CC BY
39
УДК 070:316 ЕйЫ KNSRRO
йО! 10.17150/2308-6203.2022.11(4).753-771 Научная статья
Цифровые платформы как субъекты конфликтогенной коммуникации: особенности, эффекты, риски
Гуреева А.Н.Н С , Киреева П.А. ©
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, г Москва, Российская Федерация
Автор, ответственный за переписку: Гуреева А.Н., gureevaan@gmail.com
Аннотация. Сегодня медиа оказывают существенное влияние на большинство социальных практик и социальных взаимодействий, в том числе конфликтных. Отечественный и зарубежный академические дискурсы демонстрируют устойчивый интерес к рассмотрению инструментальных функций цифровых платформ в процессе медиакомму-никационного сопровождения конфликта на различных его стадиях. Однако в современных условиях цифровые медиа являются не только средой протекания конфликтов и инструментом их эскалации или разрешения, но и самостоятельным субъектом конфликтного взаимодействия. Основной целью данной статьи стало описание особенностей цифровых платформ как субъектов социального конфликта, а также систематизация эффектов (связанных с этими особенностями и влияющих на структурные характеристики конфликтов) и сопряженных с ними рисков для разрешения социальных противоречий. Проявление особенностей субъектности цифровых медиа в конфликтах описывается авторами на примере российской социальной сети ВКонтакте. В рамках анализа авторы приходят к выводу, что цифровые платформы оказывают влияние на структурные компоненты социального конфликта: предмет и причины конфликта трансформируются в медиатизиро-ванные представления о них; участников конфликта в онлайн-среде замещают их медиаобразы; средства и ресурсы, используемые сторонами конфликта в ходе его протекания, определяются набором инструментов, предоставляемых технологическими платформами; форма проявления конфликта определяется в соответствии с доминирующими на платформах форматами взаимодействия. Это позволяет говорить о присущему медиа двойственном — одновременно инструментальном и субъектном — характере функционирования в процессе социальной коммуникации. Авторы обращают внимание, что реализация функций цифровых медиа как субъектов конфликтогенных коммуникаций может сопровождаться эскалацией и радикализацией конфликтов, поляризацией позиций его участников, а также подавлением альтернативных взглядов на социальные противоречия и возникновением новых конфликтов.
Ключевые слова. Социальный конфликт, субъекты конфликта, цифровые медиа, социальные сети, алгоритмы, эхо-камеры, модерация, теория коммуникаций.
© Гуреева А.Н., Киреева П.А., 2022
753
Финансирование. Исследование выполнено за счет средств гранта Российского научного фонда (проект № 22-18-00225).
Информация о статье. Дата поступления 13 сентября 2022 г.; дата поступления после доработки 10 октября 2022 г.; дата принятия к печати 11 октября 2022 г.; дата онлайн-размещения 15 декабря 2022 г.
Original article
Digital Platforms as Subjects of Conflict Communication: Features, Effects, Risks
Anna N. Gureeva H ©, Polina A. Kireeva •>
Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russian Federation
Corresponding author: Anna N. Gureeva, qureevaan@qmail.com
Abstract. Today, the media have a significant impact on most social practices and social interactions including conflict-related ones. Russian and foreign academic discourse demonstrates a sustained interest in examining the instrumental functions of digital platforms in the process of media communications accompanying a social conflict at its various stages. In contemporary conflicts, however, digital media act not only as an unbiased medium and a tool for conflict evolution, escalation or resolution, but also as an independent subject of the conflict interactions. The main purpose of this article was to describe the features of digital platforms as subjects of social conflict, as well as to systematize the effects determined by these features that affect the structural elements of conflicts, and the risks associated with them for the resolution of social contradictions. The authors describe the subjectivity of digital media in conflicts using the example of the Russian social network VKontakte. The authors found that digital platforms influence the structural components of social conflict: subject, causes, participants, and resources. The authors highlight that the implementation of the functions of digital media as subjects of conflict communications can be accompanied by an escalation and radicalization of conflicts, the polarization of the positions of its participants, as well as the suppression of alternative views on social contradictions and the emergence of new conflicts.
Keywords. Social conflict, subjects of conflict, digital media, social networks, algorithms, echo-chambers, moderation, communication theory.
Funding. The research was funded by Russian Science Foundation within the frames of research project № 22-18-00225.
Article info. Received September 13, 2022; revised October 10, 2022; accepted October 11, 2022; available online December 15, 2022.
Введение
Чаще всего в обыденном понимании конфликт связывают с разрушительной силой, нацеленной на изменение статус-кво. Несмотря на эту резко негативную семантику,
окружающую понятие «конфликт», современная конфликтология постулирует положение о конфликте как о норме общественной жизни [1-4]. Социальный конфликт, будучи специфической формой социального вза-
имодействия, направленной на разрешения возникшего социального противоречия, имеет объективный характер и является драйвером изменений в различных сферах жизни общества: от экономики до религии.
Актуальность исследования конфликтов связана прежде всего с их потенциальными последствиями для индивидов и социальных групп на всех уровнях взаимодействия: от межличностного до глобального. Структуру конфликта определяют причины зарождения противоречия; предмет конфликта; сферы возникновения и распространения конфликта; его участники, модели их поведения; средства и ресурсы, используемые сторонами конфликта в ходе его протекания; форма проявления конфликта и его результат [5].
Сегодня медиа оказывают существенное влияние на большинство социальных практик и социальных взаимодействий. Отечественные и зарубежные исследователи отмечают, что подавляющее большинство современных социальных конфликтов протекают в медийной среде, а иногда там и зарождаются [6-10]. Характер взаимовлияния медиа и конфликта не может быть определен однозначно, поскольку медиа могут выступать одновременно и противоборствующей стороной конфликта, и его инициатором, и пособником, и посредником в конфликте, и организатором, и средой эскалации конфликта [10; 11].
Стоит отметить, что в результате мощного воздействия цифровых технологий на работу с информацией меняется вся структура ме-диапотребления, на первый план выходят цифровые медиа. Их востребованность аудиторией обуслов-
лена в первую очередь запросом современного информационного общества на высокую скорость получения информации [12]. Субъектами опосредованного цифровыми медиа конфликта традиционно считают институализированных (СМИ и PR-службы) и неинституализирован-ных производителей медиаконтента (блогеров и рядовых пользователей), однако определенной субъек-тностью в конфликтном взаимодействии обладают и сами цифровые платформы [13].
Основной целью данной статьи стало описание особенностей цифровых платформ как субъектов социального конфликта, а также систематизация эффектов (связанных с этими особенностями и влияющих на структурные характеристики конфликтов) и сопряженных с ними рисков для разрешения социальных противоречий.
Теоретико-
концептуальные основы
изучения роли медиа
в конфликтах
Исследования взаимодействия медиа и конфликта ведутся по трем основным направлениям. В рамках нормативного подхода медиа рассматриваются как медиаторы конфликта, предоставляя обществу информацию о социально значимых противоречиях. В контексте теории медиатизации медиа рассматриваются как более самостоятельные субъекты конфликтогенного социального взаимодействия, превращаясь в участников, со-организаторов и даже подстрекателей конфликта и одновременно в среду его протекания. Развивая концепцию глубокой медиатизации, исследователи тре-
тьего направления обосновывают преобразование современных цифровых медиа в самостоятельную среду порождения тех конфликтов, которые изначально не присутствовали в социальной среде или имели лишь латентный характер [10].
Ряд отечественных и зарубежных исследователей считают, что трансформация социальных институтов во многом обусловлена возрастающей ролью медиа во всех сферах жизни общества [4; 14-20]. На современном этапе общественного развития медиа играют ключевую роль в массовом распространении представлений о социальной действительности и интерпретации ее различных событий, в том числе конфликтных. Социальное взаимодействие и конфликт, как его разновидность, все чаще сменяется сетевым взаимодействием, и соответственно, медиатизи-рованным конфликтом. Вильфрид Шульц [19, р. 88-90] выделяет четыре процесса, маркирующих трансформацию социального взаимодействия под влиянием медиа: расширение, замещение, объединение и приспособление. Применяя тезис исследователя к процессу медиатизации социальной конфликтогенной коммуникации, можно заключить, что медиа расширяют традиционные границы конфликта. Примером этому может послужить зарождение и/ или продолжение конфликта в личной переписке или в комментариях сообществах, а не только при очных встречах в офлайн-пространстве. Зачастую медиа сегодня способны замещать те виды конфликтных взаимодействий, которые прежде осуществлялись лишь лицом к лицу. Так, выговор на работе, ставший результатом трудового конфликта,
может ограничиться или дополниться сообщением в мессенджере или социальной сети. Субъекты тех конфликтов, разрешение которых требует участия властных ресурсов, все чаще выбирают смешанные агитационные стратегии, интегрирующие активности в офлайн- и онлайн-сре-де, чтобы привлечь на свою сторону как можно больше участников и впоследствии сторонников. Это вынуждает стороны конфликта адаптироваться к требованиям и логике тех медиа, на платформах которых они хотят утвердить свое присутствие и привлечь внимание своих целевых аудиторий.
Происходящий транзит конфликтной ситуации из области объективной реальности в символическое поле медиапростанства [7; 20], обладающее своей логикой функционирования, сопровождается формированием медиаобразов как сторон — участников конфликта, так и самого предмета возникшего противоречия. С одной стороны, медиаобраз содержит элементы, воспроизводящие фрагменты реальности, имеющие отношение к конфликту, а с другой стороны — элементы, отражающие индивидуальные особенности восприятия аудитории конфликтогенной медиатизированной коммуникации: установки, ориентиры, предпочтения.
Изучение медиатизированных конфликтов связано с желанием исследователей обозначить совокупность способов, с помощью которых медиа вовлекаются в конфликты, распространяя их идеи и образы, и в то же время трансформируя их [21]. Взаимосвязь между медиа и конфликтами все чаще выходит за рамки беспристрастного отражения и репрезентации, фокусируюсь на
достижении конкретного результата в рамках конфликтогенного взаимодействия как в онлайн-, так и в оф-лайн-среде. Именно сочетание способностей медиа к передаче информации о конфликтном событии и к активному участию как в эскалации, так и урегулировании социального противоречия обусловливает амбивалентный статус медиа в конфлик-тогенной социальной коммуникации.
В современной России социальные медиа приобретают все большее значение в различных социальных конфликтах [8; 22]. В рамках нормативного подхода исследователи рассматривают совокупность функций и дисфункций, которые цифровые медиа реализуют в конфликтных коммуникациях [3; 6; 9; 10; 17; 23-27].
Социальные сети играют значительную роль в процессе информационного сопровождения конфликта и повышении осведомленности численно больших групп людей о нем. Сформированные у пользователей социальных сетей представления о том или ином социальном конфликте и его структуре (причинах, участниках, контексте) могут непосредственно повлиять на его динамику, длительность и интенсивность его протекания. Цифровые платформы позволяют рядовым пользователям высказываться по вопросам, находящимся вне поля зрения мейнстрим-ной повестки, и привлекать к ним внимание целевых аудиторий. Делая дискуссию о социальных противоречиях доступной, цифровые платформы дают возможность ранней диагностики конфликта и прогноза его развития. Интернет-среда делает доступной артикуляцию позиций для большого количества людей, позволяя тем самым значительно увели-
чить количество акторов в процессе обсуждения и разрешения конфликта, повышает конкурентоспособность людей, лишенных властных ресурсов, в противостоянии традиционным элитам в ходе конфликта. Исследователи отмечают значимость новых средств массовой коммуникации как ресурса рекрутинга сторонников: они способны объединять огромные массы людей за короткий период времени и способствовать мобилизации их совместных действий. Особую роль медиа играют в институционализации конфликтов, налаживании диалога конфликтующих сторон, выработке норм его обсуждения и путей преодоления разногласий. В связи с этим актуализируется необходимость для цифровых медиа сохранять объективность и беспристрастность при медиации конфликтогенной коммуникации.
При этом ряд исследователей [28-32] отмечает, что приписываемые социальным сетям роли не всегда реализуются в соответствии с нормативными представлениями об их потенциале. В академическом дискурсе подчеркивается ограниченность возможностей и эффективности конфликтогенной коммуникации в среде новых медиа, а также иллюзорность их демократизирующего потенциала. Широкое распространение агрессивного контента в социальных сетях стало серьезной проблемой для правительственных учреждений и технологических компаний из-за его пагубных социальных последствий. В последние годы социальные сети неоднократно использовались в качестве инструмента для разжигания общественной агрессии, распространения языка вражды и публичных оскорблений.
Достаточно вспомнить примеры кампаний по обсуждению необходимости вакцинации и соблюдения режима самоизоляции во время пандемии COVID-19, дискуссий об эффекте декриминализации домашнего насилия, акций «культуры отмены».
Исследователи аргументированно утверждают, что социальная коммуникация, опосредованная новыми технологиями, не всегда способна достичь поставленных целей и нередко возвращает ее участников к статус-кво с сохранением разрыва между традиционными элитами и остальными гражданами. Связь между информационными технологиями и степенью открытости, инклюзивно-сти дискуссий о конфликте является деструктивной в условиях слабо развитых институтов их урегулирования. Цифровые медиа могут смещать акцент с качества связей между сторонниками той или иной позиции в конфликте на их количество, их интенсификация уступает место экспансии, в онлайн-сообществах сторонников той или иной позиции отсутствует структура централизованного лидерства и четкая властная иерархия, поэтому участники конфликтной коммуникации, призванной привести к структурным переменам, с трудом могут достичь консенсуса между собой и установить обозримые цели. К тому же коммуникация в интернет-среде не позволяет пользователям социальных сетей сохранять полную анонимность, а независимое положение цифровых медиа от разного рода элит и их роль беспристрастных медиумов социальной коммуникации преувеличены.
Таким образом, с одной стороны, медиа могут стимулировать конфликтующие стороны к поиску мирных
способов урегулирования конфликта, подталкивая их к диалогу. С другой стороны, медиа могут способствовать эскалации конфликта и дальнейшей поляризации позиций его сторон [7]. Иными словами, цифровые медиа могут становиться как частью проблемы, так и способом разрешения социального противоречия.
Отечественный и зарубежный академический дискурс демонстрируют устойчивый интерес к рассмотрению инструментальных функций цифровых платформ в процессе медиакоммуникационного сопровождения конфликта на различных его стадиях, в то время как характеристики цифровых платформ как самостоятельных субъектов, оказывающихся вовлеченными в социальный конфликт, реже становятся предметом анализа исследовательского сообщества. В связи с этим возникает необходимость концептуализации субъектности цифровых платформ и описания их особенностей как полноценных субъектов конфлик-тогенной коммуникации. Для иллюстрации систематизированных особенностей эффектов и рисков, связанных с цифровыми платформами как субъектами конфликтогенной коммуникации, будет рассмотрен пример социальной сети ВКонтакте.
Особенности, эффекты, риски, связанные с цифровыми платформами как субъектами конфликтогенной коммуникации (на примере ВКонтакте)
Медийное пространство имеет важное, а порой и определяющее, значение в динамике социальных конфликтов. Развитие новых глобальных цифровых сетей привело к
тому, что доминирующая роль в современной социальной коммуникации принадлежит тем, кто способен контролировать информационные потоки [17]. Чаще всего контролирующими субъектами считают крупные онлайн-сообщества, которым удалось завоевать внимание интернет-аудитории и привлечь на свою сторону наибольшее количество сторонников, однако истинными контролерами информационных потоков в сети являются сами технологические компании, владеющие коммуникационными площадками.
Платформы социальных сетей обеспечивают пользователям прямой доступ к беспрецедентному количеству контента. Чтобы упорядочить поток информации, цифровые платформы широко используют алгоритмическую выдачу новых постов в ленте пользователей. Алгоритмы отбирают контент с учетом лично обозначенных интересов пользователя, а также его опыта цифровых взаимодействий, зафиксированного платформой. Считается, что пользователи социальных сетей предпочитают получать информацию, соответствующую их мировоззрению и убеждениям, и игнорировать контент, им противоречащий. Алгоритмы идут в след за предпочтениями пользователей, показывая им то, что они ожидают увидеть, и тем самым способствуют формированию закрытых сообществ единомышленников, поляризованной группы вокруг общего нарратива. Эффект, порожденный алгоритмической выдачей контента, получил в академическом дискурсе название «эхо-камеры» [32-38].
Эхо-камера в социальных сетях в широком смысле определяется как
среда, в которой мнения, взгляды и убеждения пользователей по какой-либо теме укрепляются в результате повторяющихся взаимодействий с источниками, демонстрирующими схожие взгляды. Исследователи в области информационных технологий отмечают несколько взаимосвязанных факторов, влияющих на этот эффект, среди них: а) специализированные алгоритмы, которые предсказывают интересы, желания и поведение пользователей в сети и показывает им только то, что они ожидают увидеть; б) селективное влияние информации на пользователя (человек склонен отдавать предпочтение информации, которая соответствует его убеждениям, ценностям и общим нарративам, и игнорировать ту, что им противоречит); в) углубляющаяся поляризация сети. Такая парадигма развития социальных медиа, изолирующая пользователей противоположных взглядов друг от друга, содержит в себе значительные риски для протекания общественных дебатов в рамках конфликтной коммуникации, особенно по острым темам. Контент, адаптированный алгоритмами к интересам пользователям, имеет больший потенциал убеждения. Согласно теории групповой поляризации [35], эхо-камера может действовать как механизм, усиливающий существующее мнение в группе и, в результате, подталкивающий всю группу к занятию более радикальной позиции. В результате этого социальные противоречия могут казаться группам онлайн-единомышленников серьезнее, чем они есть на самом деле, поскольку пользователи существуют в идейно гомогенной среде, где нет противоположного мнения. Обще-
ние в онлайн-сообществах с людьми исключительно схожих взглядов дает пользователю возможность чувствовать себя более уверенным в своих собственных идеях. Таким образом, социальные медиа обеспечивают эффективные пути к радикализации сторон конфликта.
Не только алгоритмы, но и процедуры модерации контента оказывают влияние на дискурсы, циркулирующие в социальных сетях. Рост количества контента на платформах социальных сетей привел к возникновения новых проблем для технологических компаний — распространению среди пользователей контента деструктивного характера с призывами к насильственным способам урегулирования конфликтов. Поскольку подобные призывы находятся за рамками правового поля, интернет-платформы вынуждены требовать от пользователей публикации контента умеренного характера во избежание административной и уголовной ответственности. Инструменты, которые цифровые медиаплатформы используют для решения проблем киберформ оскорблений и разжигания ненависти, позволяют говорить о роли самостоятельного арбитра, которую социальные сети занимают в медиатизиро-ванных конфликтах. Правила, касающиеся распространения призывов к насильственному разрешению конфликтов в сети, описывают стратегию борьбы цифровых платформ с нежелательным поведением пользователей. Определяя с помощью процедур модерации контентную политику, цифровые платформы уподобляются правовым системам со своими законами и особенностями их толкования и применения.
Юрген Хабермас [39] сформулировал концепцию публичной сферы как пространства, где частные граждане могут свободно собираться вместе для обсуждений важных вопросов. В эпоху стремительного развития информационно-коммуникационных технологий цифровые медиа часто концептуализировались как новое пространство для такого рода дискуссий, имеющих общественное значение [40; 41]. Исходя из этого положения моде-рация может рассматриваться как проявление цензуры и угроза свободе дискуссий по волнующим он-лайн-общественность социальным вопросам [25; 40-42]. Отношение к модерации как к негативному явлению связано также с особенностями самой процедуры. Часто процесс модерации критикуют за отсутствие прозрачных критериев и слепое следование автоматизированным решениям, которые игнорируют контекст высказываний. Исследователи отмечают, что, несмотря на постоянные улучшения, технологии модерации контента, используемые интернет-платформами, все еще не способны понять всю сложность человеческого общения, тем самым зачастую ошибочно помечая приемлемый контент как необходимый к удалению. Риски, порождаемые модерацией, связаны с провоцированием новых конфликтов на почве несправедливых удалений и блокировок. Компании, которые управляют платформами, могут легко заблокировать учетную запись пользователя и удалить контент или его часть по своему усмотрению. Мо-дерация может демонстрировать предвзятость к сторонам конфликта: инструменты, которые цифровые
медиаплатформы используют для решения проблем кибербуллинга и распространения языка вражды, могут также применяться для заглушения «нежелательных» голосов аудитории. Несмотря на это, процедура модерации контента все еще получает ограниченное общественное внимание, хотя и оказывает существенное влияние на социальные отношения и производство дискурсов, циркулирующих в обществе.
Когда конфликт происходит в социальных сетях, его свидетелем часто становится большая аудитория, что обеспечивает даже самому небольшому по масштабу межлич -ностному конфликту публичное измерение. Исследователи фиксируют, что публичность, то есть постоянная доступность конфликта для сторонних наблюдателей, меняет динамику и логику развития конфликта [43-45]. С одной стороны, она запускает спираль молчания, описанную Элизабет Ноэль-Нойман [46]. Эта теоретическая концепция объясняет механизм влияния мнения группы на процессы коммуникации и готовность человека публично выражать свою позицию. Те, чьи взгляды на конфликт представляют меньшинство в каком-либо сообществе, менее охотно и менее открыто выражают свою позицию в дискуссиях из-за риска изоляции в публичном пространстве, а те участники конфликта, чьи мнения согласуются с идеологическим большинством, напротив, готовы открыто заявлять о своих взглядах, будучи уверенным в том, что они получат коллективное одобрение. Результатом этих особенностей групповой коммуникации становится постоянное замалчивание непопулярных взглядов, их по-
степенное смещение на периферию дискурса под давлением группы наблюдающих и самоцензуры, что представляет собой риск для инклюзивного продуктивного обсуждения социальных противоречий. С другой стороны, публичность провоцирует конфликтующие стороны на более радикальные действия и высказывания в погоне за зрелищностью и одобрением в виде лайков и других позитивных реакций.
Цифровые возможности архивирования и отслеживания публикуемого контента, развитые средства непрерывной обратной связи и устоявшиеся языковые шаблоны представляют собой благоприятные факторы для реализации конфликто-генной коммуникации в социальных медиа [47-50]. Особенности социальных медиа препятствуют циркуляции более продуманных ответных реакций и ведут к распространению деструктивных форм критики, а также к нехватке взвешенных дискуссий в онлайн-среде, что провоцирует углубление социальных противоречий. Повышенный уровень эмоциональности отмечен исследователями как важная характеристика коммуникаций в социальных сетях, обеспечивающих вовлеченность пользователей. Это замечание помогает понять, почему в социальных сетях процветает язык вражды.
Проявление описанных особенностей цифровых медиа как субъектов конфликта можно проследить на примере ВКонтакте — крупнейшей социальной сети на территории Российской Федерации. В среднем в первом квартале 2022 г. количество российских пользователей в месяц составило 73,4 млн, а средняя ежедневная аудитория ВКонтак-
те в России — 47,2 млн1.По данным Mediascope2, каждый месяц ВКон-такте посещает 84 % российской интернет-аудитории, и 52 % — каждый день. ВКонтакте также является одной из лидирующих российских площадок по объему контента и количеству авторов. По данным Brand Analytics3, в марте 2022 г. более 27 млн авторов опубликовали свыше 468 млн постов и комментариев в социальной сети. Анализ данной социальной сети как потенциального субъекта конфликтогенной коммуникации проводился с привлечением официальных заявлений компании, размещенных в открытом доступе.
Лента новостей в ВКонтакте является персонализированной: алгоритм ленты в ВКонтакте меняет порядок новостей, отображая интересные записи выше остальных и формируя таким образом персональный порядок выдачи записей в ленте каждого пользователя. При-оритизация происходит с учетом следующих критериев: активность в комментариях, отметки «Мне нравится», время просмотра, переходы по ссылкам, репосты записей, а также просмотры фото, видео и проигрывание аудио. «У вас есть возможность самостоятельно формировать информационное поле вокруг себя и подписываться на те профили и сообщества, которые вам действительно интересны. Так вы можете следить за тема-
1 ВКонтакте подвела итоги первого квартала 2022 года: количество российских пользователей в месяц — 73,4 млн, ежедневных просмотров VK Видео — 2,45 млрд // прес-релиз ВКонтакте. URL: https://vk.com/press/ ql-2022-results.
2 Mediascope, Россия, 0+, 12+ лет, Desktop & Mobile.
3 Brand Analytics, Россия, февраль-март.
ми, заслуживающими вашего внимания, и избегать нежелательной информации»4. В то же время, ВКонтакте стремится учитывать характер контента, пессиимизируя посты с конфликтогенным потенциалом (то есть понижая их позиции в выдаче ленты пользователя): «Благодаря технологиям машинного обучения уникальный контент, вызывающий интерес, будет подниматься вверх, а шокирующий и вредный — напротив, опускаться ниже. За последний год мы стали еще точнее определять целый ряд записей, засоряющих ленту»5. ВКонкате дает возможность пользователями скрывать неинтересные записи действием «Это не интересно», снижая приоритет других похожих новостей при формировании ленты.
Алгоритмы ВКонтакте активно показывают пользователям посты с обсуждениями, набирающими много лайков и комментариев: «<Мы видим, что общение в комментариях делает запись более ценной и для читателей, и для автора записи. Чтобы все желающие могли быстро подключиться к интересной дискуссии прямо в ленте, материалы с обсуждениями станут более заметными»6. В то же время очевидно, что такие обсуждения могут носить конфликтный характер.
Во ВКонтакте запрещено распространять угрозы применения насилия и враждебные высказывания, а
4 Центр безопасности ВКонтакте. URL: https://m.vk.com/safety.
5 Новые алгоритмы ленты новостей // Блог ВКонтакте. URL: https://vk.com/blog/ newsfeed-algorithms.
6 Новые алгоритмы ленты новостей // Блог ВКонтакте. URL: https://vk.com/blog/ newsfeed-algorithms.
также преследовать или унижать человека либо группу людей — в том числе на основании религиозной, культурной, расовой, этнической или национальной принадлежности, сексуальной и гендерной идентичности, наличия особенностей физического развития или заболеваний. ВКонтакте следующим образом обозначает свою позицию по отношению к цензуре: «Мы выступаем против цензуры и стремимся предоставить людям все возможности, чтобы свободно общаться и самовыражаться, делиться мнением и интересными материалами было максимально просто»7. При этом отмечается, что на платформе функционирует активная модерация контента для того, чтобы пользователи социальной сети ассоциировали ее с безопасным для себя местом: «Мы безотлагательно удаляем материалы, через которые злоумышленники распространяют идеологию ненависти и вражды. Если пользователь грубо или неоднократно нарушает нормы платформы, его профиль или сообщество будут заблокированы навсегда, без права на восстановление доступа», «Мы разделяем позицию наших пользователей, клиентов и партнеров касательно борьбы с распространением языка вражды. Чтобы усилить модерацию, мы добавили отдельную причину для жалоб на такие материалы — «(Враждебные высказывания»8.
ВКонтакте заявляет, что при рассмотрении подобных жалоб
7 Центр безопасности ВКонтакте. URL: https://m.vk.com/safety.
8 Центр безопасности ВКонтакте. Раздел «Нормы платформы» ВКонтакте. URL:
https://vk.com/safety?section=standards.
модераторы учитывают контекст постов: «fНапример, если публикация осуждает травлю, расизм, гомофобию или сексизм либо привлекает внимание к этим проблемам, она может оставаться публично доступной. Кроме того, мы с особым вниманием относимся к образовательному контенту, художественным произведениям, историческим и общественно-резонансным материалам. Важно, чтобы они были созданы для отображения и обсуждения фактов и происшествий, а не преследования людей и ущемления чьих-то прав», «<Язык вражды может выглядеть по-разному — и мы всегда учитываем контекст. Наши модераторы смотрят, есть ли в материалах признаки, которые подтверждают враждебность намерений автора высказывания: а) неприязнь, основанная на каких-либо особенностях или различиях; б) оскорбительное поведение, презрение к чужим ценностям и взглядам; в) выражение собственного превосходства, которое сопровождается необоснованным и несправедливым отношением к конкретному человеку или группе людей»9.
ВКонтакте использует гибридный метод модерации, реагируя на поступившие жалобы от пользователей и одновременно проводя проак-тивный внутренний мониторинг контента, размещаемого в социальной сети: «Наша команда внимательно следит за контентом и оперативно блокирует опасную и оскорбительную информацию. Вместе с пользователями ВКонтакте мы
9 Нормы платформы ВКонтакте. URL:. https://vk.com/safety?section=standards.
создаем позитивное и безопасное пространство, чтобы подростки также могли использовать преимущества нашей платформы. Обеспечивая вашу безопасность, мы применяем современные средства защиты информации»10, «<Наша команда беспрерывно следит, чтобы на платформе не было места травле, прославлению насилия и призывам к ненависти»11, «<Вдобавок вы легко можете сообщить нам о контенте, который вызвал вопросы: из приложения или веб-версии», «мы рассматриваем все жалобы без исключений»12.
Как следует из заявлений компании, ВКонтакте стремится обеспечить баланс между свободой самовыражения и безопасностью для всех пользователей социальной сети. Чтобы не столкнуться с ограничением доступа к профилю, представители ВКонтакте рекомендуют уважительно относиться к собеседникам и воздержаться от публикации неуместного контента13. Примечательно, что в ноябре 2019 г. ВКон-такте тестировала превентивную функцию для борьбы с оскорблениями в комментариях: если алгоритмы распознавали признаки оскорблений в тексте, то его автор получал совет отказаться от обидной реплики: «Эта функция поможет защитить подростков, которые чаще других сталкиваются с издевательства-
10 Центр безопасности ВКонтакте. Раздел «Советы для родителей». URL: https:// vk.com/safety?section=parents.
11 Центр безопасности ВКонтакте. Раздел «Нормы платформы» ВКонтакте. URL: https://vk.com/safety?section=standards.
12 Центр безопасности ВКонтакте. URL: https://m.vk.com/safety.
13 Там же.
ми, и предотвратить травлю по национальному признаку»14.
Стоит отметить, что подобная политика платформы может быть ответом на значительное количество уголовных дел об экстремизме, источником которых становятся материалы, размещаемые пользователями ВКонтакте. Согласно данным официальной статистики Генеральной прокуратуры Российской Федерации, в 2018 г. более 75 % уголовных дел экстремистской направленности были возбуждены по материалам, опубликованным в социальной сети ВКонтакте15.
Выводы и дискуссия
На современном этапе медиа играют значительную роль в массовом распространении представлений о социальной действительности и интерпретации ее различных событий и явлений, в том числе кон-фликтогенных. Отечественный и зарубежный академические дискурсы демонстрируют устойчивый интерес к рассмотрению инструментальных функций цифровых платформ в процессе медиакоммуникационного сопровождения конфликта на различных его стадиях. Однако в современных реалиях цифровые медиа выступают не только как среда протекания конфликтов и инструмент их эскалации или разрешения, но и как самостоятельный субъект конфликтного взаимодействия. Это
14 ВКонтакте посоветует пользователям отказаться от оскорблений в комментариях // пресс-релиз ВКонаткте. URL: https://vk.com/ press/no-abuse.
15 «ВКонтакте» оказалась источником большинства дел об экстремизме // Lenta.ru. 2019. 09 апр. URL: https://lenta.ru/ news/2019/04/09/vk extremizm.
позволяет говорить о присущему медиа двойственному, одновременно инструментальную и субъектному, характеру функционирования в процессе социальной коммуникации. Цифровые платформы оказывают влияние на структурные компоненты социального конфликта: предмет и причины конфликта трансформируются в медиатизиро-ванные представления о них;участ-ников конфликта в онлайн-среде замещают их медиаобразы; средства и ресурсы, используемые сторонами конфликта в ходе его протекания определяются набором инструментов, предоставляемых технологическими платформами; форма проявления конфликта определяется в соответствии с доминирующими на платформах форматами взаимодействия.
Как самостоятельные субъекты социального пространства цифровые медиа берут на себя следующие функции, характерные для социальных институтов.
Первая функция — регулятивная. Цифровые медиа упорядочивают взаимоотношения между членами общества с помощью норм поведения и контроля за их соблюдением. Эта функция связана с мо-дерацией контента. С одной стороны, социальные сети способствуют свободному выражению мнений, предоставляя пользователям возможность делиться своим видением той или иной конфликтной ситуации, однако, с другой стороны, регулируют артикуляцию позиций пользователей путем отслеживания и удаления неприемлемого контента, выступая арбитрами дискуссий с собственной особой квази-пенитен-циарной системой.
Вторая функция — интегратив-ная. Цифровые платформы координируют деятельность людей; сплачивают членов социальных групп, в том числе за счет алгоритмического подключения к группе единомышленников. В то же время избирательное воздействие, провоцируемое алгоритмами, усиливает уже существующие предубеждения аудитории и замыкают пользователей в «эхо-камеры», представляющие собой идейно-гомогенные коммуникативные среды. Структура медиатизированного коммуникационного пространства, состоящего из множества «эхо-камер», создает дополнительные барьеры во взаимодействии между поляризиро-ванными сообществами пользователей для разрешения социальных конфликтов.
Третья функция — коммуникативная. Социальные сети создают специфические технологически детерминированные условия для общения и обмена мнениями как между отдельными пользователями, так и между численно большими социальными группами. Адаптация к медиалогике цифровых платформ влечет за собой трансформацию содержания и формы практик социальной коммуникации.
Реализация каждой из этих функций сопровождается определенными социальными эффектами и связанными с ними рисками, в числе которых эскалация и радикализация конфликта, поляризация позиций его участников, а также подавление альтернативных взглядов на социальные противоречия и возникновение новых конфликтов.
В этой связи дальнейшими перспективными направлениями для научных исследований взаимного влияния медиа и конфликта видятся
изучение эффектов, возникающих в результате участия цифровых медиа в качестве субъекта социального конфликта, а также подробный анализ сопряженных с ними рисков и поиск путей их нивелирования. Обозначенные исследовательские
вопросы требуют комплексного междисциплинарного подхода, базирующегося на понимании современной структуры медиапространства, социологических теориях и концепциях конфликтологии, подкрепленных эмпирическими данными.
Список использованной литературы
1. Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта / Р. Дарендорф // Социологические исследования. — 1994. — № 5. — С. 142-147.
2. Зиммель Г. Избранное / Г. Зиммель. — Москва : Юрист, 1996. — 607 с.
3. Лабуш Н.С. Медиатизация экстремальных форм политического процесса: война, революция, терроризм / Н.С. Лабуш, А.С. Пую. — Санкт-Петербург : Изд-во СПбГУ. —
2019. — 340 с.
4. Абгаджава, Д.А. Социальный конфликт и риск в междисциплинарном анализе / Д.А. Абгаджава, А.И. Стребков. — DOI 10.21638/spbu17.2022.206. — EDN EIPMLL // Вестник Санкт-Петербургского университета. Философия и конфликтология. — 2022. — Т. 38, № 2. — С. 218-230.
5. Сухов А.Н. Социальная конфликтология: теоретико-исторический аспект /
A.Н. Сухов. — DOI 10.24411/2073-0454-2020-10250. — EDN EZAGAX// Вестник Московского университета МВД России. — 2020. — № 4. — С. 300-304.
6. Смирнова О.В. Медийное измерение социальных противоречий как направление университетского научного дискурса / О.В. Смирнова, М.В. Шкондин, Е.В. Сивякова. — DOI 10.17150/2308-6203.2021.10(4).585-596. — EDN MWUSVM // Вопросы теории и практики журналистики. — 2021. — Т. 10, № 4 — С. 585-596.
7. Кинаш Ю.С. Фактор информационных влияний в политических конфликтах / Ю.С. Кинаш. — EDN ZVKpHV // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. — 2017 — № 4. — С. 64-67.
8. Гольбрайх В.Б. Социальные медиа в локальных экологических конфликтах /
B.Б. Гольбрайх. — DOI 10.21638/spbu12.2019.405. — EDN UYNAGS // Вестник Санкт-Петербургского университета. Социология. — 2019. — Т. 12, № 4. — С. 368-384.
9. Добринская Д.Е. Сообщества в эпоху интернета / Д.Е. Добринская. — DOI 10.24290/1029-3736-2018-24-4-59-79. — EDN VROFTS // Вестник Московского университета. Серия 18. Социология и политология. — 2018. — Т. 24, № 4. — С. 59-79.
10. Вартанова Е.Л. Медиа и конфликты: исследование взаимовлияния в актуальном академическом дискурсе / Е.Л. Вартанова, Д.В. Дунас, А.А. Гладкова. — DOI 10.30547/ vestnik.journ.4.2021.332. — EDN PLANZI // Вестник Московского университета. Серия 10. Журналистика — 2021. — № 4. — С. 3-32.
11. Theorising Media and Conflict / ed. P. Budka, B. Brauchler. — New York : Berghahn. —
2020. — 350 c.
12. Гуреева А.Н. Трансформация медиакоммуникационного взаимодействия государства и молодежи в России в контексте медиатизации политики. — А.Н. Гуреева. — DOI 10.30547/vestnik.journ.6.2020.160181. — EDN MFWJSQ // Вестник Московского университета. Серия 10. Журналистика. — 2020. — № 6. — С. 160-181.
13. Вартанова Е.Л. Полисубъектность медиасреды и ее потенциальное влияние на социальный конфликт / Е.Л. Вартанова. — DOI 10.30547/mediaalmanah.3.2022.814. — EDN DDGNFL // Меди@льманах. — 2022. — № 3 (110). — С. 8-14.
14. Гуреева А.Н. Концептуализация феномена медиатизации политики: основные теоретические подходы / А.Н. Гуреева. — DOI 10.17150/2308-6203.2021.10(1).191-205. — EDN KEQXJJ // Вопросы теории и практики журналистики. — 2021. — Т. 10, № 1 — С. 191-205.
15. Бодрунова С.С. Медиаполитическое взаимодействие или политическая коммуникация? К вопросу о развитии медиаполитологии в России / С. С. Бордунова. — EDN TIBXRB // Mediascope. — 2014. — № 4. — С. 18.
16. Сулейманова Ш.С. Роль новых медиа в современных межрелигиозных конфликтах / Ш. С. Сулейманова. — DOI 10.22311/2074-1529-2016-12-2-201-210. — EDN XAKFGP // Ислам в современном мире: внутригосударственный и международно-политический аспекты. — 2016. — Т. 12 № 2 — С. 201-210.
17. Castells M. Communication, Power and Counter-Power in the Network Society / M. Castells // International Journal of Communication. — 2007. — Vol. 1. — P. 238-266.
18. Couldry N. The Mediated Construction of Reality / N. Couldry, A. Hepp. — Cambridge : Polity Press, 2018. — 456 p.
19. Schulz W. Reconstructing Mediatization as an Analytical Concept / W. Schulz // European Journal of Communication. — 2004. — Vol. 19, no. 1. — P. 87-101.
20. Клушина Н.И. Медиатизация: стилистический вектор / Н.И. Клушина, Д.О. Бай-гожина, С.Ш. Тахан. — DOI 10.24411/2499-9679-2019-10386. — EDN UPEZMN // Верхневолжский филологический вестник. — 2019. — № 2. — С. 57-62.
21. Morse T. Mediatized War and the Moralizing Function of News About Disruptive Events / T. Morse. — DOI 10.1177/1464884917693861 // Journalism. — 2017. — Vol. 19, no. 1. — P. 1-18.
22. Грачев С.И. Роль «новых медиа» в современных конфликтах / С.И. Грачев, Т.В. Баранов. — DOI 10.18384/2224-0209-2018-4-927. — EDN YSQCSD // Вестник Московского государственного областного университета. — 2018. — № 4. — С. 33-40.
23. Горшкова В.В. СМИ как субъект и участник конфликтов в современном обществе / В.В. Горшкова. — EDN ZVIKLJ // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета технологии и дизайна. Серия 2: Искусствоведение. Филологические науки — 2017 — № 1. — С. 115-119.
24. Trippi J. The Revolution Will Not be Televised: Democracy, the Internet, and the Overthrow of Everything / J. Trippi. — New York, 2004. — 272 p.
25. Cammaerts B. Protest Logics and the Mediation Opportunity Structure / B. Cammaerts // European Journal of Communication. — 2012. — № 27. — P. 117-134.
26. Bennett W.L. The Logic of Connective Action: Digital Media and the Personalization of Contentious Politics / W.L. Bennett, A. Segerberg // Information, Communication & Society. — 2012. — Vol. 15, no. 5. — P. 739-768.
27. The Dynamics of Mediatized Conflicts / ed. M. Eskjaer, S. Hjarvard, M. Mortens. — New York : Peter Lang, 2015. — 221 p. — DOI 10.3726/978-1-4539-1620-9.
28. Norris P. Preaching to the Converted? Pluralism, Participation and Party Web sites / P. Norris. — DOI 10.1177/135406880391003. — EDN JOUJYN // Party Politics. — 2003. — Vol. 9, no. 1. — P. 21-45.
29. Hindman M. The Myth of Digital Democracy / M. Hindman. — Princeton University Press. — 2008. — 208 p.
30. Morozov E. The Net Delusion: The Dark Side of Internet Freedom / E. Morozov. — New York : Public Affairs, 2012. — 448 p.
31. Schoemaker E. Media and Conflict: An Assessment of the Evidence / E. Schoemaker, N. Stremlau. — DOI 10.1177/1464993413517790v // Progress in Development Studies. — 2014. — Vol. 14, no. 2. — P. 181-195.
32. Zeitzoff T. How Social Media Is Changing Conflict / T. Zeitzoff. — DOI 10.1177/0022002717721392 // Journal of Conflict Resolution. — 2017. — Vol. 61, no. 9. — P. 1970-1991.
33. Hunt R. Algorithmic Regulation in Media and Cultural Policy: A Framework to Evaluate Barriers to Accountability / R. Hunt, F. McKelvey // Journal of Information Policy. — 2019. — N. 9. — P. 307-335.
34. The Echo Chamber Effect on Social Media / M. Cinelli, G. Morales, A. Galeazzi [at al.] // Proceedings of the National Academy of Sciences (PNAS). —2021. — Vol. 118, no. 9. — P. 1-8.
35. Sunstein C.R. The Law of Group Polarization / C.R. Sunstein. — DOI 10.1111/14679760.00148 // Journal of Political Philosophy. — 2002. — Vol. 10, no. 2. — P. 175-195.
36. Gromping M. 'Echo Chambers': Partisan Facebook Groups During the 2014 Thai Election / M. Gromping. — DOI 10.1177/1326365X14539185 // Asia Pacific Media Educator. — 2014. — Vol. 24, no. 1. — P. 39-59.
37. Colleoni E. Echo Chamber or Public Sphere? Predicting Political Orientation and Measuring Political Homophily in Twitter Using Big Data / E. Colleoni, A. Rozza, A. Arvidsson // Journal of Communication. — 2014. — Vol. 64, no. 2. — P. 317-332.
38. Байчик А.В. Ценностный конфликт: особенности динамики в массмедийном пространстве / А.В. Байчик. — EDN GOHSNU // Конфликтология. — 2020. — Т. 15, № 2. — С. 174-193.
39. Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society / J. Habermas. — Cambridge : MIT Press, 1991. — 328 p.
40. Giovanni G. Democratising Online Content Moderation: A Constitutional Framework / G. Giovanni. — DOI 10.1016/j.clsr.2019.105374 // Computer Law & Security Review. — 2020. — Vol. 36. — P. 105374.
41. Thiago D.O. Content Moderation Technologies: Applying Human Rights Standards to Protect Freedom of Expression / D.O. Thiago. — DOI 10.1093/hrlr/ngaa032 // Human Rights Law Review. — 2020. — Vol. 20, iss. 4. — P. 607-640.
42. Gillespie T. Custodians of the Internet: Platforms, Content Moderation, and the Hidden Decisions That Shape Social Media / T. Gillespie. — New Haven Connecticut : Yale University Press, 2018. — 296 p.
43. Marwick A. 'It's Just Drama': Teen Perspectives on Conflict and Aggression in a Networked Era / A. Marwick, D. Boyd. — DOI 10.1080/13676261.2014.901493 // Journal of Youth Studies. — 2014. — Vol. 17, no. 9. — P. 1187-1204.
44. Poell T. Social Media, Temporality, and the Legitimacy of Protest / T. Poell. — DOI 10.1080/14742837.2019.1605287 // Social Movement Studies. — 2019. — Vol. 19, no. 4. — P. 1-16.
45. Small Becomes Big, Fast: Adolescent Perceptions of How Social Media Features Escalate Online Conflict to Offline Violence / C. Elsaesser, D. Patton, E. Weinstein [at al.]. — DOI 10.1016/j.childyouth.2020.105898 // Children and Youth Services Review. — 2021. — Vol. 122, iss. C. — P. 105898.
46. Noelle-Neumann E. The Spiral of Silence: A Theory of Public Opinion / E. Noelle-Neumann. — DOI 10.1111/j.1460-2466.1974.tb00367.x // Journal of Communication. — 2006. — Vol. 24, no. 2. — P. 43-51.
47. Udupa S. Extreme Speech and Global Digital Cultures: Introduction / S. Udupa, M. Pohjonen // International Journal of Communication. — 2019. — Vol. 13. — P. 3049-3067.
48. Velasco J.C. You are Cancelled: Virtual Collective Consciousness and the Emergence of Cancel Culture as Ideological Purging / J.C. Velasco // Rupkatha Journal. — 2020. — Vol. 12, no. 5. — P. 1-7.
49. Myers G. The Discourse of Blogs and Wikis / G. Myers. — London : Continuum, 2010. — 180 p.
50. Papacharissi Z. Affective Publics and Structure of Storytelling: Sentiment, Events and Mediality / Z. Papacharissi. — DOI 10.1080/1369118X.2015.1109697 // Information, Communication & Society. — 2015. — Vol. 19, no. 3. — P. 307-324.
References
1. Darendorf R. Elements of the Theory of Social Conflict. Sotsiologicheskie issledovani-ya = Sociological Studies, 1994, no. 5, pp. 142-147. (In Russian).
2. Zimmel G. Selected Works. Moscow, Yurist Publ., 1996. 607 p.
3. Labush N.S., Puyu A.S. Mediatization of Extreme Forms of the Political Process: War, Revolution and Terrorism. Saint Petersburg State University Publ., 2019. 340 p.
4. Abgadzhava, D.A., Strebkov, A.I. Social Conflict and Risk in Interdisciplinary Analysis. Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. Filosofiya i konfliktologiya = Vestnik of Saint Petersburg University. Philosophy and Conflict Studies, 2022, vol. 38, no. 2, pp. 218-230. (In Russian). EDN: EIPMLL. DOI: 10.21638/spbu17.2022.206.
5. Sukhov A.N. Social Conflictology: Theoretical and Historical Aspect. Vestnik Moskovskogo universiteta MVD Rossii = Bulletin of Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia, 2020, no. 4, pp. 300-304. (In Russian). EDN: EZAGAX. DOI: 10.24411/2073-0454-2020-10250.
6. Smirnova O.V., Shkondin M.V., Sivyakova E.V. Social Contradictions Media Measurement as a Way of University Scientific Discourse. Voprosy teorii i praktiki zhurnalistiki = Theoretical and Practical Issues of Journalism, 2021, vol. 10, no. 4, pp. 585-596. (In Russian). EDN: MWUSVM. DOI: 10.17150/2308-6203.2021.10(4).585-596.
7. Kinash Yu.S. The Factor of Informational Influence in Political Conflicts. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 12: Politicheskie nauki = Moscow University Bulletin. Series 12. Political Science, 2017, no. 4, pp. 64-67. (In Russian). EDN: ZVKPHV.
8. Golbraikh V.B. Social Media in Local Environmental Conflicts. Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. Sotsiologiya = Vestnik of Saint Petersburg University. Sociology, 2019, vol. 12, no. 4, pp. 368-384. (In Russian). EDN: UYNAGS. DOI: 10.21638/ spbu12.2019.405.
9. Dobrinskaya D.E. Communities in the Age of Internet // Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 18. Sotsiologiya i politologiya = Moscow University Bulletin. Series 18. Sociology and Political Science, 2018, vol. 24, no. 4, pp. 59-79. (In Russian). EDN: VROFTS. DOI: 10.24290/1029-3736-2018-24-4-59-79.
10. Vartanova E.L., Dunas D.V., Gladkova A.A. Media and Conflicts: A Study of Their Mutual Interaction in Current Academic Discourse. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 10: Zhurnalistika = Moscow University Journalism Bulletin, 2021, no. 4, pp. 3-32. (In Russian). EDN: PLANZI. DOI: 10.30547/vestnik.journ.4.2021.332.
11. Budka P., Brauchler B. (eds). Theorising Media and Conflict. New York, Berghahn,
2020. 350 p.
12. Gureeva A.N. Transformation of Mediacommunication Between the State and Youth in Russia in the Context of Mediatization of Politics. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 10: Zhurnalistika = Moscow University Journalism Bulletin, 2020, no. 6, pp. 160-181. (In Russian). EDN: MFWJSQ. DOI: 10.30547/vestnik.journ.6.2020.160181.
13. Vartanova E.L. Polysubjectivity of Media Environment and Its Potential Impact on Social Conflict. MediaAl'manakh = MediaAlmanah Journal, 2022, no. 3, pp. 8-14. (In Russian). EDN: DDGNFL. DOI: 10.30547/mediaalmanah.3.2022.814.
14. Gureeva A.N. Key Theoretical Approaches to Conceptualizing Mediatization of Politics. Voprosy teorii i praktiki zhurnalistiki = Theoretical and Practical Issues of Journalism,
2021, vol. 10, no. 1, pp. 191-205. (In Russian). EDN: KEQXJJ. DOI: 10.17150/2308-6203.2021.10(1).191-205.
15. BogpyHOBa C.C. Media-Political Interaction or Political Communication? Towards the Development of Media and Political Studies in Russia. Mediascope, 2014, no. 4, p. 18. (In Russian). EDN: TIBXRB.
16. Suleimanova Sh.S. The Role of New Media in Modern Inter-Religious. Islam v sovremennom mire: vnutrigosudarstvennyi i mezhdunarodno-politicheskii aspekty = Islam in the Modern World, 2016, 12, no. 2, pp. 201-210. (In Russian). EDN: XAKFGP. DOI: 10.22311/2074-1529-2016-12-2-201-210.
17. Castells M. Communication, Power and Counter-Power in the Network Society. International Journal of Communication, 2007, vol. 1, pp. 238-266.
18. Couldry N., Hepp. A. The Mediated Construction of Reality. Cambridge, Polity Press, 2018. 456 p.
19. Schulz W. Reconstructing Mediatization as an Analytical Concept. European Journal of Communication, 2004, vol. 19, no. 1, pp. 87-101.
20. Klushina N.I., Baigozhina D.O., Takhan S.Sh. Mediadization: A Styluistic Vector. Verkhnevolzhskii filologicheskii vestnik = Verhnevolzhski Philological Bulletin, 2019, no. 2, pp. 57-62. (In Russian). EDN: UPEZMN. DOI: 10.24411/2499-9679-2019-10386.
21. Morse T. Mediatized War and the Moralizing Function of News About Disruptive Events. Journalism, 2017, vol. 19, no. 1, pp. 1-18. DOI: 10.1177/1464884917693861.
22. Grachev, S.I., Baranova T.V. The Role of "New Media" in Modern Conflicts Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo oblastnogo universiteta = Bulletin of the Moscow Region State University, 2018, no. 4, pp. 33-40. (In Russian). EDN: YSQCSD. DOI 10.18384/22240209-2018-4-927.
23. Gorshkova V.V. Mass Media as the Subject and Participant of Conflicts in Modern Society. Vestnik Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universiteta tekhnologii i dizaina. Seriya 2: Iskusstvovedenie. Filologicheskie nauki = Bulletin of the St. Petersburg State University of Technology and Design. Series 2: Art History. Philological Sciences, 2017, no. 1, pp. 115-119. (In Russian). EDN: ZVIKLJ.
24. Trippi J. The Revolution Will Not be Televised: Democracy, the Internet, and the Overthrow of Everything. New York, 2004. 272 p.
25. Cammaerts B. Protest Logics and the Mediation Opportunity Structure. European Journal of Communication, 2012, no. 27, pp. 117-134.
26. Bennett W.L., Segerberg A. The Logic of Connective Action: Digital Media and the Personalization of Contentious Politics. Information, Communication & Society, 2012, vol. 15, no. 5, pp. 739-768.
27. Eskjaer M., Hjarvard S., Mortensen M. (eds). The Dynamics of Mediatized Conflicts. New York, Peter Lang, 2015. DOI: https://doi.org/10.3726/978-1-4539-1620-9.
28. Norris P. Preaching to the Converted? Pluralism, Participation and Party Web Sites. Party Politics, 2003, vol. 9, no. 1, pp. 21-45. EDN: JOUJYN. DOI: 10.1177/135406880391003.
29. Hindman M. The Myth of Digital Democracy. Princeton University Press, 2008. 208 p.
30. Morozov E. The Net Delusion: The Dark Side of Internet Freedom. New York, Public Affairs, 2012. 448 p.
31. Schoemaker E., Stremlau N. Media and Conflict: An Assessment of the Evidence. Progress in Development Studies, 2014, vol. 14, no. 2, pp. 181-195. DOI: 10.1177/1464993413517790.
32. Zeitzoff T. How Social Media Is Changing Conflict. Journal of Conflict Resolution,
2017, vol. 61, no. 9, pp. 1970-1991. DOI: 10.1177/0022002717721392.
33. Hunt R., McKelvey F. Algorithmic Regulation in Media and Cultural Policy: A Framework to Evaluate Barriers to Accountability. Journal of Information Policy, 2019, no. 9, pp. 307-335.
34. Cinelli M., Morales G., Galeazzi A., Quattrociocchi W., Starnini M. The Echo Chamber Effect on Social Media. Proceedings of the National Academy of Sciences (PNAS), 2021, vol. 118, no. 9, pp. 1-8.
35. Sunstein C.R. The Law of Group Polarization. Journal of Political Philosophy, 2002, vol. 10, no. 2, pp. 175-195.
36. Gromping M. 'Echo Chambers': Partisan Facebook Groups During the 2014 Thai Election. Asia Pacific Media Educator, 2014, vol. 24, no. 1, pp. 39-59. DOI: 10.1177/1326365X14539185.
37. Colleoni E., Rozza A., Arvidsson A. Echo Chamber or Public Sphere? Predicting Political Orientation and Measuring Political Homophily in Twitter Using Big Data. Journal of Communication, 2014, vol. 64, no. 2, pp. 317-332.
38. Baichik A.V. Value Conflict: Features of Dynamics in the Mass Media Space. Konfliktologiya = Conflictology, 2020, vol. 15, no. 2, pp. 174-193. (In Russian). EDN: GOHSNU.
39. Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society. Cambridge, MIT Press, 1991. 328 pp.
40. Giovanni G. Democratising Online Content Moderation: A Constitutional Framework. Computer Law & Security Review, 2020, vol. 36, pp. 105374. DOI: 10.1016/j.clsr.2019.105374.
41. Thiago D. O. Content Moderation Technologies: Applying Human Rights Standards to Protect Freedom of Expression. Human Rights Law Review, 2020, vol. 20, iss. 4, pp. 607640. DOI: 10.1093/hrlr/ngaa032.
42. Gillespie, T. Custodians of the Internet: Platforms, Content Moderation, and the Hidden Decisions That Shape Social Media. New Haven Connecticut, Yale University Press,
2018. 296 p.
43. Marwick A., Boyd, D. 'It's Just Drama': Teen Perspectives on Conflict and Aggression in a Networked Era. Journal of Youth Studies, 2014, vol. 17, no. 9, pp. 1187-1204. DOI: 10.1080/13676261.2014.901493.
44. Poell T. Social Media, Temporality, and the Legitimacy of Protest. Social Movement Studies, 2019, vol. 19, no. 4, pp. 1-16. DOI: 10.1080/14742837.2019.1605287.
45. Elsaesser C., Patton D., Weinstein E., Santiago J., Clarke A., Eschmann R. Small Becomes Big, Fast: Adolescent Perceptions of How Social Media Features Escalate Online Conflict to Offline Violence. Children and Youth Services Review, 2021, vol. 122, iss. C, pp. 105898. DOI: 10.1016/j.childyouth.2020.105898.
46. Noelle-Neumann E. The Spiral of Silence: A Theory of Public Opinion. Journal of Communication, 2006, vol. 24, no. 2, pp. 43-51. DOI: 10.1111/j.1460-2466.1974.tb00367.x.
47. Udupa S., Pohjonen M. Extreme Speech and Global Digital Cultures: Introduction. International Journal of Communication, 2019, vol. 13, pp. 3049-3067.
48. Velasco J.C. You are Cancelled: Virtual Collective Consciousness and the Emergence of Cancel Culture as Ideological Purging. Rupkatha Journal, 2020, vol. 12, no. 5, pp.1-7.
49. Myers G. The Discourse of Blogs and Wikis. London, Continuum, 2010, 180 p.
50. Papacharissi Z. Affective Publics and Structure of Storytelling: Sentiment, Events and Mediality. Information, Communication & Society, 2015, vol. 19, no. 3, pp. 307-324. DOI: 10.1080/1369118X.2015.1109697.
Информация об авторах
Гуреева Анна Николаевна — кандидат филологических наук, доцент, кафедра теории и экономики СМИ, факультет журналистики, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Российская Федерация, gureevaan@gmail.com, О https://orcid.org/0000-0002-8991-0486.
Киреева Полина Андреевна — магистрант, факультет журналистики, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Российская Федерация, polinakireeva_msu@mail.ru, О https://orcid.org/0000-0002-3720-0087.
Authors Information
Anna N. Gureeva — PhD in Philology, Associate Professor, Department of Media Theory and Economics, Faculty of Journalism, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russian Federation, gureevaan@gmail.com, О https://orcid.org/0000-0002-8991-0486.
PolinaA. Kireeva — Master's Degree Student, Faculty of Journalism, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russian Federation, polinakireeva_msu@mail.ru, О https://orcid. org/0000-0002-3720-0087.
Вклад авторов
Все авторы сделали эквивалентный вклад в подготовку публикации. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Contribution of the Authors
The authors contributed equally to this article. The authors declare no conflicts of interests.
Для цитирования
Гуреева А.Н. Цифровые платформы как субъекты конфликтогенной коммуникации: особенности, эффекты, риски / А.Н. Гуреева, П.А. Киреева. — DOI 10.17150/2308-6203.2022.11(4).753-771. — EDN KNSRRO // Вопросы теории и практики журналистики. — 2022. — Т. 11, № 4. — С. 753-771.
For Citation
Gureeva A.N., Kireeva P.A. Digital Platforms as Subjects of Conflict Communication: Features, Effects, Risks. Voprosy teorii i praktiki zhurnalistiki = Theoretical and Practical Issues of Journalism, 2022, vol. 11, no. 4, pp. 753-771. (In Russian). EDN: KNSRRO. DOI: 10.17150/2308-6203.2022.11(4).753-771.
