CC BY
48
Цифровые эквиваленты имущества в функциональной теории права
Архипов Игорь Валентинович,
доктор юридических наук, доцент, кафедра гражданского права, Российский государственный университет правосудия E-mail: aiv495@mail.ru
Автором доказывается, что невозможно корректно разрешить правовые проблемы, которые ставит цифровая эпоха в развитии человечества, без изменения самой парадигмы права в целом, и права гражданского, в частности. Содержание права должно стать понятным искусственному интеллекту. Для этого требуется исключить логические противоречия и представить содержание правил поведения в виде алгоритмов. Только функциональная теория права способна объяснить сущность права цифровой эпохи. Сущность функциональной теории права состоит в признании возможности описать действия субъектов права с помощью математически понимаемой функции, как средства, устанавливающего связи между переменными, а также необходимости представить их как алгоритмы. Функциональная теория права должна стать методологическим ориентиром для построения права в цифровую эпоху. Сущность «цифровых прав» не может быть описана как особый вид имущества. Для логически непротиворечивого построения системы объектов гражданского оборота необходимо использовать понятие «эквиваленты имущества». В доцифровую эпоху эквивалентами имущества являлись деньги, ценные бумаги, имущественные права. Они не обладают главным признаком имущества - не могут за счет своих собственных свойств удовлетворять потребности человека. Потребности человека эквиваленты имущества удовлетворяют только в процессе обмена, в результате актов имущественного оборота. Все виды цифровых объектов, используемых в имущественном обороте (цифровые права, токен, цифровая валюта и др.), принципиально не отличаются от других эквивалентов имущества. Их цифровая форма никак не влияет на их сущность - быть цифровыми эквивалентами имущества. Для целей цифровизации гражданского права следует отказаться от описания объектов гражданских прав с помощью категории «субъективное право».
Ключевые слова: функциональная теория права, цифровиза-ция права, алгоритм в праве, объекты гражданских прав, имущество, эквиваленты имущества, цифровые права, цифровые объекты гражданских прав, цифровые эквиваленты имущества, цифровые деньги, цифровые ценные бумаги.
сч
О)
Появление в гражданском законодательстве цифровых прав как объектов гражданских правоотношений дало новый толчок дискуссии о совершенствовании теории объектов гражданских прав и одновременно поставило новые вопросы о так называемой «цифровизации» права вообще и права гражданского в частности. К вызовам современной цифровизирующейся экономики теория права и теория гражданского права оказались в значительной степени не подготовленными для концептуального понимания происходящих изменений.
Наука теории права в дискуссиях о понимании права остается в основном на представлениях, базирующихся на категориях доцифровой эры. Действительно, в «сражениях» позитивистов, либер-таристов, интегративистов, коммуникативистов и др. как-то забылось социальное предназначение права как такового, как государственного инструмента, воздействующего на общественные отношения, и прежде всего, отношения экономические. Масла в огонь подливают совсем уж отвлеченные от проблем современной цифровой эпохи рассуждения о метамодерне права [6; 8].
Все эти центральные для теории права течения правовой мысли очень мало дают методологических посылов для отраслевых наук, для выявления сущности права в цифровую эпоху.
Выявляя сущность права, несколько иную позицию обосновывают представители так называемой «инструментальной» теории права, рассматривающие право как средство, как инструмент в руках государства. Однако, и они, на наш взгляд, не учитывают главного целевого предназначения права, особенно в цифровую эпоху.
Дело в том, что нет ответа на главный вопрос: в чем же заключает цель применения права как «инструмента», и как эта цель может быть достигнута в цифровом обществе. Вполне очевидно, что традиционное понимание предназначения права как регулятора общественных отношений не вполне отвечает действительному положению вещей и в большей степени выдает желаемое за действительное. Действительно, если право -регулятор отношений, то почему за долгие столетия субъекты правоотношений до сих пор поступают противоправно? На самом деле право лишь инструмент в руках правоприменителя, именно он (иногда с участием других участников) в известной степени и весьма специфично регулирует отношения. А если говорить точнее, то определяет правомерность поведения и применяет санкции. Таким образом, «инструментальная» теория права дает толчок для понимания права как инструмента для описания действий субъектов. Но как
следует описывать действия субъектов в цифровую эпоху?
На наш взгляд, существующие подходы к пониманию места цифровых технологий и инструментов в праве совершенно устарели. В современном российском законодательстве, доктрине происходит примерно то же, что характеризуется поговоркой о том, что «военные каждый раз готовятся к уже прошедшей войне, тогда как новая война существенно отличается от предыдущей». Вот и сегодня цифровые инструменты предполагается использовать лишь как вспомогательные, как средства, позволяющие упростить обработку и учет больших массивов данных и т.п. Чтобы убедиться в этом, достаточно вдуматься в содержание Указа Президента РФ от 07.05.2018 N204 «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года» и ряда других законодательных актов [18].
Достаточно узко рассматриваются возможности цифровизации права В.Д. Зорькиным, в общем то и задавшим вектор для обсуждения проблемы цифровизации права [9].
Если говорить о гражданском праве, то цифровые технологии, конечно же, способны в известной степени автоматизировать правовое обеспечение гражданского оборота. Но смарт-контрактами, технологиями блокчейн дело, разумеется, не может ограничиться.
В общем-то сам В.Д. Зорькин в своих рассуждениях наталкивает читателя на возможность более глубокого проникновения цифровых технологий в право, когда говорит о том, что искусственный интеллект становится фактором смены парадигмы управления, и ставит вопрос о необходимости алгоритмизации управления. Однако, почему бы это утверждение не распространить на право? Действительно, в значительной степени управление осуществляется по тем правилам, которые заложены в праве. Если же мы хотим алгоритмизировать управление, то мы должны аналогично переработать и содержание права. То есть действия субъектов право должно описывать с помощью алгоритма.
Искусственный интеллект неизбежно поставит вопрос об изменении парадигмы права как такового. Однако, этого не замечают как В.Д. Зорькин, так и большинство других исследователей, отводя цифровизации права вспомогательную роль, не изменяющую парадигму права ближайшего будущего.
Современная российская теория права в большинстве случаев просто не доходит до понимания значения алгоритма при описании действий субъектов права, зациклившись на понятиях до-цифровой эпохи, в то время как прогностическая функция теории права, на наш взгляд, с неизбежностью требует теоретического осмысления путей развития права на новой цифровой основе. Конечно же замечательно, что теоретики права заметили «цифру», но заметив, не нашли ей места в системе самого права. Приведем пример из граж-
данского права: признание законодателем «цифровых прав» в качестве объектов гражданских прав, явившееся отражением развития современных экономических отношений, не опирается ни на какое более или менее удовлетворительное теоретическое обоснование. Удивляет неспособность правовой науки выработать теоретическую модель вовлечения в гражданский оборот указанных «прав». Достаточно указать на так и не разрешенный вопрос о том, какое же субъективное право возникает на «цифровое право». То есть, мы опять наступили на те же грабли, о которые запнулись, признав «иным имуществом» имущественные права. И это только одно логическое противоречие, которое, на наш взгляд, не позволит искусственному интеллекту оперировать понятиями гражданского права. Вполне очевидно, что даже искусственный интеллект, который все же является компьютерной программой высокого уровня, необходимо будет научить распознавать и оперировать вполне определенными, видимо, однозначными понятиями. Но как этого добиться, если в теории права и в теории гражданского права отсутствует такая определенность по многим вопросам. Показательно, что современная наука гражданского права, а в еще большей степени практика законотворческой деятельности фактически и не ставит вопроса о достижении однозначности правовых терминов и понятий. Расчет на то, что правоприменитель, в конечном счете, судья, разберется. Негативные социальные последствия такого права вполне очевидны - усмотрение судьи расширяется, единообразие судебной практики становится проблематичным, доверие к судебной системе, да и к правовой системе в целом, со стороны общества падает. При таком подходе искусственный интеллект просто не имеет шансов быть использованным не как обработчик больших массивов данных, а, по крайней мере, как помощник при квалификации действий субъектов. Нам представляется очевидным, что непонимание перспектив внедрения искусственного интеллекта в таком качестве (в качестве средства, в той или иной степени квалифицирующего, оценивающего действия субъектов права) в правоприменительную деятельность может иметь далеко идущие негативные последствия для государства в виде ускоряющегося отставания в развитии от других государств. И наоборот, цифровизация права в указанном направлении, в направлении изменения парадигмы права в части его алгоритмизации должна в целом положительно сказаться на восприятии обществом права и государственного правоприменения, и, в конечном счете, на социально-экономическом развитии страны.
Но сам алгоритм тоже должен быть обоснован. При его формировании необходимо опираться на однозначные закономерности. Такие закономерности между переменными в математике определяются функцией. Действительно, именно функцией описываются различные изменения, в частности, движение, действия. Понятно,
5 -о
сз
<
см
СП
что математическая теория функций не рассчитана на социальные явления. Но при этом прослеживается достаточно много аналогий. Со школьных времен все мы представляем себе, что такое график функции. Но ведь в праве действия тоже вполне возможно описать и представить как график функции в определенной системе координат. Для целей права, по существу, это две переменных - «правомерное» и «неправомерное», или «право»-»неправо». То есть два полюса, две противоположности, по сути дела «0» и «1» в двоичной системе исчисления. Таким образом, право призвано описать действия субъектов в определенной системе координат для того, чтобы все субъекты права имели четкое и однозначное представление о правомерности или неправомерности своего поведения. Следовательно, правило поведения определяется функцией и алгоритмом. Другими словами, сущность права состоит не в норме как таковой, а в функции, описывающей действие субъекта в системе координат «право» - «неправо».
В этом и состоит суть концепции зарождающейся функциональной теории права, разработке которой общая теория права как прогностическая наука должна уделить главное внимание в цифровую эпоху.
При этом нельзя не отметить, что современные исследователи все чаще обращаются к необходимости использования математических методов в исследовании правовых явлений. Чего стоит одно признание С.С. Алексеева о том, что математика его «настигла» [3].
Представители отраслевых наук тоже предпринимают попытки решения юридических проблем при помощи математического инструментария. Особенно далеко в этом направлении продвинулись представители криминологии [13]. Вполне очевидно, что проблема определения основных методологических ориентиров в цифровую эпоху в преддверии использования искусственного интеллекта практически созрела, и без ее разрешения совершенно невозможно понять те явления, которые врываются, в том числе, и в гражданский оборот в цифровую эпоху [2].
Непосредственной причиной написания данной статьи является появление в ГК нового вида объектов гражданских прав - «цифровых прав» [19].
Однако, все известные нам попытки объяснить сущность «цифровых прав» как объектов гражданских прав не могут быть признаны успешными. В одних случаях существование цифровых прав как объектов признается за данность, в целом приветствуется, хотя и отмечаются некоторые неточности в описании самого явления, анализируются в сравнении с ценными бумагами и безналичными денежными средствами [5; 20].
Отметим попутно, что «система объектов гражданского права» это все же не система объектов гражданских прав, под которыми понимаются собственно «объекты субъективных гражданских прав».
В других случаях делаются попытки использования фактически бухгалтерской и зарубежной терминологии в виде «цифровых активов» для описания «юридической сущности» цифровых прав и других явлений, используемых в праве для описания гражданского оборота в цифровой среде [17].
По существу этим исследователям остается сделать один шаг для признания того факта, что цифровые активы сами по себе не являются имущественными объектами, а представляют собой заменители имущества. Но этого шага они не делают, и соответственно сущность цифровых активов остается непознанной.
Третьи отстаивают точку зрения о том, что цифровые права «целесообразно считать лишь формой закрепления прав, а не относить их к объектам гражданских прав» [1].
С этим утверждением, конечно же, нельзя не согласиться, но при этом все-таки следует выявить сущность того явления (объекта), который законодателем некорректно описывается как «цифровые права». Мы бы уточнили, что в данном случае речь идет о форме отражения (закрепления) прав на объекты. С таким уточнением данная позиция может быть принята, так как сразу все встает на свои места: «цифровые не являются» объектами, они лишь являются формой закрепления прав на объекты, но используются законодателем как заменители объектов в целях оборота.
Четвертые акцентируют внимание на информационной природе цифровых объектов и заявляют о существовании виртуального имущества, но при этом не видят необходимости в легальном закреплении соответствующих объектов [16].
Принципиальных возражений относительно информационной природы указанных явлений, как, впрочем, и всех других, нет. Но не она определяет юридическую сущность цифровых объектов. Виртуального же имущества, на наш взгляд, в природе не существует именно потому, что виртуальное не может удовлетворять имущественные потребности. Служить заменителем имущества для оборота может, но удовлетворять имущественные потребности напрямую никогда. Фактически, так называемое «виртуальное имущество» является цифровым обозначением реального имущества, титулом, заменителем имущества реального в целях упрощения гражданского оборота.
Пятые в основу своих рассуждений кладут технологические аспекты функционирования «цифровых прав» в виде «токена», признавая его цифровым способом фиксации имущественных прав и имущественной ценностью, приравнивая правовой режим токена к признаваемым в ряде государств к правовому режиму «ценных прав» ^ег^есМе) [4].
Таким образом, сам «токен» описывается как средство, одной из главных функций которого является цифровое описание имущественных благ, с последующим использованием токена как титула, как заменителя имущества в целях гражданского оборота.
Собственно говоря, различные подходы к пониманию цифровых объектов гражданских прав можно приводить и далее. Но в этом нет никакого смысла, поскольку для всех известных нам подходов характерен один и тот же недостаток. Все они исходят из одного теоретического посыла: все многообразие объектов, так или иначе фигурирующих в современном имущественном обороте, сводится к системе объектов, закрепленных в ст. 128 ГК.
На наш взгляд, большинство современных подходов к пониманию сущности цифровых объектов гражданских прав натыкается на одно непреодолимое препятствие. Сами по себе ни цифровые права, ни цифровые активы, ни криптовалюта, ни токены не способны за счет своих собственных свойств удовлетворить потребности человека. То есть сами по себе они не являются имуществом. Но законодатель, игнорируя этот факт, придумал категорию «иное имущество». Ту парадигму имущественных объектов, которая предлагается законодателем, строго говоря, можно свести к следующей формуле: имущество состоит из вещей и иного имущества (по логике - явлений невещественной природы). А далее происходит смешение научных подходов к описанию явлений: физического и экономического. С точки зрения физики, явления вещественной природы - это те, которые обладают массой, пространственными характеристиками, находятся в трех агрегатных состояниях (твердом, жидком, газообразном). Противостоят объектам вещественной природы объекты волновой природы (среди объектов, включаемых в гражданский оборот, это электромагнитные излучения, электрическая энергия). Собственно говоря, строго по теории Луи де Бройля о корпускулярно-волновой двойственности материи.
С точки зрения экономической, вещи - это товары, иное имущество - это, прежде всего, финансовые активы. Среди последних, на первом месте - деньги и ценные бумаги.
Не остался в стороне и юридический подход в виде включения в число объектов «имущественных прав».
Смешение физического, экономического и юридического подходов к классификации имущества породило неустранимые логические противоречия в понимании имущества.
Еще в 2012 году нами было предложено ввести в гражданское право такую категорию объектов, как «заменители (эквиваленты) имущества», а впоследствии было обосновано предложение считать имущество и эквиваленты имущества объектами гражданских прав, а также ввести понятие «объекты гражданско-правовой» защиты, к которым следует отнести имущественные права и неимущественные блага.
В предложенном подходе «цифровые права» -это не имущество в чистом виде, это эквивалент имущества, то есть объекты, которые за счет своих физических свойств не способны удовлетворять потребности человека, они заменяют
в целях оборота реальные объекты, способные удовлетворять потребности человека.
Проблема эквивалентов - заменителей имущества и вещей фактически стара как юридический мир. Со времен римского права дискутируется вопрос о титулах вещей, о «бестелесных вещах», о фикциях в праве. В.В. Кулаков, например, отмечает, что объекты обязательственных отношений достаточно часто представлены не самими объектами, а фикциями [12].
Но что такое фикции? Это и есть заменители самого объекта. Если же признавать обязательства имущественными правоотношениями, то получается, что речь идет о заменителях имущества
В.Н. Протасов выдвинул гипотезу двойственности объектов правоотношений, когда действия осуществляются по поводу одного объекта, а интерес для действующего субъекта представляет другой объект. Такой подход вылился в обоснование концепции объектов «деятельности» и «интереса» [15, с. 131]. Нетрудно заметить, что «объекты деятельности», по существу, заменяют собой «объекты интереса», являются «титулами» объекта, в котором есть заинтересованность. Эти «титулы» обращаются отдельно от самого объекта. Если же этот концепт применить к имущественному обороту, то получается, что «объекты интереса» являются заменителями, эквивалентами имущества.
Среди заменителей имущества особое место занимают деньги. Однако в юриспруденции общеизвестную функцию денег как всеобщего эквивалента - эквивалента имущества в гражданских правоотношениях часто не замечают и «ничтоже сумнящеся» признают сами деньги имуществом, тогда как сами по себе деньги не обладают свойством удовлетворения потребностей человека без использования механизма обмена. Эквивалентность в данном случае следует понимать в смысле оборота имущества, а не в смысле потребления. В свое время еще Р. Иеринг отмечал, что деньги не способны заменить вещь как потребительную стоимость [10, с. 91-99]. Но заменить любой вид имущества в процессе рыночного оборота вполне могут, собственно говоря, в этом и есть их основное предназначение - быть мерилом стоимости, воплощенной в имуществе и выступать в обороте средством платежа.
Т.Б. Замотаева, автор по сути первого диссертационного исследования по юридической теории денег, отметила другую конститутивную функцию денег - средство платежа [7. с. 6]. Заметим, что деньги средством платежа становятся только вслед признанием их всеобщим эквивалентом, а фактически - эквивалентом имущества. В доктрине часто признается существование права собственности на денежные средства, по крайней мере, на наличные деньги, и совершенно игнорируется совпадение правомочий пользования и распоряжения владельца. Действительно, пользоваться деньгами можно только распорядившись ими, то есть, осуществив платеж. Полагаем, что нет су-
5 -о
сз
<
щественных отличий между наличными и безналичными деньгами, между цифровыми деньгами, криптовалютами - все они представляют собой эквиваленты имущества.
Представляется, что большинство особенностей денежных обязательств можно объяснить из эквивалентного характера денег.
Показательным является одно из последних определений Верховного Суда, который фактически тоже идет по пути признания цифровых средств платежа в качестве легальных объектов, а фактически - эквивалентов имущества [14].
Отметим, что судебная практика сделала значительный шаг вперед от фактического признания цифровых валют запрещенными денежными суррогатами до их фактического признания [11].
Остается сделать один шаг, и концепция «цифровых эквивалентов имущества» может стать тем теоретическим мостиком, который позволит его сделать.
Сущность ценных бумаг как объектов гражданских правоотношений аналогична сущности денег. Следовательно, проблема состоит не в том, что есть безналичные деньги и бездокументарные ценные бумаги, а в том, что они заменяют собой реальные объекты в целях гражданского оборота. Соответственно и защиту прав на указанные объекты желательно конструировать применительно к сущности этих объектов, а не применять виндикацию и другие способы защиты, изначально сконструированные для защиты прав на реальные объекты материального мира.
Доли в уставном капитале как объекты гражданских прав также являются заменителями имущества, поэтому необходим учет двойственности их природы.
«Имущественные права», «цифровые права», «права требования» очень похожи на эквиваленты имущества. Однако, их отождествление и включение «прав» в оборот в качестве объектов гражданских прав, на наш взгляд недопустимо, особенно с учетом перспектив использования в юридической практике искусственного интеллекта. Действительно, «право», понимаемое как субъективное право, описывает действие, а объект - то, по поводу чего или на что направлено действие. Понятно, что действие не может быть направлено само на себя. Собственно говоря, можно привести достаточно много причин, почему субъективное право не может быть признано объектом гражданских прав.
Остановимся на одном, на наш взгляд, главном заблуждении, на котором строится описание гражданского оборота. Несмотря на то, что ст. 223 ГК четко говорит о том, что право собственности у приобретателя вещи по договору «возникает», очень часто приходится слышать о том, что право собственности, или другое имущественное „ право - «переходит», «передается». Собственно, 2 на дуализме подхода строится гл. 24 ГК, которая, ^ с одной стороны закрепляет «перемену лиц в обя-° зательстве», а с другой - описывает ее как «пе-ав реход прав». Что же происходит в действительно-
сти? Как правильно описать указанный процесс, чтобы его можно было описать как программный алгоритм? То, что описывается как «переход» права, в действительности обозначает, что до определенного момента (срока, события) право признает правомерными действия одного субъекта, а с наступлением этого момента - таковыми признаются уже действия другого субъекта. В таком виде процесс уже вполне можно описать как алгоритм.
Одной из главных проблем гражданского оборота эквивалентов вообще и цифровых эквивалентов имущества является проблема определения стоимости или цены эквивалента. Наиболее ярко эта проблема применительно к эквивалентному характеру денег, например, в последнее время проявилась в 2014 году в связи с резким падением курса рубля и необходимостью для заемщиков расплачиваться по кредитам, номинированным в иностранной валюте. С одной стороны, формальный подход требовал расчетов в иностранной валюте, и тогда удовлетворялся бы в первую очередь интерес кредиторов в ущерб учету разумно понимаемых интересов должников. С другой стороны, кредиты и займы только номинально оперировали иностранной валютой, а фактически заемщикам передавалось эквивалентное количество денежных средств в рублях. Расплачивались должники тоже денежными средствами в рублях. Опять же возникал вопрос, на какую дату следует определять стоимость или курс рубля при расчетах с кредитором?
Фактически именно кризис 2014 года в судебной практике выдвинул на повестку дня концепцию разумно понимаемых интересов сторон или так называемого «баланса интересов». При этом суд вновь оказался крайним. С одной стороны, его усмотрение вновь значительно расширилось, а с другой - однозначно понимаемых объективных критериев этого «баланса интересов» так и не появилось, что не прибавило уважения к судебным решениям со стороны общества. Проблема же денег как «всеобщего эквивалента» (от себя добавим: как эквивалента имущества) только усугубилась. Если ранее Центробанк как-то стремился привязать рубль к иностранным валютам, выдерживая определенные коридоры для курса рубля, и тем самым подтверждая его имущественную эквивалентность, то в настоящее время отказался и от этого. Грубо говоря, современное государство вольно самостоятельно определять количество денежных номиналов, запускаемых в оборот, исходя из собственных интересов.
На этом фоне очень быстро стали популярными так называемые цифровые деньги: цифровые валюты или криптовалюты. Их основная привлекательность заключается в том, что в отличие от традиционных государственных валют, их количественные показатели - количество номиналов формируется по вполне определенным правилам, которые не могут быть нарушены. То есть номинальная эквивалентность цифровой валюты - величина постоянная, ее нельзя «напечатать». Именно это привлекает в цифровых деньгах.
В целом можно констатировать, что цифровые эквиваленты имущества фактически ничем, кроме формы восприятия человеком, не отличаются от других эквивалентов имущества. С другой стороны, построение логически обоснованной и машиночитаемой системы правовых объектов невозможно построить без признания таких видов как «эквиваленты имущества». Устранение логических ошибок и постановка цели в виде «алгоритмизации» права, и в частности, права гражданского, на основе функциональной теории права, по нашему мнению, в наибольшей степени будет соответствовать парадигме права в цифровую эпоху.
Литература
1. Агибалова Е.Н. Цифровые права в системе объектов гражданских прав // Юридический вестник Дагестанского государственного университета. - 2020. - № 1. - С. 90-99.
2. Адельшин Р.Н. Роль правовой инфраструктуры ответственности с участием потребителей в свете новеллизации и «цифровизации» объектов гражданских прав // Российское правосудие. - 2020. - № 11. - С. 24-31.
3. Алексеев С.С. Уроки: Тяжкий путь России к праву / Исслед. Центр Частного Права. Урал. филиал. - М.: Юристъ, 1997. - 326 с.
4. Василевская Л.Ю. Токен как новый объект гражданских прав: проблемы юридической квалификации цифрового права // Актуальные проблемы российского права. - 2019. -№ 5(102). - С. 111-119.
5. Гонгало Б.М., Новоселова Л.А. Есть ли место «цифровым правам» в системе объектов гражданского права // Пермский юридический альманах. - 2019. - № 2. - С. 179-192.
6. Ершов В.В. Право в контексте парадигмы ме-тамодерна // Правосудие. - 2019. - № 2. -С. 15-33.
7. Замотаева Т.Б. Деньги как объект гражданских прав: Автореферат дисс. ... канд. юрид. наук. - Саратов, 2003. - 24 с.
8. Зорькин В.Д. Право метамодерна: постановка проблемы. Журнал Конституционного правосудия. - 2019. - № 4. - С. 1-8.
9. Зорькин В.Д. Право в цифровом мире. Размышление на полях Петербургского международного юридического форума. URL: https:// rg.ru/2018/05/29/zorkin-zadacha-gosudarstva-priznavat-i-zashchishchat-cifrovye-prava-grazhdan.html. (дата обращения: 21.07.2021)
10. Иеринг Р. Фон. Цель в праве // Избранные труды. - Самара, 2003. - 322 с.
11. Криптовалюта и судебная практика. Просветление. URL: http: // www.habr.com/ru/company/ digitalrightscenter/blog/351856/(дата обращения: 22.07.2021)
12. Кулаков В.В. Некоторые спорные вопросы теории объектов обязательства // Российское правосудие. - 2010. - № 9. -С. 23-35.
13. Ольков С.Г. Откровенный разговор о юридической науке: значение и недостатки отрасли // Российский криминологический взгляд. -2007. - № 2. - С. 142-146.
14. Определение Верховного Суда Российской Федерации № 48-КГ21-3-К7. URL: http: //www. vsrf.ru/stor_pdf.php?id=2004696 (дата обращения: 11.08.2021
15. Протасов В.Н. Категория «объект правоотношения»: системный и деятельност-ный подход // Советское государство и право. -1988. -№ 2. -С.120-133.
16. Пучков В.О. Цифровые объекты в цивилисти-ческой доктрине: quo vadis? // Вестник Саратовской государственной юридической академии. -2020. -№ 4. -С.68-82.
17. Санникова Л.В., Харитонова Ю.С. Цифровые активы: правовой анализ: монография. - Москва: 4 Принт, 2020. - 304 с.
18. Указ Президента РФ от 07.05.2018 N204 (ред. от 21.07.2020) «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года». URL: http://www.pravo.gov.ru (дата обращения: 21.07.2021).
19. Федеральный закон от 18.03.2019 № 34-Ф3 «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации»; Пояснительная записка к проекту федерального закона № 419059-7 «О цифровых финансовых активах»; Проект федерального закона № 4190907 (принят в первом чтении 22 мая 2018 года). URL: http://www.pravo.gov.ru (дата обращения: 21.07.2021)
20. Цифровые права как новый объект гражданского права / Новоселова Л., Габов А., Савельев А., и др. // Закон. - 2019. - N5. - С. 31-54.
DIGITAL EQUIVALENTS OF PROPERTY IN THE FUNCTIONAL THEORY OF LAW
Arkhipov I.V.
Russian State University of Justice
The author proves that it is impossible to correctly solve the legal problems posed by the digital era in the development of mankind, without changing the paradigm of law in general, and civil law in particular. The content of the law should become understandable to artificial intelligence. To do this, it is necessary to exclude logical contradictions and present the content of the rules of behavior in the form of algorithms. Only a functional theory of law can explain the essence of the law of the digital age. The essence of the functional theory of law consists in recognizing the possibility of describing the actions of legal subjects using a mathematically understood function as a means of establishing relationships between variables, as well as the need to represent them as algorithms. The functional theory of law should become a methodological reference point for building law in the digital age.
The essence of «digital rights» cannot be described as a special type of property. For a logically consistent construction of a system of objects of civil turnover, it is necessary to use the concept of «property equivalents». In the pre-digital era, the equivalents of property were money, securities, property rights. They do not have the main feature of property - they cannot satisfy human needs at the expense of their own properties. The equivalents of property satisfy the needs of a person only in the process of exchange, as a result of acts of property turnover. All types of digital objects used in
5 -a
C3
<
property turnover (digital rights, token, digital currency, etc.) do not fundamentally differ from other property equivalents. Their digital form does not affect their essence in any way - to be digital equivalents of property. For the purposes of digitalization of civil law, it is necessary to abandon the description of objects of civil rights using the category «subjective law».
Keywords: functional theory of law, digitalization of law, algorithm in law, objects of civil rights, property, property equivalents, digital rights, digital objects of civil rights, digital equivalents of property, digital money, digital securities.
References
1. Agibalova E.N. Digital rights in the system of objects of civil rights // Legal Bulletin of the Dagestan State University. -2020. - No. 1. - pp. 90-99.
2. Adelshin R.N. The role of the legal infrastructure of responsibility with the participation of consumers in the light of the noveliza-tion and «digitalization» of objects of civil rights // Russian justice. - 2020. - No. 11. - pp. 24-31.
3. Alekseev S.S. Lessons: The difficult path of Russia to the law / Research. Center for Private Law. Ural branch. - Moscow: Yu-rist, 1997-326 p.
4. Vasilevskaya L. Yu. Token as a new object of civil rights: problems of legal qualification of digital law // Actual problems of Russian law. - 2019. - № 5(102). - P. 111-119.
5. Gongalo B. M., Novoselova L.A. Is there a place for «digital rights» in the system of objects of civil law // Perm Legal Almanac. - 2019. - No. 2. - pp. 179-192.
6. Yershov V.V. Law in the context of the metamodern paradigm // Justice. - 2019. - No. 2. - pp. 15-33.
7. Zamotaeva T. B. Money as an object of civil rights: Abstract diss. ... cand. yurid. sciences'. - Saratov, 2003. - 24 p.
8. Zorkin V.D. Metamodern law: problem statement. Journal of Constitutional Justice. - 2019. - No. 4. - pp. 1-8.
9. Zorkin V.D. Law in the digital world. Reflection on the sidelines of the St. Petersburg International Legal Forum. URL:
https://rg.ru/2018/05/29/zorkin-zadacha-gosudarstva-priznavat-i-zashchishchat-cifrovye-prava-grazhdan.html. (accessed: 21.07.2021)
10. lering R. Von. The goal in law // Selected works. - Samara, 2003-322 p.
11. Cryptocurrency and judicial practice. Enlightenment. URL: http: // www.habr.com/ru/company/digitalrightscenter/ blog/351856/(accessed: 22.07.2021)
12. Kulakov V.V. Some controversial issues of the theory of objects of obligation // Russian justice. - 2010. - No. 9. - pp. 23-35.
13. Olkov S. G. A frank conversation about legal science: the meaning and disadvantages of the industry // Russian criminological view. - 2007. - No. 2. - Pp. 142-146.
14. Definition of the Supreme Court of the Russian Federation No. 48-KG21-3-K7. URL: http: //www.vsrf.ru/stor_pdf. php?id=2004696 (accessed: 11.08.2021
15. Protasov V.N. Category «object of legal relationship»: system and activity approach // The Soviet state and law. -1988. -No. 2. - p. 120-133.
16. Puchkov V.O. Digital objects in the civilistic doctrine: quo vadis? // Bulletin of the Saratov State Law Academy. -2020. -No. 4. - pp. 68-82.
17. Sannikova L. V., Kharitonova Yu.S. Digital assets: legal analysis: monograph. - Moscow: 4 Print, 2020-304 p.
18. Decree of the President of the Russian Federation of 07.05.2018 N204 (ed. of 21.07.2020) «On national goals and strategic objectives of the development of the Russian Federation for the period up to 2024». URL: http://www.pravo.gov.ru (date of application: 21.07.2021).
19. Federal Law No. 34-FZ of 18.03.2019 «On Amendments to Parts One, Two and Article 1124 of Part Three of the Civil Code of the Russian Federation»; Explanatory Note to the draft Federal Law No. 419059-7 «On Digital Financial Assets»; Draft Federal Law No. 419090-7 (adopted in the first reading on May 22, 2018). URL: http://www.pravo.gov.ru (date of application: 21.07.2021)
20. Digital rights as a new object of civil law / Novoselova L., Gabov A., Savelyev A., et al. // Law. - 2019. - N5. - pp. 31-54.
OJ O)
