрд человек голодают, а 2 млрд живут в нищете, то это объясняется не дефицитом ресурсов, а их распределением, т.е. в первую очередь низким качеством государственного управления.

Рост населения вызывает растущее опасение за среду обитания в связи с растущей эмиссией углекислого газа, изменением климата, угрозой биологическому разнообразию Земли, загрязнения мирового океана. Но следует иметь в виду, что рост произойдет в тех странах, которые отличаются самыми низкими показателями использования энергии, а значит, загрязнения (один американец или австралиец производит 20 тонн двуокиси углерода ежегодно, а житель Африки южнее Сахары — менее 1 тонны). Поэтому с точки зрения экологии важен не столько рост населения как таковой, сколько та структура экономики, которая сложится в странах с ее быстрым ростом. В этом плане сокращение темпов прироста человечества — благо для экологии.

Однако на проблему демографии можно взглянуть и с другой, прямо противоположной стороны. С точки зрения обеспечения высоких темпов экономического роста, усиления геостратегических позиций отдельных государств в мире рост населения, безусловно, предпочтителен его сокращению. Падение рождаемости приведет к замедлению роста численности рабочей силы и к старению населения. Этот процесс приобретает реактивную скорость при рождаемости ниже уровня воспроизводства в течение длительного времени. Для анализа этой ситуации применяется понятие «демографического дивиденда», которым измеряется соотношение численности работающего населения и иждивенцев (детей и пенсионеров старше 65 лет). Так, именно демографическим дивидендом объясняют феноменальный экономический рост Китая, где этот показатель очень низок — 38 (на 100 работающих приходится

38 иждивенцев). Все человечество также воспользовалось демографическим дивидендом в последние десятилетия, этот показатель снизился с 75 в 1970 г. до 52-х — в 2010-м. Чем больше количество работающих в составе населения, тем больше занятых в экономике и меньше социальных расходов, тем дешевле из-за конкуренции на рынке труда рабочая сила, тем больше сбережения и спрос на товары и услуги.

С 2010 до 2030 г. численность рабочей силы (количество людей в возрасте от 15 до 65 лет) вырастет на 900 млн человек, или на 400 млн меньше, чем в предыдущие два тысячелетия. При этом половина этого роста придется на страны Африки южнее Сахары, Пакистан и Бангладеш. А почти все развитые страны—члены ОЭСР, страны Восточной Европы и СНГ, включая Россию, Китай, Японию, испытают на себе абсолютное сокращение количества работающих.

Одна из самых заметных тенденций, связанных со снижением рождаемости, — это старение населения, особенно в развитых странах. Если в 1990 г. продолжительность жизни в странах ОЭСР составляла 63 г., то в 2000-м — уже 77 лет, а в 2050-м она достигнет 83,5 лет. Из-за роста продолжительности жизни и спада рождаемости доля людей старше 65 лет почти удвоится: сейчас их 14%, а в 2050 г. будет 25%. Если в 2000 г. на 100 работающих приходилось 38 пенсионеров, то в 2050 г. станет уже 70. А это совершенно другие нагрузки на экономику. Один работающий человек должен будет содержать вдвое больше пенсионеров, чем сегодня. Причем сильнее всего эту проблему ощутит стареющая Япония. Будет стареть и Китай, где на 100 работающих в 2050 г. придется уже не 38, а 64 иждивенца. Россию эта ситуация тоже не минует. Сейчас у нас на одного пенсионера приходится два работника. Но если существующий пенсионный возраст не будет повышен, в том же 2050 г. на 100 работающих придется 93 пенсионера. Кто и как сможет их содержать? Вывод, который делает, например, ОЭСР в своем докладе: если люди не захотят трудиться до 70 лет, а работодатели не станут удерживать их, экономический рост замедлится примерно на треть.

Оружием человечества в решении демографических проблем станет экономика знаний, технологические инновации и больший упор на качество человеческого капитала, что предполагает развитие образования, здравоохранения, создания условий для более продуктивного использования становящейся все более ценной рабочей силы. Образованные работники не только обеспечивают большую производительность, они и здоровее, и способны дольше приносить пользу на рабочем месте. Не сомневаюсь, что во всех развитых и становящихся развитыми странах будет и дальше по-

вышаться пенсионный возраст и будут создаваться стимулы для людей работать как можно дольше.

Все более существенное воздействие на демографические процессы оказывает миграция, которая в последние десятилетия претерпела качественное изменение. Если раньше на протяжении нескольких веков иммиграция почти полностью означала переселение белых людей из Европы на другие континенты, то теперь доминирующим трендом является ускоряющаяся миграция выходцев из развивающихся стран, более половины которых оседает на территории индустриально развитых стран. Важным фактором миграции становится обострение политической ситуации в ряде развивающихся стран, революционные потрясения, сопровождаемые потоком беженцев. По оценкам Международной организации по миграции, с 2000 по 2010 г. общемировая численность мигрантов возросла почти в полтора раза, достигнув 214 млн человек, и к 2050 г. может составить уже 405 млн.

Из проживавших в 2010 г. в США 43 млн международных мигрантов 53% составляли выходцы из стран Латинской Америки (в основном из Мексики) и 27% — из стран Азии. В случае сохранения нынешних тенденций к 2050 г. доля белого не испаноязыч-ного населения США может снизиться с нынешних 66% (в 1970 г. она составляла 83%) до 52%, тогда как доля выходцев из стран Латинской Америки и Азии возрастет с 20% (в 1970 г. — 6%) до 35%. Из 51 млн мигрантов, проживающих сегодня на территории Евросоюза, около 70% составляют выходцы из стран «глобального Юга». В результате развитый мир сталкивается с вызовом эрозии его ци-вилизационного облика.

Каждый из живущих на Земле людей входит во множество общностей: территориальных, этнических, языковых, конфессиональных, государственно-политических, культурных. Эти общности — этносы, нации, государства, цивилизации определяют архитектуру современного мира, а их взаимодействие — динамику и направление его развития.

Этносы и нации

Определение количества этносов на планете напрямую зависит от дефиниции понятия «этнос». Этнос в переводе с греческого (ё9уо^) понимается как народ, и в русском языке эти термины рассматривались как синонимы, пока ученый-эмигрант С.М. Широко-горов1 не ввел понятие «этнос» как научный термин, определение

1 См.: Широкогоров С.М. Этнос: исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений // Известия восточного факультета Дальневосточного университета. 1923. XVIII. Т. 1.

которого вызывает широкие дискуссии. В обыденном сознании этнос нередко связан с признаком общности «по крови». Это, конечно, не соответствует действительности, поскольку трудно найти на планете человека, чьи предки на протяжении тысячелетий никогда не вступали бы в интимную близость с людьми других национальностей. Исторически этносы складываются на основе племенных общностей. Однако в процессе этногенеза под влиянием особенностей хозяйственной деятельности, природных условий формируются специфические для этноса черты материальной и духовной культуры, быта, групповых психологических характеристик, общее самосознание, фундаментальным принципом которого становится представление об общности происхождения. Самоидентичность этноса проявляется и в общем самоназвании — этнониме. Поэтому возникнув, в дальнейшем этническая общность осознает себя не столько по признаку «крови», сколько по характеру культурных стереотипов, которыми определяется самоидентичность, различение «своих» и «чужих». Важнейшую роль в этом процессе играет язык как основа любой культуры. Именно посредством языка определяется «другой». В языке концентрируется образ мира каждого этноса, фундамент всех других культурных стереотипов. Именно язык я бы поставил на первое место среди других признаков этноса.

Однако существуют люди, говорящие на одном языке, но считающие себя разными этносами. Яркие примеры мы видели в последние годы на Балканах, где говорящие на сербо-хорватском языке после распада Югославии и кровопролитных войн разделились на сербов, боснийцев, хорватов. Принципом разделения стали религиозно-конфессиональные различия. Сербы — в основном православные, боснийцы — мусульмане, хорваты — католики. Конфессиональная принадлежность, таким образом, также может стать одним из наиболее значимых этнообразующих факторов. Например, в дореволюционной России в официальных документах указывалась не национальность (как в СССР), а вероисповедание. Православные практически приравнивались к русским вне зависимости от исконной этнической принадлежности. В современной России кряшены — крещеные татары — сознают себя как отдельный народ. А в современной Мьянме распространено выражение: «Быть бирманцем — значит быть буддистом».

Этнос может закрепляться на различных, порой далеко отстоящих друг от друга территориях, как, например, цыгане. Этнические отличия могут отражать различия в хозяйственной или профессиональной деятельности. Так, кочевые оленные коряки-чавчувены и оседлые коряки-нымылланы — разные народы. В XIX в. на Балканах, переходя от занятия сельским хозяйством к торговле, человек

превращался из болгарина в грека, причем языковой фактор не служил этому препятствием, ибо люди хорошо владели обоими языками. Даже практически потеряв родной язык, этнос может существовать на основе традиции, как шотландцы или валлийцы. Раса тоже имеет значение: многие выделяют, например, в качестве отдельного этноса афро-американцев. При этом представители одного этноса могут принадлежать как к одной, так и к разным расам (или расовым типам), и наоборот, представители одной расы могут принадлежать к разным этносам.

Я не склонен проводить и в современном русском языке различие между народом и этносом. Наиболее признанный авторитет в этом вопросе директор Института этнологии и антропологии РАН академик В.А. Тишков термин «народ» в смысле этнической общности определял как группу людей, члены которой имеют одно или несколько общих названий и общие элементы культуры, обладают мифом (версией) об общем происхождении и тем самым обладают как бы общей исторической памятью, могут ассоциировать себя с особой географической территорией, а также демонстрировать чувство групповой солидарности2.

Итак, этнос — это исторически сложившаяся общность людей, говорящая на одном языке, обладающая устойчивыми национальными характеристиками, общностью культуры, быта, традиций, обычаев, самосознания. Этносы подвержены изменениям — консолидации, ассимиляции и т.п. Для устойчивости и гарантирован-ности своего существования они стремятся к созданию собственной государственности. Однако история предлагает множество примеров того, как различные этносы, даже многочисленные, так и не смогли решить задачу социально-территориальной организации. Более того, подавляющее большинство этносов даже не приблизилось к государственной самоорганизации.

В связи с этим весьма проблематичным становится ответ на вопрос о количестве этносов. Если их главным отличительным признаком является язык, то народов должно быть примерно столько же, сколько и языков. Точное их число установить невозможно, поскольку не всегда можно провести грань между языком и диалектом. По оценкам специалистов, сейчас на Земле говорят на 5—6 тысячах языков. При этом 80% населения планеты знают лишь 80 языков, а на 0,2% жителей Земли приходится 3,5 тысячи языков. Больше всего говорят (в млн чел.) на: китайском (1223), английском (470), хинди (418), испанском (372), русском (288), бенгальском (235), арабском (235), португальском (182), японском (125), французском (124), немецком (121).

2 См.: Тишков В.А. Очерки теории и политики в России. М., 1997.

Но если посчитать число носителей определенного языка как родного, то картина будет другая. Китайский язык родным считают 1213 млн человек, испанский — 329 млн, английский — 328 млн, арабский — 221 млн (официальный язык в 57 странах), хинди — 182 млн, бенгали — 181 млн (официальный язык в Бангладеш), португальский — 178 млн, русский — 144 млн, японский — 125 млн, немецкий — 110 млн.

Трагическая перспектива формируется с языками малых этносов. В нашем веке, как ожидается, исчезнет до 70% существующих языков. Каждые две недели один язык становится мертвым, в год умирают 24 языка, и это устойчивая тенденция. Для того чтобы язык сохранялся, количество его носителей должно превышать 100 тысяч. Сегодня исчезающими считаются 400 языков. Главными причинами этого явления становятся миграция в города и распространение английского языка. Наиболее вероятным в ближайшее время является исчезновение языка индейцев Северной Америки и аборигенов Австралии. Та же опасность угрожает и языкам малых народов Российской Федерации, причиной исчезновения которых становится распространение русского языка. Буквально в последнее время исчезли нганасанский, юкагирский, керекский языки.

Однако в мире при уменьшении количества этносов возрастает число наций.

Понятие нация (от лат. паНо — племя, народ) в научной литературе имеет две основные трактовки:

1. Как этнонации — этнической общности с единым языком и самосознанием. Этнонацией со времен породившего эту концепцию австро-марксизма XIX в. принято называть этнос, перешедший на национальную ступень развития, что подразумевает помимо общей культуры, антропологических черт и генетического единства наличие своего государства, гражданства, политических институтов. Именно такая трактовка нации как этнической общности утвердилась и в нашей стране с легкой руки прилежных учеников австро-марксистов Владимира Ленина и Иосифа Сталина. Отсюда следует определение императорской России как тюрьмы народов, признание статуса наций за крупными этносами (русскими, украинцами, казахами и т.д.) и теоретическая установка права наций на самоопределение. И до сих пор в российском сознании, да и во многих государственно-правовых документах понятие нации все еще имеет отчетливую этническую окраску: один язык, одна религия, одна психология и т.д. Данная трактовка наций не соответствует современным теориям национальной политики и современному миру;

2. Как политической нации — сообщества граждан определенного государства, устойчиво, осознанно и единообразно позицио-

нирующееся в пространстве и времени и ассоциирующее себя с определенной территорией и историей. Именно такая трактовка закреплена в международном праве, где нация является синонимом государства, и общепризнанна в большинстве стран мира. У нас такая трактовка тоже начинает пробивать дорогу. Сложная связь понятий «нация» и «государство» закреплена в категории «нация-государство» (nation-state). Этой категорией обозначаются все суверенные государства мира, входящих в Организацию Объединенных наций3.

Если этносы существовали на протяжении всего исторического времени, то нации формируются только в период нового и даже новейшего времени. Идея совпадения этничности с государственностью возникла в Европе в XVIII в. и получила название национализма. Эта идеология основывается на обособлении и вычленении отдельной нации из общего числа этносов, проживавших до ее возникновения на определенной территории. После обособления нации парадигма национализма начинает работать на становление, защиту и укрепление своей нации и ее государственности.

Первыми современными нациями, по утверждению классика национализма Бенедикта Андерсона, были латиноамериканские нации, сформировавшиеся в борьбе против испанской короны. За ними с небольшим отрывом последовали США и затем Франция. Впервые понятие «нация» в его политическом значении появилось во время Великой французской революции, когда возникла необходимость сформировать новую социальную общность взамен утраченного «подданства французской короны». В 1800-е гг. возникают немецкий национализм, национализм Греции и скандинавских стран (1810—1820 гг.), итальянский национализм (1830-е гг.). В 1850— 1900 гг. национализм распространился на страны Восточной Европы и Индию, а в начале ХХ в. — в страны Азии и Африки. В этих странах нации формировались в борьбе за независимость и особенно интенсивно после ее завоевания на причудливо выкроенных в результате колониальных разделов территориях из различных по языку, культуре, уровню жизни племен и народностей.

Образование наций не является универсальной стадией развития всех народов мира. Почти все малочисленные народы оказались в составе крупных наций. При этом полиэтничный состав населения вовсе не служит непреодолимым препятствием для формирования гражданской нации и создания нации-государства. Напротив, этнически однородные нации крайне редки и встречаются в основном в отдаленных и изолированных территориях (например, в Исландии). Обычно нация строится на базе большого

3 См.: Тишков В.А. Указ соч.

количества этносов, которых свела вместе историческая судьба. Латиноамериканские нации расово неоднородны — состоят из белых, креолов и индейцев. Считается общепризнанным, что еще в XIX в. Великобритания, Франция, Германия, даже Испания, уже были нациями-государствами, хотя все они при этом оставались глобальными империями, имели крайне неоднородное в этнокон-фессиональном плане население и внутренние колонии. Не следует забывать Северную Ирландию и Шотландию в составе Великобритании, Бретань и Корсику в составе Франции, лоскутную империю, созданную Бисмарком, Кастилию, Каталонию, Страну Басков в Испании. Многоэтничность и поликонфессиональ-ность — абсолютная норма для современных национальных государств. По многообразию этнических, религиозных, расовых групп многие страны оставляют далеко позади и дореволюционную, и тем более современную Россию с ее 135 народами (которых по последней переписи неожиданно стало 180). По данным ООН, количество этнических групп в некоторых странах современного мира представлено следующим образом: Китай — 205, Камерун — 279, Индия — 407, Нигерия — 470, Индонезия — 712, Папуа — Новая Гвинея — 817. Все они являются безусловными нациями-государствами. В России процесс становления нации-государства не завершен, чем во многом объясняются трудности, препятствующие проведению экономических, политических и социальных реформ.

Одной из причин незавершенности этого процесса является идеология этнонационализма. До сих пор не создана убедительная концепция «российскости», не сводимая ни к этническому, ни к имперскому государству, ни к «новой исторической общности». Одним из самых существенных факторов слабости и развала Российской империи, Советского Союза, проблем современной России является неспособность сформировать единую гражданскую нацию, которая давно создана крупными государствами. Идея российской нации, безусловно, продуктивна. Основания говорить о российской нации существовали уже столетие назад. Эту идею активно продвигал П.Б. Струве4 и его сторонники. В их представлении, нация — это по преимуществу духовное единство, создаваемое и поддерживаемое общностью культуры, духовным содержанием, «завещанным прошлым, живым в настоящем, творимым для будущего». Идея российской нации способна серьезно укрепить Российскую Федерацию как государство, заполнить разруху и идейный вакуум, которые присутствуют в головах представителей многих национальностей.

4 См.: Струве П.Б. Избранные сочинения. М., 1999.

Таким образом, количество на Земле наций, если их трактовать как политические нации, примерно совпадает с числом государств.

Государство

Основной формой общественно-политического существования человечества является государство. В тех регионах земного шара, где существовали центры заселения с наибольшей плотностью населения, возникали условия как для концентрации усилий избыточного населения, организации его общежития, так и для столкновений, в том числе, с соседними племенами. Точное время возникновения первых государств неизвестно, любая датировка событий, произошедших до II тысячелетия до н.э. (а государство возникло раньше), носит исключительно условный характер. Государства образовались на основе племенных протогосударств (во-ждеств, сЫеГёош8) в городских культурах, возникших в долинах великих рек. Первыми из них были государства Шумера в междуречье Тигра и Евфрата, где, возможно, впервые возникли царская власть (в том числе наследственная), бюрократия и письменность, а также Египта в долине Нила. За ними последовали государства у русла Инда в Индии и Хуанхэ — в Китае.

Государства в современном смысле (или, по крайней мере, современная концепция государства) ведут отсчет с середины XVII в., когда после протестантской реформации и кровопролитной Тридцатилетней войны ведущие европейские державы в Вестфалии постарались выработать новые правила взаимодействия и собственной легитимации, которые не зависели бы от воли Священного престола. Итогом стала государственно-центристская модель, основанная на принципе суверенитета. Государство в этой трактовке является источником высшей политической власти, осуществляемой в полной мере в пределах собственной территории, самостоятельно проводит внешнюю политику и уважает право других государств действовать таким же образом. С тех пор государство стало центром, исходной единицей для формирования мировой системы, выработки соответствующих политических и правовых норм. Доктрина высших государственных интересов, первоначально предложенная кардиналом Ришелье, превратилась в ведущий принцип европейского мироустройства и дипломатии.

В XIX в. ведущими европейскими государствами были созданы империи. Империя в современной политической науке понимается как отношение, формальное или неформальное, в котором государство контролирует действенный политический суверенитет другого политического сообщества; сложносоставное политиче-

ское сообщество, инкорпорировавшее малые политические единицы; составное государство, в котором метрополия господствует над периферией в ущерб интересам последней. Миросистема начала ХХ в. состояла почти полностью из империй и колоний, исключение из крупных стран составляли, возможно, лишь Соединенные Штаты, осваивающие американский континент, далеко не суверенный и поделенный на сферы влияния Китай и Япония, стремившаяся реализовывать собственную колониальную политику. Глобальные империи — Британскую, Французскую, Испанскую, Португальскую, Бельгийскую — отличало наличие «большой воды» между метрополией и периферией. Россия, как и государства Габсбургов, Гогенцоллернов и Османов, принадлежала к числу континентальных империй, представлявших собой сложную макросистему с непростыми пограничными, этническими, религиозными противоречиями.

Начало распада империй после Первой и особенно после Второй мировой войны, а также усиливавшаяся глобализация, которая делала все более условными государственные границы и способствовала подъему национального самосознания во всех уголках планеты, вызвали нараставшую тенденцию к увеличению числа независимых государств. Понятие суверенного государства становится все более размытым, что затрудняет даже установление их точного числа.

В 1920 г. треть планеты состояла из колоний, 65 стран обладали самостоятельностью (кстати, только в пяти из них не проводились выборы). При создании ООН в 1945 г. в данной организации было представлено 51 государство. На сегодняшний день членами ООН являются 193 государства. Существенный вклад в процесс мультипликации количества государств внес распад СССР, добавивший сразу 14 новых стран—членов ООН. Однако в мире растет и число так называемых непризнанных государств, обладающих фактическим суверенитетом, не признанным ни одним другим государством (Приднестровье), признанным небольшим количеством стран (Абхазия, Южная Осетия) или даже большим количеством стран, но недостаточным для обретения статуса члена Организации Объединенных наций (Косово, Палестина). Если учесть непризнанные страны, то общее количество государств на планете превысит 250. Кроме того, существуют регионы, не обладающие фактическим суверенитетом, но активно на него претендующие (Баскония в Испании, Шотландия или Северная Ирландия в Великобритании). Тем самым создается потенциал для формирования новых независимых государств. По некоторым оценкам, через полвека на Земле будет существовать до 500 государств. Из двух основополагающих принципов, закрепленных в международном

праве, территориальной целостности и права наций на самоопределение, наибольшую значимость приобретает принцип права наций на самоопределение. Национальные меньшинства все решительнее заявляют о своем праве на самоопределение. Государственные границы, особенно в Азии и Африке, часто представляют собой имперское наследие и не совпадают с этническими и лингвистическими границами. Они становятся все более ненадежными перед напором растущего политического сознания, настойчивых территориальных притязаний. Крупные многонациональные государства, включая Россию, сталкиваются и будут сталкиваться с обостряющейся проблемой сепаратизма.

Процессы глобализации формируют тенденцию ослабления роли государства, что дает определенные основания для утверждений о смерти Вестфальской системы.

Растущее число негосударственных субъектов экономики и политики берет на себя ряд функций, ранее выполнявшихся государством. Дневной оборот денег, пересекающих национальные границы, во много раз превышает годовой размер ВВП подавляющего большинства стран мира. Экономическая мощь транснациональных корпораций превышает возможности правительств даже среднеразвитых стран. Хозяйственная политика отдельных государств перестает быть суверенной, находясь под усиливающимся воздействием ситуации на мировом рынке.

С государством все активнее соревнуются национальные и международные неправительственные организации — религиозные, правозащитные, экологические, благотворительные и иные, — которые оказывают возрастающее влияние на общественное мнение, формирование политики, выработку законов, сами выполняют функции социальной защиты и даже принимают участие в деятельности комитетов и комиссий ООН. Гринпис оказывает на экологическую политику большее влияние, чем большинство суверенных стран.

Глобальная система коммуникаций маргинализирует роль государства на информационном поле, делает практически невозможным или крайне затруднительным правительственный контроль за потоками информации. Государство в принятии решений все чаще полагается на экспертизу частного бизнеса и неправительственных организаций, располагающих по ряду вопросов большей информацией, чем госструктуры.

С возникновением других влиятельных институтов государство фактически утрачивает свою многотысячелетнюю монополию на реализацию властных функций. Если не юридически, то де-факто происходит эрозия внутреннего суверенитета отдельных государств, ослабевает их способность самостоятельно формировать собствен-

ное общество и решать внутренние проблемы. Появились и получают все большее распространение концепции «гуманитарных интервенций» или «права на защиту», преимущественно поддерживаемые западными странами. Эти концепции предполагают право международного сообщества на вмешательство во внутренние дела государств, если в них нарушаются фундаментальные права человека, поддерживается международный терроризм. Примеры таких интервенций мы видели в Югославии, Афганистане, Ливии.

Но все же, по моему убеждению, утрата государством монополии на власть не означает умаление его роли. Национальное государство даже в условиях глобализации сохраняет свои центральные позиции, но оно во многом вынуждено сейчас переосмыслить свою роль и отстаивать ее в усиливающейся конкуренции с международными субъектами гражданского общества и экономической жизни, межгосударственными организациями, вступая с ними в активный диалог. У государства всегда будет преимущество (или монополия) в решении таких задач, как обеспечение порядка и обороноспособности, предоставление социальных услуг, регулирование рынка, поддержание транспортной инфраструктуры, контроль за добычей природных ресурсов, регулирование миграции, решение внутренних этнических проблем.

Стратегия правительств различных стран в связи с глобализацией неодинакова. Правительства, рассматривающие глобализацию как угрозу, демонстрируют защитную реакцию: вводят меры экономического протекционизма, препятствуют иммиграции, пытаются ограничить глобальные трансакции национальным законодательством. Подобная политика в перспективе грозит огромными издержками, связанными с уменьшением благосостояния, растущим экономическим и технологическим отставанием. Наиболее динамичные государства, напротив, уже выступают в качестве игроков в глобальном состязании за конкурентоспособность, экономическую и инвестиционную привлекательность. В этом соревновании правительства нередко прибегают к агрессивной внешнеэкономической политике, дерегулированию, субсидированию экспорта, что часто снижает дееспособность государства, субсидии оборачиваются нерациональным распределением бюджетных ресурсов. Ни изоляционизм, ни наступательный интервенционизм сами по себе не представляют рассчитанного на перспективу ответа на вызовы глобализации. Многообещающим оказывается более активное участие государств в процессах региональной интеграции и в развитии глобальных политических сетей.

Государства, хотят они того или нет, все более активно втягиваются в решение глобальных проблем. Разрешение многих из них вообще возможно более эффективно (или преимущественно) толь-

ко на уровне национальных государств, а не международных организаций. Среди них в первую очередь следует назвать такие проблемы всемирного масштаба, как изменение климата, озоновые дыры, наступление пустынь, выбросы углекислого газа, экология, преступность, эпидемии, бедность. Именно государствам предстоит решать проблемы гармонизации системной конкуренции стран, создания архитектуры глобального управления.

Государства сами меняются или должны изменяться, чтобы не потерять конкурентоспособность. Преодоление последствий глобализации возможно только посредством повышения эффективности всей системы государственного управления. Критическое значение приобретают факторы усиления финансовой и банковской системы и установления действенного контроля за нею, эффективно функционирующего правосудия, чистота самого правительства, отсутствие коррупции.

Глобализация меняет роль государства в экономике, его отношение с независимыми хозяйствующими субъектами. Из самостоятельного игрока на экономическом поле государство все больше превращается в арбитра. В условиях, когда экономика становится мобильнее, обостряется конкурентная борьба за создание наилучших условий для размещения производства и привлечения инвестиций, у государства появляются большие возможности оживления национальной экономики путем создания привлекательных рамочных условий, улучшения инвестиционного климата. Для крупных предпринимательских структур глобальная конкуренция за мировой капитал становится все более жесткой, и дорогу для них на международной арене может и должно прокладывать государство.

С начала мирового финансового кризиса 2007—2009 гг. наблюдается феномен растущего разрыва интересов государства и крупного транснационального бизнеса, что носит во многом объективный характер. Бизнес заинтересован в обходе обременительных национальных правил, тогда как политики часто разрабатывают законы, как бы забывая о существовании заграницы и оффшоров. Транснациональные корпорации стремятся вести дела в рамках международной системы (или ее отсутствия); государства хоть и участвуют в формировании этой системы, отдают приоритет внутренним проблемам. Правительства часто недооценивают международную мобильность экономики, а бизнес часто игнорирует рамочные политические условия страны или интересы большинства ее граждан.

Современный мир радикально повышает требования к политике государства в области образования. Все чаще вместо разговоров о «бедных странах» можно услышать о «странах с дефицитом интеллекта». Государства стремятся повысить уровень образования

и профессиональной квалификации своих граждан, поскольку конкурентоспособность страны в решающей степени определяется наличием высокопрофессиональных человеческих ресурсов. Бедным странам оказывается все труднее выдерживать соревнование в этой сфере, к тому же они в первую очередь сталкиваются с проблемой «утечки мозгов», что в перспективе ведет к росту экономического и социального неравенства государств.

Глобализация предъявляет повышенные требования к компетенции государственного руководства и качеству государственного управления. Особенно динамично будут развиваться те страны, которые способны систематически учиться на чужом опыте. Государства должны усиленно наверстывать свое отставание от действующих по всему миру предпринимательских структур, распространяющих инновации и обучающее партнерство за национальные рамки.

Конкурентоспособность государства в растущей степени зависит от того, насколько оно способно обеспечить своих граждан — особенно интеллектуальный и политический класс — всей полнотой международной и внутренней информации. Именно в этом заключается главный смысл информационной безопасности в современном государстве.

Глобализация меняет технологию принятия государственных решений, выдвигая на первый план принцип субсидиарности (вопросы решаются на том уровне, который обеспечивает наиболее квалифицированную и эффективную их реализацию). Национальный уровень по-прежнему остается наиболее важным, поскольку только здесь существуют достаточные правовые механизмы решения самого широкого круга проблем. Но если политические цели на уровне отдельных государств становятся недостижимыми (вследствие эрозии внутреннего суверенитета), тогда они все чаще выносятся на региональный и международный уровни. В этих условиях возникает задача международной (или хотя бы региональной) совместимости национальных правовых систем и установленных правил действия для экономических субъектов.

Глобализация порождает общую тенденцию к децентрализации компетенции по принятию решений внутри государства. Усложнение общественных связей, децентрализация экономической деятельности, информационных потоков приводят к невозможности их регулирования из единого центра, что ограничивает возможности иерархического управления и координирования, порождает тенденцию к выстраиванию общества по типу сети, а не иерархии институтов.

Глобализация оказывает противоречивое воздействие на развитие демократических институтов. С одной стороны, большая информационная прозрачность мира, императивы децентрализации

и рыночной конкурентоспособности ускоряют распространение демократических ценностей и институтов, число формально демократических государств на планете растет. С другой стороны, выясняется, что демократия и рыночный либерализм, взятые сами по себе, не создают надежных и устойчивых к вызовам глобализации государств. Демократические Филиппины менее приспособлены к реальностям современного мира, чем квазидемократические «азиатские тигры». Западные демократии демонстрируют в последние десятилетия худшую экономическую динамику, чем совсем не демократический Китай или даже не совсем демократическая Россия.

Возникает проблема обеспечения демократии, организационно оформленной в рамках отдельных государств, при создании системы глобального управления. Принимая во внимание тесную связь между внутренним суверенитетом и демократией, глобализация, сокращая этот суверенитет, может способствовать ослаблению легитимации демократических институтов в рамках отдельного государства. Все большим влиянием в мире пользуются транснациональные корпорации, неправительственные организации или даже надгосударственные органы (например, Европейская комиссия — фактическое правительство Европейского союза), руководство которых не формируется с помощью традиционных демократических процедур.

Наконец, глобализация сопровождается накоплением информации о гражданах, их поведении, а также созданием электронных баз данных об их телеметрических параметрах, структуре ДНК, отпечатках пальцев и т.д. По оценкам экспертов, к 2015 г. такие данные о 75% жителей планеты будут находиться в закодированном виде в единой системе. Тем самым резко возрастают возможности для вмешательства в личную жизнь граждан и даже для глобального контроля за их поведением, что находится в очевидном противоречии с рядом основополагающих демократических принципов и потребует дополнительных мер по защите сферы частной жизни.

Во многих странах мы видим стремление власти выстроить жесткие вертикали. Но мы также видим неэффективность подобных действий. Современный мультикультурный мир становится все более сложным, сетевым, и им невозможно управлять посредством вертикалей. Он требует принятия огромного количества решений огромным количеством людей, что возможно только в демократических обществах. Именно такие общества способны более гибко и эффективно учитывать культурное многообразие, отвечать на потребности различных категорий населения, разговаривающих на разных языках, исповедующих различные религии. Даже в Африке этот процесс набирает силу. Если в течение первых

тридцати лет после обретения независимости (до 1991 г.) ни в одной африканской стране ни разу не произошла передача власти в результате выборов, то сегодня выборы идут по всему континенту и приводят к созданию легитимных правительств. А там, где выборы были фарсом или не проводились вообще, как в ряде стран Северной Африки, передача власти часто заканчивается революциями. Впрочем, степень демократизма новых революционных режимов еще предстоит оценить.

Сегодня в мире работает 5 млрд мобильных телефонов, более 2 млрд людей пользуются Интернетом. Это и небывалое расширение культурных горизонтов, и целый набор вызовов для государств и демократии. Новые средства коммуникации позволяют передавать любой контент, минуя любые границы. Создаются трансграничные виртуальные сообщества, способные воздействовать на правительства и даже способствовать их свержению. Профессиональная пресса, традиционно считавшаяся четвертой властью, возможно, утрачивает эту роль. Количество граждан разной национальности, становящихся де-факто непрофессиональными журналистами, хроникерами, блогерами, растет по экспоненте. Их деятельность способна стать более эффективным инструментом продвижения идеалов свободы, равноправия, прав человека, чем усилия любого правительства или зарегистрированных СМИ. Они способны устраивать флэш-мобы, «революции Твиттера», атаковать серверы не понравившихся госструктур, публиковать секретные материалы, документировать факты коррупции. Каждый пользователь Интернета, где бы он ни находился, потенциально является глобальным игроком.

Информационный век ставит под вопрос многие устоявшиеся способы осуществления власти, расширяет поле как для демократии, так и для авторитаризма. Интернет может быть использован для целей добра или для целей зла. Плодятся сайты, продвигающие не только идеи свободы, но и идеологию террора и человеконенавистничества, причем очень часто самые экстремистские сайты поддерживаются с территории самых демократических государств. Вопрос о контроле за содержанием Интернета, в том числе с целью защиты своих культурных и цивилизационных ценностей, ставится все шире и в Соединенных Штатах, и в странах Европейского Союза, не говоря уже о государствах Азии. Десятки книг написано о кибервойнах и киберпреступности. Появились и первые государственные концепции кибербезопасности. Совмещение решения проблемы общественной и государственной безопасности с соблюдением демократических принципов открытости и свободы — задача далеко не тривиальная.

Глобализация способствует стиранию грани между внутренней и внешней политикой государств. Политика, выходящая за рамки страны, охватывает все более широкий круг проблем. Энергетическая, научно-техническая, транспортная, социальная, экологическая политика все сильнее интернационализируется. Министерства иностранных дел постепенно утрачивают привычную роль единственного представителя страны на международной арене. Все острее встает проблема институционального обеспечения координации внешнеполитических линий различных ведомств, причем как внутри государств, так и между ними. При этом правительства и парламенты, не говоря уже об избирателях, все еще мало задумываются над тем, насколько решение ими внутренних проблем воздействует на остальной мир и зависит от него.

Глобализация заметно осложняет проведение и меняет содержание внешней политики государств. По сравнению с прежними временами, когда положение в мире определялось отношениями между двумя десятками государств, сейчас приходится иметь дело с двумя с лишним сотнями различных по размерам и внутреннему состоянию стран, каждая из которых претендуют хотя бы на формальное равноправие. К ним добавляются сотни международных организаций, институтов и режимов, а также тысячи частных и общественных самодеятельных игроков различного профиля и оттенков.

Внешняя политика все меньше определяется односторонними национальными интересами в духе "Real Politik", когда главными целями являются сохранение и расширение влияния, соблюдение равновесия сил или достижение нейтралитета. В нее все более настоятельно вторгаются такие темы, как борьба с преступностью, миграция, контроль за постоянно растущими финансовыми потоками, охрана окружающей среды. Справиться с ними оказывается невозможно без международного сотрудничества. Возрастает удельная значимость «низкой дипломатии» (торговля, технологии, валюта и т.д.) по сравнению с «высокой дипломатией» (национальная безопасность, военные кризисы, саммиты).

Глобализация трансформирует содержание политики безопасности государств. Увеличивается роль проблем «мягкой безопасности», связанных с экономикой, финансами, бедностью, экологией, этническими конфликтами. Вопросы «жесткой безопасности» сохраняют свою значимость, все больше перемещаясь для стран первого порядка из плоскости военного противостояния государств в сферу соревнования в области высоких технологий. Ускорившийся трансграничный переток «ноу-хау» и усиление хаотичности в международных отношениях усиливают опасность распространения оружия массового поражения, ракетных технологий, что может способствовать началу настоящей гонки вооружений в развивающихся

странах. Пока что эта гонка, фактически завершившись в Европе, продолжается сейчас наиболее интенсивно в Восточной Азии.

По утверждению известного американского политолога неоконсерватора Фрэнсиса Фукуямы5, в ранние исторические периоды источники возможной угрозы для общества находились в компетенции государств, которые признавались в качестве единственных субъектов мировой политики. В современных условиях, когда катастрофические разрушения может принести субъект, не связанный с государством, утрачивают силу концепции, определяющие содержание политики безопасности на протяжении двух последних столетий: баланс сил, сдерживание, устрашение. Так, например, теория сдерживания предполагает создание ОМП и угрозу ответного удара. Но как сдерживать террориста, обладающего ОМП, не может сказать никто.

Вместе с тем, несмотря на стремительный рост населения планеты и числа суверенных государств в наше время, постоянно сокращается количество межгосударственных войн и вооруженных конфликтов. За первое десятилетие XXI в. только 3 из 30 крупных вооруженных конфликтов были межгосударственными — между Индией и Пакистаном, Эфиопией и Эритреей, интервенция США в Ираке. Число гражданских войн росло в годы холодной войны и сразу после ее завершения, но затем сократилось. Это объясняется практическим прекращением постколониальных войн, столкновений на линиях соприкосновения двух лагерей в биполярной конфронтации, возросшей ролью международного миротворчества. Но это не означает снижения уровня насилия. Сокращение числа конфликтов с участием государства компенсируется ростом вооруженного насилия со стороны негосударственных акторов. Негосударственные конфликты в среднем менее интенсивны и продолжительны, сопровождаются гораздо меньшим количеством жертв, но чаще их жертвами становятся мирные граждане. Наряду с традиционными категориями конфликтов — межгосударственные, внутригосударственные, негосударственные — учащаются конфликты между государством и негосударственным игроком, действующим с территории другой страны. К их числу относится борьба между ливанской группировкой Хизболла и Израилем, угандийской Армией Бога и рядом стран центральной Африки. К категории «экстрагосударственных» относится и противостояние «глобального джихада» со многими ведущими странами мира. В вооруженных конфликтах превалирует внутренняя борьба за власть, а не за контроль над территорией. Из 17 крупных вооруженных конфликтов,

5 См.: Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2006;. Фукуяма Ф. Америка на распутье: Демократия, власть и неоконсервативное наследие. М., 2006.

зарегистрированных в 2009 г., только шесть были связаны с борьбой за контроль над территорией, а остальные были борьбой за власть.

События 11 сентября 2001 г. наглядно высветили новую проблему — глобализация терроризма. Созданная после окончания «холодной войны», мировая система столкнулась с «антисистемным» противником, не признающим правил мирового сообщества. Террористы впервые в таких масштабах применяют современную технику и научные достижения. Не обладая мощными вооруженными силами и оружием массового поражения, они тем не менее способны наносить даже великим державам ущерб, сопоставимый с результатами действий крупных армейских подразделений или применения ОМП. Впервые человечество имеет дело с целенаправленным биотерроризмом, велика опасность ядерного, химического, радиационного и кибертерроризма. Впервые террористы пытаются оказать массированное информационное воздействие, громогласно проповедуя свои цели через глобальные информационные каналы. Современный международный терроризм опасен и тем, что апеллирует к реальным проблемам, с которыми сталкивается значительная часть человечества: увеличение разрыва между благополучным Севером и бедствующим Югом, чувство социальной обреченности населения развивающихся стран, остающихся на обочине глобализации.

С начала века все основные показатели террористической активности в мире выросли. Количество терактов с 1999 по 2008 г., по разным оценкам, увеличилось с 3,5 до 5 раз. Всплеск террористической активности пришелся на пик возглавленной США войны с террором — 2003—2004 гг. Причем 44% всех терактов пришлось в последние годы на три страны — Ирак, Афганистан и Пакистан, находившихся в эпицентре этой войны.

Глобализация сама по себе нисколько не упорядочивает систему межгосударственных отношений. Напротив, она ведет к распространению принципов, граничащих с анархией. Осознание того факта, что национальные государства утрачивают способность к управлению вследствие активизации трансграничных процессов, усиливающейся прозрачности границ, подстегивает правительства к созданию трансгосударственного миропорядка. Более широкое участие в функционирующих структурах международного сотрудничества позволяет государствам сохранить свою роль в мировой политике.

На нынешнем этапе глобализации наибольшее значение приобретает региональный уровень интеграции государств. На этом уровне легче, чем на глобальном, устанавливать общие для всех правила, учитывая сходство культурных традиций и экономического развития стран одного региона. В региональной интеграции государства

в первую очередь стараются использовать преимущества свободной торговли, и каждый из ныне существующих торговых блоков будет пытаться усилить свое влияние через прием новых членов. Количество государств—членов ЕС к сегодняшнему дню достигло 27. Европа в рамках ЕС вступает в стадию постнационального государства. В Азии и Африке интеграция идет более медленными темпами, что не в последнюю очередь объясняется незавершенностью процессов создания многих национальных государств. Тяга к интеграции наблюдается и между странами СНГ, но пока уровень их взаимодействия далек от моделей ЕС и НАФТА.

Активизируются усилия государств по созданию системы глобального управления (globalgovernance). ОЭСР, ВТО, МВФ, Всемирный банк уже сейчас занимаются вопросами (регулирование финансовых рынков, коррупция, конкретная экономическая политика, экологические стандарты, торговые тарифы), которые раньше были исключительным делом национальных государств. Но все эти организации являются классическими образцами моноориентированных структур, явно недостаточно учитывающих комплексные последствия своих действий. Кроме того, существуют небезосновательные возражения по поводу господствующих позиций Запада во всех этих организациях. При всеобщем недовольстве слабостью, фрагментарностью и неэффективностью системы глобального управления до настоящего времени нет единого понимания, того, как оно должно быть выстроено. Существуют четыре основных концепции организации глобального управления:

Концепция мирового правительства (которое в представлениях некоторых наших националистов уже существует). Речь идет, по сути, об увеличенной модели национального государства, которое в глобальном масштабе занимается тем, чем правительства внутри отдельных стран. Эта концепция является крайне маргинальной. Никакое мировое правительство не имело бы достаточной политической легитимизации. Помимо этого мир как целое нуждается в политике обеспечения порядка, а не в осуществлении властных полномочий.

Концепция реформирования Организации объединенных наций с превращением ее Совета Безопасности в квазиправительство, а Генеральной Ассамблеи — в квазипарламент. Такой подход имеет гораздо больше сторонников, но также подвергается критике как суженно этатистский. ООН представляется как организация с чрезмерно централистскими целями, управляемая кругом избранных (в прежнюю эпоху) государств, а выведение ее на центральную роль в глобальном управлении вызывает опасения недооценки значения частных игроков — бизнеса и неправительственных организаций. Но для России, вероятно, это было бы наилучшей моделью.

Концепция политического управления глобальным развитием со стороны либо одной гегемонистской державы (США), либо группы крупнейших держав, объединенных в НАТО, ОЭСР или «большую семерку-восьмерку». Подобная концепция уже активно реализуется на практике, но неизбежно будет встречать противодействие у тех государств, которые не принадлежат к клубу великих держав.

Концепция корпоративного глобального управления, которая пользуется наибольшей популярностью у неангажированных теоретиков глобализации. Она предлагает коллективный процесс поиска решений и взаимопонимания между правительствами государств с участием частных игроков — предпринимательских структур, профсоюзов, неправительственных организаций. Правительства при этом сохраняют за собой монополию на закрепление и проведение политических решений, но негосударственные участники играют весомую роль на этапах определения проблем, анализа взаимосвязей и непосредственного исполнения.

Полагаю, что окончательный выбор модели глобального управления произойдет еще очень нескоро. Разрыв между стремительным ходом глобализации мировой экономики и крайне вялыми усилиями государств по созданию согласованной системы ее регулирования растет.

И еще долго определяющее воздействие на ход мировых дел будут оказывать великие державы, такие центры силы, как США, Европейский союз, Япония, Китай, Индия. В качестве такого центра при благоприятном развитии событий может выступить и Россия. Все они будут претендовать на мировое лидерство, испытывая при этом явную нехватку возможностей для его реализации. Мировая система будет колебаться между попытками однополярного доминирования и фактической многополярностью.

Но, что важно подчеркнуть, все великие державы, как и ряд других государств, входящих в «большую двадцатку», являются стержневыми государствами, странами—лидерами для мировых цивилизаций.

Цивилизации

Почему-то считалось (утрирую, конечно), что в развитых демократиях, а по мере укрепления демократических институтов — и в остальных странах, люди различных национальностей и вероисповеданий начнут растворяться в рамках некоего общечеловеческого и трансграничного социума, построенного по принципам западной цивилизации, а мигранты полностью ассимилируются в принимающих их странах. Концепция мультикультурализма отрицалась как антизападная идея. С. Хантингтон уверял, что мультикульту-

рализм «выступает против евроцентристских концептов демократических принципов, культуры и идентичности Америки». Это в основе своей — «антизападная идеология»6.

Слияния не произошло, мир оказался сложнее. Люди — мы это наблюдаем повсеместно — вовсе не торопятся отказываться от своего «я», от национальной, религиозной идентичности. Ричард Шведер — известный культурный антрополог из университета Чикаго — в 2000 г. писал: «Тридцать лет назад многие обществоведы предсказывали, что в современном мире религия уйдет и ее заменит наука. Они предсказывали, что племена уйдут и их заменят индивидуумы. Они оказались неправы. Этого не происходит и не произойдет, ни глобально, ни локально. Мультикультурализм — факт жизни. Прежний «второй мир», некогда бывший империей, сейчас представляет из себя множество маленьких миров. Развитие глобальной системы мира и возникновение местных движений за этническое и культурное возрождение, похоже, идут рука об руку».

Испытывая кризис в отдельных странах, мультикультурализм не только жив, он набирает силу. В том числе и как основа государственной стратегии во многих странах. Родина и полигон политики мультикультурализма — Канада. В Австралии он объявлен официальной политикой правительства. Усиливается культурное многообразие мира, люди все больше ищут и находят источники силы в своих цивилизационных корнях, растет национальное самоуважение. Гордость за свою страну и ее культуру мы легко сегодня обнаружим в Китае и Казахстане, Южной Африке и Южной Корее, Индии и Египте. Латинскую Америку захлестывает волна «ин-дехенисто» — движения за обращение к традициям коренного населения континента. Аналогичное движение в Африке получило название «убунту». Известный американский политолог и журналист Ф. Закария7 подчеркивает в книге «Постамериканский мир»: «В мире, каким мы все еще его представляем, поднимающиеся страны должны сделать выбор между двумя неизбежными вариантами: либо интегрироваться в западный порядок, либо отринуть его и стать страной-изгоем, которая будет подвергнута изоляции. На самом же деле поднимающиеся страны, похоже, идут по третьему пути: они вливаются в западный порядок, но на своих собственных условиях — таким образом, они преобразуют саму систему.. В постамериканском мире может вообще не быть центра, в который следовало бы интегрироваться».

6 См.: Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2008.

7 См.: Закария Ф. Постамериканский мир. М., 2009; Закария Ф. Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами. М., 2004.

В последние десятилетия растущее число мыслителей обращается к анализу культурно-цивилизационных факторов для объяснения модернизации, политической демократизации, поведения этнических групп, военных стратегий, характера отношений между различными государствами. И это оказалось весьма продуктивным подходом. «Культура имеет значение»8 — так называлась вышедшая на рубеже веков и наделавшая много шума книга под редакцией видных американских исследователей Самуэля Хантингтона и Лоуренса Харрисона. Культура, если понимать ее широко, — это набор ценностей, верований, убеждений, поведенческих норм, которые передаются из поколения в поколение и во многом определяют устремления, мечты, поведение, структуру индивидуальных предпочтений членов общества. Она — важный фактор, формирующий отношение людей к общественному порядку или этике государственных служащих. Культура влияет на государственные институты, во многом определяя идеологию законодательства и практической политики. «Культура — мать, а институты — ее дети», — отмечал еще Алексис де Токвилль. Культурная традиция может звать к великим свершениям и к кропотливому труду. А может ориентировать на жизнь по принципу «моя хата с краю» и к лежанию на печи. Культура действительно имеет значение.

Принято считать, что цивилизация возникла там же, где и государство, и ее первопроходцами выступала та же четверка — Шумер, Египет, Индия, Китай. Последние находки ученых не дают оснований считать это доказанным. Похоже, что земледелие возникло на острове Новая Гвинея (который сейчас делят Индонезия и Папуа-Новая Гвинея) и, возможно, в Перу раньше, чем в Шумере. Похоже, письменность появилась на юго-западе Европы и в Китае тоже раньше, чем в Шумере. А старейшие монументальные здания обнаружены на Мальте. Наши знания о мире, причем не только прошлом, но и настоящем, постоянно углубляются.

«Цивилизация» — понятие неточное. В латыни слово civilis, от которого и происходит «цивилизация», означал гражданский, государственный, политический, достойный гражданина, а также совокупность гражданских качеств — воспитанность, образованность. Аналогичное понятие можно найти и в древнекитайском языке, которое звучало как вэнь и означало важнейшие качества, присущие конфуцианскому «благородному мужу», или «совершенному человеку». Именно в этих значениях термин цивилизация вводился в употреблении французскими просветителями XVIII в., выступавшими за развитие гражданского общества, в котором

8 См.: Хантингтон С., Харрисон Л. Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу? М., 2002.

царствуют свобода и право. Впервые в печати его употребил в своей работе «Друг людей, или Трактат о населении» (1756 г.) маркиз Виктор де Мирабо, отец знаменитого деятеля Великой французской революции Оноре Мирабо. То есть изначально речь шла о некоем продвинутом состоянии культурного и интеллектуального развития человечества. В схожем смысле — как этап в человеческом прогрессе, наступивший за дикостью и варварством, — определяли цивилизацию Льюис Морган, Карл Маркс и Макс Вебер. Таким образом, изначально и вплоть до настоящего времени под цивилизацией в основных языках мира понимают высокий уровень культуры и/или развития страны или общества.

О цивилизациях во множественном числе — как о социокультурном феномене — заговорили в первой половине XIX в., когда появились труды Генри Бокля «История цивилизации в Англии», Франсуа Гизо «История цивилизации во Франции», «История цивилизации в Европе» и Рафаэля Альтамира-и-Кревеа «История Испании и испанской цивилизации». В этих книгах цивилизация, по сути, отождествлялась с нацией с ее специфической культурой, ментальным складом, историей, языком. Концепции цивилизации в XVIII—XIX вв. носили европоцентристский характер. Культура Европы XVIII в. рассматривалась как этап прогрессивного процесса, как порождение аттического и римского духа, эпохи Возрождения, британской индустриализации. Народы, которые находились вне этой священной оси, признавались варварами, в отличие от носителей цивилизации.

Эти концепции стали в определенном смысле обоснованием идеологии и политики колониализма европейских стран, считавших своей исторической миссией «цивилизовывать» остальное человечество. Одним из первых, кто вывел теорию цивилизаций за европоцентристские рамки, был русский идеолог панславизма Н.А. Данилевский9. В книге «Россия и Европа», вышедшей в 1869 г., он выделил десять исторических типов, развившихся в самостоятельные цивилизации. Из них три принадлежали «племенам семитической породы» — халдейскому, еврейскому, арабскому; два — самобытным племенам — хамитскому (египетскому) и китайскому; а остальные — арийским — индийскому, персидскому, греческому, римскому, германскому. Одиннадцатым типом, восходящим на арену мировой истории, он считал славян. Определяющим принципом для классификации цивилизаций Данилевский считал язык и расу.

В начале ХХ в. цивилизационный подход, представление об истории как совокупности и чередовании социокультурных систем,

9 См.: Данилевский Н.А. Россия и Европа. М., 1991.

порожденных конкретными условиями существования обществ, стал весьма популярным. Его развивал П. А. Сорокин, предложивший, на мой взгляд, наиболее исчерпывающий перечень критериев, отличающих одну цивилизацию от другой. Каждая из них включает в себя идеологическую совокупность смыслов, объединенных в системы языка, науки, религии, философии, права, этики, литературы, живописи, скульптуры, архитектуры, музыки, экономических, политических, социальных теорий; действия, церемонии, ритуалы; а также — материальную культуру, предметно воплощающую эти смыслы. Каждая цивилизация рождается, достигает расцвета и умирает, уступая место новой. Исторический процесс — последовательность уникальных цивилизаций.

Серьезное влияние на теорию цивилизаций оказал О. Шпен-глер10, чья книга «Упадок Запада» (в русском издании — «Закат Европы») произвела в европейском интеллектуальном мире эффект разорвавшейся бомбы. Выделив семь крупнейших в истории культур (египетскую, китайскую, арабскую, греко-римскую, мексиканскую, семитскую и западную), он измерил средний жизненный цикл цивилизации, составляющий около 1000 лет, и эпатировал публику предсказанием неизбежной гибели западноевропейской цивилизации подобно тому, как погибли ее величайшие предшественницы.

Классиком жанра в теории цивилизации считается А. Тойнби, который был не столь пессимистичен, как Шпенглер, в отношении цивилизации Запада, считая возможным его духовное обновление. В 12-томном «Постижении истории»11 (1934—1961) Тойнби предложил считать главными родовыми признаками цивилизации религию и территорию. Рассматривая цивилизации как макрокультуры, Тойнби отмечал в каждой специфические духовную и социальную структуры, институты, элиты, стадии развития: через возникновение, создание универсального государства и вселенской церкви к надлому и гибели. В разных томах своего эпического труда Тойнби выделял в истории человечества от 21-й до 26-ти цивилизаций, а среди живых в современном ему мире — от восьми до десяти.

10 живых цивилизаций по Тойнби: западная; православно-христианская Ближнего Востока; ответвление православно-христианской в России; исламская; индуистская; дальневосточная с основным стволом в Китае; ответвление дальневосточной в Японии; полинезийская; эскимосская; кочевническая. По не очень оптимистическому утверждению Тойнби, полинезийское и кочевниче-

10 См.: Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993.

11 См.: Тойнби А. Постижение истории. М., 1991.

ское общество находятся на стадии предсмертной агонии, а семь цивилизаций в той или иной степени подвергаются опасности уничтожения или ассимиляции цивилизацией Запада. Впрочем, и западная цивилизация, считал он, также может пройти свой зенит и последовать за всеми, уже известными нам.

В 1929 г. во Франции была основана школа «Анналов», получившая свое название по издававшемуся журналу «Анналы. Экономики. Цивилизации. Общества». Представитель этой школы Ф. Бродель12 цивилизации трактовал как сложную и упорядоченную систему запретов, повелений, принципов и категорий освоения мира, которые определяют своеобразие мышления, строя чувств и действий. «Цивилизации... представляют океан привычек, ограничений, одобрений, советов, утверждений всех тех реальностей, которые каждому из нас кажутся личными и спонтанными, в то время как пришли они к нам зачастую из очень далекого прошлого. Они — наследие, точно так же, как язык, на котором мы говорим».

Вторая мировая война, когда был продемонстрирован впечатляющий раскол внутри западной цивилизация, а основатель школы «Анналов» Марк Блок был расстрелян в гестапо; и «холодная война», чьи идеологические фронты пролегли по всем странам и континентам и даже внутри отдельных государств (Германия, Корея, Вьетнам), заметно дискредитировали цивилизационный подход к истории. Ее отвергали по обе стороны железного занавеса. На Западе она мешала сфокусированному взгляду на мир как на поле битвы между силами демократии и тоталитаризма. В Советском Союзе — противоречила взгляду на историю как арену борьбы классов, имущих и неимущих.

Взрывной интерес к цивилизационной теории вернулся в 1990-е гг. после статей и книги С. Хантингтона13 «Столкновение цивилизаций и перестройка мирового порядка» (1993). Всего Хантингтон выделял девять основных мировых цивилизаций: западную, латиноамериканскую, африканскую, исламскую, синскую, индуистскую, православную, буддистскую, японскую.

В этой работе он доказывал, что в зарождающейся глобальной политике стержневые государства главных цивилизаций занимают места двух сверхдержав периода холодной войны и становятся основными полюсами притяжения и отталкивания для других стран. Историю будущего определит конфликт цивилизаций, которые представляют собой не что иное, как человеческие племена в предельной форме развития, и столкновение цивилизации представляет

12 См.: Бродель Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М., 1989; Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск, 1993.

13 См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций и перестройка мирового порядка. М., 2011.

племенной конфликт в глобальном масштабе. Поскольку для самоидентификации и мотивации людям нужны враги, то ими в современном мире все чаще становятся люди из других цивилизаций.

Мало кто воздержался от критики Хантингтона. В Соединенных Штатах его идеи шли вразрез с некоторыми принципами политической корректности, с традиционным американским недопониманием глобальных этнокультурных реалий, с уверениями многих о закате Вестфальского мира суверенных государств, с представлениями о многополярном мире как о российской или китайской интеллектуальной провокации, затеянной для подрыва реальной гегемонии США. В других странах заговорили о попытке создания концептуальной базы для нового витка американского агрессивного экспансионизма, или самосбывающегося пророчества, обрекающего человечество на дальнейшие конфликты и страдания. При этом мало кто обратил внимание на знак вопроса после названия книги: «Конфликт цивилизаций?» (в русском переводе он просто исчез). И на то, что Хантингтон оставлял и Западу, и остальному человечеству надежду, утверждая, что избежать глобальной войны цивилизаций можно лишь тогда, когда мировые лидеры примут полицивилизационный характер глобальной политики и станут сотрудничать для его поддержания.

Если в Соединенных Штатах цивилизационная теория осталась скорее на интеллектуальной периферии, то в остальной части планеты она вызвала всплеск специальных исследований. Как бы к ней ни относиться, теория цивилизаций дает все больше подтверждающих ее примеров по мере того, как центр тяжести мирового развития смещается в незападном направлении, а поднимающиеся центры силы оказываются прежними или относительно новыми центрами цивилизационного притяжения.

Глобализация актуализирует исследование проблемы цивилизаций.

А теперь о цивилизациях по Никонову.

Под цивилизацией я понимаю длящуюся в истории социокультурную общность наций и государств, которую объединяет ряд общих или схожих параметров и характеристик:

1. Географический регион. Среда обитания является исходным условием для формирования цивилизаций, особенно древних. В этом я солидарен с Фелиппе Фернандесом-Арместо (аргентинец, большую часть жизни преподававший в Англии и Франции и закончивший свою книгу «Цивилизации» в Нидерландах), который определял цивилизации как «результат взаимоотношений отдельного вида живых существ со всей остальной природой, как стремление преобразовать среду для удобства человека».

2. Религия. М. Вебер выделил пять «мировых религий»: христианство, ислам, индуизм, конфуцианство (которое я назвал бы скорее учением, чем религией) и буддизм. Замечу, что все пять родились в Азии. И все они, в той или иной степени, составляют фундамент основных цивилизаций. Сегодня принято считать мировыми только три религии (по времени появления): буддизм, христианство и ислам. Сегодня религиозны четыре пятых человечества. Из общего числа верующих 56% являются приверженцами одной из авраами-ческих религий, признающих единобожие (христианство, ислам, иудаизм), при этом к христианам относятся 2,18 млрд (33% верующих). Среди христиан сто лет назад больше двух третей были белыми, сегодня — 41,6%. Число приверженцев христианства продолжает расти прежде всего за счет так называемых харизматических, независимых деноминаций, при этом доля жителей Африки южнее Сахары выросла за сто лет с 1,4% до 23,8%. Христиане в Америке составляют 86,8%, в Азии — 13,1%. К мусульманам относятся 23% всех верующих (1,3 млрд), иудаизму — 0,2%. Индуизм исповедуют 14% (870 млн) жителей планеты, буддизм — 6,5% (он распадается на два направления: махаяна, распространившееся в Китай, Корею, Вьетнам и Японию; и сохранившее более древние корни теравада, доминирующее в Шри-Ланке, Юго-Восточной Азии, Тибете, Монголии).

Одной из очевидных тенденций современного мирового развития является рост религиозности, который называют «реваншем Бога». Храмы пустеют только в Западной Европе, но даже там переполнены мечети. Религиозный ренессанс происходит не только в России после десятилетий атеизма, но и в Китае, и в США, а во многих странах, прежде всего, мусульманских, в Индии, Африке население всегда было почти поголовно верующим.

3. Языковая близость. На планете существует несколько мировых языков, которые соответствуют одной (или более) цивилизаций. Об этом мы уже говорили.

4. Особенности культуры, система ценностей. Видный специалист по Центральной Америке Л. Харрисон в книге «Центральная либеральная правда», по сути, поставил знак равенства между цивилизацией и культурой. Под культурой он понимает совокупность ценностей, верований и отношений, определяемых главным образом окружающей средой, религией и поворотами истории, которые передаются от поколения к поколению, в основном через практику воспитания детей, церковной службы, системы образования, средства массовой информации, отношения со сверстниками. Харри-сон выделяет протестантскую, католическую, православную, иудейскую, исламскую, конфуцианскую, индуистскую и буддистскую культуры, считая их «грубо совпадающими» с цивилизациями из

книги Хантингтона, хотя не согласен с объединением европейских протестантских и католических стран вместе с «дочерними странами» (США, Канада, Австралия, Новая Зеландия) в единый Запад.

5. Устойчивые черты общественно-политической организации. Взаимоотношения между государством и обществом, которые часто описывают в терминах политической культуры.

6. Самоидентичность. Психологическое чувство принадлежности к общности.

7. Осознанная элитами геополитическая общность. Стремление к региональной интеграции.

Конечно, все названные свойства являются характеристиками разного порядка, и мы не найдем ни одной цивилизации, для которой все они подходили бы в полном объеме. Есть характеристики, которые частично или даже полностью не применимы для отдельных цивилизаций. Не все характеристики в равной степени важны для выделения той или иной цивилизации или для самоидентификации ее представителей.

География имеет исключительное значение для вычленения африканской, латиноамериканской, индийской цивилизаций, но менее важна для разбросанной сегодня по различным континентам западной цивилизации (хотя играла огромную роль для европейской прародины).

Религия важна для выделения специфики исламской, западной, латиноамериканской цивилизаций, но имеет меньшее значение для африканской цивилизации или для цивилизаций Восточной Азии, каждая из них является синкретической, основанной на сочетании нескольких религий или учений (конфуцианство, даосизм и буддизм в Китае, синтоизм, конфуцианство и буддизм в Японии). Древнейшая и распространенная по всему миру иудейская религия вряд ли может быть определена как основа какой-либо современной цивилизации, а государство Израиль следует в практическом смысле рассматривать скорее как часть западной цивилизации.

Языковая близость сплачивает латиноамериканскую (говорящую на языках латинской группы), китайскую, восточноевропейскую цивилизации, но не является определяющей для африканской или индийской.

Цивилизационная самоидентичность вообще трудно измерима, коль скоро люди идентифицируют себя в первую очередь со страной, этносом, даже континентом и в последнюю очередь с цивилизацией (если вообще идентицифируют).

По моему убеждению, сегодня в мире существует девять цивилизаций, некоторые из них распадаются на субцивилизации. У каждой имеется ядро, в котором цивилизационные особенности про-

являются наиболее отчетливо, и периферия, где они размыты или имеют двойственную природу. У каждой цивилизации и/или субцивилизации есть отчетливые государства-лидеры или одно отчетливое государство-лидер, которые выступают местом кристаллизации цивилизационных особенностей и центром притяжения для стран и народов, входящих в цивилизационную общность. Причем если внутри цивилизации несколько государств-лидеров, не обязательно между ними существуют гармоничные отношения.

Итак, цивилизации по Никонову:

1. Западная цивилизация

— Европейская субцивилизация, совпадающая в основном с границами Европейского союза. Центральные государства — Германия, Франция, Великобритания, Италия, Испания.

— Североамериканская субцивилизация, в которую кроме лидера США входит Канада.

— Австралийская субцивилизация, где Австралия выступает лидером по отношению к Новой Зеландии и ряду прилежащих островных государств.

2. Восточноевропейская (восточно-христианская, российская, евразийская) цивилизация, которую я все же склонен выделять вслед за Тойнби и Хантингтоном. Центральное государство — Россия, цивилизационно к ней тяготеют страны, которые принято называть ядром Содружества независимых государств (Белоруссия, Армения, Казахстан, Киргизия, Украина, Узбекистан. Таждикистан, Азербайджан, Туркменистан — пограничны).

3. Исламская цивилизация

— Арабская субцивилизация, охватывающая 23 страны, лидеры — Египет и Саудовская Аравия.

— Тюркская субцивилизация, лидер — Турция.

— Индо-персидская субцивилизация, включающая в качестве ведущих государств Иран и Пакистан, а также Афганистан и пере-ферийно — Таджикистан.

4. Индийская цивилизация

В ней кроме безоговорочно лидирующей Индии представлены Непал, Бутан, Шри-Ланка.

5. Китайская цивилизация

В ней вполне достаточно и одной страны — Китая, тем более что она дала мощнейший толчок развитию двух следующих цивилизаций. Скорее всего, сюда же в качестве субцивилизации я отнес бы и Корею.

6. Японская цивилизация

7. Цивилизация Юго-Восточной Азии

В основном совпадает с ареалом стран АСЕАН — синтетическая, становящаяся, далеко не оформившаяся, полицентричная, муль-

тиэтническая и поликонфессиональная. Наибольший потенциал для лидерства существует у Индонезии, которая является крупнейшей, но все же периферийной страной исламской цивилизации.

8. Африканская цивилизация

Охватывает континент южнее Сахары. Лидером является не самая типичная для континента и ее цивилизационных особенностей страна — Южная Африка. Цивилизация исключительно разнородна, на роль неоформленных субцивилизаций могут претендовать группы стран по принципу географической и языковой (унаследованной от колонизаторов) близости.

9. Латиноамериканская цивилизация

Лидером выступает Бразилия при очень существенной роли Мексики и Аргентины.

В отличие от Хантингтона я полагаю, что людям свойственно не только ненавидеть, но и как минимум добиваться своих интересов. И этот интерес не столько в конфликте, сколько в сотрудничестве. Поэтому я полагаю, что впереди нас ждет не столько столкновение, сколько концерт цивилизаций.

Но как его представить — концерт цивилизаций, кто будет его участниками, ведь цивилизации, как правило, бессубъектны? Существующие внутри них интеграционные группировки и альянсы (за возможным исключением НАТО и Европейского союза) весьма аморфны, не имеют наднациональных органов, наделенных полномочиями говорить от имени всех. Ответ дает именно наличие цивилизационных лидеров. Именно государства-лидеры являются, как правило, великими державами современного мира. И именно они могут стать участниками потенциального или, может быть, уже складывающегося концерта цивилизаций. Почти все государства—лидеры цивилизаций и субцивилизаций (за исключением Ирана) входят в «большую двадцатку».

Часто можно слышать, что цивилизационная матрица определяет судьбу государства. Что та или иная страна, например, стала демократической в силу своей исторической традиции, а другая никогда таковой не станет из-за прямо противоположной политической культуры. Поэтому, например, вся российская история против нашей демократии, а исламская или конфуцианская культура препятствует созданию полноценной рыночной среды и демократического государственного устройства. Существует ли на самом деле приговор, проклятие культурной традиции?

Думаю, что нет. Напомню, всего три века назад на планете не было ни одного демократического государства. А значит, ни одна страна, начиная создавать демократию, не имела ее изначально в своем культурном коде.

Дэниел Патрик Мойнихен говорил: «Главная консервативная истина заключается в том, что культура, а не политика определяет успех общества. Главная либеральная истина — в том, что политика может изменить культуру и спастись от нее». Настоящий политик, безусловно, должен всегда помнить, в какой стране он работает, знать ее традиции. Но он не может быть рабом традиции. Политическая воля способна менять судьбы государств.

Пример современного Китая, Сингапура, многих других вос-точноазиатских стран опровергает считавшееся долгое время непререкаемым мнение М. Вебера по поводу невозможности примирить конфуцианскую традицию с развитой рыночной экономикой, простор для которой открывает якобы только протестантская этика. Более того, именно в конфуцианской этике, с ее уважением старших, авторитетом труда и образования, многие аналитики видят первопричину экономических успехов восточноазиатских стран в последние десятилетия. Турция доказала всему миру, что исламская страна может быть и демократической, и высокоразвитой.

Россия, имевшая тысячелетнюю традицию авторитаризма, за два десятилетия добилась немалого в деле создания демократического общества, хотя я не склонен и переоценивать достигнутое. Основная работа еще впереди.

Список литературы

Бродель Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М., 1989.

Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск, 1993.

Данилевский Н.А. Россия и Европа. М., 1991.

Закария Ф. Постамериканский мир. М., 2009.

Закария Ф. Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами. М., 2004.

Струве П.Б. Избранные сочинения. М., 1999.

Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2008.

Хантингтон С. Столкновение цивилизаций и перестройка мирового порядка. М., 2011.

Хантингтон С., Харрисон Л. Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу. М., 2002.

Тишков В.А. Очерки теории и политики в России. М., 1997.

Тойнби А. Постижение истории. М., 1991.

Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2006.

Фукуяма Ф. Америка на распутье: Демократия, власть и неоконсервативное наследие. М., 2006.

Широкогоров С.М. Этнос: исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений // Известия восточного факультета Дальневосточного университета. 1923. XVIII. Т. 1.

Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993.