CC BY
42
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 36 (327). История. Вып. 58. С. 113-116.
ИНСТИТУЦИИ И СООБЩЕСТВА ИСТОРИКОВ
Т. А. Набокина
ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ И САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ИСТОРИКА-ЛЮБИТЕЛЯ УРАЛЬСКОГО РЕГИОНА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА
Речь идёт о рефлексии и самоидентификации уральских провинциальных историков. Отмечается их отношение к миру профессиональной науки и появлению первого университета на Урале. Статья позволяет представить мотивацию историков, причины формирования интереса, а также общую атмосферу провинции начала XX в.
Ключевые слова: ментальность, рефлексия, провинция, историко-краеведческом общество, Губернские ученые архивные комиссии, историко-филологический факультет Пермского университета, интеллектуальная деятельность, А. А. Дмитриев, социально-ориентированная история.
Во второй половине XIX - начале XX в. на Урале сформировалась сеть научно-краеведческих обществ. Они стремились со всех сторон изучить родной край, просветить население и сделать свои достижения популярными. В публикуемых работах отражались атмосфера всей российской провинции, мировоззрение, психология и интересы провинциальной интеллигенции.
Исследовать их стало возможным благодаря методам «новой культурно-интеллектуальной истории». Она выражает особый интерес к историческим категориям мышления, интеллектуальной деятельности и продуктам человеческого интеллекта, а также к историческому развитию интеллектуальной сферы в рамках общекультурной парадигмы1.
В данной статье внимание обращено на самоидентификацию и ценностные ориентации провинциальных историков, на которые значительное влияние оказывает социальный статус исследователей.
Состав провинциальных историков представлен различными социальными группами. Проанализировав списки действительных членов уральских отделений ГСК, ИРГО, ГУАК, а также состава УОЛЕ, мы делаем заключение о преобладании представителей интеллигенции, неоднородной по профессиональному признаку. Большая часть этой группы - интеллигенция, занятая в сфере образования (приблизительно 40 %), - дирек-торы, инспекторы и преподаватели гимназий и училищ. Остальные 60 % интеллигенции -это техническая (20 %), юридическая (15 %),
в системе здравоохранения (15 %). В меньшинстве (10 %) представлены сельская и казачья (ветеринары, статистики, землемеры, агрономы, казачество) интеллигенция. Подавляющее большинство составляли представители земской администрации, промышленники, купцы, помещики, военные, а также духовенство2.
Все они проявляли активный интерес к прошлому местности, в которой родились и проживали. Изучение истории родного края провинциалы считали делом великим, приносящим очевидную пользу обществу. Отчасти так краеведы «преодолевали разночинский комплекс долга перед народом»3. Результаты своего увлечения историей любители края помещали на страницы «Губернских ведомостей», в «Неофициальный отдел».
Конец XIX - начала XX в. характеризуется провинциальными историками как новое время прогрессивной любознательности, «когда нас занимает своё родное, мы обратили внимание на самих себя и изучение своего отечества»4. Уездные историки понимали, что для изучения целого важно знать отдельные его части. А поскольку каждый регион Российской империи живёт своей особенной жизнью в прошлом и настоящем, то «жатва богата для деятелей и деятельности, итоги которой идут на растопку печки в волостном правлении»4.
Местные историки остро ощущали собственное отличие от столичной научной интеллигенции. Прежде всего, оно виделось им в любви к изучаемому краю. Профессиональ-
ные историки делали запросы по исследуемой проблеме в «тёмную глубинку», сталкиваясь здесь с богатым материалом и заинтересованными любителями истории края, владеющими материалом лучше, чем университетский профессор. Такую ситуацию описывает в своём письме к В. Г. Короленко вятский этнограф Н. Н. Блинов: «Местные писатели - это люди без всякой научной подготовки, даже ничего не читавшие по этнографии; приезжие учёные, посвятив изучению народа лишь несколько дней, уезжают, не добившись доверия. Я занимаюсь этнографией и статистикой 37 лет, и в селе оказался подготовленным к этому делу. Поэтому-то я и мог разобраться в этнографической печатной путанице»5.
Осознавая свою важную роль в сборе материала, используемого в монументальных трудах крупнейших русских историков, кра-елюбы часто обижались на последних. Нередко на страницах известных исторических журналов разжигались продолжительные дискуссии между профессиональным и провинциальным историком6. Себя же краеведы воспринимали крупными организаторами масштабного исследования края, но историками-учёными они себя не считали.
Небольшая часть любителей местной старины под влиянием подобных дискуссий желала поравняться с оппонентом, повысить собственный уровень образования до профессионала. Они отправлялось в университетские центры для получения историко-филологического образования. Таких историков-любителей было мало. Конечно, открытие университета в Перми было воспринято провинциальным обществом с неподдельной радостью. Фактически для уральских историков это означало выход на новый серьёзный уровень, возможность стать грамотным историком, заявить о себе столичному научному сообществу. Местные жители называют этот факт «дуновением грядущей науки», предназначенной для внедрения в уральский регион просвещения, которое «скупо озаряло нас и притом из недосягаемого далека»7. Университет позволит, чтобы «дары природы не оставались втуне, дабы таланты подрастающего поколения не заглохли, дабы блага науки разливались в Крае с наивозможной щедростью. Жатва обильна, не доставало только деятелей»8.
Большая же часть краеведов считали, что настоящему историку методика историче-
ской работы не нужна. Необходимым же виделся глубокий интерес и искренняя любовь к истории своего региона. Неизвестный провинциальный интеллигент подтверждает такое отношение к науке и учёным рефлексией: «Доказано, что высшие учебные заведения не творят ни учёных, ни литераторов, ни даже чиновников, а только способствуют тому, другому и третьему - сделаться учёным, литератором и проч. Но не дай Бог, чтобы кто-нибудь каким-нибудь случаем сделался учёным по должности. Горе газете, где редактор только учёный по должности - историограф, археолог. Такие люди пишут, чтобы высказать своё рвение перед начальством, не допуская сотрудников, несмотря на то, что сотрудники эти - даровые не знающие никакого гонорария, кроме удовлетворённого патриотического чувства к газете своей родины. Вышло то, что лучше бы эти господа вовсе не делались учёными по должности, и тем более учёными педантами, и не прибавляли бы собой ещё несколько тёмных строк в тёмную и без того историю губернии»9. Видимо, именно этих учёных, не получающих за свою трудоёмкую работу жалование, занятия историей родного края утомляли, отнимали личное время, были бесполезными10.
Провинциальные историки подчеркивали свою несхожесть с профессиональными учеными, которая виделась в особенном восприятии своего края. С этой местностью уездного историка связывали его корни, а профессиональный историк был отстранен от края, его ничего с ним не связывало, кроме как научный интерес. «Невежество и недостаточная изысканность, как у пермского медведя», провинциальных историков переплетались с их искренней любовью к краю и нравственной ответственностью за выполняемую здесь работу11.
Главными своими задачами они считали сбор и сохранение исторических документов, проведение раскопок и изучение находок, передачу полученных знаний своим соседям, знакомым и близким. Таким образом, провинциальные историки воспринимали себя важными миссионерами-просветителями, которые единственные могли спасти «архивы от исчезновения».
На Урале в конце XIX в. имелись государственные архивы, архивы монастырей и епархиальных учреждений, а также архивы старинных частновладельческих заводов -
Ценностные ориентации и самоидентификация.
115
например, строгановских, яковлевских, демидовских и др. Архивы эти богаты и интересны. Провинциальные историки должны были опекать древние архивы монастырей Чердыни, Соликамска, Верхотурья, Кунгура, Осы. Уральские историки называют более 2000 разбросанных по всему региону официальных архивов, нуждающихся в попечении ГУАК12. Громадность задачи очевидна. Она решалась не указами, а только лишь заинтересованностью местных жителей. Поэтому повышая интерес провинциального общества к местной истории, ГУАК заполучали небольшое число сотрудников для разбора архивов.
Нормальным явлением начала XX в. была низкая заинтересованность уральцев в разборе дел при длинных списках членов ГУАК, что не являлось показателем эффективности работы. 90 % из состава архивных комиссий посетили Комиссию только один раз. Председатель ПУАК Л. Е. Воеводин пытается объяснить такое отношение: «Одно скажу, что лица, охотно записывающиеся в члены, скоро разочаровываются в своих ожиданиях, находя работу очень скучной. Они идут в чаяния заниматься делами интересными археологическими, например, или по крайней мере сейчас же по вступлении и прежде всего писать историю, тогда как прямое назначение Комиссии - заниматься чтением описей, описанием архивных дел, служащих к накоплению исторического материала. Работа, требующая усидчивости и терпения, а пчелиный труд этот бесплатный»13. Л. Е. Воеводин считал, что средством привлечения членов ГУАК из небольших городков и сел могли быть царские награды - «чины, ордена, медали, почётные звания» и т. д. Мы в провинции смотрим на это так: отличие это - одобрение, заслуга; нельзя его не желать и не радоваться ему в сознании, что твой жизненный путь кем-то замечен и деятельность твоя одобрена. А с другой стороны, такая отметка нравственно обязывает человека к продолжению полезного труда, изощряя на это его волю»14.
Значение работы историка в регионе было огромно. Если памятники древности не имели особой исторической ценности, то провинциальные авторы давали «тучную и обильную пищу душе, умеющей постигать все высокое и назидательное». Самый простой, поросший мхом памятник другу или знакомому пробудит мысль: «.. .он был когда-то с нами, и уже
нет его и вслед за тем вызовет из груди вздох непритворной скорби и сожаления о том, в ком некогда жила душа благородная, билось сердце христиански человеческое, горели чувства любви и дружбы непритворной, бес-корыстной»15. Высокие чувства пробуждают в провинциальном историке остатки святынь и места, где возвышались храмы во славу Всемогущего, где обитали святость и подвижничество, где смирение и воздержание были предметами благоговения.
Провинциальные историки умело выполнили добровольно взятую на себя трудную задачу. Они обработали архивы и собрали эксклюзивный материал, которым не обладают даже богатейшие столичные архивы. Постоянное сопоставление работ с материалом из соседних губерний было в высшей степени полезным и важным в интересах местных исследований, что всегда их сближало.
Наиболее ценными и важными провинциальные историки считали письменные памятники: «.без этого источника никакая история не мыслима». Для уральской истории важнейшими источниками, по мнению А. А. Дмитриева, были летописи, акты юридические, церковные, грамоты и указы, жития святых, писцовые, переписные, дозорные, отказные, приправочные книги и другие подобные письменные памятники старины -«без этих последних решительно не мыслима была бы более или менее полная история и нашей Перми Великой»16. Правда, он не исключал использование источников другого вида - археологических и этнографических. Антропологию, археологию, филологию и вспомогательные исторические дисциплины крупнейший пермский историк А. А. Дмитриев считает очень важными и необходимыми в исторических исследованиях.
Кстати, небывалое увлечение археологией - это, по мнению А. А. Дмитриева, характерная черта исторической науки Урала начала XX в., новый важный поворот в историческом знании. Археология «только переживает свой юношеский возраст», раскрывая перед любознательными исследователями более обширный горизонт. С другой стороны, «многими археологами проповедуются столь смелые и гипотетичные выводы из их археологических открытий, что пред ними бледнеют все кропотливые труды учёных, работающих над архивным материалом более позднего происхождения, чем все доистори-
ческие стоянки , мастерские с их остатками древнейшего быта»16. Новизна и занимательность гипотез уступают подлинности факта. В результате появляются абсурдные выводы, «вроде того, что древняя пермская чудь могла заимствовать некоторые формы своих орудий из Египта. Это ли не смелая гипотеза?».
Сущность провинциального историка подчеркивают слова ученого академического плана и одновременно являющегося классиком местной историографии вятского учителя профессора А. А. Спицына в письме 1883 г. С. Ф. Платонову: «Позвольте сказать кое-что о смысле моей будущей деятельности, как я её понимаю. Я искренний патриот, и процветание России - вот что входит во все мои помыслы. Я буду заниматься не одной историей, но всей историей, статистикой, языком, этнографией... Мне хочется для отечествове-дения сделать то, что для французского языка сделал Литре.»17.
Подводя итоги, можно с уверенностью сказать, что провинциального историка-любителя отличали альтруизм, трудолюбие, бескорыстие, увлеченность историей родного края. Во всей их деятельности ощущалась просветительская направленность. Частные, любительские занятия научной работой становились делом престижным - общественно значимым.
Они были ценны тем, что могли помочь просвещению многомиллионного неграмотного крестьянства Российской империи. Историзм стал существенной чертой мировоззрения образованных и многочисленных представителей «низших» слоев общества. Именно дилетантство в историко-исследо-вательских практиках является питательной основой формирования и популяризации социально ориентированной истории.
Историки уральского региона не боялись самоуничижения, критики, ведь они не стремились стать профессиональными учеными. Мотив их занятий по исследованию истории края состоял вовсе не в получении научных регалий и статусов, а в удовлетворении своего личного и общественного интереса. Местный историк-любитель был движим любовью к своему краю. Отсюда и самоназвания -«любители местной старины», «краелюбы», «родинолюбы».
Примечания
1 Репина, Л. П. Историческая наука на рубеже ХХ-ХХ1 вв. : социальные теории и историографическая практика. М. : Кругъ, 2011. Гл. 8-9.
2 Составлено по отчетам и протоколам заседаний Уфимского ГСК, ООИРГО, ОУАК, ПУАК, УОЛЕ за 1896-1915 гг., опубликованных в «Трудах ОУАК» (Вып. 4-35. Оренбург, 1898-1917), «Трудах ПУАК» (Вып. 1-12. Пермь, 1892-1915), «Памятных книжках» (Уфа, 1865-1917); «Записках Оренбургского отдела ИРГО» (Вып. 1-2, Казань, 1870, 1871; вып. 3-4, Оренбург, 1875, 1881), «Известиях Оренбургского отдела императорского Русского Географического Общества (Вып. 7-19. Оренбург, 1895-1905), «Записках УОЛЕ» (Т. 22-37. Екатеринбург, 1901-1917).
3 Бердинских, В. А. Уездные историки : (Русская провинциальная историография). М. : Новое лит. обозрение, 2003. С. 11.
4 Игнатьев, Р. Г. 1860 г. № 3. Вопрос о преобразовании губернский ведомостей // Игнатьев, Р. Г. Собр. соч. (уфимский и оренбургский период) / отв. ред. В. А. Лабузов ; сост. М. И. Роднов. Т. I. 1859-1866 годы. Оренбург : Издат. центр ОГАУ, 2011. С. 48.
5 Цит.: Бердинских, В. А. Уездные историки. С.233.
6 Например, петербургский профессор Н. И. Веселовский обвинялся оренбургским археологом-любителем Д. Н. Соколовым в неполноте обзора литературы предмета исследования, особенно в игнорировании провинциальных работ.
7 РГИА. Ф. 746. Оп. 1. Д. 144. Л. 71.
8 Там же. Л. 75.
9 Игнатьев, Р. Г. 1860 г. № 3. Письмо из Оренбурга (второе) // Игнатьев, Р. Г. Собр. соч. С. 77.
10 Игнатьев, Р. Г. 1860 г. № 3. Вопрос о преобразовании губернский ведомостей. С. 47-52.
11 РГИА. Ф. 746. Оп. 1. Д. 144. Л. 75.
12 РГИА. Ф. 746. Оп. 1. Д. 144. Л. 67.
13 Там же. Л. 67 об.
14 РГИА. Ф. 746. Оп. 1. Д. 144. Л. 67 об. - 68.
15 ГАПК. ФПИ. Д. 28727. Дмитриев, А. А. Пермская старина. Вып. 2. Пермь великая в XVII в. Пермь, 1890. С. 5-7.
16 Там же. С. 3-6.
17 Цит. по: Бердинских, В. А. Уездные историки. С.403.
