CC BY
393
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ КАК КОМПЛЕКС БЕЗОПАСНОСТИ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Иномжон БОБОКУЛОВ
доктор юридических наук, доцент Университета мировой экономики и дипломатии (Ташкент, Узбекистан)
Введение
Центральную Азию исследователи видят в трех ипостасях:
1) как географический регион;
2) как политическое единство; и
3) как цивилизационное пространство.
В соответствии с этим и границы ее в каждом отдельном случае воспринимаются по-разному. В первом случае «естественные границы»: горы, реки, степь и моря; во втором — государственные границы новых политических единиц; и в третьем — пределы региона определяются культурной и/или этнолингвистической общностью народов — цивилизационными факторами1.
Наиболее распространенным, можно сказать, доминирующим в литературе и внешнеполитической практике подходом к определению региона остается политический: под «Центральной Азией» понимается территория пяти бывших союзных республик, относящихся к региону «Средняя Азия и Казахстан». Именно в этом качестве регион стал обособленным объектом
1 Наряду с геополитическими цивилизацион-ные факторы составили основу концепции «Большой Центральной Азии» (см.: Starr F.S. A «Greater Central Asia Partnership» for Afghanistan and Its Neighbors // Silk Road Paper, Washington, D.C., March 2005; Idem. In Defense of Greater Central Asia // Policy Paper, Washington, D.C., September 2008).
исследований2 и неотъемлемой частью внешнеполитической стратегии ведущих членов международного сообщества3.
2 См.: Central Asia and the Caucasus after the Soviet Union: Domestic and International Dynamics / Ed. by M. Mesbahi. Florida: University Press of Florida, 1994; Central Asia in Transition: Dilemmas of Political and Economic Development / Ed. by Boris Rumer. New York, London: M.E. Sharpe, 1996; Касенов У.Т. Безопасность Центральной Азии: глобальные, региональные и национальные проблемы. Алматы: Университет «Кайнар», 1998; Roy O. The New Central Asia: The Creation of Nations. New York: New York University Press, 2000; Central Asian Security: The New International Context / Ed. by R. Allison, L. Jon-son. London, Washington, D.C.: Royal Institute of International Affairs, Brookings Institution Press, 2001; Necati P. Boundary Issues in Central Asia. New York: Transnational Publishers, 2002; Алимов P.M. Центральная Азия: общность интересов. Т.: «Шарк», 2005; Казанцев А.А. «Большая игра» с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия. М.: МГИМО-Университет, 2008; и др.
3 Принята центральноазиатская стратегия
ЕС: «Европейский союз и Центральная Азия: стратегия нового партнерства» (2007). В Стратегии на-
циональной безопасности США (2006) введен раздел по Южной и Центральной Азии и учреждена должность помощника государственного секретаря по этим регионам. Во внешнеполитической концепции и Стратегии национальной безопасности Российской Федерации сотрудничество с государствами Центральной Азии выделяется в качестве приоритета. Более того, такие организации и государства, как ЕС, НАТО, США, Франция и др., учредили институт координатора по Центральной Азии.
Однако в контексте анализа динамики региональной безопасности трехмерное измерение Центральной Азии оказывается несостоятельным. Наиболее приемлемым критерием для определения регионности в данном случае выступает безопасность или проблемы безопасности. Они лежат в основе идеи региональных комплексов безопасности (РКБ), определяемых как «регионы, рассматриваемые через призму безопасности»4.
4 Buzan В., Wœver O. Regions and Powers. The
РКБ представляет собой «очень специфичный, определяемый функционально тип региона, который не всегда может совпадать с наиболее общепринятым пониманием региона»5. Итак, функциональное определение региона позволяет нам квалифицировать Центральную Азию также и в качестве регионального комплекса безопасности.
Structure of International Security. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 43—44. 5 Ibid. P. 48.
Основные положения теории региональных комплексов безопасности
Идея РКБ принадлежит английскому ученому Барри Бюзану6. Однако ее дальнейшее развитие непосредственно связано с именем Оле Вивера и с Копенгагенской школой международных отношений. Поэтому теорию региональных комплексов безопасности (ТРКБ) рассматривают как «часть коллективного теоретического подхода Копенгагенской школы к безопасности»7. Благодаря структурированности, разработанности критериев, моделей и видов региональных комплексов теория Бюзана — Вивера признается наиболее эффективным инструментом анализа динамики безопасности на региональном уровне.
Первоначально (1983 г.) РКБ был определен «как группа государств, чьи основные проблемы безопасности настолько тесно связаны, что национальную безопасность каждой из них нельзя разумно рассматривать по отдельности»8. Такое определение РКБ разрабатывалось главным образом применительно к динамике политического и военного секторов безопасности9, в которых доминирует государство.
Однако в свете расширения круга участников и сфер безопасности, а также снижения значимости государственно-ориентированного подхода к безопасности вышеуказанное определение было пересмотрено. Позже (2003 г.) оно было изложено в следующей редакции: «РКБ — это совокупность акторов, чьи основные процессы секьюритизации и десекьюритизации или оба процесса настолько тесно связаны, что их проблемы безопасности не могут быть разумно проанализированы или разрешены по отдельности»10.
6 Cm.: Buzan B. People, States and Fear: The National Security Problem in International Relations. Hemel Hempstead: Harvester Wheatsheaf, 1983; Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. Second Edition. Colorado: Lynne Rienner Publishers Boulder, 1991.
7 Buzan B., W&ver O. Op. cit. P. xvii.
8 Buzan B. Op. cit. P. 106.
9 Cm.: Buzan B., W&ver O. Op. cit. P. xvi
10 Buzan B., W&ver O., De Wilde J. Security. A New Framework for Analysis. London: Lynne Rienner Publishers Boulder, 1998. P. 201; Buzan B., W&ver O. Op. cit. P. 44.
Если в первом случае констатируется лишь объективное положение вещей, то есть «взаимосвязанность проблем безопасности» акторов, то во втором наряду с объективной стороной подчеркивается и субъективная сторона РКБ — необходимость вести совместную (в определенной степени вынужденную) политику в сфере безопасности. Однако эта необходимость, то есть субъективная сторона, в свою очередь, вытекает из объективной природы РКБ.
ТРКБ основывается на материалистическом и конструктивистском подходах. С точки зрения материализма базисом выступают идеи территориальности и баланса сил, что отражает акцент на анархической природе международных отношений. В этом смысле она близка к неореализму и перенимает его основные парадигмы. В основе конструктивистского подхода лежит концепция «секьюритизации». Будучи краеугольным элементом ТРКБ, она сосредотачивает внимание на политических процессах, в рамках которых «конструируются проблемы безопасности»11.
Итак, секьюритизация — это дискурсивный процесс, в результате которого определенная социальная проблема признается политическим сообществом в качестве угрозы существованию и обеспечивается «очищение» безопасности от рутинной политики12. Она исключает из поля зрения объективную природу угроз, а безопасность рассматривает как продукт межсубъектной деятельности. Поэтому в качестве главной задачи процесса секьюритизации определяется не оценка неких объективных угроз, которые «реально» представляют опасность в отношении какого-либо объекта безопасности, а формирование общего согласия акторов относительно того, что следует рассматривать как угрозу. В этом смысле под безопасностью подразумевается то, «что создают/производят акторы»13. Но самое главное заключается в том, что этот процесс, отделяя «действенные» угрозы от существующих социальных (межгосударственных) проблем, тем самим устанавливает границы РКБ. Эти границы, в свою очередь, определяют автономность РКБ от других комплексов безопасности.
Безопасность предполагает «твердую территориальность»14, то есть ее концептуализация осуществляется в (материальном) пространстве, очерченном границами региона, где логика территориальности выступает ее фундаментальным свойством. Состояние безопасности и/или небезопасности в этом пространстве определяется уровнем физического взаимодействия акторов — главным образом государств региона. Хотя такая немаловажная тенденция современных международных отношений, как трансграничность, внесла существенные изменения в понимание безопасности и угроз, однако фактор сопредельных государств в политике безопасности государств определенного региона остается ее неотъемлемым элементом.
Тем не менее в контексте межгосударственных отношений проявляется двойственная природа фактора расстояния (близости или удаленности). С одной стороны, географическое местоположение (близость) государств создает «благоприятные возможности для взаимодействия друг с другом»15, способствует развитию тесных торгово-экономических, культурных связей и формированию основ регионализма. Но, с другой стороны, этот же фактор может способствовать конфликту. История межгосударственных, меж-
11 Buzan B., Waver O. Op. cit. P. 4.
12 Cm.: Ibid. P. xvi.
13 Ibid. P. 48.
14 Ibid. P. 29.
15 Starr H. Territory, Proximity, and Spatiality: The Geography of International Conflict // International Studies Review, 2005, Vol. 7. P. 397.
этнических и межконфессиональных конфликтов во многом свидетельствует, что конфликты, как правило, возникают между государствами, этническими и религиозными группами, расположенными в одном географическом пространстве.
В рамках ТРКБ это явление объясняется моделью дружественности и враждебности, рассматривающихся в качестве «обособленных факторов в проблематике безопаснос-ти»16. Эта модель способствует восприятию ясной картины межгосударственных отношений и характера безопасности и/или небезопасности в регионе. Качественными показателями дружественности выступают наличие дружественных отношений между государствами, надежда на защиту и поддержу со стороны других государств; враждебности — подозрительность и боязнь в их взаимных отношениях.
Любой региональный комплекс безопасности представляет собой «подструктуру международной системы»17, то есть существующим/сопредельным РКБ свойственен некий уровень взаимозависимости. Глобальный и региональный уровни безопасности соединяются между собой посредством механизма «проникновения», так как логика баланса сил заставляет региональных соперников постоянно находиться в поиске внешних союзников. Тем самым РКБ сопрягается с уровнем глобальной системы.
В свою очередь, «проникновение» может перерасти в «покрытие», означающее доминирование интересов великих держав над интересами государств региона. Худший сценарий для регионального комплекса безопасности — это фактическое прекращение существующих взаимных отношений государств региона в сфере безопасности. Подобная тенденция усиливается под влиянием таких факторов, как региональное соперничество/противостояние, слабый уровень секьюритизации, отсутствие организационно-правовых основ регулирования общих (региональных) проблем, долгосрочное иностранное военное присутствие и др.
Центральная Азия — комплекс безопасности?
В квалификации статуса РКБ Центральной Азии мнения исследователей определенно расходятся.
Разработчики ТРКБ, в частности, определяют Центральную Азию «как слабый суб-комплекс»18. По их мнению, Центральная Азия представляет собой регион как слабых государств, так и слабых держав. К тому же доминирующая роль в формировании структуры и содержании региональной безопасности принадлежит внерегиональной державе — России. Следовательно, динамика региональной безопасности и процесс секьюритиза-ции многочисленных проблем безопасности имеют слабый уровень19.
Динамика безопасности в Центральной Азии, действительно, развивалась как неотъемлемая часть процесса секьюритизации постсоветского пространства. Институци-онализация межгосударственных отношений и функционирование отдельных РКБ на этом пространстве определялись формулой «субкомплекс+Россия»20. Однако такое по-
16 Buzan B. Op. cit. P. 190.
17 Buzan B., W&ver O. Op. cit. P. 48.
18 Cm.: Ibid. P. 423.
19 Cm.: Ibid. P. 423—424.
20 Ibid. P. 397.
ложение, на наш взгляд, обусловлено объективными причинами. Это, во-первых, необходимость заполнить вакуум безопасности, возникший в результате крушения единой системы обороны и безопасности в лице Советского Союза, и, во-вторых, объективные трудности формирования национальных (внутригосударственных) основ РКБ.
Фактор сильных и слабых государств в регионе может служить еще одним подтверждением рассматриваемого тезиса. Следует заметить, что данное обстоятельство также обусловлено новым — суверенным — статусом государств региона. В рамках ТРКБ критерием оценки государств как «сильных» и «слабых» выступает не их военная или экономическая мощь, а «уровень социально-политической сплоченности между гражданским обществом и институтами власти»21. Государства со слабыми государственными и общественными институтами, в свою очередь, могут быть уязвимыми для внешних угроз и проникновения внешних держав.
Тем не менее исследователи не могут не замечать и такие факторы, как укрепление новых независимых государств (ННГ) Центральной Азии, постепенное осознание общности их интересов, проблем и вызовов в сфере безопасности, усиление геополитического соперничества, иностранное военно-политическое присутствие в регионе и в Афганистане. Это привело к трансформации взглядов на статус центральноазиатского РКБ. Выявилась следующая картина.
1. Центральная Азия есть часть более крупного комплекса безопасности. В свете усиления влияния Китая в регионе сторонники этого тезиса считают вероятным тяготение Центральной Азии к азиатскому суперкомплексу22.
2. Биполярный подход, согласно которому Центральная Азия относится к РКБ, состоящему из двух равных по статусу комплексов безопасности. При таком видении обособленная природа центральноазиатского РКБ сама по себе еще не подвергается сомнению. Однако ряд обстоятельств заставляет рассматривать два РКБ, ранее считавшихся самостоятельными, как единое целое. В частности, по мнению отдельных исследователей, трансформация роли Афганистана в качестве главного узла РКБ Южной и Центральной Азии способствует слиянию двух региональных комплексов безопасности — Центральной и Южной Азии23, и таким образом утверждается единство РКБ Центральной Евразии24.
Тем не менее Центральная Азия представляет собой полноценный и самостоятельный региональный комплекс безопасности. Этого тезиса придерживается все возрастающее количество исследователей, в том числе и автор настоящей статьи25.
Обособленность РКБ Центральной Азии прежде всего вытекает из общности географии и истории народов/государств региона, прочности моделей дружественности и
21 Buzan B., Waver O., De Wilde J. Op. cit. P. 46.
22 См.: Лукин А.П. Теория комплексов региональной безопасности и Восточная Азия // Ойкумена, 2011, № 2. С. 18.
23 См.: Приего А. Пакистан между региональными комплексами безопасности Центральной и Южной Азии [http://www.ca-c.org/journal/2008-06-rus/06.shtml].
24 См.: Эйвазов Дж. Центральная Евразия сквозь призму безопасности: региональная система или подсистема? // Кавказ и глобализация, 2011, Том 5, Вып. 1—2.
25 См.: Толипов Ф.Ф. Большая стратегия Узбекистана в контексте геополитической и идеологической трансформации Центральной Азии. Т.: Фан, 2005. С. 46; Central Asian Security: The New International Context; Tadjbakhsh Sh. Central Asia and Afghanistan: Insulation on the Silk Road, Between Eurasia and the Heart of Asia // PRIO Paper. Oslo: PRIO, 2012 [http://www.prio.no/Research-and-Publications/Publication/ ?oid=3287917].
враждебности, конфликта и сотрудничества. Динамика безопасности в рамках централь-ноазиатского РКБ усиливается на фоне соперничества глобальных держав, которое является продолжением геополитики и внешних альянсов, формируемых главным образом стратегическими и экономическими интересами РФ и КНР, с одной стороны, и США — с другой. Афганистан выступает в качестве изолятора между тремя РКБ — Персидского залива, Центральной и Южной Азии26.
Внутрирегиональные процессы и, следовательно, регионализм с момента обретения независимости государств региона служили основой становления и развития секьюрити-зации и институционализации безопасности в Центральной Азии. Хотя действующие региональные институты безопасности и создавались при непосредственном участии глобальных держав, однако определяющими в этом процессе выступили региональные предпосылки. Региональные организации, такие как ШОС и ОДКБ, по сути, являются «цент-ральноазиатскими проектами»: они учреждались с целью решения в первую очередь проблем безопасности Центрально-Азиатского региона.
В частности, события на юге Кыргызстана, известные как «баткенские»27, в конце 1990-х годов сыграли роль катализатора дальнейшего развития организационно-правовой основы сотрудничества в рамках «Шанхайской пятерки»28 (следует отметить, что еще в 1998 году ее участники заявляли о ее открытости и о том, что «приветствуют подключение к этому процессу всех заинтересованных государств региона [т.е. Центральной Азии. — И.Б.]»29). Эти события запустили механизм активизации руководителей правоохранительных органов и специальных служб стран «Шанхайской пятерки»; были предложены дальнейшие действия по совместной борьбе с вызовами их безопасности; в целях координации деятельности правоохранительных органов и специальных служб создана «Биш-кекская группа» и т.п.
Секьюритизация непосредственно проявилась в деятельности ШОС. Государства — члены Шанхайской организации сотрудничества объединились вокруг борьбы против «трех зол» — терроризма, экстремизма и сепаратизма, определяя их, согласно терминологии ТРКБ, в качестве угрозы существованию. Примечательно, что Конвенция о борьбе с терроризмом, экстремизмом и сепаратизмом — базовое соглашение ШОС — была принята вместе с Декларацией о создании ШОС 15 июня 2001 года в Шанхае на учредительной сессии Организации. Проявления терроризма и экстремизма в Центральной Азии в конце 1990-х годов в их совокупности можно сравнивать с косовскими событиями, заставившими пересмотреть и переоценить роль и место европейских институтов безопасности.
26 См.: Tadjbakhsh Sh. Op. cit. P. 4—5.
27 Требования террористов во время «баткеиских событий» 1999 года о предоставлении им транзитного коридора для совершения противоправных действий против конституционного строя и территориальной целостности Узбекистана представляли собой лишь прикрытие. На самом деле шла борьба за контроль над наркотрассой Ош — Хорог и узловой точкой Сары-Таш, на стыке Китая, Таджикистана и Кыргызстана (см.: Ботобеков У. Ситуация в Ферганской долине: религиозный экстремизм, оборот наркотиков. В кн.: Многомерные границы Центральной Азии / Под ред. М.Б. Олкотт, А. Малашенко. М.: Московский центр Карнеги. Гендальф, 2000. С. 52).
28 Примечательно, что в ходе «баткенских событий» наблюдалось усиление вовлеченности Китая в этот процесс. КНР организовала доставку необходимого военного имущества для кыргызских вооруженных сил специальными рейсами военно-транспортной авиации и оказала безвозмездную помощь пограничникам Баткенской области (см.: Молдалиев O.A. Современные вызовы безопасности Кыргызстана и Центральной Азии. Бишкек, 2001. С. 30—31).
29 Совместное заявление участников Алматинской встречи, 3 июля 1998 года.
РКБ, в отличие от системы региональной безопасности, является объективным явлением. Последняя является производным от регионального комплекса безопасности. Дело в том, что система региональной безопасности, характеризуемая нами как «внутреннее устройство и способ организации межгосударственных отношений по поддержанию регионального мира и стабильности»30, представляет собой продукт межсубъектной деятельности, то есть активной деятельности государств региона. В основе такой деятельности лежит общность и взаимообусловленность безопасности в определенном регионе, которые предопределяют необходимость совместной политики, координации сил и средств ее достижения. Иными словами, эти факторы определяют динамику региональной безопасности.
Итак, РКБ существует ipso facto, то есть в силу самого факта. Основу его функционирования составляют проблемы безопасности. Посредством секьюритизации, а именно активного взаимодействия государств региона, определенная проблема безопасности признается ими в качестве угрозы национальной/региональной безопасности. Соответственно, проблемы безопасности, присущие РКБ Центральной Азии, определенно отличаются от проблем безопасности, свойственных РКБ Южной Азии, Кавказа и Персидского залива.
Именно специфические проблемы безопасности определяют подлинные границы! РКБ и содержание динамики региональной безопасности. Важное свойство этих проблем, подчеркивающее их объективный характер, заключается в том, что они существуют независимо от воли субъектов. Поэтому отсутствие надлежащего межгосударственного сотрудничества в противодействии общим угрозам, характерное сегодня для РКБ Центральной Азии, само по себе, на наш взгляд, еще не может служить препятствующим фактором в определении объективной автономности РКБ.
В академических целях существующие проблемы безопасности Центральной Азии делим на внутренние (региональные) и внешние. К внутренним относятся такие проблемы безопасности, как незавершенность международно-правового оформления государственных границ в Центральной Азии; рост трансграничных угроз (религиозный экстремизм, терроризм, нелегальная трудовая миграция и др.); неразвитость институтов гражданского общества и конституционализма в отдельных странах региона; отсутствие эффективных двусторонних и многосторонних (региональных) механизмов урегулирования трансграничных проблем и др.
Внешние предпосылки могут иметь как глобальное (например, события 11 сентября 2001 г.), так и региональное происхождение и/или быть обусловлены фактором соседства. Внутриполитическая нестабильность в Афганистане, формирование вокруг региона «пояса нестабильности» (Афганистан — ТПФУ31 — Кашмир — СУАР32), перспективы дальнейшего иностранного военного присутствия в Афганистане и др. могут быть отнесены к внешним предпосылкам РКБ в Центральной Азии. Следовательно, процессы, происходящие в Афганистане, ТПФУ, СУАР и Кашмире имеют непосредственное отношение к Центрально-Азиатскому региону и также определяют границы РКБ данного региона.
30 Бобокулов И.И. Международно-правовые аспекты региональной безопасности: вопросы теории и практики. Т.: Университет мировой экономики и дипломатии, 2010. С. 34.
31 Территория племен федерального управления — специфичный административный район Пакистана на границе с Афганистаном, населенный этническими пуштунами.
32 Синьзцян-Уйгурский автономный район Китайской Народной Республики.
Афганистан — «главный нерв Центральной Азии»33
Географически определяемые границы РКБ являются «зонами слабого взаимодействия», и государство, занимающее эту зону, называют изолятором34. В отличие от традиционного государства-буфера государство-изолятор находится не в центре сильной модели секьюритизации, а на краю, где происходит соприкосновение двух РКБ35.
С момента обретения политической независимости народами Центральной Азии ситуация в Афганистане выступает в роли внешнего системообразующего элемента их безопасности. Данный факт обусловлен рядом обстоятельств, из которых базовыми являются географическая близость, наличие общих границ, общность истории и цивилизации народов Центральной Азии и Афганистана. Будучи фундаментальными основами взаимодействия государств, эти факторы предопределяют единство судеб этих стран и народов.
Другим немаловажным фактором являются современные вызовы и угрозы государствам Центральной Азии, происхождение которых в той или иной степени связано со сложной ситуацией в Афганистане. Эти обстоятельства заметно влияют на структуру и содержание политики безопасности соседних с ним государств. Следовательно, они лежат в основе региональных и национальных усилий, направленных на создание «пояса безопасности», на формирование институционально-правовых основ противодействия современным угрозам в Центральной Азии36.
Наряду с этим в условиях глобализации и роста экономической взаимозависимости государств также обнаруживается «мирный потенциал» Афганистана, который может существенным образом способствовать достижению стабильности и росту национальных экономик государств Центральной Азии. Страна обладает реальными возможностями, для того чтобы стать важным звеном в развитии альтернативных транспортных коридоров, энергетической системы, региональной торговли и диверсификации транзита цент-ральноазиатских углеводородных ресурсов на мировой рынок. Иными словами, Афганистан является не только и не столько фактором нестабильности, но и реальным претендентом на роль важного компонента «материальной основы» долгосрочной стабильности в регионе. В этом заключается взаимность интересов безопасности государств Центральной Азии и Афганистана.
Мир в Афганистане, являющийся основой как внутриполитической, так и региональной стабильности в Центральной Азии, может быть достигнут с помощью непосредственного вовлечения этой страны в региональное сотрудничество. Анализ уровня вовлечения Афганистана в региональные дела обнаруживает, что, выступая в роли системообразующего элемента, он сам в то же время остается вне этой системы: участие Афганиста-
33 Коргун В. Афганистан — главный нерв Центральной Азии [http://www.centrasia.Ru/newsA.php4?st= 1087426800].
34 См.: Buzan В., Wœver O. Op. cit. P. 41.
35 См.: Ibid. P. 41.
36 По большому счету, предназначение формирующейся системы безопасности в регионе состояло, прежде всего, в противодействии современным вызовам, которые во многом обусловлены фактором Афганистана. Среди предпосылок заключения Договора о коллективной безопасности СНГ (1992) в Ташкенте и его превращения в Организацию договора о коллективной безопасности (2003), создания Контактной группы «6+2» (1997), Контактной группы ШОС — Афганистан (2005), а также принятия антинаркотической стратегии ШОС (2012) внутриполитическая нестабильность в Афганистане занимала ключевое место.
на в основных региональных организациях (ШОС, ОДКБ, ЕврАзЭС) носит номинальный характер; он не представлен во многих региональных форумах, в частности 6+1 (Япония — Центральная Азия), «Тройка ЕС + Центральная Азия», и в проектах по энергетике, транспорту и торговле. Представляется, что такое положение вещей объективно не отвечает интересам государств региона и делает их усилия по обеспечению безопасности в регионе малопродуктивными.
Перспективы развития РКБ Центральной Азии
Под влиянием определенных факторов РКБ может подвергаться трансформации. Существуют три возможных варианта его развития:
1) сохранение статус-кво, то есть отсутствие серьезных изменений в основе структуры;
2) внутренняя трансформация — в рамках существующих границ происходят структурные изменения: изменение в анархической структуре (в случае региональной интеграции); полярности (дезинтеграция, слияние, неравномерный уровень развития); модели дружественности/враждебности;
3) внешняя трансформация — изменение границ РКБ, то есть его расширение или сжатие, что, в свою очередь, приводит к изменению состава акторов РКБ37.
Говоря о перспективах РКБ Центральной Азии, можно выделить две тенденции его трансформации — внутреннюю и внешнюю.
Характерная черта внутренней трансформации регионального комплекса безопасности, которая определяется границами пяти новых независимых государств, заключается в ее нестабильности. Представляется, что взлеты и падения являются естественным явлением во взаимных отношениях ННГ в формировании основ региональной безопасности. Это проявляется прежде всего в учреждении дублирующих друг друга институтов, их слиянии (в частности, ОЦАС и ЕврАзЭС), в образовании новых специализированных межгосударственных объединений на базе существующих (например, ОДКБ и ЕврАзЭС на базе СНГ или ШОС — на базе «шанхайской пятерки»), в наличии конфликтующих интересов (в международно-правовом оформлении государственных границ, управлении трансграничными водными ресурсами и др.) и т.д.
Внутренняя трансформация не привела к изменению анархической структуры РКБ Центральной Азии. Хотя меры, предпринимаемые государствами региона, направлены на развитие регионального сотрудничества (чем подтверждается отсутствие дезинтегра-ционных процессов), тем не менее говорить о региональной интеграции, то есть о качественно новом этапе трансформации центральноазиатского комплекса безопасности преждевременно.
В этом контексте определенно можно говорить об установлении основ сообщества безопасности, характеризуемого как модель взаимозависимости безопасности, в рамках которой участники не ожидают и не готовятся к применению силы во взаимных отноше-
37 См.: Выгап В., О. Op. «1 Р. 53.
ниях38. Как правило, государства, составляющие такое сообщество, являются носителями общих базовых ценностей, и уровень их интегрированности должен свидетельствовать о понимании того, что только мирное развитие является залогом долгосрочной стабильности в регионе.
Что касается внешней трансформации, то отсутствие «дорожной карты» в урегулировании межафганского конфликта, активное вовлечение сопредельных с Афганистаном государств в его внутренние дела превращает его из государства-изолятора в связующий элемент двух РКБ — Центральной и Южной Азии. Иными словами, происходит изменение/расширение границ РКБ. С появлением ШОС и началом антитеррористической кампании в Афганистане в регионе усиливается влияние Китая и США на Центральную Азию. Однако существующее положение вещей не позволяет говорить о формировании нового РКБ на базе Центральной и Южной Азии. Имеется достаточно много факторов, препятствующих этому.
38 Подробнее о сообществе безопасности см.: Political Community and the North Atlantic Area / Ed. by K.W. Deutsch. Princeton: Princeton University Press, 1957; Security Communities / Ed. by E. Adler, M. Barnett. Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
