CC BY
55
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2013. № 3
ФИЛОЛОГИЯ
А.Н. Ардашникова, М.Л. Рейснер
ТРАНСФОРМАЦИЯ ТРАДИЦИОННЫХ МОТИВОВ В ЛИРИКЕ ХАТЕФА ИСФАХАНИ (XVIII в.)
Статья посвящена малоизученному периоду развития литературы Ирана, являющемуся, однако, важной вехой в стилистической эволюции традиционной персидской поэзии XVIII в. На примере творчества наиболее известного поэта этого времени Хатефа Исфахани рассматривается процесс формирования нового стиля, основанного на идее возврата к классической норме. Собрание стихов Хатефа позволяет обнаружить как расхождения с поэтическим опытом непосредственных предшественников, так и существенную трансформацию устойчивого классического репертуара мотивов.
Ключевые слова: исфаханская школа поэтов XVIII в., литературное движение Базгашт, поэзия индийского стиля, стилистическая эволюция поэзии.
The article is devoted to the little-studied period of the development of Persian Literature, which, nevertheless, can be characterized as an important stage in the stylistic evolution of the traditional poetry. The works of one of the most popular poets of the period Hatef Isfahani (died in 1784) show the process of formation of the new poetic style, based on the idea of returning to the classical norm. Hatef's poetry demonstrates both the gap with the closest predecessors and significant differences with the stable repertoire of classical poetic motifs.
Key words: Isfahan school of poets of the XVIII c., literary movement of Bazgasht, the poetry of Indian style, stylistic evolution of poetry.
XVIII век считается одним из самым неблагополучных периодов в истории Ирана. После крушения империи Надир-шаха (убит в 1747 г.) страна погружается в затяжные междоусобные войны, усугубляемые опустошительными набегами афганских племен. Бесконечные военные действия подрывают экономические основы старых культурных центров, что приводит к миграции населения на сопредельные территории. К примеру, Исфахан, являвшийся в предшествующий период богатейшим и крупнейшим городом Центрального Ирана, в XVIII в. многократно переходит из рук в руки, подвергается грабежам и поборам. В этой связи не случайно, что сведения о литературе данного периода весьма скудны. Тем не менее, литература в это время не только существует, но и продолжает свое поступательное развитие, получив новый импульс в едином государстве, основанном Керим-ханом Зендом (1750-1779).
Как известно, правление Керим-хана обеспечило Ирану известную политическую стабильность, которая положительно сказалась и в области культуры.
Во второй половине XVIII века Исфахан снова упоминается как один из литературных центров, в котором функционируют поэтические кружки и общества. Основателями одного из подобных кружков большинство источников признает двух исфаханских поэтов — Шо'ле (ум. 1747) и Моштага (ум. 1757). Их младшим современником и последователем был Хатеф Исфахани (ум. 1784) — один из наиболее известных персидских поэтов XVIII в. В среде этих исфаханских поэтов началось формирование определенного литературного движения, впоследствии получившего название «Базгашт-е адаби» («Литературное возвращение» или «Литературное возрождение»). По всей видимости, термин «Базгашт» был впервые применен для характеристики творчества поэтов исфаханского круга видным иранским поэтом и ученым Мухаммадом Таги Бахаром (Малек ош-Шоара Бахаром) (1886-1951) в его фундаментальном труде по стилистике1.
Поэзия этого периода представлена в антологиях (тазкере) XVIII-XIX вв. Среди составителей антологий следует назвать непосредственного участника движения Лотф Али-бека (Али-хана), известного под прозвищем Азер Бигдели (ум. 1781). Он включил сведения о поэтах-современниках, в том числе и о себе самом, во вторую часть сочинения, озаглавленного им «Атешкаде» («Храм огня»)2. Исключительно поэтам круга «Базгашт» посвятил свою антологию «Хадаик ал-джаннан» («Райские сады», имеется второе название «Таджробат ал-ахрар ва тасаллийат ал-абрар» — «Опыт праведных и утешение благородных») Абд ар-Раззак Домболи (1798-1865). Еще одним важным источником для изучения поэзии этого периода служит словарь-антология видного филолога и поэта XIX в. Резы Голи-хана Хедайата (1800-1871) «Маджма' ал-фусаха» («Собрание красноречивых»)3.
Имя Хатефа Исфахани упоминается во всех обзорных трудах по истории персидской литературы (Э. Браун, Я. Рипка и др.4). Единственным монографическим исследованием творчества поэтов
1 Бахар Мохаммад Таги (Малек ош-Шоара). Сабкшенаси йа тарих-е татаворр-е наср-е фарси (Стилистика, или история развития персидской прозы). 9-е изд. Тегеран, 1376 (1998). Т. 1. С. 25.
2 Азер Бигдели, Лотф Али-бек. Атешкаде (Храм огня). 2-е изд. Ч. 2. Тегеран, 1388 (2010).
3 Хедайат Реза Голи-хан. Маджма' ал-фусаха (Собрание красноречивых). 2-е изд. Тегеран, 2004.
4 См., например: Рипка Я. История персидской и таджикской литературы / Пер. с чешск., ред. и предисл. И.С. Брагинского. М., 1970. С. 287-289; История персидской литературы XIX-XX веков. М., 1999. С. 13, 22-27.
круга «Базгашт» в России является кандидатская диссертация И.Ю. Алексеевой, защищенная в 1980 г. 5 Несмотря на значительный фактографический материал, впервые введенный в научный оборот, последнее исследование грешит излишней категоричностью теоретических оценок (например, рационализм поэтов «Базгашт», разрыв с суфийской идеологией). Некоторые работы, посвященные этому периоду развития персидской литературы, вышли в Иране6.
Литературное творчество круга «Базгашт» очевидно представляет собой реакцию на поэзию предшествующего периода (XVI-XVII вв.), условно именуемую поэзией индийского стиля7. В свое время концепцию трех стилей персидской классической литературы предложил М.Т. Бахар в упомянутом ранее труде «Стилистика»8. Он назвал существовавшие в различные исторические периоды стилистические тенденции хорасанским (К-К! вв.), иракским (XII-XV вв.) и индийским (XVI — начало XVIII в.) стилями.
«Индийский стиль» в персидской поэзии получил разноречивые оценки как среди знатоков литературы в Иране, так и среди зарубежных ученых, которые отчасти руководствовались мнением иранских филологов XIX—начала XX в. Стилистические изменения в персидской поэзии после XV в. имели в своей основе как факторы социально-исторического порядка, так и чисто литературные причины. Этот период отмечен значительным обновлением социального состава создателей и потребителей литературной продукции, в числе которых прежде всего появляются представители торгово-ремесленных кругов (люди «просвещенного базара»). Литературный же стиль поэзии развивается в соответствии со своими внутренними законами, общими для всего мирового литературного процесса, когда на смену классическому стилю, или стилю первого порядка, приходит усложненный постклассический стиль, или стиль второго порядка9. «Индийский стиль» и является частным случаем реализации стиля второго порядка, обладающего известной эклектичностью, гипертрофированной украшенностью и сложностью построения художественного образа. Отметим, что внутри самого «индийского стиля» могли сосуществовать противоположные тенденции, про-
5 Алексеева И.Ю. Основы типологической характеристики персидской лирической поэзии XVIII в. (Лирика поэтов литературного движения «Базгашт»): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1980.
6 См., например: Лангруди Ш. Мактаб-е Базгашт (Школа Базгашт). Тегеран, 1372 (1993).
7 См.: Пригарина Н.И. Индийский стиль и его место в персидской литературе. М., 1999. С. 4-83.
8 См. об этом: Пейсиков Л.С. Бахар как ученый-филолог // Иранский сборник. М., 1959. С. 13.
9 См.: Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVШ веков. Эпохи и стили. Л., 1973.
являющиеся, например, в повышении философской насыщенности и суггестивности поэтического текста, с одной стороны, и «вульгаризации» конвенционального фонда традиционных лирических мотивов — с другой. Последняя тенденция обнаруживается в стихах, посвященных описанию любовных взаимоотношений с «базарными красотками», которые в терминологии индийского ученого начала ХХ в. Шибли Ну'мани именуются «рассказом о событии» и «заключением любовной сделки»10. Эта разновидность постклассического стиля получила в Иране название «стиль реальности» (сабк-е воку'). Последняя тенденция вызывала наиболее резкую критику со стороны приверженцев классической литературной нормы.
Творчество Хатефа Исфахани, как и всего круга «Базгашт», характеризуется явным упрощением стиля и попытками вернуться к традиционному поэтическому словарю. Совершенно очевидно, что это была реакция на «темную манеру» письма непосредственных предшественников, апологетов и эпигонов «индийского стиля». Противопоставление поэзии «Базгашт» творчеству приверженцев «индийского стиля» отмечается уже в историко-литературных источниках ХУШ-Х1Х вв. Реза Голи-хан Хедайат (1800-1871), критикуя господствовавшую в ХУ1-ХУ11 вв. литературную моду, отмечает, что «... стихотворцы стали сочинять мухаммасы, мусаддасы, масна-ви, вычурные газели, складывать шарады и загадывать имена. А так как у газели не было установленных правил, они в соответствии со своими дурными и искаженными вкусами изощрялись в сочинении бессвязных стихов и бессмыслиц. Вместо истинных они стали применять вычурные смыслы, вместо искусства украшения слова и изящных фигур они в своих стихах стремились развивать гнусные темы и преследовали нечистые цели»11. Далее Реза Голи-хан пишет, что в ответ на подобное положение дел в литературе «несколько поэтов проявили склонность к возрождению стиля древних. Они осознавали банальность стиля непосредственных предшественников и подражательность их манеры, и, в конце концов, в результате их стараний и усилий люди отвратились от недостойного стиля и обратились к прекрасному стилю древних, стали практиковать его, однако высокого уровня не достигли»12. Вслед за филологом Х1Х в. сходное мнение высказывает и Бахар, называя поэзию ХУ1-ХУ11 вв. «незрелыми фантазиями»13.
10 Пригарина Н.И. Индийский стиль и его место в персидской литературе. М., 1999. С. 75.
11 Хедайат Реза Голи-хан. Указ. соч. Т. 1. С. 57.
12 Там же.
13 Бахар. Указ. соч. Т. 3. С. 1232.
Ясное представление о новых тенденциях в персидской поэзии XVIII в. может дать Диван (Собрание стихов) Хатефа Исфахани, насчитывающий около двух тысяч бейтов и состоящий из пяти разделов. Открывает Диван единственное строфическое стихотворение в форме тарджи'банд, созданное в духе ранней суфийской поэзии и провозглашающее идею единобожия (тоухид). Аналогичные произведения слагали Баба Кухи (XI в.) и Аттар (XII в.)14. Согласно традиции Хатеф помещает стихотворение, посвященное теме утверждения единобожия, в начало Дивана. При этом, следуя моде предшествующего периода на строфические стихи, он начинает свой Диван не с касыд, а именно с тарджи'банда, в котором связующим бейтом между строфами (банд или хане) служит двуязычный стих: Есть только Он и никого, кроме Него, Един Он, и нет божества, кроме Него15.
Каждая из пяти строф содержит описание странствий героя в поисках Божественной истины. Поиски сначала приводят его в зороастрийский храм огня:
Вчера из-за любовного жара и влечения страсти В изумлении я рвался то в одну сторону, то в другую. В конце концов, жажда свидания Повлекла меня в сторону капища магов. Да минует меня дурной глаз, узрел я укромное место, Сияющее от огня Истины, а не от пламени. Со всех сторон я видел огонь, как в ту ночь, Когда на горе Синай [явился он] Мусе Имрану16.
В соответствии с суфийской традицией храм магов-зороастрий-цев всегда изображается как питейный дом, а ритуалам, совершаемым в нем, сопутствуют персонажи и атрибуты пиршества. У Хатефа это виночерпии и певцы, музыкальные инструменты, свечи, сладости и вино, цветы и душистая зелень. После того как герою подносят чашу с вином, на него нисходит озарение, и он слышит формулы единобожия ото всех органов и частей своего тела.
В следующей строфе герой попадает в христианский храм, куда ведет его любовь. В звуке колокола он слышит утверждение единобожия. Строфа содержит значимую отсылку к поэме Аттара
14 О ранней традиции суфийских таржи'бандов см.: РейснерМ.Л. О персидском источнике стихотворения Николая Гумилева «Пьяный дервиш» // Слово и мудрость Востока: литература, фольклор, культура: К 60-летию акад. А.Б. Куделина. М., 2006. С. 95-100.
15 Хатеф Исфахани. Диван-е камел. Тегеран, 1312 (1933). С. 3. Курсивом обозначена часть бейта, написанная по-арабски. Многочисленность цитат в данной статье связана с тем, что поэтический материал вводится в научный оборот впервые. Здесь и далее переводы с персидского принадлежат авторам настоящей статьи.
16 Там же. С. 2.
«Язык птиц», в которой есть рассказ о шейхе Санаане, влюбленном в юную христианку. Поэт дает специфическое оправдание христианского догмата о Троице:
В трех зеркалах отразилось свидетельство Предвечности.
Излился свет от сияющего лика.
Тремя разными вещами не станет шелк,
Если его назовут парнийан, харир и паранд11.
Путь приводит героя в лавку виноторговца и на радение дервишей, где ему также открывается тайное знание о Боге.
Герой Хатефа обретает Истину благодаря пониманию концепции единобожия как отрицания любых конфессиональных различий. Суфий, постигший Истину, примиряет зороастризм, христианство и ислам. Стихотворение построено на излюбленных мотивах суфийской лирики и объединяет все ключевые аллегорические образы, присутствовавшие в поэтической традиции. По простоте образного рисунка и ясности стиля оно напоминает ранние образцы мистической поэзии, лишенные сложных риторических украшений. Кроме того, это, по существу, единственное стихотворение в Диване Хатефа, имеющее жизнеутверждающую тональность, что особенно заметно на фоне раздела газелей.
Раздел касыд Дивана Хатефа состоит из семи стихотворений различной тематики и традиционно открывается стихотворением, посвященным прославлению единобожия18. Касыда имеет три вступительные части, выделенные приемом возобновления парной рифмы. Главная тема зачинов — наступление весны как метафорическое отражение сотворения Богом мира. Несмотря на явно религиозный подтекст, касыда не лишена панегирических нот: концовка содержит обращение к шаху, имя которого не названо, и представляет собой типичную «молитву об увековечении» (ду'а-и та'бид).
Среди касыд Хатефа выделяются две, посвященные друзьям и литературным соратникам поэта Азеру Бигдели и Сабахи. Они носят характер дружественных посланий и содержат восхваление талантов деятелей исфаханского круга. Несмотря на стилистические разногласия с поэтами индийского стиля, исфаханцы восприняли тон дружеского общения, царивший в литературных кружках (мах-фал) и кофейнях предшествующего периода. Популярность жанра ихванийат (дружеское послание) берет начало еще в ХУ в. в Герате, но подлинный расцвет жанр пережил в ХУ11 в. в творчестве поэтов могольского круга.
17 Там же. С. 4.
18 Об этой поэтической теме см.: Рейснер М.Л. «Утверждение единобожия» (таухид) в персидской классической литературе: от религиозного концепта к поэтической теме // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 13. Востоковедение. 2010. № 4. С. 3-16.
Касыда, посвященная Азеру Бигдели, начинается с описания благоуханного весеннего ветра, который несет аромат райского сада, цветов и благовоний, сходен с животворящим дыханием 'Исы и обещает наслаждение свиданием с любимой. Однако за этим традиционным для любовного зачина набором мотивов следует утверждение, что этот ветер несет весть от друга, находящегося в отъезде:
Я ошибся, не из райских садов веет
Ветер столь сладостный и радующий душу.
Ветер этот веет из сада обладателя милостей,
Прекрасного качествами, счастливого судьбой, приятного
общением.
Он — светильник для просветленных сердец людей смысла,
Он — светоч ночей людей с горящим сердцем.
Он — океан мудрости, а море его мыслей
От края до края переполнено жемчугом.
Он — высокий небосвод, и на вершине его мысли
Тысячи звезд сияют подобно солнцу.
Он — орбита талантов в мире достоинств,
Ведь он — ось великого и благородного небосвода.
Он — цель мудрецов, он — прибежище выдающихся людей,
Ведь на главах предводителей он — венец19.
Зачин касыды плавно переходит в восхваление Азера и самовосхваление Хатефа, который полагает свой талант равным таланту друга:
Прекрасен тот пир, где мы сидим вместе Втайне от соперников, слепых, как летучие мыши. Ты восседаешь во главе кружка (махфал), как достойный господин,
А я пред тобой, как преданный слуга. Ты освещаешь собрание моим сияющим сердцем, А я сияю благодаря твоему светоносному сердцу. Будем читать друг другу свои красочные газели, Ты будешь читать стихи Хатефа, а я — стихи Азера. Оставим свое клеймо в сердце небосвода, Ослепим глаза завистливых звезд20.
Приведенные строки не могут не напомнить стихи корифея индийского стиля Саиба Исфахани:
Прекрасен тот кружок (махфал), в котором [все] опьянены речами друг друга,
Кипение мысли [сделало их] алым вином друг для друга. Они осыпают друг друга цветами красочных стихов, [Которые] святая мысль превратила в розы из цветника друг для друга.
19 Хатеф Исфахани. Указ. соч. С. 17.
20 Там же. С. 19.
В рассматриваемой касыде Хатеф выражает сомнение в том, что в его время найдется щедрый и достойный правитель, способный оценить поэтический талант:
Я не бессилен в сочинении красочных стихов, Ты-то знаешь, даже если они не верят. У меня за завесой юные невесты, Они утопают в украшениях с ног до головы. Однако какой смысл отдавать дочерей Нелюбящим женихам и неласковым мужьям. Если нет достойного жениха, то лучше, Если в своем доме состарится девушка21.
Кончается касыда традиционным благопожеланием адресату и его ближайшему окружению.
Демонстрируя стилистический разрыв с опытом непосредственных предшественников, поэты движения «Базгашт» тем не менее наследуют характер их взаимоотношений внутри литературного сообщества (кружок), и вследствие этого ряд соответствующих мотивов и тем (дружеские послания, взаимные восхваления). Кроме того, отметим, что характеристика совершенных стихов как «красочных» (рангин) также отсылает к эстетическим предпочтениям поэзии индийского стиля.
Еще одна касыда, посвященная другу-поэту Сабахи, также содержит восхваление таланта собрата по перу, которого Хатеф сравнивает с мастерами прошлого — Мухтари (ум. ок. 1149), Хакани (ок. 1121-1191), Анвари (ок. 1126 — ок. 1169). Автор прямо называет свою касыду письмом, что усиливает общий доверительный тон дружеских стихов:
Кровь сердца сочится из этого письма, Если сожмешь его слегка в ладонях22.
Касыда выдержана в элегическом духе, и жалобы на разлуку с другом усилены сетованиями на бедственное положение самого Хатефа, нежелание писать стихи, враждебное окружение. Жалобы на конкретные жизненные обстоятельства в концовке касыды приобретают характер обобщения, в чем можно усмотреть намек на политическую нестабильность (тема «смутных времен»): Что за страна, в которой поносит Степной ворон горную куропатку. С этим низким ремеслом, и с моими подельниками Связан я помимо своей воли23.
21 Там же.
22 Там же. С. 35.
23 Там же.
Несмотря на традиционность, подобные мотивы дают вектор в сторону гражданской лирики, что подтверждает последующее развитие персидской поэзии.
Следует отметить, что панегирических касыд с прямым упоминанием имени восхваляемого лица в Диване Хатефа почти нет. Исключение составляет вторая касыда, содержащая поздравление Мухаммаду Хусейну Джахану Керим-хану, т. е. шаху Керим-хану Зенду, по случаю его женитьбы. Концовка касыды содержит хронограмму события.
Весьма интересны в Диване Хатефа касыды с упоминанием городов Кашан и Кум. Первая из них сложена по поводу землетрясения в Кашане24, свидетелем которого поэт был сам. Начало стихотворения построено на традиционном для доисламской и раннеисламской арабской поэзии описании странствия по пустыне (рахил) и жалобах на дорожные тяготы. Само землетрясение, по поводу которого сложена касыда, только упоминается в нескольких бейтах (бб. 30-34). Развернутого описания, как, например, в известной касыде Катрана Табризи (ум. после 1072)25, у Хатефа нет, хотя схема последовательности мотивов сохранена (Кашан как город вечной весны и утрата им благоденствия в результате катастрофы26). Основное место в тексте занимает рассказ о появлении старца-наставника, который направляет героя к безымянному адресату касыды, выступающему в качестве избавителя от бедствия. Введение двух восхваляемых — учителя и правителя — напоминает аналогичный прием, примененный Насир-и Хосровом (1002-1088) в касыде, сложенной по поводу его обращения в исмаилизм. В касыде Насира учитель описывается как страж врат идеального города, в котором правит идеальный монарх, воплощение мудрости и высшего знания (Имам Времени). Характерно, что в касыде Хатефа среди титулов адресата упоминается Шах Времени, это можно рассматривать как глухую отсылку к произведению предшественника, на которое Хатеф явно ориентировался.
Касыда, посвященная Куму, по всей видимости, адресована наместнику города, являвшемуся одновременно хранителем ключей от мавзолея Фатимы Масуме («непорочная, девственница»), сестры восьмого шиитского имама Резы (765-818). При Сефевидах и Кад-жарах гробница в Куме становится одним из крупных религиозных центров шиитского Ирана. Начинается касыда с описания красот и
24 Там же. С. 20.
25 О касыде Катрана см.: Рейснер М.Л. Персидская лироэпическая поэзия X — начала XIII века: генезис и эволюция классической касыды. М., 2006. С. 131-138.
26 О касыдах со стандартным зачином подобного типа см.: Рейснер М.Л. Символика природной катастрофы в персидской классической касыде (XI-XII вв.) // Символика природных стихий в восточной словесности. М., 2010. С. 284-319.
величия г. Кума, выдержанного в духе представления об идеальном городе. Затем следует восхваление Фатимы как представительницы Дома Пророка и восхваление наместника Кума, который выступает устроителем социального порядка. Правитель города рисуется преемником великих сельджукидских султанов Малик-шаха и Сан-джара, а сам Хатеф сравнивается с их придворным поэтом Анвари. Далее Хатеф называет себя равным пророкам Мухаммеду и Мусе, а свои речи — пророческими. Заканчивается касыда традиционным благопожеланием в адрес друзей и проклятьем в адрес недругов.
Самый большой раздел Дивана Хатефа образуют газели. Даже беглый взгляд на лирику этого поэта позволяет говорить о том, что все его газели имеют аллегорический подтекст и построены на использовании классического репертуара мотивов. Однако общее настроение стихов кардинально отличается от той непоколебимой веры в духовные силы человека и его гармонию с миром, которые были свойственны, например, газелям Саади и Хафиза, на чьи образцы явно ориентируется Хатеф. Скорее герой его лирики, испытывающий постоянное смятение и разочарование, напоминает лирического субъекта поэзии индийского стиля, изумленного противоречивостью феноменального мира и загадками природы.
В основном газели Хатефа написаны о любви, а их главная тема — «бесплодные усилия любви». Возлюбленная героя непостоянна и жестока, она проводит время с соперником, заставляя влюбленного испытывать муки ревности:
Как мне рассказать подруге о страданиях в разлуке, Если ни на минуту не расстается с ней соперник. Я тебе и близкий друг, и наперсник. Увы, Несправедливо будет, если с твоим псом сведет дружбу соперник.
В любви тысячи превратностей, но нет Худшего страдания, когда подруга с соперником27.
Или:
О соловей из сада любви, верный розе,
Не ищи розового куста, ведь гнездо на нем заполнено.
Что за нужда твоему кипарису в моих заботах.
У твоего деревца, напоенного влагой, садовников полно.
Хатеф, о жестокости соперника и тирании подруги
Не рассказывай мне, ибо слух мой этими рассказами полон28.
В традиционной реализации мотива соперничества в любви лирический герой всегда одерживал верх, а недруг оказывался посрамлен. В газелях Хатефа побежденным всегда оказывается влюбленный.
27 Хатеф Исфахани. Указ. соч. С. 49.
28 Там же. С. 50.
Часто Хатеф называет возлюбленную безжалостной убийцей:
Красавицы, которые сначала готовы пленять сердца, Потом готовы убивать нежных влюбленных29.
Или:
Не из мести пролила кровь Хатефа та дерзкая, Она испытывала убийством его верность30.
Для сравнения у Хафиза родственный мотив построен иначе, встречается крайне редко и в целом звучит жизнеутверждающе:
Ее бесконечная красота такова, что убивает влюбленных.
[Но] толпы новых, [ведомые] любовью, являются из-за завесы тайны31.
Следует отметить, что убийца — это не сама возлюбленная, а губительна ее красота, независящая от ее воли. Если же Хафиз и называет шутливо возлюбленную убийцей влюбленных (ашег-кош), он тем не менее подчеркивает ее притягательность и стремится к ней:
О утренний ветерок! Где покои подруги?
Где обитель той луны, той разбойницы, убивающей влюбленных?32
Постоянное присутствие соперника в лирике Хатефа влечет за собой и заметную трансформацию мотива свидания, игравшего одну из ключевых ролей в классической суфийской лирике:
Вчера ночью явилась ко мне на пир подруга, но вместе с соперником,
Я провел с ней ночь, но свидания был лишен33.
В противоположность поведению влюбленного герой Хатефа, понимая бесплодность собственных устремлений, пытается вовсе избавиться от жажды свидания:
Никогда не было у меня надежды на свидания и страха разлуки с другом,
Я тот влюбленный, которому до свидания и разлуки дела нет.
Каждую ночь мои стоны будят людей, но что толку,
Ведь та, которая должна их услышать, не просыпается.
Меня пригласили в ее покои, но у дверей
Я остался, чтобы, когда придет чужой, сказать, что подруги нет34.
В некоторых случаях Хатеф намеренно разрушает отношения внутри традиционных образных пар, как, например, ветерок и аромат:
Поутру сердце почуяло ее аромат в утреннем ветерке, Откуда утренний ветерок услышал ее аромат?.. Однажды, когда я говорил с тобой, вокруг никого не было, Кроме меня, Бога и тебя. Как же чужой услышал?35
29 Там же. С. 57.
30 Там же. С. 60.
31 Хафиз. Диван / Ред. Х.Х. Рахбар. Тегеран, 1375 (1996). С. 270.
32 Там же. С. 29.
33 Хатеф Исфахани. Указ. соч. С. 45.
34 Там же. С. 52.
35 Там же. С. 59.
Ветерок, доносящий аромат подруги, кажется поэту соглядатаем и вором, чужаком. Традиционная же интерпретация этого мотива отводит ветерку роль сугубо положительную, он напоминает влюбленному о далекой подруге, он посредник и вестник. У Хафиза читаем:
О ветерок! Если будешь пролетать над краем подруги, Донеси до меня аромат её амбровых кос36.
Порой создается впечатление, что Хатеф подвергает сомнению все устоявшиеся веками утверждения любовной лирики на персидском языке, и из-под его пера выходит газель с редифом «нашод» (не получилось).
Сказал я: «Пройдет печаль разлуки» — не прошла,
«Свидание с подругой все трудности разрешит» — не разрешило.
Или: «От жара моей любви пройдет ночь разлуки» — не прошла.
Или: «Боль моя от свидания с тобой пройдет» — не прошла.
Или: «Тот идол исполнит желания моего сердца» — не исполнил.
Или: «Этот идолопоклонник станет мусульманином» — не стал.
Или: «Соперник покинет твой квартал» — не покинул.
«Подобно мне, станет он пленником страданий разлуки» — не стал.
Или: «От аркана чужака моя газель увернется» — не увернулась.
Или: «В привязанности к сопернику она раскается» — не раскаялась...37
Особенностью лирики Хатефа можно также считать первые попытки переосмысления устойчивого языка газели и наполнение традиционных мотивов суфийской аллегорической поэзии конкретно-историческим или биографическим смыслом, что представляется важным шагом на пути создания в дальнейшем новых поэтических жанров, связанных с гражданской тематикой. Так, газель, построенная на канонических мотивах любовной разлуки, благодаря авторской ремарке, помещенной в концовке, приобретает личностный оттенок и утрачивает привычные религиозно-мистические коннотации. При этом авторское разъяснение мотивов газели непосредственно в тексте полностью соответствует приему, который применяли в свое время первые поэты-суфии, например, Абдаллах Ансари (Х1 в.), для создания новых значений традиционных поэтических образов и мотивов.
Не спрашивай, роза, как я покинул цветник твоего квартала,
Словно соловей, эту лужайку с плачем и стонами я покинул.
Ни к кому другому я не привязался сердцем, и все же твой квартал,
О жестокая, из-за твоей несправедливости я покинул.
Я тот стенающий голубок, который от камней жестокости,
[Что] кидали со всех сторон, о грациозный кипарис, твой сад покинул.
Кроме любви и верности от той розы без шипов я ничего не видел, однако
36 Хафиз. Указ. соч. С. 85.
37 Хатеф Исфахани. Указ. соч. С. 61-62.
Из-за злобы тех, кто рвет цветы, и из-за жестокости садовника сад я покинул. Короче говоря, из-за притеснения небес я, несчастный Хатеф, Оторвал сердце от друзей на родине и Исфахан покинул38.
Включенное в последний бейт выражение «друзья на родине» (дословно: «друзья родины») является тем ключом, благодаря которому газель приобретает новое толкование: недоброжелатели заставляют поэта покинуть родной город и привычный круг друзей, что вызывает чувство ностальгии. Если же рассматривать данную газель в контексте любовной лирики, то привлекает внимание двойственность образа возлюбленной. Это одновременно привычная для лирики Хатефа жестокая красавица, заставляющая героя испытывать муки разочарования, и вместе с тем — «роза без шипов», образец любви и верности. Разлука с милосердной возлюбленной означает разлуку с родиной и друзьями, ибо только эти понятия ассоциируются у поэта с преданностью и добротой. Так возникает вторая возможная интерпретация образа — возлюбленная-родина. Можно отметить, что в трактовке образа возлюбленной намечается тенденция к переосмыслению его в регистре гражданской лирики. Правда, в поэзии XVIII в. этот процесс только начинается. В другой газели поэт говорит:
Счастливы созерцанием того лунного лика друзья родины, Кроме Хатефа-скитальца никто не лишился свидания с ней39.
Раздел фрагментов (кыт'а) в Диване Хатефа представлен по преимуществу хронограммами (тарих), содержащими в последнем бейте даты значимых событий, зашифрованные по системе абджад40. Подобные стихи впервые вошли в литературную моду в эпоху Тимуридов (XV в.) и могли предназначаться для увековечения памятных дат, в том числе, дат возведения городских построек, а также дат смерти известных личностей. Стихотворения-хронограммы Хатефа в большинстве случаев содержат оплакивание и составлены на смерть какого-либо лица, имя которого упоминается в первом бейте. В последнем бейте, как правило, присутствует слово тарих, указывающее на жанровую принадлежность стиха, и имя поэта, чье перо (хаме, келк) выводит слова, буквы которых и образуют искомую дату. Две хронограммы Хатефа составлены на смерть двух его собратьев по перу — поэтов Моштака и Азера Бигдели. Особый интерес представляет стихотворение Хатефа, посвященное мукам творчества. Совпадая по тематике с распространенными самовос-
38 Там же. С. 73.
39 Там же. С. 55.
40 Абджад — особый порядок расположения букв арабского алфавита, каждая из которых имеет свое цифровое значение.
хвалениями поэтов и рассуждениями на тему «поэт и поэзия», кыт'а Хатефа весьма оригинально по набору мотивов и средств их выражения:
Ресницами буду я собирать колючки, а руками разбивать гранит, Зубами буду я кусать камни, а пальцами равнять с землей горы. Играть я буду со скорпионом, целовать я буду зубы змей, Жать лапу льву, погружаться в пасть крокодила. Буду я доить молоко из груди свирепой львицы, А из зуба гюрзы буду я пить яд.
Томимый жаждой и босой, в жару по каменистой пустыне Буду долго брести, хромая, без посоха.
Буду рисовать удивительные картины тонкой кисточкой на стремнине, Взращивать деревья, поливая колючку, на гранитных скалах41.
Отметим, что для создания мотива мук творчества Хатеф использовал традиционные элементы жанра рахил (странствие по пустыне), перенеся их в жанр самовосхваления.
Детальное ознакомление с Диваном Хатефа Исфахани позволяет сделать некоторые выводы относительно развития поэзии ХУШ в. в целом. В это время наблюдается смена стилистических ориентиров, выразившаяся в существенном упрощении языка поэзии. При этом по ряду признаков поэзия исфаханского круга сохраняет черты преемственности по отношению к непосредственным предшественникам. Основной круг мотивов лирики Хатефа можно охарактеризовать как «бесплодные усилия любви». Весь тон его поэзии глубоко пессимистичен, что во многом соответствует и исторической ситуации, и перипетиям личной судьбы поэта. В стихах Хатефа усиливается личностная интерпретация традиционных мотивов, в частности, мотивов любовной разлуки, которые объясняются через мотив разлуки с родиной. Такая трактовка традиционных мотивов сохраняется и в последующий период, открывая дорогу ранней гражданской лирике.
Список литературы
Алексеева И.Ю. Основы типологической характеристики персидской лирической поэзии ХУШ в. (Лирика поэтов литературного движения «Базгашт»): Автореф. дисс. . канд. ист. наук. М., 1980. История персидской литературы Х1Х-ХХ веков / Под ред. Д.С. Комиссарова. М., 1999.
Лихачев Д.С. Развитие русской литературы Х-ХУШ веков. Эпохи и стили. Л., 1973.
Пейсиков Л.С. Бахар как ученый-филолог // Иранский сборник. М., 1959.
41 Хатеф Исфахани. Указ. соч. С. 85.
Пригарина Н.И. Индийский стиль и его место в персидской литературе. М., 1999.
Рипка Я. История персидской и таджикской литературы / Пер. с чешск., ред.
и предисл. И.С. Брагинского. М., 1970. Рейснер М.Л. О персидском источнике стихотворения Николая Гумилева «Пьяный дервиш» // Слово и мудрость Востока: литература, фольклор, культура: К 60-летию акад. А.Б. Куделина. М., 2006. Рейснер М.Л. «Утверждение единобожия» (таухид) в персидской классической литературе: от религиозного концепта к поэтической теме // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 13. Востоковедение. 2010. № 4. Рейснер М.Л. Персидская лироэпическая поэзия X — начала XIII века: генезис
и эволюция классической касыды. М., 2006. Рейснер М.Л. Символика природной катастрофы в персидской классической касыде (XI-XII вв.) // Символика природных стихий в восточной словесности. М., 2010. Источники
Азер Бигдели, Лотф Али-бек. Атешкаде (Храм огня). 2-е изд. Ч. 2. Тегеран, 1388 (2010).
Бахар, Мохаммад Таги (Малек ош-Шоара). Сабкшенаси йа тарих-е татаворр-е наср-е фарси (Стилистика, или История развития персидской прозы). 9-е изд. Тегеран, 1376 (1998). Т. 1. Лангруди Шамс. Мактаб-е Базгашт (Школа Базгашт). Тегеран, 1372 (1993). Хатеф Исфахани. Диван-е камел. Тегеран, 1312 (1933).
Хедайат Реза Голи-хан. Маджма' ал-фусаха (Собрание красноречивых). 2-е изд. Тегеран, 2004.
Сведения об авторах: Ардашникова Анна Наумовна, канд. филол. наук, доцент кафедры иранской филологии ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: anardash@mail.ru; Рейснер Марина Львовна, докт. филол. наук, профессор кафедры иранской филологии ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: mlreisner@ rambler.ru
