CC BY
229
УДК 1(091)"19"
В. А. Лимонов
Цикличность истории в социологических и философских концепциях ХХ в.
Статья посвящена актуальным для современной гуманитарной науки вопросам цикличности исторического процесса. Проблема рассмотрена в историографическом плане с привлечением трудов К. М. Тахтарева и П. А. Сорокина, также представлен комментарий к теории «маятниковых движений» в истории известного современного автора Г. С. Померанца.
Ключевые слова: циклично-волновая идея, «маятниковое движение» культуры, социальная и культурная динамика, исторический циклизм
Vladimir Limonov
Cyclic recurrence (Tsiklizm) in sociological and philosophical conceptions of 20th century
The article is devoted to contemporary humanities issues cyclical historical process. The problem addressed in historiographic terms involving K. M. Tahtarev's and P. A. Sorokin's works, also submitted comments to the theory of «pendular movements» in the history of the famous contemporary author G. S. Pomerants.
Keywords: cyclically-wave idea, ideas of pendular, movement of culture, sociocultural dynamics, historical cyclic ideacyclical
Идеи циклизма и размышления над историческими циклами русских мыслителей XX в. представляют значительный историографический и теоретический интерес в аспекте обозначенной автором проблемы1. В данной представленной читателям статье в качестве основной задачи необходимо кратко рассмотреть циклические идеи русских социологов К. М. Тахтарева, П. А. Сорокина, а также в историографическом аспекте представить краткий комментарий теории «маятниковых движений» в истории к размышлениям нашего современника Г. Померанца.
В начале нашего краткого историографического обзора рассмотрим основные моменты принципа цикла истории человечества в трудах известного русского социолога Константина Михайловича Тахтарева (1871-1925). Развивая предложенное Габриелем Тардом сравнение влияния изобретений и открытий на жизнь общества с интерференцией волн от камня, брошенного в воду моря житейского, Тахтарев в основной своей работе «Наука об общественной жизни...» (1919) отмечал, что закон волнообразного движения -это «закон ритма, закон повторяющихся волн, расходящихся от того места поверхности, в котором частицы вещества или единицы общества возмущены и приведены в движение, которое они неизбежно передают другим общественным единицам»2. На идейную эволюцию взглядов автора обращали внимание в своих книгах Н. И. Кареев3 и И. А. Голосенко4. В рабочей «Программе курса„Си-стемы социологии"» для 1920/1921 академическо-
го учебного года в Петроградском университете Тахтарев специальным пунктом выделил раздел «Творчество, его обобществление и поступательный ход общественной жизни»: «3. Возмущающее, революционизирующее жизнь значение нововведений как толчков, сообщающих общественной жизни ее поступательный ход и обуславливающих ее волнообразное движение. 4. Закон ритма социальной жизни»5.
Циклично-волновая идея исторического процесса в работах Тахтарева выстроена в пятиступенчатую эволюционную лестницу. Восхождение человечества на каждую следующую происходило то спокойно, то бурно и стремительно, так что слово «волна» здесь остается метафорой, а не термином: это не «дума за думой, волна за волной, / Все проявленья стихии одной», как в стихотворении Ф. Тютчева, но,скорее, валы «штормового» состояния исторического мира. Весьма важно для нас, что историю человеческих коллективов Тахтарев трактует и в персоналистском аспекте - в связи с историей личности.
Первая, наиболее ранняя ступень развития общества - это эпоха тотемизма и мигрирующих охотничьих племен. Внутри них особая роль принадлежит великим учителям, чародеям и жрецам: на них сбываются связи с духами предков и тотемный культ. В коллективах наличествуют властные структуры - старейшины (начало геронтократии) и главари (начало личностного лидерства).
Вторая ступень - формирование родового
общества на основе кочевой жизни и общественного сотрудничества родичей, образующих семейно-племенные союзы. При этом наблюдается первоначальная сакрализация фигуры отца-во-ждя, родоначальника племени, при подавлении инициативы женщины и молодых людей.
Третья ступень - переход к оседлой жизни, сельскому быту, общинно-вечевому строю первоначального территориального общества, формирование поземельной общины и структур свободных общинников. Если говорить об истории личности, то авторитет и масштаб власти короля, вождя или князя частично локализуются и корректируются общественной волей народного собрания, групповой волей старейшин, жрецами, судьями, купцами, богатырями, чародеями и т. п. Это эпоха анимизма и поэтического гилозоизма, что отражено в богатырском эпосе: былинах, сказаниях и песнях.
Четвертый виток развития - феодальная эпоха, рост крупного землевладения на почве натурального хозяйства. Это время интенсивного роста городов, ремесел, торговли, развития менового хозяйства и формирования сословного общества. Выделяются героические личности в качестве объекта героического эпоса, а затем и святые, пекущиеся о спасении души и ушедшие в аскезу от соблазнов мира.
Пятая ступень - эпоха развитого классового общества, время прогресса городской цивилизации, промышленности, крупного капиталовложения на почве обмена денег и денежного хозяйства. Усложнению общественных структур в рамках гражданского общества в эту эпоху отвечает развитие политической свободы, демократии, расцвет наук и искусств, усложнение личностной религиозной жизни, рождение «я» в разнообразных формах индивидуализма6.
Такова внешне нехитрая схема общественного развития, представленная как восходящая эволюционная «лестница» ступенек-этапов, или относительно завершенных шагов мирового исторического цикла. Близость его концепции к сходным построениям неназванных в тексте П. Л. Лаврова и Н. К. Михайловского очевидна, как очевидна и близость ее к теории общественных формаций К. Маркса, которого Тахтарев в ранней своей книге «Социология как наука...» (1916) назвал Ньютоном общественных наук, хоть и «до известной степени»7.
Философской подкладкой исторического циклизма Тахтарева так и остался позитивизм контовско-спенсеровского типа, чего автор специальной обширной статьи «Основные идеи социологов: Конт и Маркс» (1914) не пытался скрывать. Однако, отмечая некоторую упрощенность построений Тахтарева, стоит обратить внимание
на трогательное внимание русского социолога к судьбе нарождающейся творческой личности, присутствие которой он - в нарушение исторической правды - фиксирует на всех витках эволюции. С другой стороны, весьма значимым для истории русской мысли является следующее утверждение Тахтарева: вопреки распространенному среди историков и социологов убеждению о том, что понятие закономерности явлений пришло в обществоведение из естественных наук, дело обстоит как раз наоборот - именно из теории общества формула закона перенесена в естественные науки8.
Однако нам представляется, что дело обстоит гораздо проще: социология этого времени ставила в синонимический ряд слова (а слова эти претендовали на статус научных терминов!) «закон», «повторяемость», «закономерность», «возврат=повтор», «прогресс», «эволюция/революция», «круг», «спираль», «цикл», «волна». Эти слова образовывали общее лексико-семантическое поле, обращая диалог оппонентов в общение глухих. В результате спорщики рубежа Х1Х-ХХ вв. сплошь и рядом переходили на языки друг друга, незаметно для себя обменивались позициями и по существу частенько говорили одно и то же об одном и том же.
Процесс зарождения и становления русской социологии проходил на фоне прекраснодушной, романтически пылкой и безоглядной веры в прогресс, веры в хорошее и доброе человечество: социологам казалось, что еще немного, - и оно станет Богочеловечеством, о чем и говорил своим слушателям молодой Вл. Соловьев в Соляном городке в «Лекциях о Богочеловечестве».
С нашей точки зрения, чтобы еще более уверенно чувствовать себя в рамках циклично-волновой теории, Тахтарев устанавливает широкий спектр повторяемости явлений исторической жизни в двух аспектах: 1) методологическом - наука, желающая обобщать факты, не может иметь дело с уникальными событиями; 2) имманентно-креативном: повторы в истории не бывают буквальными, они носят творческий характер и вносят в мир новизну небывалого: «Мы всюду видим изменение и обновление жизни, которая всегда и всюду как бы заново творится, воспроизводится и обновляется в определенных формах. Об этом говорит <...> как воспроизведение различных кристаллических форм <....>, так и воспроизведение различных растений и животных, а равно и определенных общественных форм и форм. Тайна существования всех этих форм заключается в известной повторяемости соответствующих явлений»9. Все в этом тезисе в целом достаточно
убедительно, за исключением одного. В тиражирующей себя природе нет никакой тайны (если пренебречь редкими мутациями): для наблюдателя она живет механизмами простейшей редупликации. Все запасы креативных «повтора/ новизны» отданы Творцом человеку и человечеству. Тахтарев показывал широкую панораму повторяемых явлений - в области экономической (как в примитивных древних сообществах, так и во времена крупного машинного производства); в области брачной и семейной жизни; в области психической и нравственно-волевой жизни (на примерах истории моды и зрелищных искусств); в сфере умственной жизни (на примерах смены форм мышления и школ мысли); на уровне религиозного мироотношения, в истории ротации властных структур, типов государственного общежития и политических платформ. И все же ни один народ не переживает установленную пятирицу ступеней целиком и в полном объеме и непременно в этой последовательности, хотя в исторической жизни всего человечества «мы наблюдаем очевидную повторяемость этих явлений или их форм до тех пор, пока все человеческие общества не переживут только что перечисленных ступеней своего развития»10.
Можно сделать вывод о том, что позитивистская закваска, на которой возрастал Тахтарев как ученый, сказалась на обилии ме-ханицистских стереотипов в духе старинной просветительской историографии. Его трактат 1922 г. так и называется «Общество и его механизмы». Но, справедливости ради, необходимо сказать, что эти идущие от ХУИ-ХУШ вв. «меха-ницизмы» компенсируются организмическими метафорами роста, цветения и увядания. Здесь выделены три принципа (соответственно - три генеральных объекта) социологического изучения общественной жизни: 1) социум выявляет максимум своих возможностей, когда он переживает стадию «самодостаточности»; 2) в категориях «обычая» и «обыденных верований» фиксируется разнообразие ритуально-ролевого поведения коллективов их самоорганизация в поведенческую однородность; 3) люди движимы простыми потребностями выживания, их следует классифицировать и изучать.
Эта объектная триада определяет условия и социальные детерминанты общественноисторических циклов, что явствует из заголовка второй части: «Относительная общественная самодостаточность как необходимое условие возникновения, существования и исчезновения любой формы человеческого общества»11.
В социологических и философско-исторических размышлениях о циклических ритмах К. М. Тахтарева есть интонации некоей обре-
ченности и меланхолии. Нам можно объяснять это или смутным ощущением надвигающихся сумрачных событий 1920-1930-х гг., до которых автору не удалось дожить, а можно - кризисом классического позитивизма, которому очень скоро придется пережить последнюю девальвацию и стадию вульгарного упрощения. Альянсы Тахтарева с народниками, социал-демократами и марксистами носили определенный «дистанционный» характер, а с 1903 г. он и вовсе отходит от политической деятельности, успев, однако, напечатать весьма неканонические воспоминания о Ленине и столь же неканоническим образом в 1919 г. ввести словечко «советский» в научную социологию (в рассуждении о политическом устройстве Швейцарии; к «Стране Советов» термин не имел никакого отношения12.
Как известно, в этот период философская социология и теория культуры нуждались в решительном обновлении научного аппарата и в переосмыслении социальной онтологии как таковой. Этот шаг предстояло сделать Питириму Александровичу Сорокину (1889-1968), который не обошел вниманием циклическую идею исторического процесса. Отметим также, что в перечень задач представленного в данной статье обзора не входит подробное изложение и монографический комментарий довольно громоздкой концепции Питирима Сорокина; это уже не раз сделано, поскольку современная теоретическая социология уже сорок лет развивается «под знаком Сорокина». Подобно тому, как говорят о «веберовском ренессансе» (П. П. Гайденко, Ю. Д. Давыдов), можно говорить и о «сорокинском ренессансе» в рамках повального увлечения философией циклической истории13. Мы отметим лишь те узловые моменты теории «социальной динамики», которые мы полагаем действительно перспективными для теперешних и будущих развертываний историософских штудий в циклических и «волновых» аспектах. Читатель, разумеется, хорошо знаком с сорокинскими приемами логической аргументации; это избавляет нас от необходимости каждый раз напоминать об авторской семантике его словоупотреблений. П. Сорокин проявил известное научное благоразумие, когда он на страницах своей необъятной «Социальной и культурной динамики» (1930-1937) и в других книгах непрерывно уточняет свою терминологию, а попросту говоря - слова, ставшие слишком привычными и неальтернативными в своей рабочей семантике в среде социологов, историографов и культурфилософов. Уточнения эти носили провокационно-полемический (в наилучшем смысле слова) характер, что и вызвало поначалу раздражение (в сочетании с аплодис-
ментами) отечественных14, а после 1922 г. - и зарубежных коллег Сорокина15.
Эта семантическая «очистка» рабочих терминов от накопившегося в них вербального сора позволила Сорокину выработать свой особый научный язык, что его наследникам по им же обоснованному закону творческого возврата сделало возможным рассмотреть жизнь самого Питирима Александровича как культурологический объект16.
Так, решительному обновлению подвергается понятие «прогресса», оно обретает иную онтологию - не эмпирическую, а духовную и социально-историческую: оно определяется типом направления 1) во времени (виды длительности), 2) в пространстве (перемещения в социальном континууме), 3) по количеству (словесному и числовому), 4) по качеству (напр.: «нищета ^ богатство»; «здоровье ^ болезнь»; «любовь ^ ненависть»; «готика ^ барокко»)17.
Уточняется диалектика «уникальности/ повторяемости» в историческом процессе: уникальны лишь человеческие единицы, но процессуально они тиражируются. Процесс «достигает своей „точки насыщения"» и идет вспять («вера ^ безверение», «стабильность ^ мятеж»). Формула Сорокина амбивалентна: «Социокультурная жизнь и история никогда не повторяют себя, и все же в другом смысле они до некоторой степени повторяются всегда»18. Подобным образом трактуется и оппозиция «прерывность/пульсация»: как только единица процесса «перестает быть идентифицируемой, сам процесс следует считать законченным»19; утрата ею идентичности маркирует паузу завершения в циклических звеньях, конец «шага».
Реформируется и представление о линейной направленности движения: в ее повторяющихся аспектах различены теперь линейность осциллирующая, спиралевидного и разветвляющегося типа; здесь событийные повторы не проходят дважды по одним и тем же следам. Особый тип повторяемости - циклический раздваивается на две разновидности: абсолютный (когда последняя фаза цикла возвращается к первой и все начинается сначала) и относительный (когда траектория последующего цикла не совпадает с дорогой предшествовавшего). Обзор циклических концепций, оптом подвергнутых критике, Сорокин напечатал еще в 1927 г. (впервые - в американском журнале «Social Forest»20, г. Балтимор, штат Мериленд)21.
Наконец, повторяющийся процесс может быть «вариантно или творчески повторяющимся»22. Когда Сорокин теоретизирует о флуктуациях истины и знания, о волновом чередовании тех или иных тенденций, все выглядит
убедительно и благопристойно. Но как только дело доходит до исторической конкретики и до вычисления малопонятного «удельного веса», т. е. доли присутствия/отсутствия самих тенденций, картина превращается в грубую схему, к которой можно предъявить множество претензий. Вот пример относительной влиятельности трех основных систем философского знания за двадцать пять веков, переведенного в статистику «удельного веса»:
Периоды Идеализм Материализм Смешанный тип
580 до н. э. - 100 н. э. 322 304 142
100-600 534 75 21
600-1500 609 18 12
1500-1900 1842 339 753
1900-1920 363 210 329
Итого: 3670 946 1257
В работе П. Сорокина не была прояснена методика вычисления «удельного веса». Приведенная схема, возможно, может быть применена с определенной долей условности и оговорками к истории мирового процесса. Однако можно также утверждать, что для анализа истории немецкой и русской мысли она вряд ли применима. В России вся вторая половина XIX в. на фоне роста естественнонаучных дисциплин бурно производит материалистические концепции позитивистского, в основном, толка, что уже не отвечает цифре «339» в четвертой строке сверху. Усилиями молодого В. Соловьева и его современников идеализм вновь восстанавливает свои позиции23, но этот процесс по реальным результатам влияния на общественное сознание уравновешивается триумфальным шествием марксизма, вульгаризованного фрейдизма, а также компаративистикой в историографии, социологии, этнографии, археологии, физиологии, психологии, языкознании и литературоведении. Подобным образом в Германии в конце XIX - начале ХХ в. энтузиазм неокантианцев, персоналистов, экзистенциалистов, герменевтиков и феноменологов сдерживался наследниками вульгарного социологизма и позитивистскими тенденциями. Можно, конечно, и марксизм трактовать как завуалированный идеализм особого толка, что и делается порой, но тогда принципы классификации школ мысли окончательно теряют свою рубрицирующую роль.
Вместе с тем для выводов об общей картине тока-противотока циклических смен умственных движений Сорокин оказывается в целом и главном прав: за 25 веков не фиксируется «непрерывной линейной тенденции ни в одном из
течений». С 580 г. до н. э. до 1920 г., говорит автор «Социальной и культурной динамики», «не было тенденции к непрерывному возрастанию, упадку или сохранению уровня идеализма, материализма или учений смешанного типа. <...> Каждое из этих течений усиливается в ущерб другим, но рано или поздно этот подъем прекращается, сменяется попятным движением, а другое течение начинает свое „crescendo". Это не исключает монопольного господства одного из этих течений, <...> о чем свидетельствует почти семивековой период исключительного господства идеализма, длившегося примерно с 540 до 1280 г.»24.
Сорокин и сам полемизирует с Гегелем, Спенсером и Шпенглером, упрекая их в чрезмерных обобщениях25. В период за две с половиной тысячи лет Сорокин обнаруживает «существование повторяющихся долгосрочных волн увеличивающейся дифференциации и уменьшающегося единогласия в сфере философской мысли и противоположных волн увеличивающегося согласия и уменьшающейся дифференциации»26.
И все же куда удачнее те разделы труда Сорокина, где он рассуждает о краткосрочных флуктуациях в древних и средневековых культурах, о типах линейных, цикличных и смешанных концепций космических, биологических и социокультурных процессов. Особенно впечатляют страницы, на которых, в полемике с П. Лигети, В. де Лапрандом, В. Деонно, Д. Чамберсом, Ж. Комбарьё и другими циклистами-искусство-ведами, Сорокин строит свою грандиозную картину циклических смен идеационального, чувственного (визуального) и смешанного (идеалистического, кубистского и др.) стилей искусства в живописи, архитектуре, музыке и скульптуре27.
П. Сорокин артистично обосновывает феномены «вечно нового» и «вечного старого» в историческом процессе. Он делает уступку приверженцам строго линеарной картины движения только для трех случаев: 1) рост населения на планете; 2) рост суммы знания и изобретений; 2) рост социальной дифференциации и интеграции. Отметим, однако, что эти уступки не касаются (или почти не касаются) истории культуры: первая интересует демографов; вторая - историков науки и цивилизации; третья - социологов.
Но для интегративной теории социокультурной динамики, которую создал Питирим Сорокин, нет «посторонних» и «лишних» объектов; в этом и состоит столь подкупающая масштабность его научного универсализма28.
Диалектика старого и нового в реальном движении истории формулируется следующим образом: «Любой социокультурный процесс в каждый момент является новым и в то же время
старым. Эти два противоположных утверждения - система является вечно новой и вечно старой, вечно изменяющейся и вечно той же самой - взаимно дополняют друг друга. Если мы имеем в виду замену одной системы другой то, следовательно, она может „меняться" in toto (в целом. - В. Л.) в любой момент. В таком случае, это не процесс изменения, а замена или вытеснение одной системы другой»29. В них и состоит динамика исторического процесса, они обеспечивают вечную новизну всегда старого мира. С выводом Сорокина трудно не согласиться: «Неисчерпаемое разнообразие и вечно новый процесс рождения культуры состоит как из имманентного ограниченного изменения ее систем, так и из непрерывной замены отживших систем вновь рождающимися»30.
Последняя главка гигантского труда Пити-рима Сорокина содержит апокалиптический прогноз ближайшего будущего, которое отчасти состоялось еще при жизни автора (редчайший шанс проверить свои диагнозы!). Прогноз датируется выходом первого издания четырехтомника - 1927-1941 гг.
Процессуально свершение будущего и «конец пути» прогнозируются на основе тетрады «кризис - катарсис - харизма - воскресение». Сорокин видит в будущем аксиологическую катастрофу: атомизация чувственных ценностей; их деструкцию и патологию; авторитет общественного мнения заменится борьбой беспринципных фракций; рухнет «договорной социокультурный дом»; свобода сменится распущенностью и насилием; тиранические правительства вместо хлеба предложат своим народам бомбы; распадутся семьи, а дети отдалятся от родителей; деградируют наука, образование и культура в формах количественной гигантомании («бестселлер вместо классики», «операциональное управление» вместо просвещенного знания», «Микеланджело и Рембрандты будут украшать мыло и лезвия для бритья»); общество разделится на гедонистов и аскетов-стоиков. Эта страшноватая картина тотального банкротства очень напоминает описанный в «Розе Мира» (1950-е гг.) Д. Л. Андреева приход Антихриста31.
На стадии катарсиса люди, «очистившись трагедией, страданием и распятием, снова обратятся к разуму, к вечным, непреходящим, универсальным и абсолютным ценностям»32. Новая эра западной культуры начнется с ниспосланием новой благодати (харизмы), с воскрешения творческих сил. Тернистый путь Dies irae - путь преодоления глобального кризиса, не раз пережитый великими культурами: в Древнем Египте - в конце Древнего, Среднего и Нового
царств, в саисский и эллинистический периоды, в Вавилоне (ок. 1200 г. до н. э.), в индийской, китайской и иудейской истории.
«Если эту величественную катастрофу удастся избежать, - уверенно говорит русский мыслитель в 1957 г., - то тогда зародившиеся творческие силы приведут человечество в новую величественную эру его истории. Какая из этих альтернатив осуществится - зависит от каждого из нас»33. Таким гуманистическим лозунгом завершен монументальный труд Питирима Сорокина.
В последние годы циклическая идея по-прежнему привлекает к себе внимание мыслителей современности34. В контексте изложенного выше лапидарного обзора взглядов К. М. Тахтарева и П. А. Сорокина обратим внимание на размышления Григория Соломоновича Померанца, которые демонстрируют некоторые яркие и существенные для нашей научной современности эпизоды жизни циклической идеи в новейшее время.
В двух лекциях, прочитанных в Москве зимой знаменательного 1991 г., Григорий Соломонович Померанц рассказал, что на идею маятникового движения культуры его навело изучение Ф. М. Достоевского: большинство писателей двигались от романтизма к реализму, а Достоевский сначала написал реалистическую повесть «Бедные люди», чтобы потом писать сплошь романтические вещи («Двойник», «Белые ночи», «Хозяйка» и пр.), а потом перейти к монументально-реалистическому романному пятикнижию. Не обсуждая филологических нюансов этого суждения (в частности, того, что «Бедные люди» считаются последним сентимен-талистским текстом в русской традиции), надо сказать, что Померанц в целом прав: качания между «архаистами» и «новаторами» описаны еще в одноименной книге Ю. Н. Тынянова (1929). Грибоедов и Гоголь способны были написать пьесы по всем правилам классицизма XVIII в., а Пушкин начал свой путь старинным жанром оды («Вольность») и закончил одой («Медный Всадник»). По мнению Померанца, если «Бахчисарайский фонтан» - вполне байроническая вещь, то «Маленькие трагедии» напоминают опыты Ренессанса.
Переводя эти рассуждения о «двойном времени русской литературы в план историософский, наш лектор видит в чередовании стилей логику более широкого применений: «За Ренессансом <...> следует барокко. Ренессансная композиция - круг, барочная - гипербола, уходящая в бесконечность. Барокко - разрушение круга, порыв в бесконечность, классицизм -опять круг, замкнутость, господство разума: все обозримо, все четко и ясно. Романтизм - опять
уход в бесконечность <...> Позитивистский реализм, декаданс. Получается зигзаг: на одной стороне рациональное, ясное, светлое, дневное, на другой - темное, ночное, интерес к демоническому, к демону превратности, к иррацио-нальному»35. Книга Зинаиды Миркиной издана под одной обложкой с лекциями Г. Померанца, представляющими совсем иной жанр и образцы другой стилистики. Они посвящены духовным путям разных культур, прежде всего русской - в ее отношении к Западу и Востоку. Между соседствующими книгами возникает определенная перекличка36.
В целом, соглашаясь с полезностью таких аналогий, заметим, что из схемы Померанца куда-то делась готика, в которой «порыва в бесконечность» куда больше, чем во всем барокко. С другой стороны, в понятие декаданса включены, видимо, авангард и символизм, а это совсем не одно и то же (А. Блок мог сказать о себе: «Я до декадентов»).
На ряде выразительных примеров Померанц показал, как империи, уничтожая архаические племена, лишают их первоначальной целостности картины мира и мирочувствия («основного ума», как сказано о кн. Мышкине у Епанчиных), чтобы потом, выходя из кризисов «осевого времени», средствами религиозной письменности дать народам их единственную книгу, возвращающую утраченное единство мира (Библия, Коран, Бхагавадгита). При всей справедливости этого суждения стоит вспомнить и о том, что бушмены, ацтеки и майя жили в рамках мифологической сплошности мифа, в то время как великие священные книги человечества создаются в рамках религиозного, т. е. метафизического мироотношения.
Померанц выделяет две генеральных ступени развития: на первой - архаика, дофилософская эпоха, «не выносившая своего смысла как четкий принцип. Затем - классическая эпоха, когда культура приобретает огромное свободное богатство форм, но постепенно в этом множестве теряет нечто главное. Это повторяется на каждом этапе. Можно сказать, что в России XIX в. начало русской культуры, как в почке, было заключено в Пушкине; затем у Толстого и Достоевского приобретает наибольшее разнообразие характеров, типов и т. д.; затем утрачивается целостность, которой обладает роман - в частности, роман Достоевского, но также и роман Толстого. <...> Герои Чехова чаще всего теряют непосредственно ощущаемый смысл жизни, которым обладала, напр., Наташа Ростова»37.
Померанц уважительно ссылается на Шпенглера, Вернадского и де Шардена, но более всего его построения напоминают триаду К. Ле-
онтьева. Лектор, мыслитель и богослов, предлагает освободиться от этических предпочтений прогресса или регресса, - они взаимообратимы и не являются добром или злом. Подобным образом он призывает отказаться от биологических метафор развития (рождение, расцвет, упадок, смерть), которыми пользовались Данилевский, Шпенглер, Тойнби и Л. Гумилев. «Цивилизации гибли вовсе не от старости. Рим, напр., моложе Китая, но развалился и погиб. Цивилизации гибнут от потери равновесия»38.
На огромном материале Померанц показывает, как и в древних культурах, и в современных цивилизациях происходит маятниковый процесс рассвета и гибели, возврата к утраченным ценностям и к их последующей девальвации.
В заключение нашего краткого историографического обзора отметим, что идея циклического процесса в человеческой истории находилась и находится под пристальным вниманием русской философской, исторической и социологической мысли вплоть до настоящего времени. Вряд ли возможно создать единую целостную концепцию исторических ритмов. История оглядывается, рифмуется, возвращается, пародирует себя - и связывает поколения в «великую цепь бытия». Симптоматичным является то, что известные социологические труды связаны именно с идеей циклизма, судьба которой еще не завершена. Нам предстоит еще много размышлять над необъятным архипелагом исторической событийности, загадках непрерывного исторического времени, особенно в контексте драматической российской истории.
Примечания
1 Анализ историософских учений о циклизме исторического процесса на протяжении длительного времени входит в сферу научных интересов автора статьи. Несколько лет назад была опубликована монография: Лимонов В. А. Циклические модели исторического процесса: Древний Восток и Античность. СПб.: СПбГИЭУ, 2007. 202 с.; а также ряд статей, из которого здесь приведем лишь некоторые: Его же. Встреча русской средневековой мысли Запада на почве историософских предпочтений (Концепция исторических циклов Н. А. Бердяева) // Цивилизационный процесс и взаимодействие национальных культур в Европе: место и роль славянства: материалы междунар. науч. конф., 30 мая 2006 г.: редкол.: Н. К. Жакова, И. П. Садовская (отв. ред.) и др. СПб.: Изд.-полиграф. отд. С.-Петерб. торг.-промыш. палаты, 2006. С. 33-40; Его же. Мифологическое восприятие цикличности времени // Восьмые Петровские чтения: материалы всерос. науч. конф. 15-16 нояб. 2006 г. / под общ. ред. С. Д. Волкова. СПб., 2006. С. 195-197; Его же. Древнеиндийские
представления о цикличности исторических процессов // Вестн. ИНЖЭКОНа. Сер. Гуманитарные науки. 2007. № 1 (14). С. 169-179; Его же. О библейском историзме // Общество, среда, развитие. СПб.: Астерион,
2007. № 3 (4). С. 59-64; Его же. Идея исторического циклизма в античной картине мира (Римская античность) // Изв. Рос. гос. пед. ун-та им. А. И. Герцена. 2007. № 8 (35). С. 64-70; Его же. К вопросу о месте «имен» и «чисел» в мифологическом восприятии цикличности исторического процесса // Девятые Петровские чтения: материалы всерос. науч. конф. 14-15 нояб. 2007 г. СПб.: ПАНИ, 2008. С. 182-184; Его же. Опыт глобальной концептуализации исторического процесса в восточной историософии (Ибн Хальдун) // Социокультурные процессы и глобализация: материалы междунар. конф. «Глобальный мир: гуманитар. кризис или момент развития». СПб.: Изд-во Политехн. ун-та,
2008. С. 149-153; Его же. Из истории глобальных концепций исторического процесса (Фихте-Шеллинг-Фр. Шлегель) // Глобализация в контексте современности: материалы междунар. конф. «Глобальный мир: гуманитар. кризис или момент развития». СПб.: Изд-во Политехн. ун-та, 2008. С. 96-105; Его же. Концепции исторического времени и христианский исторический циклизм в период Западного Средневековья // Вестн. ИНЖЭКОНа. Сер. Гуманитарные науки. СПб.: СПбГИЭУ, 2008. Вып. 4 (23). С. 204-212; Его же. Римский опыт циклического историзма // Изв. Рос. гос. пед. ун-та им. А. И. Герцена. 2008. № 10 (56). С. 163-173; Его же. Философия истории Николо Макиавелли // Общество, среда, развитие. 2008. № 4 (9). С. 23-33.
2 Тахтарев К. М. Социологические труды / вступ. ст., сост. А. О. Бороноев. СПб.: РХГА, 2006. С. 340. См. также: Его же. Проблемы экономического движения. М.: Экономика, 1969.
3 Диспут П. А. Сорокина // Экономист. М., 1922. № 4/5. С. 261-271.
4 Голосенко И. А. Социологическая ретроспектива дореволюционной России: избр. соч.: в 2 кн. СПб.: Социол. о-во им. М. М. Ковалевского, 2002. Кн. 1. С. 87-102.
5 Тахтарев К. М. Социологические труды. С. 491.
6 Там же. С. 302-319.
7 Кареев Н. Социология г. Тахтарева // Рус. богатство. 1917. № 4/5. С. 35.
8 Историк русской социологии И. А. Голосенко объясняет этот неожиданный вывод Тахтарева: «Он исходил из того, что первые конкретные социальные исследования, выводящие на эмпирические статистические закономерности, были предприняты еще в XVII и далее в XVIII в. (английская „политическая арифметика” и французская „моральная статистика”), когда были открыты закономерности в области жизни демографических ансамблей и динамика нравов, т. е. статистические закономерности в общественной жизни стали обнаруживаться раньше, чем в природной среде. И надо сказать, что он прав <...>» (Голосенко
И. А. Социологическая ретроспектива дореволюционной России. Кн. 1. С. 97).
9 Тахтарев К. М. Социологические труды. С. 353.
10 Там же. С. 365.
11 Там же. С. 531.
12 Там же. С. 363.
13 См.: Тимашев Н. С. Научное наследие П. Сорокина // Социологос. М., 1991. Вып. 1; Голосенко И. А. Питирим Сорокин: судьба и труды. Сыктывкар, 1991; Его же. Социология Питирима Сорокина: рус. период деятельности. Самара: Социо, 1992. 256 с.; Его же. Социологическая ретроспектива дореволюционной России. Кн. 1. С. 116-140; Меняева Н. П. Социокультурная реальность на рубеже XX-XXI вв. контексте концепции П. Сорокина: моногр. Челябинск, 2004. 152 с.; Колева Д. Сорокин - культурологични идеи. София, 1993. 234 с; Барри В. Дж. Экзистенциалистская феноменология и социология П. Сорокина // Журн. социологии и социал. антропологии. 1999. Т. 2, № 2; Сухая В. В. Факторы социокультурных трансформаций истории в культурософии П. Сорокина: дис. ... канд. культурол. наук. М.: МГУ, 2006. 187 с.; Воробьева М. З. Логико-философский анализ концепции теоретической социологии П. Сорокина: дис. . канд. филос. наук. М.: МГУ, 1997. 190 с.; Петухова Л. Г. Искусство как фактор социальной динамики в философии П. Сорокина: дис. ... канд. культурол. наук. М.: МГПИ, 1997. 179 с.
14 Диспут П. А. Сорокина. С. 277-280.
15 Приведем только один пример: глубокое неприятие австрийским философом Отмаром Шпанном в его книге «Философия истории» (пер. с нем. К. В. Ло-щевского. СПб.: СПбГУ, 2005) самой идеи социальной динамики (как и теории подражания Г. Тарда). При этом имя П. Сорокина не упомянуто ни разу (С. 67-68).
16 Котылев А. Ю. Титаны переходной эпохи: сравнит.-культурол. анализ автобиогр. К. Ф. Жако-ва и П. А. Сорокина // Историческое произведение как феномен культуры. Сыктывкар: СыктГУ, 2005. С. 108-167.
17 Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика: исслед. изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и обществ. отношений / пер. с англ., коммент. и ст. В. В. Сапова. СПб.: РХГИ, 2000. С. 81-83. См. также: Его же. Человек. Цивилизация. Общество: пер. с англ. / общ. ред., сост. и предисл. А. Ю. Согомонова. М.: Политиздат, 1992. 543 с.; Его же. О русской общественной мысли. СПб.: Алетейя, 2000. 221 с.
18 Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика. С. 88.
19 Там же. С. 89.
20 1927. Sept. P. 28-40.
21 См.: Сорокин П. Циклические концепции социально-исторического процесса / пер. Н. В. Романов-
ского // Россия и соврем. мир. 1989. № 4 (21).
22 Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика. С. 91.
23 Панораму этого процесса см.: Гайденко П. П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М.: Прогресс-Традиция, 2001.
24 Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика. С. 336.
25 Там же. С. 106, 339-340, 342.
26 Там же. С. 341.
27 Там же. С. 99-256.
28 В «Системе социологии» (1920) Сорокин, попутно полемизируя с Г. Зиммелем, говорил о необходимости «генерализирующей науки об общих свойствах социальных явлений» (Сорокин П. А. Система социологии. М.: Наука, 1993. Т. 1: Социальная аналитика. Учение о строении простейшего (родового) социального явления. С. 82-83).
29 Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика . С. 776.
30 Там же. С. 777.
31 В философии истории Д. Андреева (1906-1959) присутствуют черты циклических построений. См.: Андреев Д. Л. Роза Мира: метафилософия истории / предисл. А. А. Андреевой. М.: Прометей, 1991. Гл.: Князь Тьмы. С. 261-269.
32 Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика. С. 805-811.
33 Там же. С. 813.
34 См.: Гавров С. Н. Россия после кризиса: возрождение всерос. импер. мира // Управленческое консультирование: актуал. проблемы гос. и муницип. управ. 2009. № 4. С. 88-95; Елфимов Г. М. Содержание категории нового от элеатов до начала ХХ в. // Там же. 2008. № 3. С. 203-229; Котылев А. Ю. Титаны переходной эпохи; Разуваев Н. В. Понятие и признаки традиционного государства // Управленч. консультирование. 2008. № 3. С. 51-71; Сорокин П. Циклические концепции социально-исторического процесса; Федотова В. Г. Российская история в зеркале модернизации // Вопросы философии. 2009. № 12. С. 3-18; Филиппов Г. Г. Новые организационные технологии -управляемая дезорганизация мира // Управленч. консультирование. 2009. № 4. С. 189-199; Его же. Социальная организация в докапиталистическую эпоху // Там же. 2008. № 3. С. 173-202; Хакимов Г. А. «Время большой длительности» Фернана Броделя как методологический принцип социально-гуманитарного познания // Вопросы философии. 2009. № 8. С. 136-146.
35 Миркина З. А. Огонь и пепел: (духовный путь Марины Цветаевой). Померанц Г. Лекции по философии истории. М.: ЛИА «Док», 1993. С. 197-232.
36 Там же.
37 Там же. С. 204-205.
38 Там же. С. 222.
