CC BY
35
УДК 316.34/35
ЦЕННОСТИ МОЛОДЕЖИ В СОВРЕМЕННОМ РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ: ОТ СОЦИОЦЕНТРИЗМА К ПЕРСОНОЦЕНТРИЗМУ
Е.В. Красавина
Современное российское общество проходит этап системной трансформации. Одним из ключевых индикаторов этого процесса является динамика ценностных ориентаций, в частности, ориентаций молодого поколения. Данная статья посвящена анализу тенденций динамики гражданских, нравственных и религиозных ценностей современной российской молодежи и факторов, влияющих на эту динамику.
Нам представляется, что в современном российском обществе наблюдается кризис социоцентризма в ценностных ориентациях населения. Во-первых, имеет место кризис традиционно характерного для российской культуры государственнического типа социо-центризма. Отождествление общества с государством - один из ключевых пунктов социального мышления россиян. Но, как отмечает Е.Н. Данилова, «современное российское государство вообще мало стимулирует людей к осознанию себя его гражданами. Критическое отношение россиян к своему нынешнему государству и его структурам установлено множеством исследований, недоверие к государственным институтам достигает невероятных размеров. Выражается это во взаимной "безответственности": государство не несет ответственности за своих граждан и за то, что с ними происходит, и, соответственно, граждане не несут ответственности за свою страну» [1, с. 96].
Во-вторых, негосударственные, так сказать, социоцентрические ориентации - направленные на идентификацию с гражданским обществом - тоже слабы в силу неразвитости самих структур гражданского общества, низкой популярности гражданских инициатив у населения. Традиционно присущий многим россиянам патернализм, ориентация на го-
Красавина Екатерина Валерьевна - кандидат социологических наук, доцент кафедры управления персоналом Российского государственного торгово-экономического университета, 125445, г. Москва, ул. Смольного, 36, e-mail: [email protected].
сударство и его активность, несмотря на недоверие к нему, имеют оборотной стороной слабость негосударственных гражданских ориентаций, приводящую тоже к ослаблению социоцентрических установок: «Отсутствие различного рода ассоциаций, сообществ, сильных профсоюзов и т.п., в которые граждане объединяются "снизу"... приводит к тому, что в обществе начинают господствовать диктат сильного, ориентация исключительно на собственные интересы. Поэтому так важны сегодня любые гражданские инициативы, любые проявления активности гражданского общества» [2]. Формирование гражданской идентичности, т.е. крепких гражданских ценностей-убеждений, происходит "только в гражданском обществе, когда у человека появляется возможность самоопределения и самоорганизации в категориях общественных групп и движений, существующих относительно независимо от государственной власти" [3, с. 141]. Традиционный для россиян патернализм часто препятствует такой групповой самоорганизации, так как государство рассматривается как возможный источник разнообразных бонусов, и занятие независимой позиции в сознании и предубеждениях масс россиян пока прочно ассоциируется с риском утратить благосклонность государства. В целом наличие гражданских ценностей-убеждений в современном российском обществе достаточно часто является скорее фактором риска в многообразных отношениях гражданина с государством и представляющей его бюрократической номенклатурой, и население, в том числе и молодежь, это осознает.
С другой стороны, наличие и проявление гражданских ценностей-убеждений по большей части остается социально не премируемым и в ряде случаев - там, где идет речь о ситуа-
Ekaterina Krasavina - Ph.D. in Sociology, associate professor of Personnel Management Department of the State Trade-Economical University, 36, Smolney Street, Moscow, 125445, e-mail: [email protected].
циях протеста или противостояния бюрократии, - часто способствует социальной изоляции и стигматизации их носителя. Население традиционно недолюбливает инициативных и принципиальных, выбирая индифферентно-дистанцированное отношение к ним.
В-третьих, исследования показывают и частое превалирование локальных и этнических идентификаций по отношению к гражданским, общероссийским, что тоже свидетельствует о снижении уровня социоцен-трических ориентаций и наличии центробежной тенденции, ориентирующей индивидов скорее на идентификацию с более дробными объединениями, чем с такими макросоциаль-ными акторами, как государство и общество. "Этнические (и локальные) идентификации, судя по результатам факторного анализа, автономны от общегражданских... Соответственно, в России для части населения важнее этнические и локальные сообщества" [1, с. 85]. О "центробежной энергии распада", высвободившейся после крушения СССР и пробудившей тенденции регионализации, этнического изоляционизма, ксенофобии, писал и О. Яницкий, характеризуя ее как один из мощных факторов социального риска в постсоветском российском обществе. Естественно, что эти тенденции имеют не только объективное, но и субъективное измерение, проявляясь в ослаблении общегражданских идентификаций и поддерживающих их ценностей-убеждений. У молодежи, рожденной и воспитывавшейся уже вне огромного ин-тегративного потенциала советской государственности и идеологии, это выражено гораздо сильнее, чем у поколений родителей, особенно у молодых представителей этнических меньшинств, для которых этническая идентичность часто превращается в сверхценность. Социоцентризм в установках такой молодежи присутствует в "центробежной" модификации - как ориентация на "малый социум": этническую группу, клан, общину, но не на государство и гражданское общество. Однако этот "малый социум" можно рассматривать и как своего рода собирательное "Я", процветание и успешность которого представляют персоноцентрическую цель.
Из других факторов, способствующих ослаблению социоцентристских ориентаций населения, следует отметить нарастание диспропорций в социально-экономическом и социокультурном развитии регионов, а также
рост экономической и социокультурной пропасти между столицей и небольшим числом мегаполисов - с одной стороны, и нищающей российской провинцией - с другой. Как отмечает С.Л. Кропотов, «десятилетние усилия посткоммунистической власти внятно сформулировать "российскую национальную идею" так и не увенчались успехом - не давался сюжет, так и не удалось выстроить нарратив, без которого никаких "идей" и национальных идентичностей не может быть по определению. Причины здесь не только объективные (невозможность построения целостной, непротиворечивой модели идентичности), но и субъективные, в том числе эпистемологические - . простая немыслимость общности в ситуации колоссальной фрагментации экономики, усилении разрыва между центром и провинциями» [4].
Ослаблению социоцентрических установок способствует и то, что рецидивирующая специфика российской модернизации породила затяжной конфликт и маятникообразные колебания ранга противостоящих друг другу терминальных социокультурных ценностей. Повышение ранга либерально-демократических ценностей, связываемых с модернизацией, сменяется поворотом к традиционализму и консерватизму, и наоборот. Исследования конца первого десятилетия ХХ1 в. отмечают, что интерес к демократическим ценностям, повысившийся в 90-е годы, ныне пошел на спад, в том числе и среди молодежи, период взросления которой как раз совпал с либерализацией 90-х. Социоцентризм сейчас скорее ассоциируется с традиционализмом и умеренным консерватизмом, для которого ключевыми ценностями являются порядок и стабильность, а не свобода. Однако эту ориентацию скорее следовало бы назвать "государствоцентризмом".
Что касается старшего поколения, то для многих его представителей социоцентри-ческие ориентации имеют четко выраженную ностальгическую окраску. Так, исследования гражданской идентичности современных россиян выявили, среди прочего, достаточно высокий процент людей, продолжающих идентифицировать себя с Советским Союзом, а не с РФ: «Советская идентичность запечатлена в памяти людей старших поколений. За более чем 10 лет с того момента, как перестал существовать Советский Союз, причастность к советскому народу еще живет в людском
сознании: более 60 % выбирают такую идентификацию, либо когнитивно, либо эмоционально, из них почти 17 % не приемлют нынешнего российского гражданства (не выбирают характеристику "гражданин России")» [1, с. 82]. Естественно, что молодежь не может ориентироваться на эту ностальгическую и контрпродуктивную модель гражданских ценностей, межпоколенческий социокультурный лаг не сокращается, что препятствует восстановлению социетального единства.
В то же время современная российская действительность не предлагает молодым людям привлекательную для них модель демократических ценностей. Этому в большой степени способствовала дискредитация демократических процессов и ценностей самими правящими элитами постперестроечного периода. Если в 90-е годы массы людей разочаровались в демократии и либерализме из-за неоправданной жестокости "шоковой терапии" и резкого отказа государства от своих традиционных социальных обязательств, то в последние десятилетия, как подчеркивает Ж.Т. Тощенко, "происходила имитация демократизации страны. Наряду с оправданными мерами по повышению ответственности региональных органов власти. осуществлены акции по ограничению представительства различных политических партий в законодательных и представительных органах власти. Установлен неоправданно высокий барьер для прохождения политических партий в Го -сударственную Думу - 7 % голосов. И меры, принятые по допуску представителей партий, набравших не менее 5 %, это, скорее, изображение демократичности, чем ее реальность" [5, с. 205]. Отсутствие питательной среды для реального развития демократии обусловило падение интереса населения и особенно молодежи к демократическим ценностям, неверие в демократические лозунги. Все более размывается само представление массового сознания о содержании демократических ценностей, которые ассоциируются с аномией, анархией, беспределом, а также с антироссийской деятельностью "пятой колонны", ангажированной Западом. Фактором утраты нравственных ориентиров в политике, лежащих в основе выработки осознанных убеждений, является и поведение представителей элит, меняющих партии и позиции в соответствии с политической ситуацией, демонстрируя этим отсутствие каких бы то ни было убеждений.
Вероятно, по этим причинам у молодежи свобода и политическая демократия из разряда терминальных ценностей отчетливо перекочевали в категорию инструментальных. Это видно из того, что ранг индивидуальной свободы как ценности у современных молодых россиян очень высок, но она рассматривается ими скорее как средство и условие не ограниченного общественными обязательствами жизненного устройства, более эффективной самореализации, достижения социальной успешности. Иначе говоря, свобода нужна, но не как самоцель и не как социальная, разделяемая с другими ценность.
Молодое поколение демонстрирует дефицит социоцентризма и тем, что оно политически и социально индифферентно. О росте индивидуализма и социальной, политической, гражданской индифферентности говорит тот факт, что современные молодые россияне в массе своей уклоняются от участия в социальной и общественной жизни. В сравнении с показателями участия британской молодежи в общественных ассоциациях, публичных дискуссиях, клубной деятельности (30-40 %) молодые россияне, проявляющие общественную активность, составляют всего 2-3 % от их общего числа. При этом даже в этом небольшом количестве к общественной деятельности и гражданским инициативам тяготеют в основном представители студенчества и самой младшей возрастной подгруппы российской молодежи. По мере взросления интерес к общественной деятельности ослабевает. Интересно то, что эти данные относятся именно к общественной активности на досуге, т.е. практикуемой без принуждения и материальной заинтересованности, что говорит о снижении ранга связанных с этой деятельностью ценностей именно как терминальных ценностей-убеждений. Это вполне объяснимо, если вспомнить, что социализация молодого поколения россиян проходила в условиях аномии, массового разочарования поколения родителей сначала в марксистских идеологических, а затем в либеральных ценностях.
Однако у современной российской молодежи не сформированы не только политические и гражданские ценности-убеждения. В массе молодых людей слабеет само стремление иметь позитивные убеждения, не ценится самообразование и работа над собой, если то и другое не направлены на конкретные прагматические цели. Об этом свидетельству-
ет то же сравнение молодых россиян с англичанами. 20 % молодых британцев в свободное время занимаются в кружках, посвящают свой досуг самодеятельности и общению по интересам, тогда как у российской молодежи соответствующий показатель составляет 1,5-2 % [8]. Однако в то же время молодые россияне готовы вкладывать усилия и средства в обучение и самообразование, если это необходимо для успешной карьеры и реализации достижительных целей.
Дефицит гражданских и политических ценностей-убеждений, пронизывающий все современное российское общество, дополняется растущим дефицитом актуальных нравственных ценностей. Это можно заметить по растущему взаимному безразличию и отчуждению людей, отсутствию готовности приходить на помощь друг другу в трудных и опасных ситуациях. Нехватка необходимой толерантности по отношению к носителям иной крови, культуры, религии проявляется в возросшем числе преступлений на почве национальной и религиозной неприязни, открытых групповых межэтнических столкновений. Растет социальное неприятие сексуальных меньшинств. В то же время исследователи уже много лет отмечают рост неоправданной толерантности к явным нарушениям норм нравственности и права: неосуждение обществом и индивидами взяточничества, коррупции, самосудных убийств и многих других криминальных и безнравственных по своей природе деяний. Большую лепту в это внесли и вносят СМИ, популяризирующие криминальные модели поведения и тем самым способствующие их "опривычиванию" в массовом сознании.
Необходимо отметить и такой фактор, как снижение качества и сокращение объема гуманитарной составляющей школьного образования, традиционно служившей базой нравственного воспитания (в особенности преподавание литературы). Последнее обстоятельство имеет особенное значение в силу огромной роли образования как института социокультурного воспроизводства и воспроизводства менталитета народа. Как пишет Б.С. Гершун-ский, "...менталитет социума отражает те инвариантные характеристики индивидуальных и общественных менталитетов, которые дают наиболее общие и достаточно стабильные во времени представления о духовном мире, ценностных приоритетах и мировоззренческих
установках всего народа, образующего данный социум, его мотивационных устремлениях и потенциальной поведенческой активности" [7]. Снижение внимания общества к качеству гуманитарного образования - важнейший фактор размывания нравственных критериев в массовом сознании и утраты им непосредственной нравственной интуиции, столь характерной для россиян в прошлом. Господство в современном образовании ориентации на технократическую рациональность приводит к пропорциональному сокращению представленности в нем культурно-духовной составляющей [8]. Расширение знаниевой компоненты образования идет за счет сокращения выполнения им социокультурной функции, что сказывается на эффективности социализации в рамках образовательных институтов.
Как показали исследования, дисфункции института образования этим не исчерпываются. Современная российская система образования пронизана коррупцией. Хотя в этом она едва ли отличается от других институтов, связанная с этим степень разрушительности и дисфункциональности применительно к системе образования гораздо выше, поскольку практикуемые дисфункциональные модели замечаются и воспринимаются молодым поколением. По утверждению одного из респондентов И. Клямкина и Л. Тимофеева, "если говорить о той коррупции, с которой сталкивается каждый и чуть ли не ежедневно, то... самое безнравственное, что у нас есть, -это система образования" [9]. Если основной социализирующий институт так воспринимается обывателем, то как может идти речь о выполнении им функции воспитания у молодежи нравственных ценностей-убеждений и социоцентрических ориентаций? Напротив, при сложившейся ситуации институты образования действуют как школа симулятивного воспроизводства ценностей.
Наконец, в настоящее время претерпевают изменения и религиозные ценности-убеждения россиян. После многих десятилетий официального атеизма религиозные ценности продвигаются правящей элитой как возможная основа обновления социетального единства. Исследователи отмечают: "Российское общество в постсоветский период характеризуется поисками нового идеологического базиса, способного объединить россиян, разобщенных в результате экономических и социальных изменений, на основе единых ценностей.
В ходе конструирования новой нормативно-ценностной основы российского общества задействуются также религиозные системы ценностей" [10]. Однако после недолгой эйфории, связанной со снятием ограничений на религиозное самовыражение, массовый интерес к вере приобрел скорее формальный характер: религиозность проявляется на уровне ритуалов гораздо более, чем на уровне глубоких эмоциональных переживаний и осознанных убеждений. Интенсивность религиозной жизни, характерная для дореволюционного российского общества, так и не восстановилась. Как отмечают исследователи, «в сравнении с дореволюционным прошлым, в нынешней посткоммунистической России... большинство населения религиозно безразлично, хотя многие и считают себя "православными"» [11]. Другие авторы констатируют двойственность и ритуальный характер новой российской православной религиозности: «Как культурная идентичность, православность становится, по меньшей мере, двуслойной идентичностью. Культурные характеристики (празднование некоторых религиозных праздников и ношение креста, например) выступают внешней оболочкой, соприкасающейся с "большим" социумом, а собственно религиозная составляющая (в узком смысле слова) остается в латентном состоянии... Под религиозной составляющей в данном контексте мы подразумеваем весь комплекс психологических переживаний, связанный с рациональным и иррациональным опытом постижения христианского Бога"» [3, с. 145]. Из сказанного следует, что возрождаемая православная религиозность рассматривается ее носителями скорее как внешняя культурная форма, проявляющаяся в выполнении религиозных ритуалов, оформляющих повседневную жизнь, а не как внутреннее состояние, способное продуцировать устойчивые религиозные убеждения.
Проблематичность формирования у молодых россиян глубоких религиозных убеждений как основы социоцентрической ориентации связана и с конфессиональной неоднородностью российского общества, затрудняющей превращение конфессиональных ценностей-убеждений в социетальные. Опора на традиционные ценности православия в поисках новой государствообразующей идеологии может привести к еще большему расколу общества - уже не по властно-имущественному, а по конфессиональному при-
знаку: "В условиях, когда Россия превратилась в поликонфессиональную (а не только многонациональную) страну, уповать только на православие является ошибочным из-за абсолютизации этой идеи", - пишет Ж.Т. То -щенко [5, с. 88]. В известной степени выходом из положения в последнее время послужило введение в оборот обобщенного понятия "традиционные религии", объединяющего православие в единый социокультурный комплекс с другими религиями, издавна существующими на территории России. Этот термин взяла на вооружение и сама РПЦ. Так, нынешний патриарх, а в то время митрополит Кирилл утверждал: «...Мы настаиваем на правомочности употребления термина "традиционные религии". речь идет о религиозных верованиях, которые бытовали в данных местах исстари и не были занесены в них извне, не были, как мы сегодня сказали бы, импортированы в нашу страну. Так вот, уникальная особенность отечественной национальной истории заключается в том, что на протяжении тысячи лет в России традиционные религии ее народов никогда не входили в прямые конфликты и столкновения» [12]. Однако искусственность этого понятия очевидна, как и его неоднозначность. Оно также обладает дискриминационным потенциалом, тем более что не вполне ясно, какая инстанция и по каким критериям должна дифференцировать религии на традиционные и нетрадиционные.
Для молодежи, в отличие от более взрослых поколений, характерен как раз духовный поиск, отталкивающий от традиционных религиозных ориентиров, которые воспринимаются как навязываемые обществом или родителями. Этот поиск, тяга к новому толкает часть молодых людей именно к тем формам религиозности или квазирелигиозности, которые принято относить к нетрадиционным: в различные секты тоталитарного типа, пограничные с религией субкультуры, например, неоязычество. Этот же путь ведет и к сатанизму, присутствие которого в российском обществе расширяется. Нам представляется, что источником всех подобных ориентаций является в конечном счете протест против всех вариантов религиозных и внерелигиозных систем ценностей, которые правящие элиты пытаются использовать в качестве легитимирующей основы установленного порядка.
Проведенный нами обзор показывает, что в современном российском обществе -
практически во всех его институтах, так или иначе ответственных за социокультурное воспроизводство социоцентрических терминальных ценностей, - сложилась ситуация, исключающая эффективное выполнение этой функции. Поэтому социализация молодежи под влиянием этих дисфункционально работающих институтов уже изначально приобретает скорее формальный, демонстрационный и ритуальный характер. Формальное, симуля-крическое бытование ценностей в социальном пространстве ощущается и осознается молодыми людьми как объективное состояние их жизненного мира, исключающее позицию искренней ориентации на социоцентрические ценности-убеждения. В то же время эффективность социальных практик, основанных на ценностно-нейтральном, а по сути отрицающем содержание ценностей обмене, показывает молодым людям ту модель социального поведения, которая реально вознаграждаема социальной средой.
Для более глубокого понимания ситуации, в которую попадает адаптирующийся молодой субъект, обратимся к некоторым моментам социологиеской концепции П. Бур-дье. В своей трактовке социальной практики Бурдье исходит из того, что практика имеет дорефлексивную природу. Она является продуктом взаимодействия, с одной стороны, объективно сложившихся социальных структур (институтов), а с другой - глубинных ин-териоризированных структур культуры, которые представляют собой в пространственной социологии Бурдье определенные ментальные диспозиции в социальном пространстве, т.е. дорефлексивные когнитивные схемы. Совокупность таких схем он обозначает как габитус - устойчивый когнитивный комплекс, определяющий поведение актора на практике. Согласно определепнию Бурдье, "габитус есть одновременно система схем производства практик и система схем восприятия и оценивания практик. В обоих случаях эти операции выражают социальную позицию, в которой он был сформирован. Вследствие этого габитус производит практики и представления, поддающиеся классификации и объективно дифференцированные" [13].
Как явствует из этого определения, актор на дорефлексивном уровне воспринимает и оценивает сложившуюся ситуацию и соответствующим образом бессознательно строит свои практики. Он может не отвергать
рефлексивно интериоризированные ранее ценности, но в своих повседневных практиках дорефлексивно не ориентироваться на них. Речь идет о формировании новой когнитивной схемы интерпретации действительности, в которой социоцентрические терминальные ценности выносятся за скобки как не участвующие в организации реальных социальных взаимодействий и в силу этого и прагматически бесполезные, и не востребуемые самим обществом. Поскольку социальное пространство по-прежнему представляет собой в ценностном отношении вакуум, а искусственные идеологические конструкции так и не обеспечили необходимого социетального единства, общество как целое как бы распадается в восприятии акторов на ряд практически автономных структур, в каждой из которых существует свой ритуал имитации следования ценностям, но под формой этого ритуала происходит постоянный прагматически ориентированный обмен. Для того чтобы включиться в реальный процесс жизнедеятельности этих структур, в совокупности презентирующих общество как целостность, необходимо усвоить универсальный ключевой алгоритм симуляции социоцентризма.
Таким образом, имитация-симулякр становится тем ключом, владение которым обеспечивает участие в реальных социальных обменах, а следовательно, занятие реальных статусных позиций и получение реальных социальных бонусов. Именно эта реальная сфера социальных взаимодействий и является той новой средой, по отношению к которой осуществляется адаптация. Это среда, конституированная обменными практиками, находящимися вне ценностно-нормативной регламентации. Поэтому в процессе социализации, которая к тому же сама по себе дисфункциональна, подготовить молодых акторов к нахождению в ней невозможно. К этой среде можно лишь приспособиться, адаптироваться к ее флуктуациям, т.е. принять ценностно-нейтральную, принципиально адаптивную (гибкую), индифферентную по отношению к социоцентрическим ценностям модель поведения.
Из сказанного можно сделать следующие выводы:
1. В современном российском обществе наблюдается кризис социоцентризма в цен-
ностных ориентациях акторов, обусловленный такими факторами, как ослабление доверия населения к государству в результате отказа государства от патерналистской модели отношений с гражданами в 90-е годы; слабость негосударственных структур гражданского общества как альтернативных государству адресатов социоцентристских мотиваций акторов; центробежные тенденции, приведшие к росту значения локальных и этнических идентичностей в сравнении с общегражданскими; разочарование населения в либерально-демократических политических ценностях после "шоковой терапии" и аномии 90-х годов. Ослабление социоцентризма способствовало укреплению персоноцентристских ориентаций.
2. Вакуум социетальных ценностей-убеждений, сохраняющийся несмотря на попытки правящих элит создать новую государ-ствообразующую идеологию, детерминирует примат персоноцентризма в ценностных ори-ентациях молодежи, находящий проявление в гражданской и политической индифферентности; инструментализации и индивидуализации ценностей свободы и саморазвития; фор-мально-ритуалистическом отношении к ценностям религии, не переходящим в глубокие ценности-убеждения; дефиците нравственных ценностей, выражающемся в росте толерантности к криминальному и безнравственному поведению, агрессивной ксенофобии, размывании общесоциальных критериев нравственной оценки.
3. Все институты современного российского общества, реализующие межгенерационное социокультурное воспроизводство социоцентрических терминальных ценностей, в настоящее время работают в дисфункциональном режиме, транслируя лишь отужден-ную от содержания форму этих ценностей. Формальное, симулякрическое присутствие ценностей в социальном пространстве воспринимается молодежью как объективное состояние их жизненного мира, исключающее социоцентрические ориентации. В то же время эффективность социальных практик, основанных на ценностно-нейтральном, а по сути отрицающем содержание ценностей обмене, показывает молодым людям ту модель социального поведения, которая реально вознаграждается социальной средой. Эта модель
состоит в фактическом вынесении за скобки социоцентрических по направленности ценностно-нормативных ориентаций при формальной имитации следования им.
ЛИТЕРАТУРА
1. Данилова Е.Н. Гражданские и этнические идентификации в России и в Польше // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России. М.: Ин-т социологии РАН, 2006. 328 с.
2. Плискевич Н. Система "Власть - Собственность" в современной России // Экономический портал. [Электронный ресурс]. URL: http://institutiones.com/ general/1033-sistema-vlast-sobstvennost.
3. Рыжова С.В. О соотношении религиозной идентичности и гражданского сознания // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России. М.: Ин-т социологии РАН, 2006. 328 c.
4. Цит. по: Федотова В.Г. Модернизация "другой" Европы. М.: Ин-т философии РАН, 1997. 256 с.
5. Тощенко Ж.Т. Кентавр-проблема (опыт философского и социологического анализа). М.: "Новый хронограф", 2011. 552 с.
6. Горшков М.К., Петухов В.В., Андреев А.Л. и др. Молодежь новой России: образ жизни и ценностные приоритеты // Информационно-аналитический бюллетень. 2007. № 4. C. 82-83.
7. Гершунский Б.С. Философия образования для XXI века. М.: Изд-во Флинта, 1998. 352 с. С. 128.
8. См.: Валицкая А.П. Российское образование: Модернизация и свободное развитие // Педагогика. 2001. № 7. С. 3-6.
9. Клямкин И.М., Тимофеев Л.М. Теневая Россия: Экономико-социологическое исследование. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2000. 596 с. С. 142-143.
10. Шумилова Е.А., Ходжаева Е.А. Особенности становления российской гражданской идентичности мусульман в Татарстане // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России. М.: Ин-т социологии РАН, 2006. 328 с. С. 132.
11. Кырлежев А. Заметки о типах религиозного сознания // Власть церкви. Публицистические статьи. 1994-2000. М.: Пробел-2000, 2003. 192 с.
12. Митрополит Кирилл. Опыт взаимодействия традиционных религий - великое культурно-цивилизационное достояние многонациональной России // Русская православная церковь. Архив официального сайта Московского патриархата 1997-2009. [Электронный ресурс]. http://www. mospat.ru/archive/33465.htm.
13. Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // М.: "Начала", 1994. 388 с. С. 193-194.
6 июня 2012 г.
