CC BY
94
В. В. УТКИН,
инспектор отдела безопасности крупных спортивных мероприятий (ГУ МВД России по Краснодарскому краю) E-mail: vutkin10@mvd.ru
Научная специальность: 12.00.09 — уголовный процесс.
УДК 004:343
V. V. UTKIN,
Inspector of the security Department of the Major Sporting Events (General Management of the Interior Ministry of Russia on Krasnodar region)
Scientific speciality: 12.00.09 — Criminal Procedure.
Цифровые технологии в институциональной реформе уголовного процесса
The Digital Technologies in the Institutional Reform of the Criminal Process
В статье предпринимается попытка проследить основные различия между традиционной следственной доктриной уголовно-процессуальных доказательств и нижегородской доктриной. Эти различия ярко проявились при обсуждении вопроса о формах и пределах внедрении цифровых технологий в технологию уголовно-процессуального доказывания. Автор анализирует взгляды представителей двух противоположных подходов к тому, как следует оцифровывать модель уголовно-процессуального доказывания и развивает ключевой аргумент в пользу необходимости оцифровки состязательной модели доказывания, который состоит в том, что применение технократического подхода к оптимизации следственной модели доказывания ведет к усилению пороков следственной формы применения уголовного закона.
Уголовно-процессуальное доказывание, цифровые технологии, состязательная модель, следственная модель.
The article attempts to trace the main differences between the traditional investigative doctrine of the criminal procedural evidence and the Nizhny Novgorod doctrine. These differences were evident in the question's discussion about the forms and limits of introduction the digital technologies into technology of the criminal procedural evidence. The author analyzes the views of the representatives of two opposite approaches to how to digitize a model of the criminal procedural evidence and develops a key argument in favor of the need to digitize the adversarial model of proof, which is that the application of a technocratic approach to optimization of the investigative model of proof leads to strengthening the defects of the investigative using form of the criminal law.
Criminal procedural evidence, digital technologies, adversarial model, investigative model.
Статья профессора кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД России С. В. Власовой [2] породила бурную дискуссию в научных кругах относительно возможных преобразований правовой организации уголовного процесса под влиянием цифровых технологий, которая нашла отражение в третьем номере журнала «Библиотека криминалиста» за 2018 г. и в других периодических изданиях. Хотелось бы сделать несколько замечаний по поводу затронутых в этом тексте вопросов.
В статье С. В. Власовой затрагивается несколько принципиальных вопросов о том, мо-
гут ли цифровые технологии изменить сложившийся тип уголовного процесса, а вместе с ней, разумеется, и правовую форму уголовно-процессуального доказывания и как эта возможность может реализоваться. С. В. Власова считает, что это может произойти и высказывает предположения о том, как это будет.
Несмотря на малую вероятность в обозримой перспективе реализации многих ее прогнозов, в целом заслуживает внимания главная тема, поднятая в статье, а именно: пришло время для институциональной реформы нашего уголовного процесса. Нас, в первую очередь, интересу-
ет вопрос о смене парадигмы доказывания. Надо сказать, что таков общий посыл разработок нижегородской школы процессуалистов последних лет, который разделяет автор указанной статьи. Так что здесь мы имеем дело с доктриналь-ной позицией относительно правовой организации уголовно-процессуального доказывания.
По мнению С. В. Власовой, цифровые технологии создают основу для качественного преобразования информационно-коммуникативной модели, заложенной внутри уголовно-процессуального механизма. А это неизбежно влечет и изменения в системе власти — управления принятия решений и выработке оснований этих решений.
При этом С. В. Власова исходит из того, что под влиянием цифровых технологий радикально изменится весь механизм государственного управления. Тезис о новом «цифровом государстве» выступает отправным в вопросе о новой модели государственно-правового взаимодействия государства, бизнеса и населения. Так, основной идеей концепции «государство — информационная платформа», с которой выступает Центр стратегических инициатив, является то, что трансформация государственного управления является неизбежным ответом на технологический вызов; создание технологической, нормативной и культурной основы такой платформы необходимо для конкурентоспособности России в долгосрочной перспективе1. «Государство как платформа» — это, по сути, название комплексной организационно-технической инфраструктуры для предоставления необходимых гражданам и бизнесу услуг, а также для обеспечения деятельности системы государственного управления2.
В принципе проект, рисуемый С. В. Власовой, вполне укладывается в перспективную модель государственного управления как информационной платформы, на которой агрегированы все виды внутренних государственных функций — услуг, представляемых бизнесу и населению. Защита от преступлений, применение уголовного закона к его нарушителям, восстановление прав потерпевшего от преступления — все эти задачи, традиционно решаемые в рамках уголовного судопроизводства, выступают в виде набора государственных услуг, оказываемых населению и бизнесу «государством как платформой».
Рассмотрим тезис С. В. Власовой о доказывании в контексте вышесказанного более вни-
1 Государство для граждан и бизнеса // Центр стратегических разработок. URL: https://www.csr.ru/news/gosudarstvo-dlya-grazhdan-i-biznesa/ (дата обращения: 05.07.2018).
2 Балтийский форсайт: государство как платформа // Центр стратегических разработок. URL: https://www.csr.ru/club/baltijskij-forsajt-gosudarstvo-kak-platforma/ (дата обращения: 05.07.2018).
мательно. Зададимся вопросом, почему раньше никакие научно-технические революции не сказывались на форме правления в России, не приводили к судебной реформе, а теперь приведут (могут привести). Ведь и ранее некоторые ученые делали прогнозы на то, что технические открытия (фотография, например) повлияют на технологию доказывания. Но ведь этого не произошло: следственная модель уголовно-процессуального доказывания, сложившаяся еще в средние века на основе письменной речи (ведение протоколов следователем), так и сохраняется до сих пор.
И в наше время многие известные специалисты считают, что нет никаких причин изменения существующей формы (типа) уголовного процесса. Так, по мнению Л. В. Головко, нельзя допускать того, чтобы информационная составляющая начала превалировать над формой уголовного процесса [5, с. 39—41]. Для обоснования тезиса о неизменности следственной формы процесса и доказывания используется риторика, основанная на противопоставлении «хорошей» романо-германской и «плохой» англо-саксонской правовых систем [6, с. 98—100; 13, с. 42—43]. В связи с этим нельзя не отметить моду на консервативный тренд в уголовно-процессуальной науке, эксплуатирующий патриотическую риторику, включая прием — «призыв городового», то есть скрытую угрозу применения к инакомыслящему административного ресурса. Нам предлагают разделить веру в действительность и разумность следственной модели, без рассуждений, без критического обсуждения. Коллеги-диссертанты, чутко реагирующие на ситуацию, весьма наглядно отразили этот тренд в своих работах, защищаемых в 2018 г. [1, с. 12]. Мы не разделяем этот консервативный настрой.
Не будем подробно вдаваться в причины негативного отношения к состязательности и либерально-правовому проекту в целом, которое сложилось в нашей науке. Констатируем как данность то, что большинство ученых, практикуя нормативистский подход к анализу правовой реальности, проблематику использования новых информационных технологий в уголовном процессе привычно сводят к оптимизации закрепленной в действующем законодательстве уголовно-процессуальной формы. Априори эта форма принимается как единственно возможная, и вопрос о ее смене не ставится. Такова идеолого-познавательная установка большинства наших коллег, которые занимаются проблематикой расследования «компьютерных преступлений», использования в уголовно-процессуальном доказывании «электронных носителей информации», «электронной информации» и пр. Они, как правило, предла-
гают расширить перечень источников доказательств (ч. 2 ст. 74 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации) за счет включения в них отдельного вида доказательств («электронного доказательства» — «компьютен-ного доказательства» [8]) или подвести под понятие «иные документы» «электронный документ» [11]; расширить круг следственных действий за счет таких следственных действий, которые определяют специфику работы с электронной информацией (скажем, «копирование электронной информации» [9, с. 587—595]); и даже внедрить электронный документооборот в уголовный процесс, но не в качестве полной замены бумажного делопроизводства уголовного дела, а в виде электронного аналога — настоящего, бумажного «уголовного дела», изготовленного органом предварительного расследования [10, с. 95-101].
Обобщая данный подход (и в какой-то мере упрощая), можно заключить, что он состоит в том, чтобы изменять действующий закон, не изменяя следственную модель как таковую; модернизировать (оптимизировать) следственную форму доказывания; оцифровывать следственные процедуры.
В качестве характерного примера вышеописанного подхода возьмем одну из последних диссертационных работ, посвященных данной проблематике, а именно: диссертацию М. С. Сергеева. Ее можно считать антиподом проекта С. В. Власовой. Во многом, полагаем, через данную диссертацию можно предвосхитить основные ходы критики концепции, предложенной С. В. Власовой.
Начнем, пожалуй, с главного: какой должна быть правовая модель доказывания в цифровом обществе, надо ли менять правовое регулирование доказывания при переходе к новому информационно-технологическому укладу. Обе указанные работы затрагивают эту проблему, и тот и другой авторы претендуют на то, чтобы предложить свою модель правового регулирования доказывания, но взгляды их противоположны. Так, М. С. Сергеев своей целью поставил разработку модели механизма правового регулирования применения электронной информации и электронных носителей информации в уголовном судопроизводстве [14, с. 11]. С. В. Власова, как и ее партнеры по нижегородской школе процессуалистов, также нацелена на создание модели уголовно-процессуального регулирования через внедрение цифровых технологий. Однако если М. С. Сергеев стремится сохранить следственную уголовно-процессуальную систему, упрочить следственную власть и следственную модель, то С. В. Власова выступает за ее свержение, а именно: за полную передачу власти на применение уголовного зако-
на (привлечение к уголовной ответственности) от следователя — суду [3, с. 68-72]. Коренной вопрос о власти в уголовно-процессуальной системе лежит в сфере доказывания: кто устанавливает факты, кто управляет информацией, кто формирует доказательство, тот и руководит (фактически) уголовно-процессуальной системой. Таким образом, вопрос о полномочии на правоприменение имеет решение через информационную составляющую.
По М. С. Сергееву, следователь предполагается тем «надлежащим субъектом собирания доказательств», кто наделен законом исключительными полномочиями на проведение следственных действий и использование электронной информации и электронных носителей информации в уголовном судопроизводстве [14, с. 230]. В этом суть следственной парадигмы доказывания: следователь формирует уголовно-процессуальные доказательства - для судьи, в первую очередь, но равно и для других участников процесса — субъектов доказывания, которые самой системой принуждены ориентироваться на следственный стандарт доказывания. М. С. Сергеев таким образом защищает следственную уголовно-процессуальную организацию досудебного доказывания и желает только адаптировать ее под особенности использования электронной информации, электронных носителей информации.
Но надо понимать, что тот, кто постулирует власть следователя на доказывание, тем самым отказывает в таковой суду. Необходимо определиться с выбором формы власти (следственной или судебной) на установление фактов по делу. Попытка разделения этой власти и допущение следственно-судебной правовой организации фактообразования — правоприменения на деле ведет к оправданию доминирования власти следователя над судьей. Вся современная правоприменительная практика является тому подтверждением — явление обвинительного уклона уголовной юстиции, о котором так много говорят, как раз и есть продукт такой системы.
Мы, будучи единомышленниками, вполне разделяем этот исходный тезис проекта С. В. Власовой, а вместе с тем и нижегородскую доктрину, суть которой в том, что оцифровывать надо не следственную, а состязательную модель. Если мы упустим сейчас это окно возможности, то в будущем современные пороки уголовного правосудия только усилятся, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Оцифровать можно любую правовую модель, но суть ее от этого не изменится. Мы считаем, что оцифровка усилит недостатки и противоречия существующей смешанной уголовно-процессуальной системы. Авторитарная модель государственного механизма правопри-
менения — противодействия преступности, усиленная цифровыми технологиями, превратится в тоталитарную.
С. В. Власова приводит достаточно развитую аргументацию в пользу иного варианта: вначале проводим реформу предварительного расследования — отбираем власть на применение уголовного закона у следователя и передаем ее суду [4, с. 115—116], а уже потом эту модель правоприменения переносим на информационную платформу государства. Во-первых, она указывает на очевидную неэффективность письменного способа фиксации электронной информации в протоколе следственного действия. Ведь следуя предложениям некоторых «реформаторов», скан такого протокола следователю надо будет включать в «электронное уголовное дело». Вот какая модернизация следственного труда вытекает из предложений Ю. А. Цветкова, М. С. Сергеева и других.
С. В. Власова пишет о ничтожном вкладе следователя в формирование доказательства из цифровой информации [2, с. 9]. По ее мнению, еще большее значение, чем юридическая компетенция и криминалистические навыки следователя в раскрытии и расследовании компьютерных преступлений, имеют: (а) техническое оборудование и (б) специальные познания специалиста — эксперта. Ведь обнаружить цифровую информацию («цифровые следы преступления») может «любое лицо», в том числе «интеллектуальный агент» (искусственный интеллект) [2, с. 14—15]. Все это, конечно, как и тезис о деперсонализации «субъекта доказывания», нами поддерживается. Но она забывает о власти следователя формировать доказательства из электронной информации, поступающей от органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность. Так что С. В. Власова упускает из вида еще один аргумент в пользу состязательной модели, о которой надо сказать особо. На наш взгляд, основной причиной перехода на состязательный — судебный порядок применения уголовного законодательства является необходимость сохранения гуманитарной сути уголовного правосудия и обеспечение свободы личности. Цифровые технологии дают правоохранительным органом небывалые прежде возможности по использованию «больших данных» в виде данных, накапливаемых в различных информационных ресурсах, системах учета — как государственных, так и частных. Спецслужбы получают новые возможности по слежке, вторжению в частную жизнь человека, повсеместному контролю за ним. Если к существующей следственной власти добавить новые технические возможности, то эта власть станет безграничной. Судья в такой системе, где следователь с помощью искусственного интел-
лекта машины оценивает доказательства, становится ритуальным приложением. Настойчивые попытки внедрить в следственное доказывание полиграфы есть показательный симптом этого.
Только институты правового государства, состязательное правосудие и равенство сторон в процессе (формирования доказательств), независимая судебная власть, равно как и прочие институты справедливого судопроизводства должны стать элементами проектируемого информационного государства как платформа. Мы против того, чтобы оцифровывать и тем самым продлевать жизнь институтам существующего смешанного (можно сказать «гибридного») уголовного процесса. Более того, видим в этом угрозу нарастания авторитаризма. На наш взгляд, это самый важный тезис в обсуждаемой статье.
Прочие расхождения между анализируемыми проектами являются производными от исходной установки авторов по отношению к следственной модели доказывания. Если конкретно, то они проявляются по нижеследующим моментам.
1. По вопросу о понятии доказательства и его свойств. М. С. Сергеев воспроизводит в своей концепции закрепленную в законе схему: «доказательство» (информация) и «источник доказательства» [14, с. 13]; «электронная информация» и «электронный носитель информации», а также исходит из традиционного набора свойств доказательств у электронного доказательства. Подход С. В. Власовой и нижегородских процессуалистов принципиально другой. Предлагается отказаться от имеющейся системы источников доказательств и считать протокол следственного действия одним из возможных источников информации: электронных носителей информации, а также электронной информации, находящейся в телекоммуникационных, иных технических каналах связи, сети Интернет. По ее мнению, средствами накопления и передачи цифровой информации могут быть как «протоколы» (которые будут пригодны в делах об обычных преступлениях), так и любые технические средства [2, с. 14].
2. По «субъекту доказывания» М. С. Сергеев сохраняет верность следственному учению: полноценными субъектами доказывания выступают компетентные государственные органы: орган предварительного расследования, прокурор и суд. Хотя он и допускает расширение прав адвоката-защитника на получение электронной информации и электронных носителей информации (через обращения адвокатов в суд с судебным адвокатским запросом о получении информации с ограниченным доступом) [14, с. 17], однако все равно получается, что формирует из электронной информации доказатель-
ства следователь. С. В. Власова занимает по данному пункту иную позицию. Помимо уже отмеченного положения о «деперсонализации», она говорит о необходимости полного уравнивания в правах на получение цифровых доказательств участников уголовного процесса. При этом она подчеркивает то, что формирует из полученной информации доказательство только человек — судья, по своему внутреннему убеждению [2, с. 14—15].
3. По способу получения доказательств — следственным действиям позиции анализируемых авторов также весьма расходятся. М. С. Сергеев исходит из неизменности института следственных действий и предлагает дополнить их перечень дополнительными — электронными следственными действиями, а именно: «электронная выемка», «электронный обыск», «электронное наблюдение», «электронный осмотр информационной среды», «электронное копирование» [14, с. 16—17, 204—206, 221—225]. Им также предлагается дополнить статьи 177 и 186.1 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации нормами, учитывающими специфику обращения с электронной информацией или электронными носителями информации. Кроме того, он предлагает допустить изъятие и приобщение в качестве доказательств электронных сведений на этапе проверки сообщения о преступлении (при проверке сообщений о преступлении, распространенном в информационно-телекоммуникационной сети Интернет) [14, с. 190]. Это является, пожалуй, наиболее серьезным отступлением от следственной догмы, но вполне в русле тенденции изменений формата стадии возбуждения уголовного дела. При этом он остается на принципиальном различии следственного действия и оперативно-розыскного мероприятия, равно как следственной — процессуальной деятельности по получению доказательственной информации путем производства следственных действий и «электронной оперативно-розыскной деятельности». Позиция С. В. Власовой значительно радикальнее: она предлагает снять различие не только между следственным действием и оперативно-розыскным мероприятием, но предлагает допустить в качестве способа получения цифровой информации, имеющей доказательственное значение по уголовному делу, любое не запрещенное законом действие, в том числе деятельность искусственного — интеллектуального агента [2, с. 16].
4. По критериям оценки доказательств позиции авторов также расходятся. М. С. Сергеев остается на традиционной позиции, в том числе не ставит под сомнение следственный критерий допустимости, хотя предлагает включить в правила оценки доказательств особенности унифицированных правовых государственных стандартов, касающихся именно электронной информации [14, с. 221—225, 261—262]. Напротив, С. В. Власова выступает за отказ от следственного стандарта формирования доказательств: следственный стандарт допустимости доказательств, сформированных следователем, должен быть заменен на судебный стандарт оценки судей по своему внутреннему убеждению полезности цифровой информации, аутентичность которой подтверждена техническими средствами, для установления юридически значимых обстоятельств по рассматриваемому уголовному делу [2, с. 15].
Таким образом, принципиальные различия между традиционным, следственным учением об уголовно-процессуальных доказательствах и новой теорией «уголовно-судебных доказательств», разработанной нижегородской школой процессуалистов, в полной мере определились при ответе на вопрос о последствиях влияния цифровых технологий на правовой, уголовно-процессуальный механизм. На примере анализа двух работ, представляющих эти подходы, мы видим, какими путями может пойти правовое развитие. Мы как сторонники демократии, глобализации и унификации правовых стандартов видим в концепции «государство-платформа» возможность для реализации положений, вытекающих из новой теории уголовно-процессуальных доказательств, разработанной нижегородской школой процессуалистов [7]. В этом, как представляется, и есть будущее России как правового, демократического государства, функции которого агрегированы на цифровой платформе. Мы считаем, что следует принимать новый Кодекс, в основу которого должна быть положена принципиально иная модель привлечения к уголовной ответственности за совершенное преступление, чем та, которая сохранилась в Уголовном кодексе Российской Федерации (1996 г.) и Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации (2000 г.), а именно: не следственная, состязательная, судебная. В стране необходима судебная реформа — это необходимое условие не только для экономического развития, но и для самого существования России.
Список литературы:
References:
1. Адаменко И. Е. Уголовно-процессуальная деятельность: системообразующие осно-
1. Adamenko I. E. Ugolovno-processual'naya deyatel'nost': sistemoobrazuyushchie osno-
вания и компоненты: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Н. Новгород, 2018.
2. Власова С. В. К вопросу о приспосабливании уголовно-процессуального механизма к цифровой реальности // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2018. № 1.
3. Власова С. В. К вопросу о понимании уголов-
но-процессуального механизма применения норм уголовного кодекса // Актуальные проблемы права на современном этапе развития российской государственности: сб. ст. Междунар. практ. конференции (23 ноября 2017 г., г. Омск). Уфа, 2017.
4. Власова С. В. Уголовно-процессуальный ме-
ханизм применения уголовного закона // Актуальные проблемы борьбы с преступлениями и иными правонарушениями: матер. XVI Междунар. науч.-практ. конф. / под ред. Ю. В. Анохина. Барнаул, 2018. Ч. 1.
5. Головко Л. В. Можно приветствовать наших
судей, которые не хотят упрощения правосудия // Уголовный процесс. 2017. № 1.
6. Давлетов А. А. Об оптимальном типе совре-
менного российского уголовного процесса // Вестник Удмуртского университета. Серия Экономика и право. 2011. № 2—2.
7. Доктринальная модель уголовно-процес-
суального доказательственного права РФ и Комментарии к ней / А. С. Александров и др. М., 2015.
8. Зигура Н. А. Компьютерная информация
как вид доказательств в уголовном процессе России: дис. ... канд. юрид. наук. Челябинск, 2010.
9. Зуев С. В., Никитин Е. В. Информационные
технологии в решении уголовно-процессуальных проблем // Всероссийский криминологический журнал. 2017. № 3.
10. Качалова О. В., Цветков Ю. А. Электронное уголовное дело — инструмент модернизации уголовного судопроизводства // Российское правосудие. 2015. № 2.
11. Кукарникова Т. Э. Электронный документ в уголовном процессе и криминалистике: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Воронеж, 2003.
12. Муравьев К. В. Оптимизация уголовного процесса как формы применения уголовного закона: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Омск, 2017.
13. Россинский С. Б. Концепция судебной реформы в РСФСР и современные проблемы организации предварительного следствия // Судебная власть и уголовный процесс. 2016. № 3.
14. Сергеев М. С. Правовое регулирование применения электронной информации и электронных носителей информации в уголовном судопроизводстве: отечественный и зарубежный опыт: дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2018.
vaniya i komponenty: avtoref. dis. ... d-ra yu-rid. nauk. N. Novgorod, 2018.
2. Vlasova S. V. K voprosu o prisposablivanii ugolovno-processual'nogo mekhanizma k cifro-voj real'nosti // Biblioteka kriminalista. Nauch-nyj zhurnal. 2018. № 1.
3. Vlasova S. V. K voprosu o ponimanii ugolov-no-processual'nogo mekhanizma primeneniya norm ugolovnogo kodeksa // Aktual'nye prob-lemy prava na sovremennom ehtape razviti-ya rossijskoj gosudarstvennosti: sb. st. Mezh-dunar. prakt. konferencii (23 noyabrya 2017 g., g. Omsk). Ufa, 2017.
4. Vlasova S. V. Ugolovno-processual'nyj me-khanizm primeneniya ugolovnogo zako-na // Aktual'nye problemy bor'by s prestu-pleniyami i inymi pravonarusheniyami: mater. XVI Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. / pod red. Yu. V. Anohina. Barnaul, 2018. Ch. 1.
5. Golovko L. V. Mozhno privetstvovat' nashih sudej, kotorye ne hotyat uproshcheniya pravo-sudiya // Ugolovnyj process. 2017. № 1.
6. Davletov A. A. Ob optimal'nom tipe sovremen-nogo rossijskogo ugolovnogo processa // Vest-nik Udmurtskogo universiteta. Seriya Ehkono-mika i pravo. 2011. № 2—2.
7. Doktrinal'naya model' ugolovno-processual'nogo dokazatel'stvennogo prava RF i Kommentarii k nej / A. S. Aleksandrov i dr. M., 2015.
8. Zigura N. A. Komp'yuternaya informaciya kak vid dokazatel'stv v ugolovnom processe Rossii: dis. ... kand. yurid. nauk. CHelyabinsk, 2010.
9. Zuev S. V., Nikitin E. V. Informacionnye tekh-nologii v reshenii ugolovno-processual'nyh problem // Vserossijskij kriminologicheskij zhurnal. 2017. № 3.
10. Kachalova O. V., Cvetkov Yu. A. Ehlektron-noe ugolovnoe delo — instrument modernizacii ugolovnogo sudoproizvodstva // Rossijskoe pra-vosudie. 2015. № 2.
11. Kukarnikova T. Eh. Ehlektronnyj dokument v ugolovnom processe i kriminalistike: avtoref. dis. ... kand. yurid. nauk. Voronezh, 2003.
12. Murav'ev K. V. Optimizaciya ugolovnogo processa kak formy primeneniya ugolovnogo zako-na: avtoref. dis. ... d-ra yurid. nauk. Omsk, 2017.
13. Rossinskij S.B. Koncepciya sudebnoj reformy v RSFSR i sovremennye problemy organizacii predvaritel'nogo sledstviya // Sudebnaya vlast' i ugolovnyj process. 2016. № 3.
14. Sergeev M. S. Pravovoe regulirovanie prime-neniya ehlektronnoj informacii i ehlektronnyh nositelej informacii v ugolovnom sudoproizvod-stve: otechestvennyj i zarubezhnyj opyt: dis. ... kand. yurid. nauk. Ekaterinburg, 2018.
