CC BY
24
www.hjournal.ru
Journal of Institutional Studies, 2021, 13(2): 68-81 DOI: 10.17835/2076-6297.2021.13.2.068-081
ЦЕНОВЫЕ КРИЗИСЫ НЭПА: ПРОБЛЕМА ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОГО УСТРОЙСТВА ОБЩЕСТВА ИЛИ ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ НЕВОЗМОЖНОСТЬ СОЦИАЛИЗМА?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ КОВАЛЁВ,
Белорусский национальный технический университет,
г. Минск, Беларусь, e-mail: kavaliou.aliaksandr@gmail.com
Цитирование: Ковалёв, А.В. (2021). Ценовые кризисы НЭПа: проблема институционального устройства общества или принципиальная невозможность социализма? // Journal of Institutional Studies 13(2): 68-81. DOI: 10.17835/2076-6297.2021.13.2.068-081
В статье проанализировано воздействие институциональных факторов на экономическую систему периода НЭПа. Первая группа факторов связана с социальным устройством деревни. Специфика осуществления сельскохозяйственной деятельности (длительный производственный период, разрозненность движения финансовых потоков, отсутствие возможности сельскохозяйственного труда в течение продолжительного зимнего сезона) обусловила потенциальную возможность локализации деревенского рынка в случае повышения цен на продукцию промышленности. Это неоднократно приводило к кризису сбыта промышленных товаров и нехватки продовольствия в городах. Вторая группа факторов касается институциональных изменений собственности. Национализация средств производства привела к отсутствию рынка капитала и труда и к невозможности формирования системы относительных цен, которая в условиях капиталистического хозяйства сигнализирует предпринимателям о направлениях эффективного распределения ресурсов. В статье продемонстрировано, что советские экономисты в 1920-х гг. применяли в дискуссиях об инструментах экономической политики те же аргументы, которые использовались сторонниками рынка в дискуссии об экономическом расчете при социализме. НЭП как система смешанной экономики был обречен из-за неспособности плановых органов определить соответствующие потребностям направления капиталовложений, что при относительной обособленности деревни неизбежно вело к перманентным кризисам.
Ключевые слова: НЭП; экономический расчет; ценовые кризисы; «смычка»; институциональное устройство деревни.
Благодарность: Автор выражает благодарность за ценные замечания участникам X международной научно-практической конференции «Новая экономическая политика для новой России (к 100-летию НЭПа и Госплана)», состоявшейся в Финансовом университете при Правительстве РФ 15 апреля 2021 г.
© Ковалёв А.В., 2021
PRICE CRISES IN SOVIET ECONOMY 1920S AND INSTITUTIONAL EFFECTS OF THE FUNDAMENTAL IMPOSSIBILITY OF SOCIALISM
ALIAKSANDR V. KAVALIOU,
Belarusian National Technical University, Minsk, Republic of Belarus; e-mail: kavaliou.aliaksandr@gmail.com
Citation: Kavaliou, A.V. (2021). Price crises in Soviet Economy 1920s and institutional effects of the fundamental impossibility of socialism. Journal of Institutional Studies 13(2): 68-81. (In Russian.) DOI: 10.17835/2076-6297.2021.13.2.068-081
The article analyzes the impact of institutional factors on the economic system of the Soviet Russia at the period of New Economic Policy. The first group of factors is associated with the social structure of the soviet village. The specifics of agricultural business activities (in particular, long production period, a gap in the movement of cash flows, impossibility of agricultural labors during the long winter season) led to the potential for localization of the village market in the event of an increase in prices for industrial products. This has repeatedly led to a crisis in the marketing of manufactured goods and food shortages in the cities. The second group of factors concerns institutional changes in ownership. The nationalization of the means of production led to the absence of a capital and labor market and to the impossibility of forming a system of relative prices, which, in a capitalist economy, signals entrepreneurs about the directions of efficient allocation of resources. The article demonstrates that Soviet economists in the 1920s used the same arguments in discussions about economic policy tools that market advocates used in discussion on economic calculation under socialism. The NEP as a system of a mixed economy was doomed due to the inability of the planning authorities to determine the directions of capital investments corresponding to the needs, which, given the relative isolation of the countryside, inevitably led to permanent crises.
Keywords: New economic policy; economic calculation; price crises; "smychka"; village' institutional structure
JEL: B53, D02, P30
1. Введение: краткая постановка проблемы
Экономическая система периода осуществления новой экономической политики представляет собой первый в истории опыт смешанной экономики, когда в мирное время сосуществовали частное предпринимательство, государственный сектор и государственное регулирование (Нуреев, Латов, 2019: 112; Ковалев, 1994). Частный аграрный сектор, национализированная крупная промышленность, денационализированная мелкая и средняя промышленность, государственная и частная торговля — пионерный опыт взаимодействия всех этих секторов требовал от властей тщательного выбора инструментов регулирования, и одним из ключевых его элементов являлась система цен. Проблемы, проявившиеся в период НЭПа, не являются исключительно элементом экономической истории — понимание их позволит достичь более ощутимого результата регулирования и в нынешней экономической системе.
Соотношение цен промышленных и сельскохозяйственных товаров являлось узловой проблемой всех ценовых вопросов в период НЭПа, а пожалуй, и более широкой проблемой, поскольку затрагивала не только функционирование экономической системы, но и формировало ландшафт социального взаимодействия советской власти с деревней. Крестьянство в программных документах большевиков рассматривалось как союзник пролетариата в деле революции, но с налётом элемента мелкобуржуазности. Отсюда и отношение к крестьянству
колебалось в диапазоне от рассмотрения его как элемента, который подлежит превращению в сельский пролетариат, до сохранения статус-кво с обязательной «смычкой» с городом через прямой продуктообмен с обязательным принудительным изъятием «излишков» хлеба (Бухарин, 1920), а позже, когда стала очевидна его невозможность, — через торговлю. Торговля могла поступательно развиваться только в случае выгодности для крестьян предлагаемых условий приобретения «городских» товаров — и лишь тогда ключевое тогда для НЭПа явление «смычки» могло в отношении крестьян трактоваться шире — как сближение условий жизни, условий труда и отношения к советской власти с городским пролетариатом.
Смена курса на коллективизацию сельского хозяйства и ликвидацию НЭПа была обусловлена институциональными особенностями двоякого рода: с одной стороны, институциональное устройство социума (превалирование сельского населения с собственным укладом жизни) не позволяло властям в намеченном объеме наладить сотрудничество между городом и деревней; с другой стороны, ликвидация института частной собственности лишила плановые органы инструментария для рациональной организации хозяйства.
2. Влияние уклада деревенской жизни на ценовые кризисы НЭПа
В государственном регулировании цен 1920-х гг. можно выделить несколько уровней. Динамика общего уровня цен, характеризовавшегося гиперинфляционными цифрами, была переломлена денежной реформой, различные аспекты которой были широко освещены в научной литературе (Pickersgill, 1968; Rostowski, Shapiro, 1992; Воейков, 2014; Дубянский, 2013). Обратим внимание на то, что поначалу ни партийные лидеры, ни теоретики социалистической системы не видели в катастрофическом снижении ценности денежной единицы ничего страшного, поскольку уничтожение денег как таковых вписывалось в программу социальных преобразований: «Если выпуск бумажек будет продолжаться и дальше, а в то же время непрерывно будет сокращаться товарный фонд... то стоимость бумажного рубля дойдёт до нуля. Это могло бы случиться в социалистическом обществе, если б ему удалось быстро овладеть всем товаробменом...Надо увеличить суммы денег для изъятия товаров, желательно по твердым ценам» (Преображенский, 1920: 32—33). З.С. Каценеленбаум, будучи представителем Наркомата финансов, на съезде Совета народного хозяйства в 1918 г. отмечал: «Финансам в социалистическом обществе существовать не полагается, а потому прошу извинить и за существование финансов, и за свое собственное выступление» (Каценеленбаум, 1922: 91—92).
Неудачи безденежного хозяйства и возврат к системе товарно-денежного обмена, а затем и внедрение в оборот устойчивого червонца решали проблему натурализации деревни. Специфика сельскохозяйственного производства заключается в том числе и в длительном производственном периоде, в конце которого получается продукт и доход, в то время как расходы необходимо «растянуть» на весь следующий год. Очевидно, что обесценивание денежной единицы вело к потере благосостояния и вынуждало крестьян воздерживаться от продажи продукции вплоть до момента возможности приобретения какого-либо желаемого товара. Насильственное изъятие хлеба методом продразверстки вызывало ожесточенное сопротивление, и само введение НЭПа было реакцией на продовольственный кризис. НЭП был призван решить вопрос взаимодействия с деревней, причем целью было не столько облегчение положения крестьян, сколько удержание как таковой власти. Рабочие Москвы и Санкт-Петербурга, недовольные отсутствием продовольствия и сырья, остановкой заводов, «открытыми выступлениями, забастовками. показали, что, следуя прежним курсом, большевики потеряют единственного союзника — пролетариат» (Жуков, 2020: 96). Уже после провозглашения НЭПа на IV съезде Совета народного хозяйства 18 мая 1921 г. заместитель председателя СНК А.И. Рыков констатировал, что замену продразверстки продналогом не следует рассматривать как политическую меру договора с мелким собственником. Причина смены экономического курса гораздо глубже: советская власть не смогла предыдущей политикой обеспечить достаточным количеством продовольствия города и армию (Рыков, 1990: 183).
Функционирование денежной экономики потребовало устойчивость курса — и одна из наиболее интересных программ выхода из гиперинфляции с применением параллельного
обращения твёрдой и падающей валют (Ковалев, 2018) достигла своей цели. Денежная реформа осуществлялась достаточно долго и сопровождалась рядом кризисов — нехватки наличных денег, нехватки разменной монеты — но эти кризисы не являются ценовыми и остаются вне поля нашего рассмотрения.
Вторым уровнем регулирования являлись относительные цены промышленности и сельского хозяйства. Сформулированный сотрудником Госплана В. Громаном эмпирический закон для экономики России 1900—1920 гг. устанавливал соотношение общей товарной массы промышленности и сельского хозяйства (Рп х ((п / Рс х ((с) в пропорции 63:37, т.е. в случае колебаний физических объемов производства происходило обратное движение цен соответствующего сектора. Данный закон был положен в основу применявшегося в планировании метода динамических коэффициентов. Статистические данные на коротком временном отрезке подтверждали идею Громана, потому можно сказать, что цены являлись инструментом приведения различных элементов народного хозяйства во взаимное соответствие (Маневич, 1989: 35-36).
Фактически к 1921 г. уровень промышленного производства составлял около 13% от последнего довоенного («равновесного») 1913 г.: в РСФСР 13,3%, в БССР 25,4%, в Украине — 9,8% (История социалистической экономики, 1976: 262—263). Сельское хозяйство также пострадало от войны, но процесс восстановления в нем шел быстрее. Как результат — либерализация рынков в 1923 г. привела к возникновению «ножниц цен», расхождению цен промышленных и сельскохозяйственных цен.
В работе (Ковалёв, 1995) на основе анализа условий воспроизводства двух секторов экономики продемонстрировано, что подобная ситуация была имманентна хозяйственной системе НЭПа, поскольку сложившиеся институциональные условия неотвратимо вели к опережающему накоплению и росту объёмов производства в сельском хозяйстве. После объявления курса на новую экономическую политику Декретом ВЦИК в мае 1921 г. была приостановлена национализация мелкой и средней промышленности, а в ряде случаев даже произошла денационализация небольших предприятий. Было разрешено создавать частные предприятия с численностью работающих до 20 человек. Что касается крупных предприятий, то происходило вовлечение их в рыночные отношения — предприятия снимались с госснабжения, а для обеспечения коммерческой деятельности (снабжения и сбыта продукции) решениями правительства они объединялись в тресты. При этом Декретом ВЦИК Совнаркома РСФСР от 10 апреля 1923 г. «О трестах» запрещалось вовлекать в рыночный оборот предприятий, действующих на началах хозяйственного расчета, основные фонды. Это решение имело два важных следствия: во-первых, отсутствие рынка капиталов делало невозможным экономический расчет и позволяло существовать нерентабельным предприятиям; во-вторых, исключение из сферы промышленного накопления частного капитала и его концентрация в сфере обращения ставило индустриальный сектор в невыгодные условия по сравнению с аграрным. Подобная ситуация чревата в соответствии с законом Громана снижением относительных цен аграрного сектора. На максимуме «ножниц» цен в октябре 1923 г. соотношение цен промышленных и сельскохозяйственных товаров составляло 1,73:0,59, если 1913 г. принять за 1:1.
Однако как только промышленные цены росли, нарушались и привычные торговые связи между городом и деревней. Крестьяне не были вовлечены (и не были увлечены) коммунистической идеологией. В 1917 г. из 163 млн человек населения Советской России в сельской местности проживало 134 млн, и только 494 из них были членами коммунистической партии (Нуреев, Латов, 2019: 112). Крестьянин воспринимает «смычку» с городом через систему цен: если ему становится невыгодным покупать продукцию промышленности, он начинает вместо фабричных промышленных товаров покупать заменители — аналогичные товары, произведённые внутри деревенской общины, сельский рынок замыкается, локализуется во «внутридеревенский» (Ковалёв, 1995: 45). Специфика крестьянского хозяйства заключалась в том, что длинный «межаграрный» зимний период требовал для выживания освоения дополнительных специальностей — крестьянское хозяйство могло обеспечить себя необходимыми предметами первой необходимости. Практически в каждой общине существовало «местное» разделение
труда. При этом речь идет не только о предметах потребления, но и о многочисленных простых сельскохозяйственных орудиях труда: ткачество и гончарное дело были не менее распространены, чем кузнечное, столярное и плотницкое дело. Требующие значительных капитальных затрат промыслы (например, кузнечное дело) вели к полному обособлению таких профессий от сельскохозяйственных, а уровень мастерства их обладателей вполне позволял создавать продукцию, практически не уступающую по своим полезным свойствам фабричной. Другие профессии (например, ткачество) «совмещались». А.В. Чаянов оценивает время, затрачиваемое на промыслы, в 8,2—18,7% от общего времени годовой работы (Чаянов, 1989: 348).
Дополнительным фактором, стимулирующих крестьян к промыслам (причем не поместным, а отхожим), стала необходимость уплачивать сельскохозяйственный налог не в натуральной форме, а в денежной. Поиск поступлений в денежной форме вынуждал крестьян искать временную работу на фабриках, заводах, рудниках — объём отхожих промыслов оценивался на 50% выше довоенного уровня (Килин, 2017: 139). Одновременно наблюдалось и «окрестьянивание» рабочих, большинство из которых, будучи жителями поселков и городов, имели в собственности дом и земельный надел и были тесно связаны с аграрной деятельностью. Адаптивная модель поведения в условиях задержки выплаты зарплаты до нескольких месяцев и неопределенности с организацией снабжения продуктами питания заключалась в самообеспечении. Рабочие, кроме работы на предприятии, занимались и огородом, и торговлей, затрачивая на поиск предметов повседневного спроса неизмеримо больше времени, чем в условиях стабильного функционирования торговли до революции. Классическим пролетариатом являлись лишь молодые холостые рабочие — выходцы из деревни, проживавшие в общежитиях, бараках и не имеющие «подпитки» в виде участка земли. Система централизованного снабжения обеспечивала рабочих только самыми необходимыми продуктами (мука, крупа, соль, мясо), и то в неполных объёмах и со сбоями. При отсутствии необходимых товаров в кооперативной торговле рабочие вынуждены были обменивать свои товарные талоны на деньги с дисконтом для покупок на вольном рынке, что существенно уменьшало реальную зарплату (Килин, 2017: 138). В наиболее тяжелые времена в условиях роста безработицы некоторые рабочие с навыками производства фабричных товаров возвращались к родственникам в деревню.
Наконец, важным институциональным фактором общего снижения товарности сельского хозяйства стало уничтожение высокотоварных помещичьих и крупных предпринимательских (кулацких) хозяйств. Им на смену в качестве производителей, призванных обеспечить снабжение города продовольствием, пришли мелкотоварные крестьянские хозяйства, ориентированные преимущественно на личное потребление и предлагающие на рынок только «излишки», подлежащие обмену на продукты промышленности. При том же объеме посевных площадей экспорт зерна не превышал четверти дореволюционного уровня; при превышении в 1926 г. поголовьем коров в Сибири уровня 1913 г. товарное производство масла составляло только 62% от уровня 1913 г. (Ильиных, 2012: 17).
Подчеркнем еще раз низкий уровень оснащенности сельского хозяйства орудиями производства. Имеющиеся в наличии в СССР в 1927 г. 27,7 тыс. тракторов могли обработать только 3% посевной площади (Письмо, 1989: 204). В 1922 г. по Витебской губернии БССР на 249 тыс. крестьянских хозяйств приходилось всего 689 сеялок и 1 тыс. уборочных машин. В Полоцком округе 15% крестьян продолжали использовать деревянную соху, в Борисовском — 22%. В целом по БССР на 202 тыс. железных плугов приходилось 26 тыс. деревянных сох, т.е. соха была основным инструментом в 10% хозяйств. Процент износа приобретенных еще до 1917 г. железных плугов составлял 40—50%. Сложный инвентарь был представлен американскими и немецкими моделями, не всегда соответствующими природным условиям и дорогими в ремонте, потому крестьяне эксплуатировали технику кустарного производства. Промышленность республики за 1922 г. произвела всего 900 железных плугов, что составляло 3,6% спроса (Колос, 2020: 66—67). Невысокий технологический уровень используемых крестьянами сельскохозяйственных орудий создавал возможность их замещения произведенными аналогами. Как только цены фабричной продукции становились более высокими, чем цены местных заменителей, деревня «закрывалась».
Возникшие к осени 1923 г. «ножницы цен» привели к кризису сбыта промышленных товаров. Объяснение роста промышленных цен, как правило, включает рост издержек вследствие роста зарплаты, амортизации, цен на топливо и накладных расходов; монопольные практики отдельных трестов и синдикатов; слабую организацию государственной торговли (Малафеев, 1964: 34). К примеру, рыночная цена плуга марки «Сухени» в 1923 г. выросла по сравнению с 1914 г. на 238%, конной молотилки — на 168%, веялки — на 164% (Колос, 2020: 67). В сельском хозяйстве, наоборот, высокий урожай в сочетании с отсутствием экспорта зерна привел к снижению рыночных и закупочных цен: на пшеницу — с 83 коп. за пуд в январе 1923 г. до 43 коп. в мае, на рожь — с 83 коп. в сентябре 1922 г. до 37 коп. в мае 1923 (Вайнштейн, 1972: 68). Крестьяне по всей стране высказывали протест: чтоб купить пуд соли, было необходимо продать 6—7 пудов ржи, а пара сапог обходилась в 60 пудов (Грик, 2003: 98).
Низкая покупательная способность деревни и нежелание покупать товары промышленности по баснословным ценам привели к кризису сбыта. Суммарный товарооборот 79 государственных трестов, 10 синдикатов и Центросоюза в сентябре 1923 г. составил 98,5 млн червонных рублей, а в октябре — 61,6 млн (Малафеев, 1964: 45). Кризис ударил и по производству продукции — и в целях его разрешения правительство начало активную политику регулирования цен. Были директивно снижены отпускные цены госпредприятий, осуждены монопольные практики, установлены предельные накидки цен в обобществленной торговле (государственной и кооперативной). Частная торговля при этом начала сокращать цены еще с августа, поддерживая их ниже, чем в государственной торговле (Вайнштейн, 1972: 75). Тресты и синдикаты получили указание планировать планы завоза продукции в соответствии с рыночными потребностями. В результате к апрелю 1924 г. ножницы сократились до 1,16:0,87 (по индексу Госплана) и до 1,16:0,95 (по индексу Центрального бюро статистики труда).
Рис. 1. Индекс относительных цен сельского хозяйства и промышленности по данным Госплана, 1913 год = 100. Составлено автором по (Малафеев, 1964: 35)
И в дальнейшем политика снижения отпускных цен оказывала благотворное влияние как на возможности сбыта, так и на стимулирование предприятий к поиску резервов для снижения издержек. Однако розничные цены уже не были настолько связаны с оптовыми, как в период кризиса сбыта — рыночная конъюнктура изменилась, возник дефицит товаров, проявившийся в росте торговой накидки с 26,9% в октябре 1923 г. до 43% в апреле и 60% в июне 1924 г. (Вайнштейн, 1972: 184). Начался кризис нехватки товаров, возникли «ножницы» оптовых и розничных цен. Нехватка промышленных товаров была обусловлена опережающим ростом сельскохозяйственного производства и хорошим урожаем 1925 г. Однако планировавшаяся закупка зерна не увенчалась успехом — около 400 млн тонн так и остались в амбарах производителей (Яхутль, 2012: 66).
Большая часть хлеба планировалась к экспортным поставкам, полученная валюта расходовалась на нужды индустриализации, а необходимого объема товаров потребительского назначения и простого оборудования для крестьянских хозяйств отечественная промышленность поставить оказалась не в силах. Деревня снова «замкнулась».
Оптовые цены трестов с 1 февраля 1924 г. по 1 октября 1926 г. снизились на 18%, в то время как розничные за это время выросли на 5%. Перераспределение прибыли в пользу частного капитала, доминировавшего в розничной торговле, вело в условиях недопущения частника индустрию к утрате потенциальных инвестиций в промышленность. Экономисты предупреждали о потенциальной опасности уменьшения накоплений в промышленном секторе: «Накопление прибылей трестами... представляется необходимым и речь может идти лишь о некоторой их урезке, которая не устраняла бы известной возможности накопления» (Соколов, 1924: 31). Однако предложения повысить оптовые цены (Репше, 1926; Новожилов, 1926) отвергались из-за боязни повторения кризиса сбыта, хотя в действительности даже обычные горожане, находившиеся ближе к госторговле, начали скупать промышленные товары для перепродажи. В деревню доходило все меньше товаров по все более высокой цене, однако платежный спрос крестьян был еще выше. Не имея возможности превратить денежные накопления в реальные, крестьяне сокращали объем товарного производства и повышали цены сельхозтоваров.
Невозможность организовать взаимодействие с деревней экономическими методами в условиях запрета частной торговле инвестировать в промышленность приводило к постоянным диспропорциям в производстве и, как следствие, большевистское правительство прибегло к принудительной коллективизации, отвергнув предложения экономистов-аграрников о постепенном кооперировании сельского хозяйства.
3. Дискуссия об экономическом расчете при социализме: краткая систематизация аргументов
Кроме описанных выше институциональных особенностей устройства крестьянской общины, причины постоянных ошибок правительства в ценовой политике крылись в принципиальной невозможности плановых органов смоделировать систему цен, обеспечивающую поступательное развитие, аналогично рыночному механизму. В ходе дискуссии об экономическом расчете при социализме, прошедшей в 1920-1930-х гг. прошлого столетия, австрийская школа в лице Л. Мизеса (1920; 1981) и Ф. Хайека (1935a, 1935b, 1940) выстроила убедительное теоретическое доказательство невозможности эффективного планирования в общественном масштабе. Подробно история дискуссии представлена в статье (Ковалев, 2008). Кратко аргументацию можно систематизировать следующим образом (первые три аргументы выдвинул Мизес в начале 1920-х гг., два завершающих — Хайек в 1930-х гг.).
1. Денежный аргумент. Поскольку социализм задумывался и поначалу реализовывался как безденежная экономика, Мизес поставил под сомнение возможность рационального распределения ресурсов в отсутствии единого денежного измерителя затрат и результатов: «Предположение, что социалистическое общество может вместо денежных расчетов использовать расчеты в натуральных показателях, совершенно иллюзорно. В обществе, которое отказалось от обмена, расчет в натуральных показателях. непригоден там, где замешаны блага. высокого порядка» (Mises, 1981: 75-78).
2. Аргумент цен. В рыночной экономике система относительных цен является сигнальным механизмом для выбора предпринимателями направлений распределения ресурсов, поскольку цены, формируемые свободным рынком, отражают требования общества относительно необходимых людям количеств тех или иных благ. При социализме в отсутствии рынков труда и капитала возможность оценки того или иного инвестиционного проекта сводится к нулю: «Социалистическое общество будет пребывать в состоянии постоянного недоумения. Оно примет решение за или против предложенного проекта и издаст декрет. Но такое решение в лучшем случае будет основано на туманных оценках» (Mises, 1981: 79).
3. Аргумент собственности. «Нельзя отделить рынок и его функционирование в качестве механизма установления цен от жизнедеятельности общества, основанного на частной собственности... движущей силой процесса, который порождает рыночные цены на факторы производства, является неустанное стремление части капиталистов и предпринимателей к максимизации прибыли за счет удовлетворения желаний потребителей.» (Mises, 1981: 89—90).
Создание некой обособленности предприятий и имитация их руководителями действий предпринимателей в рыночной системе также не решает проблему, поскольку проблема экономического расчета не сводится к вопросам текущего управления. Основной вопрос — перераспределение капитала из одних производственных цепочек в другие — решают не менеджеры, а капиталисты, принимающие решение, кому доверить собственный капитал. Способность государства как владельца всех средств производства направить капитал в сферы, где ожидается наибольшая прибыль, иллюзорна: капитал достанется самым рисковым управляющим, а осторожные останутся с пустыми руками. «Социалистическое общество не может не передать распоряжение капиталом в руки государства. это означает устранение рынка, что, собственно, и является основной целью социализма» (Mises, 1981: 78), а значит, попытки сформировать систему цен, отражающую редкость ресурсов, в социалистическом обществе не могут достичь приемлемого результата из-за отсутствия частной собственности.
4. Аргумент «данных». Хайек отмечает, что возражения Мизесу велись по двум направлениям: во-первых, «были люди, думавшие, что потери в эффективности. будут не слишком высокой ценой за осуществление более справедливого распределения», во-вторых, критика Мизеса считалась обоснованной только в отношении определенной — безденежной — формы социализма (Hayek, 1935а: 37-38).
В 1930-е гг. социалистические авторы предложили другие модели, которые якобы решали проблему. Ф. Тэйлор и Д. Диккинсон (Dickinson, 1939) высказали идею, что если предположить полное знание всех необходимых данных (т.е. потребностей и спроса, технологий и издержек и т.д.), то цены и необходимые объемы производства можно определить таким же образом, как определяется состояние равновесия в рамках неоклассической экономической теории, т.е. решить систему уравнений в Вальрасианском духе.
Хайек поставил под сомнение практическую осуществимость такого подхода по целому ряду причин. Во-первых, центральному аппарату планирования никогда не удастся собрать всю необходимую информацию ни по объему потребностей, ни даже по объему ресурсов, поскольку каждая единица оборудования обладает совершенно отдельной полезностью, а следовательно, должна расцениваться «не как единица из класса физически одинаковых объектов, а как индивидуальный экземпляр», потому даже чисто статистически задача представляется невероятной. Во-вторых, вся собранная информация должна быть сконцентрирована в голове того человека, который будет формулировать уравнения, что недостижимо. Наконец, в-третьих, прошлый опыт не в состоянии определить ценность благ в будущем - предпочтения потребителей изменчивы, а любое изменение потребует перманентного пересчета всей системы уравнений и изменения производственных планов (Hayek, 1935b).
5. Аргумент знания логично завершил аргументацию Хайека. Он стал ответом на высказанную О. Ланге (Lange, 1939) идею решить проблему экономического расчета квазирыночным путем. По его мнению, центральный планирующий орган может двигаться к равновесным ценам методом проб и ошибок: объявляя цены на ресурсы и получая от директоров предприятия заявки на их приобретение, он моментально корректирует цены, приводя рынки ресурсов (а как следствие и товаров, поскольку предполагается, что управляющие предприятиями знают спрос) в равновесное состояние. Госплан в данной модели представляется органом, обладающим полной информацией об объеме ресурсов.
Хайек указывает на неразрешимую для планового органа проблему - на то, что знание необходимых для снижения издержек и лучшего удовлетворения потребностей обстоятельств — «обстоятельств места и времени» — никогда не существует в концентрированной или интегрированной форме; масса важного неорганизованного знания существует в виде рассеянных
частиц и известно предпринимателям через систему цен. Такое знание передается через систему цен, не может быть отражено статистикой, а значит, централизованному планированию никогда не известен и объем ресурсов. Система цен, позволяющая координировать разрозненные действия отдельных лиц, может развиться только как результат действий миллионов людей, независимо от из желания и воли. Знание «обстоятельств места и времени», требуемое для рационального расчета, возникает в рыночном процессе, и потому не может быть имитировано никакими суррогатными социалистическими рынками.
4. Аргументы дискуссии в работах советских экономистов
В работах советских экономистов 1920-х гг. использовались схожие аргументы, зачастую со ссылками на подтверждающие практические примеры.
Денежный аргумент развивался в основном в период «военного коммунизма», до введения НЭПа, когда осуществлялась попытка построения экономики без денег, на базе так называемого «прямого продуктообмена». Конечно же, проблема оценки результатов производства по сравнению с затратами существует в том же объеме, что и при капитализме. Однако отказ от денежного измерителя ставит планирующий орган в невозможность экономического расчета, поскольку только «небольшие размеры и полная обозримость всего процесса производства являются известной гарантией» соответствия затрат и результатов (Бруцкус, 1999: 17). И если возможность натурального учета отрицалась самими социалистическими авторами, то поиск альтернативного измерителя (треды, энеды и т.п.) поначалу увлекал их, однако невозможность сопоставить труд, капитал и получаемый в результате производства продукт не позволяет компенсировать денежный учет. Постройка Шатурской электрической станции признавалась большим достижением, «но поскольку в настоящих условиях нет подсчета затрат на это сооружение, мы не в состоянии сказать, что постройка, была действительно целесообразна с народо-хозяйственной точки зрения, а не представляет собой лишь достижение техническое.» (Каценеленбаум, 1922: 101). Закончилась безденежная эпопея практическим и теоретическим признанием большевиков, что данный путь не увенчался успехом и они потерпели поражение и в практической, и в теоретической сфере (Kavaliou, 2018).
Отсутствие системы цен не позволяет правильно распределить имеющиеся в государстве запасы труда и капитала между производством средств производства и предметов потребления (то есть сегодняшним и завтрашним потреблением), между различными районами страны, между отдельными отраслями хозяйства, между внутренним производством и внешней торговлей, наконец, между различными типами предприятий (Каценеленбаум, 1922: 99—100). Нерыночное установление цен директивными органами постоянно требовало их пересмотра: за первую половину 1919 г. Комитет цен при ВСНХ рассмотрел и утвердил цены по текстильной промышленности — 950 наименований, по кожевенной — 550, по металлообработке — 4250, химической — 1500 (Милютин, 1919: 11). Централизация вылилась во «всеобъемлющее, дробное, мелочное регулирование всех цен» (Лившиц, 1924: 131), «нагромождались ревизии на ревизии и устанавливалось уродливое несоответствие между рабочим и контролирующим аппаратом» (Бруцкус, 1999: 20). Практическое осуществление социализма опиралось на цены капиталистического окружения, которые закладывались в калькуляции предприятий (Яхнич, 1927: 76). Однако фиксация цен противоречила динамическому характеру хозяйственных процессов и исключала регулирующую перелив капитала функцию. «В условиях товарно-денежного хозяйства государственное регулирование не может заменить собой того естественного и универсального регулятора всех хозяйственных отношений, каким является вольная цена» (Соколов, 1926: 30). В.В. Новожилов констатирует возникший недостаток товаров как следствие того, что «цены перестают выполнять функцию уравнителя спроса и предложения» (Новожилов, 1926: 76). Отсутствие ценового механизма как регулятора применения капитала перманентно сказывалось на ошибки в планировании. А. Сегаль приводит пример крупных нецелесообразных вложений в подготовку заводов сельскохозяйственного машиностроения в Коломне: «производство это, едва начатое, намечено к ликвидации в ближайшие же годы, в
связи с сооружением крупного Ростовского завода, обещающего массовую и более дешевую продукцию (Сегаль, 1927: 119).
Аргумент собственности подчеркивали многие авторы. «Социалистическое общество, в отличие от капиталистического, не обладает армией предпринимателей, которые всем своим имущественным положением заинтересованы в успехе производства» (Бруцкус, 1999: 18). «Личный интерес — движущая душа капитализма» (Новожилов, 1925Ь: 40). «Хороший купец знал сезоны спроса и сезоны предложения того товара, которым он торговал. Банки, зная хороших купцов, доверяли их уменью. кредитовали их. Знание временного строения спроса является весьма важной функцией.» (Новожилов, 1925а: 17). Руководители социалистических предприятий и трестов даже при допущении о не уступающем умении в коммерции ведут себя по-иному именно потому, что управляют не собственными активами. Эта причина элиминирует и возможности провозглашенного позже О. Ланге метода проб и ошибок: «Заведование распределением. средств производства в порядке разделения труда необходимо поручить отдельным учреждениям — Главкам. Перед каждым из них конкурирует целый ряд предприятий, и все они конкурируют бумагами и словами, которые ведь дешево стоят, в противоположность тому, что происходят в капиталистическом обществе, где конкурируют деньгами» (Бруцкус, 1999: 47). Как результат — постоянные сбои в планировании: лучше других функционирующий Грозненский нефтяной район остался без продовольствия; важнейшие астраханские рыбные промыслы остались без сетей, миллионы пудов рыбы пропали потому, что нижегородским кустарям, изготовляющим сети, не поставили материал для плетения — кто-то из иных руководителей посулил за пеньку большую прибыль (Бруцкус, 1999: 48). «Отдельные отрасли нашего хозяйства и даже отдельные предприятия часто обнаруживают у нас склонность выдвигать свои интересы в ущерб другим отраслям и предприятиям, а с тем вместе и общим интересам народного хозяйства. Дело осложняется тем, что наиболее надежный показатель хозяйственной конъюнктуры — движение товарных цен — значительно ослаблен в своей сигнализирующей способности централизованным регулированием.» (Железнов, 1925: 28).
Высказанные советскими экономистами идеи подтверждают мысль о тесном переплетении австрийской теории бизнес-цикла с проблемой экономического расчета, поскольку планировщик выступает институтом, генерирующим ошибку (DeWeaver, 2020) — более того, зачастую ошибка эта, проистекающая от неспособности оценить альтернативные издержки, генерируется руководителями предприятий. В разгар производственного или строительного сезоне «хозорганы утверждают, что ежели бы они деньги получили на три-четыре месяца раньше, они еще могли бы запастись теми производственными материалами, отсутствие которых сейчас нарушает их работу» (Шанин, 1928: 52). В отношении отдельного предприятия данное утверждение кажется обоснованным, но в отношении всего народного хозяйства «вздорно». Получение всеми денежных капиталов на 3 месяца раньше привело бы к тому, что нехватка ресурсов и обнаружилась бы на 3 месяца раньше. Однако инспирированное руководителями избыточное финансирование одних предприятий в ущерб другим как раз и приводило к нехватке комплементарных благ высших порядков, когда у одних предприятий на складах лежали запасы одних элементов производства при отсутствии других, а предприятиям вторым не хватало как раз того, что у первых лежало без использования. А. Сегаль отмечает, что «значительная часть капитальных вложений... в действительности не столько ускоряет, сколько задерживает общий темп индустриализации», поскольку «средства на капитальные вложения, получаемые каждым государственным трестом... представляются ему бесплатными... Советский долгосрочный кредит... не в состоянии породить того чувства глубокой коммерческой ответственности, какое порождает аналогичная операция у капиталистов» (Сегаль, 1927: 120), и руководители предприятий борются за эти бесплатные кредиты. «Конкуренция дебиторов между собой в верности и прибыльности помещения капитала превращается в симуляцию кредитной нужды» (Новожилов, 1924: 38).
Однако и «честность руководителей предприятия. еще не гарантирует народного хозяйства от убытков» (Бруцкус, 1999: 20). У планирующих органов просто отсутствует необходимая информация (данные) для составления правильного народнохозяйственного плана. Отсутствие
соответствующего статистического аппарата и процесс сбора Бруцкус характеризует как «технические трудности», но настоящая проблема в том, что невозможно собрать данные о потребностях и производственных ресурсах, включая данные о рабочей силе. Потребности культурных людей измерить невозможно, тем более, что они постоянно изменяются и растут. Обстоятельство изменчивости приводит к обесцениванию знания прошлого опыта, обстоятельство возвышения потребностей выбивает почву из-под будущей идеи М. Добба (Dobb, 1933) о необходимости фиксации потребностей населения и обеспечения некого минимума их удовлетворения в целях более справедливого (уравнительного) распределения: «социализм задается целью не понизить, а повысить standard of life трудящихся» (Бруцкус, 1999: 42); «постоянство вкусов и потребностей представляет собой худший вид культурного застоя, и такое постоянство может служить опаснейшим тормозом для прогресса» (Каценеленбаум, 1922: 96). Не менее сложно учесть в статистике и производственные ресурсы: у каждого предприятия «своя особая комбинация труда различной формы и различной квалификации» (Бруцкус, 1999: 26); организовать учет в единицах труда невозможно, потому что даже одинаковому по качеству и интенсивности труду в разных предприятиях соответствует различное качество и количество оборудования — и учесть каждую его единицу не представляется возможным.
Наконец, были высказаны и догадки относительно аргумента знания. Уточняя роль предпринимателя, Бруцкус отмечает, что их задача «состоит не в научных открытиях, не в изобретениях и обычно даже не в практическом использовании последних, [а] в том, чтобы найти самую удачную комбинацию факторов производства для создания того или иного продукта с наименьшими затратами; она состоит в том, чтобы отыскать новые, более дешевые или совершенные средства для удовлетворения потребностей, или чтобы наметить вновь назревающую общественную потребность и найти дешевые способы ее удовлетворения» (Бруцкус, 1999: 68) — практически предвосхищая идею «обстоятельств места и времени» Хайека. На возникновение знания в рыночном процессе указывают в процессе полемике об определении процентной ставки В.В. Новожилов и А.А. Соколов:
• для наиболее прибыльного размещения капитала необходимо знать «прибыльность всех возможных помещений капитала» и отобрать из них те, которые «наиболее прибыльные и в то же время могут быть осуществлены с наличной суммой свободных капиталов. для такого знания необходимо не только совершенство бухгалтерской техники. но желание и умение дебиторов банка рассматривать положение своего предприятия с точки зрения народнохозяйственных процессов. Процент дополняет недостаток знания . рентабельности всех возможностей помещения капитала. Он заставляет клиентов выявить свою подлинную потребность в финансировании, причем выявить сравнительно с потребностями других преприятий» (Новожилов, 1924: 37—38);
• «конкретно на вопросе о том, какую ставку учетного процента у нас следовало бы установить в настоящее время, мы не будем здесь останавливаться, так как это вопрос факта, который должен разрешаться лишь путем нащупывания и опыта» (Соколов,1926: 63).
Таким образом, хозяйственное развитие советской экономики в 1920-е гг. подтверждало аргументы представителей австрийской школы о невозможности экономического расчета в условиях отказа от институтов частной собственности, рынка и предпринимательства и вдохновляло отечественных экономистов на формулирование аналогичной аргументации. Кроме того, институциональные особенности социального устройства советского общества, в частности деревни, усугубляли и без того неразрешимую проблему экономического расчета.
Сворачивание НЭПа и уничтожение рыночных начал в экономике, сопровождавшееся запретом сколь-либо оппозиционной экономической мысли, привели к формированию экономической культуры, в которой просто отсутствовало понимание значимости экономического расчета. В докладе американского промышленника Ф. Копленда по результатам поездки в СССР в 1929 г. данное обстоятельство подчеркнуто при описании нового завода в Горловке следующим образом: «Осмотрели новый коксовый завод., постройка которого обошлась в 10 000 000 долларов. Спросили, каковы мои впечатления. Я ответил, что лучше бы подождать с впечатлениями, пока
не выяснятся некоторые результаты — производительность завода, себестоимость производства. Это оказалось совершенно новой точкой зрения. Мне сказали, что они так рады этому заводу, что, не дожидаясь никаких результатов, уже приступили к постройке трех новых заводов по образцу уже выстроенного.» (Тарасова, Каликанов, 2014: 155). Такое хозяйственное поведение было абсолютно непонятно американскому бизнесмену, и он не рекомендовал давать деньги в долг советским властям.
К сожалению, и современные решения правительств то в отношении регулирования цен, то в осуществлении неэффективных государственных инвестиций продолжают поддерживать актуальность тематики экономического расчета в более широком смысле институционального принуждения (Х. Уэрта де Сото, 2008).
Литература / References
Бруцкус, Б.Д. (1999). Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта. М.: ООО «Издательство Стрелец». [Brutzkus, B.D. (1999 [1922]). The economic problems under socialism. Moscow, Publ. House Strelec. (in Russian).]
Бухарин, Н.И. (1920). Экономика переходного периода. Москва. [Bucharin, N.I. (1920). The economy in transition. Moscow. (in Russian).]
Вайнштейн, А.Л. (1972). Цены и ценообразование в СССР в восстановительный период 1921— 28 гг. М: Наука. [Vainshtein, A.L. (1972). Prices and price formation in the USSR at the reconstruction period 1921—28. Moscow: Nauka. (in Russian).]
Воейков, М.И. (2014). Денежная реформа 1924 г. и роль Г.Я. Сокольникова // Экономическая наука современной России (3): 161-172. [Voeikov, M.I. (2014). The Monetary Reform of 1924 and Function of G.Y. Sokolnikov. Economics of Contemporary Russia (3): 161-172. (in Russian).]
Грик, Н.А. (2003). Советская политика цен и деревня в условиях НЭПа (1921 — 1927 гг.) // Вестник Томского государственного университета (276): 98—107. [Grik, N.A. (2003). The Soviet Politics of the Prices and Village in Conditions of NEP (1921—1927). Tomsk State University Journal (276): 98—107. (in Russian).]
Дубянский, А.Н. (2013). Категория параллельных денег в русской экономической литературе XIX-XX веков // Вопросы экономики (7): 111—123. [Dubyansky, A.N. (2013). Parallel Money in the Russian Economic Literature of the XIX-XX Centuries. Voprosy ekonomiki (7): 111—123 (in Russian).]
Железнов, В. (1925). Проблема определения эмиссионных возможностей // Вестник финансов (3): 26—38. [Zheleznov, V. (1925). The problem of determining emission opportunities. Vestnik finansov (3): 26—38. (in Russian).]
Жуков, Ю.Н. (2020). Переход от «военного коммунизма» к НЭПу — ради крестьян или рабочих? // Российская история (2): 96—117. [Zhukov, Yu.N. (2020). The Transition from "War Communism" To NEP — for the Sake of Peasants or Workers? Russian History (2): 96—117. (in Russian).]
Ильиных, В.А. (2012). НЭП: Поиск оптимальной модели реформирования аграрного строя // Экономическая история (1): 16—26. [Ilinykh, V.A. (2012). NEP: The Research of the Optimal Model of Agricultural Formation Reforming. Economic History (1): 16—26. (in Russian).]
История социалистической экономики (1976). Т. 1. М. [The History of socialist economy (1976). Vol. 1. Moscow. (in Russian).]
Каценеленбаум, З.С. (1922). Очерки по теории и практике денежного обращения. Вып.1. Петроград-Москва. [Katzenelenbaum, Z.S. (1922). Essays on Theory and Practice of Money Circulation. Iss. 1. Petrograd-Moscow. (in Russian).]
Килин, А.П. (2017). «Смычка» города и деревни: политика государства или практика выживания? // Научные ведомости Белгородского университета. Серия: История. Политология (1): 133—141. [Kilin, A.P. (2017). «Smychka» between city and village: the government politics or the practice of survival? Nauchnyje vedomosti Belgorodskogo universiteta. Series History. Political Sciense (1): 133—141. (in Russian).]
Ковалёв, А.В. (1994). Государственное регулирование цен в смешанной экономике. Диссертация на соискание ученой степени кандидата экономических наук. Минск: БГУ. [Kavaliou, A.V. (1994). The Price regulation by Government in a Mixed Economy. Ph.D. Dissertation. Minsk: BSU. (in Russian).]
Ковалёв, А.В. (1995). Соотношение промышленных и сельскохозяйственных цен как условие равновесия экономической системы НЭПа // Вестник БГУ. Серия 3(1): 43—45. [Kavaliou, A.V. (1995). The Ratio of Industrial and Agricultural Prices As a NEP Economic System Equilibrium. Vestnik BSU, Series 3(1): 43—45. (in Russian).]
Ковалёв, А.В. (2008). Экономический расчет при социализме: современное понимание дискуссии // Вестник БНТУ (2): 52—60. [Kavaliou A.V. (2008). Socialist Calculation Debates: A Contemporary Understanding. Vestnik BNTU (2): 52—60. (in Russian).]
Ковалёв, А.В. (2018). Финансовая стабилизация после гиперинфляций: теория и практика // Банковский вестник (7): 55—59. [Kavaliou, A.V. (2018). Financial Stabilization after Hyperinflation: Theory and Practice. Bankovskij vestnik (7): 55—59. (in Russian).]
Колос, А.В. (2020). Механизация крестьянских хозяйств Беларуси в период проведения политики НЭПа в 1921—1927 гг. // Вестник Полоцкого государственного университета. Серия А: 66-70. []
Лившиц, Ф.Д. (1924) Денежное обращение и валютная политика // Вестник финансов (9—10): 117—131. [Livshitz, F.D. (1924). Money circulation and currency policy. Vestnik finansov (9—10): 117— 131. (in Russian).]
Малафеев, А.Н. (1964). История ценообразования в СССР (1917 — 1963). М.: Мысль. [Malafeev, A.N. (1964). The History of Price Formation in the USSR (1917—1963). Moscow, Mysl'. (in Russian).] Маневич, В.Е. (1989). Экономические дискуссии 20-х годов. М.: Экономика. [Manevitch, V.E. (1989). Economic discussions in 1920s. Moscow, Ekonomika. (in Russian).]
Милютин, В. (1919). Твердые цены и их исчисление // Народное хозяйство (7). [Miliutin, V. (1919). Fixed prices and their calculation. National economy (7). (in Russian)]
Новожилов, В.В. (1924). Цены и государственное регулирование. // Вестник Финансов (12): 31—47. [Novozhilov, V.V. (1924). Prices and government regulation. Vestnik finansov (12): 31—47. (in Russian).]
Новожилов, В.В. (1925a). Недостаток капиталов // Вестник Финансов (2): 3—18. [Novozhilov, V.V. (1925a). The Deficit of capital. Vestnik finansov, (2): 3—18 (in Russian).]
Новожилов, В.В. (1925b). Проблемы кредитной эмиссии // Вестник Финансов (4): 29—45. [Novozhilov, V.V. (1925b). The Problems of credit emission. Vestnik finansov (4): 29—45. (in Russian).] Новожилов, В.В. (1926). Недостаток товаров // Вестник финансов (2): 75—96. [Novozhilov, V.V. (1926). The Deficit of goods. Vestnik finansov (2): 75—96. (in Russian).]
Нуреев, Р.М., Латов, Ю.В. (2019). Экономическая история России: опыт институционального анализа. М.: Кнорус. [Nureev, R.M., Latov, Yu.V. (2019). Economic history of Russia: an institutional analysis. Moscow: Knorus. (in Russian).]
Письмо Н.Д. Кондратьева В.М. Молотову. 8 октября 1927 года (1989) // Известия ЦК КПСС (7): 186—211. [The Letter of N.D. Kondratieff to V.M. Molotov, 1927, October 8. (1989) Izestija CK KPSU (7): 186—211. (in Russian).]
Преображенский, Е.А. (1920). Бумажные деньги в эпоху пролетарской диктатуры. М.: Госизд-во. [Preobrazhenskij, E.A. (1920). Paper money at the epoch of proletarian dictate Moscow: Gosizdat. (in Russian).]
Репше, Я.Х. (1926). Наши экономические проблемы // Плановое хозяйство (2): 107—120. [Repshe Ja.Ch. (1926). Our economic problems. Planning Economy (2): 107—120. (in Russian)]
Рыков, А.И. (1990). Избранные произведения. М.: Экономика. [Rykov A.I. (1990). Selected works. Moscow: Ekonomika. (in Russian)]
Сегаль, А. (1927). К вопросу об эффективности капитальных вложений // Плановое хозяйство (12): 118—126. [Segal', A. (1927). On the question of effectiveness of investments. Planning Economy (12): 118—126. (in Russian).]
Соколов, А.А. (1924). Перспективы и политика цен в 24—25 г. // Вестник финансов (8): 18—31. [Sokolov, A.A. (1924). Prices' perspectives and policy in 1924-25. Vestnik finansov (8): 18-31. (in Russian).]
Соколов, А.А. (1926). Учётный процент, как регулятор товарных цен // Вестник Финансов (1): 21-67. [Sokolov, A.A. (1926). Interest as a regulator of commodity prices. Vestnik finansov (1): 21-67. (in Russian).]
Тарасова, Ю.А., Каликанов, С.В. (2014). Советская экономическая культура периода НЭПа: мнения и оценки // Вестник Волжского университета им. В.Н.Татищева (3): 151-158. [Tarasova, Yu.A., Kalikanov, S.V. (2014). Soviet Economic Culture of the period of the New Economic Policy: the opinions and estimates. Vestnik of the Volga University named by V.N.Tatishchev (3): 151-158. (in Russian).]
Уэрта де Сото, Х. (2008). Социализм, экономический расчет и предпринимательская функция. М., Челябинск: ИРИСЭН, Социум. [Huerta se Soto, J. (2008). Socialism, economic calculation, and entrepreneurial function. Moscow, Cheliabinsk, IRISEN, Sotcium. (in Russian).]
Чаянов, А.В. (1989). Крестьянское хозяйство. М.: Экономика. [Tschayanoff, A.V. (1989). Peasant Economy. Moscow: Ekonomika. (in Russian).]
Шанин, Л. (1928). Вопросы финансового режима // Плановое Хозяйство (10): 41-64. [Shanin, L. (1928). The questions of financial regime. Planning Economy (10): 41-64. (in Russian).]
Яхнич, А. (1927). К постановке вопроса о внутрипромышленном накоплении // Вестник Финансов (2): 73-76. [Yakhnitch, А. (1927). On the intraindustrial accumulation. Vestnik finansov
(2): 73-76. (in Russian).]
Яхутль, Ю.А. (2012). Кризисы НЭПа: второй кризис новой экономической политики 1925 г. // Историческая и социально-образовательная мысль (3): 64-68. [Yakhutl, Yu.A. (2012). Crises of NEP: the Second Crisis of the New Economic Policy 1925. Historical and Socio-Educational Thought
(3): 64-68. (in Russian).]
Dobb, M. (1933). Economic Theory and the Problem of Socialist Economy // Economic Journal 43(172): 588-598.
Dickinson, H.D. (1939). Economics of Socialism, Oxford.
Hayek, F.A. von. (1935a). The Nature and History of the Problem. In Hayek F. (ed.) Collectivist Economic Planning, London: George Routledge & Sons., pp. 1-40.
Hayek, F.A. von. (1935b). The Present State of the Debate. In Hayek F. (ed.) Collectivist Economic Planning, London: George Routledge & Sons., pp. 201-243.
Hayek, F.A. von. (1940). Socialist Calculation: The Competitive 'Solution' // Economica, New Series 7(26): 125-149.
Kavaliou, A. (2018). Mises' Monetary Argument in Socialist Calculation Debate: Cross the Ts and Dot the Is // Procesos de Mercado. Revista Europea de Economía Política XV(1): 95-118.
Lange, O. (1939) On the Economic Theory of Socialism. In B.E. Lippincont (ed.) On the Economic Theory of Socialism, New York: Augustus M. Kelley, pp. 57-143.
Mises, L. (1920). Economic calculation in the Socialist commonwealth // Republished in Hayek, F.A. von. (1935) Collectivist Economic Planning, London: George Routledge & Sons.
Mises, L. (1981[1922]): Socialism: An Economic and Sociological Analysis. Indianapolis, Liberty Fund, Inc.
Pickersgill, J.E. (1968). Hyperinflation and Monetary Reform in the Soviet Union, 1921-26 // Journal of Political Economy 76(5): 1037-1048.
Rostowski, J., Shapiro, J. (1992). Secondary currencies in the Russian Hyperinflation and stabilization of 1921-24 // CEP discussion paper (59). Centre for Economic Performance, London School of Economics and Political Science, London, UK.
DeWeaver, M.A. (2020). Beyond Calculation: The Austrian Business Cycle in the Socialist Commonwealth // Quarterly Journal of Austrian Economics 23(1): 46-66.
