CC BY
61
Средиземноморский мир в античную и средневековую эпохи Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2012, № 6 (3), с. 228-235
УДК 930.1
«ЦЕРКОВНЫЕ ИСТОРИИ» IV-VII вв.
В КОНТЕКСТЕ ИЗУЧЕНИЯ МЕЖКУЛЬТУРНЫХ КОММУНИКАЦИЙ
© 2012 г. И.Ю. Ващева
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского
vasheva@mail.ru
Поступила в редакцию 05.11.2012
Рассматриваются различные аспекты изучения кросс-культурных коммуникаций в современных исторических исследованиях и некоторые результаты изучения данной проблематики на материале средиземноморской ойкумены эпохи поздней античности. В центре внимания автора находятся «Церковные истории» ГУ-УН вв., созданные на греческом, латинском, сирийском, армянском и коптском языках. «Церковные истории» рассматриваются как уникальный феномен, отражающий сложные коммуникативные процессы в регионе Средиземноморья данной эпохи.
Ключевые слова: поздняя античность, церковные истории, кросс -культрные коммуникации, коммуникативное пространство, формирование идентичности.
Научное изучение кросс-культурных коммуникаций началось на Западе после Второй мировой войны. Возникновение такой проблематики и введение самого термина «кросс-культурные коммуникации» связано с появлением в 1954 г. работы Э. Холла и В. Трагера «Культура как коммуникация» [1]. С конца XX в. волна интереса к проблемам кроскуль-турной коммуникации захватила исследователей многих гуманитарных наук.
Сегодня проблематика межкультурных коммуникаций занимает важное место в исследованиях отечественных и зарубежных специалистов в области лингвистики, культурологии, социологии, психологии, социолингвистики, теории коммуникации и теории менеджмента, философии и этики. Рассматриваются различные аспекты: социологический (социальные, этнические и прочие факторы в межкультурной коммуникации); лингвистический (вербальные и невербальные средства коммуникации, языковые стили, способы повышения эффективности межкультурного общения); психологический (когнитивные и эмоциональные составляющие межкультурной коммуникации, ценностные ориентации и мотивации); коммуникативный (коммуникативные навыки и умения, управление конфликтами, развитие межгрупповых связей). Возникновение этого нового исследовательского поля и столь значительного интереса к проблематике кросс-культурных коммуникаций во многом связано с современным состоянием мирового сообщества, мультикультура-лизмом, процессами интеграции и возникающими сегодня проблемами межкультурного
диалога. Соответственно и в исторических исследованиях эта проблематика занимает все большее место и направлена на поиск аналогичных примеров в предшествующие исторические эпохи, на анализ проблем, возникавших в ходе интеграционных процессов и межкультур-ной коммуникации в прошлом, и путей их разрешения. Многие работы отечественных историков, филологов, культурологов ориентированы на поиск «своего» и «чужого», общего и особенного в разных культурах, анализ заимствований и взаимного влияния культур. В целом подобные исследования очень востребованы сегодня.
Кардинальным вопросом при рассмотрении культуры в аспекте межкультурной коммуникации становится проблема взаимодействия, взаимовлияния, взаимопроникновения. К настоящему времени сформировались две противоположные точки зрения на эту проблему: с одной стороны, признание межкультурного диалога как одного из условий развития культуры, с другой стороны - отрицание диалога для сохранения самобытности и самоидентификации.
Очень удобный и активно изучаемый сегодня объект - средиземноморская ойкумена эпохи поздней античности (IV—VII вв.). О культурно-историческом единстве этого региона и слабой его изученности говорил С.С. Аверинцев, отмечая искусственность современного разделения на мир западный и восточный.
Важный аспект проблемы состоит в том, что из поля зрения историков и из общей картины развития христианского мира в раннее Средневековье при существующем подходе практиче-
ски выпадает Восток христианской ойкумены с его богатейшими литературными и культурными традициями. Как справедливо отмечает С.С. Аверинцев, главное, что обычно ускользало из исследовательского поля ученых, — это внутреннее единство столь, казалось бы, разнородного (хотя бы в языковом отношении) материала; единство, которое «увы, уже столько раз бывало потеряно». «Его легко потерять потому, что связи, наличные в реальной истории, замаскированы для нас границами профессиональной компетентности поделивших между собой эту реальность специалистов - филологов-клас-сиков, ориенталистов различного профиля, историков религий и т. п.» [2, с. 15; 3, с. 417]. До сих пор не потеряла смысла жалоба О. Шпенглера: «Историки ориентировались на классическую филологию, но горизонт последней кончался на восточной границе греческого языка. Поэтому глубинное единство развития по обе стороны этой границы, попросту не существовавшей на уровне психологическом, так и не было замечено... Литературоведы - опять-таки филологи - смешивали дух языка и дух текстов. То, что в арамейском ареале было написано или хотя бы только сохранено на греческом языке, оказывалось отнесено по ведомству «позднеантичной» литературы. Тексты на других языках не попадали в зону этой дисциплины и постольку отходили к историям других литератур». Между тем, подчеркивает Шпенглер, и с ним соглашается С.С. Аверинцев, «перед исследователями должна была открыться целостная группа литератур, связанная внутренним единством духа, но пользовавшаяся различными языками, в том числе и классическими» [4; 2, с. 115-116].
В рамках христианской ойкумены Ш-VII вв. было создано огромное количество литературных и исторических сочинений не только на греческом или латинском языках. Сирийская, коптская, армянская литература дают нам также прекрасные образцы высокой исторической прозы. И эти народы были не менее активными участниками культурного процесса. Обычно Сирия, Египет, Армения и другие выпадают из сферы внимания антиковедов и медиевистов, однако вплоть до VII в. сирийские, палестинские и египетские территории принадлежали к византийскому кругу земель и являлись важной частью раннесредневековой христианской ойкумены.
Как показывают источники того времени, сами современники не ощущали этого разделения, этой глубокой дивергенции двух (или более) миров. Напротив, они говорили о единстве
ойкумены. Он не ощущали жестких барьеров и непроходимых границ (государственных, экономических, лингвистических) между двумя этими мирами.
С этих позиций общая культурно-историческая ситуация III—VII вв. выглядит несколько иначе, чем представляет традиционная историография. Вопреки представлениям о постоянно углублявшейся автономизации, фактическом обособлении восточной и западной частей Римской империи, источники сообщают как об обычной практике о многочисленных научных, личных, религиозных и других контактах церковных и общественных деятелей того времени. Вопреки принятому в науке разделению на западную (латинскую) и восточную (греческую, византийскую) историографию, в реальной жизни представители обоих направлений не противопоставляли себя друг другу, но довольно активно общались между собой, обменивались письмами, спорили друг с другом или приходили к общим взглядам на те или иные проблемы, которые волновали и тех, и других. Такие же активные связи прослеживаются и на уровне историографии. Вероятно, можно говорить не столько о глубокой дивергенции и некотором противостоянии двух миров, сколько о существовании в IV—VII вв. пока еще общего культурного пространства. Это единство Pax Christiana существовало не только формально, в умах отдельных церковных писателей, призванных обосновать и пропагандировать идеи, выгодные становящейся христианской церкви, но оно реально ощущалось современниками.
Не пытаясь опровергнуть устоявшиеся в научной литературе взгляды и не отрицая появления новых тенденций в культурном развитии христианской ойкумены III—VII вв., на наш взгляд, было бы корректнее ставить вопрос не столько об автономизации латинской и греческой культур (к тому же не совсем ясно, что понимать под терминами «латинская культура» или «греческая культура»), сколько об истоках будущего разделения в ощущающей свое единство христианской ойкумене. Вероятно, стоит говорить не о самостоятельном развитии западной (латинской) и восточной (греческой?) историографии, о некоем феномене латинской христианской историографии [5-6] и собственно византийской церковной историографии [7], но пока еще о едином культурном пространстве. Как подчеркивает С.С. Аверинцев, IV-VII вв. -это уникальное время, «когда западновосточный синтез, распространявшийся в период эллинизма вширь, идет вглубь и впервые
доходит до самых оснований культуры» [8; 3, а 61—63; 9].
Итак, первое, на чем стоит остановить свое внимание, — это проблема соотношения реальных процессов и тенденций в регионе средиземноморской ойкумены III—VII вв. и специфики наших знаний о них. Устоявшиеся в современном научном мире представления о самостоятельном и раздельном развитии западноевропейской (латинской) и восточной (греческой, сирийской, армянской ?) культур, по всей видимости, не являются отражением реально происходивших процессов дивергенции, но, скорее, результатом профессиональной специализации современных исследователей.
Само понятие «кросс-культурная коммуникация» подразумевает процесс взаимодействия двух или более субъектов общения, принадлежащих к различным культурам, для передачи или обмена информацией и ценностями посредством принятых в культуре знаковых систем, а также норм, правил и техник. Стоит подчеркнуть, что для кросс-культурной коммуникации необходима принадлежность отправителя и получателя сообщения к разным культурам. Для нее также необходимо осознание участниками коммуникации культурных отличий друг друга. Поэтому в теоретическом отношении важно, прежде всего, осознание средиземноморского региона поздней античности как поля активных межкуль-турных коммуникаций или же, напротив, как единого коммуникативного пространства.
В отечественной историографии уже привычным и фактически общепринятым стал тезис о том, что с III в. Рим утрачивает свои позиции культурного и политического центра империи, соответственно начинается автономизация двух частей бывшей Римской империи, сначала экономическая и политическая, затем и культурная. Например, один из ведущих российских исследователей раннего Средневековья В.И. Уколова пишет: «Начавшийся при Диоклетиане процесс расхождения между Востоком и Западом империи стремительно нарастал, несколько приостановившись при Константине Великом и Феодосии I, и после 395 года привел к их окончательному разделению и в перспективе — к противостоянию западноевропейского и византийского средневековья...» [10, а 10]. 395 г. является четкой хронологической гранью, неким поворотным моментом, определившим не только политические судьбы Востока и Запада, но и культурную (в том числе идеологическую, религиозную, ментальную) самобытность, самостоятельность и противоположность обеих частей.
Кроме того, еще одной тенденцией, ярко проявляющейся в современной научной литературе, является преобладающий интерес и наибольшее внимание именно к западной (латинской) исторической литературе и культуре западного мира в целом. «IV-VII вв. оказываются временем одного из радикальных поворотов в мировой истории, а Западное Средиземноморье, включавшее территорию Италии, Испании, Южной Галлии и значительную часть Северной Африки, — одним из важнейших территориальных центров его осуществления» [10, c. 10]. Греческая традиция изучена гораздо меньше, хотя существует довольно большой круг фундаментальных исторических исследований в данной сфере. Что же касается исторических сочинений, созданных, как принято считать, на периферии Pax Romana, на сирийском, коптском или армянском языках, то они остаются известными только узким специалистам в данных областях. Таким образом, современная историческая наука дает нам довольно своеобразную картину: складывается впечатление, что развитие культурно-исторической ситуации III-VII вв. связано с формированием и выделением двух равноправных и конкурирующих центров, образованием, по сути, биполярной системы и утверждением антиномии «латинский Запад -греческий Восток».
Однако, на наш взгляд, реальная картина развития культурно-исторического процесса в интересующем нас регионе выглядит несколько сложнее, чем обычно его представляют. Главным процессом, определившим лицо эпохи, очевидно, было не выделение двух конкурирующих и противостоящих культурных центров -Рима, объединяющего вокруг себя латинский мир, и Константинополя, бывшего ядром греческого культурного пространства, а гораздо более сложное развитие культурно-исторической ситуации. Как представляется, христианская ойкумена от Испании до Сирии ощущала свое единство и ядром ее была именно греческая культура. Однако уже с V в. отношения ее центра и периферии развиваются неоднозначно. После падения Рима на положение ведущих культурных, образовательных, научных центров постепенно выходят другие города, расположенные зачастую на периферии римского мира. Такими культурными очагами ойкумены, поставлявшими в обозначенный период выдающихся мыслителей и общественно-политических деятелей, оказывавшими мощное влияние на соседние регионы в сфере культуры, науки и просвещения, становятся не только Малая Азия, но и Сирия, Армения, Палестина, Се-
верная Африка, а на Западе — Ирландия и Испания. Таким образом, автономизация латинской и греческой культур представляет собой лишь одну грань тех сложных процессов, которые в действительности происходили в III—VII вв. на всем пространстве раннесредневековой христианской ойкумены, и лишь один аспект сложной системы отношений «центр — периферия».
Характерной чертой того времени оказывается полицентричность. Безусловно, важнейшим политическим центром той эпохи являлся Константинополь. Здесь создаются основные литературные произведения, сюда устремляется талантливая молодежь из провинций, сюда едут учиться и получают основной импульс к написанию исторических работ Кассиодор, Иероним и другие. Однако религиозные и культурные центры зачастую не совпадают со столицей империи и располагаются на территории Палестины, Сирии, Египта и т. д. В этой ситуации Западная Европа, Северная Африка, Армения, Восточная Сирия оказываются не антагонистами Константинополя и Палестины, а лишь далекой периферией, тяготеющей тем не менее к обозначенному ядру цивилизации.
В целом складывается впечатление, что средиземноморская ойкумена Ш—УГГ вв. являла собой, скорее, единое культурно-историческое пространство, нежели границу двух или более самостоятельных миров, на которой происходит активное столкновение, взаимопроникновение или влияние разных культурных традиций.
Кроме того, проблематика кросс-культурных коммуникаций в регионе Средиземноморья в ГУ—УП вв. неизбежно выводит на другой уровень проблем: это не просто поиск культурных, литературных и прочих взаимовлияний между греками, сирийцами, коптами, армянами и другими народами региона (в этой сфере уже имеются серьезные исследования, [см.: 11—26]), но проблемы формирования идентичности(ей), складывание нового, христианского способа поведения и объяснения мира и истории, соотношение «национального» и универсального в новых моделях историописания. Литературные произведения ГУ—УГГ вв., созданные в данном культурно-историческом пространстве (нас интересуют, прежде всего, «Церковные истории»), дают богатый материал для таких исследований. Если формирование христианской этики и исторической концепции неоднократно рассматривалось учеными, то отражение проблем идентификации нового общества и соотношения национального и универсального в церковно-исторических сочинениях поздней античности практически не изучены.
«Церковные истории» поздней античности традиционно ассоциируются с понятием универсализма. Начиная с сочинения Евсевия Кесарийского в историю вводится универсальное измерение. Весь мир понимается как единая христианская ойкумена. Сами «Церковные истории», создаваемые на всех языках тогдашнего мира (греческом, латинском, сирийском, армянском, коптском), также представляют собой универсальное явление, характерное для всех народов христианской ойкумены поздней античности.
Анализ пространственного восприятия церковных историков обнаруживает любопытную тенденцию и некий парадокс: утверждение национального начала неизбежно должно было состояться через утверждение универсального. Первоначально (примерно до конца V века) историки пишут универсальные, всеобщие истории. Причем в V в., в период максимального проявления универсализма, «Церковные истории» были скорее греческим явлением. Начиная с VI в. появляется тенденция к созданию местных, локальных, национальных (если можно так сказать) историй и хроник. Армянская, сирийская, коптская традиции, позднее включившиеся в общий процесс, представлены преимущественно таким типом исторических сочинений [27, р. 341]. С V—VI вв. подобного рода сочинения начинают активно создаваться на латинском, сирийском, армянском языках и обнаруживают преимущественный интерес к локальной истории. При этом авторы подчеркивают не столько самобытность, самостоятельность и уникальность собственного народа и своей истории, сколько их вовлеченность в мировой процесс и в историю всего христианского мира.
Достигается это различными способами. В частности, подчеркивается, что сами «Истории» пишутся по греческому образцу. Подражание Евсевию Кесарийскому, продолжение его сочинений или приверженность его идеям, как кажется, повышает значимость собственных трудов.
Активно используются линии епископских преемств основных христианских кафедр (Александрийской, Антиохийской, Римской, Константинопольской и др.). Даже еретики, превознося собственных лидеров, вписывают их в единую цепь преемств, помещая рядом со своими оппонентами. Так, через непрерывную цепь епископских преемств от Христа и апостолов передается и сохраняется святость и истинное учение Церкви, а также выстраивается собственная генеалогия и закрепляется в исторической памяти народа.
Говоря о собственной истории, авторы начинают ее не с образования царства, не с крещения главы государства, что можно было бы ожидать от христианского историка, но с начала времен, с сотворения мира или с потопа. Так, весьма специфическое отношение к прошлому демонстрирует «История» армянского автора Мовсеса Хоренаци. Несмотря на название («История Армении»), Хоренаци говорит не только об Армении, но старается вписать историю армянского народа в мировую историю. Так, «Родословие Великой Армении» в первой книге своего сочинения он начинает с Адама. Первые четыре главы повествуют о событиях библейского прошлого от Адама до Ноя и, казалось бы, не имеют никакого отношения к Армении; однако для армянского историка эта информация оказывается важной и значимой. Возникновение армянского народа Мовсес связывал с Вавилонским столпотворением, ставшим причиной рождения разных народов и языков. Здесь же он помещает легенды о Хайке и Араме, по именам которых армяне получили свои названия («хай» и «армянин»), затем легенды о царях из рода Хайкидов и эпос о Тигране Великом вперемежку с рассказом об ассирийском и прочих владычествах. Вторая книга охватывает события от Александра Македонского до смерти царя Трдата. Третья книга под названием «Конец истории нашего Отечества» доводится автором до кончины его учителя Месропа Маштоца, т. е. до современных ему событий. Исторические события и примеры оказываются в этой истории не просто фактами прошлого, но важными моментами, определяющими настоящее. С помощью таких легенд и историй обосновывалась древность армянского народа и его тысячелетняя история, что должно было способствовать укреплению национального самосознания и формированию национальной идентичности.
Довольно показательное соединение «национального» и универсального дает и «Хроника» Иоанна Никиусского. Иоанн включает в свою «Хронику» рассказы о событиях античной истории. В главах LXXI-LXXXIV он последовательно рассказывает о правлениях римских императоров от Ромула до Феодосия, показывая временные совпадения Римской истории с ветхо- и новозаветной историей или историей распространения и укрепления христианства и одновременно указывает события, происходившие в это время в разных частях ойкумены. Специфика его восприятия и изложения античной истории состоит не только в соединении христианской (библейской) истории с языческой исто-
рией Греции и Рима, но и в особом внимании к истории Македонии (LVIII-LXIII), а затем, после распада империи Александра Македонского, - к Египту (ЬХ^. 1—10; LXXII. 14—20; LXXVII; LXXXIV, 87—103 и т. д.), Эфиопии и регионах, близких автору. Он дает, таким образом, местную информацию, неизвестную по другим источникам. Иоанн рассказывает, например, что во времена императора Юстиниана индийцы воевали с Эфиопией (ХС. 71), а в Египте было сильное землетрясение (ХС. 81) и т. д. Таким образом, и египетский христианский историк Иоанн, епископ Никиусский, также обращается к описанию языческой истории, не противопоставляя, но тесно связывая ее с историей христианской. И так же, как Мовсес Хоре-наци, он старается показать величественное прошлое свое родины — Египта, связывая его с наследием Александра Македонского, а также вписывает историю Северной Африки и Эфиопии в универсальную христианскую историю, в историю спасения всего человечества.
Взгляд на прошлое является важным аспектом для дифференцирования «своего» и «чужого». Интересно, что из всех церковноисторических сочинений указанного времени лишь некоторые включают в свое повествование описание или хотя бы упоминания событий отдаленной античной или ветхозаветной истории. Это «Церковная история» Евсевия Кесарийского, «История против язычников» Павла Орозия, «История Армении» Мовсеса Хоренаци (От Адама до V века), «История» Иоанна Ни-киусского (От сотворения мира до завоевания Египта). Большинство же других «Историй», охватывают достаточно краткий период истории и, как правило, написаны в продолжение «Истории» Евсевия Кесарийского или другого авторитетного церковного историка и, таким образом, не касаются античного прошлого, хотя и имеют в виду универсально-историческую перспективу. Ветхозаветное же прошлое является важным элементом своей истории практически для всех церковных историков. Этот преимущественный интерес к ветхозаветному прошлому, вероятно, не стоит воспринимать как свидетельство фанатичной веры историков или их религиозной ангажированности, заставлявшей искажать истину в угоду официальной церкви. Скорее, в этом можно усмотреть проявление достаточно устойчивой закономерности историко-культурных парадигматических трансформаций [28,] — поиск истоков собственной культуры не в непосредственном, «вчерашнем» прошлом, а в далеком, забытом или прежде маргинальном, игнорировавшемся непосред-
ственными предшественниками. Примером подобной акции «сбрасывания с корабля современности» наследия прошлого, очевидно, и является отношение к античному наследию в период раннего Средневековья. Именно поэтому в церковно-исторических сочинениях ГУ—УГГ вв. достаточно четко читается отождествление себя с иной (неантичной) культурной традицией и обращение к ветхозаветным корням как более раннему прошлому, нежели греческая или римская история.
При этом перестройка историко-культурной парадигмы, даже оформленная внешне как последовательное отрицание старого, оказывается на деле поглощением и «перевариванием», т.е. перераспределением, переакцентуацией, синтезированием предшествующего культурного материала, постепенным «вбиранием» в себя предшествующей традиции и ее перерождением в ходе становления новой художественной системы и культурной парадигмы в целом [28].
Стержнем, связывающим все хронологические системы и организующим все события в единый исторический процесс, являются правления христианских императоров, т.е. императоров Византийской империи. Все рассмотренные «Церковные истории» четко обнаруживают стройную хронологическую последовательность изложения и стараются показать непрерывную цепь событий. Отказ от использования одних хронологических систем и выбор других в большинстве случаев выглядит вполне закономерным и объяснимым явлением. Датировка по годам правления императоров также представляла собой простейший и наиболее удобный способ датировки событий, особенно в том случае, если речь шла о событиях не столь далекого прошлого. Гораздо более сложным и важным для понимания исторического сознания той эпохи является вопрос о том, почему христианские авторы ГУ—УГГ вв. оставляют в стороне систему счета времени, предложенную Евсевием Кесарийским, связывающую события политической истории с ключевыми событиями с точки зрения христианства. Почему эра от Рождества Христова, по сути дела готовая к использованию и обоснованная в трудах первого церковного историка [29], остается невостребованной вплоть до конца VI в. и более поздних времен? Утверждение новой, христианской модели историописания и всей системы мировосприятия, по всей вероятности, делает излишними постоянные упоминания о связи человеческой истории с божественной историей Спасения, и главным, очевидно, становится, стремление показать преемственность истинной власти.
В целом «Церковные истории» обнаруживают стремление авторов вписать свой народ с его историей в единый христианский мир, показать древность собственного народа и причастность истинной (т.е. христианской) вере, а через нее всему цивилизованному миру. Таким образом, утверждение национального самосознания и возвышение собственного народа в церковноисторических сочинениях поздней античности происходит через включение этого нового народа в единый исторический процесс, единую христианскую ойкумену.
ГV—VП вв. оказались для христианского мира средиземноморской ойкумены важным периодом становления и самоидентификации. «Церковные истории» поздней античности ярко отражают процессы формирования новой культурной идентичности и выстраивания новой структуры исторического сознания через дифференциацию и оценку «своего» и «чужого» в культуре. Тем самым межкультурная коммуникация как некий ценностно-нормативный регу-лятив социокультурной деятельности способствует внутренней интеграции общества, придает ему культурную самобытность, способствует осознанию собственной идентичности как подданных христианской империи и в конечном итоге отделяет одно общество (в данном случае «царство Спасения») от другого [30].
Исследователи выделяют определенные факторы эффективности кросскультурных коммуникаций. Это толерантность в отношении представителей других культур; сохранение самобытности носителей культуры; долговременная устойчивая связь, основанная на доверии и общие нравственные понятия, нормы и ценности.
Позднеантичный мир Средиземноморья во многом дает именно такой пример: демонстрируемая «Церковными историями» культурная и конфессиональная толерантность в сочетании с сохранением определенной местной культурной традиции; христианство и формируемая им система ценностей и правил поведения обеспечивают необходимое единообразия в понимании моральных мотивов и ценностей участников взаимодействия; политическая идеология, утверждающая власть не политических границ, а единого христианского императора, обуславливает определенное тяготение к единству.
В целом средиземноморская ойкумена IV— VII вв. представляет собой активное и сложное коммуникативное пространство. Интенсивные процессы коммуникации, дифференциации
«своего» и «чужого», переоценки старых и выработки новых смыслов приводят к формированию новой культурной идентичности, и «Церковные истории» поздней античности отражают эти сложные процессы.
Работа выполнена при финансовой поддержке гранта Министерства образования и науки РФ в рамках реализации федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (мероприятие 1.2.1; Соглашение № 14.B37.21.0962), проект «Образы прошлого в историографических и политических дискурсах Западной Европы и России».
Список литературы
1. Trager, G.L., Hall E.T. Culture as Communication: A Model and Analysis // Explorations: Studies in Culture and Communication. 1954. Vol. 3. P. 137-149.
2. Аверинцев С.С. От берегов Босфора до берегов Евфрата: Литературное творчество сирийцев, коптов и ромеев в I тысячелетии н.э. // Аверинцев С.С. Другой Рим. СПб.: Амфора, 2005. 366 с.
3. Аверинцев С.С. Многоценная жемчужина. Пер. с сирийского и греческого. Киев: Дух и литера, 2004. 450 с.
4. Spengler O. Der Untergang des Abendlandes. Bd. II. Welthistorische Perspektiven. Munchen: Beck, 1922.
5. Тюленев В.М. Возникновение и развитие латинской христианской историографии в IV - начале V века: Автореф. дисс. ... д-ра ист. наук. СПб., 2004.
6. Тюленев В.М. Рождение латинской христианской историографии: С прил. пер. «Церковной истории» Руфина Аквилейского. СПб.: Изд-во О. Абыш-ко, 2005. 287 с.
7. Кривушин И.В. Ранневизантийская церковная историография. СПб.: Алетейя, 1998. 256 с.
8. Аверинцев С.С. Символика раннего средневековья (К постановке вопроса) // Семиотика и художественное творчество. М., 1977. С. 323-334.
9. Аверинцев С.С. На перекрестке литературных традиций (Византийская литература: истоки и творческие принципы) // Вопросы литературы. 1973. № 2. С. 150-183.
10. Уколова В.И. Мировоззренческая борьба в Западном Средиземноморье на рубеже античности и средневековья // Средиземноморье и Европа: исторические традиции и современные проблемы. М.: Наука, 1986. С. 9-25.
11. Brock S. From Ephrem to Romanos: Interactions between Syriac and Greek in Late Antiquity. Aldershot: Variorum, 1999.
12. Brock S.P. Aspects of Translation Technique in Antiquity // Syriac Perspectives on Late Antiquity. Variorum collected studies series. London, 1984. P. 69-87.
13. Brock S.P. From Antagonismus to Assimilation: Syriac Attitudes to Greek Learning // Syriac Perspectives on Late Antiquity. Variorum collected studies series. London, 1984. P. 17-34.
14. Brock S.P. Towards a History of Syriac Translation Technique. // Studies in Syriac Christianity: History, Literature and Theology. Variorum collected studies series. 1992. P. 1-14.
15. Thomson R.W. Armenian Literary Culture through the Eleventh Century // The Armenian People from Ancient to Modern Times / Ed. by R.G. Hovannisian. New York, 1997. Vol. 2. P. 199-235.
16. Thomson R.W. The Writing of History: The Development of the Armenian and Georgian Tradition // Il Caucaso: cerniera fra culture dal Mediterreneo alla Persia (secoli IV-XI). Spoleto: Centro Italiano di Studi sull’Alto Medioevo, 1996. P. 493-514.
17. Thomson R.W. The Armenian Adaptation of the Ecclesiastical History of Socrates Scholasticus. Leuven: Pecters Publishers, 2001. Pp. XXII, 254.
18. Cameron Av. The Mediterranean World in Late Antiquity A.D. 395-600. London-New-York: Routledge, 1993. 252 p.
19. Bloch H. Monte Cassino, Byzantium and the West in the Early Middle Ages // Dumbarton Oaks Papers. 1946. Vol. 3. Р. 163-224.
20. Brown P. The world of Late Antiquity. From Marcus Aurelius to Muhammad. London: Thames & Hudson, 1971. 216 p.
21. Collin R. Early Medieval Europe 300-1000. London: Macmillan, 1991. 453 p.
22. Randsborg K. The First Millennium A.D. in Europe and the Mediterranean. An Archaeological Essay. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. 239 p.
23. Byzantine East, Latin West. Art-historical studies in honour of Kurt Weitzmann / Ed. Chr. Moss, K. Kiefer. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1995. 697 p.
24. East and West: Modes of Communication: Proceedings of the First Plenary Conference at Merida. / Ed. by E. Chrysos and I. Wood. Leiden: Brill, 1999. 326 p.
25. Geanakoplos D.J. Byzantine East and Latin West: Two Worlds of Christendom in Middle Ages and Renaissance: Studies in Ecclesiastical and Cultural History. Oxford: Basil Blackwell, 1966. 206 p.
26. Matthews J.F. Hostages, philosophers, Pilgrims and the Diffusion of Ideas in the Late Roman Mediterranean and Near East // Tradition and Innovation in Late Antiquity / Ed. Cloves F.M. and Humphreys R.S. London, 1999. Р. 29-49.
27. Inglebert H. Interpretatio Christiana. Les mutations des saviors (cosmographie, geographie, ethnographie, histoire) dans l’Antiquite chretienne (30630 apres J.-C.). Paris: Inst. d’Etudes Augustiniennes, 2001. 636 р.
28. Пахсарьян Н.Т. К проблеме изучения литературных эпох: понятие рубежа, перехода и перелома // Литература в диалоге культур-2: Материалы Международной научной конференции. Ростов н/Д, 2004. С. 12-17.
29. Ващева И.Ю. Евсевий Кесарийский и проблема христианской хронологии // Вестник Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского. Сер. История. Вып. 1. Н. Новгород, 2002. С. 5-12.
30. Наместникова И.В. Межкультурная коммуникация как социальный феномен: Автореф. дисс. ... д-ра филос. наук. М., 2003.
«CHURCH HISTORIES» OF THE 4th-7th CENTURIES IN THE CONTEXT OF CROSS-CULTURAL COMMUNICATION RESEARCH
I.Yu. Vashcheva
We consider various aspects of cross-cultural communication research in modem historical works and some results of the studies in this area using the material of the Mediterranean oikumene of Late Antiquity. In the focus of the author’s attention are «Church Histories» of the 4th - 7th centuries, written in Greek, Latin, Syriac, Armenian and Coptic. «Church Histories» are regarded as a unique phenomenon reflecting complicated communicative processes in the Mediterranean region during that epoch.
Keywords: Late Antiquity, Church histories, cross-cultural communication, communicative space, identity formation.
