CC BY
199
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Три возраста Холодной войны. The Cambridge history of the Cold War. Ed. by Melwyn P. Leffler & Odd Arne Westad. Cambridge University Press: Cambridge, New York, Melbourne, Madrid, Cape Town, Singapore, Sao Paulo, Delhi, Dubai, Tokyo, 2010. Vol. I, II, III.
Холодная война завершена. Она с полным правом может быть предметом исторического анализа — даже в нарушение неписаного закона, рекомендующего честному историку держаться подальше от тем, закрытых менее чем полвека назад и пребывающих в «оперативной памяти» человечества или, по крайней мере, его репрезентативной аудитории. Основанием служит большая протяженность этого исторического феномена во времени, его территориальная и содержательная глобальность — причем в самом исконном смысле этого термина. Когда размышляешь о Холодной войне, невольно всплывает слово «всепоглощающий». Однажды герой одного из древнеирландских скел сказал королю: «ты отдал мне свое королевство не просто на день и ночь, но навсегда: ведь в мире нет ничего, кроме дня и ночи». И с середины 40-х годов XX в. до начала 90-х в мире, пожалуй, не было ничего, кроме Холодной войны. Какое бы событие в сколь угодно отдаленном краю света мы ни взялись анализировать, мы неизбежно придем к необходимости рассмотреть его в контексте противостояния мировых систем. Какая бы сфера бытия нас ни заинтересовала — от урожайности риса в Китае до зарубежных гастролей Большого театра, от чехословацкой литературы до проблем надежности реакторов атомных подлодок — мы неизбежно вторгнемся в сферу соревнования двух полюсов, к которым, так или иначе, тяготело все в мире в течение полувека. Холодная война суть наиболее универсальный фон, «задник» всемирной истории второй половины XX столетия. И она же — самый важный, в конечном итоге, двигатель почти всех исторических процессов этой бурной эпохи.
Однако гораздо интереснее другое. Два десятилетия, прошедшие после формального завершения Холодной войны, показали со всей очевидностью, что она отнюдь не закончилась. И дело, как оказалось, отнюдь не в злобных происках коммунистов и капиталистов всех мастей, не в доктрине Трумэна или мирных советских инициативах, а в банальной «борьбе за мир во всем мире». Меняются и умножаются центры противостояния, существенно скорректирована сама основа мировой экономики, мир разительно изменился, особенно за последние 40-50 лет. Однако основным содержанием истории современности продолжают оставаться интенции глобального доминирования, успешно апробированные именно на виртуальных (а порой и не только)
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2013. Том 14. Выпуск 4
319
полях сражений Холодной войны. Судя по всему, это неотъемлемый атрибут современного этапа существования той самой «Мир-системы», которая сформировалась, как полагают многие исследователи, в последние столетия.
Трёхтомная «Кембриджская история Холодной войны», насчитывающая, в общем, без малого 1800 страниц, представляет собой попытку суммирования опыта исследований почти полувекового противостояния двух систем и продолжает блистательную серию кембриджских обобщающих трудов, успешно сочетающих строгую научность с энциклопедизмом и читабельностью, отвергающей унылый и напыщенный академизм. Труд издан под общей редакцией Мелвина П. Леффлера и Удда Арне Вестада, первый из которых одновременно выступает автором фундаментальной и принципиально важной главы о трансформации американской глобальной стратегии между 1945 и 1952 гг. (V. I, P. 67-89), а второй — автором программной первой главы «Холодная война и международная история двадцатого века» (V. I, P. 1-19). Авторами трехтомника являются семьдесят три историка и специалиста иного профиля из восемнадцати стран. В общем и целом сохраняется традиционный для «Кембриджских историй» принцип заказа глав авторам, этнически или регионально связанным с теми проблемами, которым данный раздел текста посвящен. Почти десятилетняя работа над изданием, начатая в 2001 г. и сопровождавшаяся несколькими конференциями, многочисленными перекрестными консультациями и взаимным рецензированием соавторов, позволила выйти на рубежи взаимопонимания и высокой степени симметричности оценок важнейших исторических событий эпохи. Объём исследования является надежной гарантией от его поверхностности, а представительный интернациональный коллектив авторов — от явного преобладания точки зрения одной из сторон. Хотя, без сомнения, в условиях несомненной капитуляции и сдачи почти всех позиций советским (читай — российским) блоком непредвзятая точка зрения является скорее недосягаемым идеалом в оценке прошедших событий — тем, к чему стоит стремиться и чего никогда не достичь. И все же, все же...
Глобальность задачи требует глобальности фундамента. Вопреки часто обнаруживающей себя традиции восприятия Холодной войны как мирового конфликта, напрямую определенного историческими процессами Второй мировой войны, составители в предисловии к своему труду существенно расширяют событийную и идейную базу этого явления. Холодная война рассматривается как явление, вытекающее из «геополитических, идеологических, экономических и социополитических условий двух мировых войн и межвоенного периода», а авторы ставят своей задачей анализ того, как «рынки, идеи и культурные события определяли политический дискурс, дипломатию и стратегию после Второй мировой войны» (V. I, P. XV).
Главы трехтомника могут быть весьма условно, но вполне отчетливо, разделены на несколько категорий. Первую из них образуют тексты, посвященные наиболее общим, в полном смысле стратегическим, вопросам. Таковы главы «Идеология и происхождение Холодной войны, 1917-1962» (David C. Engerman, V. I, P. 20-43), «Идентичность и Холодная война» (Robert Jervis, V. II, P. 22-43), «Холодная война и интеллектуальная история конца двадцатого столетия» (Jan-Werner Muller, V. III, P. 1-22). Вторая категория включает главы, анализирующие важнейшие процессуальные события эпохи или посвященные крупным региональным трансформациям и катаклизмам. Это «Советизация Восточной Европы» (Norman Naimark, V. I, P. 175-197), «Политика национальной безопасности США от Эйзенхауэра до Кеннеди» (Robert J. McMahon, V. I, P. 288-311), «Деколонизация, мировой Юг и Холодная война, 1919-1962» (Mark
Philip Bradley, V. I, P. 464-485) или «Европейская интеграция и Холодная война» (N. Piers Ludlow, V. II, P. 179-197). Третий блок посвящен национальным историям или локальным конфликтам, вписанным в историю мирового противостояния — он, пожалуй, самый многочисленный, что и понятно, и объяснимо. Это «Корейская война» (William Stueck, V. I, P. 266-287), «Кубинский ракетный кризис» (James J. Hershberg, V. II, P. 65-87), «Франция, “Голлизм” и Холодная война» (Frederic Bozo, V. II, P. 158-178), «Китайско-советский раскол» (Сергей Радченко, V. II, P. 349-372), «Объединение Германии, 1985-1991» (Helga Haftendorn, V. III, P. 333-355) и многие другие. На наш взгляд, определенной «изюминкой», бесспорно содержательно и структурно украшающей работу, являются достаточно многочисленные включенные в нее главы, посвященные конкретным предметным, иногда весьма «материалистичным», аспектам Холодной войны. Так, чрезвычайно интересны «Нефть, ресурсы и Холодная война, 1945-1962» (David S. Painter, V. I, P. 486-507), «Распространение и нераспространение ядерных вооружений во время Холодной войны» (Francis J. Gavin, V. II, P. 395-416), «Разведка в Холодной войне» (Christopher Andrew, V. II, P. 417-437), «Транснациональные организации и Холодная война» (Matthew Evangelista, V. III, P. 400-421) и даже — неожиданно, но крайне любопытно — «Биосфера и Холодная война» (J. R. McNeill, V. III, P. 422-444).
Вместе с тем, при составлении томов исследования достаточно четко выдерживается хронологический принцип. Первый том в основном посвящен предыстории Холодной войны и ее первым полутора десятилетиям; в поле зрения глав второго тома попадают преимущественно события 1959-1976 гг. (от кубинской революции до кризиса политики разрядки); соответственно, в третьем томе в основном освещаются проблемы финального этапа противостояния систем. Впрочем, иногда этот принцип нарушается — там, где это событийно и исторически оправдано.
Следует, очевидно, согласиться с тезисом редактора и составителя У. А. Вестада о том, что типология источников, привлекаемых для исследования исторического прошлого, разительно поменялась за прошедший век. Опора на архивные материалы, которые нередко рассматриваются представителями старой исторической школы как панацея от всех бед и важнейший источник информации, утратила свою абсолютность. Изучение истории базируется на гораздо более представительном фонде источников, да и сами цели исторического исследования давно вышли за рамки реконструкции политической и дипломатической борьбы прошедших десятилетий (V. I, P. 1-3). В силу этого традиционная зависимость исследователя от доступности официальной документации и степени открытости архивных фондов становится достаточно условной и на передний план выдвигается скорее личность историка и его умение задавать вопросы прошлому.
По мнению авторов, прослеживается достаточно четкая граница между первым десятилетием Холодной войны и последующими ее периодами. Если до середины 1950-х гг. политиками Запада конфронтация с СССР рассматривалась в основном в аспекте обуздания экспансионистских устремлений И. В. Сталина и его соратников, то с уменьшением роли этой группировки в советском правительстве Холодная война превратилась в настоящее противостояние систем — стала битвой мировых альянсов и политических идей. Инерция конца Второй мировой уступила место новым моделям международных отношений.
Холодная война, как следует из логики исследования, с одной стороны, закономерно вытекала из противостояния капиталистической и социалистической систем,
ставших абсолютно непримиримыми противниками уже в 1918-1919 гг. (в этом смысле антигитлеровская коалиция представляет собой один из самых любопытных и маловероятных исторических парадоксов). А, с другой, именно она как ничто иное способствовала созданию глобального миропорядка и, разъединяя, объединяла мир, делала его системным. Строящаяся с XVI столетия мировая система с конца XIX в. была достаточно нестабильным однополярным конструктом с единым центром в виде Британской империи. И лишь раздел мира между СССР и США с их союзниками, как ни удивительно, построил по-настоящему двухполярный и, в общем, единый мир, основанный на балансе сил.
Принципиально важное внимание уделяется асимметричности исторических процессов по обе стороны «железного занавеса». В частности, Холодная война для Запада, в особенности для Западной Европы, сопровождалась своего рода идеологической гражданской войной, не разрушавшей государственных структур, но игравшей гигантскую роль в развитии «свободного мира», политических, экономических и социальных сдвигах в истории европейских народов. Эта война как движущий фактор почти исчезла с завершением конфронтации систем. В меньшей степени, завуалированно, но эта тенденция обнаруживает себя и с советской стороны Железного занавеса.
С другой стороны, в исследовании уделено вполне достойное внимание Третьему миру. В самом деле, одним из самых существенных феноменов Холодной войны стало то, что мировая периферия, развивающиеся страны, еще недавно выполнявшие роль невзрачных статистов всемирной истории, стали активнейшим образом вовлекаться в мировой исторический процесс. Переплетение в тесный клубок антиколониалистских движений и борьбы между самими развивающимися странами, основанное на резком росте национального самосознания в Южном полушарии и в Азии, было осложнено непрерывным и интенсивным вмешательством в него лидеров борющихся мировых систем. Нет ни одного локального конфликта второй половины XX в. (а именно в них Холодная война и становилась на время Горячей), который открыто или завуалированно не был бы инспирирован или использован США или Советским Союзом либо как площадка решения политических проблем, либо как полигон для обкатки новых видов вооружения и тактических приемов.
Отметим, что в этом аспекте, на наш взгляд, явно недостаточное внимание в трехтомнике уделено ближневосточному вопросу. Ему посвящена одна-единственная глава «Холодная война на Ближнем Востоке: от Суэцкого кризиса до Кэмп-дэвид-ского соглашения» (Douglas Little, V. II, P. 305-326), а также отдельные сюжеты в ряде других разделов книги. Такое «обрезание» (особенно хронологически, фактически игнорируя эпоху создания государства Израиль, завязку его конфликта с арабским миром, а также противостояние конца 70-х-80-х гг.) одной из наиболее горячих точек послевоенного мира выглядит достаточно странно. Стоит напомнить, что именно здесь с наибольшей яркостью проявили себя многие существенные для современности процессы — вспомним, например, что исламская проблема во многом следствие именно Холодной войны на Ближнем Востоке, а деградация роли основного оружия XX века — танка — была обнаружена именно на ближневосточных полях сражений. Во всяком случае, на фоне гораздо более подробно прописанных Латинской Америки или Индокитая, арабский мир, на наш взгляд, несколько теряется.
В то же время, рельефно и подробно освещен главный фронт Холодной войны — Европа. Детальный анализ положения в отдельных странах, изменения их политиче-
ского курса, связь с блоковой стратегией, сочетаются с весьма удачными региональными обзорами, как это имеет место в случае Балкан или Восточной Европы.
Добротно написаны и достаточно обширные пассажи, посвященные анализу развития ядерных сил, гонке ядерных вооружений и достижению Советским Союзом стратегического паритета с Соединёнными Штатами, особенностям ядерной политики других членов клуба обладателей этого оружия. Технические и научные революции в этой сфере, акцентуация тех или иных средств доставки атомного оружия неизменно транслировались в существенные корректировки стратегии противоборствующих блоков, что само по себе может быть основой самостоятельной периодизации Холодной войны. Ядерное оружие явилось одним из ее главных действующих лиц, что нашло вполне адекватное отражение в кембриджском трехтомнике. Приведённые в книге графики достаточно наглядно отражают, например, драматическую историю и хронологию соперничества двух сверхдержав в области МБР и стратегических бомбардировщиков (V. II, P. 101).
Чрезвычайно интересен анализ европейской культуры эпохи Холодной войны. Написанная объективно и с отличным знанием реалий соответствующая глава (Jessica C. E. Gienow-Hecht, V. I, P. 398-419) стала, без сомнения, одним из украшений издания. Она привлекает внимание к сомоочевидному, но часто игнорируемому факту — связанные с Холодной войной проблемы, угрозы и ограничения не тормозили культурное и художественное развитие, но, напротив, провоцировали его, ведя к ощутимому культурному прогрессу по обе стороны Железного занавеса.
И еще одна — вероятно, наиболее слабо отраженная в трудах традиционных историков — сторона конфликта нашла выражение в рецензируемом издании: воздействие на окружающую среду. Как в достаточно инновационном исследовании, в этой главе делается акцент на трех принципиальных аспектах экологии Холодной войны: производстве ядерных вооружений, «Зелёной революции» и изменениях транспортной инфраструктуры. Принципиально важно, что Холодная война совпала по времени с небывалым до того критическим давлением человека на природное окружение, что дает основание выделять период после 1945 г. в отдельную природную эпоху — антропоцен. Отметим, что наиболее интересным кажется анализ агрикультурного соперничества систем, своего рода «войны за желудки», в которой Запад победил, пожалуй, гораздо более наглядно, чем в ядерном противостоянии — «прорыв фронта», закончившийся распадом СССР, собственно, случился именно на этом направлении. Драматические различия в стратегии «Зелёной революции», изменившей сельское хозяйство ключевых регионов Земли, и в Советском Союзе, руководство которого так и не смогло вовремя осуществить необходимые инновации и интенсификацию, дорого обошлись Восточному блоку. Особое внимание привлекает сельскохозяйственная революция в Юго-Восточной Азии, наиболее откровенно шедшая здесь параллельно с противостоянием систем (V. III, P. 426-427). Но «Зелёная революция» необратимо изменила культурный ландшафт планеты, что привело к еще не вполне осознаваемым сегодня последствиям.
Подводя итог, можно сказать, что «Кембриджская история Холодной войны», без сомнения, представляет собой чрезвычайно добротный и объемный труд, дающий полную и панорамную картину глобального противостояния систем. Он достойно продолжает традицию аналогичных изданий, выходящих в этой серии, которая, в свою очередь, является наследником исторических и страноведческих томов, выходивших в 1950-60-х гг. в издательстве «Thames&Hudson». Не являясь специализированным
изданием ни по одному из аспектов конфликта, труд дает исчерпывающее представление о проблеме Холодной войны в целом и об «исторической топографии» всех ее проявлений.
Если же задать себе напоследок вопрос: что с этим делать и как к этому относиться, как «вплести» очевидный проигрыш в Холодной войне в общественную идеологию без ущерба для пресловутой «национальной» или «государственной идеи», то ответ, вероятно, двояк. Во-первых, вспомним немецкую модель самооценки, связанную с другими, вполне горячими, войнами — Первой и Второй мировой. Обе завершились поражением, но «мы храбро и умело сражались против всего мира, имея сильных врагов и никудышных союзников, и сделали все, что могли, а порой и чуть больше». А, во-вторых, кто сказал, что игра закончена?
А. А. Хлевов
