Три «Загадки» раннего маржинализма Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ВЕСТН. МОСК УН-ТА. СЕР. 6. ЭКОНОМИКА. 2005. № 5

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

В.А. Бирюков

ТРИ «ЗАГАДКИ» РАННЕГО МАРЖИНАЛИЗМА*

1. Предыстория маржинализма

С момента возникновения маржинализма1 вопрос о его взаимоотношениях с классической политэкономией был и остается одним из важнейших в общей экономической теории (ОЭТ). Не сразу, но довольно быстро — через несколько десятилетий после возникновения маржинализма — взаимоотношения между этими теоретическими экономическими системами (ТЭС) приняли антагонистический характер; сторонниками каждой из двух ТЭС взгляды другой ТЭС воспринимались как совершенно неприемлемые, неистинные и взаимоисключающие друг друга. Факт такого длительного, устойчивого и взаимоотрицающего друг друга существования двух крупнейших ТЭС, а также факт резкого парадиг-мального, методологического и теоретического разрыва двух ТЭС, образующих общее и относительно единое здание ОЭТ, состоящее как бы из двух «корпусов» — двух ТЭС, интересен сам по себе и требует дальнейшего объяснения, не говоря о практических следствиях этого антагонизма прежде всего для преподавания этой науки в университетах. В жизни все когда-нибудь кончается, так чего нам ждать от такого дальнейшего противостояния двух важнейших универсальных ТЭС? Закончится это противостояние принудительным умерщвлением или спокойным отмиранием одной из них или есть иные варианты развития событий в ОЭТ? Какова степень верности утверждений представителей обеих

* Статья подготовлена в рамках выполнения исследования, поддержанного грантом экономического ф-та МГУ (2004 г.).

1 Мы различаем идеи предшественников маржинализма, ранний маржинализм как первое системное теоретическое приложение принципов маржинализма к экономической теории в трех научных школах — австрийской, английской (англоамериканской) и лозаннской, маршаллианство как раннюю форму относительно единого маржиналистского течения (направления) общей экономической теории и маржинализм как систему методологических и теоретических принципов, реализованных и сохраняющихся в основании неоклассики и экономикса, имеющих разные исторические формы (модели) — кейнсианство, неоклассический синтез, монетаризм и другие модели.

ТЭС о том, что только они, по мнению каждой из сторон, истинно отражают экономическую реальность в отличие от своих оппонентов? Могут ли объяснения реальной экономической жизни двух антагонистических оппонирующих ТЭС быть одинаково истинными и достоверными? Как ответы на эти и подобные им вопросы отражаются и/или должны отражаться на университетском преподавании ОЭТ и восприятии студентами нашей науки? Ответ на «загадки» маржинализма — это и предлог для некоторых обобщений, выходящих за рамки относительно узкой и кажущейся только с первого взгляда сугубо исторической проблемы.

История экономической мысли давно имеет несколько вариантов ответов на перечисленные вопросы, но, на наш взгляд, они остаются недостаточно убедительными. Начнем со следующего вопроса: если проблема онтологических факторов возникновения и развития классической политэкономии разработана достаточно хорошо и ее решение является вполне удовлетворительным, приемлется практически всеми для объяснения возникновения известных этапов развития классики, то с маржинализмом ситуация заведомо сложнее. Дело в том, что до сих пор нет внятного и убедительного объяснения таких фактов: почему до 1871 г. многочисленные попытки создания ОЭТ на новой основе, которые будут ниже рассмотрены подробнее, не воспринимались экономистами и почему именно в начале 70-х гг. XIX столетия одновременно и автономно друг от друга возникают три школы маржинализма?2 Представляется, что предпринимаемая здесь попытка своего объяснения этих фактов поможет нам ответить на вопрос, сформулированный в начале статьи.

Вся классическая политэкономия опирается на трудовую теорию стоимости. Неоклассика ориентируется на различные трактовки теории предельной полезности, которая сама в свою очередь является развитой формой концепции полезности. Это различие между классикой и неоклассикой является (кажется или считается) первым основанием, критерием выделения этих двух больших направлений, течений экономической мысли. Удивительно, что антагонизм двух ветвей одного научного древа продолжает до сих пор опираться в значительной степени именно на отмеченное противопоставление основ этих направлений.

Существует мнение в среде историков экономической мысли (являющихся сторонниками маржинализма), что перед А. Смитом стояла альтернатива: предпочесть или трудовую теорию стои-

2 М. Блауг отмечает, что «ни одно из традиционных объяснений (этого факта) не убеждает» и что «ни одно из существующих объяснений не удовлетворительно» (Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М., 1994. С. 275).

мости, или теорию полезности3. Однако якобы не вполне понятные факторы, даже, возможно, случайные, заставили А. Смита выбрать первую теорию в качестве фундамента всего здания классической политэкономии, что сказалось на всей дальнейшей истории ОЭТ вплоть до нашего времени. Согласно этой точке зрения, получается, что вся классика — это исторический зигзаг, который был исправлен лишь маржиналистской революцией, начавшейся в 1871 г., с чем просто невозможно согласиться.

Что же касается неоклассики, то при всей неоспоримости факта ее господства в современной экономической теории (что, казалось бы, является самым могучим подтверждением ее истинности и тем самым неверности остальных ТЭС) остается несколько изъянов, «мелких» вопросов, бросающих тень на солидность ее фундамента, под которым мы подразумеваем здесь или к чему сводим теорию предельной полезности. Отсюда — из этой недостаточной фундированности, солидности основания, а на самом деле из-за его отсутствия — проистекают попытки (оригинальные, но неубедительные), например, А. Маршалла опереться на авторитет виднейшего классика — Д. Рикардо при обосновании своей «теории стоимости», хотя по большому счету не только А. Маршалл, но и весь маржинализм вообще не нуждаются и не опираются на трудовую теорию стоимости и, как кажется, вообще на стоимость. Поэтому-то, заметим, в XX в. в пределах неоклассического направления попытки такого же рода, какие видны у А. Маршалла, предпринимались редко (возможно, из наиболее видных сторонников неоклассики только Дж.Р. Хик-сом4), ибо в них не было необходимости. Это стало следствием концепции, суть которой сводится к тому, что неоклассики якобы вообще не нуждаются в выяснении стоимостной основы цен и доходов; поэтому они оперируют ценами как данностью, признавая на словах и в своих расчетах только полезность фактором формирования рыночных цен, кроме понятных и близких им поверхностных факторов образования, формирования рыночных цен. С точки зрения сторонников классической политэкономии, это явная односторонность и поэтому искажение всей картины экономики.

Однако сторонники классики сами впадают в односторонность, заключающуюся в рассматриваемом аспекте в том, что, верно отмечая многие слабости неоклассического подхода, они вольно или невольно принижают вклад неоклассиков в исследова-

3 См., например, Э. Коудера: Вехи экономической мысли. Теория потребительского поведения и спроса: В 3 т. СПб., 2000. Т. 1. С. 7—8.

4 См.: Хикс Дж.Р. Стоимость и капитал. М., 1988.

ние рыночных феноменов и их закономерностей. Несмотря на значительный прогресс в общей экономической теории, достигнутый в XX столетии в большей степени усилиями именно неоклассиков (о чем более всего и убедительнее всего свидетельствует «иконостас» лауреатов Нобелевской премии по экономике), общая оценка правомерности использования маржиналистских подходов к анализу экономических процессов в среде сторонников классики все еще несет на себе негативную окраску. Ее природа очевидна. Из неоспоримого факта, заключающегося в том, что неоклассики являются объективно идеологами буржуазного строя, неявно ставится под сомнение научность, истинность всего того, что ими делается, хотя это два вполне самостоятельных вопроса. Как во всякой теории, в неоклассике есть и достижения, и явные пробелы, и недостатки.

Более конкретным проявлением такого подхода можно считать некоторые представления о причинах возникновения маржина-лизма в литературе, исповедующей классические принципы ОЭТ.

Выделим три этапа и три вида предшественников неоклассики. Первый вид — так называемые ранние предшественники. Их имена известны давно: англичанин Н. Барбон (1640—1698), французы Э. Кондильяк (1714—1780) и А. Тюрго (1727—1781), итальянцы Ф. Галиани (1728—1787) и П. Верри (1728—1797), швейцарец Д. Бернулли (1700—1782) и некоторые другие. Всех их можно называть отдаленными (и во времени и в теории) предшественниками неоклассики. Они выдвигали в подавляющем большинстве случаев лишь общую идею о том, что в основе цены лежит полезность товаров, мало занимаясь строгим теоретическим обоснованием этой идеи. Ниже мы о них не будем специально говорить. Следует только выделять в этой волне ранних предшественников два взгляда на полезность. Первый базировался на признании возможности существования и измерения абсолютных величин полезности разных товаров. Второй, впоследствии победивший, основывался на отрицании такой возможности. В группе ранних предшественников явно преобладали сторонники первого взгляда.

Как уже отмечено, существует мнение, что еще в XVIII в. политическая экономия могла пойти по иному пути, нежели тот, который выбрал А. Смит. Этот факт можно обозначить как «развилку Смита». К нашему предмету это имеет следующее отношение. Как всякое теоретическое явление возникновение классической политэкономии имеет онтологические и гносеологические причины. Разновидностью и тех и других можно считать идеологические причины. Предшественников у А. Смита много, как известно. Но почему же А. Смит выбрал именно трудовую тео-

рию стоимости, хотя у него были предшественники не только по этой линии, но и по линии теории полезности? Этот его выбор, может быть, пусть и упрощенно, объяснен следующими сугубо онтологическими причинами.

Быстрое расширение и успехи мануфактурного производства, современником и идеологом чего был А. Смит, заложили основы массового стандартизированного производства вещественных товаров (пока больше в форме тенденции к одинаковости товаров одного вида в массовом производстве, чем уже было мануфактурное производство) и относительного ограничения конкуренции качества в пользу конкуренции ценовой. В этом отношении успехи уже мануфактурной экономики, не говоря о крупной промышленности, были просто потрясающими. Это потрясение очень хорошо обнаруживается в самом начале знаменитого труда А. Смита, где он с цифрами в руках, не скрывая своего восхищения этими фактами, показывает успехи булавочной мануфактуры. По его расчетам, рост производительности труда в этой мануфактуре оказывается в пределах от 240 до 2800 раз (такая «точность» количественной оценки показывает всего лишь способ его исчисления этой производительности)! Примем в качестве массовой цифры повышения производительности труда в разных отраслевых мануфактурах тогдашней Англии минимальную цифру — хотя бы стократный ее рост. Если отвлечься от затрат постоянного капитала (или издержек на физический капитал, в терминах экономикса), то в этих условиях при продаже своей продукции на континентальных или всяких других рынках, где все еще господствовало или преобладало ремесленное ручное производство, английский мануфактурщик, сократив всего лишь втрое цены на свои товары, увеличивал прибыль в тридцать раз. При этом ясно, что трехкратного снижения цены было вполне достаточно, чтобы вытеснить с рынка всех ремесленников. Понятно, что в реальности все это относительно длительный процесс, он к тому же неравномерный по отраслям и рынкам, но этот пример в концентрированном виде отчетливо показывает простую вещь: продукция (товар с этой, данной потребительной стоимостью, полезностью) одна и та же — булавка, а изменение затрат труда на ее производство сразу приводит к скачкообразному изменению цен, тем самым взрывая всю систему торговли и резко улучшая положение английских товаропроизводителей в мире. Этот пример показывает действительный процесс превращения Англии в мастерскую мира, мировую фабрику, материальную основу и процесс вытеснения ее конкурентов на тех рынках, куда ринулись английские мануфактурщики, а затем и фабриканты. Как тут не увидеть очевидного: цены товаров определяются не их

полезностью (здесь они неизменны, поскольку как потребительная стоимость английская булавка осталась все той же булавкой), а затратами труда товаропроизводителей, т.е. условиями непосредственного производства.

Почему же не было этой очевидности в домануфактурный и ранний мануфактурный период? Потому, что ремесленное и частично мануфактурное производство до середины XVIII в. ориентировалось, по крайней мере в сфере производства предметов потребления, главным образом на конкуренцию качества, прежде всего на рынках потребительских товаров для правящих классов, а ремесленное и раннее мануфактурное производство еще не было массовым производством однородных товаров. Это объяснялось тем, что значительная часть их продукции шла на потребление правящих классов и слоев, для которых первейшим требованием была не цена, а уникальность и потребительские свойства покупаемых товаров (достаточно вспомнить историю только одного выдающегося творения — Версаля, для создания и обустройства которого работали по индивидуальным заказам и уникальным проектам целые отрасли мануфактурного производства Франции на протяжении полутора-двух веков). Цены при этом определялись не столько величиной затрат труда, сколько качеством и уникальностью изделий, т.е. видимой полезностью. Отсюда главным образом простое представление о том, что цены товаров определяются прежде всего полезностью, что мы и видим у большинства вышеперечисленных представителей этого направления — ранних предшественников маржинализма.

Второй вид и вторая волна предшественников маржинализма (их поименный список приводится ниже) — те экономисты XIX в., идеи которых были обнародованы или были известны (в разных формах и масштабах) до 1871 г., но не были восприняты современниками и которые лишь впоследствии были причислены к непосредственным предшественникам как потенциальные, но реально не состоявшиеся авторы, создатели маржинализма. То есть это предшественники всего лишь во времени, которые в большинстве случаев остались потенциальными, а не фактическими, реальными, состоявшимися предшественниками.

Выделим третий вид и третью волну предшественников. К этой категории предшественников может быть отнесен в некоторой мере и Дж.С. Милль с его вкладом в создание позитивизма как философской основы будущего маржинализма. Сюда же можно отнести и ряд идей Ж.-Б. Сэя, который как их автор лишь впоследствии был причислен к неоклассикам, хотя подавляющее большинство его работ к неоклассике никак отнести невозможно. Но эти последние факты и имена мы оставим за пределами наше-

го экскурса в историю проблемы, что мы обещали в самом начале, введя ограничение предмета анализа лишь экономическими идеями непосредственных предшественников.

Те экономисты, которые реально создали методологический и теоретический фундамент маржинализма, называются его авторами, основоположниками, создателями трех школ маржинализма — австрийской, английской (впоследствии ставшей англоамериканской) и лозаннской.

Экономист, которого можно определенно считать одновременно и предшественником, и автором маржинализма, — У. Дже-вонс. К предшественникам его можно отнести потому, что до 1871 г. он разделял участь тех экономистов, которые выдвинули ряд маржиналистских идей: опубликованная им в 1862 г. статья (скорее, программные тезисы) не была замечена, не была воспринята его современниками5.

К предшественникам маржинализма можно, хотя и условно, приплюсовать и А. Маршалла, который, что лишь впоследствии стало известно, примерно в то же время (со второй половины 60-х гг. XIX в.) независимо и автономно от других создателей маржинализма начал разработку неоклассического подхода. Именно это обстоятельство (кроме всех прочих) позволило ему впоследствии не только хорошо воспринять и усвоить эти подходы, но и поставить, а также в значительной степени решить задачу обобщения и синтеза трех школ маржинализма, чтобы создать новое — неоклассическое — здание ОЭТ. Этим, а также рядом других причин объясняется столь высокое место и роль А. Маршалла в западной экономической науке: не будучи первым и прямым создателем английской школы маржинализма, будучи автором работы, вышедшей спустя почти два десятилетия после появления первых основных работ, положивших начало маржиналистской революции, он стал признанным неоклассиком, известным больше любого основоположника, создателя маржинализма. То есть творческая биография А. Маршалла с этой точки зрения вообще уникальна: формально он не был ни предшественником маржина-лизма, ни его создателем, а по существу он относится и к тем и к другим, но причисляется к когорте классиков неоклассики в третьем качестве — синтезатора ранней формы маржинализма. Таким образом, А. Маршалл, может быть, хотя и условно, отнесен и к непосредственным предшественникам маржинализма, и одновременно к авторам маржиналистской революции, несмотря

5 См.: Джевонс У.С. Об общей математической теории политической экономии // Вехи экономической мысли. Теория потребительского поведения и спроса. Т. 1. С. 67—69.

на то что его основная работа 1890 г. не начала маржиналистскую революцию, а, скорее, завершила ее, вернее, завершила ее определенный этап. Однако поскольку А. Маршалл не оставил опубликованных работ этого периода (до 1871 г.), его по этим формальным критериям к предшественникам маржинализма не относят, что делаем и мы. В последнем отношении к предшественникам маржинализма формально нельзя отнести и Вальраса-отца, так как он не оставил ни одной публикации по этим проблемам, а свое теоретическое наследие передал своему сыну устно.

Подведем кратко промежуточный итог: можно считать, что у истоков раннего маржинализма находились три группы экономистов: две из трех групп предшественников (ранние и непосредственные) и фактические, состоявшиеся авторы трех школ маржинализма и примыкающий к ним А. Маршалл как синтезатор трех школ и создатель раннего экономикса.

Теперь перейдем к «загадкам» маржинализма, о чем сказано в заголовке статьи.

Первая загадка, главная: почему идеи непосредственных предшественников вообще не воспринимались в течение полувека до начала 70-х гг. XIX в. и остались в большинстве своем не использованными фактическими создателями двух школ маржинализма (прежде всего их основоположниками — К. Менгером, Л. Вальра-сом). Из этого маленького ряда частично выпадает У. Джевонс, как уже отмечено.

Вторая загадка: почему именно к 1871 г. те же идеи предшественников, ранее не замеченные их современниками, возродились как совершенно новое для общей экономической теории явление, были вновь открыты, воссозданы заново независимо от непосредственных предшественников и стали системно и интенсивно разрабатываться экономистами трех школ раннего маржинализма — австрийской, английской и лозаннской?

Третья загадка: какие конкретные онтологические и гносеологические факторы предопределили в начале 70-х гг. XIX в. синхронное появление сразу в нескольких центрах Европы независимо друг от друга, автономно и параллельно ранних, но уже системных форм маржинализма?

2. Достижения ранних маржиналистов

Множество фактов автономного и независимого друг от друга появления многочисленных методологических и теоретических ростков маржинализма в нескольких передовых в буржуазном развитии стран Европы в течение пяти десятилетий (20—60-е гг. XIX в.)

заставляет задуматься о неких существенных обстоятельствах, явившихся причинами этого массового явления.

Больше того, существует много ранних предшественников самих прямых предшественников маржинализма. Эти предшественники предшественников выдвигали множество идей на протяжении более ста лет в разных европейских странах начиная еще с XVII в., и большинство этих идей продуцировалось экономистами также независимо друг от друга. Все это убедительно показывает, что, несмотря на господство в течение столетия классической политической экономии, в разных формах, в разных странах, независимо друг от друга возникали идеи, которые прямо противоречили фундаментальным, господствовавшим тогда методологическим и теоретическим положениям классической буржуазной политэкономии. В этой связи еще раз уместно именно здесь напомнить, что одним из разработчиков философии позитивизма — общей методологической базы маржинализма — был крупный экономист — эпигон классической политэкономии Дж.С. Милль, сложившийся задолго до публикации экономических работ К. Маркса. Поэтому сводить причины появления идей создателей маржинализма к реакции на первый том «Капитала» или вообще на марксизм совершенно неправомерно. То есть следует четко разделять два явления: причины появления, генезиса маржинализма и постепенное его превращение в идеологическую альтернативу марксизму.

Кроме того, можно представить некоторые и общие, а не только фактические соображения по этому поводу. Во-первых, акцент на идеологические мотивы как основание генезиса маржи-нализма означает сведение суммы причин к одной — сугубо идеологическому фактору, что заведомо сужает всегда существующий комплекс (онтологических, гносеологических и идеологических) причин возникновения какого-либо социально-экономического явления, в том числе и научных явлений. Во-вторых, идеологические факторы никогда не могут быть творческой причиной появления чего-то нового в науке; идеологические факторы играют важную роль, но она заключается лишь в возникновении побудительных мотивов для поиска нового знания, они не являются источником нового знания и творческих озарений. В случае признания идеологического мотива непосредственной причиной нового знания легко скатиться к ложному заключению: чем сильнее идеологический мотив, тем продуктивнее научное исследование. Но порочность такого подхода убедительно и драматично доказана широкой социальной практикой XX в.

Здесь также нужно упомянуть еще одну известную версию, заключающуюся в том, что простое распространение знания выс-

шей математики в среде экономистов было решающим обстоятельством в появлении и постоянном воспроизводстве маржина-листских идей как до 70-х гг. XIX в., так и ранее этого периода. Это расширение, распространение знания высшей математики в среде экономистов привело к его кумулятивному накоплению в политэкономии и к скачку его использования в ОЭТ, что пришлось как раз на конец 60-х — начало 70-х гг. XIX в. С этой версией можно было бы согласиться, если бы среди предшественников и создателей маржинализма были все знатоки (пусть и относительные) высшей математики. К тому же и австрийская школа маржинализма показывает отсутствие необходимости знания высшей математики для обоснования этих идей. Поэтому наряду с этим частично верным фактором появления маржина-лизма правомерно рассмотреть и такой — постепенное изменение самой практики капиталистического хозяйствования.

Прежде чем продолжить анализ этих загадок, бросим беглый взгляд на непосредственных предшественников маржинализма, поскольку, как представляется, это может немного помочь нам в поисках ответа на поставленные выше вопросы.

Иоганн фон Тюнен (1783—1850) учился в двух аграрных колледжах и Геттингенском университете, где занимался не только агротехникой, но также экономикой и математикой. Он был чрезвычайно способным к самообразованию человеком и уже в молодые годы начал работать над экономическими проблемами. Став собственником имения Теллов в 1820 г., он довольно быстро превратил его в образцовое фермерское хозяйство, причем образцовое не только в аграрном смысле, установив в нем социально справедливые отношения, далеко опередив и здесь развитие современного ему общества. Его имение стало Меккой для всех прогрессивных и вообще ищущих европейских аграриев. Однако для нас более ценными являются идеи И. Тюнена-экономиста. Его экономические воззрения по их содержанию можно рассматривать в виде двух кругов. Малый круг — система собственно аграр-но-экономических проблем относительно частного и конкретного характера и в то же время как микроэкономические анализ и теория аграрной фирмы. Большой круг — собственно общая экономическая теория, обобщение микроэкономического подхода применительно ко всей экономике, несмотря на незавершенность этой части его работы. В обоих случаях он предвосхитил многие решения будущей экономической теории. Кроме ряда журнальных публикаций самой известной его работой была книга «Изолированное государство с точки зрения сельского хозяйства и национальной экономики» (часть первая вышла в 1826 г., часть вторая — в 1850 г.), причем все издание было распродано, хотя и не быстро. В 1863 г. посмертно были опубликованы дополнительные части его

теории отдельной книгой. В 1875 г. эти три издания были объединены и опубликованы как одно цельное произведение. В связи с тем что ценных идей И. Тюнена очень много, мы не будем даже перечислять их в части, относящейся к аграрной экономике, в которой он был признанным европейским корифеем.

В ОЭТ ему принадлежит много интересных идей. Он поставил и решил проблему оптимизации структуры посевов и набора возделываемых культур; применил оптимизационный подход к использованию факторов производства; создал собственную теорию предельной производительности и на ее основе теорию распределения; оригинальную формулу так называемой естественной зарплаты, в которой выявил зависимости между капиталоотда-чей, заработной платой наемных работников, ценой и количеством выращенного урожая, рентой и ставкой процента; он предвосхитил «золотое правило» накопления капитала, что было важной частью разработанной лишь столетие спустя теории роста. Весьма интересно, что процесс проникновения во многие идеи И. Тюнена продолжается до сих пор; находятся все новые подтверждения истинности его идей применительно к тем частным случаям, которые он рассматривал.

Подчеркнем следующее: поразительно, что, несмотря на европейскую известность (о чем свидетельствуют наряду с другими следующие факты: он был удостоен уже в 1830 г. степени почетного доктора Ростокского университета, избран в Германскую национальную ассамблею — первый общегерманский парламент — в 1848 г.), многочисленные публикации и личные контакты, а также на его поистине колоссальный прижизненный авторитет экономиста и аграрника, реальное влияние И. Тюнена на возникновение и становление «новой политической экономии» (раннее обозначение и название маржинализма) оказалось совершенно несоразмерным его теоретическим открытиям, которые были по-настоящему оценены лишь спустя много десятилетий после их возникновения и публикации.

Здесь же можно упомянуть мелкий, но все же показательный факт. К. Маркс, по признанию западных историков экономической мысли считающийся единственным в истории экономистом, прочитавшим практически все работы своих предшественников и современников по экономической теории, однажды ссылается на И. Тюнена в первом томе «Капитала»6, однако даже эта ссылка свидетельствует о том, что К. Маркс не увидел ничего особенного в этом сочинении, сочтя его автора за экономиста-отраслевика, с

6 См.: Маркс К. Капитал. Т. 1 // Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 635. Любопытно еще одно мелкое, но также показательное недоразумение, связанное с неточным переводом на русский язык названия работы И. Тюнена, сделанное сотрудниками ИМЛ. На с. 866 того же тома, в указателе цитируемой и упоминае-

кем, вообще-то говоря, И. Тюнена было очень трудно отождествить из-за многих оригинальных подходов.

Совсем иной была оценка К. Марксом маржиналистских сочинений после 1871 г., когда он хорошо познакомился с работами двух школ маржинализма — английской и австрийской. Точной реакции К. Маркса на эти работы мы не знаем, но косвенно об этом можно судить по обстоятельствам, при которых он в 70-х гг., будучи уже в зрелом возрасте, стал интенсивно заниматься самообразованием в области высшей математики. Скорее всего сохранив свое отношение к работам основоположников маржинализма как вульгарным и отметив массированный характер наступления «новых политэкономов», он хотел основательнее подготовиться к их критике и в новой для себя области — высшей математике.

Маунтифорт Лонгфилд (1802—1884) родился и всю свою долгую жизнь прожил в Дублине (Ирландия). Завершил он свое образование в Тринити колледже (Дублин) с отличием по курсу естественных наук, но стал преподавать право и впоследствии значительную часть своей профессиональной деятельности провел в качестве юриста. Но в его жизни был период (1832—1836), когда он стал первым профессором политэкономии в том же колледже. Именно лекции по политэкономии, читанные им в эти годы и тогда же опубликованные, впоследствии, спустя почти семь десятилетий, были признаны свидетельством того, что многие его идеи и подходы предвосхитили маржиналистскую революцию. Несмотря на то что в целом он был простым адептом и пропагандистом системы Д. Рикардо, ряд положений, высказанных им в его курсе лекций, явно выходили за эти пределы. Он вмонтировал в рикардовскую систему элементы анализа полезности, в теорию прибыли ввел элементы предельной производи-

мой литературы, название основной работы И. Тюнена переведено с двумя смысловыми неточностями. Во-первых; типично немецкое слово из тогдашней экономической лексики «КаИопаЬэееопоте» («национальная экономика»), в чем можно при желании заметить влияние немецкой исторической школы, переведено как «политическая экономия». Во-вторых, вместо «изолированное государство в связи с сельским хозяйством и национальной экономикой» переводчики написали «сельское хозяйство и политическая экономия в условиях изолированного государства». Смысл самого названия книги И. Тюнена искажается: оно подводится под некое стандартное произведение обычного вульгарного политэконома, кем И. Тюнен не был. Таким переводом оправдывается не вполне понятное отношение К. Маркса к этому оригинальному произведению и его автору, ведь здесь ссылка на плохое знание родного К. Марксу языка неуместна. Ясно, что объясняется это не отсутствием квалифицированных переводчиков в таком научном учреждении, каким был ИМЛ, а подгонкой под марксову оценку и принятое тогда официальное видение многих вопросов теории и истории экономической науки. Правда, некоторым оправданием для такого перевода служит тот факт, что в английских изданиях этой книги И. Тюнена в названии его работы «национальное хозяйство», или «национальная экономика», также переводится как «политэкономия».

тельности капитала, а в теорию заработной платы — предельной производительности труда (рабочей силы). Существенно отличалось от рикардовского подхода и его видение «естественной цены труда». Наконец, он высказал ряд оригинальных идей в других разделах политической экономии.

Уильям Форстер Ллойд (1794—1852) изучал математику и классические языки, получил степень магистра в 1818 г. и был посвящен в сан в 1822 г. Затем он преподавал математику и греческий. В историю экономической мысли он вошел публикацией своих лекций по политэкономии, прочитанных им в качестве профессора политэкономии Оксфордского университета в 1832— 1837 гг. Из всех прочитанных им лекций в те годы было опубликовано лишь 12, остальные тогда же не публиковались и считаются утерянными. Только по этим лекциям можно утверждать, что У. Ллойд был весьма прогрессивным человеком своего времени. Кроме того, он, возможно, одним из первых внятно сформулировал основы теории предельной полезности. У. Ллойд остается загадочной личностью, поскольку по неясным причинам впоследствии не только не пропагандировал свои взгляды, но и покинул Оксфорд и вообще старался оставаться незамеченным.

Антуан Огюстен Курно (1801—1877) был профессиональным ученым, закончившим знаменитую Суперьер эколь нормаль в 1823 г. Получил докторскую степень по механике и астрономии в 1829 г. Кроме успешной сугубо научной деятельности он вел и большую административную работу, будучи ректором ряда вузов Франции. Его интерес к экономике и философии можно условно считать непрофессиональным лишь в том смысле, что он не преподавал регулярно эти предметы. Но его продолжительные занятия экономической теорией и философией и написанные им работы по этим предметам вполне профессиональны, поскольку выражали обычный для всякого широко образованного ученого интерес, компетенцию, а также его владение математическим инструментарием. В 1938 г. вышла в свет его ставшая впоследствии знаменитой работа «Исследование математических принципов теории богатства». Этот труд можно смело считать одним из первых фундаментальных вкладов в математическое направление в экономической теории. Перечислять новаторские положения этой книги здесь просто нет смысла — их очень много. Но книга не получила вообще никакого отклика в экономической литературе, она не была и распродана. Спустя четверть века — в 1863 г. — А. Курно издает новый вариант той же работы под названием «Принципы теории богатства», существенно изменив ее по форме, убрав математические выкладки и обоснования и обогатив методологически, как бы приспособив по форме к привыч-

ным его современникам-экономистам канонам теоретического труда по политэкономии. Но и эта книга не привлекла внимания его современников. Даже изданные уже после начала маржина-листской революции, в 70-е гг. — последние годы его жизни — три книги, одна из которых (1877) была прямо посвящена обзору экономических теорий, остались незамеченными. Сам А. Курно с горечью и спасительной для себя иронией отмечал, что лишь последующие поколения оценят его вклад в экономическую науку. А. Курно не только был одним из основателей математического направления в экономической науке, но и сформулировал несколько фундаментальных идей маржиналистскои теории. По масштабу драмы, пережитой этим ученым, в истории экономической науки трудно поставить еще кого-то рядом с ним.

Жювеналъ Дюпюи (1804—1866) талантливый инженер, получивший признание за заслуги в инженерном деле Франции. Будучи одним из выдающихся специалистов своего времени, он дослужился до должности генерал-инспектора Корпуса гражданских инженеров страны. Его инженерные решения связывались им с анализом экономических условий реализации тех или иных строительных проектов, что привело его к формулировке основ теории предельной полезности, которые он изложил в ряде публикаций в 40—50-е гг. XIX столетия в специализированных инженерно-строительных журналах. По мере своего карьерного роста, переходя от анализа конкретных проектов к проектам регионального уровня, а затем и странового, он взялся за анализ рыночных условий максимизации полезности инженерных решений в условиях разных рынков (как мы бы сейчас сказали — анализ отраслевых рынков), влияния государства на рынок и его регулирующих возможностей и пределов. Не будучи знакомым с работами А. Курно и с ним лично, Ж. Дюпюи в ряде положений самостоятельно пришел к ряду таких же идей, решая проблему максимизации прибыли монополистом. Он исследовал огромное число реальных ценовых систем и рынков. Ж. Дюпюи не претендовал на выход за пределы собственной профессии и не ставил перед собой задачи формирования своей собственной экономической теории. Возможно, поэтому его работы не привлекли до поры до времени внимания экономистов-теоретиков, хотя были широко известны в кругах инженеров-строителей.

Герман Генрих Госсен (1810—1858) не имел экономического образования, не знал высшей математики, не вращался в академических и вузовских кругах, не преподавал политэкономию, т.е. был настоящим одержимым любителем-экономистом. Тем не менее он сформулировал ряд выдающихся идей в изданной им в 1854 г. книге, которая не была распродана и вообще не была

замечена его современниками, что было тяжелейшим ударом для автора, считавшего себя не без оснований Коперником в ОЭТ. Это была попытка, пусть и неудавшаяся, сформулировать совершенно новые подходы и принципы построения экономической теории — классический пример «свежего взгляда», наивности новичка, не посвященного в тайны новой для него профессии. Следует упомянуть, в частности, так называемые законы Г. Госсена и основы теории экономического равновесия. Впоследствии эти идеи были заново и автономно от Г. Госсена открыты основателями маржинализма.

Ричард Дженнингс (1814—1891) не может быть отнесен к предшественникам маржинализма в буквальном смысле слова. Однако, будучи представителем в основном классического направления, он выдвинул ряд идей в своих основных работах 1855 и 1856 гг., которые заметно выходят за пределы классики. Ряд его идей развивают положения утилитаризма, некоторые другие вызваны его попыткой связать изучение психологии и физиологии человека с политической экономией. Одним из препятствующих факторов распространения этих идей была их недостаточная системность, незавершенность, а также манера преподнесения, изложения, избыточно многословная и занудная, как отмечают историки экономической мысли.

Антуан Огюст Вальрас (1801—1866) не был профессиональным экономистом, не знал высшей математики, он был настоящим любителем-экономистом. Возможно, его имя и экономические идеи вообще остались бы неизвестными историкам экономической мысли, если бы не деятельность его знаменитого сына Мари Эспри Леона Вальраса, который сам отмечал роль отца в формировании своих экономических воззрений. Прямой вклад А.О. Вальраса в экономическую мысль невелик. Но здесь он заслуживает быть упомянутым именно потому, что его собственные соображения и теоретические попытки, каково бы ни было их место и значение для будущей экономической теории, оказались воспринятыми его сыном, ставшим одним из основоположников неоклассики7. Среди этих идей стоит упомянуть его размышления по поводу зависимости ценности вещей от их редкости, определения предпринимателя как покупателя факторов производства и продавца готовых товаров, идея выражения ценности товаров через другие товары, активно использованная в теории общего равновесия Леоном Вальрасом. Все эти идеи не были оригинальными в полном смысле слова, но могут быть отнесены к тем

7 М. Блауг прямо отмечает, что Вальрас-сын «опирался на идеи своего отца» (Блауг М. Указ. соч. С. 280).

2 ВМУ, экономика, № 5

17

идеям, которые впоследствии активно использовались создателями маржинализма; именно поэтому они и упоминаются здесь.

Отметим еще одного экономиста, которого наши историки экономической мысли почему-то не вспоминают. Мартин Фа-устман (1822—1876) может быть упомянут здесь в связи с тем, что, будучи немецким профессиональным лесоводом, он в 1849— 1865 гг. разработал свой оригинальный подход к оценке влияния ставки процента на инвестиции в лесоразведение и лесоразработки и максимизацию прибыли в этой сфере бизнеса, доведя свое исследование до ряда моделей и четких формул. При этом он опирался не на классические экономические подходы, а на свое совершенно оригинальное видение этих проблем, которое впоследствии, через много десятилетий, было квалифицировано как маржиналистское. Самым любопытным, возможно, является факт, что только спустя целых сто (!) лет, несмотря на ряд достижений маржинализма в течение этого периода, представители неоклассики обнаружили, что решение проблемы М. Фаустманом в этой небольшой отраслевой теории было более верным, чем решения некоторых великих маржиналистов, полученные ими значительно позже М. Фаустмана. Другим интересным фактом является то, что работы М. Фаустмана были известны таким видным немецким экономистам, как А. Вагнер и В. Рошер, которые формально одобрили полученные результаты М. Фаустмана, не заметив в его конкретных, частных, казавшихся сугубо отраслевыми экономических разработках более общего содержания, выходящего за пределы и исторической школы, и социально-правовой школы, и классической политэкономии.

Наконец, добавим к этим экономистам У. Джевонса (1835— 1882), опубликовавшего свой фактически манифест новой политэкономии в 1862 г., который постигла та же участь, что и работы остальных предшественников маржинализма, — непонимание и забвение до некоторых пор.

Итак, в этой десятке непосредственных предшественников маржинализма мы видим представителей четырех стран Европы: трех немцев, трех французов, трех англичан и одного ирландца. Из десяти человек шесть владели высшей математикой в разных объемах, четверо не использовали этот аппарат скорее всего просто потому, что не были с ним знакомы в достаточной степени. Пятеро работали вне вузовской системы, лишь трое преподавали политэкономию. Экономистами-«конкретниками» из этой десятки можно считать только троих, а остальные занимались общетеоретическими проблемами. Идеи этих предшественников разрабатывались в течение полувека до 1871 г.

Если перебрать и сопоставить идеи этих непосредственных предшественников в их связи с тогдашней реальной экономикой и политической экономией, то можно прийти к следующим выводам.

1. Несмотря на всю пестроту личностей и идей перечисленных предшественников маржинализма, их имена вошли в историю ОЭТ благодаря следующему простому обстоятельству: ряд их идей впоследствии был признан истинным отражением экономической реальности, точно таким же, по этому критерию, каким был признан основной вклад маржиналистов в ОЭТ впоследствии, после маржиналистской революции.

2. Это было фонтанирование идей, в основном несистемное (за исключением попыток Г. Госсена, О. Курно и И. Тюнена). Лишь впоследствии, когда здание маржинализма было построено в целом, стало ясным место каждой идеи непосредственных предшественников в теоретической системе маржинализма. К тому же в этом наборе выдвинутых идей далеко не всегда методологические подходы и принципы отделялись от сугубо теоретических. Все это также показывает, что в самой тогдашней экономической реальности и науке уже существовали некие предпосылки, позволявшие выдвинуть и многократно воспроизвести разрозненные идеи разными мыслителями.

3. Идеологические мотивы разработки идей, которые впоследствии были квалифицированы как маржиналистские, во всех рассмотренных случаях эксплицитно отсутствовали, хотя, как мы хорошо знаем, любая обществоведческая и тем самым и экономическая теория не могут не нести на себе идеологическую нагрузку. Все перечисленные люди не были ни революционерами-радикалами, ни реакционерами, они были скорее прогрессистами-реформаторами. Некоторые из них вообще были вне этих проблем и занимались, как они сами думали, сугубо научными делами. Их идеи были выдвинуты в большинстве случаев и не вследствие неких онтологических факторов, потребностей сугубо хозяйственных нужд тогдашней экономики ряда европейских стран. Большинство этих идей возникло просто потому, что экономическая мысль, как всегда и как всякая свободная мысль вообще, возникает из неукротимого стремления отдельных индивидов (не только профессиональных ученых-экономистов) к проникновению в непознанное, из взаимодействия и соединения элементов нескольких наук, разных познавательных возможностей индивидов, из-за обычной неравномерности расширения сферы познанного в разных направлениях в процессе развития всех наук. Наука полна примерами подобного рода. Возможно, наиболее впечатляющим является случай с Леонардо да Винчи, опередившим на века

многие научные и инженерные решения, чьи прорывы в будущее никак невозможно связать с некими инженерными и хозяйственными потребностями тогдашнего времени. Эта эвристичность и спонтанность некоторых прорывов или возникновения новых идей в научной сфере далеко не всегда обусловлена непосредственными потребностями хозяйственного развития. Впрочем, это заключение не противоречит и тому, что многие из этих идей были порождены, вызваны именно хозяйственными потребностями, как это мы наблюдаем в трех перечисленных случаях с Тюне-ном, Дюпюи и Фаустманом.

4. Некоторые идеи некоторых экономистов из рассматриваемых прямых предшественников маржинализма, которые самостоятельно и независимо друг от друга пришли к маржиналистским заключениям, опирались на научные обобщения результатов сугубо практической хозяйственной деятельности в конкретных отраслях экономики — сельском хозяйстве, строительстве и инженерном деле, лесоводстве. Истинность их заключений в пределах того, что потом было названо теорией капиталистической фирмы, получила впоследствии многочисленные подтверждения, причем не только теоретические, но и практические.

5. Многие непосредственные предшественники маржинализма не были профессиональными экономистами, они плохо знали тогдашнюю политическую экономию и мало ею интересовались. Уже благодаря только этому обстоятельству их маржиналистские идеи невозможно рассматривать как результат осознанного выбора из нескольких альтернатив (например, трудовой теории стоимости и теории полезности), как сознательный отказ от ряда фундаментальных теоретических и методологических положений классической политической экономии в частности, и прежде всего как отказ от положений трудовой теории стоимости или какой-то методологии, известной и использовавшейся тогда в процессе создания и развития системы категорий политэкономии. Это позволяет заключить, что, по крайней мере, свободный полет мысли таких профессиональных и непрофессиональных экономистов, независимо друг от друга пришедших к схожим заключениям, совсем не случаен. Если при этом учесть факт существования группы фактических творцов маржинализма в Австрии, Англии и Франции (часть которых переехала в Швейцарию), то число столь многочисленных совпадений в этом отношении выражает некую неизбежность, некую существенную необходимость, т.е. некую закономерность развития и экономической практики, и экономического знания. Попросту говоря, маржи-нализм появился не благодаря каким-то относительно преходящим, случайным стечениям обстоятельств, а явился закономер-

ным результатом действия многочисленных факторов, имевших место на протяжении длительного времени во многих странах Европы. А вот конкретно-исторические условия, обстоятельства, в которых сформировался маржинализм и остальные ТЭС, можно считать, явились одним из факторов того, что маржинализм принял определенные формы и впоследствии идеологическую направленность.

6. Значительная часть идей, сравнительно несистемно (с точки зрения будущего маржинализма как относительно цельного учения) выдвинутых рассматриваемыми предшественниками, ими же в большинстве случаев вмонтировались в существовавшую в их времена классику, т.е. рассматривались как дополнение, а не как антипод классической политэкономии. Это не относится лишь к Госсену, частично относится к Тюнену, Курно, Фауст-ману, целиком — к Лонгфилду, Ллойду и Дженнингсу.

Но загадка, повторим, в том, что до сих пор мы не в состоянии убедительно, точно, ясно, четко назвать конкретные общественные, экономические потребности, которые породили как спорадические и автономные вспышки идей предшественников в разных странах Европы, так и начало системного, независимого друг от друга, автономного и синхронного ответа на них именно в 60-е гг. XIX в., что материализовалось в самом начале 70-х гг. Как всегда бывает в таких случаях, т.е. когда факт известен, дан жизнью, теория, пытаясь найти ему объяснение, фактически подгоняет ответ под известный результат, историческое явление.

3. О причинах синхронности системы построений маржинализма в начале 70-х гг. XIX в.

Несколько слов следует сказать по поводу синхронности и независимости друг от друга одних и тех же научных открытий. История науки (прежде всего фундаментальной или чистой) знает много примеров синхронного и автономного открытия одного и того же разными учеными разных стран. Самыми известными случаями такого рода в самой «чистой» науке — математике, например, являются создание дифференциального исчисления и открытие неэвклидовой геометрии. Поэтому сам по себе факт одновременного (в нашем случае синхронного) формулирования основ маржинализма в Англии и Австрии не выходит за рамки достаточно известного, хотя и не массового, не обыденного для фундаментальной науки явления.

Если же выйти за пределы науки, то в истории человечества есть совершенно потрясающие примеры автономности и синхронности возникновения социальных феноменов, например моногамной семьи, частной собственности, государства. Весьма инте-

ресным в этом ряду является появление и развитие языков, а впоследствии и письменных языков (письменностей). Эти примеры показывают, как одна и та же социальная потребность (в последнем случае — потребность в коммуникативных средствах) одинаково эффективно может удовлетворяться самыми разными средствами, способами, совершенно разными по своей структуре, формам и другим параметрам. Возвращаясь к возникновению маржинализма, можно отметить другой аспект конкуренции и антагонизма двух рассматриваемых ТЭС — эффективное решение одной и той же социальной познавательной потребности с помощью кажущихся принципиально разными методологических и теоретических средств.

Сложнее с загадкой относительно времени возникновения маржинализма как системы. Остается до конца не ясным, какие конкретные изменения в реальной экономике и общественной жизни детерминировали это явление — рождение трех школ мар-жинализма именно в конце 60-х — начале 70-х гг. XIX в. Возможно, ответ на этот вопрос вообще искать бессмысленно, поскольку, как уже хорошо известно, не всякий полет научной мысли непосредственно детерминирован «земными» факторами, хотя некоторые соображения на этот счет существуют.

Обобщая и резюмируя наши соображения по поводу возможного объяснения этой загадки маржинализма, попробуем обосновать следующий, здесь центральный, тезис. Рассматриваемые загадки раннего маржинализма (непонимание, невосприятие экономистами разных школ и направлений в течение полувека идей предшественников маржинализма, размытость, неопределенность, неполная ясность конкретных онтологических факторов возникновения маржинализма, что выражается в нашей неспособности до сих пор внятно, конкретно их определить, сформулировать, перечислить) показывают косвенно, что четкая временная грань его появления — 1871 г. — есть лишь воспринимаемая видимость, а не полное, комплексное отражение скрытых существенных процессов развития как реальной экономики, так и ОЭТ в большей части XIX в. То есть мы не можем рассматривать исторический момент возникновения какой-либо ТЭС как одномоментный, датированный с точностью до одного-двух лет акт; это действительно процесс, который лишь в историческом плане квалифицируется как момент. Завораживающая дата — 1871 г. — случайность, так как У. Джевонс, опубликовавший за девять лет до этого свои тезисы, мог издать свою книгу не в 1871 г., а годом-двумя раньше или позже, точно так же, как и К. Менгер, и Л. Вальрас могли это сделать со своими работами. Важно то, что маржиналистская революция произошла в конце 60-х — начале

70-х гг. XIX в. А до этого в течение полувека ее многочисленные ростки не замечались, как говорится, «в упор».

Реальные социально-экономические процессы (как онтологические предпосылки возникновения тех или иных теоретических концепций) в этот период породили одновременно (если под одновременностью иметь в виду несколько десятилетий середины этого века — 30—60-е гг.) потребность в двух взаимно обусловленных и вместе с тем противоположных теоретических ответах, двух концепциях — в марксовой политэкономии капитализма (политэкономии труда или пролетарской политэкономии как завершении и вершине классики) и в маржинализме, что привело соответственно к двум революциям в политэкономии середины XIX столетия. Иными словами, сама внутренняя социально-экономическая противоречивость сложившегося, ставшего тогда относительно зрелым капитализма в течение нескольких десятилетий в середине XIX в. породила и два противоположных, но объективно дополняющих друг друга теоретических ответа на природу этого капитализма и соответствующих двух оценок его перспектив.

Первый, хорошо известный и разработанный в истории экономической и социальной мысли процесс изменений в тогдашнем реальном буржуазном обществе и экономике (и его отражение в одной ТЭС — марксовой политэкономии капитализма, явившейся продолжением и вершиной классической политэкономии) таков. Окончательная политическая победа буржуазии в передовых странах Европы в середине XIX в. как проявление окончательной экономической победы буржуазии и капиталистического способа производства выдвинула на социальную авансцену и обострила социально-классовые противоречия этого общества, выявившиеся отчетливо уже в первой половине XIX в. Социальные последствия промышленного переворота ярче и раньше всех обнаружились в Великобритании — тогдашнем промышленном лидере мира. Среди этих последствий удлинение рабочего дня до невиданных пределов, массовое использование детского и женского труда при ужасающих условиях производства в промышленности, начавшиеся периодические кризисы перепроизводства капитала, появление массовой безработицы в городах, подавление политических свобод и массовые репрессии против трудящихся. И все это происходило на фоне колоссальных успехов промышленности, ускорения темпов роста богатства нации и особенно ее правящего класса, укрепления экономической и морской мощи страны. Долгое время были непонятны даже причины и социально-экономические механизмы, приведшие к этим феноменам. В общественной мысли эти процессы привели к формированию классичес-

кой политэкономии с ее критическим отношением к буржуазному экономическому строю и к ряду левых, в том числе социалистических, концепций.

Именно эти реальные противоречия тогдашнего еще раннего промышленного капитализма породили потребность в системном объяснении этого феномена. Начало ему положила английская, прежде всего классическая, буржуазная политэкономия, одной из отличительных черт которой было смелое критическое отношение к изучаемому ею экономическому строю. На этой базе и частично в ее рамках позже — уже во второй половине XIX в. — возникла такая ее ветвь, как марксова политэкономия капитализма, появление которой в истории экономической теории называют революцией в политэкономии. Эта марксова политэкономия оказалась высшей и законченной формой классики, но одновременно заложила основы выхода за ее пределы в виде марксовой политэкономии в широком смысле слова. Марксово исследование экономического строя капитализма объяснило его природу, вызывавшую и имманентно воспроизводящую его классовые антагонизмы. Истинность такого варианта объяснения природы капитализма доказывается тем простым фактом, что вскрытые К. Марксом противоречия этого строя продолжали воспроизводиться и в XIX и в XX столетиях. Сам К. Маркс и многие его последователи увидели в этом исследовании природы капиталистического способа производства убедительные, как им и многим другим казалось, доказательства неизбежности скорой исторической смерти этого способа производства под бременем собственных внутренних противоречий. Если выражаться простым языком, марксово отражение капитализма, будучи истинным и самым глубоким научным объяснением природы этого строя, стало основой «негативно-пессимистической» (назовем ее так) оценки его перспектив8. Вопрос о глубоких методологических и

8 Вся классическая политэкономия была критически настроенной относительно тогдашнего буржуазного строя. Частично этим объясняется ее бесстрашие в анализе природы этого строя, а не копание во внешних проявлениях сущностей. Особенно ярко это проявилось в политэкономии Д. Рикардо и у его левых последователей — социалистов-рикардианцев. Но в марксовой политэкономии капитализма этот критицизм стал качественно иным: это была очень солидная теоретическая попытка доказать неизбежность краха этого строя под бременем внутренне присущих, имманентных ему противоречий. Причем К. Маркс не ограничился только этим, он пытался показать скорую в исторических масштабах гибель этого строя, он указал и на исторического субъекта, которому предстоит ускорить эту кончину капитализма, — на организованный пролетариат передовых буржуазных стран мира, он обосновал и общие исторические формы, в которых должно произойти это крушение, — пролетарская революция в группе передовых буржуазных стран Европы.

теоретических корнях и последствиях такого (заметим, тогдашнего) видения будущего капитализма сам по себе очень интересен и важен, но здесь нет места для его обсуждения.

По мере усложнения самой капиталистической экономики, проявлявшейся в усложнении ее производственной базы, структуры предприятий (фирм), «уплотнения» конкуренции, проблема эффективного управления фирмой становилась все актуальнее. Отсюда быстро возраставший интерес к выявлению условий оптимизации использования ресурсов, максимизации прибыли, к исследованию условий конкуренции. Поэтому привлечение математического аппарата к исследованию этих вопросов было неизбежным, так как высшая математика в этом отношении, во-первых, опережала экономическую теорию, а во-вторых, опиралась на обобщения заведомо более широкого круга практических «отраслевых» решений, а не только общеэкономических. Неизбежным было и становление микроэкономики, прежде всего теории фирмы и поведения потребителей, среди которых поведение фирмы как потребителя выдвигалось на первый план. Гносеологически исследовать поведение потребителя как индивида (или домохозяйства) легче, чем потребителя-фирмы. На самом деле в поведении и индивида и фирмы есть много общего, что чуть позже стало ясным. Но это общее сначала представлялось как особенное в поведении индивида, отсюда названия «субъективная школа» и субъективная полезность.

Классическая политэкономия в середине XIX в. уже дала ответы на общие вопросы о природе капиталистического рыночного хозяйства, об источниках богатства и основных факторах и формах его распределения. Для нее внутрифирменное хозяйствование было далеко не главным вопросом, поскольку эта проблема казалась вторичной по отношению к общим и общехозяйственным (макроэкономическим) проблемам. Обратим внимание на одно обстоятельство: эта проблема казалась вторичной именно для политэкономии (как тогдашней конкретной исторической формы ОЭТ), но она была всегда, и тогда тоже, в центре внимания таких конкретных и прикладных экономических наук, как финансы, бухгалтерский учет, управление. То есть это поле не было вообще пустым ни в XVIII, ни в XIX столетии. Зато общими народно-хозяйственными (макроэкономическими) проблемами занималась прежде всего и более всего, а скорее, только политэкономия, потому что теория финансов государства, например, никогда не покрывала всей проблематики национального хозяйствования, что и делало эту науку особенной, отраслевой, более прикладной в отличие от политэкономии. К тому же синкретизм экономической науки, низкая степень специализации некоторых

конкретных экономических наук до XIX в. еще были характерной чертой тогдашней экономической науки.

Тем самым развитие капиталистического способа производства в середине XIX в. объективно содержало в себе внутренний потенциал дальнейшего развития этого строя, несмотря на имманентно присущие ему противоречия, и в частности классовые антагонизмы. Эта сторона природы капитализма, как и соответствующая оценка и капитализма, и его исторических перспектив, могут быть названы «позитивно-оптимистическими»9.

Принципиальная возможность и сама истинность такой оценки и природы капитализма, и его перспектив доказываются очень просто и убедительно — самим фактом успешного функционирования и живучести этой системы и в XIX и в XX столетии, несмотря на глубочайшие потрясения экономики и общества. И в самом признании этого факта нет апологетики этого строя.

Таким образом, объективные процессы в тогдашней буржуазной экономике и обществе порождали одновременно, с одной стороны, возможность его скорой (в историческом масштабе) гибели под бременем внутренних противоречий, а с другой — возможности его дальнейшего функционирования и развития. Кстати, именно наличие объективных внутренних сторон и противоречий на каждом этапе развития любого общества образует материально-экономическую основу всегдашнего существования альтернативных возможностей, потенциальную вариантность исторического и социально-экономического развития общества. Вот эта вторая сторона тогдашнего развития капитализма и получила объективно свое теоретическое отражение в маржинализме.

Подчеркнем следующее важное положение. На наш взгляд, по-прежнему сохраняются реальные основания для утверждения об объективном наличии и в современном капиталистическом строе все тех же двух противоречивых сторон, несмотря на кажущуюся архаичность такого утверждения, особенно для тех, кто видит в мире только три десятка развитых стран современного мира, в которых проживает «золотой миллиард».

Тот факт, что в 20—60-х гг. XIX столетия было несколько незамеченных, непонятых или плохо понятых попыток создать новую экономическую теорию, опиравшуюся подсознательно на

9 Здесь важно отметить между прочим, «в скобках», что марксово исследование капитализма очень хорошо отображало и эти внутренние возможности, потенции буржуазного экономического строя наряду с «пессимистической» стороной и оценкой, потому что блестящий анализ механизма функционирования капиталистического производства показан К. Марксом как постоянно воспроизводящийся процесс, экономические внутренние пределы которого тогда еще не были видны.

представления о возможности и неизбежности дальнейшего развития буржуазного строя, отражает неразвитость последнего и соответствующую неразвитость потенциала «отрицательного», гибельного для этого строя варианта назревания внутренних противоречий. Отсюда отсутствие со стороны тогдашних теоретиков массовой социальной (следовательно, и познавательной) потребности в таком новом видении капиталистической экономики — в «новой политической экономии» (как сначала называли маржина-лизм). А раз не было потребности, эти даже многочисленные попытки непосредственных предшественников маржинализма их современниками не фиксировались и не воспринимались.

Эта тогдашняя относительная неразвитость буржуазного строя и соответствующая неразвитость его внутренних экономических и социальных противоречий политически проявилась в том, что эпоха пролетарских антибуржуазных революций как выражение определенной зрелости противоречий этого строя начинается только с Парижской коммуны — с 1871 г., что, между прочим, дает нам еще одно временное совпадение двух событий — начала маржиналистской революции и первой пролетарской революции. А до этого выступления трудящихся объективно были боями не только с буржуазией, прежде всего за улучшение условий продажи и использования рабочей силы и распространение на трудящихся норм все того же буржуазного права, вроде избирательного права, но и боями с остатками феодализма, угнетавшими наемный труд не менее, чем буржуазия10.

А тот факт, что в начале 70-х гг. XIX в. попытки создания маржиналистской теории оказались и устойчивыми, и многочисленными, и успешными, демонстрирует те же качественные изменения, качественный скачок в зрелости капитализма, необходимость более конкретного исследования условий успешного функционирования буржуазного хозяйства в целом и его первичных хозяйственных единиц — фирм, а также необходимость тео-

10 Следует напомнить некоторые факты, отражавшие социальную борьбу в процессе перехода к классическому капитализму в тогдашней передовой буржуазной стране, какой была Великобритания на протяжении XVIII—XIX столетий. Первые тред-юнионы, появившиеся еще в первой половине XVIII в., были сразу загнаны правящим режимом в подполье. Во второй половине XVIII в. — начале XIX в. движение луддитов стало специфической формой борьбы наемных рабочих хотя бы за сохранение свих экономических позиций. В 90-е гг. XVIII в. под влиянием Великой французской буржуазной революции развернулось массовое демократическое движение в форме организации «корреспондентских обществ», число членов которых достигло 80 тыс. человек. В ответ на это в 1794 г. правительство приостановило действие «Хабеас корпус акт», арестовало десятки членов «корреспондентских обществ», несколько членов обществ было повешено. Парламент принял ряд законов, приравнивавших почти всякую оппозиционную дея-

ретического обоснования реальной возможности положительного для капитала исхода борьбы двух тенденций и сторон в природе этого строя.

тельность к преступлению. Правительство крайне жестоко подавило два восстания в английском флоте, вспыхнувших в 1797 и 1798 гг., так же как и восстание в Ирландии в 1798 г. В 1799 г. правительство провело через парламент новый закон, запрещавший объединения рабочих. Однако это не смогло предотвратить массовое рабочее движение, и в 1824 г. этот закон был отменен. После победы Великобритании в войнах с Наполеоном началась новая волна демократического движения в стране, в котором приняли участие большие массы промышленных рабочих. Лозунгами этого движения были реформа парламента, введение всеобщего избирательного права, действенное законодательство за ограничение рабочего дня. Правительство ответило кровавой бойней при разгоне 80-тысячного митинга на Питерсфилде в Манчестере 16 августа 1819 г., получившего по аналогии с битвой при Ватерлоо название «Питерлоо». Британский парламент на своей чрезвычайной сессии принял «шесть актов для затыкания рта». Многие радикальные лидеры демократического движения были преданы суду. Но демократическое движение не заглохло.

Возникли первые крупные тред-юнионы в масштабах всей страны: Великий национальный союз прядильщиков (1829 г.) и Национальная ассоциация защиты труда (1830 г.).

Британской парламент за первую треть XIX в. пять раз принимал законы о регулировании рабочей недели. Но все они не выполнялись и были фактически популистскими. Только в 1833 г. был принят первый, по-настоящему выполнявшийся закон, потому что был предусмотрен механизм его реализации. С этого закона началась эпоха государственного регулирования трудовой сферы, постепенно улучшившая условия труда наемных рабочих.

30-е гг. XIX в. оказались для английской промышленной буржуазии десятилетием окончательной победы над земельной аристократией. В этой борьбе наемный труд оказал буржуазии неоценимую помощь, хотя рабочие боролись за свои права. Лишь постепенно приходило осознание своих собственных классовых интересов. Первым собственно пролетарским движением стал чартизм. Именно чартисты создали впервые в истории в 1840 г. массовую пролетарскую партию — Национальную чартистскую ассоциацию, которая в качестве средства давления на правительство стало использовать метод массовых политических кампаний. Благодаря усилиям чартистов были приняты весьма прогрессивные демократические законы в сфере регулирования условий и продолжительности труда, фабричного законодательства вообще и распространения демократических прав на все слои населения Великобритании. В 1851 г. впервые чартистский кантон принял социалистическую программу.

Если очень коротко, то до 1848 г. демократическое движение опиралось объективно на достижения классической буржуазной политэкономии, прежде всего на трактовки рикардовской политэкономии, теоретически показавшей, что прибыль капиталистов есть неоплаченная часть труда наемных работников. К. Маркс в своей экономической теории сделал другой вывод: в этой системе капиталист вполне правомерно, в соответствии с законами этого капиталистического товарного производства, является собственником той части новой стоимости, созданной наемным рабочим, которая образует материальную основу прибыли. Этот строй, по его мнению, должен рухнуть не потому, что наемный труд вернет себе, отнимет у капиталистов неоплаченную часть их труда, а под бременем внутренних социально-экономических противоречий, которые пронизывают всю эту систему. Но, напомним еще раз, вся эта теоретическая концепция К. Маркса во всей своей полноте стала достоянием общественности значительно позже — лишь в 1867—1894 гг.

Это и привело ОЭТ, существовавшую тогда в формах классической и «вульгарной» политических экономий, к двум революциям в этой науке — появлению политэкономии труда и маржи-нализму. Эти революции завершились к концу XIX в.

Но, возникнув как закономерное, сугубо внутреннее продолжение, развитие логики научного отражения буржуазной экономики, марксова политэкономия капитализма и маржинализм (как всякие обществоведческие теории) вместе с тем объективно были идеологическими ответами на «негативно-пессимистическую» оценку перспектив капитализма, чем была марксова политэкономия капитализма (но еще больше марксизм в целом), и «позитивно-оптимистическую», чем стал постепенно маржинализм11. Марксизм возник раньше, он возник как цельная и беспрецедентная по своему величию система (философская, социологическая, экономическая, идеологическая). Маржинализм не стал такой цельной системой сразу. Этот процесс превращения мар-жинализма в идеологически приемлемый для капитала инструмент борьбы с марксовой политэкономией окончательно завершился только к концу XIX в.

Еще было нужно для этого, чтобы ранний системный маржи-нализм как раздробленное теоретическое направление, во-первых, получил форму относительно единой научной системы и распространился в буржуазном мире (эту задачу сознательно поставил и решил, пусть и не в совершенной и законченной форме, А. Маршалл), во-вторых, попытался стать универсальной ТЭС, т.е. имел хотя бы формальную возможность претендовать на свое собственное объяснение всего спектра экономических явлений, а не только на субъективные оценки потребителей, к примеру. Важным шагом в этом направлении было распространение Дж.Б. Кларком маржиналистских подходов к производству и его синтез теории предельной полезности с теорией предельной производительности. Кроме того, нужно было попробовать доказать наличие прочного методологического и теоретического основания через обоснование, пусть тоже формальное, преемственности с классикой, попытку чего предпринял также А. Маршалл.

С другой стороны, нужно было, чтобы не марксизм вообще как революционная идеология, а собственно его политэкономия

11 Напомним еще раз, что марксово исследование капиталистической экономики как цельное произведение было полностью обнародовано (не считая четвертого тома «Капитала», опубликованного лишь к 1910 г.) лишь в 1894 г. К этому времени не только произошла маржиналистская революция, но уже была создана системная версия раннего маржинализма — работа А. Маршалла, опубликованная в 1890 г. А вот коммунистические идеи К. Маркса были уже широко известны еще до публикации даже первого тома «Капитала».

капитализма получила определенное распространение в теоретических кругах; ведь марксисты не имели ни кафедр, ни возможностей систематической пропаганды этого учения в университетах; его распространение в среде ученых шло только благодаря его «обаянию» и теоретическому величию.

Только тогда-то «в маржинально-неоклассической теории предельной полезности [капитал]... нашел то, что ему нужно. Всеми своими средствами — политическими, идеологическими, правовыми и, конечно, финансовыми — капитализм поддержал этот вариант экономической теории и обеспечил ему статус "мейн-стрима" уже в тогдашней и в современной экономической науке»12. Оформление маржинализма как идеологического ответа классической «негативно-критической» линии, направления развития ОЭТ завершилось в самом конце XIX — начале XX в. опять-таки сознательными усилиями более всего А. Маршалла, когда по его предложению даже название этой «новой политической экономии» было заменено другим словом — «экономикс». Вот благодаря какой сумме усилий, предпринимаемых А. Маршаллом (который был, конечно, не одиночкой, но который оказался лидером этого процесса) в течение двух-трех десятилетий после начала маржиналистской революции, сформировалось новое альтернативное классике направление ОЭТ. Другим известным экономистом, приложившим много сознательных усилий для превращения маржинализма в антипод марксистской экономической теории, являлся Е. Бем-Баверк. Эти видные представители маржинализма не были его создателями, основоположниками, они-то и находились во втором ряду творцов этого течения экономической мысли. Будучи буржуазными реформаторами, они активно противодействовали неприемлемому для них революционному видению мира. Они-то поставили перед собой вполне осознанно задачу использования маржиналистских принципов для построения теории, противоположной поздней классике — марк-совой политэкономии капитализма.

Но окончательно эти два течения экономической мысли не просто разошлись, но и стали антагонистами только после 1917 г., когда марксистская трактовка, видение перспектив капитализма материализовались, как почти все считали, в социалистических преобразованиях в Советской России, превратившись из теории в революционную практику свержения буржуазного строя. Вот когда «чистая теория» стала непосредственной угрозой господству капитала.

12 Государственная собственность в экономике России и других стран. Вопросы истории и теории / Под ред. В.Н. Черковца. М., 2002. С. 41.

Однако как несомненно то, что всякая общественная теория объективно не может не выполнять идеологические функции, так несомненно и то, что из этого не следует вывод, что сама по себе эта идеологическая функция может определять как истинность, так и неистинность той или иной теории или ее отдельных положений. Всегда это два самостоятельных вопроса, и априорного и линейного соотношения между идеологией и истинностью той или иной теории нет. Признание того очевидного факта, что маржинализм стал энергично использоваться и до сих используется в классовых интересах буржуазии, не снимает вопроса о выяснении истинных и неистинных теоретических и методологических компонентов маржинализма.

Почему маржинализм постепенно стал фактически официальной экономической теорией в странах Запада? Да потому, что он отрицает всю теоретическую линию классической политэкономии, ведущую к обнаружению капиталистической эксплуатации: принцип примата производства, трудовую теорию стоимости, учение о двойственном характере создающего стоимость труда, теорию прибавочной стоимости. Капитал вообще не хочет ничего слышать о прибавочной стоимости, о капиталистической эксплуатации. Пусть самые продвинутые буржуа знают и понимают истинные источники своего богатства, но они не хотят, чтобы об этом говорилось. Небезосновательно рассуждая о том, что их богатство — это их личная заслуга, они считают, что вопрос об истинных источниках их богатства — это ненужное и даже социально вредное знание. Умышленно отождествляются две очень разные вещи: основание для присвоения богатства и источник этого богатства. И маржинализм (а затем и неоклассика в целом, и экономикс) обходится без этого знания. Поэтому маржинализм фактически принят на вооружение капиталом; так было в XX в., так есть сейчас, и едва ли эта роль маржинализма сможет измениться в ближайшем будущем. Однако это другая проблема.

Коротко сопоставим методологические подходы маржинализма и классики. Маржинализм исходит из следующих методологических принципов13. Набор этих принципов может быть относительно произвольным, большим или меньшим, но в нем есть призна-

13 Некоторые исследователи отождествляют сам маржинализм с совокупностью маржиналистских методологических принципов. См., например: Абрамишвили Г.Г. Маржинализм // Экономическая энциклопедия. Т. 2. Политическая экономия. М., 1975. С. 386—387. Как мы отметили в самом начале статьи, такая точка зрения имеет право на существование.

ваемое всеми ядро. 1. Экономика «начинается» не с целого, а с единичного — с фирм и индивидуальных потребителей. 2. Центральной проблемой ОЭТ является не исследование народного (национального) хозяйства, а поведение первичного субъекта хозяйствования. 3. Фирмач или индивидуальный потребитель ведут себя как оптимизирующие свое благополучие субъекты (человек экономический, обладающий всей необходимой для принятия правильного решения информацией). 4. Без измерения или выражения полезности как условия оптимизации благополучия хозяйствующего субъекта нет экономики. 5. Для выражения искомой оптимальности и ее количественно строгого определения необходимо применять соответствующий математический аппарат, опирающийся на использование предельных величин. 6. Отсюда важность и первичность функционального, а не каузального анализа (основатели австрийской школы это не признавали). 7. Господство формальной логики. 8. Национальное хозяйство и капиталистическое предпринимательство — объект исследования, являющийся вершиной любого хозяйствования, поэтому он принципиально тот же, что и вчера, и будет завтра, несмотря на все тщательно отслеживаемые конкретные изменения в этом объекте. 9. Использование высшей математики и вообще всяких достижений математики для исследования рыночной экономики. 10. Характерная для ныне используемого математического аппарата статичность исследований.

Можно привести перечень методологических особенностей маржинализма, выделенных В.С. Автономовым14. 1. Методологический индивидуализм. 2. Статический подход. 3. Равновесный подход. 4. Экономическая рациональность. 5. Предельный анализ. 6. Математизация.

Теперь бегло перечислим методологические принципы марксо-вой политэкономии капитализма. 1. Диалектико-материалисти-ческий метод. 2. Примат производства. 3. Трудовая теория стоимости. 4. Единство каузального и функционального подходов с акцентом на первый. 5. Выявление сущностей разных порядков и объяснение и обоснование форм их проявлений. 6. Социально-исторический подход ко всем экономическим явлениям. 7. Выявление противоречий как источника саморазвития объекта. 8. Поиск внутренних закономерностей развития объекта. 9. Не отрицание количественных методов, а их использование в меру возможностей. 10. Единство в выявлении двух сторон формирования цены —

14 История экономических учений. М., 2000. С. 178—179.

стоимости и полезности. 11. Выявление основного закона капитализма — производства прибавочной стоимости.

Очевидны два вывода из такого сопоставления: 1) эти подходы в целом существенно отличаются друг от друга, причем эти различия только кажутся принципиальными и несовместимыми; 2) если не абсолютизировать два сравниваемых методологических подхода, а найти каждому свое место, то они дополняют друг друга. В связи с тем что работа по поиску «своего места» каждого методологического принципа не сделана, остается пока признать абсолютную верность первого вывода. На деле мы и видим, что две рассматриваемые ТЭС, опирающиеся на столь разные методологические основы, не просто несовместимы, но и антагонистичны. Это происходит как раз потому, что каждая сторона абсолютизирует свой подход.

Подчеркнем, что обе рассматриваемые концепции, каждая из которых по-своему оценивала перспективы развития буржуазной экономики и общества, истинны в определенных пределах. Объективной основой этого тезиса является простой факт: сам объект исследования ОЭТ — капиталистическая рыночная экономика — внутренне противоречив. Такой же не может не быть и экономическая наука, отражающая этот внутренне противоречивый объект. Выразителями этих двух противоречивых, но неотъемлемых сторон капиталистической рыночной экономики и являются классика и неоклассика. Проблема в том, чтобы правильно оценить пределы истинности этих двух взаимодополняющих теорий.

Подведем некоторые итоги.

Вершина буржуазной классической политэкономии — марксо-ва политэкономия капитализма — в виде рукописи всех трех томов «Капитала» К. Маркса (и ее переработанной автором и опубликованной в 1867 г. части — первого тома), созданных К. Марксом к середине 60-х гг. XIX в. (и опубликованных в течение 1867—1894 гг.) на основе использования диалектического метода и экономической трудовой теории стоимости, объективно подготовила научный фундамент для перехода исследования капиталистической экономики на новый, более конкретный уровень.

При этом нужно признать, что сам К. Маркс оценивал содержание своего труда — свою теоретическую систему — иначе. В этом нет ничего странного или необычного: никакой исследователь не в состоянии совершенно, абсолютно истинно оценить, чем станет в будущем его научная система, никто не может и предугадать будущий ход развития и отражаемого им объекта, и будущего его собственной науки. К. Маркс считал свое исследование капитализма не основанием дальнейшего развития буржуазной экономической теории, а строгим теоретическим обоснова-

3 ВМУ, экономика, № 5

нием и доказательством скорой (в историческом плане) гибели капитализма под бременем внутренних противоречий этого строя, следовательно, и концом буржуазной экономической науки. Все в ОЭТ, что не соответствовало революционно-критическому видению капитализма, считалось К. Марксом вульгарной политэкономией.

Это видение своего творения автором, на наш взгляд, частично противоречит содержанию его труда, в котором можно выделить две проблемы, объективно поставленные, но по-разному решенные К. Марксом. Первая проблема, блестяще теоретически решенная им, что подтвердила и социальная практика после смерти самого К. Маркса: он выявил природу и механизм функционирования капиталистической экономической системы. Вторая проблема, уровень решения которой назвать научным невозможно, тем более сейчас, спустя почти сто сорок лет после выхода в свет первого тома «Капитала»: на основе решения им первой проблемы К. Маркс дал предсказание, прогноз, казавшийся ему строгим и чисто научным, заключавшимся в неизбежности исторически скорой гибели этого строя под бременем его внутренних противо-речий15. Как хорошо всем известно, этот прогноз К. Маркса не сбылся.

Однако решения этих двух проблем, как стало ясно спустя многие десятилетия, оказались и по качеству научного обоснования, и по своему содержанию разными и противоречащими друг другу. В политических, партийных, идеологических целях К. Маркс придал первому тому характер не только строгого исследования, но и памфлета, страстного протеста против буржуазного строя, против господства тогдашнего правящего класса, против его антинародной деятельности. И все услышали именно

15 Об ожидании К. Марксом скорой победы пролетарской революции свидетельствуют многочисленные документы самого К. Маркса. Об этом убедительно свидетельствует унаследованное большевиками представление о неизбежности скорой мировой пролетарской революции. Только на базе этой предпосылки В. Ленин и сформулировал свой новаторский, как очень долго казалось большевикам, тезис о возможности победоносной социалистической революции в относительно отсталой стране. Вся политика большевиков после октября 1917 г. примерно до 1923 г. опиралась на ожидание скорой мировой пролетарской революции. Когда же иллюзорность этого ожидания стала очевидной, живучесть этого видения мира сохранялась на протяжении еще нескольких десятилетий в ряде основополагающих догм советской идеологии и политики, как внутренней, так и внешней. Здесь важнейшими вехами можно считать трактовку событий в странах Восточной Европы и Азии после Второй мировой войны и наших отношений с этими странами. В этом ключе только и можно понимать тот энтузиазм, с которым были встречены в СССР обычная националистическая революция на Кубе и события в странах так называемой социалистической ориентации.

этого К. Маркса — идеолога (пролетарского, как он думал), что затмило К. Маркса — гениального экономиста. В восприятии практически всех людей и тогда и сейчас этот вывод К. Маркса перекрыл, затмил исследование природы и механизма капиталистического способа производства. Эта острая антибуржуазная направленность «Капитала» объективно выражала реальную сторону, действительную часть природы и тогдашнего, и в значительной степени нынешнего капиталистического строя. Ее мы назвали «негативно-пессимистической» оценкой перспектив капитализма. Эта оценка и позиция К. Маркса показывают и благородство личности ученого, который пожертвовал благополучием своей семьи, посвятив себя и свой творческий дар благородному делу защиты миллионов угнетенных, как он сам думал.

Вместе с тем и тогдашняя ОЭТ, и нынешняя ОЭТ не сводились и не сводятся только к такой оценке перспектив капитализма. И буржуазные экономисты (в том числе и буржуазные прогрессисты-реформаторы) занимались исследованием этого строя, исходя из «позитивно-оптимистической» оценки его перспектив, т.е. исходя из представления о «вечности» этого экономического строя (неисторизм маржинализма). Поэтому именно внутренняя логика научного исследования капитализма объективно привела к появлению маржинализма. Последний стал зарождаться задолго до появления «Капитала» К. Маркса и маржиналистской революции. Онтологическими основами и причинами этого было само развитие капитализма на протяжении целой эпохи. Однако особой, острой и видимой необходимости (ни теоретической, ни политической) в возникновении этой ТЭС до поры до времени не было. Эта сторона развития капитализма отражалась в так называемой вульгарной политэкономии. Поэтому эпизодические, автономные и многочисленные попытки создания «новой политической экономии», которые предпринимались в разных странах совершенно разными по своим профессиональным, образовательным, интеллектуальным, идеологическим возможностям людьми, не привели к возникновению маржинализма как целостной теоретической системы.

На этой онтологической основе и на этом фоне следующие обстоятельства привели к маржиналистской революции, случившейся, подчеркнем еще раз, независимо, автономно от попыток непосредственных предшественников маржинализма: во-первых, внутренняя логика развития ОЭТ, объективная необходимость расширения предмета исследования, растущая потребность хозяйственной рыночной практики, порождавшая необходимость все более конкретного анализа экономических отношений; во-

вторых, распространение знания высшей математики в среде экономистов и расширявшееся использование достижений других наук в самой ОЭТ должны были привести в какой-то момент (исторически момент является периодом) к качественному скачку в этом развитии экономической науки; в-третьих, появление и постепенное распространение марксовой политэкономии как теоретического и идеологического выражения интересов социальных сил, страдавших от господства буржуазии. Все эти обстоятельства и сошлись к концу 60-х гг. XX в., приведя к маржиналистской революции.

Таким образом, несмотря на ряд коренных противоречий в методологических и теоретических подходах, две рассматриваемые ТЭС отражают одну и ту же объективную реальность — капиталистическую экономику, но с разных сторон, по-разному и методологически и теоретически. Оглядываясь назад, сейчас, в начале XXI в., следует признать, что ни одна из них в отдельности не может претендовать на истинность своего утверждения, что противоположная ТЭС абсолютно неистинна. Хотя так могло кому-то казаться в XIX — начале XX в.

Проблемы в другом. Первая проблема — определение пределов истинности каждой из них на разных этапах исторического развития буржуазного общества, вплоть до нашего времени. Вторая проблема — выяснение того, являются ли эти две ТЭС параллельными теоретическими системами, равно истинно и автономно отражающими один и тот же объект — капиталистическую рыночную экономику, или они объективно являются взаимодополняющими ТЭС независимо от оценок этой проблемы сторонниками той и другой ТЭС. Третья проблема — на каких основах можно совместить истинные части этих ТЭС друг с другом. Четвертая проблема — как практически совместить некоторые, выдержавшие испытание временем положения этих ТЭС друг с другом в теории и в преподавании.