Научная статья на тему '«Трудно быть императором»: император Павел i в исторической памяти рубежа XIX-XX вв'

«Трудно быть императором»: император Павел i в исторической памяти рубежа XIX-XX вв Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
1136
286
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Леонтьева О. Б.

В статье анализируется образ императора Павла I, сложившийся в исторической науке и художественной культуре России на рубеже XIX—XX вв.; делается вывод, что эволюция этого образа отразила противоречия в сознании российского образованного общества, в его отношении к самодержавной власти.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Похожие темы научных работ по истории и археологии , автор научной работы — Леонтьева О. Б.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

«IT IS HARD TO BE AN EMPEROR»: THE IMAGE OF PAUL I IN THE HISTORICAL MEMORY AT THE END OF THE XIX -THE BEGINNING OF THE XX CENTURY

The article is devoted to the image of Emperor Paul I in the Russian historical science and arts at the turn of the XIX— XX centuries; it is argued that the evolution of this image mirrored the internal contradictions in the minds of Russian intellectuals and in their attitudes to the autocratic power.

Текст научной работы на тему ««Трудно быть императором»: император Павел i в исторической памяти рубежа XIX-XX вв»

УДК 94(47).071

О.Б. Леонтьева*

«ТРУДНО БЫТЬ ИМПЕРАТОРОМ»: ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ РУБЕЖА Х1Х-ХХ ВВ.

В статье анализируется образ императора Павла I, сложившийся в исторической науке и художественной культуре России на рубеже Х1Х—ХХ вв.; делается вывод, что эволюция этого образа отразила противоречия в сознании российского образованного общества, в его отношении к самодержавной власти.

Ключевые слова: историческая память, образы прошлого, историография, император Павел I.

В современных исследованиях по проблемам исторической памяти изучение «образов прошлого» сформировалось как самостоятельный жанр. Предметом исследования здесь становится не историческое событие или явление как таковое, а воспоминания о нем, которые живут в сознании общества. Исследователь обращает внимание не только на свершения какого-либо исторического деятеля, но и на то, какой след он оставил в памяти общества, в какие моменты его образ становился актуальным, выходил на первый план общественного сознания. Проследив, какие изменения происходили в научной и художественной трактовке каждого такого образа и как эволюционировала его семантическая нагрузка, можно понять логику перемен коллективной идентичности общества [1—3]. Если же в исторической памяти уживаются взаимоисключающие образы одних и тех же событий и персонажей — это верный знак, что общество проходит через период социокультурных трансформаций, ломки стереотипов мышления и ценностных систем.

Вторая половина XIX — начало XX в. в российской общественной мысли были отмечены повышенной рефлексией над пройденным историческим путем; это должно было помочь преодолеть кризис идентичности, определить перспективы дальнейшего развития общества. Вокруг реальных событий прошлого в пореформенной культуре стремительно возникали «исторические мифы» — представления о прошлом, которые носили сюжетно-образный характер и служили утверждению тех или иных социально значимых ценностей [4]. В первую очередь такие мифы формировались вокруг ключевых сюжетов идентичности образованного российского общества: взаимоотношений народа и интеллигенции, власти и общества.

Одним из притягательных сюжетов исторической памяти рубежа Х1Х—ХХ вв. была история короткого правления и трагической гибели императора Павла I. Историографическая традиция вокруг этой темы формировалась медленно в силу цензурных запретов. Так, в 1870 г. с издателя журнала «Русская старина» М.И. Се-мевского была взята подписка, что его издание «не будет печатать ничего, что касается некоторых фактов из русской истории конца прошлого и начала текущего столетия», в том числе убийства императора Павла I [5, с. 119]. Тем не менее

* © Леонтьева О.Б., 2012

Леонтьева Ольга Борисовна (oleontieva@yandex.ru), кафедра российской истории Самарского государственного университета, 443011, Российская Федерация, г. Самара, ул. Акад. Павлова, 1.

мифологизированная история жизни и смерти Павла I сохранялась в устной памяти; амбивалентный образ императора — деспота и жертвы — в исторических анекдотах и преданиях предвосхитил накал ученых споров вокруг его правления.

Кульминация дискуссий о характере павловского правления и о личности императора пришлась на начало XX века: после первой русской революции, когда цензурные преграды были сломлены, снятие запретов повлекло за собой всплеск исследований и публикаций. «Павловский текст» формировался не только в исторической науке: в стремлении разгадать тайну личности императора соперничали друг с другом авторы научных исследований, психологических реконструкций, художественных произведений.

В отношении личности и правления Павла I сложились противоположные оценки. Основные постулаты «антипавловского мифа» были сформулированы еще мемуаристами александровской эпохи и усвоены либеральной историографией: Павел — деспот с несомненными психическими отклонениями; его государственная деятельность носила бурный, но бессистемный характер и была продиктована прежде всего враждебностью к екатерининскому правлению; цареубийство стало актом самозащиты со стороны общества и навело наиболее дальновидных политиков на мысль о необходимости конституционного ограничения самодержавия. Впервые эта концепция в развернутом виде была изложена в работе А.Г. Брикнера, изданной на немецком языке в 1897 г.; на страницах этой работы Брикнер, цитируя письмо С.Р. Воронцова Н.П. Новосильцеву, сравнивал Павла I с «помешанным капитаном», у которого необходимо было отобрать штурвал ради спасения экипажа и корабля [6, с. 73—75].

Эту концепцию разделяли также А.Н. Пыпин, В.И. Семевский, А.А. Кизеветтер и А.А. Корнилов, характеризовавшие павловское правление как эпоху «необузданных крайностей», когда в политике господствовало полное «отсутствие принципа и последовательности»: то и другое заменял личный произвол императора [7, с. 50—57; 8; 9, с. 331; 10, с. 40—47]. Именно поэтому они отказывали павловскому правлению в долговременном и серьезном историческом значении: как констатировал А.А. Корнилов, «в том историческом процессе развития русского народа, который нас интересует, оно [царствование Павла] является каким-то внезапным вторжением, каким-то неожиданным шквалом, который налетел извне, все спутал, все переворотил временно вверх дном, но не мог надолго прервать или глубоко изменить естественный ход совершающегося процесса» [10, с. 40].

Однако приверженцы «антипавловского мифа» все же не были единодушны в своей оценке личности императора. Так, А.Г. Брикнер и В.И. Семевский считали его душевнобольным; В.И. Семевский полагал, что психическое заболевание Павла является своего рода «смягчающим обстоятельством» для поступков императо-ра-деспота («только несомненное существование такой болезни позволяет снисходительнее относиться к Павлу и не ставить его на одну доску с такими злодеями, какими были, например, Аракчеев... Клейнмихель и некоторые другие») [8, с. 206— 207]. Это мнение было подкреплено авторитетным суждением ученого-психиатра П.Н. Ковалевского, объяснявшего психическую болезнь Павла («бред преследования») его дурной наследственностью и дегенеративными чертами [11, с. 160— 172]. Напротив, психиатр В.Ф. Чиж полагал, что несомненные отклонения в поведении Павла I были вызваны не столько реальным психическим заболеванием, сколько атмосферой вседозволенности — неизбежной спутницей неограниченной власти русских самодержцев [12].

Но, как бы ни трактовали эти исследователи глубинные причины поведения Павла I, все они сходились в одном: его правление рассматривалось как важный исторический урок, наглядно доказавший необходимость ограничения само-

державной власти. Проецируя проблемы прошлого на современные ему реалии, В.И. Семевский риторически восклицал: «Осуждая то, что творилось при Павле, можем ли мы теперь сказать, что Россия избавилась как от ужасного насилия над человеческой личностью, так и от крайне вредных мероприятий в области социального законодательства? Не творятся ли истязания в настоящее время?..» [8, с. 254]. «Антипавловский миф» перерастал в манифест, отстаивающий ключевые либеральные ценности — неприкосновенность личности и правовые гарантии от всякого произвола.

Ключевые тезисы противоположного, «павловского мифа» были сформулированы М.И. Семевским в 1860-е гг., а затем развиты в ходе дискуссий начала XX в. В работах приверженцев этой трактовки император представал воплощением патерналистских или даже эгалитаристских ценностей; его фигура приобретала привлекательные черты «рыцаря на престоле»; отмечалось, что у него была продуманная программа правления, выношенная еще в бытность цесаревичем; что его преобразования были направлены на благо непривилегированных сословий и ограничение дворянского произвола; что его политика вызывала недовольство лишь у своекорыстной элиты, которая и устранила императора [13—15].

Среднюю позицию между «павловским» и «антипавловским» мифами занимали

В.О. Ключевский и Н.К. Шильдер. Так, Ключевский в своем «Курсе русской истории» высказывал мнение, что Павел I ставил вполне здравые и прогрессивные для своего времени задачи — борьбу с сословными привилегиями и упорядочение управления на бюрократических началах, но из-за «полного притупления политического сознания и гражданского чувства» он не справился ни с тем, ни с другим, превратив борьбу с порядками в борьбу с отдельными лицами. История правления Павла I под пером Ключевского представала «как первый неудачный опыт новой политики, как назидательный урок для преемников», а по большому счету как драма несоответствия здравых целей и анекдотических средств [16, с. 363-367]. В свою очередь, Н.К. Шильдер не одобрял деспотизма, но тем не менее предпринял попытку вызвать у читающей публики сочувствие к трагической судьбе «русского Гамлета» [17].

Порой «павловский» и «антипавловский» мифы сталкивались буквально на страницах одного и того же издания. Так, в юбилейном издании «Три века», опубликованном к 300-летию дома Романовых, правлению Павла I были посвящены три статьи. В одной из них — работе К.В. Сивкова — Павел Петрович предстает как вспыльчивый и неуравновешенный человек с явными признаками душевной болезни; в другой — статье М.К. Любавского — заговор 1801 г. трактуется как акт общественной самообороны от душевнобольного тирана; и тут же — в работе Д.И. Успенского — доказывается, что правление Павла представляло угрозу только для сословных привилегий дворянства и что описываемые в историографии «безумства» Павла I в реальности были следствием умелой провокационной деятельности со стороны администрации и лично графа П.А. Палена [18, с. 90—135].

Таким образом, противостояние «павловского» и «антипавловского» нарративов оставалось непримиримым: историографические мифы отторгали друг друга, а научная дискуссия упиралась в вопрос доверия мемуаристам (поскольку сторонники «павловского» нарратива отметали сообщения о сумасбродных выходках императора как заведомо предвзятые). Тем самым ставилась проблема роли ближайшего окружения Павла I в формировании его прижизненной и посмертной репутации и — шире — проблема ответственности общества за эксцессы деспотизма.

Убедительные решения данной проблемы на том этапе были предложены в литературных произведениях о павловской эпохе: образы Павла I, созданные в трудах историков, шагнули в пространство художественной культуры России. Так, в драме Д.С. Мережковского «Павел I» (открывающей собой трилогию «Царство

Зверя») в самой первой картине Павел предстает в привычном для российского читателя облике деспота, подозрительного и вспыльчивого, порой вроде бы выказывающего явные признаки сумасшествия. Однако ближе к неминуемой развязке всевластный тиран на поверку оказывается объектом политических и психологических манипуляций, заложником и жертвой собственного окружения; его убийство прочитывается как грозный пролог грядущих событий — в сцене совещания заговорщиков угадываются политические прожекты начала XX в. [19]

Блистательная и едкая повесть Ю.Н. Тынянова «Подпоручик Киже» (1927), построенная на сюжетной основе известного исторического анекдота времен Павла I, также вскрывает двойственную природу взаимоотношений самодержца и его окружения. Подпоручик Киже, «персона, фигуры не имеющая», — фантом, рожденный всеобщим страхом перед императором; окружение императора-безумца, страшась его непредсказуемой реакции, совершает все более иррациональные действия, пока всех действующих лиц повести — по существу, всю страну — не оплетает круговая порука безумия [20].

Безусловно, события революции 1917 г., участь Николая II и его семьи бросили новый свет на историю правления Павла I, заставили пересмотреть ее в ином ключе. Эпоха сместила акценты: так, Марка Алданова, автора исторической повести «Заговор», интересовала уже не столько личная драма Павла I — по его версии, одаренного и благородного человека, ставшего жертвой стремительно развивавшейся психической болезни [21], — сколько перерождение благих намерений заговорщиков в кровавый и пьяный кошмар ночи с 11 на 12 марта 1801 г.

«Трудно быть императором! Страшно быть самодержцем!» — эти слова стали ключевыми в историко-психологическом очерке о Павле I, принадлежащем перу Г.И. Чулкова. Биография императора представлена в этом очерке как глубоко трагичная история человека, который большую часть своей жизни «жил в опале, окруженный врагами, опасаясь всех и больше всего своей матери», а, придя к власти, превратил свое правление в попытку реванша за все психологические травмы и унижения; однако, продолжает Чулков, «тысячи незримых сил влияли на Павла, и он тщетно пытался уверить себя, что он управляет народом самодержавно. От его прихотей зависели иногда те или другие лица, но общий поток жизни он не в силах был остановить или произвольно направить по другому руслу» [22, с. 61, 64, 69]. Бессилие власти, ее мнимое величие и иллюзорная сила становятся лейтмотивом литературных произведений о Павле I и павловской эпохе, написанных в 1920-е годы.

Таким образом, павловский текст русской культуры, сформировавшийся к концу первой четверти XX в., отразил мировоззренческие сдвиги в сознании российской образованной элиты. Столкновение «павловского» и «антипавловского» мифов привело не к победе какого-либо одного из них, но скорее к разрушению и переосмыслению обоих. Единоличная власть больше не воспринималась как могущественная сила, которой подвластны судьбы народов; из размышлений над трагическими страницами истории рождалось осознание, что даже неограниченные правители в действительности являются заложниками реальной политической ситуации и своекорыстных интересов социальных элит.

Библиографический список

1. Данилевский И.Н. Александр Невский: парадоксы исторической памяти // Цепь времен: проблемы исторического сознания. М., 2005.

2. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти: Святой, правитель, национальный герой. М., 2007.

3. Мутья Н.Н. Иван Грозный: Историзм и личность правителя в отечественном искусстве XIX—XX вв. СПб., 2010.

4. Леонтьева О.Б. Историческая память и образы прошлого в российской культуре XIX — начала XX вв. Самара, 2011.

5. Тимощук В.В. Михаил Иванович Семевский. Основатель исторического журнала «Русская старина». Его жизнь и деятельность. 1837—1892. Биографический очерк, составленный Верой Васильевной Тимощук с предисловием и под редакцией Н.К. Шиль-дера. СПб., 1895.

6. Брикнер А.Г. История Павла I [1897]. М., 2004.

7. Пыпин А.Н. Общественное движение при Александре I. Исторические очерки. СПб., 1885.

8. Семевский В.И. Послесловие к первому изданию // Брикнер А.Г. История Павла

I. М., 2004. С. 201-256;

9. Кизеветтер А.А. Исторические очерки [1912]. М., 2006.

10. Корнилов А.А. Курс истории России XIX века [1918]. М., 1993.

11. Ковалевский П.Н. Император Петр III. Император Павел I. Психиатрический эскиз по истории. Т. I. СПб., 1909.

12. Чиж В.Ф. Император Павел I // Вопросы философии и психологии. 1907. Кн. 88-90.

13. Семевский М.И. Материалы к русской истории XVIII века (1788 г.) // Вестник Европы. 1867. № 1.

14. Шумигорский Е.С. Павел I // Русский биографический словарь. Т. 13. СПб., 1902.

15. Клочков М.В. Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пг., 1916.

16. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций: в 3 кн. Кн. 3. М., 1993.

17. Шильдер Н.К. Павел I. Его жизнь и царствование [1901]. М., 2010.

18. Три века. Россия от Смуты до нашего времени: в 6 т. Т.5: XIX век. Первая половина. М., 2005.

19. Мережковский Д.С. Павел I [1908] // Мережковский Д.С. Собр. соч.: в 4 т. Т. 3. М., 1990.

20. Тынянов Ю.Н. Подпоручик Киже [1927] // Тынянов Ю.Н. Соч.: в 3 т. М., 1994.

21. Алданов М. Заговор [1927] // Алданов М.А. Заговор; Святая Елена, маленький остров: романы. М., 1989.

22. Чулков Г.И. Императоры: психологические портреты [1927]. М., 1995.

O.B. Leontieva*

«IT IS HARD TO BE AN EMPEROR»: THE IMAGE OF PAUL I IN THE HISTORICAL MEMORY AT THE END OF THE XIX -THE BEGINNING OF THE XX CENTURY

The article is devoted to the image of Emperor Paul I in the Russian historical science and arts at the turn of the XIX—

XX centuries; it is argued that the evolution of this image mirrored the internal contradictions in the minds of Russian intellectuals and in their attitudes to the autocratic power.

Key words: historical memory, images of the past, historiography,

Emperor Paul I.

* Leontieva Olga Borisovna (oleontieva@yandex.ru), the Dept. of Russian History, Samara State University, Samara, 443011, Russian Federation.

УДК 930.057.639

М.И. Леонов*

ЭСЕР-ТЕРРОРИСТ С.В. БАЛМАШЕВ НА СЛЕДСТВИИ И СУДЕБНОМ ПРОЦЕССЕ

В статье анализируется поведение эсера-террориста после покушения, во время следствия, судебного процесса. Автор приходит к выводу, что террорист легко поддавался внушению, был склонен к экстатичности и суицидальности.

Ключевые слова: террор, покушение, Боевая организация, судебный процесс, героизация, суицидальность.

Рассказы отечественных историков о покушениях террористов более всего похожи на жития и святцы, а процессы уподобляются противостоянию рыцарей без страха и упрека и ничтожных слуг царизма [1; 2; 3; 4].

В час дня пять минут 2 апреля 1902 г. 20-летний студент С.Н. Балмашев, одетый в форму поручика-адъютанта, в холле здания комитета министров в Мариинин-ском дворце двумя выстрелами в упор смертельно ранил министра внутренних дел Д.С. Сипягина. Швейцар, отставной унтер-офицер Г.М. Лукьянов, схватил террориста за правую руку. Раздалось еще два выстрела, одним из которых был ранен сопровождавший министра офицер Бобров [5, л.15, 96, 101; 6, т. 1, л. 46, 65—66; 7, с. 32—33]. Инициатор покушения, Г.А. Гершуни, убедившись, что задуманное свершилось, покинул наблюдательный пост на площади у здания комитета министров. Так было положено начало эсеровского террора.

С.В. Балмашев был отрешен, просил Г.М. Лукьянова не держать его, говоря, что уже не уйдет: «Я сделал все, что мне было нужно». Навязчивая идея не давала ему покоя: сказал ли он после выстрелов: «Так поступают с врагами народа», или: «С такими людьми так и нужно поступать». Лукьянов отвечал, что он «в то время был так взволнован, что этого не помнит», а сторож канцелярии комитета министров Федоров сказал, что Балмашев произнес: «С такими людьми так и поступают» [5, л. 13, 97; 6, т. 1, л. 82; 7, с. 46]. На революционеров, по словам видного эсера В.М. Зензинова, «произвело глубочайшее впечатление» то, что террорист не попытался спастись, «принес в жертву и самого себя», «умер героем», «показал на деле, на что способен революционер-идеалист, отдающий свою жизнь во имя общего блага». За это они «чтили Балмашева» [8, с. 62].

На первом допросе, который состоялся 2 апреля 1902 г., С.В. Балмашев заявил, что министра внутренних дел Д.С. Сипягина он убил преднамеренно, а «его лакея», Боброва, случайно, «оттого, что швейцар дернул меня за руку», и отказался давать показания и подписывать протокол. На следующий же день объявил, что «желает дать некоторые объяснения». «Вся моя предыдущая деятельность, — сказал он, — привела меня к убеждению, что при тех репрессиях, которыми пользуется русское правительство в борьбе с революционерами, мирная социалистическая работа невозможна, вследствие чего я вынужден был вступить на путь политичес-

* © Леонов М.И., 2012

Леонов Михаил Иванович (mleonov40@gmail.com), кафедра российской истории Самарского государственного университета, 443011, Российская Федерация, г. Самара, ул. Акад. Павлова, 1.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.