CC BY
133
ЦЕННОСТИ ДОСУГА В КОНТЕКСТЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО РАЗВИТИЯ
Н. Н. Ярошенко
Московский государственный университет культуры и искусств
В статье рассматриваются современные подходы к изучению досуга как составной части культуры постиндустриального общества. Представлена концепция Криса Роджека о связи досуга и «жизненной политики». Сделан вывод о формировании новой исследовательской парадигмы, позволяющей осмыслять современные изменения в содержании, функциях и формах досуга.
Ключевые слова: досуг, «жизненная политика», Крис Роджек, досуг постиндустриального общества, социально-культурная деятельность.
In article are considered modern the approach to leisure studying as component of culture of a postindustrial society. Chris Rojek's concept about communication of leisure and «the vital policy» is presented. The conclusion is drawn on formation of the new research paradigm, allowing to comprehend modern changes in the maintenance, functions and leisure forms.
Keywords: Leisure, Life Politics, C. Rojek, leisure of a postindustrial society, welfare activity.
Ценностно-смысловое содержание социально-культурной деятельности в условиях современной России складывается под влиянием нескольких важнейших тенденций: общемировые изменения, вызванные процессами глобализации; изменения в общей системе ценностей постиндустриального общества, связанные с изменением характера труда современного человека; усиление противостояния традиционных и инновационных компонентов культуры, расширяющее границы эксперимента; непреднамеренное вовлечение в культурный процесс широких слоев населения, связанное с усилением влияния ценностей гедонизма, формированием потребительского отношения к ценностям культуры; усиление стремления социальных групп и отдельных личностей к полноценной самореализации, основанное на идеалах социальной справедливости, потребностях в соблюдении прав и свобод.
Даже простое перечисление этих тенден-
1997-0803 ВЕСТНИК МГУКИ
6 (44) ноябрь-декабрь 2011 66-73
ций определяет необходимость их более пристального рассмотрения и конкретизации в пределах, задаваемых понятием «социально-культурная деятельность».
Сравнение российского и зарубежных инвариантов социально-культурной деятельности позволяет сделать вывод, что прямое их сопоставление невозможно. Правомерно говорить лишь о самых общих параметрах этой деятельности, важнейшим из которых является компонент «свободное время», тяготеющий к своей наивысшей форме - «досугу».
Итак, рассмотрим ценностно-смысловое содержание социально-культурной деятельности сквозь призму воздействия на него общих глобализационных тенденций, распространяющихся, в том числе, на сферу труда и на сферу свободного времени.
По признанию многочисленных зарубежных исследователей, сегодня в социологии сам факт наличия «свободного времени» остается
Социально-культурная деятельность 67
не вполне очевидным. Например, ученые не могут пока достичь консенсуса относительно того, получили ли люди в развитых капиталистических странах свободное время в результате уменьшения количества рабочих часов в последней четверти XX века (J.P. Robinson, G. Godbey, J. Schor, J. Zuzanek, B.J.A. Smale) (см.: 10; 12; 16). Но в западной социологии досуга сложилось мнение относительно того, что принципиальные различия между досугом мужчин и женщин предопределяют общие стратегии досуговой активности населения развитых стран. Утверждается, например, что у женщин при увеличении количества рабочего времени возникают серьезные проблемы в организации семейной жизни. В этом плане, например, было тщательно исследовано воздействие увеличения количества рабочих часов у женщин и мужчин на домашнее трудовое время женщин (см.: 13; 14; 15).
Объектом исследования так же стали досуг, пол, статус занятости, работа по дому, и социодемография количественных изменений времени, потраченного на какую-либо деятельность в свободное от работы время (см.: 7; 16).
Это дало возможность западным исследователям построить мозаичную картину досуго-вых занятий современного человека, в которой преобладают тенденции самореализации личности, самопрезентации её дарований и познания ею границ возможного в сфере свободного времени. Поиск пределов и границ досуга дает толчок к появлению практик экстремального досуга, которые основаны на стремлении изменить сознание, биологическую природу человека, обогатить возможности его тела. Досуг экстремальный, конечно же, не распространяется на всю систему досуговых занятий в западных обществах, но, как и другие постмодернистские практики, разворачиваясь по краям культурного процесса, постепенно вовлекает в свою орбиту все новые слои населения, особенно молодежь.
Все исследовательские подходы к изучению досуга в той или иной мере «выходят» на проблемы глобализации и установления нового постиндустриального мирового порядка.
В связи с этим известный английский социолог досуга Крис Роджек (Chris Rojek, Ноттингемский университет Трента, Великобритания) обратил внимание на новый термин «life politics» («жизненная политика»), в котором в концентрированном виде представлена предложенная Э. Гидденсом концепция, обосновывающая возможности и проблемы самореализации индивидов в современном обществе. «Жизненная политика» как направление в управлении глобализированным миром противопоставляется эмансипационной политике, связанной с борьбой против угнетения. Крис Роджек рисует оригинальную картину применения концепта «жизненная политика» к процессам в сфере сводного времени и досуга.
Действительно, на рубеже XX-XXI веков в западном философском дискурсе сформировалось устойчивое отношение к процессу глобализации как «зоне повышенного социального риска», что дало толчок к осмыслению с новых позиций отношений между работой, досугом и идентичностью.
Наиболее ярко этот новый подход был представлен в работах Ульриха Бека и Энтони Гидденса.
Как отмечает К. Роджек, «досуг - это второстепенный вопрос в главных дискуссиях, приведенных этими авторами, обращавшими главное внимание на преобразование общества. Тем не менее, основные идеи, которые формируют характер этого преобразования, предлагают, чтобы традиционные отношения досуга и работы были пересмотрены, а отношение досуга и человека заново осмыслено. Понятие политики жизни является особенно видным в этих новых обсуждениях, и это может быть рассмотрено, чтобы иллюстрировать отношение между досугом и новыми формами идентичности и сообщества, которые требуют Гид-денс и Бек» (11, p. 115-116).
Жизненная политика - это результат социального признания того факта, что мы живем в «обществе риска» (по У. Беку) (см.: 2). Это - социальная форма, в которой модели производства и информации так близко сплетены, что контроль больше не может быть разумно
приписан странам, классам или властвующим элитам. Для У. Бека управляющий голос наций, классов и господствующей элиты - это язык стремительно разлагающегося прошлого. Обобщенный рефлексивный самоконтроль и самоактуализация вышли на арену политической жизни в качестве главных стратегий социальной организации и формирования образа бытия.
При этом экзистенциальные и моральные вопросы, которые они поднимают, распространяются уже за границы, которые установили политические партии, потому что последние все еще организованы вокруг ненадежных подразделений между левыми правыми и центром. Жизненная политика появилась в результате кризиса либерализма, радикализма и консерватизма. Э. Гидденс пишет, что «жизненная политика касается политических проблем, которые вытекают из процессов самоактуализации в посттрадиционных контекстах, где глобальные объединяющиеся влияния нарушают глубоко рефлексивный проект самосознания и, наоборот, где процессы самореализации влияют на глобальные стратегии» (4, р. 214). Это определение основывается на признании того, что в конце ХХ века западное общество окончательно становится «посттрадиционным». Это преобразование постулируется Э. Гидден-сом и его сторонниками как сочетание четырех важнейших направлений:
1. Преобразование отношений между человеком и природой, которое вызвано появлением идей общества риска и «конца природы».
2. Преобразование в нашем понимании -воплощения, которое вызвано биоинженерией и новыми возможностями для человеческого программирования биологических процессов через биотехнологию.
3. Преобразование отношений между человеком и пространством, которое вызвано глобализацией, уменьшением этнического государства и экономическим и культурным накоплением в реальном времени.
4. Преобразование отношений между личностью и этикой, которое вызвано новыми стратегиями самоактуализации и дебатов по
правам человека (цит. по: 11, р. 115-125).
Таким образом, становление постиндустриального общества затрагивает не только и не столько сферу производственных отношений, в которых основополагающими становятся информационные процессы. Главные, судьбоносные изменения приходят в духовно-смысловую сферу. Здесь формируется понимание изменчивости и подвижности самой сути, казалось бы, вечного и неизменного мира: природы, процессов зарождения и продолжения жизни, её пространственной организации и, наконец, её смыслов и ценностей.
Основываясь на анализе жизненной политики, проведённом К. Роджеком (11, р. 115125), уделим немного внимания тому социально-историческому контексту, который определил появление этого нового социального явления.
Между XVIII и XX столетиями политика была во власти идеи освобождения от зависимости. Просвещение искало освобождения от кандалов монархического правления, традиции и религии. В ходе этого процесса, как утверждает Э. Гидденс, в современной политике сложились три подхода: радикализм (включая марксизм), либерализм и консерватизм (4, р. 209-230). Все три были основательно заняты вопросами освобождения. Конечно, в каждом конкретном случае содержание доминирующей идеи освобождения отличается: либерализм и радикализм стремились освободить людей от ограничений существовавших ранее методов и предубеждений; либерализм ориентируется на прогрессивное освобождение человека, вовлекая либеральное государство в создание условий, в которых могут быть достигнуты свобода и равенство. Радикализм, в его марксистской форме, постулировал силовой способ освобождения, а именно через революцию пролетариата. Консерватизм развился на критике и отрицании таких методов освобождения, объективно нуждающихся в изменении национального самосознания и моральных категорий. Для Э. Гидденса политика освобождения стремится уничтожить неравенство, возникающее вследствие эксплуатации,
Социально-культурная деятельность 69
и заменить равенством прав и участия. Конечно, это абстрактные категории, значение которых определено, но изменяется различными обществами через конкретную политическую практику. Общий знаменатель во всех формах политики освобождения состоял в том, что такая политика должна увеличивать независимость личности.
Только утопичные и неправдоподобные политические программы освобождения ориентируют на абсолютную свободу. До некоторой степени они приближаются к свободе, которая очевидна в эпоху романтизма начала XIX века и декаданса конца XIX века. Утопическая идеология обеспечивает мгновенные всплески свободы для людей и небольших групп, но не дает возможности изменить фундаментальные принципы, касающиеся планирования, производительности и благосостояния.
В доминирующих либеральных, радикальных и консервативных традициях независимость всегда соединяется с ответственностью и относительно заботы о себе, и относительно поведения в жизни с другими. При этом политика освобождения всегда базируется на принципе, что избранные представители проектируют увеличение жизненных возможностей в государстве. Это одна из причин, почему западные исследователи, как утверждает Э. Гидденс, считают, что эта иерархическая модель управления социальными процессами перестала «работать» в современной культуре, где основной является самоактуализация.
Для самого Э. Гидденса интерес к самоактуализации и есть последствие успеха, которого добивается политика освобождения в увеличивающихся жизненных возможностях через общественные и корпоративные, социальные инвестиции в образование, здоровье и благосостояние. Хотя политика освобождения не преуспела в том, чтобы устранить эксплуатацию, неравенство и притеснение, но она существенно освободила общественную жизнь от пут традиций и обычаев, таким образом создав условия, в которых складывается современная «жизненная политика».
Самоактуализация придает каждому ас-
пекту культуры человека невероятную важность. Вслед за У. Беком, Э. Гидденс утверждает, что популярность общественного движения, касавшегося окружающей среды и пределов гетеронормативности, демонстрирует высокую активность в социальной и культурной жизни. Он связывает это с появлением во второй половине ХХ века того, что он называет «рефлексивный самоконтроль». Выраженный менее угрожающе рефлексивный самоконтроль обращается к доказуемому общему росту интереса общества к физическому благосостоянию (диета, упражнения, контроль физических нагрузок), к индивидуальным и общественным правам и к чистоте окружающей среды. Стратегия образа жизни и жизненный выбор теперь сформированы и рефлексивно поддержаны относительно быстро изменяющихся условий, совместимых с местными, национальными, и глобальными уровнями взаимозависимости.
Итак, объективно развиваясь, процесс глобализации, в западном культурном дискурсе приводит в движение тенденции самоактуализации личности, что, несомненно, находит проявление и в досуговом пространстве.
Рассматривая сущность «жизненной политики» необходимо подчеркнуть, что её основная идея состоит в индивидуализации.
Для Э. Гидденса и У. Бека индивидуализация находит проявление в индивидуализации жизненного стиля, семейных форм, политических слияний, рабочих договоров, а организация досуга ассоциируется с информатизацией повседневной жизни. Актуальная политика благоприятствует разнообразию, демократии, толерантности, взаимному уважению, обязательствам и ответственности и противостоит социальному отчуждению, гедонизму и превосходству.
Крис Роджек задается вопросом: как эта точка зрения затрагивает досуг?
Отвечая на него, исследователь указывает на то, что традиционные объяснения досуга говорят, что это личная реализация свободы, самоопределение и выбор. Например, один из ведущих североамериканских исследователей досуга Джон Келли заключает, что досуг дол-
жен быть определён как «свобода бытия». Дюмазедье (1967), в общем, подтверждает эту интерпретацию и в своей более ранней работе предвещает установление «общества досуга» (или «цивилизации досуга») (см.: 3). Впрочем, сейчас считается, что это устаревшая идея, которая была лишь дополнением к теориям постиндустриального общества 1960-х и 1970-х годов и не получила дальнейшего развития и подтверждения.
Главный аргумент теории постиндустриального общества заключается в эффекте автоматизации и компьютеризации, которые должны обеспечить повышение производительности и соответствующее сокращение стоимости труда, освобождая работников от излишнего трудового бремени. Предполагалось, что компьютерная техника повсеместно обеспечит высокую производительность и соответствующий рост доходов, которые корпорации могли бы передать правительствам, чтобы поддерживать гибкие и всё охватывающие системы общественного образования и социального обеспечения. Это было бы необходимо, чтобы минимизировать социальные конфликты и экономическую несправедливость. Однако институциональные детали этой трансформации были скорее неопределёнными.
Сегодня можно утверждать, что теория постиндустриального общества была излишне оптимистична в вопросе определения социальных и экономических последствий информационной революции. Критики этой теории обоснованно доказывали, что автоматизация должна привести к новому переделу власти между персоналом, который поддерживает и вносит инновации в процесс производства, и большинством, для которых временная занятость, низкая оплата труда станут нормой. Более того, представители левых политических сил предполагали, что освобождение народа от труда приведёт к социальным беспорядкам, если не обеспечить гарантированных зарплат. Это предположение лишает нас в изучении досуга того основополагающего аргумента, что якобы деньги, а не труд, есть главное условие организации досуга.
Социологи открыто признают, что большинство людей уже «скорее рассматривают работу как необходимое зло, чем как молот самодисциплины и наковальню самооценки» (см.: 5; 6). Очевидное принуждение к работе в действительности - это симптом, который свидетельствует о растущей потребности в досуге: с тех пор как одноразовый доход, созданный работой, стал во всё возрастающих масштабах отводиться на досуг. Социальные гарантии достойных зарплат предоставили возможность частично занятым или безработным рабочим больше участвовать в потреблении культуры и оплачивать услуги индустрии развлечений.
Крис Роджек, продолжая свои рассуждения, указывает на то, что «с этой критикой постиндустриальное общество как общество досуга справляется, но в очень сильно искажённой форме». Теория постиндустриального общества утверждает, что автоматизация повысит требования к труду и увеличит количество свободного времени. Однако это никак не соотносится с утверждением, что свободное время без социально гарантированных зарплат является не досугом, а лишь «вакуумом», который вскоре будет заполнен социальным мятежом и преступностью. Этот аргумент доказывает, что досуг не следует рассматривать как дивиденд в идее сокращения рабочих часов. Всё ещё не разработана разумная концепция социальной организации, которая может заменить трудовую этику в постиндустриальном обществе.
В концепциях У. Бека и Э. Гидденса эту пустоту заполняет общественный труд. Жизненная политика отвергает понятие «общество досуга». У. Бек подчёркивает, что решающей характеристикой досуга является то, что его проводят по собственному усмотрению. Он приводит два аргумента, чтобы отказаться от концепции общества досуга.
Первый аргумент касается технологий и их обеспечения. Социальный порядок и воспроизведение требуют социально необходимой работы. Этот труд имеет много форм и включает замещение истощённых природных ресур-
Социально-культурная деятельность
71
сов, потреблённых экономикой, создание излишков продукции, распределение богатств, поддержание справедливой системы перераспределения, управление инновациями в технологической сфере, науке, медицине и управление культурной продукцией и обменом. Социально необходимый труд есть основа системы поддержания и роста. Вследствие этого, так как это относится к сути общества, этот труд не может исчезнуть. Однако из-за роста всеобщего благосостояния ассоциации, оторванные от людей и построенные на недовольстве капитализмом, где труд приносил доход капиталисту, проиграют.
Второй аргумент Бека против общества досуга - этический. Бек считает, что безвариантное стремление к свободе выбора досуга приведёт к уменьшению доходов, вследствие чего досуговая деятельность для собственного удовольствия потеряет связь с более широкими социальными целями и не сможет способствовать увеличению социального капитала. В качестве примера У. Бек называет популярность компьютерных игр. Он рассматривает их частично как форму вложения в подготовку, которая приучает детей и подростков к общению с техникой, то есть как вложение в технический капитал, который в будущем будет применен в сфере заработной платы, что усиливает позиции традиционной Франкфуртской школы, говорящей о том, что массовый досуг ведёт к увеличению зависимости от капиталистической организации.
Однако У. Бек также указывает на порабощение досуга трудовыми отношениями -момент, на который указывали Шор (1992) и Хошчайлд (1997). Несогласие ученые выражают как с тем, что распространение трудового режима создает «монолитные личности», которые не в состоянии найти гармонию в своей жизни, так и с тем, что посвящение себя исключительно досугу приведёт к тому, что люди не смогут обновить социальный капитал и тем самым ослабят общие ценности, следствием чего станет социальный распад и конфликты.
«Жизненная политика», таким образом, говорит не о конце работы или досуга. Вместо
этого она предлагает новые отношения между индивидуальностью, трудом и обществом. Центральное место в этой концепции занимает общественный труд. Общественный труд - это добровольно выбранный социально необходимый труд, направленный на поддержание общих ценностей и подтверждение индивидуальной ответственности и выполнения обязательств перед обществом.
Маркс предвидел эту идею в знаменитой дискуссии о месте свободы при коммунизме. Он предложил следующее утверждение: свобода состоит в общественном, объединённом в ассоциации производителей разумно регулированной деятельности, в основе которой лежит стремление к самосовершенствованию и общественному процветанию. Это один из самых танталовых и смутных пассажей в трудах К. Маркса, обещающих «свободу и полное развитие» личности и общества, но обходящих молчанием социальные и экономические детали такой схемы. Маркс знал о противоречиях. Он оправдывал свою позицию, аргументируя, что новые социальные и экономические детали не могут быть описаны до тех пор, пока экономические условия для них не вызреют. Описывая то, что он называл «поздним капитализмом», К. Маркс считал, что эти условия ещё не сформировались и размышления о царстве свободы будут бесплодными.
Думается, что К. Маркс не мог предположить, что его мечта о «царстве свободы» станет главным лозунгом развития в одной из самых отсталых в индустриальном отношении стран - в России начала XX столетия.
Безусловно, проблематика свободного времени и досуга в строительстве «светлого будущего» была отодвинута на периферию социальных исследований, а в организационном плане вообще практически сметена процессами ликвидации безграмотности, политического просвещения.
Что же собой представляет та сила, на которую возложены сегодня всеобщие упования? Говоря о культурных силах, благоприятствующих или подавляющих развитие творческих способностей человека, влияющих на возмож-
ность реализации прогрессивной модели общественной жизни, С. Харрисон выделяет четыре фундаментальных фактора: «(1) степень отождествления с другими членами общества - радиус доверия или чувство общности; (2) жесткость системы морали; (3) стиль и методы отправления власти; (4) отношение к труду, новаторству, сбережениям и прибыли. Эти факторы вытекают из общего мировоззрения и представления об обществе, из того, что социологи называют "когнитивной ориентацией", или "когнитивным представлением". Эти представления формируются географическими и историческими факторами, а в случае традиционных обществ также вызревающей в условиях многовекового застоя идеей, что прогресс возможен только за счет других. Такие общества сосредоточены на настоящем или прошлом. В прогрессивных культурах "главное" время - это будущее. Анализ этих четырех факторов поможет прояснить связь между ценностями и прогрессом» (1, с. 19).
В отечественной системе ценностей проекции будущего менее очевидны, чем в культурах западных обществ, которые даже досуг вписывают в ценностно-смысловой ряд прогрессивного и инновационного экспериментирования человека ради его же будущего. Отсюда и идея досуга как шанса поиска нового, раздвижения границ возможного.
Отечественная социально-философская традиция до сих пор оставляет досуг вне поля
актуальных научных исследований, полагая, что в современной России не сложились условия для превращения сферы свободного времени в подлинную общественную ценность.
Российское общество слишком занято работой, то есть трудом как высшей ценностью, которая обеспечивает не только получение средств к существованию, но и путь к социальным гарантиям.
На протяжении 1980-2000 годов система трудовых отношений в нашей стране претерпела кардинальную перестройку. Несмотря на чудовищные социальные издержки, все-таки удалось выстроить систему трудовых отношений внешне похожую на системы капиталистического типа, но внутренне настроенную на доминирование и подчинение.
Западные идеи «жизненной политики» в социальной сфере России не только не нашли места, но даже не наметились как тенденция. В досуговом дискурсе преобладает увлечение копированием зарубежных форм индустрии досуга и развлечений, причем не всегда самых лучших, а о понимании нового статуса человека, о его ценностно-смысловом предназначении как творца себя, природы и культуры речь не идёт.
И эта «лакуна» обязательно должна быть заполнена, прежде всего в рамках новой парадигмы, контуры которой формируются в западном и российском дискурсе социологии, культурологии и педагогики досуга.
Примечания
1. Харрисон, Л. Кто процветает? Как культурные ценности способствуют успеху в экономике и политике / Л. Харрисон. - М.: Новое издательство, 2008.
2. Beck, U. Risk society / U. Beck. - London: Sage, 1992.
3. Dumazedier, J. Towards a society of leisure / J. Dumazedier. - London: Collier-Macmillan, 1967.
4. Giddens, A. Modernity and self-identity / A. Giddens. - Cambridge, U.K.: Polity, 1991.
5. Gorz, A. Paths to paradise / A. Gorz. - London: Pluto, 1983.
6. Gorz, A. Reclaiming work / A. Gorz. - Cambridge, U.K.: Polity, 1999.
7. Gratton, C. Work, leisure and the quality of life: A global perspective / C. Gratton. - Shefeld, United Kingdom: Leisure Industries Research Center, 1996.
8. Fleck, J. Working wives, working husbands / J. Pleck. - Beverly Hills, CA: Sage, 1985.
9. Robinson, J. F. Who is doing the housework? / J. P. Robinson // American Demographics. - 1988. - V. 10. -P. 24-63.
10. Robinson, J. F. Time for life: The surprising ways / J. P. Robinson, G. Godbey // Americans use their time.
^ Социально-культурная деятельность 73
- University Park: Pennsylvania State University Press, 1997.
11. Rojek, C. Leisure and Life Politics / C. Rojek // Leisure Sciences. - 2001. - V. 23.
12. Schor, J. The overworked American: The unexpected decline of leisure / J. Schor. - New York: Basic Books, 1991.
13. Shelton, B. A. The distribution of household tasks: Does wife's employment status make a difference? / B.A. Shelton // Journal of Family Issues. - 1990. - V. 17. - P. 115-135.
14. Shelton, B. A. Women, men and time / B. A. Shelton. - Westport, CT: Greenwood Press, 1992.
15. South, S. J. Housework in marital and non-marital households / S. J. South, G. Spitze // American Sociological Review. - 1994. - V. 59. - P. 327-347.
16. Zuzanek, J. More work-less leisure? Changing allocations of time in Canada, 1981 to 1992 / J. Zuzanek, B.J.A. Smale // Society and Leisure. - 1997. - V. 29. - P. 73-106.
РЕСОЦИАЛИЗАЦИЯ СИРОТСТВА В УСЛОВИЯХ КЛУБНОЙ РАБОТЫ ПО МЕСТУ ЖИТЕЛЬСТВА
О. Ю. Мацукевич
Московский государственный университет культуры и искусств
В статье рассматриваются вопросы создания социальных гостиных как оптимальных форм клубной работы по месту жительства в мегаполисе, анализируется опыт движения «Солнечный круг» по ресоциализации сиротства в условиях социальных гостиных Москвы.
Ключевые слова: ресоциализация, сиротство, социальная гостиная, клубная работа по месту жительства, технологии социально-культурной деятельности.
In article questions of creation of social drawing rooms as optimum forms of club work in a residence in a mega city are considered, movement experience «the Solar circle» on resocialization an orphan hood in the conditions of social drawing rooms of Moscow is analyzed.
Keywords: resocialization, an orphan hood, a social drawing room, club work in a residence, technologies of welfare activity.
Современное развитие мегаполисов во всем мире выявило проблему кризиса воспитательного потенциала городской среды, что заставляет сегодня по-новому рассматривать технологии организации социально-культурной деятельности по месту жительства.
Не остается в стороне от решения этой проблемы и Москва - один из наиболее крупных мегаполисов мира. Задачи этой работы заключаются в одухотворении жизненного пространства и приобщении жителей к культурным ценностям; развитии самодеятель-
ной активности и содержательного досуга по месту жительства; преодолении одиночества и отчуждения посредством культурно-досуговых мероприятий, профилактике социальных деструкций в условиях массовой физкультурно-оздоровительной работы; оптимизации жизненного пространства для инвалидов и создании общества равных возможностей.
Изменения в системе социально-культурной работы в городской среде во многом определяются тем, что в ней, наряду с задачами
1997-0803 ВЕСТНИК МГУКИ 6 (44) ноябрь-декабрь 2011 73-76
