CC BY
7А.А. Фрезе
(СПбГУ)
Церковь Св. Михаила в Переяславле Русском и византийская архитектура IX -начала XIII века1
Церковь Св. Михаила в Переяславле Русском датируется 1089 г. на основании упоминания в Лаврентьевской летописи о ее освящении переяславским митрополитом Ефремом [14, с. 89]. Именно по его инициативе в 1080-е гг. в Переяславле была развернута широкая программа строительства.
Исследователи древнерусской архитектуры сошлись во мнении о византийском происхождении мастеров переяславского собора [11, 12, 17]. Густинская летопись [14, с. 277] и «Житие Феодосия Печерского» [18, с. 86], принадлежащее перу Нестора, монаха Пе-черского монастыря, где, кстати, и был пострижен и будущий митрополит, сохранили сведения о том, что Ефрем до своего поставления в митрополичий сан жил в одном из константинопольских монастырей и «тамо всякой красоте научився». Заняв переяславскую кафедру, он имел возможность пригласить византийских строителей.
П.А. Раппопорт [12, с. 30-39], а впоследствии и А.И. Комеч [9, с. 287; 11, с. 390], анализировавшие особенности Михайловского собора в контексте современной ему византийской архитектуры, пришли к мнению, что его план (рис. 1) во многом аналогичен плану константинопольской Гюль Джами.
Однако в последнее время были получены новые археологические данные о ряде византийских храмов, поэтому сейчас необходимо снова обратиться к рассмотрению характерных архитектурных черт переяславской церкви в их связи с византийским зодчеством. Кроме того, представляется, что анализ плана и реконструкция объемно-копозиционной структуры церкви Св. Михаила в Переяславле Русском может помочь в раскрытии логики развития не только византийской архитектуры в целом, но и пролить свет на важные тенденции в становлении собственно древнерусского зодчества. Этот памятник может стать одной из ключевых составляющих для решения следующих важных проблем в истории византийской архитектуры: вопроса о распространенности и специфике пятинефных храмов и вопроса о становлении и реализации композиций с ярко выраженным вертикальным развитием завершающих частей. Поэтому требуется не только поиск аналогов в архитектуре Константинополя, но и сравнительные сопоставления с первыми древнерусскими храмами.
Первые археологические исследования древнего храма были проведены экспедициями 1949 и 1952-1954 гг. под руководством М.К. Каргера [7, 8]. Вновь храм раскрыли Ю.С. Асеев, В.А. Харламов и М.И. Сикорский в 1975 г. [1]. Но только в 1979 г. В.М. Малевской и П.А. Раппопортом была осуществлена детальная публикация археологических данных, полученных экспедициями М.К. Каргера [12].
Храм Св. Михаила Архангела никак нельзя назвать традиционным для древнерусского зодчества. Мастерами был создан, по выражению М.К. Каргера, «беспрецедентный архи-
Научный руководитель — В.А. Булкин, кандидат искусствоведения, доцент кафедры истории русского искусства исторического факультета СПбГУ
тектурный образ» [цит. по: 12, с. 36]. Прежде всего, обращают на себя внимания четыре мощных квадратных подкупольных опоры. Размер их сторон был около 3 м при размере подкупольного квадрата, равнявшегося приблизительно 5,8 м [16, с. 32]. М.К. Каргер [8, с. 10], а вслед за ним и П.А. Раппопорт [16, с. 32-33] описывают храм как пятинефный, но его средние три нефа отделялись от боковых стенками, сообщаясь с последними только через тройные аркады на круглых либо граненых столбах в своих центральных ячейках. Кроме того, церковь имела только одну апсиду, малые нефы заканчивались прямыми стенами, причем восточная часть приобрела уступчатую в плане форму. В Михайловской церкви было три притвора, расположенных напротив центральных прясел северного, южного и западного фасадов. Кроме того, к северо-восточной стене основного объема примыкал бесстолпный придел. В северо-западном углу храма, скорее всего, размещалась лестничная башня. Остальные компартименты были пристроены позже, но еще относятся к домонгольскому времени.
Нельзя сказать, что поиск византийского образца для переяславской церкви увенчался успехом. П.А. Раппопорт отмечал, что массивные квадратные подкупольные столбы присутствуют уже в соборе Св. Софии в Фессалониках, а одна большая апсида и тройные арки между основным пространством и боковыми компартиментами — в Календер Джами [12, с. 36]. Но больше всего близких черт исследователи находили у Гюль Джами: массивные столбы, трибелоны, большая апсида [10, с. 11; 12, с. 37].
Русские историки архитектуры не знали о новой реконструкции первоначального облика Гюль Джами, о том, что получившийся план с массивными опорами был вторичен по отношению к исходному замыслу строителей византийского храма.
В своей монографии 2005 г. «Боковые компартименты в церквях средневизантийско-го периода» Л. Тайс [22] приводит достаточно серьезные аргументы в пользу того, что Гюль Джами прошла через два строительных периода византийского времени (рис. 2). По мнению исследовательницы, массивные столбы храм приобрел лишь на втором этапе, уже в палеологовское время: зодчие надстроили хоры над крайними нефами, бывшими изначально одноэтажными, и замуровали крайние угловые ячейки северного и южного центральных нефов. Так из пятинефной Гюль Джами стала трехнефной [22, S. 99-113]. Однако константинопольский памятник, датируемый сейчас XI в., в реконструкции его первоначального облика не утрачивает сходства с древнерусским храмом Св. Михаила. Только теперь это сходство основано не на формальном наборе архитектурных признаков, а на самом принципе организации внутреннего пространства.
Оба храма были выстроены в «пятинефном» варианте, в основе формирования интерьера — пространственный крест, при этом его рукава освобождены в пределах центральных нефов, последние отделены от боковых нефов-галерей трибелонами. Тройные аркады обеспечивают развитие движения по осям пространственного креста, а его своды образуют пирамидальную композицию. Сходное решение представляет соотношение боковых нефов и центральных — первые шире последних. В случае переяславского собора это можно объяснить тем, что именно над его боковыми нефами были выстроены хоры, которые, возможно, заходили и в угловые ячейки центральных нефов. Согласно же реконструкции Л. Тайс, Гюль Джами первоначально могла иметь хоры только в угловых ячейках центральных нефов [22, Tafel 87, Abb. 162, 163].
В этой связи интересно привести замечания А.И. Комеча относительно собора Св. Михаила в Переяславле. Исследователь считал, что «свободный пространственный крест говорит о сильнейшем влиянии пятинефных Софийских соборов середины XI в.», а
«близость центральному храму Киева была сознательным выбором заказчиков и зодчих». Но буквально через несколько строк А.И. Комеч пишет, что «общая композиция крестово-купольного ядра и галерей, соединяющихся через аркады, чрезвычайно напоминает Св. Софию в Фессалониках, что еще раз говорит о ее византийских корнях» [11, с. 391]. Действительно, можно согласиться с А.И. Комечем в том, что существует определенная генетическая связь между солунским и переяславским соборами. И ее опять же легче проиллюстрировать на примере Гюль Джами, выстроив, таким образом, некую последовательность в развитии византийской архитектуры. Ее план в том виде, в котором его реконструировала Л. Тайс, очень напоминает план собора Св. Софии в Фессалони-ках, вернее, его «осовремененный» вариант. Представляется возможным говорить о том, что константинопольский памятник развивает отношения, заложенные в солунском. И если бы не обнаруженная под османской облицовкой византийская кладка нижнего яруса, выполненная в смешанной технике и с использованием скрытого ряда плинфы, можно было бы даже задуматься о датировке Гюль Джами более ранним временем. В солунском соборе создается впечатление, что его мощные подкупольные опоры раздвигаются, чтобы дать место пространствам, которые становятся частями полноценных поперечных нефов и формируют узкие проходы по оси восток-запад, выходящие соответственно в северный и южный рукава креста и являющиеся зачатками дополнительных нефов основного ядра храма. В константинопольском памятнике нефы уже сформированы, но все еще остаются очень узкими. В Св. Софии Солунской боковые алтарные помещения располагались к востоку как от основного ядра храма, так и от галерей и были сильно обособленными, но все-таки доступ к ним осуществлялся через галереи. В Гюль Джами нефы хотя и завершаются собственными компартиментами, имеющими апсиду в восточной стене, но приделы, расположенные в галереях, доминируют над угловыми ячейками основного ядра храма, да и сами галереи существенно шире, чем боковые нефы. В обоих памятниках границы пространства галерей и основного объема отмечены аркадами, однако в Гюль Джами это уже классические для средневизантийского периода трибелоны, а в солунском соборе две двойных аркады, расположенные по сторонам от квадратного столба.
Таким образом, собор Св. Михаила в Переяславле можно поставить в эволюционный ряд византийских памятников: собора Св. Софии в Фессалониках, константинопольских храмов Гюль Джами и Календер Джами. Общим для них является стремление к ясно выявленному «свободному пространственному кресту», обеспечению возможности развития пространства по его основным осям при сохранении большого масштаба основного объема. Те же черты характерны и для трех древнерусских Софийских соборов. Представ-
Михаила, до 1089 г. Реконструкция плана первоначального храма по М.В. Малевской и П.А. Раппопорту (Малевская М.В., Раппопорт П.А. Церковь Михаила в Переяславле // Зограф. 1979. Т. 10. С. 31. Рис. 3)
ляется, тем не менее, что в последних эти приемы реализованы несколько иначе. И здесь надо сделать отсылку к полемике о применении термина «пятинефный» к византийским храмам и древнерусским соборам, заочно развернувшейся между Н.И. Бру-новым и А.И. Комечем, и связанной с этим вопросом проблеме различного подхода к композиционной, образной организации пространства на Руси и в Константинополе [2-5, 9, 10, 19-21].
Следует уточнить мнение А.И. Ко-меча о сознательной ориентации зодчих и ктиторов на собор Св. Софии в Киеве. Переяславский храм в своей организации пространства ближе к собственно византийским памятникам, чем к главному киевскому собору. Тем не менее существует древнерусский храм середины XI в., сравнение с которым переяславского храма будет плодотворным, — собор Св. Софии в Полоцке (рис. 3). И хотя все три древнерусских Софийских Kirchenbau. Wiesbaden, 2005. Abb. 162, 163) собора, выстроенных византийскими зодчими и их древнерусскими
помощниками, всегда рассматриваются историками архитектуры совокупно, как составляющие единой общерусской архитектурно-идеологической программы, последний из них — полоцкий — обладает особенными чертами, которые обеспечивали существенные отличия в его объемно-пространственной композиции.
Представляется возможным говорить о том, что типологическая структура переяславской церкви развивает принципы, появившиеся еще в полоцком соборе. Средний объем ее трех средних нефов еще более отгораживается от крайних боковых, вместо западных крестчатых столбов крайних боковых и западного поперечного нефа появляются г-образ-ные стенки. Таким образом, интерьерные перспективы для посетителя, находившегося в подкупольном квадрате переяславского храма, ограничивались только поперечной и продольной осями, формирующими четкое крестообразное центральное пространство, а для человека, смотревшего на подкупольный квадрат из-под тройных аркад, охватываемое взглядом пространство с обеих сторон сужалось массивными телами подкупольных опор. Полоцкие зодчие отказываются от апсидного завершения крайних нефов собора Св. Софии, переяславские — выстраивают восточную композицию только с одной широкой апсидой в центре, а чтобы обеспечить «живописность» восточного фасада и не нарушать архитектонические принципы, делают его уступчатым, что также было реализовано в Софии Полоцкой, но не настолько выражено.
Bau I
Рис. 2. Стамбул, Гюль Джами, XI в. Реконструкция
двух строительных этапов по Л. Тайс
(Theis L. Flankenräume im mittelbyzantinischen
Однако следует подчеркнуть, что ключевой характеристикой обоих храмов является положение подкупольного квадрата в самом центре общей объемно-пространственной композиции, для чего обе постройки были возведены в сложном варианте крестовокупольного храма с вимой. Сдвиг подкупольного квадрата к западу был призван еще более усилить доминанту главного купола. И здесь необходимо вспомнить о массивных опорах переяславского храма: не может ли их появление быть связано с желанием зодчих возвести какое-то особое по своим характеристикам купольное завершение? Отсюда и необходимость максимально придвинуть под-купольные опоры к простенкам, разделяющим средние и боковые малые нефы, и возникновение уступчатой композиции восточного фасада, а также трех притворов для обеспечения гармоничной ступенчатой конструкции внешнего облика. Может быть, поэтому и лестничная ячейка была «втянута» в основной объем храма.
Найденные аналогии между полоцким и переяславским соборами позволяют согласиться с предположением В.А. Булкина о том, что «формирование центрической ступен-чатообразной композиции началось в Полоцке еще в середине XI в.» [6, с. 97]. Эволюция архитектурных решений, берущих свое начало в главном храме Полоцкой земли, привела, как известно, к появлению первого башнеобразного храма Киевской Руси — Спасо-Преображенского собора Евфросиньевского монастыря, датируемого первой третью -серединой XII в., и полоцкого же памятника — Большого собора Бельчицкого монастыря (первая треть XII в.), чья композиция впоследствии послужила основой для формирования объемно-пространственного решения башнеобразных храмов Смоленска.
Таким образом, можно пересмотреть и мнение П.А. Раппопорта о том, что «в тех ... случаях, когда вновь приезжавшие византийские мастера возводили здания, не отвечавшие сложившейся киевской традиции (например, церковь Михаила в Переяславле, собор Кловского монастыря), эти памятники уже не оказывали существенного влияния на дальнейшее развитие русского зодчества» [17, с. 191]. Переяславский собор выглядит смелым экспериментом греческих зодчих, в котором византийская архитектурная традиция, выразившаяся в главном принципе формирования основного пространства, была совмещена с древнерусской, только начавшей складываться. Византийские зодчие смогли уловить логику дальнейшего развития древнерусской архитектуры — стремление к созданию храма с ярко выраженной вертикальной доминантой, подчиняющей себе все элементы архитектурного организма.
Таким образом, переяславский собор представляет собой исключительно важный памятник для исследования вопроса о принципах работы приглашенных извне зодчих в условиях уже начавшей формироваться местной архитектурной традиции, и в более общем плане — проблемы архитектурных влияний и заимствований. В заключение следует еще раз подчеркнуть, что на данный момент, при накопленных за последнее время археологических данных, назрела необходимость снова обратиться к этому вопросу [13].
Рис. 3. Полоцк. Собор Св. Софии, середина XI в. Реконструкция плана В.А. Булкина по результатам археологических работ 1975-1980 гг. (из архива В.А. Булкина)
Литература
1. Асеев Ю.С., Харламов В.А., Сикорский М.И. Исследование Михайловского собора в Переяславе-Хмель-ницком // Славяне и Русь (на материалах восточнославянских племен и Древней Руси): сб. науч. трудов. - Киев: Наукова думка, 1979. - С. 122-137.
2. Брунов Н.И. Архитектура Константинополя X-XII вв. // Византийский временник. - М.: Изд-во АН СССР, 1949. - Т. 2. - С. 150-214.
3. Брунов Н.И. Архитектура Византии // Всеобщая история архитектуры / под ред. Ю.С. Яралова. - М.; Л.: Стройиздат, 1966. - Т. 3: Средние века. - С. 77-143.
4. Брунов Н.И. К вопросу о средневизантийской архитектуре Константинополя // Византийский временник. - М.: Наука, 1968. - Т. 28. - С. 159-191.
5. Брунов Н.И. Очерки по истории архитектуры. - М.: Центрполиграф, 2003. - Т. 2. - 540 с.
6. Булкин В.А. Софийский собор и полоцкое зодчество домонгольского периода // ЕОФ1А: сб. статей по искусству Византии и Древней Руси в честь А.И. Комеча. - М.: Северный паломник, 2006. - С. 89-100.
7. Каргер М.К. Памятники переяславского зодчества XI-XII вв. в свете археологических исследований // Советская археология. - М.: Изд-во АН СССР, 1951. - Вып. 15. - С. 44-63.
8. Каргер М.К. Раскопки в Переяславле Хмельницком в 1952-1953 гг. // Советская археология. - М.: Изд-во АН СССР, 1954. - Вып. 20. - С. 5-30.
9. Комеч А.И. Древнерусское зодчество конца X - начала XII в.: Византийское наследие и становление самостоятельной традиции. - М.: Наука, 1987. - 318 с.
10. Комеч А.И. Пятинефные церкви в византийской и древнерусской архитектуре // Византийский мир: искусство Константинополя и национальные традиции: к 2000-летию христианства: сб. статей памяти О.И. По-добедовой (1912-1999). - М.: Северный паломник, 2005. - С. 7-12.
11. Комеч А.И. Архитектура конца X - середины XI века // История русского искусства. - М.: Северный паломник, 2007. - Т. 1: Искусство Киевской Руси. IX - первая четверть XII века.- С. 112-177.
12. Маленковская М.В., Раппопорт П.А. Церковь Михаила в Переяславле // Зограф. - Белград, 1979. - № 10. -С. 30-39.
13. Мальцева С.В. Балканские влияния или параллели в древнерусской архитектуре ? // Актуальные проблемы теории и истории искусства: сб. науч. статей. - Вып. 2. - СПб.: НП-Принт, 2012. - С. 137-144.
14. Полное собрание русских летописей. - СПб.: Тип. Э. Праца, 1843. - Т. II. - 379 с.
15. Полное собрание русских летописей. - СПб.: Тип. Э. Праца, 1846. - Т. I. - 271 с.
16. Раппопорт П.А. Русская архитектура X-XIII вв. Каталог памятников. - Л.: Наука, 1982. - 136 с.
17. Раппопорт П.А. О роли византийского влияния в развитии древнерусской архитектуры // Византийский временник. - М.: Наука, 1984. - Т. 45. - С. 185-191.
18. Успенский сборник XII-XIII вв. - М.: Наука, 1971. - 770 с.
19. Brunov N. Die fünfschiftige Kreuzkuppelkirche in der byzantinischen Baukunst // Byzantinische Zeitschrift. -1927. - Bd. 27. - S. 63-98.
20. Brunov N. L'église à croix inscrite à cinq nefs dans l'architecture byzantine // Echos d'Orient. 1927. - T. 30. -P. 3-23.
21. Brunow N. Zum problem des Kreuzkuppelsystems // Jahrbuch der Österreichischen Byzantinischen Gesellschaft. - 1967. - Bd. 16. - S. 245-261.
22. Theis L. Flankenräume im mittelbyzantinischen Kirchenbau. - Wiesbaden: Reichert Verlag, 2005. - 216 S.
