CC BY
270
Вестник Челябинского государственного университета. 2017. № 10 (406). Экономические науки. Вып. 58. С. 15—25.
УДК 330.111.6 ББК У011.2
ЦИФРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЯХ1
Е. В. Устюжанина, А. В. Сигарев, Р. А. Шеин
Российский экономический университет им. Г. В. Плеханова, Москва, Россия
Несмотря на значительное число работ, посвященных обсуждению феномена «цифровая экономика», до сих пор нет ясного понимания того, что представляет собой цифровая экономика как социально-экономическая система. Цель статьи состоит в обосновании гипотезы о том, что переход к цифровой экономике является не очередной сменой технологического уклада (вариант — четвертой промышленной революцией), а представляет собой изменение парадигмы экономического развития, влекущее изменения характера разделения труда, способа взаимодействия хозяйствующих субъектов и базиса экономической власти. Изменение характера разделения труда выражается в отделении интеллектуальных и организационных центров от производственных и обслуживающих подразделений. Изменение ведущего способа межфирменного взаимодействия проявляется в постепенном вытеснении свободного рынка сетями создания стоимости. Собственность перестает быть главным основанием экономической власти, ее место занимает положение в иерархии поля взаимодействия (фирмы, рынка или сети).
Ключевые слова: цифровая экономика, цифровая революция, парадигма экономического развития, разделение труда, экономическая власть.
В последнее время словосочетание «цифровая экономика» стало одним из самых упоминаемых как в прессе, так и на многочисленных экономических форумах. Во многом это связано с явным интересом к данной теме В. В. Путина, неоднократно публично озвучившего необходимость движения нашей страны в соответствующем направлении. По нашему мнению, речь идет не об очередном модном лозунге типа «модернизация», «реинду-стриализация», «инновационная ориентация», декларирующем «правильное направление» развития отечественной экономики, а об объективно обусловленном процессе, разворачивающемся на наших глазах и затрагивающем в той или иной мере экономики практически всех развитых и развивающихся стран. Информационно-коммуникационные технологии проникают сегодня практически во все сферы человеческой жизни, все большее распространение получают киберфизи-ческие системы, способные к автономному обмену информацией, самостоятельному инициированию действий и независимому контролю операций. По мнению президента Всемирного экономического форума в Давосе Клауса Шваба, «характер происходящих изменений настолько фундаментален, что мировая история еще не знала подобной эпохи — времени как великих возможностей, так и потенциальных опасностей» [1].
1 Работа выполнена при финансовой поддержке ФГБОУ ВО «Российский экономический университет им. Г. В. Плеханова».
Осознание радикальности грядущих изменений привело к тому, что многие государства уже разрабатывают «дорожные карты», или государственные стратегии развития цифровой экономики. В качестве примера можно привести Digital Economy (США), Internet Economy (Китай), Industrie 4.0 (Германия), Технет (Россия). Правительству РФ совместно с администрацией президента поручено разработать и утвердить программу «Цифровая экономика».
Однако до сих пор у большинства исследователей нет ясного понимания того, что такое цифровая экономика как общественная система, к каким социально-экономическим последствиям могут привести происходящие на наших глазах и все более углубляющиеся технологические изменения. Исследованию именно этих вопросов и посвящена настоящая работа.
Что такое цифровая экономика
С технологической точки зрения цифровая экономика представляет собой результат взаимного наложения фундаментальных прорывов в развитии многих отраслей интеллектуальной деятельности, в том числе: создание киберфизических и кибербиологических систем, принципиально новых материалов, новых средств производства, информационных технологий, генной инженерии, возобновляемых источников энергии и др. Переход к цифровой экономике характеризуется технологическими взрывами, под которыми
понимается комбинация технологий, дающая возможность создавать новые продукты и сервисы, которые, с одной стороны, создают и формируют новые сферы деятельности, а с другой — уничтожают или радикально изменяют существующие отрасли экономики.
Техническое развитие носит экспоненциальный характер: каждый год новые наукоемкие технологии становятся все совершеннее, а их физическое воплощение все качественнее (материальные носители информации становятся меньше по размеру и дешевеют, а их емкость и скорость обработки информации повышаются в разы). В отношении накопленной в мире информации ситуация носит еще более взрывной характер: промежутки времени, которое требуется для двукратного увеличения информации, постоянно сокращаются. Активное развитие информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) вкупе с распространением Интернета привели к возникновению нового понятия — Big data (совокупность подходов, методов и инструментов для анализа огромных объемов структурированных и неструктурированных данных).
Революционные изменения во многих традиционных отраслях и одновременное появление новых сфер и возможностей развития человеческой деятельности делают нереальным точное предсказание будущего, которое зависит не только от уровня радикальности технологических изменений, скорости их совершенствования и распространения, но и от институционального обеспечения этих процессов. Вместе с тем уже сейчас можно выделить некоторые значимые характеристики цифровой экономики:
— Превращение ИКТ в технологии широкого применения. Технология широкого применения (ТШП) — это технология, которая допускает многочисленные усовершенствования, имеет различные варианты использования, применима во многих секторах народного хозяйства и способна сочетаться с другими технологиями, существенно повышая их эффективность.
— Совершенствование информационного обеспечения процесса принятия решений за счет удаленного доступа к информации в режиме реального времени и создания систем обработки больших массивов данных. Это изменяет логику организации процесса управления как на уровне бизнеса, так и на уровне государства.
— Все более активный переход населения и бизнеса на онлайн-взаимодействие и он-лайн-обслуживание.
— Вытеснение живого труда роботизированным. Перевод значительной части производства в цифровой формат.
— Замещение значительной части станков 3D-принтерами различного назначения — для домашнего, промышленного, медицинского, строительного и другого использования. Компьютерное производство новых видов благ, в том числе человеческих органов.
— Снижение роли офисных, производственных и торговых площадей, территориальное рассредоточение участников хозяйственного взаимодействия, начиная от совершения онлайн-сделок и заканчивая внутрифирменным дистанционным взаимодействием.
— Снижение асимметрии информации за счет увеличения возможностей доступа к ней и развитых технологий ее обработки.
— Появление интернет-вещей — предметов со встроенными электронными устройствами, обменивающимися информацией о состоянии объекта внешнего мира или самого потребителя без участия человека.
— Появление на рынке принципиально новых товаров (беспилотный транспорт, накопители энергии и т. п.).
— Появление новых, электронных видов денежных средств.
— Возрастание роли совместного использования благ (потребители приобретают не сами блага, а права доступа к благам и права их использования).
— Усиление роли в экономике цифровых платформ, соединяющих поставщиков (продавцов) и потребителей (покупателей).
— Постепенное вытеснение углеводородов возобновляемыми источниками энергии, развитие энергосберегающих технологий.
— Воплощение идеи «цифрового города» — комплексная информатизация транспорта, ЖКХ и др.
— Развитие инновационных биотехнологий и фармацевтических препаратов, обеспечивающих эффективное омоложение и лечение организма.
— Снижение трансакционных издержек за счет замены посредников автоматическими сетевыми сервисами.
— Реализация концепции электронного правительства.
— Реальная глобализация социальных связей.
— Возникновение новой формы взаимодействия между компаниями и конечными потребителем посредством создания персони-
фицированных производственных цепочек, что иногда обозначают термином «экономика по требованию».
Безусловно, перечисленные характеристики не являются исчерпывающими и не дают точного определения понятия «цифровая экономика». Темпы происходящих изменений настолько велики, что очень сложно делать прогнозы и пытаться предсказать, по какому именно пути пойдет развитие технологий.
Наиболее известные примеры изменений последних лет: цифровые камеры уничтожили пленочные фотоаппараты; смартфоны практически вытеснили кнопочные мобильные телефоны; на рынке такси произошла «иЬег-революция» — цифровая платформа не уничтожила традиционные сервисы такси, но радикально изменила архитектуру рынка, резко увеличив конкуренцию.
На данный момент разработано множество инноваций, массовое распространение которых должно привести к радикальным изменениям на рынках. Однако для того, чтобы эти изобретения стали технологиями широкого применения, необходимо время для снижения стоимости их производства и реализации двустороннего сетевого эффекта — одновременного существенного снижения затрат производителей и увеличения ценности для потребителей [2].
Название имеет значение
Трансформация социально-экономических отношений, связанная с повсеместным распространением информационно-коммуникационных технологий, разными научными школами трактуется по-разному. Наиболее распространенным является технико-технологический подход, объясняющий происходящее как очередную технологическую революцию. При этом обозначения этапа технологического развития могут различаться: новый (шестой) технологический уклад, новая (четвертая) промышленная революция, новая индустриализация и т. д.
В основе технико-технологического подхода лежит представление о том, что ИКТ знаменуют собой очередной этап развития способа производства, основы которого были заложены во времена Великой промышленной революции. Сама промышленная революция датируется обычно второй половиной XVIII в. Символический отсчет ведется с открытия в 1771 г. текстильной фабрики Аркрайта в Кромфорде. Фабрика считается первым примером промышленной — соединения в единую систему машинного производства и энергии воды, что позволило перейти от единичного ручного производства к массовому машинному.
Согласно концепции неравномерного развития научно-технического прогресса [3; 4], период, который можно назвать эрой промышленности (берущий начало со времени Великой промышленной революции и продолжающийся до сих пор), характеризуется регулярной сменой технологических укладов, основу которых составляют технологические революции, кардинально меняющие структуру общественного производства. При этом принципиально новые технологии становятся технологиями широкого применения не сразу после своего появления, а с некоторым запаздыванием [5].
Приверженцы теории технологических укладов выделяют на настоящий момент шесть укладов — «промышленных эпох». Первый начинается, по их мнению, вместе с промышленной революцией в 1760—70-х гг. Это эпоха использования энергии воды и первых машин, заменивших ручной труд. Второй уклад позиционируется как эпоха пара и железных дорог. Его символическое начало обычно датируется 1829 г. — испытание парового локомотива «Ракета» для железной дороги Манчестер — Ливерпуль. Эпоха электричества, стали и тяжелого машиностроения — это третий технологический уклад. Его начало приурочивают к открытию в 1875 г. сталелитейного завода Карнеги в Питсбурге (Пенсильвания). Символическим началом четвертого технологического уклада (эпоха нефти и автомобилей) считается запуск в 1908 г. производства дешевого автомобиля «Модель-Т» (Ford) с двигателем внутреннего сгорания (Daimler & Benz) — перевод автомобилестроения на рельсы массового производства. Наконец, пятый технологический уклад называют эпохой микроэлектроники и информатики и связывают его начало с появлением компьютера на микросхемах (1971 г. — фирма Intel). Единого мнения относительно основного содержания и точки отсчета шестого технологического уклада пока не сложилось. Некоторые исследователи делают упор на NBIC-технологии (Nanotechnology, Biotechnology, Information, Cognitive Science), другие — говорят о робототехнике и новой энергетике.
Разработчики концепции технологических укладов полагают, что в разных странах в одно и то же время могут доминировать технологии, присущие разным технологическим укладам. Более того, возможно одновременное сочетание в одной стране разных технологических укладов в разных сферах деятельности. При этом страны, отстающие по уровню технологического развития, имеют шансы вырваться вперед при смене технологических укладов [6].
Несколько иной по периодизации, но не сильно отличающейся по существу точки зрения
придерживается немецкая технологическая школа, полагающая, что речь идет о начале четвертой промышленной революции1. Согласно германской традиции, выделяется последовательность промышленных революций, начавшихся во второй половине XVIII в. [7]. В соответствии с данным подходом «первая промышленная революция длилась с 1760-х по 1840-е гг. Ее пусковым механизмом стало строительство железных дорог и изобретение парового двигателя, что способствовало развитию механического производства. Вторая промышленная революция, начавшаяся в конце XIX и продлившаяся до начала XX в., обусловила возникновение массового производства благодаря распространению электричества и внедрению конвейера. Третья промышленная революция началась в 1960-х годах. Обычно ее называют компьютерной или цифровой революцией, так как ее катализатором стало развитие полупроводников, использование в шестидесятых годах прошлого века больших ЭВМ, в семидесятых и восьмидесятых — персональных компьютеров, и сети Интернет в девяностых» [1].
По мнению Клауса Шваба, четвертая промышленная революция характеризуется всеобщим распространением мобильного Интернета, уменьшением размеров и удешевлением средств производства, искусственным интеллектом и обучающимися машинами, а также синтезом физических, цифровых и биологических инноваций.
Очевидно, что здесь, как и в случае с последним и предпоследним технологическими укладами, прослеживается определенное пересечение базовых технологий третьего и четвертого этапов. Речь идет о тех самых информационно-коммуникационных технологиях, которые являются объектом исследования настоящей статьи.
Иной, альтернативный технологическому подход можно назвать структурно-отраслевым. Это многочисленные концепции конца индустриального общества, начиная с постиндустриального общества Белла [8] и заканчивая третьей волной Тофлера [9]. Согласно структурному подходу, за основу классификации различных типов общества берется такой критерий, как сфера деятельности с наибольшей долей занятых. Соответственно, выделяются аграрное, индустриальное и пост- или супериндустриальное общество, характерной чертой которого является перенос большей части активности в сферу услуг и интеллектуальной (инновационной) деятельности, преобразование научного знания в самостоятельный фактор производства.
1 Именно эту терминологию взяло на вооружение Министерство промышленности и торговли РФ.
Сегодня данная точка зрения активно критикуется. Сторонники идеи «нового индустриального общества» обращают внимание на то, что концепция отрицания ведущей роли материального производства не подтверждается практикой. Материальное производство никуда не исчезло — оно просто переместилось в другие страны. Более того, на мировом Юге и Востоке развернулась мощная волна индустриализации, приведшая к резкому увеличению доли промышленного производства в соответствующих регионах и, как следствие, к возрастанию доли в мировом «совокупном работнике» рабочих и инженеров, занятых в сугубо индустриальной сфере [10]. Однако доля занятых тем или иным видом деятельности, равно как и тип двигателя (водяной, паровой, внутреннего сгорания или электрический) вряд ли могут являться весомым аргументом в споре о сущности происходящих процессов. Как индустриальная революция не ликвидировала аграрный сектор, а просто существенно сократила его масштабы в национальных хозяйствах стран — лидеров индустриализации, так и новая волна или новая хозяйственная революция (если она имеет место) предполагает не отмирание промышленного сектора, а уменьшение его роли в общественном производстве, в частности снижение доли добавленной стоимости, создающейся в данном секторе.
Другое дело, что само по себе перемещение промышленного производства на периферию мировой системы хозяйствования — явление чрезвычайно значимое. Но важным является ответ на вопрос: территориальная экспансия и сопутствующее ей изменение ценовых пропорций — это естественный путь развития существующей мировой системы хозяйствования [11] или проявление каких-то новых глубинных процессов, меняющих саму парадигму экономического развития?
Хозяйственная революция
Мы полагаем, что речь идет не о смене технологического уклада и/или очередной технологической (промышленной) революции, следствиями которых являются крупные структурные сдвиги в экономике, изменение ценовых пропорций и появление новых рынков, а об изменении парадигмы экономического развития — хозяйственной революции, сопоставимой по значимости с неолитической (переход от присваивающего к воспроизводственному типу хозяйствования) и промышленной (переход от преимущественно земледельческой экономики к фабричному производству) революциями.
Использование термина «хозяйственная революция» говорит не о скачкообразном характере
изменений (которые во всех трех случаях носят накапливающийся характер постепенного перехода количества в качество), а об их радикальности — формировании новой модели хозяйственного устройства общества. В этом смысле хозяйственные революции существенным образом отличаются от политических, во время которых сначала происходит резкая смена условий жизнедеятельности (социальной парадигмы развития), а затем начинается частичное восстановление прошлого.
Для обоснования тезиса о формировании новой парадигмы экономического развития нам необходимо исследовать кардинальные изменения, связанные с хозяйственными революциями, к числу которых можно отнести: изменение характера разделения труда, изменение способа взаимодействия хозяйствующих субъектов и изменение базиса экономической власти.
Изменение характера разделения труда. Смена парадигмы экономического развития характеризуется прежде всего изменением характера разделения труда. Так, первая (неолитическая) хозяйственная революция связана с формированием устойчивых сфер разделения труда — разделением сообщества на тех, кто постоянно занимается доблестными видами деятельности (скотоводство, охота, война), и тех, кто занят непрестижным трудом в домашнем хозяйстве, в том числе земледелием [12].
Вторая (промышленная) революция характеризуется не только переходом от ручного труда к машинному, формированием промышленности как самостоятельной сферы производства и перераспределением в нее большей части создаваемого общественного богатства. Одновременно происходит массовое отделение производства (предприятий) от домашних хозяйств. Преимущественно натуральное хозяйство, при котором экономика включает в себя институт обмена (рынка), но большая часть продукции производится для удовлетворения собственных потребностей (включая потребность в роскоши [13]), уступает место рыночной экономике, где блага производятся преимущественно для обмена, а целевой функцией хозяйствующих организаций становится получение прибыли.
Наконец, третья (цифровая) революция знаменует собой отделение организационных и интеллектуальных центров от производственных и обслуживающих подразделений, локализацию отдельных составляющих производственного процесса в различных частях света — очередное великое разделение (great unbundling) [14].
Происходящее на наших глазах изменение характера разделения труда отличается такими чертами, как:
— перераспределение большей части создаваемого общественного богатства в сферу интеллектуальной и организационной деятельности (генерация и коммерциализация идей, контроль над сетями создания стоимости);
— расширение масштабов дистанционного взаимодействия, что позволяет не только осуществлять координацию и кооперацию географически распределенных участников, но и удаленно управлять роботизированными системами;
— кастомизация и возвращение производства значительной части потребительских благ и услуг в рамки домашнего хозяйства на основе совершенствования бытовой техники; в дальнейшем эта тенденция, по-видимому, будет усиливаться: 3D принтеры позволят домохозяйствам производить многие товары самостоятельно;
— постепенное замещение компьютерами и роботами специалистов многих профессий, в том числе требующих высокой квалификации: обучение, диагностика здоровья, хирургические операции, управление сложными техническими устройствами и т. п.; как следствие, усиление дифференциации характера труда;
— вытеснение живого труда роботами за счет компьютеризации и автоматизации подавляющей части операций, в том числе связанных с принятием решений. В результате, если не изменятся институциональные условия занятости, возможны рост безработицы и проблема «лишнего населения».
Изменение способа хозяйственного взаимодействия — форм выстраивания отношений между субъектами хозяйственной деятельности и способов координации их деятельности.
Промышленная революция, что отмечено выше, сопровождалась переходом к рынку как основному способу координации хозяйственного (межфирменного) взаимодействия. К. Пола-ньи полагал, что доиндустриальная экономика включала в себя институт рыночного обмена, но не управлялась рынком [15]. Для описания до-индустриальной экономики он вводит такие типы трансакций, как трансакции взаимности (реци-прокности), перераспределения, домашнего хозяйства и обмена.
Рыночный способ координации хозяйственной деятельности предполагает, что взаимодействие экономических агентов регулируется механизмом свободного ценообразования — равновесие спроса и предложения на основе конкуренции независимых продавцов и покупателей, стремящихся
к максимизации собственной выгоды (в этом смысле более корректно использовать термин «ценовой способ координации»). Однако даже в экономиках рыночного типа ценовое регулирование является далеко не единственным способом координации хозяйственного взаимодействия. Практически всегда и везде оно дополняется стандартизацией (в виде как формальных норм, так и рутин и традиций), административным регулированием (в частности, в форме трансакций перераспределения) и взаимным согласованием (например, в форме трансакций взаимности) [17].
Если говорить об экономиках доиндустриаль-ного типа, мы также обнаруживаем сочетание нескольких способов координации хозяйственного взаимодействия. При этом в экономиках общинного типа преобладают трансакции взаимности и свойственный им механизм взаимного согласования (совещательная координация), а в экономиках иерархического типа, к которым можно отнести не только феодальное, но и плановое хозяйство, — трансакции перераспределения и административный способ координации.
Возникает вопрос: если переход от аграрного типа экономики к промышленному сопровождался переходом к рынку как ведущему способу координации хозяйственного взаимодействия, то какой способ координации хозяйственного взаимодействия может претендовать на роль ведущего в цифровой экономике?
По-видимому, речь идет о сетевых формах хозяйственного взаимодействия, в основе которых лежит формирование устойчивых связей между хозяйствующими субъектами на базе постоянного обмена информацией и выстраивания отношений доверия. Подобно тому как рынок зарождается в недрах экономик доиндустриального типа, сетевые формы хозяйственного взаимодействия зарождаются в недрах индустриальной экономики. По мнению С. И. Паринова, речь идет о возвращении к общинной форме управления, базирующейся на расширении возможностей информационного обмена. «Логично предположить, что рыночные и иерархические формы возникли в ответ на неспособность общинной формы управления обеспечить эффективное обслуживание системы разделения труда, когда оно стало выходить за рамки общины. Причина — ограниченные возможности средств коммуникаций и систем обмена информацией того времени, которые не обеспечивали более широкому кругу людей тот уровень обмена информацией, который необходим для нормальной работы общинной экономики» [16].
Иными словами, развитие ИКТ позволяет решить проблему прямого обмена информацией,
а следовательно, и установления прямых связей и отношений доверия между очень широким кругом лиц. На наших глазах происходит постепенное вытеснение рынка как универсального способа межфирменного взаимодействия независимых товаропроизводителей сетевыми формами сотрудничества, в рамках которых ведущим способом координации является взаимное согласование. Хотелось бы подчеркнуть, что сетевые формы замещают преимущественно рыночное, а не внутрифирменное взаимодействие, так как ослабление проблемы асимметрии информации порождает возможности не только формирования устойчивых межфирменных связей, но и укрупнения корпораций, а также усиления внутрикорпоративной вертикали власти [17].
Изменение базиса экономической власти. Обычно при анализе различных общественно-экономических формаций (способов производства) исследователи сосредоточивают внимание на том, что является для них главным фактором производства (основным объектом собственности). По общераспространенному мнению, при феодализме (аграрная экономика) таким фактором является земля (природные ресурсы), в условиях капитализма (индустриальная экономика) — средства производства (капитал), а в новой экономике — знания (информация)1.
Нам представляется, что данный подход несколько упрощает проблему экономической власти, сводя ее к проблеме собственности. Такая постановка задачи объясняется, по-видимому, соблазном изучать прошлые и будущие институты на основе использования аналогий сегодняшнего дня. Наиболее ярко это проявляется по отношению к расширительной трактовке понятия «собственность». Так, многие исследователи, описывая феодальный строй, придают определяющее значение отношениям собственности на землю. Между тем, как отмечает Веблен, «в эпоху Средневековья непосредственным источником прав, полномочий и привилегий служила основанная на обычае власть. Господствовало четкое представление, что права лица на имущество являются установленными постольку, поскольку передачу этого имущества санкционирует правитель, и любые притязания, не опирающиеся на такую явно или неявно подразумеваемую санкцию, воспринимались как необоснованные» [12]. Иными словами, в постоянно воспроизводящейся дилемме «власть — собственность» преимущество было на
1 Если говорить конкретно о теории общественно-экономических формаций, ее сторонники полагают, что в рабовладельческом обществе основным объектом собственности являются люди (рабы).
стороне власти. Причем эта власть базировалась не только на принуждении, но и на иерархически выстроенной системе легитимизации, ведя начало от самого Бога1.
В этой ситуации собственность на землю являлась лишь сопутствующим условием положения лица в социальной иерархии. Ее роль в перераспределении была вторична, поскольку изъятие части продукта крепостного (зависимого) крестьянина базировалось прежде всего на так называемом феодальном контракте — ограничение прав и свобод в обмен на защиту2. Власть феодала складывалась из трех составляющих: помещичья (землевладение), хозяйственная (серваж) и политическая, в том числе судебная, власть. Поэтому, в частности, отождествление барщины или оброка с земельной рентой вряд ли правомерно. Соответствующие повинности представляли собой некое промежуточное звено между общинными формами коллективной защиты, данью поработителю и лишь в последнюю очередь арендной платой. Другой вопрос, что арендные отношения представляют собой то направление, в которое с течением времени, по мере перехода от крепостной зависимости вилланов к копигольдерам, трансформируется феодальный контракт.
Описывая современную экономику, мы также расширяем понимание категории «собственность», отождествляя ее, по сути, с возможностью ограничения прав других лиц. Так, понятие «интеллектуальная собственность» расшифровывается Гражданским кодексом РФ (ГК), как «охраняемые результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации» (ст. 128 и 1225), а содержание исключительных прав на объект интеллектуальной собственности трактуется как право «по своему усмотрению разрешать или запрещать другим лицам использование результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации» (ст. 1229).
Между тем в экономике сегодняшнего дня отношения власти далеко не всегда опираются на отношения собственности. Даже если речь идет о власти распоряжения ресурсами или власти ре-
1 По мнению А. Барда, Я. Зодерквиста [23], в качестве центрального звена парадигмы средневекового общества (предполагаемой константы бытия) выступало понятие Бога, в то время как для индустриального общества такой константой является ценность индивидуальной свободы.
2 Защита выражалась как в исполнении феодалом функции «оседлого бандита» [26], так и в обеспечении страховой функции — в годы неурожая продовольственные и семенные запасы феодала использовались для поддержки его подданных.
гулирования доступа к ресурсу, в том числе электронному (Skype, Torrent и т. п.), мы сталкиваемся со сложными явлениями, для исследования которых необходимо разграничивать операционные правила и правила коллективного выбора [18], а также принимать во внимание возможность рассредоточения отдельных правомочий собственности [19]. Но самое главное заключается в том, что власть распоряжения ресурсами, которую обычно называют властью-собственностью, является далеко не единственным основанием экономической власти. Как мы уже говорили, не меньшее значение имеет власть статуса, в основе которого могут лежать сословные привилегии, должностная позиция, клановая (семейная) иерархия, традиция и др.
Еще одно основание экономической власти — монополия. «Власть-монополия основывается на неравенстве переговорной силы сторон в силу ограниченности пространства выбора... Данное положение может быть обусловлено как контролем над уникальным ресурсом, в том числе объектом интеллектуальной собственности, инфраструктурными объектами (трубопровод, единственная дорога); доступом на рынок и т. п., так и уникальным местом в конкретной сети создания стоимости» [20]. Иными словами, монополия может быть обусловлена как возможностью регулирования доступа к ресурсу, в том числе нематериальному (и в этом случае уместна некоторая аналогия с правами и правилами, характерными для отношений собственности), так и запиранием контрагента в определенной системе отношений. Лучшей иллюстрацией второго типа монополии является фундаментальная трансформация [21], когда переговорная сила сторон изменяется в результате вложений одного из контрагентов в специфические активы, причем власть переходит не к собственнику этих активов, а к его контрагенту.
Следующий важный источник власти можно назвать экономическим принуждением — власть-искушение [20]. Поставщикам выгодно сотрудничать с крупными ретейлерами, так как такое сотрудничество дает им возможность реализовать эффект масштаба и резко снизить трансак-ционные издержки. Правда, за это приходится расплачиваться согласием на диктат условий взаимодействия со стороны контрагента (цены, сроки поставки, качество продукции, упаковка и т. д.). В аналогичных условиях находятся водители такси, сотрудничающие с платформами типа Uber, владельцы помещений, сотрудничающие с Airbnb, или промышленные компании, являющиеся поставщиками комплектующих для компании Boeing. Во всех описанных нами случаях речь идет
о неравенстве переговорной силы, основанной не на монополии одной из сторон трансакции, а на ее положении в иерархии своего поля рынка [22]. Иными словами, если в основе власти-монополии лежит ограничение пространства текущего выбора, то в основе власти-искушения лежит текущая выгодность сотрудничества. Компании-сателлиты, ориентированные на максимизацию текущей выгоды (минимизацию текущих убытков), добровольно соглашаются на зависимое положение в цепи создания стоимости, обменивая свою свободу не только на сегодняшнее подчиненное положение, но и на ограничение пространства будущего выбора1.
Нельзя не отметить, что в реальной жизни власть одного субъекта над другими почти всегда базируется на нескольких основаниях. Однако можно говорить и о доминирующем основании или базисе экономической власти, характерном для каждой парадигмы экономического развития. По нашему мнению, в аграрном обществе экономическая власть основывалась преимущественно на статусе (положении в сословной иерархии), в промышленном — на собственности (в ее классическом понимании), а в цифровом — на экономическом принуждении (положении в иерархии поля рынка и/или сети создания стоимости).
1 Здесь прослеживается прямая аналогия со свободным наемным работником, который добровольно соглашается обменивать свою экономическую свободу на гарантированное вознаграждение в форме заработной платы.
Заключение
Проведенный нами анализ свидетельствует о неизбежности цифровой трансформации общественного производства и, как следствие, кардинальном изменении социально-экономических отношений. Речь идет не просто об очередной промышленной или технологической революции (смене технологического уклада), а об изменении парадигмы экономического развития, сопоставимом по значимости с неолитической и промышленными революциями.
Изменение парадигмы экономического развития наиболее ярко проявляется в трех областях: изменении характера разделения труда, изменении ведущего способа взаимодействия хозяйствующих субъектов и изменении базиса экономической власти. Изменение характера разделения труда выражается прежде всего в отделении интеллектуальных и организационных центров от производственных и обслуживающих подразделений. Постепенно все большая часть создаваемого общественного богатства будет переходить в сферу инновационной деятельности. На смену свободному рынку как ведущему способу межфирменного взаимодействия, судя по всему, придут относительно устойчивые как по составу участников, так и по внутренней структуре сети создания стоимости. Наконец, собственность в ее классическом понимании перестанет быть главным основанием экономической власти. Ее место займет положение в иерархии поля взаимодействия (фирмы, рынка, сети), позволяющее устанавливать правила взаимодействия и распределения добавленной стоимости.
Список литературы
1. Шваб, К. Четвертая промышленная революция / К. Шваб. — М. : Эксмо, 2016.
2. Comparative Analysis of Pricing Policies in the Market for Network Goods / S. Evsukov, A. Sigarev, E. Ustyuzhanina, E. Zaytseva // J. of Internet Banking and Commerce. — 2016.
3. Львов, Д. С. Теоретические и прикладные аспекты управления НТП / Д. С. Львов, С. Ю. Глазьев // Экономика и мат. методы. — 1986. — № 5. — С. 793—804.
4. Перес, К. Технологические революции и финансовый капитал: Динамика пузырей и периодов процветания / К. Перес. — М. : Дело, 2011.
5. Дементьев, В. Е. Изменчивость длинных волн экономического развития / В. Е. Дементьев // Проблемы теории и практики упр. — 2016. — № 6. — С. 41—46.
6. Глазьев, С. Ю. Теория долгосрочного технико-экономического развития / С. Ю. Глазьев. — М. : ВлаДар, 1993.
7. Запарий, В. В. История науки и техники / В. В. Запарий, С. А. Нефедов. — Екатеринбург : Изд-во УМЦ УПИ, 2003.
8. Белл, Д. Грядущее постиндустриальное общество / Д. Белл. — М. : Академия, 1999.
9. Тофлер, Э. Третья волна / Э. Тофлер. — М. : АСТ, 1980.
10. Бодрунов, С. Д. Грядущее. Новое индустриальное общество: перезагрузка / С. Д. Бодрунов. — М. : Культур. революция, 2016.
11. Валлерстайн, И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире / И. Валлерстайн. — СПб. : Университет. кн., 2001.
12. Веблен, Т. Теория праздного класса / Т. Веблен. — М. : Прогресс, 1984.
13. Зомбарт, В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного экономического человека / В. Зомбарт. — М. : Айрис-Пресс, 2004.
14. Baldwin, R. Trade and industrialization after globalization's 2nd unbundling: how building and joining a supply chain are different and why it matters / R. Baldwin // Working paper 17716, NBER Working Paper Series. — 2011.
15. Polanyi, K. Primitive, Archaic and Modern Economics: Essays of Karl Polanyi / K. Polanyi ; ed. by G. Dalton. — N. Y., 1968.
16. Паринов, С. И. К теории сетевой экономики / С. И. Паринов. — Новосибирск : ИЭОПП СО РАН, 2002.
17. Дементьев, В. Е. Гибридные формы организации бизнеса: к вопросу об анализе межфирменных взаимодействий / В. Е. Дементьев, С. Г. Евсюков, Е. В. Устюжанина // Рос. журн. менеджмента. — 2017. — Т. 15, № 1. — С. 89—122.
18. Остром, Э. Управляя общим. Эволюция институтов коллективной деятельности / Э. Остром. — М. : ИРИСЭН : Мысль, 2010.
19. Капелюшников, Р. И. Теория прав собственности (методология, основные понятия, круг проблем) / Р. И. Капелюшников. — М. : ИНФРА-М, 1991.
20. Дементьев В. Е. Проблема власти с точки зрения институционального подхода / В. Е. Дементьев, Е. В. Устюжанина // Журн. институционал. исследований. — 2016. — Т. 8, № 3. — С. 91—101.
21. Уильямсон, О. Экономические институты капитализма. Фирмы, рынки, «отношенческая» контрактация / О. Уильямсон. — СПб. : Лениздат, 1996.
22. Флигстин, Н. Архитектура рынков: экономическая социология капиталистических обществ XXI века / Н. Флигстин. — М. : Издат. дом Высш. шк. экономики, 2013.
23. Бард, А. №Шкратия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма / А. Бард, Я. Зодерк-вист. — СПб. : Стокгольм. шк. экономики в Санкт-Петербурге, 2004.
24. Polanyi, M. The Tacit Dimension / M. Polanyi. — Garden City ; New York : Doubleday, 1966.
25. Научная школа как структурная единица научной деятельности / Е. В. Устюжанина, С. Г. Евсюков, А. Г. Петров, Р. В. Казанкин, М. В. Дмитриева. — М. : ЦЭМИ РАН, 2012.
26. Олсон, М. Логика коллективных действий. Общественные блага и теория групп / М. Олсон. — М. : Фонд экон. инициативы, 1995.
Сведения об авторах
Елена Владимировна Устюжанина — доктор экономических наук, доцент, заведующая кафедрой экономической теории Российского экономического университета им. Г. В. Плеханова. Москва, Россия. dba-guu@yandex.ru
Александр Викторович Сигарев — кандидат экономических наук, доцент кафедры экономической теории Российского экономического университета им. Г. В. Плеханова. Москва, Россия. alexsigarev@ mail.ru
Руслан Александрович Шеин — аспирант кафедры экономической теории Российского экономического университета им. Г. В. Плеханова. Москва, Россия. shein-r-a@yandex.ru
24
Е. В. ycmm^aHUHa, A. B. C^apeB, P. A. №em
Bulletin of Chelyabinsk State University.
2017. No. 10 (406). Economic Sciences. Iss. 58. Pp. 15—25.
DIGITAL REVOLUTION AND FUNDAMENTAL CHANGES OF ECONOMIC RELATION1
Ye. V Ustyuzhanina
Plekhanov Russian University of Economic, Moscow, Russia. dba-guu@yandex.ru
A. V Sigarev
Plekhanov Russian University of Economic, Moscow, Russia. alexsigarev@mail. ru
R.A. Shein
Plekhanov Russian University of Economic, Moscow, Russia. shein-r-a@yandex.ru
Despite a large number of scientific works devoted to digital economy, most researchers still fail to have a clear understanding of what it really is as a socio-economic system. The aim of the article is to explain that the transition to digital economy brings about a transformation in the paradigm of economic development rather than just another technological revolution. This transformation is characterised by changes in labour division, changes in interaction between economic agents and changes in economic power foundations. Intellectual and organisational centres are being separated from production and service units. Free market is being replaced by value networks. Property ceases to be the basis of economic power — position in the interaction field hierarchy comes to the fore.
Keywords: digital economy, digital revolution, paradigm of economic development, labour division, economic power.
References
1. Shvab K. Chetvertayapromyshlennaya revolyutsiya [The Fourth Industrial Revolution]. Moscow, Eksmo Publ., 2016. (In Russ.).
2. Evsukov S., Sigarev A., Ustyuzhanina E., Zaytseva E. Comparative Analysis of Pricing Policies in the Market for Network Goods [Comparative Analysis of Pricing Policies in the Market for Network Goods]. Journal of Internet Banking and Commerce [Journal of Internet Banking and Commerce], 2016.
3. L'vov D.S., Glaz'yev S.Yu. Teoreticheskiye i prikladnye aspekty upravleniya NTP [Theoretical and applied aspects of NTP management]. Ekonomika i matematicheskiye metody [Economics and mathematical methods], 1986, no. 5, pp. 793—804. (In Russ.).
4. Peres K. Tekhnologicheskiye revolyutsii i finansovyy kapital: Dinamika puzyrey i periodovprotsvetaniya [Technological revolutions and financial capital: Dynamics of bubbles and periods of prosperity]. Moscow, Delo Publ., 2011. (In Russ.).
5. Dement'yev V.Ye. Izmenchivost' dlinnykh voln ekonomicheskogo razvitiya [Variability of long waves of economic development]. Problemy teorii ipraktiki upravleniya [Problems of theory and practice of management], 2016, no. 6, pp. 41—46. (In Russ.).
6. Glaz'yev S.Yu. Teoriya dolgosrochnogo tekhniko-ekonomicheskogo razvitiya [Theory of long-term technical and economic development]. Moscow, VlaDar Publ., 1993. (In Russ.).
7. Zapariy V.V., Nefedov S.A. Istoriya nauki i tekhniki [History of science and technology]. Yekaterinburg, 2003. (In Russ.).
8. Bell D. Gryadushcheyepostindustrial'noye obshchestvo [The coming post-industrial society]. Moscow, Akademiya Publ., 1999. (In Russ.).
9. Tofler E. Tret'ya volna [The Third Wave]. Moscow, AST Publ., 1980. (In Russ.).
10. Bodrunov S.D. Gryadushcheye. Novoye industrial'noye obshchestvo: perezagruzka [The future. New industrial society: reboot]. Moscow, Kul'turnaya revolyutsiya Publ., 2016. (In Russ.).
11. Vallerstayn I. Analiz mirovykh sistem i situatsiya v sovremennom mire [Analysis of world systems and the situation in the modern world]. St. Petersburg, 2001. (In Russ.).
12. Veblen T. Teoriyaprazdnogo klassa [The Theory of the Leisure Class]. Moscow, Progress Publ., 1984. (In Russ.).
1 The article was supported by Plekhanov Russian University of Economics.
13. Zombart V. Burzhua. Etyudypo istorii dukhovnogo razvitiya sovremennogo ekonomicheskogo cheloveka [Bourgeois. Etudes on the history of the spiritual development of modern economic man]. Moscow, Ayris-Press Publ., 2004. (In Russ.).
14. Baldwin R. Trade and industrialization after globalization's 2nd unbundling: how building and joining a supply chain are different and why it matters. Working paper 17716, NBER Working Paper Series, 2011.
15. Polanyi K., Dalton G. (ed.). Primitive, Archaic and Modern Economics: Essays of Karl Polanyi. N. Y., 1968.
16. Parinov S.I. K teorii setevoy ekonomiki [Towards a Theory of Networked Economics]. Novosibirsk, 2002. (In Russ.).
17. Dement'yev V.Ye., Yevsyukov S.G., Ustyuzhanina Ye.V. Gibridnye formy organizatsii biznesa: k vo-prosu ob analize mezhfirmennykh vzaimodeystviy [Hybrid forms of business organization: to the question of the analysis of inter-firm interactions]. Rossiyskiy zhurnal menedzhmenta [Russian Management Journal], 2017, vol. 15, no. 1, pp. 89—122. (In Russ.).
18. Ostrom E. Upravlyaya obshchim. Evolyutsiya institutov kollektivnoy deyatel'nosti [Managing the general. Evolution of Collective Activity Institutions]. Moscow, IRISEN Publ., Mysl' Publ., 2010. (In Russ.).
19. Kapelyushnikov R.I. Teoriya prav sobstvennosti (metodologiya, osnovnye ponyatiya, krug problem) [The theory of property rights (methodology, basic concepts, the range of problems)]. Moscow, INFRA-M Publ., 1991. (In Russ.).
20. Dement'yev V.Ye., Ustyuzhanina Ye.V. Problema vlasti s tochki zreniya institutsional'nogo pod-khoda [The problem of power in terms of institutional approach]. Journal of Institutional Studies [Zhurnal institutsional'nykh issledovaniy], 2016, vol. 8, no. 3, pp. 91—101. (In Russ.).
21. Uil'yamson O. Ekonomicheskiye instituty kapitalizma. Firmy, rynki, "otnoshencheskaya" kontraktatsiya [Economic institutions of capitalism. Firms, markets, "relative" contracting]. St. Petersburg, Lenizdat Publ., 1996. (In Russ.).
22. Fligstin N. Arkhitektura rynkov: ekonomicheskaya sotsiologiya kapitalisticheskikh obshchestvXXI veka [The architecture of markets: the economic sociology of capitalist societies of the XIII century]. Moscow, 2013. (In Russ.).
23. Bard A., Zoderkvist Ya. Netokratiya. Novayapravyashchaya elita i zhizn ' posle kapitalizma [Netocracy. New ruling elite and life after capitalism]. St. Petersburg, 2004. (In Russ.).
24. Polanyi M. The Tacit Dimension. Garden City, New York, Doubleday, 1966.
25. Ustyuzhanina Ye.V., Yevsyukov S.G., Petrov A.G., Kazankin R.V., Dmitrieva M.V. Nauchnaya shkola kak strukturnaya yedinitsa nauchnoy deyatel'nosti [The scientific school as a structural unit of scientific activity]. Moscow, 2012. (In Russ.).
26. Olson M. Logika kollektivnyhh deystviy. Obshchestvennye blaga i teoriya grupp [The logic of collective action. Public goods and group theory]. Moscow, 1995. (In Russ.).
