CC BY
42
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6, 2004, вып 3
Т. Л. Базулева
ТРОЙНОЙ УДАР ПО ФОРМАЛЬНОЙ ЛОГИКЕ
(изменение предмета логики в эпоху немецкой классической философии)
Традиционная логика, ведущая начало от Аристотеля и выпестанная в дальнейшем многими блестящими мыслителями, в течение многих столетий обладала завидной устойчивостью. Однако в эпоху немецкой классической философии она испытала сильнейшее потрясение: ей были нанесены три разящих удара, после которых она раз и навсегда утратила титул законодательницы мышления.
Удар первый - по формализму. Прежде всего, Кант высказал упрек в недостаточности формальной логики, признав ее необходимым, но недостаточным критерием истины. Суждение может быть верным по форме, но неправильным по содержанию, как, например, суждение «Берлин - столица Франции». Высказанный Кантом упрек прямо приводил к мысли, что логическая грамотность не спасает от ошибок в мышлении. Ограниченность логики, впрочем, была очевидна для всех, кто имел с ней дело, однако формализм логики традиционно считался неизбежным следствием ее всеобщего и необходимого характера.
Логика создавалась как наука о всеобщих формах мышления, всеобщих в двух смыслах: как истинная форма мышления для любого мыслящего человека и для любого мыслимого содержания. Именно потому, что логика была формой, способной принять любое содержание, она была равнодушной к этому содержанию. Неизбежный формализм логики воспринимался как оборотная сторона ее главного достоинства-универсальности. Бороться с одним означало также бороться с другим. Никто и не боролся. Кант тоже не борется с формальной логикой, он остается ее верным и законопослушным почитателем, однако решается дополнить ее новой содержательной логикой. Отсюда проистекает кантовская идея трансцендентальной логики.
Замысел Канта замечательно прост: необходимо дополнить правила формального синтеза правилами содержательного синтеза. Традиционная логика, будучи наукой о мышлении, имела своим основанием вполне определенное понимание мышления. Оно сводилось к тому, что мышление, в отличие от чувственности, стремится к единству, в то время как чувственность -к множеству и разнообразию. Чем более разнообразен и многочислен материал, доставляемый чувственностью, тем более она соответствует своей задаче. Функция мышления прямо противоположна, она заключается в сведении чувственного многообразия к единству, и чем большего единства достигает мышление, тем ближе оно к своему идеалу. Средством достижения логического единства выступало суждение. При любом содержании связь субъекта и предиката -это главное, что происходит в суждении. Связывать разное и многое воедино - главное предназначение суждения, вот почему правила суждения (правила синтеза) становятся смысловым стержнем формальной логики. Однако эти правила относились только к формальной структуре суждения, т. е. к тому, что оставалось устойчивым и неизменным во всех суждениях. Содержание суждений ввиду его изменчивости и крайнего разнообразия к незыблемому основанию суждений не относилось и именно поэтому правилами не регулировалось. Так вот Кант как раз и задумал ввести в логику правила для синтеза содержания. Тем самым логика должна была получить свое завершение и служить основанием мышления со стороны не только его универсальной формы, но и его разнообразнейшего содержания.
© Т. Л. Базулева. 2004
Как известно, априорным основанием, предназначенным для синтеза содержания в суждениях, в учении Канта выступили категории. Правда, для того чтобы категории «заработали» в качестве правил содержательного синтеза, потребовались также трансцендентальные схемы, с помощью которых категории соотносились с чувственными представлениями, и трансцендентальные основоположения, раскрывавшие внутреннее (скрытое) содержание категорий. Благодаря этому достаточно мощному логическому арсеналу категории предстали как носительницы своеобразных и в то же время универсальных форм синтеза. Это означало, что при традиционном согласии в том, что суждения предназначены для соединения содержания, категории стали указывать, как правильно следует соединять, демонстрируя собой образцы истинного синтеза.
Так, категории количества представляли собой форму экстенсивного синтеза (последовательного присоединения одного к одному), лежащего в основании всех чистых (неэмпирических, идеальных) представлений о пространстве и времени. На основе этого синтеза, с точки зрения,Канта, создаются две математические науки: математика пространства -геометрия и математика времени - арифметика. Категории качества представляли форму интенсивного синтеза, особенностью которого является соединение того, что есть (что дано в ощущении), с тем, что в данный момент не ощущается, но что может и даже должно быть воспринятым. Такой синтез кажется надуманным, тем не менее он необходим для количественного определения простых величин: объективно существующих качеств и субъективно выражающих их ощущений (например, красный цвет).
Категории отношения выражали различные виды временнуго синтеза, в котором время выступало как форма существования явлений. Так, категории субстанции и акциденции выражали синтез устойчивого, постоянного и неустойчивого, изменчивого существования во времени. Категории причины и действия служили для синтеза последовательно существующих явлений (сначала одно во времени, затем другое), категория взаимодействия, напротив, служила основанием для синтеза одновременно существующих явлений. Таким образом, каждая категория представляла собой вполне определенную форму синтеза, которая затем находила применение в эмпирических суждениях.
Говоря о трансцендентальной логике Канта, следует особо отметить, что содержательной она является не только потому, что категории служат правилами синтеза содержания, но и потому, что они сами обладают содержанием. Категории - не пустые понятия, подобно понятиям логического субъекта и предиката, они обладают своим собственным и притом неэмпирическим содержанием. Последнее обстоятельство весьма значимо в истории логики.
Постараемся пояснить суть дела, используя логику Гегеля. Как известно, Гегель проводил строгое различие между понятиями и представлениями. Представления могут быть различной и даже очень высокой степени общности, тем не менее они являются мышлением лишь по форме, так как черпают свое содержание из чувственного опыта. Понятия не только со стороны своей формы (всеобщности и необходимости), но и со стороны своего конкретного содержания имеют своим источником мысль. Таковых понятий не так уж и много, но только они представляют мышление в его чистоте и самодостаточности. В представлении мышление зависимо от чувственности и существует с примесью чувств, в понятиях оно «беспримесно» и свободно: оно само формирует себя и само наполняет себя содержанием. Поэтому логика, коль скоро она претендует быть наукой о мышлении, должна иметь своим предметом только «чистые понятия» и соответственно - только «чистое мышление». Логика - это и есть наука о чистом мышлении.
Этому принципу следовал Гегель в «Науке логики», но под него подпадает также логика Аристотеля. Про логику Аристотеля с уверенностью можно сказать, что она «чистая». Однако «чистота» достигалась посредством отвлечения от мысли ее эмпирического содержания, атак
как никакого иного не предполагалось, то в результате оставались только голые, бессодержательные формы мысли. Для Аристотеля признание чистого содержания мысли было равносильно признанию платоновских «эйдосов», «идей» - чистых мыслей, обладающих своим собственным, неэмпирическим содержанием. Однако Аристотель был принципиальным противником Платона именно в этом отношении, подвергая учение об «идеях» ожесточенной критике. Правда, до конца преодолеть искушение платоновскими «идеями» Аристотелю не удалось, он все же допускает «чистые формы» как абсолютно чистое содержание мыслей, но только по отношению к божественному мышлению бога-демиурга. Логика же как наука о человеческом, а не о божественном мышлении остается поэтому исключительно бессодержательной.
Исторический шанс стать родоначальником содержательной логики безусловно был у Платона: его идея о познании как «припоминании» содержала в себе все необходимые для этого предпосылки, но она осталась лишь гениальной догадкой и не получила систематического развития. На огромном историческом расстоянии от Платона до Канта философия знала логику только в качестве формальной науки о мышлении, идея создания содержательной логики даже смутно не проглядывала в философских учениях, тем более она не принимала формы реальной философской задачи. В свете этой исторической ретроспективы заслуга Канта выглядит особенно внушительной.
Удар второй - по безусловности. Второй удар был нанесен И. Фихте, который обосновал безусловные законы логики. Безусловное стало рассматриваться как обусловленное, как всего лишь обусловленное, - для логики это событие, если не ниспровергающее, то, во всяком случае, потрясающее ее основы. В значительной степени оно подготовлено учением Канта и непосредственно спровоцировано его трансцендентальной диалектикой.
Трансцендентальная диалектика, третья системная часть «Критики чистого разума», была посвящена исследованию разумного мышления в его отличии от рассудочного. Рассудочное мышление, согласно Канту, ориентировано на эмпирические факты; его задача - осмыслить то, что дано в чувственном опыте, и максимум, на что оно способно, - это установление связей (отношений) между чувственно воспринимаемыми явлениями. В отличие от рассудка, разумная мысль направлена на то, что невозможно воспринять чувствами: она хочет постигнуть Бога, душу человека и природу, взятую в целом/Разумное мышление не может поэтому опираться на эмпирические факты и полностью предоставлено самому себе. Что произойдет с мышлением, предоставленным самому себе и вынужденным опираться только, на свои собственные (т. е. логические) законы, - это и попытался выяснить Кант в трансцендентальной диалектике. Результаты оказались неутешительными: мышление, основанное на самом себе и на законах своей деятельности, достигнуть истины не может: оно либо впадает в паралогизмы (неверные по форме умозаключения), либо видит свое завершение в никогда не достижимом идеале познания и потому остается незавершенным, либо начинает противоречить самому себе, приходя к двум взаимно исключающим выводам. Мыслить логично оказалось опасным.
Одного этого было достаточно, чтобы усомниться в законах логики и в мышлении, основанном на них. Однако вместо того чтобы подвергнуть законы логики радикальному пересмотру, Кант и его ближайшие последователи решили оказать поддержку «пошатнувшемуся» мышлению, подведя под него дополнительные «укрепления». Так, Кант нашел опору теоретическому мышлению в мышлении практическом, считая последнее более проницательным и просветленным. Теоретический и практический разум, полагал Кант, каждый занимается своим собственным делом, и в этом смысле они несводимы друг к другу, по там, где иссякают силы познания, теоретическое мышление должно довериться практическому и признать его превосходство над собой.
Тем же путем идет И. Фихте, но, как всегда, более решительно и последовательно, чем Кант. Уже не только познание «метафизических» предметов (Бог, Душа, Свобода), но и познание любых предметов он ставит в полную и необходимую зависимость от практического разума: «Если только воля бесповоротно и честно направлена на добро, разум сам встанет на сторону истины. Если же развивается разум, а воля остается в пренебрежении, то возникает только готовность мудрствовать и умствовать в абсолютной пустоте ... Только совесть дает основу истине»1.
Шеллинг пошел иным путем, но отклонился ненамного. Он также считает практический разум более совершенной формой интеллигенции, чем теоретическое мышление, но самой совершенной и самой блистательной разумной способностью является все же не он, а эстетическое созерцание. Способность созидать и созерцать красоту проникает в поисках истинного так далеко, куда уже не досягает ни теоретическое, ни практическое мышление.
Но прежде чем оформились концепции «этического идеализма» Фихте и «эстетического идеализма» Шеллинга, показавшие недостаточность для познания истины теоретического мышления, произошло другое событие - перестали рассматриваться как самодостаточные основные законы этого мышления, т. е. логические законы. Не самым лучшим способом, но Фихте все же удалось подвести основание под прежде безусловные законы логики. Осуществилась эта процедура в «трех основоположениях», изложенных Фихте в «Основе общего наукоучения»2. Так, первое абсолютно безусловное основоположение топагания Я» обосновывало собой логический закон тождества: А =А только потому, что Я=Я. Иначе говоря, А тождественно себе не само по себе, но только в силу самотождественности Я. Второе основоположение тротивополагания Я и не-Я» послужило основанием логического закона противоположности «А не равно не-А». И наконец, третье основоположение, согласно которому Я равно синтезу Я и не-Я, подвело основание под логический закон основания. Тем самым был снят популярный упрек в том, что логический закон «достаточного основания», согласно которому все имеет основание, сам остается без основания. Теперь он стал обоснованным.
Удар третий - по законодательству. Третий и самый сокрушительный удар нанес Гегель, изменив основной закон логики. Это событие, сопоставимое с тем, когда в политической жизни изменяется конституция - основной закон государства; если изменение конституции радикально, возникает государство нового типа. То же самое произошло и в логике: на смену прежнему законодательству, имевшему своей целью не допустить противоречивое сочетание мыслей, пришел новый закон, для которого единство противоположных определений стало высшей истиной мышления. С изменением основного законодательства возникла новая наука о мышлении. Что было запрещено, теперь разрешено, прежний порок обратился в главное достоинство новой логики.
Принципы нового мышления изложены Гегелем в учении о конкретности истины. С позиции этого учения, прежняя логика была логикой абстрактного мышления: из двух противоположных определений мысли она удерживала в понятии только одно и только такое односторонне определенное понятие полагало за истину. Соединение в одном понятии двух противоположных мыслей однозначнорасценивалось ею как путаница в мышлении. Для новой логики определение противоположностей как взаимно исключающих друг друга - лишь промежуточный, хотя и необходимый, этап на пути к высшей цели - постижению их единства. Высшая истина конкретна, т. е. более богата содержанием, поскольку заключает в себе не «одно из», но оба противоположных определения мысли.
Логика Гегеля открывала новые перспективы для мышления. В отличие от чувственности (познавательного стремления к множественности), мышление представляет собой стремление к единству; постигнутое в единстве есть постигнутое в Боге (ибо Бог един и есть единство) и в высшей истине. Для мышления, подчиненного старой логике, путь к единству обрывался каждый раз, когда оно наталкивалось на противоположные понятия. Для новой логики это
препятствие преодолено. Все противоположности (добра и зла, свободы и необходимости, богатства и бедности...) получили возможность быть понятыми заново - в свете их единства, а не противостояния.
Учение о конкретности истины - чрезвычайно важное, но все же лишь программное изложение основных принципов нового мышления; их действительной реализацией является «Наука логики» Гегеля - второй после Канта и, несомненно, более мощный вариант содержательной логики. В качестве содержательной логики она, как и у Канта, представляет собой систему категорий, однако принципы построения системы, равно как и понимание самой содержательности логики, существенно различаются у обоих мыслителей.
Содержание кантовских категорий трансцендентально, что, по сути дела, означает только то, что оно не выведено из опыта. Но из субъекта оно не выведено точно так же. Поэтому категории обладают только таким содержанием, каким, исходя из своего жизненного и философского опыта, наделил их Кант. Исключение составляют только третьи категории каждой группы: являясь единством двух первых категорий, противоположных друг другу, они единственно являются выводными, а следовательно, единственно обоснованными. К тому же, они точно вписываются в гегелевское определение конкретной истины, остальные категории остаются традиционно абстрактными понятиями. Произвольно определенной является и сама системность категорий, т. е. решение вопроса о количестве категорий и о том, какие понятия являются категориями, а какие - нет. Ссылка на первую таблицу «логических функций» лишь «загоняет» вопрос вглубь-, но не дает на него ответа.
В логической системе Гегеля все категории являются конкретными и только в связи с этим - содержательными понятиями. Именно поэтому два первых понятия, открывающих систему, - «бытие» и «.ничто» - категориями не являются. Гегель называет их «абстракциями», пустыми бессодержательными понятиями, и только их единство создает первое конкретное понятие - категорию «становления».
Содержание каждой категории строго определено и непосредственно зависит от внутреннего цикла развития предшествующей категории. Этот цикл развития (через который, в свою очередь, проходят все категории) предполагает, что категория должна, прежде всего, обнаружить свое собственное, скрытое в ней содержание, которое ввиду изначальной конкретности категории и заложенного внутри ее противоречия может быть выражено только в противоположных понятиях. Категория таким образом распадается на свои собственные, но противоположные друг другу определения, и ее дальнейшее развитие состоит в том, что эти определения начинают обнаруживать свое единство. Сначала их единство достигается как внешнее: противоположные понятия, еще оставаясь внешними друг другу, постигаются как взаимно друг друга предполагающие (мысль об одном влечет мысль о другом, одно предполагает другое). Затем, на высшей ступени развития, достигается их внутреннее единство, означающее, что одно не просто предполагает другое, но и есть это другое. Достигнутый результат, именно потому что выражает единство противоположных понятий, уже не может быть выражен ни одним из них, он требует для себя нового понятия - так возникает в логической системе следующая категория.
Таким образом, каждая категория возникает в системе как результат развития предшествующей категории и как выражение ее высшей истины; в свою очередь, она сама служит источником содержания для категории, следующей за ней. Все категории поэтому связаны, образуют единый процесс развития и вбирают в себя содержание не только непосредственно предшествующей категории, но опосредствованным образом - всех предшествующих категорий. Чем дальше в логической системе отстоит категория, тем более она конкретна, тем богаче ее содержание. Логика Гегеля поэтому - не просто содержательная логика, а логика возрастающего содержания, или (что лучше и точнее) логика развивающегося содержания мысли.
Существует еще одна уникальная особенность логики Гегеля: помимо внутреннего (системного) обоснования она обладает внешним обоснованием. Идея Фихте об обоснованности логики получает, таким образом, дальнейшее развитие. Если внутреннее, системообразующее основание логики подчинено принципу восхождения от абстрактного к конкретному, то принципом внешнего обоснования в логике Гегеля служит единство логического и \ исторического. В соответствии с этим принципом последовательность категорий в логической системе повторяет (в самом существенном) порядок, в каком эти категории возникали в их историческом развитии в форме тех или иных философских учений. «В истории философии мы находим различные ступени логической идеи в форме выступавших друг за другом | философских систем, каждая из которых имеет своей основой особую дефиницию абсолюта»3. :
Отношения между логикой и историей философии складываются таким образом, что логика проливает свет (свет разума) на историческое развитие философии, позволяя за множеством различных философских учений увидеть «биение единой мысли», за множеством частных мнений - развитие объективной истины. Со своей стороны логика обретает в истории философии свое объективное основание. За видимостью внутренней самодостаточности логической системы обнаруживается то, что ее обусловливает - реально протекающий процесс i исторического развития философского мышления. Какова история философии, такова и ее логика. Логика суть не что иное, как логика исторического развития философской мысли.
Если же учесть, что философия - это только уловленная в понятии мысль своей эпохи, то логика Гегеля обнаруживается логикой исторического развития человеческого мышления. В отличие от аристотелевской логики, ее предмет - не индивидуальное, а родовое мышление человечества; она перестает быть только долженствованием и нормой субъективного мышления и становится объективной наукой о том, «что» и «как» реально мыслят люди в своем историческом бытии.
Summary
Clause investigates change of a subject of logic in epoch of German classical philosophy: from rules and norms of subjective thinking up to logic of historical development of patrimonial thinking of mankind.
1 Фихте. Сочинения: В 2 т. Т. 2. СПб., 1993. С. 157-158. Там же. Т. 1. С. 67-108. ' Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 1. М.. 1974. С. 218.
Статья поступила в редакцию 7 апреля 2004 г.
