CC BY
417
МЕЖРЕГИОНАЛЬНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО
INTERREGIONAL COOPERATION
УДК 159.923
М. С. Яницкий
ЦЕННОСТНАЯ РЕГУЛЯЦИЯ ПОВЕДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ И ЕЕ НАРУШЕНИЕ ПРИ РАЗЛИЧНЫХ ФОРМАХ СОЦИАЛЬНЫХ ДЕВИАЦИЙ
В статье рассматривается регулятивная функция системы ценностных ориентаций личности, обеспечивающей социально приемлемую форму удовлетворения индивидуальных потребностей. Характеризуются предконвенциональный, конвенциональный и постконвенциональный уровни социальной регуляции поведения человека, а также страх, стыд и вина как соответствующие им механизмы соблюдения социальных норм. Анализируются причины и факторы несоответствия реального социального поведения ценностным ориентациям личности. На основе обобщения результатов ряда исследований описываются особенности системы ценностей при различных формах девиантного поведения.
Ключевые слова: ценностные ориентации, социальное поведение, девиантное поведение
M. S. Yanitskiy
VALUE REGULATION OF PERSONALITY’S CONDUCT
AND ITS DISORDER AT VARIOUS FORMS OF SOCIAL DEVIATIONS
The article envisages the regulatory function of personality’s value orientation system supporting to the socially-relevant form of satisfaction of individual demands. It characterizes preconventional, conventional, and postconventional levels of human conduct social regulation as well as fear, shame, and guilt as their correspondent mechanisms of social norm maintenance. The article also analyses the reasons and factors of discrepancy between real social behavior and personality’s value orientations. On the basis of colligation of the outcomes of some researches there are described the peculiar features of value system at various forms of deviant activities.
Key words: value orientations, social behavior, deviant behavior
Структурный характер системы ценностных ориентаций личности, ее многоуровне-вость и многомерность, определяют возможность реализации ей целого ряда разноплановых функций. По мнению Ю. А. Шерковина, двойственный характер системы ценностей, обусловленных одновременно индивидуальным и социальным опытом, определяет ее двойное функциональное значение. Во-первых, ценности являются основой формирования и сохранения в сознании людей установок, которые помогают индивиду занять определенную позицию, выразить свою точку зрения, дать оценку. Таким образом, они становятся частью сознания. Во-вторых, ценности выступают в преобразованном виде в качестве мотивов деятельности и поведения, поскольку ориентация человека в мире и стремление
к достижению определенных целей неизбежно соотносится с ценностями, вошедшими в его личностную структуру [26].
Система ценностных ориентаций является важным регулятором активности человека, поскольку она позволяет соотносить индивидуальные потребности и мотивы с осознанными и принятыми личностью ценностями и нормами социума. С точки зрения В. Г. Алексеевой, ценностные ориентации представляют собой предполагающую индивидуальный свободный выбор форму включения общественных ценностей в механизм деятельности и поведения личности. По ее словам, система ценностных ориентаций — это «основной канал усвоения духовной культуры общества, превращения культурных ценностей в стимулы и мотивы практического поведения людей» [1].
Как справедливо замечает К. Роджерс, потребности могут удовлетворяться лишь теми путями, которые совместимы с системой ценностей личности и концепцией «Я» [23].
A. Г. Здравомыслов также полагает, что благодаря контрольным функциям ценностных ориентаций «действие потребностей любого рода может ограничиваться, задерживаться, преобразовываться» [13]. Механизм действия системы ценностных ориентаций, по его словам, связан с разрешением конфликтов и противоречий в мотивационной сфере личности, выражаясь в борьбе между долгом и желанием, т. е. между мотивами нравственного и утилитарного характера. Как пишет Ф. Е. Василюк, система ценностей выступает в данном случае как «психологический орган» измерения и сопоставления меры значимости мотивов, соотнесения индивидуальных устремлений и «надындивидуальной сущности» личности [5].
Регулятивная функция ценностных ориентаций личности охватывает все уровни системы побудителей активности человека. Как замечает в этой связи А. Г. Здравомыслов, «специфика действия ценностных ориентаций состоит в том, что они функционируют не только как способы рационализации поведения, их действие распространяется не только на высшие структуры сознания, но и на те, которые обозначаются обычно как подсознательные структуры. Они определяют направленность воли, внимания, интеллекта» [13].
В различных социальных ситуациях реализацию потребностей человека регулируют установки, аттитюды и ценностные ориентации личности, которые В. Я. Ядов объединяет как диспозиции, т. е. «предрасположенности». В своей «диспозиционной концепции регуляции социального поведения личности» [29]
B. Я. Ядов аргументирует иерархическую организацию системы диспозиционных образований. В разработанной им схеме на низшем уровне системы диспозиций располагаются элементарные фиксированные установки, носящие неосознаваемый характер и связанные с удовлетворением витальных потребностей. Второй уровень составляют социально фиксированные установки или аттитюды, формирующиеся на основе потребности человека во включении в конкретную социальную среду. Третий уровень системы диспозиций — ба-
зовые социальные установки — отвечает за регуляцию общей направленности интересов личности в тех или иных конкретных сферах социальной активности человека. Высший уровень диспозиций личности представляет собой систему ее ценностных ориентаций, соответствующую высшим социальным потребностям и отвечающую за отношение человека к жизненным целям и средствам их удовлетворения. Каждый уровень диспозиционной системы оказывается задействованным в различных сферах и соответствующих им ситуациях общения — в ближайшем семейном окружении, малой контактной группе, конкретной области деятельности и, наконец, в определенном типе общества в целом. Отдельные уровни диспозиционной системы отвечают при этом за конкретные проявления активности: за отдельные поведенческие акты в актуальной предметной ситуации; за осуществляемые в привычных ситуациях поступки; за поведение как систему поступков; за целостность поведения или деятельность человека. Из сказанного следует, что уровни регуляции поведения в диспози-ционной концепции В. Я. Ядова различаются соотношением биологических и социальных компонентов в их содержании и происхождении. Ценностные ориентации, как высший уровень диспозиционной системы, по В. Я. Ядову тем самым полностью зависят от ценностей социальной общности, с которой себя идентифицирует личность.
Очевидно, что уровни диспозиционной системы личности отличаются также степенью осознанности описанных регулятивных образований. Ценностные ориентации выражают то, что является наиболее важным для человека и обладает личностным смыслом. Таким образом, особенностью ценностной регуляции социального поведения является то, что она относится не к отдельным действиям или системам предметных операций, а к гораздо более крупным и продолжительным актам деятельности, реализуемым на протяжении практически всей жизни личности и связанным со смыслом жизни.
Необходимо отметить, что двойственность системы ценностных ориентаций личности как высшего регулятивного образования заключается в том, что она не только определяет формы и условия реализации побуждений челове-
ка, но и сама становится источником его целей. Как справедливо отмечает А. И. Донцов, ценностные ориентации направляют и корректируют процесс целеполагания человека [9].
Н. Ф. Наумова также выделяет ценностные ориентации как один из механизмов целеполага-ния, так как они ориентируют человека среди объектов природного и социального мира, создавая упорядоченную и осмысленную, имеющую для человека значение, картину мира. По ее словам, ценностные ориентации дают основание для выбора из имеющихся альтернатив целей и средств, для порядка предпочтений отбора и оценки этих альтернатив, определяя «границы действия», т. е. не только регулируют, но и направляют эти действия [20]. По нашему мнению, тем самым система ценностных ориентаций определяет жизненную перспективу, «вектор» развития личности, являясь важнейшим внутренним его источником и механизмом.
По мнению В. Б. Ольшанского, придерживаясь ценностных ориентиров (которые он образно называет своеобразными «маяками») человек сохраняет определенную внутреннюю последовательность своего поведения. По его словам, «индивидуальные отклонения от системы ценностей группы отражаются в поведении индивида... Это определяет отношение к нему в коллективе, которое в данном случае выступает как фактор группового контроля. Это отношение, однако, может выступать и как детерминант, в соответствии с которым человек меняет свою ценностную ориентацию» [20].
С другой стороны, ценности группы в свою очередь детерминируются ценностными ориентациями ее отдельных членов. Индивидуальные системы ценностных ориентаций отдельных личностей взаимодействуют между собой и через межличностные взаимоотношения воздействуют на групповые. Так, в стратометрической концепции коллектива А. В. Петровского одним из основных показателей сплоченности группы является ценностно-ориентационное единство — фактор, фиксирующий степень совпадения позиций и оценок ее членов и ценностей, наиболее значимых для группы в целом. По его мнению, ценности выполняют функцию регулятора групповой сплоченности и активности [21]. Групповые ценности, как это показано в исследовании
Э. А. Арутюняна, в свою очередь являются промежуточным связующим звеном между ценностями личности и социума [2]. Таким образом, система ценностных ориентаций личности, являясь отражением ценностей социальной среды, сама может оказывать воздействие на социальные ценности.
В основе регуляции поведения членов той или иной общности находятся социальные ценности, выраженные в социальных нормах, которые представляют собой совокупность конкретных правил и требований, вырабатываемых этой общностью и играющих роль своего рода «хранителей» ее ценностей. При этом имеет место своеобразная «двойная регуляция», параллельно осуществляющаяся посредством как моральных, так и правовых норм. Моральные или этические нормы получают выражение в общих представлениях (правилах, заповедях, принципах) о том, как должно поступать в тех или иных ситуациях. Правовые нормы выражаются в сводах, кодексах законов и других нормативных актов. Девиантное (отклоняющееся) поведение, которое подразумевает нарушение моральных и / или правовых норм, может проявляться, соответственно, в виде проступков и / или преступлений. Отметим, что границы между моральными и правовыми нормами во многом условны, и в устойчивом обществе они постепенно сближаются посредством взаимообмена их ценностного содержания, переходя друг в друга при помощи механизмов легитимизации и институционализации, описанных Т. Парсонсом.
Природа социальных норм обычно рассматривается различными авторами как авторитарная либо конвенциональная. Авторитарная трактовка подразумевает директивный, навязанный лидером, авторитетом или же абсолютный, божественный характер социальных норм, являющихся, таким образом, нормами-императивами. Конвенциональная трактовка приписывает социальным нормам договорную сущность, они понимаются как нормы-соглашения, нормы-правила. Очевидно, однако, что наличия одних лишь средств внешнего принуждения и побуждения недостаточно. Соблюдение социальных норм основывается также на их внутреннем принятии, интернализации, придающей им характер личностного смысла. Такая трактовка может быть обозначена как постконвенциальная.
Степень внутреннего принятия социальных норм определяется уровнем личностного развития. Многими авторами, начиная с Ж. Пиаже, в частности Л. Колбергом, Г. Дюпоном, Дж. Ловинджер описываются стадии морального развития, отличающиеся характером ценностной регуляции социального поведения. Так, Л. Колберг, уточняя и детализируя концепцию Ж. Пиаже, выделяет три уровня моральных суждений: предконвенциональный, конвенциональный и постконвенциональный. Предконвенциальный уровень отличается эгоцентричностью, моральные ценности носят внешний характер и следование им основывается на принципе выгоды. Конвенциальный уровень характеризуется социальной конформностью, некритическим принятием оценок своей референтной группы и стремлением к поддержанию установленного порядка, традиций и правил. Нормы и ценности близкого окружения интериоризируются, их соблюдение становится внутренней потребностью, однако они по-прежнему основаны на внешнем авторитете. Постконвенциональный уровень соответствует ориентации на собственные моральные принципы, выработке автономной системы этических ценностей. Личные ценности на этом уровне могут не совпадать с ценностями референтной группы, определяясь в большей степени абстрактными, универсальными, общечеловеческими ценностями [33].
Основными механизмами следования социальным нормам при этом могут последовательно выступать страх, стыд и вина. Как известно, страх — это одна из наиболее филогенетически древних эмоций, порождаемая действительной или мнимой опасностью. Ю. А. Лотман определяет страх как инстинктивно-биологическое, присущее всем животным, настороженное отношение к потенциально враждебным и опасным внешним силам [17]. В контексте социальной регуляции поведения страх можно определить как тревогу человека за то, что его накажут, если он нарушит или уже нарушил какое-либо правило. Соответственно, нормативность поведения в данном случае обеспечивается стремлением избежать наказания. Объектом страха может выступать любое лицо, группа или социальный институт, обладающие силой и властью. В религиозном сознании более важным явля-
ется страх перед «божьей карой», «страшным судом», «адскими мучениями», подразумевающими неизбежность наказания, возможно посмертного, даже если нарушение человеком норм и заповедей осталось незамеченным другими людьми.
Ю. А. Лотман противопоставляет страху стыд как специфически человеческий, сформированный культурой психологический механизм гарантирующий соблюдение определенных норм и обязанностей по отношению к «своим» [17]. Несмотря на проводимое некоторыми авторами разделение стыда перед собой и стыда перед другими, все же традиционно стыд понимается как социальный конструкт, подразумевающий присутствие другого человека. Стыд, таким образом, это, прежде всего, стыд перед кем-то. К. Муздыбаев, обобщая ряд современных западных исследований, определяет стыд как состояние унижения, понимаемого им прежде всего как умаление, оскорбление достоинств личности. По его словам, «если в моральном отношении стыд означает потерю лица, т. е. лишение отличительных, социально-значимых, позитивных качеств личности, то в структурном отношении он воспринимается как унижение и утрата статуса» [18]. Моральный и социальный статус личности в данном случае полностью зависит от оценки со стороны значимых других, референтной группы.
Если стыд предполагает ориентацию на внешнюю оценку, то вина, напротив, подразумевает внутренний контроль поведения, связанный с интернализацией социальных норм. В этой связи Р. Бенедикт противопоставляет западные «культуры вины» и восточные «культуры стыда», характеризующиеся соответственно в большей степени внутренней либо внешней регуляцией социального поведения. Поскольку вина традиционно рассматривается как эмоция, возникающая на более высокой ступени развития человечества, Р. Бенедикт упрекали в «обидном сравнении» западной и восточной культур [24]. Сегодня принято считать, что переживание чувства вины свойственно представителям различных обществ.
В современной психологии вина рассматривается как моральная эмоция, которая возникает в результате несоответствия нашего поведения или собственных характеристик
нашим моральным стандартам [3]. Понятие вины тесно связано с такой категорией, как «совесть», можно даже сказать, что в научной литературе эти термины четко не дифференцируются. Несоответствие собственного поведения интернализованным, т. е. осознанно принятым нормам и принципам, вызывает угрызения совести, которая понимается как «внутренняя моральная инстанция». Таким образом, совесть является механизмом саморегуляции поведения. Анализируя современные работы, посвященные психологической характеристике феномена совести, Л. Ю. Юркина выделяет два основных подхода к ее рассмотрению: понимание совести как «собственно внутреннего голоса» и как «голоса интернали-зованного внешнего авторитета» (от собственного отца до божества) [28]. Соответственно, в качестве внутреннего механизма регуляции поведения можно рассматривать и представление о грехе, представляющем религиозное понимание вины как «вины перед Богом».
Несмотря на многообразие терминов, описывающих моральную регуляцию поведения и различия в оттенках их употребления разными авторами, в целом все же можно говорить о едином ряде страх-стыд-вина, в котором каждый последующий механизм социального контроля возникает на основе предыдущего и соответствует достигнутому уровню ценностного развития как отдельной личности, так и общества в целом. Очевидно, что данные механизмы, отличающиеся последовательным возрастанием интернальности, имеют в своей основе различные системы ценностей. В нашей типологической модели в зависимости от субъективной значимости терминальных ценностей в индивидуальной иерархии, уровня их осознанности и интернализованности, их «внешнего» или «внутреннего» характера выделяется три типа личности, ориентирующихся, соответственно, на ценности адаптации, социализации или индивидуализации [31]. Как следует из сказанного, этим трем ценностным типам отчетливо соответствуют страх, стыд и вина, являющиеся для них основными механизмами регуляции социального поведения.
Нарушению ценностно-нормативной регуляции соответствует поведение, которое обычно обозначается как девиантное. Девиантное поведение принято рассматривать как следст-
вие своего рода патологии, дефекта ценностной сферы личности. Так, еще Дж. Причард говорил в этой связи о «моральном помешательстве» как причине антисоциальной деятельности. В известной теории Р. Мертона девиантное поведение объясняется рассогласованием между терминальными ценностями как общими целями и инструментальными ценностями, являющимися средствами их достижения. При этом в его представлении девиантному поведению в большей степени соответствует нарушение инструментальных ценностей [6].
Б. С. Братусь, говоря о девиантном поведении, отмечает, что речь в этом случае идет не просто об отрицании человеком социально одобряемых ценностей, а о формировании достаточно очерченной и жесткой системы ценностей «отрицательных», сформировавшейся под влиянием антисоциальной среды [4]. По словам Д. А. Леонтьева, психологической основой отклоняющегося развития является «несфор-мированность ценностной регуляции», при этом он также придает особое значение нахождению индивида в референтной для него асоциальной или криминальной группе, в которой формируется соответствующая система «псевдоценностей». По его мнению, «ценности этой группы не только задают подростку правила и нормы поведения, но и опосредуют, фильтруют или блокируют им усвоение иных макросоциальных и общечеловеческих ценностей» [16].
А. А. Горбатков осуществил одновременное ранжирование двух списков ценностей: «положительной» системы ценностей по методике М. Рокича и «отрицательной» системы по альтернативной методике, в которой каждой ценности М. Рокича соответствовал ее отрицательный полюс. Так, например, «исполнительности» противостояла «неисполнительность». Проведенное им исследование показало неоднозначность корреляционных связей между ценностями первого и второго списков, т. е. продемонстрировало, что иерархия «положительных» ценностей не совпадает с иерархией «отрицательных» ценностей [7]. Тем самым положительные и отрицательные ценности могут рассматриваться в качестве относительно самостоятельных подструктур системы ценностных ориентаций личности.
Однако большинством авторов само существование «отрицательных» ценностей ставится под сомнение, поскольку девиантное поведение может иметь место и при ориентации на вполне «положительные» ценности. Многие авторы, начиная с американских работ 60-х гг., отмечали наличие серьезных расхождений между выявляемой системой ценностей и наблюдаемым поведением. Например, известное исследование Ф. Зимбардо показало, что под влиянием определенных обстоятельств любой человек может дойти до какого угодно состояния вопреки всем своим представлениям о нравственности, личной порядочности и всем социальным принципам, ценностям и нормам [15].
В ряде социологических исследований, например, в работах В. С. Бакирова, И. Г. Дубова, В. Б. Ольшанского, В. А. Ядова, было также установлено, что степень совпадения ценностных ориентаций и реального поведения может колебаться. Так, В. С. Бакиров, анализируя ряд западных исследований, констатирует факт существенного рассогласования вербально проявляемых ценностных представлений и реальных форм практического поведения. Он сформулировал три возможные причины, объясняющие указанный факт:
- поверхностность уровня ценностных представлений;
- отсутствие условий, необходимых для реализации ценностных предпочтений;
- независимость действий людей от усвоенных ими ценностей, подразумевающая, что ценности не детерминируют активность людей, а лишь являются средством рационализирующего обоснования поведенческого выбора, продиктованного той или иной потребностью.
И. Г. Дубов в этой связи замечает, что «сформированные у людей ценности все же чаще детерминируют человеческое поведение, чем наоборот. Если индивиду ничто не мешает, он предпочитает поступать в соответствии со сложившейся у него системой ценностей — хотя бы для того, чтобы потом не испытывать угрызений совести. Однако в ряде случаев конкретная ситуация оказывается достаточно сложной, в ней сталкиваются различные обстоятельства, вызывающие противоречивые моменты, и тогда в действие вступают факторы, описанные В. С. Бакиро-
вым». Определяя причины рассогласования между поведением и ценностной структурой, И.Г. Дубов указывает, что «связь ценностей и конкретных актов поведения не может быть прямой и линейной, поскольку между ценностными системами человека и выбором им поведенческой альтернативы «вклинивается» множество более локальных факторов, относящихся к разряду социально-психологических феноменов — таких, как устойчивые жизненные цели, существующие нормы и традиции, распространенные стереотипы сознания и бытующие в обществе мифы, а также великое множество социальных установок, в контексте которых принимается решение о том или ином поступке» [10].
В. А. Ядов группирует предложенные различными авторами объяснения в связи с выявленными фактами существенных различий между ценностными и поведенческими характеристиками следующим образом:
- существование принципиальной разницы между реакциями на вербальную ситуацию и ситуацию, предполагающую невербальное действие;
- противоречие между идеальными ожиданиями, фиксированными в нравственных и иных формах поведения, и ситуативными условиями реального поведения; жесткость или негибкость системы ценностей личности;
- существование противоречивых влияний нормативных и ценностных предписаний референтной группы и группы членства;
- временное «подавление» ценностных ориентаций другими ценностями или мотивами в конкретных условиях при сохранении общей направленности личности [29].
Однако наиболее убедительным нам представляется достаточно простое объяснение фактов рассогласования между ценностями и поведением, высказанное В. В. Гриценко и Т. Н. Смотровой. Как отмечают авторы, в большинстве проводимых исследований фактически изучалась взаимосвязь поведения не с реальными, а с декларируемыми ценностями.
В. В. Гриценко и Т. Н. Смотрова предполагают, что в сознании человека могут одновременно присутствовать декларируемый и скрытый уровни проявления ценностных предпочтений, между которыми возможны существенные различия. При этом под декларируемыми ценностями ими понимаются социально одобряемые
основания оценок окружающей действительности и ориентации в ней. Под скрытыми ценностями подразумеваются реально регулирующие поведение и деятельность людей ценности, которые не артикулируются либо преднамеренно — из-за расхождения их с социально одобряемыми эталонами, либо непреднамеренно — из-за низкой степени их осознания [8]. Таким образом, реальные, «скрытые» ценности, которые характеризуются большей осознанностью и интернализованностью, должны являться наиболее действенным регулятором поведения.
Мы предположили, что выделенные нами ценностные типы, имеющие разный удельный вес внешних, социально обусловленных, а также внутренних, осознанно принятых ценностей, имеют и разную эффективность регуляции социального поведения. В этой связи мы проанализировали распространенность нормативности и девиантности поведения в зависимости от ориентации на ценности адаптации, социализации или индивидуализации.
Различные формы девиантного поведения имеют, вероятно, общие причины и закономерности формирования и, соответственно, сходные особенности ценностной системы, определяющие нарушения ее регулятивных функций. В работе А. А. Зеленина была предпринята попытка дать социальную характеристику группам молодежи, выделенным по степени общей девиантности поведения. Для интегральной оценки девиантности поведения молодежи им использовался комплексный показатель, составленный на базе трех переменных: субъективной допустимости супружеской измены, уклонения от уплаты налогов, а также употребления оскорбительных и нецензурных выражений. По его данным чуть более 40 % молодежи Кемеровской области попадают в группу ориентирующихся на норма-
тивное поведение, примерно половина — в группу колеблющихся и 5 % — в группу ориентирующихся на девиантное поведение.
При помощи модифицированной нами методики Р. Инглхарта [31] мы проанализировали распространенность основных ценностных типов в описываемых А. А. Зелениным группах молодежи с различной степенью отклонений в поведении (табл. 1). Как следует из приведенных результатов, самый большой процент представителей адаптирующегося типа отмечается среди склонных к девиантному поведению, а представителей социализиру-щегося и индивидуализирующегося типов — в группах молодежи с допустимым и нормальным поведением. Однако в целом выявленные здесь различия не имеют принципиального характера, что может объясняться спорностью и неоднозначностью выбранных автором критериев девиантности. Кроме того, как отмечает сам автор, специфика проведенного им исследования не позволяет исчерпывающим образом проанализировать собственно девиантное поведение молодежи, поскольку в выборку не входили представители «альтернативного общества» — маргинальные группы, находящиеся в пенитенциарных учреждениях и т. п. Поэтому фактически речь здесь идет о девиациях в поведении «законопослушной» молодежи [14].
В этой связи нами было проведено исследование частотного распределения описываемых ценностных типов при некоторых конкретных формах девиантного поведения: алкогольной аддикции, бродяжничестве, уголовных правонарушениях, проституции (табл. 2). Тем самым нами были выбраны наиболее яркие, своего рода модельные группы, позволяющие продемонстрировать «устойчивость» основных типов ценностных систем к различным вариантам отклоняющегося поведения.
Таблица 1
Распространенность ценностных типов в группах с различной степенью отклонений в поведении (% от числа ответивших, п = 2009)
Группы по отклонениям в поведении п Ценностный тип
А С И П
1 Отклоняющееся 104 35,6 45,2 1,0 18,3
2 Допустимое 1019 26,6 51,3 3,3 18,8
3 Нормативное 886 26,9 48,1 3,0 22,0
Таблица 2
Распространенность ценностных типов в группах с различными формами отклоняющегося поведения (% от числа исследуемых)
Группы с различными формами отклоняющегося поведения n Ценностный тип
А С И П
0 Общая выборка 954 44 29 4 23
1 Больные алкоголизмом 100 44 31 0 25
2 Подростки с алкогольной зависимостью 24 42 39 0 16
3 Лица без определенного места жительства 40 43 25 5 28
4 Лица, осужденные за преступления против личности и собственности 50 0 100 0 0
5 Несовершеннолетние проститутки 50 19 67 4 12
6 Женщины-про ститутки 40 25 28 5 43
Примечание. Различия в распределениях: между общей выборкой и группами с различными формами отклоняющегося поведения — 4 (а < 0,001), 5 (а < 0,01); между групп с различными формами отклоняющегося поведения — 1 и 4 (а < 0,001), 1 и 5 (а < 0,05), 2 и 4 (а < 0,01), 3 и 4 (а < 0,001), 4 и 6 (а < 0,001), 5 и 6 (а < 0,05).
В качестве наиболее характерного примера отклоняющегося развития личности Б. С. Братусь рассматривает алкоголизм. Для данного заболевания, по-видимому, в наибольшей степени характерна нивелировка личностных особенностей, проявляющаяся, прежде всего, практически одинаковым «снижением» ценностно-смысловой сферы. Однако конкретные особенности ценностной системы при алкоголизме недостаточно исследованы.
Ранее нами изучались особенности системы ценностных ориентаций больных алкоголизмом с использованием методики М. Рокича [32]. Полученные результаты позволяют говорить об очевидном ее изменении при алкоголизме. Групповая иерархия ценностей больных алкоголизмом характеризуется явной ориентацией на конкретные жизненные ценности. При этом значимость здоровья, работы, активной деятельной жизни, дружеских взаимоотношений в данном контексте можно считать «дефицитарной». Ценности развития и самореализации, творчества, счастья других людей занимают в их иерархии последние места. При явном снижении значимости этих высших терминальных ценностей-целей больные алкоголизмом одновременно декларируют значимость ответственности, честности, аккуратности, т. е. социально одобряемых инструментальных ценностей. Анализ представлений о реализованности тех или иных жизненных
ценностей свидетельствует о некритичности их самовосприятия и анозогнозии. Так, исследуемые склонны считать себя здоровыми, свободными в выборе жизненной стратегии, ответственными, честными, чуткими, аккуратными и чистоплотными и т. д. Таким образом, можно говорить о характерном «снижении», т. е. обратном развитии ценностной сферы личности при алкоголизме, проявляющемся в формировании ориентации на низшие уровни ценностной системы. Такое «снижение» аналогично описанному Б. С. Братусем постепенному «сползанию» от вышележащей к нижележащей ступени смысловой сферы, от «про-социального» к «узкогруппоцентрическому» и далее к «узкоэгоцентрическому» уровню системы личностных смыслов [4]. В исследовании ценностной иерархии и распространенности выделенных нами ценностных типов в группе из 100 больных алкоголизмом, находящихся на лечении в наркологическом диспансере г. Прокопьевска Кемеровской области, были получены схожие результаты [30]. К числу предпочитаемых терминальных ценностей здесь оказались отнесены здоровье, материально обеспеченная жизнь, счастливая семейная жизнь, любовь, свобода; отвергаемых — творчество, познание, жизненная мудрость, продуктивная жизнь. Наиболее высокий ранг среди инструментальных ценностей занимают аккуратность, воспитанность, независимость и самоконтроль;
наиболее низкий — образованность, честность, твердая воля, нетерпимость к недостаткам своим и других. По модифицированной нами методике Р. Инглхарта 44 % больных алкоголизмом были отнесены к адаптирующемуся типу, ориентирующемуся на защитные, «дефи-цитарные» ценности; 31 % — к социализирующемуся, направленному на ценности значимых других; 25 % — к промежуточному типу. Индивидуализирующийся тип, поведение которого регулируется собственными, автономными ценностями, в данной группе не был представлен вовсе.
Аналогичная тенденция была выявлена при изучении психологических факторов алкоголизации в подростковой группе [11]. В исследовании 54-х школьников обоего пола в возрасте от 14 до 15 лет было выявлено 24 подростка с признаками аддиктивного поведения. Критерием аддикции здесь являлось систематическое употребление алкоголя один раз в месяц и чаще, при количестве средне и слабо алкогольных напитков в количестве 500 мл и более. Среди школьников, обнаруживших признаки алкогольной аддикции: 41,6 % — ориентируется на ценности адаптации, 39,4 % — на ценности социализации, к промежуточному типу были отнесены 16 %, при этом представителей индивидуализирующегося типа не оказалось. В контрольной группе доля подростков адаптирующегося типа составила 33 % опрошенных, социализирующегося — 53,3 %, индивидуализирующегося — 10 % и промежуточного — 3,7 %. Таким образом, среди подростков с обычным поведением заметно чаще представлен социализирующийся и индивидуализирующиеся типы, а среди подростков, демонстрирующих аддиктивное поведение — адаптирующийся и промежуточный.
Еще одной формой девиантного поведения является бродяжничество. Несмотря на то, что в ряды бездомных, особенно в период кризиса, могут попадать и вполне обычные граждане, утратившие жилье в связи с разного рода семейными и социальными проблемами, основу контингента лиц без определенного места жительства все же составляют бывшие осужденные, вернувшиеся из мест лишения свободы, а также страдающие алкоголизмом, психически больные и т. п., т. е. ли-
ца отчетливо характеризующиеся отклоняющимся поведением. Причем в данном случае часто имеет место сочетание различной социальной патологии.
В исследовании распространенности рассматриваемых ценностных типов, проведенном по нашей методике в группе лиц без определенного места жительства, приняли участие 40 мужчин, средний возраст которых составил 48 лет [25]. Базой проведения исследования являлись центр социальной адаптации, а также отделения милиции г. Кемерово. Для описываемой группы в наибольшей степени характерна ориентация на ценности адаптации (43 %). Отмечается также довольно высокий показатель распространенности промежуточного типа (28 %), несколько меньше доля ориентированных на ценности социализации (25 %). На ценности индивидуализации направлены 5 % принявших участие в исследовании.
Еще более показательными являются результаты, полученные в диссертационном исследовании С. В. Штак, выполненном под нашим руководством [27]. Ей рассматривалась структура ценностных предпочтений группы социальных аутсайдеров общей численностью 70 человек (мужчин — 51,4 %, женщин — 48,6 %), к которой были отнесены как лица без определенного места жительства, постоянные обитатели городских свалок, так и лица, занимающиеся попрошайничеством. Дополнительными проявлениями отклоняющегося поведения в данной группе являлись выраженная алкоголизация и общая для всех склонность к воровству. Средний возраст испытуемых составил 42 года. В данной группе резко доминировал адаптирующийся ценностный тип (62,9 %). Ориентирующихся на ценности социализации оказалось 22,9 %, направленность на ценности индивидуализации обнаружил лишь один человек (1,4 %). К промежуточному типу было отнесено 12,9 % принявших участие в исследовании.
При разделении исследуемых на подгруппы по характеру и локализации деятельности (попрошайки у церкви, попрошайки в городе, собиратели в городе, собиратели на свалке), обнаруживающие также последовательно снижающийся уровень доходов, закономерно проявляются и различия в частоте описываемых
ценностных типов. Так, попрошайки у церкви, представляющие собой своего рода «элиту» социального дна, в целом заметно отличаются более высоким уровнем развития ценностной системы. С учетом данных, полученных по другим методикам, автор приходит к выводу, что внутри страты социальных аутсайдеров существует иерархия реальных групп людей, имеющих различный социальный статус и образ жизни, которые опосредуют их ценностные характеристики. По мере снижения социального статуса внутри страты социальных аутсайдеров отмечается понижение уровня развития системы ценностных ориентаций: сначала исчезают глобальные ценности (добро, красота, свобода и т. д.), затем деформируются, а потом и вовсе исчезают ценности, приближенные к обыденной жизни (хорошая семья, благополучие, дети и пр.).
Различные виды отклоняющегося поведения, связанные с одновременным нарушением правовых и нравственных норм, объединяются как делинквентное поведение. Очевидно, что совершение преступлений против личности и собственности, одновременно противоречащее морально-этическим нормам общества и нарушающее установленные государством законы, также предполагает определенную деформацию системы ценностей. Рядом авторов в этом контексте исследовались ценностные ориентации осужденных. Важно подчеркнуть, однако, что в данном случае невозможно исключить влияние на формирование их ценностно-смысловой сферы той антисоциальной среды, в которой они находятся. Поэтому мы исследовали особенности системы ценностных ориентаций прежде всего у лиц, которые были арестованы впервые и находились в следственном изоляторе до вынесения приговора [32]. Всего в нашем исследовании, которое осуществлялось с использованием методики М. Рокича, приняли участие 56 следственнозаключенных следственного изолятора № 1 г. Кемерова, обвиняемых в совершении таких преступлений, как кражи, грабежи, убийства, изнасилования, нарушения общественного порядка и др.
Система ценностных ориентаций следственно-заключенных характеризуется доминированием «защитных», обусловленных фруст-
рацией ценностей — «свободы от», независимости, прежних семейных и дружеских взаимоотношений, а также ценностей материального благополучия. Одновременно декларируется значимость таких социально одобряемых инструментальных ценностей, как аккуратность, воспитанность, ответственность, честность и т. д. При этом для правонарушителей характерно отрицание альтруистических ценностей — счастья других, чуткости, терпимости и широты взглядов, а также ценностей развития, самореализации и творчества. Обращает на себя внимание весьма низкий уровень реализованности основных жизненных ценностей в описываемой группе, что еще раз свидетельствует об адаптационном характере происхождения их ценностной системы.
В группе 50-ти заключенных, осужденных за совершение таких преступлений, как кражи, грабежи, убийства, нарушение общественного порядка и др., и отбывающих наказание в исправительной колонии № 5 г. Кемерово, по методике М. Рокича были получены иные результаты [21]. Осужденные декларируют высокую значимость активной деятельной жизни, что может быть объяснено ограничениями, накладываемыми пенитенциарной системой. На 2-м месте стоит жизненная мудрость (зрелость суждений и здравый смысл). Эту ценность можно отнести к прошлому периоду жизни заключенных, поскольку они считают, что, если бы раньше у них был здравый смысл и сегодняшний опыт, они не совершили бы противоправных действий. На 3-й и 4-й позициях разместились общественное признание и здоровье. Понятно, что наличие определенного уважения со стороны других осужденных, занятие определенного статуса является необходимым условием выживания и приобретает характер актуальных ценностей. Познание и материально обеспеченная жизнь занимают 5-е и 6-е места, что можно интерпретировать как своего рода перспективу, цели, соответствующие образу желаемого будущего. К отвергаемым ценностям относятся: счастливая семейная жизнь, друзья, творчество, развитие, уверенность в себе и счастье других.
Данной структуре терминальных ценностей соответствуют следующие средства их достижения, имеющие наиболее высокие ранговые
места: чуткость (заботливость), умение понять чужую точку зрения, терпимость к взглядам и мнениям других, умение прощать другим их ошибки, трудолюбие, воспитанность и аккуратность. Жизнерадостность, исполнительность, независимость, смелость в отстаивании своего мнения, высокие запросы и образованность занимают последние 6 позиций в списке инструментальных ценностей.
Таким образом, в ценностной иерархии осужденных наблюдается определенные противоречия. Терминальные ценности, являясь достаточно конкретными, носят скорее эгоцентрических характер, а средства для достижения этих целей — формально альтруистический. Очевидно, однако, что значимость альтруистических ценностей в данном случае определяется неудовлетворенностью в чуткости, терпимости, прощении по отношению к самим осужденным со стороны других людей, и эти инструментальные ценности также являются защитными.
По методике Р. Инглхарта все осужденные как за преступления против личности, так и против собственности были отнесены к одному лишь социализирующемуся типу, соответствующему ориентации на внешние, социально одобряемые ценности. Эта любопытная особенность может быть объяснена высокой зависимостью поведения в среде заключенных от требований микросоциального окружения, навязываемых посредством специфической системы норм и ценностей — так называемых «понятий», которые жестко поддерживаются данной антисоциальной группой.
К девиантному поведению традиционно относят и проституцию. Однако следует отметить, что в настоящее время в различных обществах отношение к проституции неодинаково — в одних она считается законным видом деятельности (как, например, в Германии), в других — уголовным преступлением (как, например, в России, где за организацию проституции предусмотрена уголовная ответственность). При этом проституция в ряде случаев оказывается одним из примеров несовпадения моральных и правовых норм: несмотря на ее легализацию в некоторых странах, у значительной части этих обществ сохраня-
ется осуждение данного вида деятельности, в то же время, возможно и вполне терпимое к ней отношение, несмотря на незаконный характер проституции в других обществах. Более-менее выраженный консенсус имеет место лишь в отношении детской проституции, практически повсеместно расцениваемой как неприемлемое с моральной точки зрения и, одновременно, как преступное явление.
В этой связи показательно, что в нашем исследовании распространенности изучаемых ценностных типов в группе несовершеннолетних проституток в г. Прокопьевске Кемеровской области, чья деятельность, вполне очевидно, имела организованный и криминальный характер, была выявлена тенденция резкого преобладания ориентации на ценности микросоциального окружения, подобная описанной выше характеристике ценностей в группе отбывающих наказания за уголовные преступления. В данном исследовании приняли участие 50 девушек в возрасте 14-17 лет [30]. К социализирующемуся типу здесь были отнесены 67 % испытуемых, к адаптирующемуся — 19 %, к индивидуализирующемуся — 4 %. Остальные 12 % были отнесены к промежуточному типу. Очевидно, такая значимость ценностей группы здесь также может объясняться жесткими методами поддержания корпоративных норм и правил. Ценностное сходство несовершеннолетних проституток с группой лиц, совершивших преступления против личности или собственности, очевидно, неслучайно: общепризнано, что проституция является одним из этапов морально-нравственной деградации, который нередко завершается преступным поведением (рост проституции влечет рост преступности вообще и женской в том числе) [12].
В то же время в группе совершеннолетних женщин, занимающихся проституцией, были получены иные результаты [25]. В данном исследовании ценностных предпочтений с использованием модифицированной нами методики Р. Инглхарта приняли участие 40 женщин, средний возраст которых составил 26 лет. На ценности социализации здесь ориентировались 28 % женщин, на ценности адаптации — 25 %, на ценности индивидуализации — 5 %. Однако наиболее распространенным в этой
группе оказался промежуточный ценностный тип — 43 %. Таким образом, общая «слабость» ценностной регуляции, делающая возможной реализацию данной формы девиантного поведения, почти у половины женщин определялась несформированностью ценностной системы: личности, маргинальные в ценностном отношении, закономерно имеют большую вероятность и оказаться в маргинальной группе.
Приведенные нами результаты о распространенности основных ценностных типов в различных маргинальных группах, несмотря на их некоторую противоречивость, связанную с многогранностью и неоднородностью феномена девиантности, в целом свидетельствуют
о зависимости нормативности поведения от уровня развития ценностной системы. Очевидно, что «защитные», адаптационные ценности и «заимствованные» ценности социализации отнюдь не всегда регулируют реальное поведение человека, поскольку оба эти типа ценностных систем являются по отношению к нему внешними. Наиболее эффективным регулятором социального поведения является внутренняя, интернализованная система автономных ценностей, соответствующая индивидуализирующемуся ценностному типу, создание условий для формирования которого, соответственно, может стать одним из важных направлений профилактики девиантного поведения.
Библиографический список
1. Алексеева В. Г. Ценностные ориентации как
фактор жизнедеятельности и развития личности // Психол. журн. — 1984. — Т. 5. — № 5. — С. 63-70.
2. Арутюнян Э. А. Микросреда и трансформа-
ция общественных ценностей в ценностную ориентацию личности // Образ жизни и ценностные ориентации личности. — Ереван: АН Армян. ССР, 1979. — С. 49-61.
3. Белик И. А. Роль вины в межличностных от-
ношениях: обзор зарубежных научных исследований // Психология и мораль / сост. и науч. ред. В. Н. Куницына. — СПб.: Речь, 2004. — С. 171.
4. Братусь Б. С. Аномалии личности. — М.:
Мысль, 1988. — 301 с.
5. Василюк Ф. Е. Психология переживания: ана-
лиз преодоления критических ситуаций. — М.: МГУ, 1984. — С. 122-125.
6. Волков Ю. Г., Мостовая И. В. Социология. —
М.: Гардарики, 1999. — С. 333-334.
7. Горбатков А. А. О соотношении ориентации на
положительные и отрицательные качества в структуре ценностных ориентаций личности // Личность и деятельность: тез. докл. V Всесоюз. съезда психологов СССР. — М.: 1977. — С. 11.
8. Гриценко В. В., Смотрова Т. Н. Ценностно-
нормативные основы интеграции этнических мигрантов в российском обществе. — Смоленск: Универсум, 2008. — 152 с.
9. Донцов А. И. О ценностных отношениях лич-
ности // Совет. педагогика. — 1974. — № 5. — С. 67-76.
10. Дубов И. Г. Ценности и поведение: анализ взаимосвязи // Базовые ценности россиян:
социальные установки, жизненные стратегии, символы, мифы. — М.: Дом интеллект. кн., 2003. — С. 182.
11. Ефимова А. Г. Деформация ценностно-смыс-
ловой сферы личности подростков как фактор формирования аддиктивного поведения: диплом. раб. — Кемерово, 2003.
12. Женщины России: статистический сб. — М.:
Госкомстат, 1995. — С. 19-33.
13. Здравомыслов А. Г. Потребности, интересы,
ценности. — М.: Политиздат, 1986. —
С. 202-203.
14. Зеленин А. А. Региональная модель государст-
венной молодежной политики и практика ее реализации. — Новосибирск: СО РАН, 2008. — С. 66.
15. Зимбардо Ф., Ляйппе М. Социальное влия-
ние. — СПб.: Питер, 2000. — 448 с.
16. Леонтьев Д. А. Психология смысла: природа,
строение и динамика смысловой реальности. — М.: Смысл, 1999. — С. 344.
17. Лотман Ю. М. О семиотике понятий «стыд»
и «страх» в механизме культуры // Тез. докл. IV лет. шк. по вторичным моделирующим системам. — Тарту, 1970. — С. 98-101.
18. Муздыбаев К. Переживание стыда социальной
неудачи в период экономического кризиса // Психология и мораль / сост. и науч. ред.
B. Н. Куницына. — СПб.: Речь, 2004. —
C. 36.
19. Наумова Н. Ф. Социологические и психологи-
ческие аспекты целенаправленного поведения. — М., 1988. — 199 с.
20. Ольшанский В. Б. Личность и социальные цен-
ности // Социология в СССР. — М.: Мысль, 1966. — Т. 1. — С. 529.
21. Петровский А. В. Вопросы истории и теории
психологии: избр. тр. — М.: Педагогика, 1984. — 272 с.
22. Пискунова К. А. Ценностно-смысловые аспек-
ты формирования и выбора жизненной стратегии в условиях пенитенциарной системы: диплом. раб. — Кемерово, 2003.
23. Роджерс К. Клиентоцентрированная терапия /
пер. с англ. — М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. — С. 56.
24. Стефаненко Т. Г. Этнопсихология: учеб. для
вузов. — М.: Аспект Пресс, 2003. — С. 216.
25. Худякова И. Исследование ценностной струк-
туры представителей андерслоя в условиях трансформации российского общества: диплом. раб. — Кемерово, 2005. — 80 с.
26. Шерковин Ю. А. Проблема ценностных ориен-
таций и массовые информационные процессы // Психол. журн. — 1982. — Т. 3. — № 5. — С. 137.
27. Штак С. В. Особенности социально-психоло-
гической адаптации представителей различных групп социальных аутсайдеров: дис. ... канд. психол. наук. — Кемерово, 2006. — 181 с.
28. Юркина Л. Ю. Исследование совести как пси-
хологического феномена // Психология и мораль / сост. и науч. ред. В. Н. Куницына. — СПб.: Речь, 2004. — С. 146.
29. Ядов В. А. Социальная идентификация в кри-
зисном обществе // Социол. журн. — 1994. — № 1. — С. 35-52.
30. Яницкий М. С. Нарушение регулятивной функ-
ции индивидуальной системы ценностей при девиантном поведении // Проблемы морально-нравственного развития личности и общества: сб. науч. тр. — Кемерово: Полиграф, 2004. — С. 239-242.
31. Яницкий М. С. Ценностная структура массово-
го сознания современной России // Политико-психологические проблемы исследования массового сознания. — М.: Аспект Пресс, 2002. — С. 7-27.
32. Яницкий М. С. Ценностные ориентации лично-
сти как динамическая система. — Кемерово: Кузбассвузиздат, 2000. — 204 с.
33. Kohlberg L. Moral stages and moralization: the
cognitive developmental approach // Moral development and behavior: Theory research and Social issues. — N. Y., 1976. — P. 31-53.
