«Трудно искать правду в нашей стране»: Астраханские писатели накануне «Пражской осени» (1965 – 1968 годы). Часть первая Текст научной статьи по специальности «История и археология»

СОБЫТИЯ И СУДЬБЫ Landmarks in Human History

C.B. Карпенко

«Трудно искать правду в нашей стране»: Астраханские писатели накануне «Пражской осени» (1965 - 1968 годы)*

S.V. Karpenko

"It Is Difficult to Pursue the Truth in Our Country": The Astrakhan Writers on the Eve of the "Prague Autumn"

(1965 - 1968)

Часть первая Part One

22 мая 1968 года газета «Волга», «орган Астраханского областного и городского комитетов Коммунистической партии Советского Союза, областного и городского Советов депутатов трудящихся», преподнесла своим подписчикам и покупателям большую критическую статью о новой книге астраханского писателя. Названа она была категорично и обличительно: «Вопреки правде: Рецензируем книгу Ю. Се ленского "Две пригоршни моря"».

Книга Юрия Васильевича Галишникова (литературный псевдоним -Селенский), состоящая из двух повестей - «Две пригоршни моря» и «Крутая Рамень», - пятью месяцами ранее, в декабре 1967-го, была выпущена

* Автор выражает сердечную признательность Елене Владимировне Ромащенко

- главному библиотекарю Астраханской областной научной библиотеки имени Н.К. Крупской за предоставление ценных библиографических и биографических сведений об астраханских писателях;

Анне Александровне Бочарниковой Ильмире Хайдаровне Кадыровой Виктории Владимировне Новосёловой Наталье Александровне Пугачевой Екатерине Павловне Шалацкой

- сотрудникам Государственного архива Астраханской области за неоценимую помощь в работе с документами архива.

в свет Нижне-Волжским книжным издательством, в Волгограде, тиражом 30 ООО экземпляров по цене 44 коп.1

Писатель, уже хорошо известный астраханским читателям и годом ранее принятый в Союз писателей СССР, обвинялся в «недостаточной идейной зрелости», в «разладе с принципами социалистического реализма», в отходе от «ленинской партийности» литературы2. Столь тяжкое и угрожающее обвинение прозвучало с полосы главной областной газеты, редактор которой М.Г. Южаков являлся членом бюро Астраханского обкома КПСС. А под критической статьей стояло имя В.А. Алексеева - первого заместителя редактора3.

Сила партийной печати была велика. Она сокрушала репутации, карьеры, жизни.

К тому же читательская аудитория «Волги» многократно превышала число покупателей и читателей книги «Две пригоршни моря». В апреле того же 1968-го на партийном собрании астраханских писателей представитель Кировского райкома КПСС Воронин, «по-товарищески» убеждая писателей «чаще выступать в газетах», привел такой аргумент: «Книга доступна не каждому, а газету "Волга" читает 80 тысяч человек»4. Действительно, при тогдашней средней зарплате подавляющего большинства населения Астраханской области в 40-50 руб. в месяц позволить себе купить книгу за 44 коп. могли далеко не все, а газета «Волга» стоила 2 коп. Ну, еще можно было получить эту книгу как «лучший подарок». Но так или иначе, а большинство астраханцев представление о книге «Две пригоршни моря» получало от чтения не самой книги Селенского, а разгромной статьи Алексеева.

Выходило, что в юбилейный для Советской власти год волгоградское издательство выпустило произведения астраханского писателя, не соответствующие принципам «социалистического реализма» и «партийности литературы», а значит - задачам «коммунистического воспитания трудя-

24 июня 1968 года, спустя месяц после обвинительного выступления «Волги», состоялось открытое партийное собрание астраханских писателей, повестку которого составил один вопрос: «Обсуждение критической статьи тов. Алексеева, опубликованной в газете "Волга" о книге Ю. Селенского "Две пригоршни моря"». На собрание пришла заведующая Отделом пропаганды и агитации Астраханского обкома КПСС П.С. Живкова: услышать мнение самих писателей о книге Селенского и о статье Алексеева, чтобы доложить об этом мнении секретарю обкома партии по идеологии A.B. Соколову5.

В ее присутствии поэт и очеркист Михаил Крав-чик решительно заступился за Селенского:

«Трудно искать правду в нашей стране. Селенский сказал правду. Его надо поддерживать, а не бить»6.

щихся масс».

М. Кравчик

Хрущевская «оттепель» еще продолжалась по инерции7, хотя ее уже потеснили «заморозки» последних лет хрущевского правления, а теперь на смену этим «заморозкам» ощутимо надвигались «трескучие брежневские морозы»8. До десантирования полков 7-й гвардейской воздушно-де-сантной дивизии в пражском аэропорту Рузине оставалось 57 дней...

Чтобы сложить эти события «областного масштаба» в более или менее целостную картину и понять смысл и значимость произошедшего, необходимо отступить в 1965-й, первый год «после Хрущева», и поближе познакомиться с двумя персонажами этой страницы истории Астраханской писательской организации - Юрием Галишниковым (Селенским) и Михаилом Кравчиком.

* * *

Юрий Васильевич Галишников, русский по национальности и языку, родился 16 июня 1922 года в Астрахани, в семье советских служащих среднего, по тем временам, достатка.

Его отец Василий Иванович, 1875 года рождения, происходил из крестьян Саратовской губернии. При Советской власти он вступил в партию большевиков и пробился в административно-хозяйственные работники советского учреждения. Мать Александра Михайловна, 1897 года рождения, происходила из крестьян Владимирской губернии, работала счетоводом, а затем бухгалтером9. Когда родился сын Юрий, семья проживала в окраинном районе Астрахани, бывшей рабочей слободе, прозванной Селение. Там селился простой люд, своим трудом дающий возможность множеству маломерных рыболовецких судов выйти в дельту Волги, а далее в Каспий и вернуться с богатым уловом10. Рыба давала жизнь людям и городу.

Когда Юре шел седьмой год, в конце 1928-го, семья распалась, и в 1930-м, сразу после оформления развода, его отец уехал в Саратов. Бывшей жене и сыну он материально не помогал, связь с ними не поддерживал. Александра Михайловна растила и воспитывала сына одна11.

В 1934 году Юра окончил начальную школу имени И.К. Крупской и для продолжения обучения перешел в среднюю школу № 10 имени В.И. Ленина, самую знаменитую в городе. А спустя три-четыре года начал заниматься в не менее знаменитом Астраханском аэроклубе Осоавиахима СССР. В 1939-м, по окончании 9 класса, он поступил на Рабочий факультет Астраханского технического института рыбной промышленности и хозяйства (Рыбвтуз), где проучился два года из трех. Пройдя одновременно курс обучения в аэроклубе, остался в нем работать внештатным инструктором. На рабфаке Рыбвтуза, в январе 1941-го, его приняли в Комсомол12.

Между тем в конце 1937 года знакомые сообщили Александре Михайловне о смерти ее бывшего мужа. Она сказала об этом сыну, и впоследствии Галишников указывал во всех анкетах и автобиографиях, что отца своего не знает с детства и ему лишь известно, что тот умер13.

Окончить рабфак Юрию помешала война. Из-за язвы желудка его освободили от воинской службы, но в январе 1942 года Астраханский окруж-

ной комитет ВЛКСМ направил его на курсы «секретных работников», а именно - шифровальщиков, при штабе Сталинградского военного округа, находившиеся в Сталинграде14. Формально, по документам, это направление окружкома ВЛКСМ выглядело как добровольное поступление комсомольца на военную службу - фактически же оно являлось призывом, «комсомольской мобилизацией» в Красную армию15. Язва желудка этой «комсомольской мобилизации» не помешала.

На курсах Юрий учился до марта 1942 года, когда гарнизонная медицинская комиссия предоставила ему отпуск по состоянию здоровья сроком на шесть месяцев. Он вернулся в Астрахань и сразу, в апреле, устроился диктором в Астраханский окружной радиокомитет16.

Войска нацистской Германии и ее союзников упорно продвигались к Сталинграду, командование Красной армии спешно готовило город к обороне, и уже в августе 1942-го, как Юрий Галишников писал потом в автобиографиях, он «был вновь призван в армию», «вторично мобилизован в армию». Его направили в 45-ю запасную стрелковую бригаду, которая в то время дислоцировалась в Астрахани (позже была переброшена в Куйбышевскую область). В звании сержанта он служил сначала писарем полковой канцелярии, а затем старшиной роты запасного стрелкового полка17.

В марте 1943-го, после завершения Сталинградской битвы, его направили на учебу во 2-е Астраханское стрелковое училище, находившееся в городе Бузулук Чкаловской (Оренбургской) области. Но по состоянию здоровья в училище его не приняли. И в мае направили во 2-е Чкаловское военно-авиационное училище летчиков-наблюдателей и штурманов, находившееся в городе Чкалов (Оренбург), где в звании сержанта он служил авиамехаником. В училище, в апреле победного 1945 года, его приняли в кандидаты в члены партии большевиков. И сразу после этого демобилизовали по болезни. Но с отправкой его домой училищное начальство спешить не стало: до конца мая он лежал в лазарете училища, где его лечили от все той же язвы желудка18.

В родную Астрахань Юрий Галишников вернулся в первых числах июня 1945 года. И сразу устроился на работу в пароходство «Волготан-кер», «инспектором по контролю исполнения» при начальнике пароходства19.

А в августе 1946 года в его судьбе произошел счастливый поворот к литературной работе: он по собственному желанию уволился из пароходства и устроился в Астраханский областной радиокомитет, где его назначили редактором молодежных и детских передач. В сентябре 1946-го его приняли в члены партии. Он зарекомендовал себя «растущим, дисциплинированным и политически грамотным работником, знающим редакторское дело» и «много работающим над повышением своего идейно-политиче-ского уровня и квалификации журналиста». Его избрали заместителем секретаря первичной партийной организации Радиокомитета, он редактировал и выпускал комитетскую стенгазету. И в декабре 1948-го его повысили - назначили временно исполняющим обязанности редактора общественно-политических передач (его предшественник был «от работы освобож-

ден» как «не справившийся с работой»)20.

В этой руководящей должности Радиокомитета Галишников был утвержден бюро Астраханского обкома ВКП(б) в феврале 1949-го. И это значило, что он попал в учетно-контрольную номенклатуру обкома партии21.

Осенью 1950 года Галишников опять тяжело заболел, и ему пришлось уволиться из Радиокомитета. Ему сделали операцию язвы желудка, после которой он больше месяца поправлялся дома22. Его мать Александра Михайловна с послевоенных лет до 1957 года работала главным бухгалтером в Астраханском речном училище, потом ушла на пенсию23. Всем, чем могла, она помогала единственному сыну.

В 1950 году Галишников женился на Валентине Панковой, родившейся в 1925 году в Астрахани. Работала она рентгено-техником в больнице Судоремонтного завода имени И.В. Сталина. В 1952-м у супругов родилась дочь Галина24.

* * *

Между тем в сентябре 1950 года бюро Астраханского обкома партии утвердило новым ответственным редактором (так в те времена называлась должность главного редактора) астраханской областной газеты «Волга» Евгения Петровича Степанова, командированного в Астрахань Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Он родился в 1909 году в Витебской губернии, в крестьянской семье. В 1930-м вступил в партию большевиков, в 1934-м окончил Коммунистический вуз в Симферополе, во время Великой отечественной войны был ответственным редактором областной газеты «Красный Крым», в 1948-м окончил заочное отделение Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б)25.

Встав у руля «Волги», Степанов начал решительно «укреплять» журналистские кадры. В ходе этого «укрепления», в январе 1951-го, он принял Юрия Васильевича Галишникова на работу в редакцию и назначил на должность литературного сотрудника. Добросовестность и литературные способности Галишникова были сразу оценены, он быстро приобрел среди коллег репутацию «растущего журналиста, проявляющего большой интерес к литературной работе», и вскоре Степанов доверил ему временное исполнение обязанностей заведующего одного из отделов редакции26.

Однако в 1953 году в редакцию «Волги», на имя редактора Степанова, пришел анонимный донос. В нем сообщалось, что отец журналиста Галишникова был репрессирован. Обратившись в Астраханское областное управление МВД СССР, партийная организация редакции получила ответ: Галишников В.И. в 1937 году был арестован органами НКВД СССР и осужден по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР на 6 лет исправительно-трудовых лагерей. Партийная организация редакции добилась возможности ознакомиться со всеми личными делами Галишникова Юрия Васильевича, заведенными в Кировском райкоме КПСС при его приятии в партию, в пароходстве «Волготанкер», в Областном радиокомитете и в редакции газеты, проверила заполненные им анкеты и собственноручно

написанные автобиографии. На партийном собрании редакции коммунист Галишников дал товарищам по партии достоверное и убедительное объяснение: после развода отец уехал из Астрахани и «дальнейшего участия в его воспитании не принимал», о его аресте им с матерью ничего не было известно. В итоге решением партийного собрания, вернее - решением Степанова, ему было «поставлено на вид за неточное заполнение анкетных документов» и предложено в дальнейшем при заполнении анкет указывать факт ареста и судимости отца27.

Уже после XX съезда КПСС Юрий Галишников обратился в Управление Комитета государственной безопасности по Астраханской области с запросом о судьбе отца. Из официального ответа выяснилось: Галишников В.И. умер в заключении и вскоре был реабилитирован28. То есть он подпал под первую, «бериевскую», реабилитацию: сменив в сентябре 1938 года арестованного и затем расстрелянного Ежова на посту наркома внутренних дел СССР, Берия приступил к частичной реабилитации «врагов народа», репрессированных при Ежове.

Анонимный донос не прервал журналистского «роста» Галишникова в редакции «Волги» - этому «росту» препятствовало другое: его недостаточное образование. Поскольку из-за начала войны ему не удалось окончить рабфак Рыбвтуза, его образование в 30-летнем возрасте оставалось «незаконченным средним». Поэтому летом 1954 года Степанов обратился в обком КПСС с ходатайством направить литературного сотрудника Галишникова на учебу в трехгодичную Областную высшую партийную школу при Сталинградском обкоме КПСС. В трехгодичных партшколах давали среднее партийно-политическое образование. При этом секретарь партийного бюро редакции газеты «Волга» Андрей Семенович Мишин указал в партийной характеристике на члена КПСС Галишникова Ю.В. и заверил своей подписью недостоверные сведения: «образование среднее - окончил рабфак при Астраханском рыбвтузе»29. Иначе бы того могли не принять в слушатели партшколы: с незаконченным средним образованием в трехгодичные партшколы принимали все реже, правило превращалось в исключение.

В августе 1954 года Галишникова зачислили в Сталинградскую партийную школу слушателем, в группу журналистов. Он прослушал полные курсы истории журналистики и практики газетной работы, активно участвовал в семинарских занятиях, посещал дополнительные консультации, все экзамены сдавал на «хорошо». Находил время и для участия в литературном кружке, и для сотрудничества в областной партийной газете «Сталинградская правда»30.

Как не имеющий академической задолженности, слушатель Галишников был переведен на 3-й, последний, курс Сталинградской партийной школы, но летом 1956 года ее реорганизовали в высшую, четырехгодичную. То есть теперь ее выпускники должны были получать высшее пар-тийно-политическое образование. Однако слушатель Галишников, как не имеющий среднего образования, не имел права учиться в высшем учебном заведении и получить высшее образование. Значит, его никак не могли

оставить в Сталинградской партийной школе, а потому в августе 1956-го перевели в трехгодичную Краевую партийную школу при Краснодарском крайкоме КПСС31.

Краснодарская партийная школа находилась в городе Геленджик. Его зачислили на 3 курс Партийного факультета, на Отделение газетных работников, где готовили журналистов областных и районных газет. В июле 1957 года он успешно окончил Краснодарскую партийную школу, и теперь его образование стало «незаконченным высшим» - так и он сам писал потом в анкетах, и партийно-государственные работники указывали в «объ-ективках» и характеристиках на него32.

В августе 1957-го Юрий Васильевич Галишников вернулся в редакцию газеты «Волга». Его назначили старшим литературным сотрудником и заведующим Отделом информации. Возвращение в «Волгу» совпало с принятием его в Союз советских журналистов33.

В июне 1958-го в должности заведующего Отделом информации, внесенной в учетно-контрольную номенклатуру обкома КПСС, Галишникова утвердило бюро обкома. Но уже в марте 1960-го редактор газеты Степанов, «в целях более рациональной расстановки литературных сил», освободил его от обязанностей заведующего Отделом информации и перевел его на должность «разъездного» собственного корреспондента «Волги»34.

А в следующем году в «Волге» сменился редактор. В августе 1961-го Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР «перебросил» Степанова в Улан-Удэ, на должность заместителя редактора газеты «Правда Бурятии». Причиной стало его «неправильное поведение в быту», вызвавшее «законное осуждение общественности» Астрахани: «после длительных семейных дрязг и скандалов развелся со второй женой, оставил ее с двумя детьми, а затем не оформив брака сошелся с женщиной, которая вдвое моложе его»35.

В сентябре 1961 -го Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР прислал в Астрахань и рекомендовал на должность редактора областной газеты «Волга» М.Г. Южакова. Астраханский обком КПСС его в этой должности утвердил, и сразу вслед за этим он был избран сначала членом обкома партии, а затем членом бюро обкома.

Михаил Гаврилович Южаков, родившийся в 1907 году в Алтайском крае, был принят в партию большевиков в 1928-м, когда начиналось «наступление социализма по всему фронту», учился на Газетном отделении знаменитого Ленинградского коммунистического института журналистики, который окончил в 1934-м. Во время Великой Отечественной войны работал сначала начальником политотдела МТС в Алтайском крае, а затем его перевели в Калининский обком партии. В Калининской (Тверской) области он восстанавливал партийные и советские органы в районах, освобождаемых от оккупации. После войны работал редактором сначала калининской областной газеты «Пролетарская правда», затем республиканской газеты «Советская Киргизия», затем тульской областной газеты «Коммунар» и, наконец, республиканской газеты «Социалистическая Осетия»36.

В июле 1962 года бюро обкома партии упразднило Отдел информации

редакции «Волги» и вместо него создало Рыбный отдел37. И в октябре новый редактор, присмотревшись к Галишникову, назначил его заведующим Рыбным отделом. Но уже в феврале 1963-го бюро обкома партии упразднило Рыбный отдел и опять создало Отдел информации. И Южаков вторично назначил Галишникова заведующим Отделом информации, а бюро обкома партии вторично же утвердило его в этой должности38. С 1 апреля 1965-го, после реорганизации Отдела информации в секретариат по информации, Южаков перевел его на должность старшего литературного сотрудника секретариата по информации39.

Благодаря тому, что бюро обкома партии дважды, в 1958 и 1963 годах, утверждало Галишникова в номенклатурной должности заведующего Отделом информации редакции газеты «Волга», его очень хорошо знали заведующие и инструктора Отдела пропаганды и агитации обкома. А благодаря его журналистским «хождениям» по учреждениям и организациям Астрахани, его поездкам по районам и, главное, его очеркам и особенно фельетонам, Галишникова знали и многие «ответственные» партийные, государственные и хозяйственные работники города и области. Что сыграло в его дальнейшей, уже писательской, судьбе немаловажную роль.

Странное впечатление производит этот волнообразный и завихренный, подобный волжской воде, гонимой моряной с Каспия, журналистский «рост» Юрия Галишникова в редакции «Волги» во времена хрущевской «оттепели» и наступления брежневских «морозов». Похоже, чьим-то усердным попыткам укрепить его руководящее, номенклатурное, положение противостояли чьи-то не менее усердные потуги опустить его до рядового литсотрудника и корреспондента. Возможно и то, что другой причиной этой волнообразности было постоянное вмешательство обкома партии в работу редакции: с большевистской одержимостью областное партийное руководство реагировало на смену вождей в Кремле и колебания «генеральной линии» поспешными попытками «поправить положение» в «Волге»40.

Пролить свет на эту волнообразность могли бы документы редакции «Волги» за 1950-е - 1960-е годы, однако они, что столь же странно, не были сданы на государственное хранение.

Так или иначе складывалась журналистская судьба Юрия Васильевича Галишникова, но в итоге на разных должностях в редакции «Волги» он проработал почти 12 лет, до октября 1965-го. И с каждым годом он все острее чувствовал и переживал, что «вынужденная газетная поденщина» душит его литературную одаренность, ломает его «большие литературные планы»41.

* * *

На рубеже 1950-х - 1960-х годов Галишников, как бы ни заедала, ни засасывала его стремительная и нескончаемая газетная текучка, стал урывками «пробовать перо» в художественной прозе. И тогда же он взял себе литературный псевдоним - Селенский. Когда удавалось выкроить время,

посещал «творческие семинары» в областном Литературном объединении, благо сначала Субботин, а потом вернувшийся в Астрахань Поливин проводили их в том же здании редакции и издательства газеты «Волга» на Набережной 1 Мая. Порой его одолевали колебания: уж очень не хотелось из хорошего журналиста обратиться в «серенького литератора, коих так много развелось и в столицах, и в провинциях»42. Но это был тот случай, когда человек не может жить и не писать.

Как раз в те осенние недели 1963-го, когда в Москве решались последние вопросы организации в Астрахани отделения Союза писателей РСФСР, издательство газеты «Волга» выпустило первую книжку Юрия Селе некого - «Если погаснет костер...». Отредактировал ее сам Николай Поливин, иллюстрации нарисовал известный астраханский художник и журналист Александр Игоревич Камкин (1934 - 2001), крепко друживший с Селенским. Малоформатная 79-страничная книжка в мягкой обложке, объемом в 2,3 условных печатных листа, была напечатана в типографии «Волга» тиражом 15 ООО экземпляров и стоила 7 копеек43.

В начале апреля 1964-го, когда астраханской писательской организации еще не исполнилось и полугода, Поливин отправил в Москву Георгию Афанасьевичу Ладонщикову, председателю Приемной комиссии при Правлении Союза писателей РСФСР, «краткую справку о том, что литераторы [Астраханской] области проделали в 1963 и в начале 1964 года». В этой справке, на полторы страницы машинописного текста, в ее первой части, перечислены уже изданные и подготовленные к изданию произведения членов Союза писателей СССР. В ее второй части - «Изданы книги молодых» - первым назван Юрий Селенский: «Если погаснет костер», «рассказы 3 п. листа»44. Третью часть справки Поливин назвал «Подготовлены к печати книги молодых». И здесь, после прозаических и поэтических произведений Сергея Калашникова, Михаила Кравчика и Юрия Кочеткова, Поливин назвал «Рассказы» Юрия Селенского объемом «6 п. листов»45.

Очевидно, этот список из трех частей понадобился Ладонщикову, чтобы оценить перспективы приема астраханских литераторов в Союз писателей СССР и, значит, численного роста совсем еще молодой писательской организации.

«Книга молодого» Селенского, которую Поливин в своей «краткой справке» назвал «Рассказами», вышла в Нижне-Волжском книжном издательстве в начале декабря 1964 года под названием «Одна тревожная ночь». В нее вошли повесть «Одна тревожная ночь» и семь рассказов. Это была вторая книга Селенского и первая, изданная в Волгограде. Ее редактором был назначен Александр Иванович Красиль-ников (1925 - 1994), пришедший в литературу из журналистики и уже ставший одним из самых популярных в Волгограде поэтов46, а иллюстрации волгоградское издательство решило использовать те, кото-

Ю. Селенский 188

рые нарисовал астраханский художник Александр Камкин. И эта книга была малоформатной, но зато «толстой» - 311 страниц - и в твердой обложке. Объемом в 8,2 печатных листа, она была подписана к печати 15 ноября, напечатана в Волгоградской областной газетно-книжной типографии тиражом 30 ООО экземпляров и стоила 35 копеек47.

В конце декабря 1964-го книга Юрия Селенского «Одна тревожная ночь» поступила в астраханские книжные магазины. И сразу же, в предновогоднем номере «Волги», была напечатана хвалебная рецензия на нее48.

На первом отчетно-выборном собрании Астраханского отделения Союза писателей РСФСР, проведенном 12 ноября 1964 года, ответственный секретарь отделения Поливин в своем отчетном докладе с гордостью перечислил девять названий «книжек», которыми «в текущем году наши писатели будут отчитываться перед читателями». Среди «наших писателей», уже не употребляя столь излюбленное его сердцу слово «молодой», он назвал Юрия Селенского и его повесть «Одна тревожная ночь»49. Поливин, с его склонностью преувеличивать и приукрашивать, поторопился: книга еще даже не была подписана к печати.

Много говоря затем о «молодых», Поливин уже ни разу не упомянул среди них Селенского. Зато он особо отметил публикацию «цикла рассказов» Селенского «в одном из номеров» ленинградского журнала «Звезда»50, назвав этот факт показателем того, что «в основном книги, выносимые нашими писателями на суд читателя, стали добротнее»51.

Это можно понять так, что в восприятии, в оценках Поливина Селен-ский перешел из категории «молодой» в категорию «вполне созревший» - созревший для вступления в Союз писателей СССР. Иными словами, выход в свет двух книжек за два года и явный рост писательского мастерства давали и формальные, и содержательные основания для принятия Юрия Селенского в Союз писателей СССР.

* * *

Можно понять и то, что жизнь Галишникова (Селенского) в редакции «Волги» - а в газете талантливый литератор может только «жить», но никак не «служить» - складывалась непросто. Его «оттепельные» взгляды на то, какой должна быть главная газета области и как должны трудиться люди, «делающие» областную газету, не всегда и не во всем совпадали со взглядами коллег. Включая как заведующих другими отделами редакции, так и редактора газеты Южакова и его первого заместителя Алексеева.

Насколько белой вороной (или, вернее, розовой среди красных) смотрелся Селенский в редакционном коллективе «Волги», раскрывает протокол партийного собрания редакции, проведенного 15 апреля 1965 года.

Тремя неделями ранее в Москве состоялся Мартовский 1965 года пленум ЦК КПСС, на котором обсуждались вопросы развития сельского хозяйства. Решения пленума и положенные в их основу «планово-рыночные» идеи хозрасчета и самостоятельности предприятий разрабатывались еще при Хрущеве. Эти решения открывали хотя и ограниченную, но все

же реальную возможность подъема сельского хозяйства, а главное - давали советским людям надежду на скорое улучшение государственного продовольственного снабжения в СССР, то есть на улучшение материальной жизни населения. Их обсуждали все партийные организации, вся страна.

Первым в повестке дня собрания коммунистов редакции «Волги» стоял вопрос: «Итоги мартовского пленума ЦК КПСС и задачи журналистов». Доклад первого заместителя редактора Владимира Александровича Алексеева по этому вопросу получился остро критичным, и острие критики было направлено в Сельскохозяйственный отдел редакции и его заведующего Александра Павловича Самаркина. Критика, как и полагалось, переросла в громадьё предложений по улучшению работы отдела.

Когда собрание перешло к обсуждению доклада Алексеева, многие выступавшие без обиняков, приводя конкретные примеры, тоже говорили о плохой работе Сельскохозяйственного отдела. Прежде всего о том, что его работники избегают писать сами и предлагать в номер материалы корреспондентов о самых острых, больных вопросах: почему в одном из двух соседних колхозов или совхозов дела идут хорошо, а в другом плохо? почему так мало магазинов в селах и почему нет в продаже самых необходимых промышленных и продовольственных товаров? почему даже богатые колхозы так мало делают для людей, для повышения культурного уровня и улучшения быта колхозников? почему из сельских школ при первой же возможности уходят учителя, присланные по распределению? почему молодежь бежит из села? «Какие материалы дает Сельхозотдел? Романтики нет, публицистики нет, одна статистика...» Критиковать критиковали, но все же куда мягче, чем это сделал Алексеев, и даже нашли оправдание: «Работники не разгибая спины работают. Но их трое, и их захлестывает текучка. Если не справляются они - надо им помочь всем коллективом... »52

Александр Львович Кравец, заместитель редактора и заведующий Отделом партийной жизни, посчитал нужным распространить критику на всю редакцию: «Люди у нас работают много. А материалов настоящих, боевых, глубоких и интересных мало, большинство - серость»53.

И только Галишников, не размениваясь на поддержку критического запала Алексеева, смело поднялся до «системных» обобщений:

«Мартовский пленум ЦК понравился мне своей деловитостью. Видно, и нам, газетчикам, нужно перестраиваться в этом отношении. Поменьше трескотни, суетни, громких фраз и кампанейщины. Материалы надо давать интереснее, живее. Даже и сводки по сельскому хозяйству - их надо подавать интереснее.

Сейчас никто не заставляет кричать, шуметь и бахвалиться, искать достижения там, где их нет. Нужно выработать более объективную, более спокойную манеру освещения хозяйственных дел, не стараться охватить необъятное, не писать вообще, а - конкретно, со знанием дела. Вот тогда мы будем помощниками обкому партии, а не просто "осветителями" событий. Выступления газеты должны воздействовать на умы и сердца читателей»54.

Говоря о «трескотне, суетне, громких фразах и кампанейщине», о «криках, шуме и бахвальстве», Галишников, вероятно, хотел напомнить коллегам о том, что еще вчера душило их, доводило до потери «ума, чести и совести», а сегодня должно быть изгнано в прошлое. Оказывается, он не был обделен доброй наивностью и легковерием: все порицаемое, отвергаемое им оказалось воспоминанием о будущем.

Никто из выступавших после Галишникова не поддержал его, не повторил «нужно перестраиваться», но и не возразил ему.

Последним выступил редактор Южаков. Он опустил критику Сельскохозяйственного отдела до отдельных «недостатков», которые необходимо поскорее устранить55. Сказанного Галишниковым он будто бы не слышал, хотя редакторское и обкомовское положение обязывало его отреагировать «с партийной принципиальностью». Впрочем, в постановление собрания - по его, конечно, указанию - вписали обтекаемо и аккуратно: «Не допускать в материалах бахвальства, переоценки в положении дел... »56.

* * *

На первые две книжки Селенского астраханские газеты «Волга» и «Комсомолец Каспия» отозвались доброжелательными, хвалебными, вдохновляющими рецензиями57. В 1966 году Нижне-Волжское книжное издательство запланировало выпустить третью его книгу - небольшой сборник юмористических рассказов «Пешком с пустым мешком». Три члена Союза писателей СССР, хорошо знакомые с его творчеством, уже готовы были дать ему рекомендацию для вступления в Союз. Наконец, Астраханское отделение Союза писателей РСФСР было кровно заинтересовано в численном росте отделения. И Поливин с Гаркушей решили, что пришла пора поставить и решить на общем собрании отделения вопрос о приеме Селенского в Союз писателей СССР.

И вот как только перспективы приема в Союз писателей СССР стали обретать более или менее реальные очертания, Селенский в октябре 1965-го поспешил уволиться из редакции газеты «Волга».

Он еще не мог перейти на «творческую работу», что позволялось только членам Союза писателей СССР, и сразу же, чтобы не попасть под обвинение в «тунеядстве», устроился в Астраханский драматический театр имени С.М. Кирова, на должность заведующего литературной частью-по-мощника главного режиссера.

Наконец в пятницу 5 ноября 1965 года астраханские писатели собрались, чтобы обсудить вопрос «Прием в члены Союза писателей СССР т.т. Галишникова (Селенского) Юрия Васильевича и Шадрина Адихана Из-майловича». В собрании с «приемной» повесткой дня могли участвовать только члены Союза. Пришли пятеро: Поливин, Субботин, Карпенко, Гар-куша и Закс. Жилин из Енотаевска не приехал, что чаще всего и случалось. Причина отсутствия Ярочкина в протоколе не отмечена.

После «разбора» заявления Галишникова первым выступил Субботин:

«Товарищи, я голосую за принятие в члены Союза писателей СССР то-

варища Галишникова (Селенского). Но у меня есть к нему товарищеский совет. Селенский мало принимает участия в общественной работе: больше участвовать в работе литобъединения»58.

Скрытый смысл сказанного Субботиным сразу открылся каждому из присутствующих. Субботин много лет отдал руководству областным Литературным объединением. После возвращения в Астрахань Поливина в конце 1961 года идеологи обкома партии посчитали, что ради скорейшего создания писательской организации руководить Литературным объединением целесообразнее именно ему, и такой подход к делу вполне себя оправдал. Но после создания писательской организации и избрания его ответственным секретарем Поливин уже не мог уделять нужное время занятиям с начинающими литераторами, а потому руководство Литературным объединением переложил на плечи «молодых» - Игоря Бодрова, избранного председателем объединения, и Николая Ваганова. В результате занятия по разным причинам стали проводиться нерегулярно59. И теперь Субботин посчитал, что Селенский, хорошо знавший астраханских журналистов и начинающих литераторов, будучи принятым в Союз, мог бы стать достойным руководителем Литературного объединения.

Субботина поддержал Гаркуша:

«Согласен с мнением Субботина. Я за то, чтобы принять Галишникова (Селенского) в Союз писателей СССР, но с тем, чтобы он учел свои недостатки. Считать своей главной задачей не только работу над книгой, над рукописью, но выполнять поручения Союза и помогать молодым, начинающим литераторам»60.

Вероятно, о выдвижении Селенского в руководители областного Литературного объединения Субботин и Гаркуша уже говорили между собой. И договорились.

Карпенко, похоже, их намерений на этот счет не разделял:

«Литературная деятельность товарища Галишникова достаточно ярко отражена в рекомендациях. Хочу пожелать товарищу Галишникову потеснее сдружиться со своим рабочим местом - писательским столом»61.

Карпенко и Селенский познакомились, вероятно, в 1963 году, когда создавалась писательская организация. Они испытывали друг к другу большую симпатию, с удовольствием общались. Наверняка Селенский делился с Карпенко своим критическим видением работы редакции «Волги», не скрывал своих сложностей в отношениях с коллегами газетчиками и своих разногласий с редактором Южаковым и заведующими других отделов редакции. Да и не было смысла скрывать: Карпенко, по своей обкомовской должности заведующего Сектором печати, радио и телевидения, немало знал - обязан был знать - о той «кухне», на которой днями и ночами бесперебойно «выпекались» очередные номера главной областной газеты. Похоже, он в чем-то сочувствовал Селенскому и поддерживал его намерение уйти из газеты, как только, после принятия в Союз писателей СССР, появится возможность перейти на творческую работу. «Потеснее сдружиться со своим рабочим местом - писательским столом» именно это и означало. Кстати, в самом конце марта, за семь месяцев до этого со-

брания, Карпенко сам ушел на творческую работу, оставив высокий обкомовский пост и «передав» его своему помощнику - Василию Георгиевичу Фомину, человеку очень порядочному, принципиальному и надежному62.

Последним авторитетно и основательно выступил Поливин:

«Отрадно заметить, что Галишников вырос за последнее время как литератор и стал добрее как человек. Будем надеяться, что, вступив в наш творческий союз, он будет активнее оказывать творческую помощь молодым литераторам. Как писатель Галишников бесспорно интересен и самобытен, как по литературному почерку, так и своей темой»63.

Похоже, Субботин и Гаркуша обсуждали и с Поливиным желательность возложения на плечи Селенского хлопотного руководства Литературным объединением.

А вот что скрывается за «отрадностью» Поливина по поводу того, что Се ленский «стал добрее как человек», - сказать трудно. Возможно, в преддверии вступления в Союз писателей СССР Селенский в общении с Поливиным стал сдерживать свою насмешливость, свое не всегда безобидное балагурство, свой отрезвляющий юмор - порою добрый, а порою и желчный64. Возможно и другое: он выразил свое сочувствие Поливину по поводу заведенного на того обкомом партии «персонального дела». Помочь Поливину он ничем не мог, но хотя бы посочувствовал, поддержал добрым словом. На собрании первичной партийной организации редакции газеты «Волга» 15 апреля 1965-го, когда вторым вопросом, после итогов Мартовского пленума ЦК КПСС, обсуждалось «персональное дело» Поливина, Селенский промолчал, к осуждениям Поливина за «злоупотребление служебным положением» не присоединился65.

Но это только предположения. Возможно, когда-нибудь скрытый смысл фразы Поливина откроется.

Собрание писателей единогласно постановило принять Юрия Галиш-никова (Селенского) в члены Союза писателей СССР66. Так же единогласно было принято постановление о принятии в Союз Адихана Шадрина67.

Теперь свое слово должна была сказать Приемная комиссия при Правлении Союза писателей РСФСР.

* * *

В феврале 1966 года Приемная комиссия при Правлении Союза писателей РСФСР решила принять в члены Союза писателей СССР прозаика Галишникова (Селенского) Юрия Васильевича, и Секретариат Союза писателей РСФСР своим постановлением согласился с этим решением. Одновременно Секретариат согласился с решением Приемной комиссии «отложить прием в члены Союза писателей прозаика Шадрина А.И. до выхода новой книги»68.

Как раз в те январские и февральские дни 1966-го, когда в Москве решался вопрос о приеме Селенского в Союз писателей СССР, Нижне-Волжское книжное издательство, в соответствии с тематическим планом 1966 года, выпустило в серии «Библиотечка короткого рассказа» его тре-

тью книжку - «Пешком с пустым мешком» (подзаголовок на обложке -«Юмористические сценки для детей пенсионного возраста»). Редактором и на этот раз был назначен Александр Красильников, а иллюстрации нарисовал известный волгоградский архитектор и художник Станислав Аронович Власовский, работавший в институте «Волгоградгражданпроект» и увлекавшийся книжной графикой. Малоформатная 46-страничная брошюра в мягкой обложке, объемом в 1,9 авторских листа, была отпечатана в типографии издательства газеты «Волгоградская правда» тиражом 15 ООО экземпляров и стоила 6 копеек69.

25 июня Отдел творческих кадров Союза писателей СССР выслал Астраханскому отделению Союза писателей РСФСР членский билет Се-ленского за № 7255, который 12 июля почта доставила адресату70.

Не дожидаясь этого счастливого дня - получения заветной «коричневой корочки», - Селенский в конце июня поспешил уволиться из драмтеа-

тра. То есть перешел на творческую работу.

* * *

Почти одновременно с постановкой на «писательский учет» в Астраханском отделении Союза писателей РСФСР нового, свежеиспеченного члена Союза писателей СССР Юрия Галишникова (Селенского) на партийный учет в первичную партийную организацию отделения был поставлен начинающий литератор Михаил Кравчик, почти ровесник Селенского.

Михаил Михайлович Кравчик родился в голодном 1921 году в русской семье железнодорожного рабочего, жившей в деревне Бороничево, что на берегу реки Волхов, в Ленинградской области. В 1935-м он окончил неполную среднюю школу-семилетку в поселке Волхов, а в 1939-м - Ленинградский железнодорожный техникум.

Работать начал в июне 1939-го поездным диспетчером на станции Вол-ховстрой 1-й Кировской железной дороги. Но «мирное социалистическое строительство» его, как видно, не сильно увлекло: с началом войны против Финляндии он вступил добровольцем в 119-й отдельный лыжный батальон.

«Финская кампания» завершилась, и в мае 1940-го его призвали на действительную службу в Красную армию. Направили в артиллерийский полк, стоявший в Одесском военном округе. В Комсомол то ли он сам вступать не стал - ни до службы в армии, ни во время службы, - то ли по каким-то своим соображениям комсорги не тянули его в «передовые ряды советской молодежи». По всему, в юности этот деревенский парень, наделенный бойцовским характером, не отличался «похвальным» поведением, а то и вовсе был уличным драчуном.

Начало Великой Отечественной войны 20-летний Михаил Кравчик встретил командиром орудия зенитной батареи. В августе его направили на двухмесячные артиллерийские курсы радистов, которые он успешно окончил. И дальше шел старшим радистом по кровавым и петляющим дорогам войны в рядах артиллерийских и стрелковых частей, входивших в

состав Крымского, Закавказского, Северо-Кавказского и 1-го Украинского фронтов. В сентябре 1941-го, на Крымском фронте, был в первый раз ранен.

В январе 1943-го, состоя в рядах 8-й гвардейской стрелковой бригады, входившей в состав 18-й десантной армии, записался добровольцем в десантный отряд, которым командовал майор Цезарь Куников. В ночь с 3 на 4 февраля участвовал в высадке морского десанта и захвате плацдарма у поселка Станичка на мысе Мысхако. В первые же часы или дни после высадки был ранен во второй раз. В рядах 81-й морской стрелковой бригады (морская пехота) участвовал в удержании и расширении плацдарма на Малой земле, в освобождении Новороссийска.

В апреле 1943-го, в разгар боев на Малой земле, его приняли кандидатом в члены партии большевиков. Что значило вступить в партию на передовой - правдиво и мудро сказал астраханский писатель Борис Петрович Ярочкин, репрессированный во время войны командир Красной армии: «В партию и комсомол на фронте вступали вовсе не для карьеры, а за право первыми шагнуть в огонь. Это не было безрассудством или слепым фанатизмом. Никто не хотел умирать! И боялись мы смерти до тошноты, до одури. И величие подвига нашего солдата в том и состоит, что он каждый раз преодолевал этот животный страх. Во имя Отчизны»71.

В октябре 1943-го гвардии старший сержант Кравчик, старший радист роты связи, был награжден медалью «За отвагу». «...За то, что он в боях на малой земле с 17 по 24 апреля 1943 г. и под Веселовкой 29-30 сентября 1943 г. в случае отсутствия телефонной связи с командованием немедленно ее устанавливал. Будучи раненым, остался и хорошо обеспечил связь по радио наступающих подразделений. 19 апреля 1943 г. противник зашел во фланг батальону и угрожал захватить КП [командный пункт]. Услышав крики гитлеровцев, тов. Кравчик быстро связался с артиллерией и вызвал на себя огонь, тем самым предотвратил захват КП».

В январе 1944-го его приняли в члены партии.

В апреле 1944-го гвардии старший сержант Кравчик, начальник радиостанции роты связи 338-го гвардейского стрелкового полка, был награжден Орденом Красной Звезды за подвиг, совершенный 10 марта при форсировании реки Прут.

В наградном листе «краткое, конкретное изложение личного боевого подвига» дано словами, далекими от «изящной словесности», но оттого еще более выразительными: «В период наступательных боев с 8 по 15 марта 1944 года обеспечивал бесперебойной связью КП командира батальона с КП командира полка, чем способствовал выполнению задач подразделения в бою. 10 марта 1944 г. в боях под Кордыливка в момент, когда противник перешел в контратаку и угрожал КП командира батальона, товарищ Кравчик пошел в контратаку в рукопашную схватку, где попал в неравный бой, противник 4 солдат и 1 офицер, но своей смелой схваткой уничтожил 1 офицера и 3 солдат противника».

Вернее было бы сказать, что в неравный бой попали пятеро немцев.

В июле 1944-го, при форсировании реки Висла, его ранило в четвер-

тый раз.

В сентябре он был награжден орденом Славы III степени за то, что при форсировании рек Сан и Вислок «первым переправлялся на тот берег и первым связывал командование с наступающими подразделениями». В феврале 1945-го его наградили третьим орденом - Отечественной войны II степени: за героизм, проявленный в боях за Краков, за самоличное уничтожение и пленение гитлеровцев. Позднее его наградили медалью «За оборону Кавказа».

Всего за войну он получил девять ранений, из них два тяжелых, потребовавших лечения в госпитале72.

В самом конце войны, весной 1945-го, его направили на армейские курсы младших лейтенантов. По какой-то причине он их не закончил, и остался в звании гвардии старшего сержанта. В 1946-м, прослужив меньше года в штабе Ставропольского военного округа, из Красной армии он уволился. Однако из Ставрополя в родные края, на берега реки Волхов, не вернулся, а переехал в Астрахань, на Волгу. Вероятнее всего, после женитьбы на астраханке.

С осени 1946 года Кравчик начал работать в Астраханском отделении Рязано-Уральской железной дороги (с 1953-го - Приволжская железная дорога), затем на станции Астрахань I. За полтора десятка лет сменил несколько технических и инженерных должностей. Главной причиной этих частых смен были его непростой характер и крутой нрав: его прямота, самоуверенность, самомнение, резкость, вспыльчивость сильно мешали ему находить общий язык с начальством.

Жизнь молодой семьи Кравчиков, как и жизнь всех «простых людей» вокруг, была тяжелой, бедной, полуголодной. Жена Нина работала учительницей в школе, у супругов родилась дочь. Помимо немалых обыденных трат, опустошала кошелек и добровольно-принудительная, обязательная для коммунистов, подписка на государственные внутренние займы73. Выживали как могли... В июле 1947-го техник Отделения движения Кравчик был подвергнут административному наказанию - 10 суток ареста - за то, что железнодорожный билет стоимостью 163 руб. перепродал за 250 руб.74

С января 1948-го материальное положение его семьи резко ухудшилось: Сталин отменил «наградные» - ежемесячные денежные выплаты и некоторые другие материальные льготы, еще до войны установленные для награжденных орденами и медалями СССР. Кравчик потерял 70 руб., которые прежде получал каждый месяц. Подавляющее большинство фронтовиков, награжденных орденами и медалями, были обижены и недовольны. Несомненно, незаслуженно обделенным, попросту обманутым, чувствовал себя и Кравчик.

Осенью 1948-го его назначили заместителем начальника станции Астрахань I: в то послевоенное время областные партийные органы по всей стране активно выдвигали героев-фронтовиков на руководящие должности среднего уровня, с чем народ связывал надежды на скорое улучшение жизни. Зарплата его выросла. Но продержался он на этой «хлебной»

должности (применительно к Астрахани - «икорной») меньше полугода.

Его старый добрый приятель В. Соколов, рабочий корреспондент и преподаватель профтехучилища, спустя многие годы, уже после смерти Кравчика, вспоминал о нем: «Сухощав, подтянут, с некоторой бравадой, с уверенностью в себе и своих творческих силах... А еще у него была душа - открытая ветрам и людям, морская душа... Характером Михаил обладал резким, вспыльчивым, но был человеком откровенным, без камня за пазухой. Работал много и так же много курил»75.

Не только курил, но и пил.

В один из душных июльских вечеров 1951 года - когда, по астраханской обыкновенности, нечем было дышать и каблуки женских «лодочек» тонули в расплавленном асфальте - Кравчик, будучи «в нетрезвом виде», оказался «в общественном месте»: сидел на скамейке в городском саду имени Карла Маркса, рядом с деревянным Летним театром незабываемой красоты.

Подошедший к нему дежурный милиционер попросил его выйти из сада, на что Кравчик ответил «нецензурной бранью» и ударил милиционера в грудь. К ним подошел второй милиционер, одетый в гражданское, и настойчиво «стал приглашать» его пройти в отделение милиции, - и тут же получил мастерский удар ногой в пах. На помощь двоим милиционерам подоспел третий, в форме, которому тоже досталось. Втроем им удалось-таки уговорами и силой усадить «нетрезвого гражданина» в мотоцикл и отвезти в отделение милиции. Там Кравчик никого бить не стал - ограничился тем, что обзывал милиционеров «молокососами», заявлял, что он «разведчик», и грозил с них всех «снять погоны и звездочки».

В «объяснении» Кравчик написал, что после распития в ресторане с женой и ее сестрой бутылки портвейна и кружки пива ему, оттого что «было очень душно и жарко», стало «очень плохо», а милиционеры безо всяких оснований грубо с ним разговаривали и кричали на него «наподобие унтера Пришибеева», заламывали ему руки - и все это его, «трижды-орденоносца», «до глубины души оскорбило».

Партийная организация Отделения железной дороги за «нахождение в пьяном виде в общественном месте» и «хулиганские действия, выразившиеся в сопротивлении работникам милиции и нанесении им побоев», объявила Кравчику выговор с занесением в учетную карточку.

Бюро Ленинского райкома ВКП(б) заменило это взыскание на более суровое: строгий выговор с занесением в ученую карточку. Бюро приняло во внимание полученные с места работы отрицательную производственную характеристику на Кравчика («недисциплинированный работник», «проявлял зазнайство», «морально не выдержан») и отрицательную партийную характеристику («партийные поручения не выполняет»), а главное - «непризнание своих ошибок» коммунистом Кравчиком76.

Если бы не боевые ордена, он бы и партбилета лишился, и на скамью подсудимых сел.

В Астрахани, постепенно укореняясь, Михаил Кравчик всерьез занялся литературным трудом: сочинял стихи, писал очерки и рассылал их в редакции областных газет «Волга» и «Комсомолец Каспия». И наконец в марте 1961 года в номере газеты Астраханского обкома ВЛКСМ «Комсомолец Каспия», целая полоса которого была составлена из материалов о жизни Тараса Шевченко в Астрахани, было впервые опубликовано его стихотворение «Не согнулся Тарас»77.

И уже в мае 1961-го 40-летний Кравчик сменил не просто место работы, а начал новую жизнь - журналистскую, литературную: его приняли на работу в Астраханский рыбоконсервно-холодильный комбинат, назначив на должность ответственного секретаря многотиражной газеты комбината «За качество».

Примерно тогда же он стал регулярно посещать занятия в областном Литературном объединении. С января 1962-го «творческие семинары»

- «литературные четверги» - в Литературном объединении вел вернувшийся в Астрахань Николай Поливин. На этих «творческих семинарах» обсуждались и стихи Кравчика. Поливин стал включать его в «бригады» молодых литераторов, в составе которых тот выступал с «творческими отчетами» - то есть рассказывал о себе и читал свои стихи - на промышленных предприятиях, в рыболовецких колхозах, овощеводческих совхозах, институтах и школах78.

В январе 1964 года в «Волге» был опубликован его душевный, трогательный очерк об астраханском цветоводе Николае Богомолове, который в Великую Отечественную воевал летчиком бомбардировочной авиации, был сбит, лишился обеих ног79.

В начале апреля 1964-го, когда астраханской писательской организации еще не исполнилось и полугода, Поливин, о чем уже говорилось, отправил в Правление Союза писателей РСФСР, Ладонщикову, «краткую справку о том, что литераторы области проделали в 1963 и в начале 1964 года». В третью часть справки - «Подготовлены к печати книги молодых»,

- помимо прозаических и поэтических произведений Сергея Калашникова, Юрия Селенского и Юрия Кочеткова, он включил книгу еще одного «молодого» - «Стихи» Михаила Кравчика объемом 1 печатный лист80.

Видимо, именно этот сборник, вместе с рекомендацией астраханской писательской организации, летом или осенью 1964-го Поливин отправил в Нижне-Волжское книжное издательство, в Волгоград. На отчетно-выбор-ном собрании Астраханского отделения Союза писателей РСФСР, состоявшемся 12 ноября 1964-го, Поливин в своем отчетном докладе сообщил, что «в издательском портфеле имеется» рукопись стихотворного сборника Михаила Кравчика «В дороге и дома»81. В том же докладе Поливин уверенно назвал Кравчика в числе тех «молодых писателей», кто активно участвуют в общественной и литературной жизни Астрахани и «выступит с новыми книжками в 1965 году», то есть причислил его к «литературному активу» - резерву областной писательской организации82.

С Поливиным нередко случалось, что он выдавал желаемое за дей-

ствительное. Названный им сборник Кравчика так и не был издан.

Стихи Кравчику давались непросто, и все они выходили из-под его пера какими-то примитивными, неровными, корявыми. Природная поэтическая жилка в нем, конечно, была, но очень неразвитая. Возможно, по причине малообразованности. Или какой-то иной... И похоже, стихи его вызывали у редакторов и рецензентов много замечаний и сомнений. На проведенном 27 января 1966 года втором отчетно-выборном собрании Астраханского отделения Союза писателей РСФСР, в своем втором и последнем докладе о работе отделения, Поливин уже не назвал Кравчика среди «молодых», «активно работающих, растущих писателей»83.

И только в сентябре 1966-го в газете «Комсомолец Каспия», в оригинальном формате «книжка в газете», увидела свет подборка из 17-ти стихотворений Кравчика. Тематика их - обычная для времен «продолжавшейся по инерции "оттепели"»84: о партии, о России, о солдатском подвиге, о солдатской любви, о славных трудовых буднях современников85. И, само собой, о высадке десанта на Малую землю:

Словно шквал, стремительна атака, В море шторм, а ночь - черным-черна. Нас февральской ночью на Мысхако Высадили с моря катера. Сходу прянув в ледяную воду, Шли на берег, где ревел бурун. Мы Станичку оседлали сходу, Штурмом захватив гору Колдун. Страшен был удар морской пехоты. Крикнул Цезарь: - Моряки, вперед! Режут воздух смертью пулеметы, Все сметает огневой налет...

По всей видимости, мечтою Михаила Кравчика была не только отдельная, изданная книжным издательством, книжка его стихов, но и работа в «настоящей» газетной редакции - «Волги» или «Комсомольца Каспия», - где он часто бывал как автор и как член областного Литературного объединения, где его уже хорошо узнали. Но вероятность такого поворота в его судьбе была очень мала несмотря на боевые ордена и членство в КПСС. И не отсутствие высшего образования являлось препятствием -его непокладистость, неумение и нежелание приспосабливаться к людям и обстоятельствам, прямота и резкость. Ну и, разумеется, все помнили про «строгач с занесением» за избиение милиционеров и про его неумение «признавать свои ошибки».

* * *

В своем январском докладе 1966 года на втором отчетно-выборном

199

собрании Астраханского отделения Союза писателей РСФСР Поливин упомянул о начатой, вероятно, в 1964-м работе писателей над сборником очерков об астраханцах - Героях Советского Союза86. Этот сборник Астраханское отделение Союза писателей РСФСР готовило совместно с Астраханским отделением Союза журналистов СССР, планируя издать его к 50-летию Советской власти. К участию в этом сборнике был привлечен - скорее всего, самим Поливиным - и Кравчик87.

Работа над сборником, названным «Созвездие славы», шла туго. В справке о работе писательской организации, составленной Фоминым, заведующим Сектором печати, радио и телевидения, в январе 1966-го, сказано, что рукопись сборника должна была быть готова в ноябре-декабре 1965-го, но она «еще не подготовлена к печати»88. А в его же справке, составленной полгода спустя, в мае 1966-го, повторно говорится, что сборник «еще не подготовлен к печати»89. При этом Фомин, который сам был членом редколлегии сборника, не перекладывает даже долю ответственности за «неподготовленность» на областное отделение Союза журналистов.

Сборник «Созвездие славы» вышел в свет с опозданием почти на год: не в юбилейном 1967-м, а в середине лета 1968-го. Опоздание это не удивляет, а вот что удивляет - состав авторов: среди авторов 55-ти очерков нет ни одного профессионального писателя из Астраханского отделения Союза писателей РСФСР, хотя одним из двух составителей сборника был сам Гаркуша (вторым - начинающий литератор Сергей Калашников). Почти все авторы - корреспонденты и литературные сотрудники «Волги» и «Комсомольца Каспия». Михаил Кравчик написал два очерка. Один из них, задолго до выхода сборника, в марте 1966-го, был опубликован в «Волге».

Как-то не задалось с самого начала творческое сотрудничество между астраханскими газетчиками и астраханскими профессиональными писателями, большинство из которых пришли в художественную литературу

именно из журналистики, из той же самой редакции «Волги».

* * *

В октябре 1965 года 44-летний Кравчик, после четырех с половиной лет работы ответственным секретарем многотиражной газеты «За качество», издававшейся на Астраханском рыбоконсервно-холодильном комбинате, вышел на пенсию (согласно установленному для награжденных орденами и медалями льготному исчислению стажа работы). Он должен был встать на партийный учет по месту жительства: в территориальной первичной партийной организации, созданной при домоуправлении.

Но ответственный секретарь Астраханского отделения Союза писателей РСФСР Александр Гаркуша смог добиться в Кировском райкоме КПСС, чтобы Михаила Кравчика - в виде исключения - поставили на партийный учет в первичную партийную организацию отделения. Чтобы такое исключение было сделано, Гаркуше, скорее всего, пришлось обратиться за поддержкой к Фомину. Аргументы были убедительны: поэт-фронтовик, активный участник областного Литературного объединения,

его стихи уже хорошо известны астраханским любителям поэзии, быстро растущий литератор с хорошей перспективой издания поэтических сборников и вступления в Союз писателей СССР.

Наверняка Гаркуше помогло и то обстоятельство, что двумя-тремя месяцами раньше, в сентябре-октябре 1965-го, Кировский райком КПСС, тоже в виде исключения, поставил на партучет в «первичку» профессиональных писателей Николая Рюмшина - ветерана Гражданской войны, журналиста-пенсионера, на склоне лет с большевистской неустрашимостью взявшегося за историко-революционную прозу.

В первый раз Кравчик присутствовал на партийном собрании астраханских писателей 19 января 1966 года. И его сразу избрали секретарем собрания. Это значит, что Кировский райком КПСС поставил его на партийный учет в первичной партийной организации профессиональных писателей за два месяца, прошедшие после последнего партийного собрания 1965 года, состоявшегося 17 ноября. То есть за двухмесячный период с середины ноября до середины января. Как раз тогда, когда бодрой поступью шагали один за другим первые месяцы существования первичной партийной организации Астраханского отделения Союза писателей РСФСР

В результате, хотя членов КПСС в составе отделения было шестеро, причем один из них, Борис Жилин, не стал сниматься с партийного учета по месту работы в селе Енотаевск, на учете в писательской «первичке»

теперь состояло не пять, как должно было быть, а семь членов КПСС.

* * *

Впервые Михаил Кравчик выступил на партийном собрании, проведенном 15 марта 1966 года. И сразу же ярко проявил свою прямоту и резкость суждений.

Повестка дня включала всего один вопрос: обсуждение проекта Директив XXIII съезда КПСС по новому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР. Доклад по этому вопросу сделал Федор Субботин, избранный на предыдущем партийном собрании, 28 февраля, новым секретарем первичной партийной организации астраханских профессиональных писателей вместо Александра Гаркуши.

Первым после докладчика взял слово Николай Поливин, полутора месяцами ранее лишившийся должности ответственного секретаря отделения, на которую вместо него был избран Гаркуша. Начал он, как и полагалось в таких случаях в Союзе писателей, с дежурных, ритуальных слов в духе «партийности литературы»:

«Директивы партии по новому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР открывают богатейшие возможности для творчества советских писателей. Раскрыть моральный дух, показать величайший образ нашего современника-строителя коммунизма, по-моему, более почетной задачи для нас, писателей, быть не может».

А затем Поливин круто и неожиданно свернул к вопросу, который быстро превращался в самый больной вопрос молодой астраханской пи-

сательской организации - по сути, вопрос ее дальнейшего развития: где издавать книги? Пожалуй, впервые в стенах очень просторной комнаты, бывшей аудитории Дома партийного просвещения, этот вопрос был озвучен так прямо и тревожно - как предостережение о трудностях и бедах, вероятных уже в не слишком отдаленном будущем.

Случилось так, что радостное и долгожданное для Астрахани создание отделения Союза писателей РСФСР в октябре 1963 года практически совпало с упразднением книжной редакции издательства газеты «Волга», существовавшего при обкоме партии и без проволочек издававшего произведения астраханских писателей. Наличие «своего» книжного издательства решающим образом помогло принятию в Союз писателей СССР минимального, но все же достаточного для создания областной писательской организации числа астраханских литераторов

В конце 1963 года Госкомитет Совета министров РСФСР по печати, стремясь к преодолению убыточности книгоиздания, принял решение об укрупнении областных книжных издательств и создании их филиалов в соседних областях. В соответствии с этим решением, Волгоградское книжное издательство, созданное еще в 1934 году, было переименовано в Нижне-Волжское книжное издательство, а в Астрахани книжная редакция издательства газеты «Волга» с 1 января 1964 года была упразднена и реорганизована в Астраханское отделение Нижне-Волжского книжного издательства. То есть издание книг астраханских авторов - как профессиональных писателей, так и начинающих литераторов - было возложено на издательство, находившееся в Волгограде.

В ноябре 1965 года Поливин в письме секретарю Правления Союза писателей РСФСР М.Н. Алексееву, перечислив историко-революционные произведения, которые писатели Астрахани готовят к 50-летию Советской власти и которые «намечено в 1967 году издать», особо отметил: «Ориентируемся на Нижне-Волжское книжное издательство».

В протоколе партийного собрания, состоявшегося 15 марта 1966 года, тревожные, предостерегающие, даже пророческие, слова Поливина записаны так:

«Думается, серьезным недостатком, сдерживающим творческие возможности и боевой дух писателей, живущих и работающих на периферии, является отсутствие книжных издательств в некоторых областях, где имеются творческие организации писателей. И мы, астраханские писатели, находимся не в лучших условиях. Хотя наша организация по стажу и молодая, однако она зарекомендовала себя жизненной и боеспособной. Свидетельством тому - книги наших товарищей, изданные в прошлом году и получившие широкое признание читателя...

С периферии писатель невольно вынужден стремиться в город, в такие места, где есть база для издания его произведений. В связи с этим остро встает вопрос о создании в областях, где имеются писательские организации, книжных издательств...».

Поливин не стал сводить этот «серьезный недостаток» к астраханскому, сугубо областному масштабу, а решительно раздвинул его до несколь-

ких российских областей, которые за последние годы стараниями Правления Союза писателей РСФСР обрели свои отделения Союза, но при этом, в результате «укрупнения областных книжных издательств» ради повышения их рентабельности, потеряли свои областные книжные издательства.

Выступивший следом за ним Гаркуша, чего вряд ли кто-то ожидал, заговорил об «истреблении» природных богатств Астраханского края. И эта тема также впервые громко прозвучала в стенах областной писательской организации, хотя за ее стенами «простые люди», то есть читатели настоящие и будущие, уже открыто и недовольно поговаривали, что постройка и запуск в 1962 году Волгоградской ГЭС нанесли ущерб рыбному хозяйству Прикаспия. Ущерб куда более страшный, чем неискоренимое браконьерство.

Содержательно Гаркуша не вышел за областные масштабы и «отдельные примеры», но по смыслу и композиции произнесенных им слов он позволил себе не просто всесоюзные, а «системные» обобщения:

«Советский писатель не только передовой боец идеологического фронта. Он не имеет морального права проходить мимо фактов, когда бездумно и хищнически истребляется и уничтожается самое величайшее достояние человечества - природные богатства. А таких фактов более чем достаточно. Загрязнение водоемов и рек, браконьерство и хищнический лов рыбы, бездумное истребление богатейшей флоры и фауны, нерациональное использование хозяйственных угодий - всего того, чем щедра и богата астраханская земля.

Возьмем такие примеры. На полях области выращиваются богатые урожаи арбузов и овощей. Но в результате неорганизованности и неумелого хозяйствования, я бы даже сказал преступной беспечности, доставка их потребителю и реализация организованы из рук вон плохо. Нередко большая часть этой сельскохозяйственной продукции погибает на корню. Так не исчерпываются до конца богатейшие возможности для улучшения жизненного уровня наших людей.

Долг писателя заключается в том, чтобы страстным публицистическим словом повести решительную борьбу с проявлениями этой бесхозяйственности, жестоким отношением к природе...».

«Неорганизованность», «неумелое хозяйствование», «бесхозяйственность», «нерациональное использование», «жизненный уровень» - это уже из «высокой материи» экономической организации общества. Социалистического, основанного на «общенародной» собственности, построенного партией большевиков под руководством товарища Сталина. И ею же теперь, уже под «коллективным руководством», достраиваемого до «высшей фазы» - коммунизма. Кивок на «преступную беспечность» как причину «бесхозяйственности» должен был вызвать у присутствующих на собрании писателей неминуемую ассоциацию с «вредительством» сталинских времен, но шекспировскую суть страстного выступления ответственного секретаря писательской организации не менял: «Неладно что-то в Датском королевстве».

Следом за Гаркушей слово взял Кравчик. Он резко свернул разговор на

другую тему - «больную» для писателей, даже унизительную.

Особенно «больную» по той причине, что Отдел пропаганды и агитации обкома партии «по-товарищески» упрекал писателей в том, что они «мало помогают разъяснению важнейших партийных решений среди тружеников области», «слабо влияют своим литературным словом на экономику, культуру края», «почти не выступают на страницах газет, по радио и на телевидении с публицистическими очерками». И без нажима, но настойчиво - именно так это и делал Фомин, заведующий Сектором печати, радио и телевидения, многому научившийся у своего предшественника Карпенко, - «рекомендовал» писателям «участвовать в общественной жизни и в нашей печати очерками о наших современниках». То есть участвовать в идеологической работе обкома партии написанием для «Волги» и «Комсомольца Каспия» ярких очерков о передовиках производства, образцовых строителях коммунизма.

Будучи избранным секретарем собрания, Кравчик никак не мог записать свое собственное выступление в протокол. Все сказанное им застенографировала технический секретарь отделения Александра Зилотина, и напечатанный ею протокол практически дословно сохранил его выступление и даже передает переполнявшие его чувства:

«Газеты, радио, телевидение, вся наша партийная печать являются могучим фактором идеологической пропаганды, неоценимым средством воспитания марксистско-ленинского мировоззрения. Прежде всего в них находит свою духовную пищу наш советский человек - строитель коммунизма. К сожалению, за последние годы в практике работы этих важнейших и наиболее действенных средств пропаганды установилась ничем не оправданная тенденция: резко снизилась оплата литературного и журналистского труда. А это в какой-то степени снижает творческую активность литераторов. Иногда писатель и рад бы выступить с какой-либо острой проблемной публицистической статьей в газете, сделать, допустим, очерк для радио или написать сценарий для телевидения. Но когда подумает, каким грошовым гонораром оценят его подвижнический труд, берется за дело неохотно. Овчинка, как говорят, не стоит выделки. Можно привести немало примеров, когда произведения наших литераторов по месяцу и больше обрастают пылью в папках редакций, теряют свою остроту и пунктуальность. Да и сами редакции газет, радио и телевидения неохотно привлекают писателей к сотрудничеству. Пора растопить лед и устранить тот холодок, который разделяет газету и литератора, навести настоящий порядок с выплатой гонораров».

Председатель собрания Федор Субботин, прежде чем подписать напечатанный Александрой Зилотиной протокол, посчитал необходимым самые резкие выражения Кравчика смягчить или вычеркнуть. Зачеркнув «таким грошовым гонораром», сверху написал «что плохо». А фразу «Овчинка, как говорят, не стоит выделки» просто вычеркнул. В общем, проявил свой богатый опыт редактирования рукописей «молодых». Но при этом почему-то не исправил явно ошибочную «пунктуальность» на «актуальность». Ну, у истинно русских писателей часто не ладилось со словами

чужеземного происхождения.

Кравчика твердо, хотя и с обычным своим внешним спокойствием, негромко, раздумчиво поддержал Борис Ярочкин:

«Товарищ Кравчик прав. Примеры подобного рода наблюдаются и на нашей студии телевидения. Зачастую оплата труда нештатных авторов здесь производится не по утвержденным и существующим ценникам, а по усмотрению редакторов отделов и ответственных работников [Астраханского областного] комитета по радиовещанию и телевидению. Обычно критерием оценки материала служит качество. Как правило, весь сценарный материал расценивается по самым низким ставкам, хотя и идет в производство. Разумеется, вкусы бывают разные. И руководствоваться в таком деле субъективной оценкой не только опасно, но и вредно. Вредно потому, что это отбивает охоту у наших нештатных авторов сотрудничать на телевидении. Если, допустим, сценарий не тянет, целесообразнее было бы вернуть его автору на доработку. При таких условиях это заставляло бы наших авторов более серьезно и качественно работать над материалом, а, во-вторых, создавало бы материальную заинтересованность...».

Спустя считанные дни после этого партийного собрания, в марте 1966-го, Кравчик вернулся работать на железнодорожную станцию Астрахань I, где его приняли на должность техника льдопункта. Причина понятна: пенсии и «грошовых» гонораров за публикации стихов и очерков в газетах на жизнь не хватало. Однако ему, опять же в виде исключения, Сектор учета Кировского райкома КПСС разрешил остаться на партийном учете в писательской «первичке».

О чем райкомовским работникам пришлось потом пожалеть...

* * *

XXXIII съезд КПСС, первый съезд, «проведенный» Л.И. Брежневым, ушел в историю, и «в свете решений съезда» астраханским писателям предстояло теперь «достойно встретить» полувековой юбилей Великой Октябрьской социалистической революции.

В середине мая 1966 года Фомин составил «Справку о работе Астраханского отделения Союза писателей РСФСР», предназначенную для секретаря обкома партии по идеологии Соколова. В ней, помимо прочего, сказано, над какими «новыми произведениями» работают «в настоящее время» «наши профессиональные писатели», которые «готовятся к достойной встрече 50-летия Советской власти». О Селенском сказано, что он «заканчивает работу над тремя повестями». Нет сомнений, что эти сведения предоставил Фомину новый ответственный секретарь отделения Гаркуша, и они были точными, хотя в справке не приведено название ни одной из этих трех повестей.

Неминуемый вопрос «О подготовке к 50-летию Великого Октября и задачах писателей» астраханские писатели-коммунисты обсудили на партийном собрании 13 августа 1966 года. Сохранился только написанный карандашом, не перепечатанный и никем не правленый текст протокола.

После доклада секретаря партийной организации Субботина, содержание которого в протоколе не отражено, первым в прениях выступил Карпенко. К этому его обязывало новое служебное положение: с 1 февраля 1966-го он был назначен на должность старшего редактора Астраханского отделения Нижне-Волжского книжного издательства, после ухода с этой должности Гаркуши по причине избрания того ответственным секретарем.

Выступление Карпенко записано сокращенно и с искажением:

«Главная наша работа - книги. Нужно принять все меры к тому, чтобы наши книги, которые выйдут в юбилейном году, должны отличаться высоким качеством во всех отношениях».

Следующим выступил ответственный секретарь отделения Гаркуша:

«Нужно обратить особое внимание на повышение качества книг, посвященных событиям гражданской войны, борьбе советского народа за коммунизм. Эти книги давайте обсудим сообща перед тем, как их сдавать издательству».

Многие рукописи астраханских авторов, намеченные к сдаче в Ниж-не-Волжское книжное издательство для включения в тематический план юбилейного 1967 года, члены Союза писателей пролистали, а потом обсудили между собой на двух-трех «рабочих» совещаниях, обойдясь без собраний и протоколов. Обсуждение, похоже, свелось к вопросу, соответствуют ли идейность и тематика рукописей политической и идеологической значимости полувекового юбилея Советской власти или не соответствуют. В художественные достоинства и недостатки рекомендуемых для издания рукописей особо не вникали и официальных, за денежную оплату, рецензий не писали. Одно из редких исключений - написанная в ноябре 1965-го рецензия самого Гаркуши на антирелигиозные шванки (короткие юмористические рассказы в старом немецком жанре) Андреаса Закса, выпущенные Нижне-Волжским книжным издательством в 1967-м в виде малоформатной 37-страничной брошюры.

Через полгода, на третьем отчетно-выборном собрании Астраханского отделения Союза писателей РСФСР, Борис Ярочкин откровенно выскажется о серьезном недостатке в работе отделения: произведения членов Союза писателей СССР «до издания вовсе не обсуждаются».

Правдивость его слов подтверждается тем, что ни одной рецензии на рукописи Юрия Селенского в делах Астраханского отделения за 1965, 1966 и 1967 годы не сохранилось. А сохранялись они Александрой Зилотиной очень бережно, поскольку это были «документы строгой отчетности»: на основании резолюции ответственного секретаря отделения, наложенной в левом верхнем углу рецензии на рукопись, рецензент получал деньги из фонда заработной платы отделения. То есть это означает, что изданные в юбилейном 1967-м повести Селенского «Две пригоршни моря» и «Крутая Рамень» официально в писательской организации не рецензировались и к изданию в Нижне-Волжском книжном издательстве не рекомендовались.

Раз так, то получается, что рукописи этих двух повестей Юрия Селенского попали в Нижне-Волжское книжное издательство самым прямым и коротким путем - через рабочий стол старшего редактора Астраханского

отделения издательства Владимира Карпенко. В отделении он был одним единственным штатным сотрудником, сам себе начальник и сам себе подчиненный. В справке Фомина, составленной в мае 1966 года, по поводу этой печальной для астраханских писателей ситуации сказано: «Сейчас отделение существует формально, представлено всего одним старшим редактором, имеющим к тому же весьма ограниченные права». И в этой оценке явственно слышится твердое мнение самих астраханских писателей.

Но у Карпенко было чем возместить «ограниченность прав» по службе - талант располагать к себе людей, умение «решать вопросы» по дружбе.

«Все меры», которые собирались принять астраханские писатели, чтобы их книги, которые выйдут в юбилейном году, «отличались высоким качеством во всех отношениях», включали не только чтение рукописей, их обсуждение и рекомендацию к изданию, но и поездку Карпенко в Волгоград. Она состоялась в конце августа. Это была поездка не просто в Волгоград - поездка в гости к почти уже зрелому, но еще не принятому в Союз писателей СССР детскому поэту и прозаику Владимиру Максимовичу Богомолову, бывшему журналисту и бывшему инструктору Сектора печати Отдела пропаганды и агитации Волгоградского обкома партии, в 1964 году назначенному директором Нижне-Волжского книжного издательства. То есть к своему прямому начальнику.

Познакомились Карпенко и Богомолов, вероятно, в начале 1964-го, когда работники Секторов печати Астраханского и Волгоградского обкомов партии обсуждали и решали, в переписке и по телефону, вопросы создания и работы Астраханского отделения только что созданного Нижне-Волжского книжного издательства. А лично впервые встретились в Волгограде в конце августа 1966-го. Быстрому установлению самых добрых отношений поспособствовали и географическая близость их «малых родин», и общие темы литературного творчества - войны Гражданская и Великая Отече стве иная.

В ходе дружеского, теплого общения - прогулок по городу и домашних обедов - ими были сняты все препятствия, возникшие при издании произведений астраханских авторов, включенных в тематический план издательства 1966 года. А главное - были улажены все вопросы, возникшие при включении произведений астраханских авторов, как профессиональных писателей, так и начинающих литераторов, в тематический план 1967 года.

Какие-то из рукописей, одобренных и рекомендованных Астраханским отделением Союза писателей РСФСР, Карпенко сам отвез в Волгоград, и авторам не пришлось тратиться на посылку бандеролей. Наверняка среди них были и две рукописи Селенского, одобренные одним Карпенко как старшим редактором.

Позднее, где-то в сентябре, в Астрахань приезжал «с ответным визитом» главный редактор издательства Аристарх Григорьевич Андрианов, пришедший в книгоиздательское дело из газетной редакции. И с ним, своим непосредственным начальником, в ходе столь же дружеского обще-

ния Карпенко решил «рабочие» вопросы редактирования и сдачи в набор «юбилейных» книг астраханских авторов.

Весьма вероятно, что главный редактор издательства Аристарх Андрианов, передавая рукописи двух повестей Селенского на редактирование Александру Красильникову, даже не предложил тому отдать их на рецензирование волгоградским писателям или литературоведам, поскольку он целиком доверился положительному редакционному заключению, написанному старшим редактором Астраханского отделения Карпенко.

Столь же вероятно и другое: все три книги Селенского в Нижне-Волж-ском книжном издательстве редактировал Красильников, между ними уже сложились добрые отношения, а потому редактор передал рукописи особо доброжелательному волгоградскому рецензенту и попросил того рекомендовать их к изданию. Порядок и практика рецензирования рукописей художественных произведений в советских издательствах неизбежно приводила к тому, что каждый редактор обзаводился «проверенными» рецензентами, которые по его «подсказке», без сомнений и колебаний, либо рекомендовали рукопись к изданию, либо нет.

Но нет ничего невероятного и в том, что Селенский познакомился с Красильниковым еще в 1954-1956 годах, в бытность слушателем Сталинградской партийной школы, когда он активно общался со сталинградскими журналистами и литераторами. А человек он был очень общительный, привлекающий к себе внимание, интерес и симпатии.

Если так, то дружеское содействие со стороны Карпенко и Красильни-кова расчистили от вероятных препятствий и сократили путь повести «Две пригоршни моря» к читателю.

Так или иначе, но в итоге сборник из двух повестей Юрия Селенского - «Две пригоршни моря» и «Крутая Рамень», - названный по названию первой повести, был включен в тематический план Нижне-Волжского

книжного издательства 1967 года под № 45.

* * *

В июле 1966 года, сразу после увольнения из Астраханского драматического театра, Юрий Галишников снялся с партийного учета в парторганизации драмтеатра и встал на партийный учет в парторганизации Астраханского отделения Союза писателей РСФСР. И в итоге число коммунистов в писательской «первичке» выросло до восьми. Впервые на партийном собрании профессиональных писателей он присутствовал 7 сентября 1966-го.

В первых числах марта следующего года, 1967-го, в соответствии с указанием Правления Союза писателей РСФСР, Гаркушей и Александрой Зилотиной был составлен список писателей Астраханского отделения по состоянию на 1 марта, необходимый для издания нового справочника Союза писателей СССР.

О Галишникове Юрии Васильевиче в нем сказано: литературный псевдоним - Селенский, жанр - проза, дата рождения - 16/У1-1922 г., нацио-

нальность - русский, партийность - член КПСС с 1945 г., номер партийного билета - 03646007, образование - незаконченное высшее, окончил Краснодарскую партшколу в 1957 г., место работы - «на творческой работе», домашний адрес - Астрахань, пл. Шаумяна, д. 13, кв. 32, тел. 2-75-32.

В списке писателей Астраханского отделения Союза писателей РСФСР по состоянию на 1 января 1968-го о Селенском даны те же самые анкетные сведения.

* * *

12 декабря, на последнем партийном собрании 1966 года, астраханские писатели-коммунисты обсудили самый злободневный и наиболее сильно волнующий их всех вопрос - «Писатель и рукопись». На этот раз «основные положения» доклада секретаря партийной организации были включены в протокол. Причем, похоже, в протокол попала не правленая расшифровка стенограммы его выступления, а текст, подготовленный самим Субботиным: слишком «литературно» он выглядит. Так или иначе, прямодушие, страстность и остроту, присущие его выступлениям, протокол передает ощутимо: «Работа над рукописью является наиболее ответственным и трудным периодом в творческой работе писателя. Разумеется, в этой работе писатель не одинок. Ведь прежде, чем увидеть свет, рукопись подвергается рецензированию. На равных правах с автором ответственность за нее несет и редактор. И тут надо остановиться на той безответственности, с которой подчас к напряженнейшему труду писателя относятся рецензенты и редакционно-издательские работники. Исходя из сугубо субъективных мнений, они дают порой поверхностные и необъективные оценки произведению, создавая тем самым ненужную обстановку нервозности и т.п., ведущую в конечном итоге к всевозможным переделкам и доработкам, требующим больших умственных и нервных затрат.

Чрезмерная перестраховка приводит иногда к тому, что судьбу рукописи решают иногда люди, далекие от литературы, но облеченные властью. Нельзя сказать, чтобы такая обстановка приносила писателю пользу, помогла ему ярче и глубже увидеть слабые места произведения. Особенно плохо и вредно, когда такой боязнью страдают редакционно-издательские работники».

Это резко критическое выступление Субботина, что не вызывает сомнений, было направлено целиком против работников Нижне-Волжского книжного издательства. Их фамилий он не назвал, но в этом и не было необходимости: присутствующим эти фамилии были хорошо известны. Куда важнее другое: уровень своих обобщений, несмотря на двукратное «иногда», секретарь партийной организации астраханских писателей поднял много выше уровня одного провинциального издательства и одной области.

Выступивший в «прениях по докладу» Карпенко тоже замахнулся на «системное» обобщение, но главной своей задачей он посчитал «отчитаться о проделанной работе» старшего редактора по выпуску произведений

астраханских писателей в юбилейном году:

«Все то, что мы планировали и вынесли на суд общественности, все это нашло место. Я имею в виду издание произведений астраханских литераторов. Литературу, на мой взгляд, планировать вообще невозможно. Однако, все то, что было запланировано астраханцами к выпуску в 1966 году, выпущено. В редакционно-издательском плане Нижне-Волжского издательства на 1967 год астраханцы представлены хорошо и по количеству, и в объеме, и по всем жанрам литературы...».

«Представлены хорошо» в редакционно-издательском плане 1967 года астраханские писатели были в том числе и повестью Селенского «Две пригоршни моря», рукописи которой никто из них, кроме Карпенко, не видел.

* * *

На отчетно-перевыборном партийном собрании, проведенном 23 апреля 1967 года, секретарем партийной организации астраханских писателей вместо Федора Субботина был избран Андреас Закс - поволжский немец, переехавший в Астрахань из Красноярского края в конце 1963-го. Этому избранию не помешали ни почтенный возраст 64-летнего писателя, ни его принадлежность к репрессированному при Сталине народу, ни его заключение в лагерях ГУЛАГа, ни послевоенное проживание на спецпоселении.

Астраханские писатели - приверженцы больше духа, нежели буквы осуждения партией «культа личности» - никаких препятствий к этому не видели: в последние месяцы правления Хрущева был издан указ, снимающий с советских немцев сталинское обвинение в «пособничестве врагу», в КПСС и в Союзе писателей СССР Закса восстановили сразу после XX съезда, вернуться из Сибири на Волгу «органы» ему разрешали. Да к тому же при такой малочисленности отделения Союза писателей РСФСР и выбрать больше было некого. А у Закса, тем более, довоенный партийный стаж - с 1927 года!, - он избирался делегатом исторического Первого съезда советских писателей в 1934-м, с самим Горьким был знаком! А главное - обком партии в лице Фомина не высказал никаких сомнений и возражений, когда Гаркуша и Субботин предварительно «посоветовались» с ним насчет вероятности избрания Закса секретарем писательской парторганизации.

Астраханский обком КПСС действительно не возразил против намерений профессиональных писателей избрать репрессированного при Сталине советского немецкого писателя Закса секретарем своей партийной организации. И вот почему: члены обкома хорошо знали о его преданности партии, о его «беззаветном служении» делу строительства социализма и коммунизма в СССР, ибо одним из членов бюро обкома был начальник Управления Комитета государственной безопасности по Астраханской области.

Избрание Андреаса Закса секретарем писательской «первички» сыграет свою роль и в судьбе астраханского писателя Юрия Селенского, и в

судьбе его повести «Две пригоршни моря».

По иронии истории, пока еще скрытой от астраханских писателей-коммунистов, заместителем секретаря партийной организации, в помощь Заксу, на том же партийном собрании, 23 апреля 1967-го, они избрали не кого-нибудь, а именно Юрия Галишникова (Селенекого).

А пять дней спустя, 28 апреля, в Нижне-Волжском книжном издательстве, книга Се ленского «Две пригоршни моря» была сдана в набор. Тексты включенных в нее двух повестей общим объемом 9,58 авторских листов отредактировал Александр Красильников, а иллюстрации нарисовал Анатолий Владимирович Желдаков (1929 - 2021), известный советский и белорусский архитектор, работавший тогда, как и Станислав Власовский, в институте «Волгоградгражданпроект» и так же увлекавшийся книжной графикой.

* * *

Не прошло и полугода после получения Юрием Селенским заветной «коричневой корочки» члена Союза писателей СССР, а его «собратья по перу» и «товарищи по партии» поспешили заслушать «творческий отчет коммуниста Галишникова Ю.В.». Что они и сделали на партийном собрании, проведенном 18 сентября 1967 года.

Хотя бы в кратком изложении «творческий отчет» Селенского в протокол собрания занесен не был. Но выступившие при его обсуждении писатели-коммунисты обратили внимание на несколько важных для них «пунктов», в нем содержавшихся.

Об одном из них неодобрительно и назидательно отозвался сам Закс: «Галишников заявил, что не знает своего читателя. Это плохо. Автор должен знать мнение людей, которые читают его книги. К мнению читателя нужно прислушиваться, брать все нужное для улучшения своей работы». В каждом слове Закса, занесенном в протоколы собраний астраханских писателей, отчетливо слышался тогда и слышится сейчас его тяжкий опыт восхождения к руководящим должностям в Союзе советских писателей Республики немцев Поволжья и руководства этим Союзом во второй половине 1930-х, во времена «Большого террора». Дорого обошедшийся ему опыт.

Гаркуша же одобрительно отозвался о другом: «Меня радует, что Галишников критически относится к своим произведениям. Многое у него мне нравится, что-то не нравится, я ему открыто говорил об этом». И тут же посетовал: «Плохо, что он как-то скрытен в своем творчестве, редко советуется с товарищами. Но этот недостаток он может легко устранить».

Гаркуша и сам, кажется, оказался «как-то скрытен» в этих своих словах: какая-то в них чувствуется очень личная подоплека. Ведь он не всегда считал «недостатком» скромность писателя, его стремление оградить свои творческие задумки от скоропалительных суждений и советов «собратьев по перу», оберегание «сырой» рукописи от преждевременного рецензирования, зачастую, как сказал Субботин, «поверхностного и не-

объективного», и обсуждения, порой не слишком доброжелательного. На отчетно-выборном собрании Астраханского отделения Союза писателей РСФСР, проведенном 12 ноября 1964 года, когда Поливина переизбрали ответственным секретарем на второй годичный срок, Гаркуша, занимавший тогда должность старшего редактора Астраханского отделения Ниж-не-Волжского книжного издательства, при обсуждении отчетного доклада недовольно, осуждающе высказался так: «Мы не знаем, кто из писателей над чем работает. А ведь работают все». А вот на отчетно-выборном собрании партийной организации отделения, 23 апреля 1967 года, то есть за пять месяцев до «творческого отчета коммуниста Галишникова», уже заняв должность ответственного секретаря отделения, он высказался противоположно: «Критикуют, что мы плохо знаем, над чем работает сейчас тот или другой писатель. А ведь порой нетактично требовать незаконченную рукопись. Здесь функции ревизоров неуместны». Так или иначе, после избрания ответственным секретарем вместо Поливина склонность Гаркуши «открыто говорить» о том, что ему «не нравится», быстро стала ярким, бросающимся в глаза проявлением его начальственной внушительности, самоуверенности и категоричности.

И Субботин нашел, в чем упрекнуть Галишникова. Правда, сделал это очень деликатно: «Галишников - способный человек. Он мог бы создать большое, многоплановое произведение. Смелее нужно ему браться за крупную вещь - роман или повесть».

К упреку Субботина присоединился Поливин и деликатничать не стал: «Галишников немало написал хороших произведений. Одна беда - не хватает решительности на большую вещь. Мой совет - пусть он берется за крупную вещь о рыбаках».

Похоже, Поливиным, хотя уже более полутора лет прошло с тех пор как он лишился должности ответственного секретаря писательского отделения, все еще владела навязчивая мысль сподвигнуть хоть кого-то из «собратьев по перу» на написание «крупного» романа о рыбаках. Точнее, мысль - навязанная: обкомовские идеологи, начиная с секретаря обкома партии по идеологии Соколова, неоднократно сетовали на отсутствие среди произведений астраханских писателей «романа о рабочем классе Астрахани» - по сути, призывали такой роман поскорее написать. На том самом отчетно-выборном собрании отделения, 27 января 1966-го, на котором, по «рекомендации» обкома, вместо Поливина ответственным секретарем отделения был избран Гаркуша, Соколов в своем выступлении даже не посоветовал, а просто дал директиву: «Нельзя мириться с тем, что о рабочем классе у нас в Астрахани почти нет литературно-художественных произведений».

Однако выполнение этого «социального заказа» обкомовских идеологов наталкивалось на марксистско-ленинскую «объективную реальность»: Астрахань не была промышленным городом, промышленных рабочих в области было немного, а самым многочисленным и известным всей стране «отрядом трудящихся» были рыбаки. Но эти многочисленность и известность уходили в прошлое: рыбный промысел в Волго-Каспии в по-

слевоенное время, особенно после строительства и ввода в строй каскада гидроэлектростанций на Волге, падал, количество рыболовецких колхозов и численность рыбаков-колхозников сокращались, потомственные рыбаки «переквалифицировались» в овощеводов и бахчеводов. Писатели об этой трагедии астраханских рыбаков знали, остро сопереживали им. Пройдет почти три года, и Гаркуша скажет: «Сама жизнь заставляет бывших рыбаков все чаще обращать свои взоры к земле, говоря проще, становиться земледельцами. Это сложный, мучительный процесс...».

Из астраханских писателей на призыв обкомовских идеологов сразу отозвался беспартийный Борис Ярочкин. Он не раз заявлял, что начинает писать роман о рыбаках и просил отправить его в творческую командировку, за счет средств Астраханского отделения Союза писателей РСФСР, в рыболовецкий колхоз - и его отправляли. Фомин в своей справке, составленной в мае 1966-го, высказался на этот счет с обычной своей принципиальностью: «...Б. Ярочкин, много говоривший о начале работы над большим многоплановым романом из жизни рыбаков, практически еще и не начинал писать».

Получается, «скрытность в своем творчестве» сильно отличала Селен-ского от других астраханских писателей. И эту свою «скрытность», нежелание «советоваться с товарищами» он, как видно, в отличие от Гаркуши, «недостатком» не считал.

О чем думал, что чувствовал Селенский, выслушивая эту критику «собратьев по перу» и «товарищей по партии»? У него наверняка хватило выдержки, чтобы удержать в узде свое не всегда безобидное балагурство, сохранять на лице серьезную, вдумчивую, с оттенком благодарности мину и, где нужно, кивать согласно. Ответного слова не попросил. Возможно, просто не увидел в этом нужды.

Без сомнения, он то и дело позванивал в Волгоград редактору Красиль-никову, и знал от того, что его новая книга на днях должна быть подписана в печать. Вот когда она выйдет - она и ответит на критику. А повесть «Две пригоршни моря» - она и есть та «крупная вещь», за которую «собратья по перу» предлагают ему «смелее браться».

Меру его смелости - или чего-то другого - астраханские писатели смогут оценить очень скоро.

Девять дней спустя после «творческого отчета» Селенского, 27 сентября, книга «Две пригоршни моря» была подписана в печать.

* * *

Декабрьские дни 1967-го быстро сменяли друг друга, спеша к выполнению и перевыполнению годовых производственных планов и залитой шампанским радости встречи Нового, 1968-го, года. В один из этих декабрьских дней на стол директора Нижне-Волжского книжного издательства Богомолова лег «сигнал» книги Юрия Селенского «Две пригоршни моря». Росчерк пера - и ее «выход в свет» стал историческим фактом.

Судя по той быстроте, с какой книга вышла, Волгоградский обллит -

областное учреждение Главного управления по охране государственных тайн в печати (Главлит), осуществлявшего с ленинских времен предварительную цензуру - не нашел никаких оснований для запрета к печати отредактированных текстов повестей «Две пригоршни моря» и «Крутая Рамень», не стал чинить препятствия изданию книги. Хотя советским писателям, редакторам и руководству издательств уже давно стало очевидно, что Главлит и обллиты занимаются не столько охраной государственных тайн в печати, сколько идеологической цензурой произведений художественной литературы. Для цензуры самым главным в оценке литературного произведения стала его «идейная направленность», «партийность» и соответствие канонам «социалистического реализма». Во второй половине 1960-х годов стараниями брежневских идеологов предварительная цензура быстро превращалась в бдительный и беспощадный инструмент идеологического контроля над художественной литературой.

Опечатанная в типографии издательства газеты «Волгоградская правда» запланированным тиражом 30 ООО экземпляров, в твердом переплете, объемом 191 страница, книга «Две пригоршни моря» была выпущена в свет в декабре 1967 года с указанной на задней стороне обложки ценой - 44 коп. В январе 1968-го она уже попала в книготорговую сеть и библиотеки города Астрахани и Астраханской области.

* * *

Судить о художественных достоинствах и недостатках повести «Две пригоршни моря» - не место, и не время.

Разве что о стиле: язык первых страниц простоват и грубоват, как язык рабкора. Возможно, это нарочитая, намеренная стилизация под «газетный» язык, «шершавостью» не сильно уступающий плакатному. Но от странице к странице, где-то к середине повести, художественное слово одолевает рабкоровщину. Так что вероятнее другое: Галишников, переполненный впечатлениями о Черном море и Геленджике, взялся за повесть еще в конце 1950-х, писал ее лет пять-шесть урывками, насколько позволяла «вынужденная газетная поденщина» в редакции «Волги», а «коричневая корочка» члена Союза писателей СССР была лишь призрачной, заветной мечтой. Писал для себя, «в стол»... Видимо, эта «писанина» помогала ему сохранять, оберегать свое творческое «я», философски-ироничный взгляд на окружающую действительность и неизбывную, всегда вдохновляющую любовь к родному городу и его жителям...

В повести эпизоды пустоцветного курортного романа с замужней москвичкой, художницей, завязавшегося в приморском городишке (точнее -в неназванном, но легко узнаваемом Геленджике) перемешаны - поначалу кажется, что чисто механически перемешаны, - со сколками трудовых будней, «газетной поденщины» журналиста областной газеты.

Областной город, в котором живет и трудится Руженцев, в повести не назван ни разу, но Астрахань легко и сразу узнается астраханцами. Яркие приметы города - чуть ни на каждой странице: река Волга, речной порт,

рыболовецкие суда, набережная, вековые тополя, незаасфальтированные улочки и тупики, кварталы старых деревянных домов, дворы, превращенные в виноградники, мечети и синагоги, бывшее индийское подворье, цыгане, уличное кафе под огромной старой акацией, рыбаки в парусиновых робах - ловцы кильки в море, уборка арбузов в районе, протоки дельты, ведущие к морю, пятиметровый камыш по берегам проток, рыболовецкое судно плавает по Каспию, мелеющее море, побережье Каспийского моря, пустыня.

Нет в повести и названия газеты, в редакции которой трудится Ружен-цев, но «Волга» узнаваема так же хорошо, как и Астрахань.

Редакция газеты находится в доме на набережной. Общая редакционная комната - «неофициальный клуб» редакции: здесь беспрерывно звонят телефоны, сюда сходятся все новости, отсюда расходятся все остроты, в ней царят табачный дым, шумные споры и «треп». «Треп» не от слова «трепаться» - этой аббревиатурой газетчики называют «творческое решение проблем». А редакционную комнату поначалу называли «Курским вокзалом», затем «Татарским базаром», а потом «с легкой руки местного остряка» прозвали «Караванкой»: уж очень она похожа на обычную заводскую «караванку», поскольку «здесь собирается рабочий люд газеты».

«Караванка» была прекрасно известна всем газетчикам не только «Волги», но и «Комсомольца Каспия», и всех районных газет, а также многим рабкорам и селькорам. О ней в своих воспоминаниях написал известный астраханский и пензенский журналист Игорь Пантелеймонович Бодров, который в первой половине 1960-х работал литературным сотрудником Отдела информации редакции «Волги» и три года осваивал «азы репортерского мастерства» под началом Селенского: «В нашем прокуренном кабинетике, который Юрий нарек "караванкой", частенько собирались газетёры поделиться всяческими новостями, пошутить, попикироваться беззлобно».

Наконец, в герое повести, прежде всего в фактах его биографии, в его склонности к философствованию, в афористичности его речи, в его иронии и сарказме, живо, подобно ртути, перетекающих друг в друга, легко узнаваем - теми, кто лично его знал, - сам Галишников (Селенский).

Руженцев учился на рабфаке, во время войны служил авиационным мотористом, высшего образования так и не получил, уже десять лет работает в газетной редакции, теперь занимает должность заведующего отделом. Правда, в отличие от Селенского, после службы авиамотористом он выучился на военного летчика, ему было присвоено звание «лейтенант», воевал на штурмовике Ил-2, его самолет был сбит, сам он чуть не погиб. И себя самого Руженцев манерно называет «газетёром», и других журналистов называет «газетёрами» - именно так, как, судя по воспоминаниям Бодрова, называли себя и своих коллег многие сотрудники редакции «Волги».

В одном из ящиков своего рабочего стола Руженцев не первый год хранит десятки исписанных блокнотов: это его повесть, которую он писал урывками и когда-то еще надеялся дописать. К счастью для читателей, Се-

ленский, в отличие от Руженцева, повесть и дописал, и «протолкнул» в издательство.

Руженцев - поклонник Александра Вертинского, по несколько раз перечитывает любимые произведения Константина Паустовского. Упоминание в повести о Паустовском особенно многозначительно: в конце 1950-х годов и до своей смерти в июле 1968-го в Московской писательской организации он являлся одним из вождей «либералов» («левых»), которые отстаивали свободу творчества писателей, выступали против идеологического диктата партии в художественном творчестве. Осуждая и отвергая «лакировку» действительности в литературе сталинских времен, Паустовский и его единомышленники в своих произведениях критически изображали советское прошлое и советскую современность, а это работники культурного и идеологического аппаратов ЦК КПСС, со своей стороны, считали «очернительством» советской действительности и «отказом от социалистического реализма», «извращением социалистического реализма».

Бодров вспоминает, что в «караванке» Селенский «щедро сыпал своими афористичными экспромтами. Вот такими и им подобными: "У актеров, писателей и собак нет отчества", "Любовь до гроба - это гроб для любви", "Общественное питание определяет общественное сознание", "Чем громче музыка играет, тем недоступней колбаса", "Я без дураков за Советскую власть". Афоризм про «любовь до гроба» изрекает и Руженцев.

Но самое важное, откровенное, хлесткое, даже жесткое в повести - не экспромты и афоризмы героя, не его ирония и сарказм, а его глубоко прочувствованные, хорошо обдуманные и откровенно высказываемые критические взгляды на советскую журналистику и советских журналистов конца хрущевской «оттепели» и начала брежневских «морозов».

Как изображено в повести, в основном через восприятие и высказывания самого Руженцева, главная областная газета - пропагандист, рупор пропаганды, а не умеющий заинтересовать читателей объективный, толковый и вдумчивый рассказчик о разнообразных событиях, происходящих в городе и всей области. Все поступающие в «караванку» новости сразу делятся на две группы: «те, которые идут в набор, и те, которым никогда не увидеть газетного листа», которые «никому не нужны».

Редакция газеты - «аппарат», и этот «аппарат редакции» является частью партийно-государственного аппарата с его характерными признаками. Главные из этих признаков - «сутолока и бесконечные заседания». Поэтому любая попытка журналистов «разобраться», «показать, в чем суть ошибок» в работе какого-то учреждения и его руководителя, и вынести «анализ» на газетную полосу, чтобы «областные организации [То есть обком партии в первую голову. - С.К.] смогли принять решительные меры», соизмеряется со статусом этого учреждения и его руководителя. И если «районный деятель выдвинут на должность областную» - критика в областной газете невозможна. Потому и выходят на ее полосах «вялые, стандартные статейки, по которым и мер-то не примешь».

Литературные сотрудники и другие работники редакции - и являются,

и сами ощущают себя частью чиновничьего мира, частью идеологического аппарата партии и государства, «бойцами идеологического фронта». Мера литературного дара у всех разная: есть бездари, изначально обделенные им, есть и такие, кто теряет или уже растерял его в «вынужденной газетной поденщине». Вместе с литературным даром они теряют журналистский задор и убежденность в общественной важности, нужности своей профессии. Большинство из них не работают творчески, а «служат» и сами считают свою работу «службой». Причем их «служба идет согласно директивам», заметки и очерки они пишут, «если будет спущена директива». Потому и пишут они не живым языком, а пропагандистскими штампами. Потому их очерки и заметки - пропагандистская «трескотня», сплошное приукрашивание, «лакировка» действительной жизни советских людей. Потому и руководствуются они принципом «критика снизу и до определенного верха». Потому и редакционная летучка, на которой обсуждаются номера, вышедшие за последнюю неделю, «тянется, как гражданская панихида».

Если у кого-то из журналистов и есть литературные способности - они «не определяются служебным положением», а значит, и не определяют его служебного положения в редакционной бюрократической иерархии. «Служащих» в газете все больше, а тип «журналиста-шестидесятника» быстро уходит в прошлое.

Когда заведующий отделом редакции Руженцев в запальчивости ругает своего литературного сотрудника Ивана Ивановича Еремина, человека пожилого, пережившего сталинский террор, за то, что тот свои заметки о трудовом энтузиазме и производственных достижениях трудящихся области «формулирует раз и навсегда заготовленными абзацами», не пишет их, а «штампует», тот покорно и как-то обреченно соглашается: «Формулирую соответственно директивам», «Штампую согласно директивам». При этом он никогда не станет писать того, что «не соответствует директивам».

Так повесть «Две пригоршни моря» отвечает на вопрос, поставленный заместителем редактора и заведующим Отделом партийной жизни редакции «Волги» Александром Кравцом на партийном собрании 15 апреля 1965-го: «Люди у нас работают много. А материалов настоящих, боевых, глубоких и интересных мало, большинство - серость».

А между тем в редакцию газеты ежедневно приходят письма от читателей и приходят сами читатели - «со своими обидами, жалобами, просьбами». И среди жалоб и просьб - немало касающихся «не личных, а общественных вопросов», которые люди просят журналистов «проверить на месте». И судя по «общественным» жалобам и просьбам, действительная жизнь людей сильно отличается от той, что живописуется «штампами» в газетных номерах «соответственно директивам».

«Вершина» критических взглядов на советских журналистов и советскую журналистику - высказанное Селенским устами Руженцева «не очень жизнерадостное заключение», к которому он пришел, много лет «наблюдая за судьбами товарищей по перу». Высказанное в почти дружеском разговоре со студентом факультета журналистики столичного уни-

верситета Игорем, присланным в редакцию областной газеты на практику. Заключение это лишено какого-либо осуждения или какого-либо сочувствия - оно выглядит почти как биологическая классификация:

«У нашего брата-газетёра три основных пути: в редакторы, в писатели и в мебель! Немножко прямолинейно, но это так. Одни, приобретая знания и опыт, имея в характере данные для руководящей работы, становились редакторами. Это закономерно! Другие, имея талант и не имея руководящих данных, - стремились к литературному труду и уходили из газеты. Третьи просто сидят в редакции до пенсии, с таким же успехом, как они сидели бы в "Снабсбыте", "Смешторге" или любой другой конторе».

Литературная одаренность самого Руженцева, которую душила «вынужденная газетная поденщина», так и не развилась, не набрала силу художественности. В отличие от Селенского. И, кстати, на этот счет Селенский не удержался - поиронизировал небезобидно над профессиональными астраханскими писателями, особенно над Поливиным: студент-практи-кант Игорь, совершенно очарованный Руженцевым, придя в восторг от его очерков и фельетонов, искренне, в порыве самых добрых чувств, уговаривает его «обязательно сесть за книгу о рыбаках».

* * *

Поразительное, кстати, временное совпадение: 23 сентября 1967 года, за четыре дня до подписания в печать книги Юрия Селенского «Две пригоршни моря», в Москве состоялась премьера двухсерийного художественного фильма «Журналист», снятого режиссером Сергеем Герасимовым, и началось «триумфальное шествие» этого соответствующего канонам «социалистического реализма», жизнеутверждающего фильма по экранам советских кинотеатров.

А вот личностными характеристиками главный герой фильма, идеологически подкованный и растущий журналист столичной газеты Юрий Алябьев, и главный герой повести, разочаровавшийся в журналистской работе «газетёр» областной газеты Георгий Руженцев, - не совпали совершенно.

Примечания Notes

1 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 192.

2 Алексеев В. Вопреки правде: Рецензируем книгу Ю. Селенского «Две пригоршни моря» // Волга (Астрахань). 1968. 22 мая.

3 Харитонов Я. Собственный корреспондент//Волга. 2012. 15 июня.

4 Государственный архив Астраханской области (ГААО). Ф. П-93. Оп. 1. Д. 4. Л. 18.

5 ГААО. Ф. П-93. On. 1. Д. 4. Л. 31, 36.

6 ГААО. Ф. П-93. On. 1. Д. 4. Л. 32.

I Михайлов О.Н. Вещая мелодия судьбы. Москва, 2008. С. 303.

8 Огрызко В.В. Охранители и либералы: в затянувшемся поиске компромисса: Историко-литературное исследование. Кн. 2. Москва, 2015. С. 256.

9 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 11. Д. 1283. Л. 4, 7.

10 Траеушкин Н.С. У Волги, у Каспия. Москва, 1985. С. 113.

II ГА АО. Ф. П-325. Оп.

12 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

13 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

14 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

15 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

16 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

17 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

18 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

19 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

20 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

21 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

22 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

23 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

24 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

25 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

26 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

27 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

28 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

29 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

30 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

31 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

32 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 23. Л. 8.

33 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

34 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

35 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

36 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

37 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

38 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

39 ГА АО. Ф. П-325. Оп.

40 ГА АО. Ф.П-1668. Оп.

. Д. 1283. Л. 4, 7. Д. 1283. Л. 2, 4, 5, 7об. Д. 1283. Л. 4, 7. Д. 1283. Л. 2об.,4-4об., 7об. Д. 1283.Л. 7об Д. 1283. Л. 2, 4об. Д. 1283. Л. 2об.,4об., 7об. Д. 1283. Л. 2об.,4об., 7об. Д. 1283. Л. 2об.,4об. Д. 1283. Л. 4об., 12-16об. Д. 1283. Л. 12, 15-1 боб. Д. 1283.Л. 5, 7об. Д. 1283.Л. 5, 7. Д. 1283. Л. 5об., 8. Д. 6108. Л. 4-4об., 7об. Д. 1283. Л. 3,5, 20. Д. 1283. Л. 4, 7-7об. Д. 1283.Л. 4. Д. 1283.Л. 20. Д. 1283.Л. 27. Д. 1283.Л. 27. 11. Д. 1283. Л. 2, 5, 35, 38; Ф. Р-749. Оп. 1. Д.

1283. Л. 3, 5, 5об. 1283. Л. 1,34,35. 6108. Л. 36-38.

7384. Л. 5-10; Оп. 47. Д. 15. Л. 221. 720. Л. 13-16. 1283. Л. 1, 38. 1283. Л. 1,40.

. Д. 54. Л. 3.

41 Бодров И.П. Встречи в пути. Астрахань, 1994. С. 34. 42Бодров И.П. Встречи в пути. Астрахань, 1994. С. 35.

43 Селенский Ю.В. Если погаснет костер... Рассказы. Астрахань, 1963.

44 ГА АО. Ф. Р-749. Оп. 1. Д. 5. Л. 21.

45 ГА АО. Ф. Р-749. Оп. 1. Д. 5. Л. 22.

46 Чиров Д.Т. Писатели Нижней Волги (Критико-биографические этюды). Волгоград, 1973. С. 71-75, 196, 197.

47 Селенский Ю.В. Одна тревожная ночь: Повесть. Рассказы. Волгоград, 1964. С. 2, 312.

48 Васильев И. Голос доброго друга // Волга. 1964. 31 декабря.

49 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 3. Л. 7-8.

50 Селенский Ю. Волжские рассказы: [Три брата; Над Суводью; Полынья] // Звезда. 1964. № 8. С. 99-109.

51 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 3. Л. 13.

52 ГА АО. Ф. П-1668. On. 1. Д. 54. Л. 9-11.

53 ГА АО. Ф. П-1668. On. 1. Д. 54. Л. 10.

54 ГА АО. Ф. П-1668. On. 1. Д. 54. Л. 10 .

55 ГА АО. Ф. П-1668. On. 1. Д. 54. Л. 11 .

56 ГА АО. Ф. П-1668. On. 1. Д. 54. Л. 12 .

57 Астрахань - край литературный: Библиографический указатель. Астрахань, 1968. С. 48, 49.

58 ГА АО. Ф. Р-749. Он. 1. Д. 10. Л. 8.

59 ГА АО. Ф. Р-749. Он. 1. Д. 3. Л. 15-16.

60 ГА АО. Ф. Р-749. Он. 1. Д. 10. Л. 8.

61 ГА АО. Ф. Р-749. Он. 1. Д. 10. Л. 9.

62 Карпенко C.B. Астраханские писатели и обком партии: «Персональное дело» Николая Поливина (1964 - 1966 годы) // Новый исторический вестник. 2021. № 3 (69). С. 159.

63 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 10. Л. 9.

64Бодров И.П. Встречи в пути. Астрахань, 1994. С. 34, 35.

65 ГА АО. Ф. П-1668. On. 1. Д. 54. Л. 12-13 .

66 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 10. Л. 9.

67 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 10. Л. 10.

68 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 16. Л. 1-3.

69 Селенский Ю.В. Пешком с пустым мешком: Юмористические сценки для детей пенсионного возраста. Волгоград, 1966.

70 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 16. Л. 22-24.

71 Щербаков Ю.Н. И современники, и тени: Очерки и посвящения. Астрахань, 2013. С. 40, 41.

72 ГА АО. Ф.П-1319. Оп. 5. Д. 245. Л. 1-17 .

73 Новиков М.Д. Организационно-правовые особенности проведения советских внутренних массовых займов 1946 - 1957 гг. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2020. № 2. С. 66, 67.

74 ГА АО. Ф.П-1319. Оп. 5. Д. 245. Л. 4.

75 Соколов В. Рывок в атаку // Горожанин (Астрахань). 1996. 29 марта.

76 ГА АО. Ф.П-1319. Оп. 5. Д. 245. Л. 1-17 .

77 Кравчик М. Не согнулся Тарас // Комсомолец Каспия (Астрахань). 1961. 10 марта.

78 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 3. Л. 9-10.

79 КравчикМ. Влюбленный в жизнь // Волга (Астрахань). 1964. 12 янв.

80 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 5. Л. 21-22.

81 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 3. Л. 8.

82 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 3. Л. 11-12.

83 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 15. Л. 6-7.

84Михайлов О.Н. Вещая мелодия судьбы. Москва, 2008. С. 303.

85 Кравчик M. Ветер в лицо: [Стихи] // Комсомолец Каспия (Астрахань). 1966, 7 сент.

86 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 15. Л. 7.

87 Комсомолец Каспия. 1966. 18 марта.

88 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 53. Д. 64. Л. 31.

89 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 53. Д. 61. Л. 46.

90 Созвездие славы: Очерки об астраханцах - Героях Советского Союза. Волгоград, 1968. С. 2.

91 Созвездие славы: Очерки об астраханцах - Героях Советского Союза. Волгоград, 1968. С. 2, 285, 286, 288.

92 Созвездие славы: Очерки об астраханцах - Героях Советского Союза. Волгоград, 1968. С. 166-168, 279-284.

93 КравчикМ. Он стоял за землю русскую // Комсомолец Каспия. 1966. 18 марта.

94 Кравчик М. Ветер в лицо: [Стихи] // Комсомолец Каспия. 1966, 7 сент.

95 Карпенко C.B. Судьба рукописи «Крепость не сдается», или История о том, как Андреас Закс возглавил «непартийную» парторганизацию астраханских писателей (1964 - 1966 годы) // Новый исторический вестник. 2020. № 3 (65). С. 113-115.

96 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 1.

97 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 1. Л. 7.

98 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 16.

99 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 7-8.

100 Карпенко C.B. Астраханские писатели и обком партии: «Персональное дело» Николая Поливина (1964 - 1966 годы) // Новый исторический вестник. 2021. № 3 (69). С. 168-172.

101 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 9.

102 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 45. Д. 29. Л. 108; Ф. Р-749. On. 1. Д. 5. Л. 37.

103 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 11. Л. 81-82.

104 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 9-10.

105 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 10-11.

106 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 53. Д. 61. Л. 46; Д. 64. Л. 31.

107 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 3. Л. 3.

108 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 11-12.

109 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 12.

110 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 53. Д. 61. Л. 44-45.

111 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 18.

112 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 18.

113 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 4. Л. 5-6, 17.

114 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 12. Л. 120-121.

115 Юркина Я.В. Из истории литературной деятельности российского немецкого писателя Андреаса Закса: подготовка его шванков к изданию на русском языке (1960 - 1970-е годы) //Известия Смоленского государственного университета. 2021. № 3 (55). С. 31-34; Юркина Я.В. Литературно-общественная позиция советского немецкого писателя Андреаса Закса в

вопросах религии и церкви (1930 - 1960-е гг.) // История и архивы. 2022. № 1. С. 65-67.

116 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 27. Л. 2.

117 Юркина Я.В. Российский немецкий писатель Андреас Закс как рецензент // Новый филологический вестник. 2019. № 4 (51). С. 323, 324.

118 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 53. Д. 61. Л. 47.

119 Карпенко C.B. Писатель Владимир Карпенко: Четыре года в Ульяновске // Симбирскъ. 2017. № 6 (48). С. 35.

120 Небесный ковчег: Воспоминания о волгоградских писателях, ушедших из жизни. Волгоград, 2006. С. 30; Чиров Д.Т. Писатели Нижней Волги (Критико-биографические этюды). Волгоград, 1973. С. 21-24, 184, 185.

121 Личный архив В.В. Карпенко и C.B. Карпенко.

122 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 27. Л. 2.

123 Личный архив В.В. Карпенко и C.B. Карпенко.

124 УрновМ.В. Рецензирование в издательстве // О редактировании книги: Сборник статей. Москва, 1959. С. 99-131.

125 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 192.

126 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 20.

127 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 23. Л. 8.

128 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 23. Л. 47.

129 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 23-24.

130 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 2. Л. 24.

131 Карпенко C.B. Судьба рукописи «Крепость не сдается», или История о том, как Андреас Закс возглавил «непартийную» парторганизацию астраханских писателей (1964 - 1966 годы) // Новый исторический вестник. 2020. № 3 (65). С. 139.

132 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 3. Л. 17.

133 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 192.

134 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 3. Л. 25.

135 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 3. Л. 26.

136 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 3. Л. 5.

137 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 3. Л. 15.

138 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 3. Л. 26.

139 ГА АО. Ф. П-93. On. 1. Д. 3. Л. 26.

140 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 15. Л. 5.

141 Виноградов C.B. Рыбная промышленность Волго-Каспийского бассейна в 1918 - 1991 гг. (опыт анализа эффективности партийно-государ-ственного руководства отраслью) // Вестник Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН. 2011. Т. 4. № 2. С. 52-54.

142 ГА АО. Ф. Р-749. On. 1. Д. 36. Л. 35.

143 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 53. Д. 61. Л. 45.

144 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 192.

145 Беляев A.A. Литература и лабиринты власти: От «оттепели» до пере-

стройки. Москва, 2009. С. 28-33; Юркина Я.В. Из истории литературной деятельности российского немецкого писателя Андреаса Закса: подготовка его шванков к изданию на русском языке (1960 - 1970-е годы) // Известия Смоленского государственного университета. 2021. № 3 (55). С. 33.

146 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 192.

147 Бодрое И.П. Встречи в пути. Астрахань, 1994. С. 34.

148 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 10, 25, 27.

149 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 16, 17, 18, 20, 21, 44, 46, 58, 59, 60, 64, 65, 75, 79, 83, 84, 93, 94, 95.

150 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

60.

151 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 12, 13,39,41,55.

152 ГА АО. Ф. П-325. Оп. 11. Д. 720. Л. 1, 4.

153 Бодрое И.П. Встречи в пути. Астрахань, 1994. С. 34.

154 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 5, 9, 10, 13, 14, 15, 28, 38, 40, 46, 63, 71, 72, 74, 97.

155 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

34.

156 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 19, 75.

151 Бодрое И.П. Встречи в пути. Астрахань, 1994. С. 34.

158 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

55.

159 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 4,6.

160 Аппарат ЦК КПСС и культура, 1953 - 1957: Документы. Москва, 2001. С. 200, 521, 572. Аппарат ЦК КПСС и культура, 1965 - 1972: Документы. Москва, 2009. С. 281.

161 Бодрое И.П. Встречи в пути. Астрахань, 1994. С. 34.

162 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

52.

163 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

12, 34.

164 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 14, 64, 75.

165 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 14, 19, 20, 40, 41, 42, 43, 55, 74, 96.

166 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

81.

167 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

13.

168 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

169 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

170 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 40, 42.

171 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

44.

172 ГА АО. Ф. П-1668. Оп. 1. Д. 54. Л. 10.

173 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С. 56, 57.

174 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

19.

175 Селенский Ю.В. Две пригоршни моря: Повести. Волгоград, 1967. С.

21.

Автор, аннотация, ключевые слова

Карпенко Сергей Владимирович - канд. ист. наук, профессор, Российский государственный гуманитарный университет (Москва)

ОЯСГО ГО: 0000-0002-7271-7874

зкагрепк@таП. ги

Историко-документальный очерк повествует об уже забытых событиях, произошедших в жизни молодой Астраханской писательской организации в период ужесточения идеологической политики Коммунистической партии после прихода к власти Л.И. Брежнева. Эти события, реконструировать которые помогли протоколы общих и партийных собраний астраханских писателей 1965-1968 гг., едва не сломали судьбу Юрия Васильевича Селенского (1922 - 1973), известного астраханского писателя, едва не перечеркнули его литературную деятельность. В изданной в 1967 г. повести «Две пригоршни моря» он критически изобразил журналистов и редакцию астраханской областной газеты «Волга», в которой сам проработал почти 12 лет. Как талантливо показано в повести, журналисты и редакция газеты превратились в часть идеологического аппарата областного комитета Коммунистической партии, в орудие идейно-политическо-го воспитания населения. В ответ «Волга» опубликовала резкую, даже враждебную рецензию на повесть. В этой рецензии Юрий Селенский был обвинен, по большому счету, в очернительстве советской журналистики и в отказе от «социалистического реализма». Такое обвинение грозило писателю исключением из Коммунистической партии и Союза писателей СССР. В этих событиях «областного масштаба» можно увидеть трагедию уникальной творческой личности, которая не могла, не хотела приспосабливаться к изменению политического режима в стране. Но трагедия эта была «обыкновенной историей», одной из сторон советской писательской повседневности, когда КПСС в послесталинские времена стала широко практиковать «идейное воспитание» советских писателей.

Союз писателей СССР, Коммунистическая партия Советского союза (КПСС), областная писательская организация, областной комитет КПСС, номенклатура, «оттепель», писатель, литературная деятельность, книгоиздание, периодическая печать, журналистика, литературная критика, идеология, Астрахань.

Author, Abstract, Key words

Sergey V. Karpenko - Candidate of History, Professor, Russian State University for the Humanities (Moscow, Russia)

ORCID ID: 0000-0002-7271-7874

skarpenk@mail .ru

The historical and documentary essay tells about already forgotten events that occurred in the life of the young Astrakhan writers' organization during the period of tightening the ideological policy of the Communist Party after L.I. Brezhnev came to power. These events, which were reconstructed by the minutes of general and party meetings of Astrakhan writers of 1965-1968, almost broke the fate of Yuri Vasilyevich Selensky (1922-1973), a famous Astrakhan writer, and nearly crossed out his literary activities. In his story "Two Fistfuls of the Sea," published in 1967, he critically portrayed journalists and the editorial office of the Astrakhan regional newspaper "The Volga," where he himself worked for almost 12 years. As the story skillfully shows, the journalists and the newspaper's editorial staff became part of the ideological apparatus of the regional committee of the Communist Party, an instrument for the ideological and political education of the population. In response, "The Volga" published a harsh, even hostile review of the story. In this review, Yuri Selensky was accused, by and large, of denigrating Soviet journalism and abandoning "socialist realism". Such an accusation threatened the writer with expulsion from the Communist Party and the USSR Union of Writers. In these events of a "regional scale" one can see the tragedy of a unique creative personality who could not and did not want to adapt to the change in the political regime in the country. But this tragedy was an "ordinary story," one of the aspects of Soviet literary everyday life, when the CPSU in post-Stalin times began to widely practice "ideological education" of Soviet writers.

USSR Union of Writers, Communist Party of the Soviet Union (CPSU), regional writers' organization, CPSU Regional Committee, nomenclature, "thaw", writer, literary activities, book publishing, periodicals, journalism, literary criticism, ideology, Astrakhan (City of).

References (Articles from Scientific Journals)

1. Karpenko, S.V. Astrakhanskie pisateli i obkom partii: "Personalnoe delo" Nikolaya Polivina (1964 - 1966 gody) [Astrakhan Writers and the CPSU

Regional Committee: Them ""Personal Case" ofNikolay Polivin (1964- 1966).]. Novvv istoricheskiy vestnik, 2021, no. 3 (69), pp. 126-181. (In Russian).

2. Karpenko, S.V. Sudba rukopisi ""Krcpost ne sdactsya". ili Istoriya o torn, kak Andreas Zaks vozglavil ""ncpartiynuyu" partorganizatsiyu astrakhanskikh pisateley (1964 - 1966 gody) [The Fate of the Manuscript, "The Fortress Does Not Surrender." Or the Story of How Andreas Saks Headed the "Non-Party" Communist Party Organization of Astrakhan Writers (1964 - 1966).]. Novvv istoricheskiy vestnik, 2020, no. 3 (65), pp. 111-147. (In Russian).

3. Novikov, M.D. Organizatsionno-pravovye osobennosti provedeniya sovetskikh vnutrennikh massovykh zaymov 1946 - 1957 gg. [Organizational and Legal Peculiarities of the Soviet Domestic Mass Bond Campaigns in 1946 - 1957.]. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo, 2020, no. 2, pp. 65-73. (In Russian).

4. Vinogradov, S.V. Rybnaya promyshlennost Volgo-Kaspiyskogo basseyna v 1918 - 1991 gg. (opyt analiza eifektivnosti partiyno-gosudarstvennogo rukovodstva otraslyu) [Fishing Industry of the Volga-Caspian Basin in 1918 — 1991. (Experience in Analyzing the Effectiveness of the Party-State Leadership of the Branch).]. Vestnik Kcdmytskogo institute! gumanitarnvkh issledovctniy RAN, 2011, vol. 4, no. 2, pp. 49-55. (In Russian).

5. Yurkina, Ya.V. Iz istorii literaturnoy deyatelnosti rossiyskogo nemetskogo pisatelya Andreasa Zaksa: podgotovka ego shvankov k izdaniyu na russkom yazyke (1960 - 1970-e gody) [From the History of Literary Activity of the Russian German Writer Andreas Saks: The Preparation of his Schwanks for Publication in Russian (1960 - 1970s).]. Izvestiva Smolenskogo gosudarstvennogo universiteta, 2021, no. 3 (55), pp. 28-40. (In Russian).

6. Yurkina, Ya.V. Literaturno-obshchestvennaya pozitsiya sovetskogo nemetskogo pisatelya Andreasa Zaksa v voprosakh religii i tserkvi (1930 -1960-e gg.) [The Literary and Social Position of the Soviet-German Writer Andreas Saks on Matters of Church and Religion (1930s - 1960s).]. Istoriya i arkhivy, 2022, no. 1, pp. 56-73. (In Russian).

7. Yurkina, Ya.V. Rossiyskiy nemetskiy pisatel Andreas Zaks kak retsenzent [The Russian-German Writer Andreas Saks as Reviewer.]. Novvvfilologicheskiv vestnik, 2019, no. 4 (51), pp. 319—333. (In Russian).

(Monographs)

8. Chirov, D.T. Pisateli Nizhney Volgi (Kritiko-biograficheskiye etyudy) [Writers of the Lower Volga (Critical and Biographical Studies).]. Volgograd, 1973, 224 p. (In Russian).

9. Ogryzko, V.V. Okhraniteli i liberaly: V zatyanuvshemsya poiske kompromissa: Istoriko-literaturnoye issledovaniye [Guardians and Liberals: The Protracted Search for Compromise. A Historical and Literary Study.]. In 2 vols. Moscow, 2015, vol. 1, 712 p.; vol. 2, 696 p. (In Russian).

10. Travushkin, N.S. U Volgi, u Kaspiya [Near the Volga, near the Caspian Sea.]. Moscow, 1985, 304 p. (In Russian)/

DOI: 10.54770/20729286 2024 1 180