CC BY
20142
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
А.В. Азов
Трудный путь интеллектуала к творческой свободе
В июне 2005 в диссертационном совете К 212.307.03 при Ярославском государственном педагогическом университете им. К. Д. Ушинского была успешно защищена выполненная под научным руководством профессора В.В. Томашова кандидатская диссертация Д.Е. Фирсова по специальности «теория и история культуры» [1]. Этот первый опыт защиты по философии в стенах нашего вуза заслуживает широкого внимания и поддержки.
Тема самосохранения творческой личности в неблагоприятных исторических обстоятельствах (на примере судьбы древнеримского писателя и философа Лукиана) весьма актуальна. Стиль мышления Лукиана оказывается на удивление близок современному. Д.Е. Фирсову удалось по-новому прочитать весь корпус произведений Лукиана из Самосаты, насчитывающий 84 названия, включая приписываемые этому автору труды, и впервые реконструировать из отдельных разрозненных фрагментов связную картину его теоретических, философских воззрений, а также рассмотреть философское творчество Лукиана в историческом контексте, на фоне культурной истории Римской империи во II в. н. э. Интерпретация в философском аспекте литературно-художественного наследия Лукиана создаёт новую реальность, ранее нам неизвестную, которую диссертант пытается максимально осмыслить и приблизить к подлинной реальности, имевшей место почти две тысячи лет назад.
Чувствуется, что Д.Е. Фирсов предпринял свою работу в целях сущностного экзистенциального духовного самоопределения в трагической социокультурной ситуации сегодняшнего дня.
Ключевые термины, применяемые в диссертации, следующие: дискурс, свобода, ответственность, этика, эстетика, индивидуализм, конформизм, декаданс, эклектика, скепсис, созерцание, действие, ирония и другие. Две главные проблемы, которые получили разрешение в работе - это, во-первых, сохранение «самости» творческой личности ценой интеллектуального и морального конформизма, компромисса со средой, в условиях общественного кризиса, и, во-вторых, роль Лукиана в инициировании и становлении современной западной интеллектуальной культуры.
Содержательная структура исследования отличается логичностью и последовательностью. В первой главе Д.Е. Фирсов подвергает предметному, подробному анализу культурно-исторический контекст творчества Лукиана, а во второй - основные проблемы его философии, такие как критика этической концепции античной мифологии и философского эпигонства, формирование образа идеального философа и ревизия философских взглядов в конце жизни. Заключение диссертации выглядит в целом убедительно. По версии Д.Е. Фирсова, Лукиан стоял на позиции созерцания бытия и в итоге пришёл к принципиальному отказу от систематизации философских взглядов, к умеренному эклектизму и индивидуализму; иначе говоря, он - «философ вне каких бы то ни было систем... в первую очередь, в себе и для себя» (С. 147).
Не только в разрешении проблемы родоначалия западного интеллектуализма Нового времени, но и в целом в подходе к оценке и интерпретации философского дискурса Лукиана Д.Е. Фирсов находится под сильным влияни-
ем современного американского фило-софа-неопрагматиста Р. Рорти (С. 149151). Последний провозглашает смерть эпистемологии и отрицает системность философского мировоззрения. С его точки зрения, в истории мысли мы видим случайные, эпистемологически несоизмеримые высказывания одних людей - и реакцию на них других. Сущность гуманитарного мышления совпадает с литературной критикой. Философию он считает одним из литературных жанров, способом коммуникации, снимающим противоречия и способствующим достижению солидарности. Рорти разводит: индивидуальную независи-
мость и социальный контроль; публичную и частную сферы жизни, частную мораль самосовершенствования и публичную мораль взаимного приспособления. Приведенные идеи американского философа обнаруживают очевидные параллели с воззрениями Лукиана; мотивируют ретроспективные интересы самого Рорти и совпадают с исходной позицией диссертанта.
В свою очередь, Рорти ссылается на авторитет одного из ведущих представителей школы психодрамы литературы X. Блума, который сводит смысл чтения многих книг к тому, чтобы узнать разные цели и смыслы жизни - и таким образом стать автономной личностью. По мнению Д.Е. Фирсова, такой путь обретения своего «Я» прошёл и Лукиан, последовательно «примерив на себя» и в итоге отвергнув все существующие философские школы: киников, стоиков, эпикурейцев и скептиков. Поэтому Лукиана нельзя отнести ни к одному философскому направлению, течению или школе.
Здесь начинаются вопросы к Д.Е. Фирсову. Во-первых, это касается проблемы дискурсивности, определения понятия «дискурс». Методологической основой исследования автор заявляет сочетание постмодернизма с герменевтикой. Среди возможных дефиниций
категории «дискурс» диссертант предпочитает следующую: «системно-
структурный феномен, определяющий целостность литературно-художественной формы и философского содержания творчества» (С. 6). В заключении Д.Е. Фирсов утверждает, что Лукиан раскрыл целостную мировоззренческую концепцию, то есть систему взглядов (С. 156). Так ли это? Постмодернисты выступают против замкнутости, закрытости, завершённости любой законосообразной системы или структуры, считая их проявлениями подвергаемого ими резкой критике метафизического мышления (дискурса).
В таком виде понятие «дискурс» не применимо к творчеству Лукиана, характеризующемуся гетерогенностью, открытостью, подвижностью границ. Д.Е. Фирсов удачно отождествляет персонажей Лукиана, похожих на персонажи Ч. Чаплина, с самим автором, предстающим в глазах читателей шутом, меняющим маски таким образом, что трудно провести границу между комедией и трагедией (С. 155-156). Вначале у нас возникает впечатление, что образы Лукиана созданы им для потехи толпы; он и сам в конце жизни заявлял о себе как о неучёном человеке из толпы. Однако это адаптационная оборонительная стратегия, игра Лукиана, позиция ироника, скрывающая и одновременно открывающая экзистенциальную сущность его личности.
Проявлением релятивистской ра-зомкнутости воззрений Лукиана является и его эклектизм. Он остранённо созерцает различные состояния сознания (на его статус наблюдателя указывал А.Ф. Лосев). Перед ним дистантно проходит драма идей, подобная процессии симулякров Ж. Бодрийяра - и неизменным перед лицом этой драмы остаётся только его подлинное, аутентичное, всегда равное себе самому «Я», ядро его личности. Все образы, создаваемые мыслителем, относительно реальны,
виртуальны; они коррелятивны его уму и настроению. Здесь вполне, на мой взгляд, правомерна аналогия с религиозно-философскими учениями Востока, учитывая сирийское происхождение Лукиана и безусловное влияние на него ближневосточной словесности. На этапе обсуждения диссертации (в первом варианте рукописи) этот аспект присутствовал, затем он был снят.
Мне думается, что философия -это экстраполяция различных логических схем на многообразие ситуаций нашей жизни. В этом смысле Лукиан выполнил задание Эпикура: описать совокупность приключений души; представить читателю набор гипотез о том, что может с ним случиться, поэтому ближе к задачам диссертации определение дискурса Ю. Хабермасом как языкового общения, речевой рефлексивной коммуникации, предполагающей самоценную процессуальность проговарива-ния всех аспектов коммуникации. Психодрама, с другой стороны, рекомендует публичное проигрывание ролей, нейтрализующих опасные, несущие потенциальную угрозу для человека ситуации, чтобы стать иным. По мнению X. Блума, подобную роль выполняет искусство в концепции запоздалости с целью избежать страха влияния предшественника на последователя. Лукиан в своём творчестве и жизни сыграл много таких ролей.
Этимология латинского термина «^шгеш» происходит от глагола «discere» (блуждать); другие его значения: «круговорот», «разветвление»,
« разрастание». Не случайно этот термин столь популярен у постмодернистов, которые утверждают блуждание истины, смещение центра, креативный хаос дискурса, имеющего форму структуры толкований. По мысли М. Фуко, про-цессуальность дискурсивных процедур оказывается тем пространством, в рамках которого человек «сам превращает себя в субъекта», что вполне согласует-
ся с культурным проектом Лукиана, в интерпретации Д.Е. Фирсова. Возникают ассоциации термина «дискурс» с такими терминами синергетики, как бифуркация, диссипативные структуры, по которым рассеиваются случайные флуктуации. Кроме того, дискурс - это предрасположенность немой реальности к проговариванию в языке, артикуляции (в западной культуре).
Другая важнейшая проблема, которая выходит на первый план в кризисные, переходные исторические эпохи смены мировоззренческих парадигм, такие как время жизни Лукиана или рубеж XX и XXI вв. - это проблема релятивизма: недостоверности и относительности всякого знания, тесно связанная, прежде всего, с одним из направлений античной философии, скептицизмом. Лукиан не придавал значения различиям между философскими направлениями, называл философский диспут «спором о тени осла». Будучи эклектиком, он опрашивал различные философские позиции, вступая, таким образом, в «диалог с традицией», по выражению М. Хайдеггера. Его собственная позиция при этом оказывалась продуктивной. Процедура ретроспективной критики (а Лукиан никого из философов не пощадил), по существу, является скептической.
Эклектизм, вопреки распространённому мнению, выступает источником инноваций (инновация обнаруживается нами внутри традиции), и здесь, по-видимому, заключён секрет возобновляющейся актуализации Лукиана в веках. Ретроспективный взгляд совпадает у него с прогнозом будущего. Отсчёт западной культуры Нового времени часто начинают с маньеризма эпохи Ренессанса. Но художник-маньерист, как и Лукиан, обладая собственным зрением («внутренним рисунком»), конструировал свою индивидуальную манеру, комбинируя чужие, общепризнанные манеры, подвергая их интеллекту-
альной рефлексии. К философским источникам современного гносеологического релятивизма, имеющего аналогии в художественном творчестве постмодернистов, можно отнести: гипотезы лингвистической относительности Э. Сепира-Б.Уорфа; онтологической относительности У.Куайна; понятие несоизмеримости, введённое Т. Куном и П. Фейерабендом.
Допускаю, что релятивистская логика мышления Лукиана, его метод восходят к скептицизму (хотя они и появляются впервые у софистов). Так, Пиррон полагал, что нет рационального основания для предпочтения одного порядка действия другому. Энесидем, оказавший влияние на Лукиана, считал, что « всё лишь кажется», введя, таким образом, концепт видимости или, как бы мы сейчас сказали, виртуальной реальности. Из противопоставления видимого и мыслимого родилось понятие вероятностного знания. Подчеркну, что предположение о решающем воздействии скептицизма на Лукиана вовсе не означает его принадлежности к соответствующей философской школе (здесь я согласен с Д.Е. Фирсовым).
В диссертации значимыми для меня являются два взаимосвязанных ключевых сюжета. Первый из них - «вещий сон» Лукиана, предопределивший его дальнейшую судьбу и описанный им самим в трактате «Сновидение, или Жизнь Лукиана» (С. 42-47). Второй сюжет - образ водной глади, преломляющей и изменяющей погружённые в воду предметы, отсылающий нас к зеркальному отражению, из работы Лукиана «О янтаре, или О лебедях» (С. 154-155). Оставим первый сюжет, подробно проанализированный Д. Е. Фирсовым, без комментариев и обратимся ко второму.
Зеркало является инструментом визуальной магии; экраном, демонстрирующим картины прошлого и ветвящегося будущего. В то же время оно - индикатор личностного начала. С образом
воды и интерференции лучей света у Лукиана корреспондирует образ магического зеркального шара, вмещающего в себя всю вселенную, у Х. Л. Борхеса, на которого ссылается Д.Е. Фирсов. Можно рекомендовать автору книгу К. Клакхона на эту тему: «Зеркало для человека. Введение в антропологию» (СПб., 1998).
Здесь возникает проблема прелом-лённости, то есть преломлённого отношения децентрированного субъекта, сложно структурированного, лишённого самозамкнутости и предельного основания внутри себя, к прерывному миру, который многоцентричен и включает в себя разные измерения. Его развёртывание предполагает различные этапы или стадии, причём среди них нельзя выделить одной - главной (всё важно). Отсюда следует смена эпистем у М. Фуко и абсолютизация разрывов у Ж. Деррида, настаивавшего в своём труде «Рассеяние», обращающем нас к еврейскому историческому опыту, на том, что «разрыв надо... заставить бродить внутри текста».
Как справедливо указывает Д.Е. Фирсов, при помещении Лукиана в контекст интертекстуальных и интермедиальных связей исследователь сталкивается со своим зеркальным «Я» и превращает свой объект в разомкнутую потенциально бесконечную структуру (С. 154). Действительно, мы не сможем выйти за пределы этого круга, вовне, в некую объективную позицию, и вынуждены будем принять методологическую стратегию номадологии: перманентного путешествия по поверхности текста.
Так и поступает диссертант, вслед за Р. Рорти, описывая начинающийся, по его мнению, с Лукиана (а не с эпохи Ренессанса) путь западного интеллектуала, принадлежащего к так называемой «литературной культуре»: от религии через философию к литературе, когда литература заменяет и религию и философию, вбирая их в себя на правах
особых жанров (С. 150). Уточним: у Лукиана происходит философская ревизия не религии, а мифологии, что, впрочем, наблюдалось и раньше в истории античной мысли. Д.Е. Фирсов называет перечень имён писателей XVI-XX вв. (от Эразма Роттердамского до У. Эко), находящихся с Лукианом в одном интеллектуальном поле, в том числе его прямых подражателей. Этот список можно было бы дополнить именами П. Браччолини, Т.Мора, И. Рейхлина, Ф.Х.Э. Санта-Крус-и-Эспехо, автора сочинения «Новый Лукиан из Кито» (1779)и других.
Наконец, остаётся важная проблема моральной цены свободы; компромисса творца со своей исторической эпохой. Для созерцателя, каковым был Лукиан, характерно ослабленное, текучее мироощущение, доходящее до наслаждения своим бессилием. В периоды декаданса эстетическое начало вытесняет этическое, и в итоге мы любуемся красотой зла, примиряясь с несовершенством мира, и соглашаемся заплатить за свой покой, безопасность и благополучие невмешательством. Так поступали, например, многие итальянские гуманисты - преемники Лукиана, мечтавшие о своей вилле или острове, которые ограждали бы их от тревог и волнений своего жестокого века. Такая позиция уклонения, получившая неправильное название «noli me tangere» («не тронь меня»), как сказал воскресший Иисус Марии Магдалине, повстречавшись ей на пути, - морально ущербна. На самом деле этика выше эстетики. На этом основании странно выглядит итоговый вывод диссертации: «Лукиан - не художник и философ-скептик, но ху-дожник-философ-бунтарь...» (С. 162),
который противоречит всему ранее изложенному автором.
Ещё несколько частных пожеланий и возражений. Д. Е. Фирсов исполь-
зовал в диссертации многие старинные и редкие издания, в том числе полное собрание сочинений Лукиана в оригинале (на древнегреческом языке) и в переводе на латынь, в десяти томах (Lipsiae, 1822-1831). Есть и другие, более поздние издания сочинений Лукиана, например: Luciani Opera, ed. M. D. Macleod, t. 1-3. Oxford, 1972-1980; Lucian, greek text with engl. transl., eds. A. M. Harmon, K. Kilburn, M. D. Macleod, vol. 1-8. Cambridge (Mass), 1960-1972. Можно было привлечь исследования о Лукиане на иностранных языках, в том числе (среди новейших): Clay D. (1992), Nesselrath H.-G. (1992), Macleod M. D., Baldwin В. (1994), Anderson G. (1994), тексты интернационального коллоквиума в Лионе «Lucien de Samosate», состоявшегося в 1993 г. (1994), и т. д.
Диссертант разделяет концепцию формирования предпосылок современной массовой культуры в имперский период истории Древнего Рима. Конечно, всё уже было, и нет ничего нового под солнцем, однако требуется уточнение. На мой взгляд, массовая культура генетически связана с массовым обществом всеобщего потребления и неотделима от решающего воздействия рекламы, средств массовой информации на массовое сознание, что трудно обнаружить в Древнем Риме. Массовая культура - это всё-таки явление XX века, и не следует модернизировать историю.
Высказанные пожелания ничуть не снижают исключительно высокой оценки диссертации Д.Е. Фирсова, являющейся новым, оригинальным исследованием актуальной, интересной научной проблемы и свидетельствующей о высоком профессионализме автора. Будем ждать скорого плодотворного продолжения начатой работы.
Библиографический список
1. Фирсов Д.Е. Философский дискурс литературно-художественного творчества Лукиана из Самосаты. Дис... канд. философ. наук. Ярославский государственный педагогический университет. Ярославль, 2005.
