CC BY
129Трепавлов В.В.
«БЕЛЫЙ ЦАРЬ»: ОБРАЗ МОНАРХА И ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОДДАНСТВЕ У НАРОДОВ РОССИИ ХУ-ХУШ ВВ. / ИРИ РАН. - М.: Вост. лит., 2007. - 255 с.
(Реферат)
Автор реферируемой монографии, д-р ист. наук, главный научный сотрудник ИРИ РАН, руководитель Центра истории народов России и межэтнических отношений В.В. Трепавлов ставит перед собой задачу на основе письменных и фольклорных источников проанализировать, как неславянские, по большей части, народы России в ХУ-ХУШ вв. воспринимали высшую власть, как они трактовали свое российское подданство, каковы были их представления о функциях и прерогативах монарха, о пределах их подчиненности ему. Для решения этой задачи автор стремится разобраться, «каким образом складывались и проявлялись:
- трактовка высшей власти, которая персонифицировалась в образе российского монарха, белого царя, - образе, зачастую предельно искаженном и мифологизированном;
- представления о российской государственности как регулирующей системе, которая адекватно (или неадекватно) заменила прежние модели общественного устройства. Это было особенно актуально для народов, лишившихся собственной государственности в результате присоединения к России;
- отношение к доминирующему в государстве народу - русскому;
- отношение к России в целом как стране проживания;
- трактовка обстоятельств и легитимности вхождения в состав Российского государства;
- интерпретация российского подданства» (с. 11-12).
Книга состоит из введения, четырех глав и заключения и снабжена списком литературы и источников. В приложении публикуется «Письмо к издателю "Ежемесячных сочинений" на вопрос о титуле Белого царя, прилагаемого от азиатских народов российским монархам» П.И. Рычкова1.
Источники показывают, пишет В. Трепавлов в первой главе «Царь: Почему "белый"?», что начиная с XVI в. выражение «белый царь» присутствует в переписке Москвы с тюркскими государствами (ногайцы, башкиры, сибирские татары). Такая же картина в источниках, отражающих отношения Российского государства с казахами (начиная с XVIII в.), с северокавказскими владетелями (XVII-XVIII вв.). Образ русского белого царя получил распространение и среди тюркских языческих народов Южной Сибири - Алтая, Хакасии, Тувы и сопредельных земель, а также среди монгольских народов Центральной Азии - халха, ойратов, бурят. Отмечая несходство исторических судеб, культурное и языковое разнообразие «иноверческого» населения, проживавшего в южных и восточных территориях Московского и Российского государств и практиковавшего в своей письменной и устной речи понятие белый царь, автор выдвигает два объяснения такого широкого его распространения: или это был общий для них исторический термин, или понятие белый царь отражает некие общие характеристики, присущие культуре и традиционному сознанию этих народов.
На примерах славянского, русского фольклора исследователь показывает, что белый царь четко и чаще всего ассоциируется с образом православного царя. Обратившись к христианской символике, В. В. Трепавлов рассматривает роль и место в ней белого цвета. При этом изложенные в книге «христианские интерпретации образа белого царя, во-первых были достоянием весьма узкого круга духовных и светских интеллектуалов, во-вторых, выкристаллизовались, судя по источникам, не ранее XV в.» (с. 50). Этот образ присутствует в русских памятниках самых разных жанров на протяжении огромного исторического периода. Высказывая предположение, что в русской традиционной культуре XV-XIX вв. ти-
1 Ежемесячные известия о ученых делах. - СПб., 1763. - Август.
тул белый царь обосновался прочно, автор пишет, что при формировании многонационального государства этот образ, «столь популярный у русских создателей державы, наложился на традиционные архетипы, которые бытовали у неславянского населения, и совпал с ними. Общекультурная универсалия, объединяющая в триединстве белизну, сакральность и высшую власть, в этих архетипах естественным образом воплотилась в фигуре русского монарха. Вот почему белого царя, "не сговариваясь", включили в свои системы мироустройства самые разные народы» (с. 56).
Во второй главе «Царь и царская власть» автор, передавая образ «великого государя» в представлениях российских народов, выделяет наиболее популярные фольклорно-исторические персонажи: Иван IV, Пётр I, Екатерина II - и пытается затем обобщить сведения о них с целью составить своего рода парадигму царского правления и поведения с точки зрения традиционной политической культуры. Образ русского царя позволяет наметить некоторые особенности восприятия власти и отношения к ней в представлениях неславянских подданных. С этой точки зрения белый царь предстает как:
- удачливый воитель, собиратель или завоеватель земель и народов, иногда их защитник от агрессивных соседей;
- устроитель и организатор нового режима, глава огромной пирамиды властей, верховный начальник над чиновниками;
- источник законности и справедливости, препятствие для всевластия и вседозволенности местных правителей, защита от их произвола;
- гарант спокойствия и благоденствия, жалующий или подтверждающий статус, имущественные и владельческие права подданных своими указами и грамотами (с. 75).
В ХУ-Х"У[ вв. Российское государство начало планомерное территориальное расширение в восточном направлении. При этом по отношению к своим восточным, а затем и южным соседям Россия объективно представала как победоносный участник борьбы за наследство Золотой Орды. Налаживание отношений с бывшими ордынскими подданными - татарами, башкирами и ногаями - происходило по привычным для них идеологическим и административным канонам. Однако главным олицетворением Российской державы для присоединяемых народов служил образ русского белого царя. В книге высказывается предположение, что русский
царь в иерархической структуре организации власти в определенном смысле заменил прежних татарских ханов. Парадигма отношений с неславянскими подданными свидетельствует об использовании привычных для них институтов власти как раз для включения их в число подданных этого государства. Так, например, Казанское ханство формально не прекратило своего существования, просто ханом теперь считался московский царь.
Привлеченные автором материалы показывают, что персона и прерогативы российского монарха принимались жителями восточных регионов России в контексте их традиционных представлений о верховной власти. «Как ни старались русские самодержцы утвердиться в сознании своей преемственности от Византии и равноправии с европейскими венценосцами, в глазах огромной массы своих подданных они заняли место прежних правителей. На территории к востоку от Волги самыми могущественными и запомнившимися из таких правителей были татарские ханы. Именно с ними связывали народы Поволжья, Урала, Сибири и отчасти Кавказа историческую преемственность русских царей и императоров» (с. 100). Эта преемственность выражалась в представлении о полномочиях российского государя облагать подданных податями и через своих чиновников собирать в свою пользу ясак; наделять землей; жаловать почетные титулы и владельческие должности.
В третьей главе «Россия и русские» автор отмечает, что формирование первых представлений о России у ее новоприсоединен-ных подданных нередко было связано с начальным этапом вхождения в состав государства. Обширность и многонаселенность Московского царства и Российской империи особо отмечались современниками, при этом указание на божественное благоволение в деле приобретения таких огромных территорий означало признание абсолютной легитимности владения этим беспредельным пространством; как бы забывалось, что земли захвачены царями в войнах или в процессе колонизации. В то же время присоединение к такому сильному государству оценивалось присоединяемыми народами и чисто прагматически, поскольку оно могло стать средством прекращения внутренних междоусобных распрей; давало возможность сытого и безопасного существования, а для элиты -шанс удачной карьеры; гарантия защиты от всякого рода иноземных врагов. Россия в глазах ее подданных порой выглядела носительницей гораздо более свободного и справедливого правления,
чем окрестные владения: ногайское наместничество для башкир, Цинская империя для народов Дальнего Востока и Центральной Азии, местные князья для народов Северного Кавказа. Заметным в межэтнических отношениях становился и религиозный фактор. «Принимавшие православие включались в сферу действия русской культуры, вслед за сменой имени часто происходила перемена языка, одежды, поведения» (с. 110). Однако ставить при этом вопрос о формировании российской идентичности, имея в виду период ХУ-ХУШ вв., автор считает преждевременным. «Подданные многонациональной России в то время были еще слишком разобщены и отделены друг от друга, обладали слишком малой информацией о внешнем мире (да и о собственном государстве), перенесли не так много общих испытаний, чтобы у них могли вызреть осознание общей исторической судьбы и - как следствие - идея общего для всех них Отечества» (с. 112).
В результате расширения Российского государства, особенно во второй половине ХУ в., русские стали вступать в общение с народами присоединенных территорий. В свою очередь обитатели новых «национальных окраин» вступали в контакт с пришельцами, людьми зачастую иной религии, языка, непривычной внешности, что заставляло искать для русских место в системе привычных представлений, внутри традиционной картины мира. В целом отношения русских с местными народами на новоприсоединенных землях складывались довольно напряженно. Основные причины -ясачное налогообложение, захват земель, соперничество в промыслах, некоторое распространение рабства, умыкание женщин, христианизация, жестокое обращение русских начальников с «иноверными» подданными.
Внешний вид прибывающих славян вызывал смешанные чувства, самым сильным из которых было удивление. Густая, обычно светлая растительность на лицах русских сразу стала их характерной отличительной чертой среди темноволосого населения, у которого вообще не принято было отпускать длинные усы и бороды. В целом славянские черты лица воспринимались темноглазыми брюнетами настороженно.
Большое потрясение вызвало техническое оснащение русских, и в первую очередь вооружение и особенно огнестрельное оружие. Отсюда русские подчас могли восприниматься как носители неко-
ей сверхъестественной неодолимой силы, которая позволяла им одерживать победы.
Автор заключает, что в образе русского человека, складывавшегося у разных народов и в разных регионах, присутствовали самые разные характеристики - светлые и темные, привлекательные и отталкивающие. На протяжении XVI-XVШ столетий многократно складывались ситуации, когда необходимость налаживать дружелюбные отношения с русскими диктовалась самим ходом исторического развития - «он воспринимался со все меньшей оппозиционностью и все большей толерантностью - свойством, вырабатываемым в социуме по мере конструирования и осуществления определенных личностных и общественных ценностей и норм поведения» (с. 132). При этом, отмечается в книге, Россия не превращалась в «плавильный котел», и хотя культура и образ жизни населяющих ее народов претерпевали порой значительные изменения после вхождения в ее состав, они не утрачивали этнокультурную самобытность.
В XVI-XVIII вв., отмечает автор в главе четвертой «Подданство подлинное и мнимое», одни владения входили в состав Российского государства реально, а другие номинально. При этом автор выделяет основные параметры, по которым можно определить степень принадлежности региона государству - включенность территории в высшую государственную символику (большой царский титул или большой государственный герб); налогообложение в пользу единого государства; распространение на данный регион действия общероссийского законодательства и подведомственность внутригосударственным инстанциям; принадлежность региона к одному из административных подразделений государства (с. 134).
Со второй половины XV в. в русском политическом лексиконе появляется термин «шерть». Такие соглашения, или «шертная грамота», заключались в XV-XVI вв. между тюркскими монархами Восточной Европы, Сибири и Казахстана и определяли их взаимные обязательства. Возможными подобные взаимоотношения стали только после распада Золотой Орды, поскольку подразумевали соглашения между государями, сопоставимыми по своему статусу, в отсутствие высшего сюзерена. По мере усиления Русского государства и ослабления тюркских государств шерти, как правило, стали заключаться между великим князем (позже царем) как стар-
шим партнером и соседними правителями как младшими партнерами. На протяжении ХУ-ХУП вв. территория Московского государства расширялась в восточном направлении главным образом за счет шертных связей, основанных на принципе покровительства России в лице ее государя. Эти связи были важны и в политическом отношении, поскольку заключались добровольно, придавая легитимность Российскому государству на новых территориях. В книге рассмотрены отношения с Казанским ханством после победы над ним в середине ХУ в., с башкирами, в том числе их восстания против злоупотребления местных властей в 1660-х годах. Что касается отношений с калмыками, то после заключения с ними двух шертных договоров 1654 и 1657 гг. калмыки вошли в состав России, а их представители были отправлены на военную службу: участие в войнах надолго стало одной из их основных государственных обязанностей. Аналогично выстраивались отношения с казахскими кочевниками, при том что административное освоение Казахстана происходило медленно и постепенно.
Автор рассматривает, как складывались отношения с множеством разноязыких племен и народов на огромной территории между Уральскими горами и Тихим океаном. К середине ХУЛ в. эти территории признавались государственной собственностью, а все мероприятия российской государственной власти сводились к обеспечению бесперебойного и максимального поступления ясака, при этом правительство крайне неохотно допускало какие-либо насильственные меры в отношении местного населения. Однако в ХУШ в. от политики невмешательства во внутреннюю жизнь сибирских аборигенов правительство начало переходить к юридическому определению их правового положения, к узакониванию власти и должностей местной элиты.
Народы северных районов Сибири долго и тяжело встраивались в систему российской государственности, поскольку сама организация их социальной жизни не предусматривала какого-либо подчинения верховному правителю. Что же касается Северного и Центрального Кавказа, несмотря на активные политические связи с кавказскими правителями начиная с середины ХУ в., которые нередко оформлялись шертами и сопровождались заверениями в «холопстве», официальные основания для распространения юрисдикции России на этот регион появляются только в конце ХУШ в., после Кючук-Кайнарджийского и Ясского русско-турецких дого-
воров, а реальная власть устанавливается лишь после окончания Кавказской войны.
Воссоединение с Украиной в 1654 г. со стороны Москвы воспринималось как первый шаг к интеграции Украины в лоно Российского царства, она была объявлена государственной вотчиной, что продемонстрировало включение «Малые Руссии» в царский титул. С украинской стороны первоначально предполагался союз-но-протекторатный характер отношений с Русью с главной целью -обрести могущественного покровителя в борьбе с поляками. Однако московское правительство вовсе не рассматривало Украину как суверенного союзника и постепенно распространяло свои прерогативы на новоприсоединенные земли. «В условиях, когда постоянно существовала ситуация выбора между Московским царством и Речью Посполитой, эти обстоятельства осложняли привыкание украинцев, и прежде всего их элиты, как к порядкам, установившимся в России, так и к своего рода внешнеполитическому эгоизму Москвы, все менее учитывавшей интересы своих новых подданных в отношениях с Речью Посполитой» (с. 195).
Каждый регион при своем пребывании в составе России проходил через несколько этапов: собственно присоединение (иногда в виде завоевания, т.е. установление российского подданства; постепенная инкорпорация в структуру государства; наконец, ассимиляция, которая со временем все более активизировалась и порой трактовалась как конечная цель и результат инкорпорации. Этим процессам соответствовали некоторые объективные тенденции: медленная но неуклонная унификация юридического статуса территории, установление единого стандарта подданства и управления; русификация, которая вызывалась объективным обстоятельством -численным и культурным доминированием русских в России.
Вновь возвращаясь к образу белого царя, который зародился в восточнославянской языческой среде и сохранился в русской традиционной политической культуре после принятия христианства, автор отмечает, что по мере расширения влияния и границ России своеобразный культ «великого государя», распространенный у русских, накладывался на местные традиционно-политические установки. При этом в ХУ-ХГХ вв. на вновь присоединенных территориях не только формируется положительный образ верховного правителя России, но наблюдается и создание позитивного имиджа Российского государства в целом. «Россия в глазах ее
подданных порой выглядела носительницей гораздо более свободного и справедливого правления (режима), чем окрестные владения. Подобное отношение можно проследить почти по всему периметру ее границ XVII-XVШ вв.» (с. 205).
В заключение автор выделяет следующие закономерности в истории взаимоотношений власти и нерусского населения в рассматриваемый период:
- максимально допустимое сохранение местных особенностей и жизненных устоев во имя стабильности и безопасности в государстве;
- невмешательство чиновников в сферы, регулируемые обычаями и традиционными установками (в первую очередь в сферы религии, культуры, семьи, быта);
- игнорирование этнических ареалов при формировании административных образований высшего и среднего звена (аналогичных современным краям и областям).
«В целом, - отмечает В. Трепавлов, - в царской России не велось целенаправленной "национальной политики" (и тем более не возникало вопроса об учреждении особого центрального бюрократического ведомства для ее проведения). Общие установки, о которых было сказано выше, складывались по большей части исторически, стихийно, в ходе развития российской государственности» (с. 206).
Феномен верховной власти и процесс формирования имперского государства неисчерпаемы для исследования, заключает автор, подчеркивая, что видел своей задачей попытку наметить пути решения лишь некоторых аспектов этой огромной проблемы.
О.Л. Александры
