CC BY
41
новаций. Современный глобальный рынок инноваций характеризуется как грандиозный технологический трансфер. Он обеспечивает "конкурентно прибыльное производство гражданского сектора экономики, за счет которого существуют хотя и критически необходимые, но затратные и неприбыльные сектора экономики, в том числе вооруженные силы, военно-промышленный комплекс (ВПК), фундаментальные научные исследования, здравоохранение, образование, социальное обеспечение" [9]. Это своеобразный внутренний ресурс и одновременно вызов жизненно важным сферам жизнедеятельности, областям гражданской экономики.
Данный вызов предполагает формирование отряда специалистов, владеющих навыками стратегического планирования технологического трансфера. Следовательно, речь идет о высокой планке интеллектуального и исследовательского потенциала лиц, возглавляющих такие технологические цепочки, что обусловливает настоятельную необходимость конституирования философии инноваций в качестве самостоятельной и актуальной сферы философско-методологического поиска.
ЛИТЕРАТУРА
1. Шумпетер Й.Ф. Теория экономического развития. Капитализм, социализм, демократия. М.: Эксмо, 2007. 864 с.
2. Почепцов Г.Г. Политические инновации и преодоление барьеров массового сознания // Философские науки. 2010. № 1. С. 37-50.
3. См.: Сунгуров А.Ю. Инновации и их диффузия: к возможности использования концепции в социально-политической сфере // Философские науки. 2000. № 1. С. 9-18.
4. Мамчур Е.Н. Спонтанность и телеологизм // Спонтанность и детерминизм. М.: Наука, 2006. 324 с. С. 227.
5. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основания синергетики. СПб.: Алтейя, 2002. 414 с.
6. См.: Коллинз Р. Социология философий. Гло-бальная теория интеллектуального изменения / Пер. с англ. Н.С. Розова и Ю.Б. Вертгейм. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. 1280 с.
7. Касавин И.Т. Социальные технологии и научное знание // Эпистемология и философия науки. 2010. Т. 26. № 4. С. 5-15.
8. Тулмин Ст. Человеческое понимание. М.: Прогресс, 1984. 327 с.
9. Глобальный технологический трансфер // Инновационные направления современных международных отношений. М.: Аспект Пресс, 2010. 295 с. С. 50.
1 апреля 2011 г.
УДК 141.201
ТРАНСФОРМАЦИЯ СУБЪЕКТНОСТИ В КОНТЕКСТЕ ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ МИРА
Д.А. Зубова
Изменения, привнесенные пост-неклассической картиной мира, не выступают чем-то внешним по отношению к человеку. Затрагивая его непосредственно - как субъекта и носителя культуротворческих процессов, они меняют само содержание субъектности. Данные трансформации можно понимать в духе конструктивистских ментальных структур, представляющих собой по отношению к сознанию современников своего рода "маршрутизаторы", в рамках которых происходит включение
Зубова Дарья Алексеевна - аспирант кафедры философии и методологии науки Южного федерального университета, 344038, г. Ростов-на-Дону, пр. М. Нагибина, 13, e-mail: zubova_da@mail.ru, т. 8(863)2303278.
в социокультурный контекст конкретного общества. Они задают особый настрой мышления, определяющий направленность восприятия окружающей действительности, способы постановки и решения проблем, порядок, на основе которого развертывается мыслительная деятельность, поведенческие траектории. Инновационные смыслы пост-неклассического мировидения, с присущим ему постулированием концептов нелинейности, неопределенности, неравновесности как атрибутов бытия, задают дискурсивное
Darya Zubova - postgraduate student of the Philosophy and Science Methodology Department at the Southen Federal University, 13 M. Nagibina Avenue, Rostov-on-Don, 344038, e-mail: zubova_da@mail.ru, ph. +7(863)2303278.
пространство в отношении понимания субъ-ектности.
В этой связи возникает потребность в комплексном подходе к рассмотрению трансформации субъектности, содержащем в себе понимание необходимости многоуровневого и всестороннего осмысления бытия человека, с учетом достижений конкретно-научных дисциплин, социокультурных реалий современности и приоритетов современной философской рефлексии. Именно в таком ключе видится возможным раскрытие изменений содержательной и аксиологической наполненности субъектности. Данная проблематика, связанная с трансформацией субъектности, является малоизученной, однако ее остроактуальный посыл улавливается широким кругом специалистов, вследствие чего феноменам субъективности, субъектности, индивидуальности уделяется внимание в контекстуальных полях различных направлений.
Прежде всего необходимо назвать имена ученых второй половины XX в., в чьих работах нашла отражение постнеклассиче-ская ментальность и подлинный интерес к фигуре субъекта: это Э. Левинас, П. Рикер, Ж.-Л. Нанси, М. Фуко, А. Рено и др. Среди отечественных философов новации осмысления субъектности в эпистемологическом поле представлены в исследованиях В.А. Лекторского, В.С. Степина, В.С. Меськова, Е.Н. Князевой, Л.А. Микешиной; в онтологическом поле - С.Л. Рубинштейна, Т.Г. Лешкевич, С.В. Комарова. Обобщенный анализ субъекта эпохи современности, в том числе вектор "постчеловеческих" исследований, дан такими авторами, как: З. Бауман, М. Эпштейн, У. Бек.
Трансформация понимания субъектности в постнеклассике. Несмотря на подчас радикальные оценки феномена субъектности (от совершенного "негативистского взгляда", лишавшего субъекта таких фундаментальных качеств, как целостность, автономность, осознанность, до выстраивания новых "онто-лого-метафизических" проектов, призванных раскрыть ценность субъектных проявлений бытия), можно с уверенностью фиксировать единство в отказе от представления о субъекте как абсолютном и самоочевидном "cogito", некоей самообосновывающейся субстанции, лишенной всякого психологического оттенка, автобиографической референции, которое господствовало со времен Р. Декарта.
В онтологическом поле в первую очередь обращает на себя внимание тенденция
к рассмотрению субъектности в измерении множественности. На наш взгляд, она проистекает из отказа от субстанциональных, абсолютистских трактовок субъектности и является выражением постнеклассиче-ской ориентации на плюральность. Поворот к плюралистичности бытия актуализирует и делает возможным исследования конкретных форм субъектности, взятых в их уникальном историческом, социокультурном и аксиологическом аспекте. С учетом этих подвижек необходимо зафиксировать тенденцию своеобразного "умножения" субъектов: в литературе встречаем политического субъекта, исторического, социального, субъекта познания, субъекта совместной деятельности, субъекта психической деятельности, субъекта моральной деятельности, субъекта жизни и пр. Каждый из них представляет собой определенный сегмент бытия, имеет собственную структуру и масштабы, свой уникальный способ деятельности, которые в совокупности образуют конгломерат качеств, обусловливающих взаимоотношения конкретной личности с окружающей действительностью, уровень возможностей изменения наличного бытия [1].
Вторым значимым моментом является открытие со-бытийности существования субъектности. Эта трансформация эффектно представлена в работе Ж.-Л. Нанси "Бытие единичное множественное" [2], в которой акцент ставится на бытие вместе [3] как онтологической реалии человеческого существования. Бытие предстает как единичность, но данная в изначальной множественности, которая задается и проявляется в каждом акте творения конкретно сущего, в каждой сингулярности бытия. Ж.-Л. Нанси описывает этот формат целокупности бытия как "непрерывное сотворение в прерывностях отдельных проявлений" [3]. В теоретическом отношении мы сталкиваемся с переходом к уровневому подходу к бытию, наделяющему субъекта системосозидающими интенциями, способностью задавать определенные параметры порядка, быть актором социального действия.
Однако как только онтологическая реальность обретает "множество лиц", открывается выход в проблематику интерсубъективности, актуальным становится раскрытие возможностей (и механизмов их реализации) приобщения одного уникального субъекта к другому уникальному субъекту. Обращаясь ко дню сегодняшнему, мы наблюдаем
крайне противоречивую ситуацию. С одной стороны, трагический опыт первой половины XX в. привел к осознанию ценности бытия вместе. Технические достижения, начиная с развития транспортной системы и средств связи и завершая информационными технологиями и сетевой инфраструктурой, выступили практическим основанием успешной организации коммуникативных процессов. В контексте обсуждения целей и задач "общества знания" можно слышать о необходимости развития коммуникативной этики, корпоративной культуры, основанных на принципах со-бытийности. В этой связи возникает повышенное внимание к феномену "коллективного субъекта", успевшему стать реалией современной гносеологии и постнеклассического понятийного аппарата. Именно в создании диалогичного пространства, максимально инклюзивного для различных субъектностей, видятся условия возможности как конструктивного решения глобальных проблем, выхода из социально-экономических и политических кризисов, так и повышения продуктивности индивидуального мышления, интенсификации обмена информационных потоков, что в итоге должно содействовать получению инноваций.
С другой стороны, если оторваться от идеального плана и рассуждать с точки зрения не должного, а реально сущего, то налицо развитие разрушительных, обособленческих тенденций. В отношении понимания их сути нам близок взгляд А. Рено. Согласно схеме его размышлений, в качестве фундаментального принципа современной культуры - "индивидуалистической культуры независимости" [4], возводится индивид, понимаемый как независимое существо, обладающее высшей ценностью и полагающее в качестве устанавливающего начала исключительно себя. Для области социальной онтологии это означает столкновение с процессами индивидуализации и де-социализации, когда человек дистанцируется от участия в общественном бытии, направляя активность на развитие прежде всего собственного экзистенциального сюжета.
Теряет свою значимость ценность Другого и на уровне индивидуального жизненного проекта, и на уровне межличностных отношений, и в системе отношений "Я-социальные институты". Подтверждение этому находим, с одной стороны, в эффекте "культурного похолодания", нивелирующем ценности самопожертвования, заботливости, взаимности, гостеприимства, милосердия, с другой - в со-
средоточении жизненных интересов субъекта на приватном модусе бытия. В частности, З. Бауман комментирует указанные процессы следующим образом: «Как прежде, личное и общественное остаются связанными, но жизнь человека становится уже не столько взаимодействием с обществом, сколько "биографическим разрешением системных противоречий" .., к возникновению которых он по большей части не имеет никакого отношения» [5].
В мире свободных маршрутов и меняющихся ценностных ориентиров высшими ценностями признаются "свобода маневра", свобода выбора и неопределенность. В такой перспективе Другой лишается самоценности и уникальности, статуса, утверждающего начала субъектности. На него распространяется объективирующий взгляд, высвечивающий способность или неспособность удовлетворять потребности. Ориентированность индивида прежде всего на процессы потребления, овладения, производства, закрытость от/для Другого приводят к появлению новых форм общения. Они характеризуются процессами "обезличивающего и усредненного взаимодействия людей, объединяющих их в так называемые массы" [6], а также индифферентностью и монологизмом.
Третьей существенной подвижкой, на наш взгляд, является отказ от эссенци-алистской позиции относительно трактовки субъектности. Отныне субъект не самотож-дественен, не связан с некоей изначальной сущностью. Полагая себя в деятельности, он конституируется в каждом акте собственной активности - будь то акт культурного творчества, гносеологическая операция или этическое деяние. Будучи соизмеримым с ментальными структурами и ориентациями эпохи, субъект по-разному выстраивает границы собственной активности.
В приложении к современности процессуальный характер субъектности отличается своеобразной дискретностью, что отчетливо просматривается в работах З. Баумана, У. Бека. Речь идет о том, что в условиях глобализирующегося пространства субъект принципиально меняет стратегию собственного жизнеориентирования. Значимыми оказываются такие свойства, как лабильность, флексибильность, умение лавировать между нескончаемым потоком изменений, перестраивать экзистенциальные цели и ожидания, а также способность меняться изнутри в от-
вет на стремительно меняющиеся внешние обстоятельства. Имманентно этим процессам сознание претерпевает метаморфозы: «оно начинает функционировать как "триггер", мгновенно переключаясь в соответствующий регистр, обеспечивающий наличную ситуацию деятельности и поведения адекватной рациональной картиной» [7]. В этом находит проявление дискретность субъектного полага-ния, меняется логика выстраивания идентичности. Появляется понятие протеевской идентичности (Дж. Лифтон), подразумевающее "возможность существования одновременно нескольких Я, вплоть до полностью противоположных друг другу (шиШштё), но каждое из которых постоянно готово вступить в действие" [8, с. 100]. На этот счет у З. Баумана припасена метафора одежды с застежкой на молнии - эти "костюмы" или Я-структуры, легко снимающиеся и так же быстро надевающиеся при необходимости вновь.
Сущность подобных процессов отражает понятие субъективации в терминологии М. Фуко или идентификации, широко вошедшей в словарь гуманитариев. "Идентификация определяется как высшая форма социализации, способ связи человека с коллективными сущностями своей истории, акт отождествления себя с главными ценностями и святынями ядра своей культуры" [9, с. 37]. Данная дефиниция удачно воплощает в себе энергию процессуального характера, сохраняя акцентуацию на преемственности.
Вместе с тем хотелось обратить внимание на один спорный момент. Традиционно идентификацию соотносят с потребностью "в ощущении глубоких временных - исторических корней, гарантирующих прочность и безопасность бытия, на путях отнесения себя к стабильной связи преемственности, превосходящей масштаб собственной жизни и находящей ее в масштабах эволюции всего общества. Без истории мы не намного больше, чем просто ничто" [9, с. 39]. Однако опыт осмысления указанных процессов применительно к современности опровергает императивную связь идентификационных процессов с преемственностью. Меняется сама логика жизнеориентирования. Достаточно вспомнить постнеклассический тезис, утверждающий возможность перескока с одной траектории на другую и утраты системной памяти [10]. Теперь стратегической задачей для субъекта становится реализация программы "быть принятым рынком". Ориентированность индиви-
да, как определенного товара этой системы, на инновационность, информационную прогрессивность, систематическое совершенствование свойств и качеств помещает его в пространство, всецело подчиненное требованиям рыночной конъюнктуры.
Мысля идентификационные процессы в рамках ментальных структур современности, сталкиваемся с вопросом, как они строятся и соотносятся с пределами активности субъекта. Разумеется, выступая схемами или "маршрутизаторами", задаваемыми самой внешней реальностью, по которым и происходит включение субъекта в мир социального, в мир культуры, они несут на себе печать некоторой универсальности и необходимости. Но здесь же возникает вопрос о социальных практиках, в которых, не отменяя существующие в данном обществе идентификационные схемы, было бы возможно сохранение свободы, выступающей основой созидания и проявления субъектности. Быть может, в качестве подобной альтернативы плодотворно обращение к практикам или "техникам себя" (М. Фуко).
Следующая особенность постнекласси-ческого понимания субъектности усматривается нами в хронотопной параметризации, т.е. тесной связанности характера конституиро-вания субъектности с пространственно-временным континуумом. Данная связь хорошо просматривается на примере дифференциации переживания пространства и времени у разных страт, либо людей, принадлежащих к "богатому Северу" - "бедному Югу". Для социальных кругов, характеризующихся высокой профессиональной квалификацией и достойной экономической платформой, временные процессы крайне сжимаются в силу их чрезвычайной насыщенности, а пространство расширяется в силу мобильности существования (в том числе и географической). Для социальных же кругов, чьи квалификационные, экономические, социальные параметры оцениваются ниже среднего (условно говоря, так как показатель "среднего" для каждого региона будет специфичен), время раскрывается, прежде всего, в своей длительности, а пространство - в своей ограниченности и замкнутости. Причем и ограниченность, и замкнутость могут мыслиться как глобально - на уровне стран, экономических и политических регионов, так и локально - на уровне конкретных районов города.
Помимо этого хронотопная параметризация просматривается в логике развертыва-
ния идентификационных процессов - речь об оперировании короткими временными промежутками, отказе от долгосрочных целей в пользу среднесрочной перспективы. "Краткосрочное измерение времени особенно заметно в замене четких карьерных траекторий в неизменных организациях работой, которая предполагает выполнение и ограниченных задач; когда задача выполнена, зачастую заканчивается и работа" [11, с. 100].
Подвижки осмысления субъектности в рамках постнеклассической онтологии послужили импульсом к обновлению эпистемологического поля. В первую очередь здесь была схвачена необходимость преодоления "чрезмерной абстрактности самой категории субъекта" и в целом "ситуации, при которой в философии реальный живой процесс человеческого познания полностью заменен предельными абстракциями, результаты оперирования с которыми безоговорочно экстраполируются на реальный процесс познавательной деятельности" [12]. Действительно, если обратиться к традиционной теории познания, то обнаруживается противоречивая ситуация: речь о человеческом познании идет не от имени реального, укорененного в бытии индивида, а от некоего субъекта, сводящегося к чистой мыслительной деятельности и представленного только одной функцией - производства объективного истинного знания. Осознание ограниченности абстрактного гносеологизма привело к попыткам переосмысления процесса познания в его корреляции с антропологическими смыслами и аспектами.
Основанием такого рода трансформаций выступила "новая онтология", которой удалось, исходя из осознания со-бытийности существования, вскрыть глубинную диало-гичность и коммуникативность внутреннего пространств индивида, Я.
Важным штрихом стало осмысление факта телесной облеченности познающего субъекта, что позволило установить детерминированность познавательных процессов, в том числе морфологическими и функциональными особенностями конкретно взятого проявления телесности, способностями его восприятия и пространственно-временной локализации.
Эпистемологический субъект начинает мыслиться как телесный индивид, включенный в культуру, в коммуникативные взаимодействия, социально-политическую жизнь. Это требует обновления категориального пространства
эпистемологии. В когнитивных исследованиях, в качестве альтернативы "субъекту познания", распространение получил концепт "когнитивный агент", призванный подчеркнуть дея-тельностное начало субъекта, процессуальный характер познавательных процессов в целом. Л.А. Микешина [12], В.А. Лекторский [13], с учетом рассмотренных трансформаций, рекомендуют выделять как минимум три ипостаси субъекта: как "Я", "Другой" и как "коллективный субъект". Под "коллективным субъектом" подразумевается образование, не имеющее структуры Я, существующее как единство входящих в него субъектов. Под Другим может пониматься другое Я, а могут (согласно П. Ри-керу) - социальные институты.
Трансформируется и понимание познавательных актов, содержание которых теперь расширяется за счет включения содержательно-интуитивных, творчески-конструктивных, аксиологических сторон. Интересно отметить, что постнеклассическое понимание активности субъекта вбирает в себя "все возможные, в том числе незавершенные, неуспешные и частичные попытки трансформации, взятые во всей их параллельности, взаимосвязанности и сложности" [14]. Приятно отметить, что в оценке характера взаимоотношений между познающим субъектом и окружающей средой удается избежать агрессивно активистских прочтений. Так, Е. Князева, А. Турбов [15] предлагают интерпретировать их взаимоотношения в терминах коэволюции.
Следующая трансформация постнеклас-сического осмысления субъектности связана с переносом акцента с постижения истинно сущего на возможное или так называемое "потенциированное бытие". Модель реальности как нелинейной, ветвящейся структуры, образующей сложную систему ходов и выходов - некий лабиринт возможностей или "ризому" (в терминологии Ж. Делеза и Ф. Гваттари), проблематизирует анализ рефлексивных, креативных, управленческих и иных способностей субъекта, как источника, задающего принципиальную вариабельность бытия. В области когнитивных исследований выделяется задача формирования среды, способной развивать и активным образом стимулировать мотивацию и эффективность индивидуального мышления.
Многоуровневость онтологической концепции, отражающая множественность бытия, открывает поливариантность познавательных форм, подразумевающую учет различной сти-
листики мышления, проявлений субъектности феминного/маскулинного типов, индивидуальной и коллективной и т.д.
Вектор "постчеловечности": тенденции трансформации в понимании "субъектности". Перспектива коренных преобразований человеческой природы может быть раскрыта в связи с реконструкцией человека на фоне бурного развития биомедицинских технологий. Речь идет об исследованиях в области создания искусственного интеллекта, искусственной жизни, генной инженерии, клонирования, исследовании стволовых клеток, которые создают горизонт "постприродной, постбиологической и постчеловеческой цивилизации" и непосредственным образом затрагивают "антропологическую неприкосновенность" человека. Данное инновационное поле выходит за рамки лабораторий, трансформируя устоявшиеся представления. Например, приходится фиксировать тенденции стирания грани между "искусственным" и "естественным". Находятся энтузиасты в области исследований искусственного интеллекта, отрицающие разницу между субъективностью человека и субъективностью машины [16]. Согласно их логике, компьютерный продукт предстает как полноправный субъект, равнопо-ложенный человеческому. К этим сентенциям, носящим пока во многом футурологический характер, можно относиться с разной степенью серьезности, но важно иметь в виду, что так или иначе они олицетворяют собой настроение и намерение эпохи в целом.
Обращают на себя внимание два интеллектуальных направления, рассматривающих судьбу человека под знаком его исторического конца и вступления в эпоху постгуманизма -это "трансгуманизм" и "постчеловеческие" исследования. Если первое направление представляет собой внеакадемическое движение энтузиастов кибер-разума, то второе - исследовательское направление, сформировавшееся в рамках академического сообщества, которое связано с изучением новых технологий и их воздействием на гуманитарные науки. Полярность оценок происходящих процессов технизации, в том числе и технизации человеческих способностей, можно зафиксировать на примере позиций М.Н. Эпштейна [17], А. Горца [16]. Если для первой фигуры разрастание техноло-го-механизированных пейзажей является квинт-
и и*
эссенцией кенотической природы человека,
* Даный термин заимствован М.Н. Эпштейном из теологической традиции, в которой под кеносисом понимается самоопустошение Бога, иначе - способность к трансцендентированию.
его способности к самотрансцендентированию, перенесению своей сущности в нечто отличное от себя (и по этому поводу им используется метафора "творческой эстафеты"), то для А. Горца - это попытка "индустриализации производства и воспроизводства человека", перестройки мира в соответствии с анонимной целью тандема науки и капитала.
Концептуальным основанием "постчеловеческой" ориентации выступает, на наш взгляд, отказ от идеи целостности, укладывающийся в логику постнеклассической рефлексии, с ее ориентированностью на плюрали-стичность. «Понятие целостности утрачивает свою ценность как некий идеал и подменяется другими словами: "комплексность", "сборка", "единство"» [18, с. 25]. Базовым для стратегии анализа субъектности становится центрированность вокруг множественности свойств, качеств, системных признаков. Субъект утрачивает себя как целостное индивидуальное образование и не выступает более как самобытный конституирующий исток культуры. Превращаясь в некоторую функцию, он приобретает новую форму существования - в качестве "дивидуума".
Пугающе выглядит и тенденция, связанная с расширением понятия человеческого. Рассмотрение человека всего лишь как части техносферы (т.е. умных машин, техноор-ганизмов), аккумулирующей своего создателя, приводит к стиранию границ между "естественным" и "искуственным". Этому же способствуют интенсивные процессы "дебиологизации", предлагающие соединение человеческого и технического (выступающего подчас симуляционной реальностью). Идея комплементарности частей человеческого тела и техноэлементов позволяет говорить о деформации аксиологического измерения.
Как отмечают современные мыслители, современный тип культуры может привести к появлению нового "антропологического персонажа". " Мы должны говорить уже не о человеке, а о неких гуманоидах, разных формах и видах гуманоидной жизни, среди которых собственно привычный человек - лишь один из видов, причем уже уходящий. Человек -вид исчезающий" [18, с. 19].
Таким образом, привнесенные постне-классической картиной мира трансформации повлекли расширительное толкование субъ-ектности с учетом фундаментальных ориен-таций как на целевые, так и на ценностные измерения современности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лешкевич Т.Г., Зубова Д.А. Переоткрытие субъ-ектности: точки роста новых ценностей // Научная мысль Кавказа. 2010. № 2 (62). С. 5-11.
2. Нанси Ж.Л. Бытие единичное множественное. Минск: Логвинов, 2004. 272 с.
3. Левинас Э. Избранное: Тотальность и бесконечное. М.; СПб.: Культурная инициатива: Университетская книга, 2000. 416 с.
4. Рено А. Эра индивида. К истории субъективности. СПб.: Владимир Даль, 2002. 474 с.
5. Бауман З. Индивидуализированное общество. М.: Логос, 2002. 390 с.
6. Докучаев И. И. Феноменология знака. Избранные работы по семиотике и диалогике культуры. СПб.: Наука, 2010. 412 с. С. 163.
7. Комаров С.В. Метафизика и феноменология субъективности: Исторические пролегомины к фундаментальной онтологии сознания. СПб.: Алетейя, 2007. 736 с. С. 13.
8. Труфанова Е.О. Идентичность и Я // Вопросы философии. 2008. № 6. С. 95-105.
9. Козин Н.Г. Идентификация. История. Человек // Вопросы философии. 2011. № 1. С. 37-48.
10. Лешкевич Т.Г. Неопределенность в мире и мир неопределенности. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1994. 231 с.
11. Сеннет Р. Капитализм в большом городе: глобализация, гибкость и безразличие // Логос. 2008. № 3. С. 95-108.
12. Микешина Л.А. Эпистемология ценностей. М.: РОССПЭН, 2007. 440 с. С. 5.
13. Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2006. 256 с.
14. Меськов В.С., Мамченко А.А., Смирнова И.В. От возможного мира и возможного индивида к инфомиру и когнитивному субъекту // Возможные миры: семантика, онтология, метафизика. М.: Канон+, 2010. С. 17-24.
15. Князева Е., Турбов А. Мир науки. Познающее тело. Новые подходы в эпистемологии // Новый мир. 2002. № 11. С. 136-154.
16. Горц А. Знание, стоимость, капитал. К критике экономики знаний (Окончание) // Логос. 2008. № 1 (68). С. 3-32.
17. Эпштейн М.Н. Тело на перекрестке времен. К философии осязания // Вопросы философии. 2005. № 8. С. 66-81; Он же. Творческое исчезновение человека. Введение в гуманологию // Человек. 2009. № 4. С. 48-57.
18. Гуревич П.С. Феномен деантропологизации человека // Вопросы философии. 2009. № 3. С. 19-31.
21 апреля 2011 г.
УДК 550.2
ПРОБЛЕМА "ЕСТЕСТВЕННО-ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ГРАНИЦ" РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПОДХОДЫ
Р.А. Тлепцок
Проблема естественных границ, исследуемая в контексте изучения геополитической теории, позволяет понять суть территориальной политики государства, дополнив его новыми, качественными характеристиками*. Учитывая
* Выражение "естественные границы" с политической тенденцией впервые употребил в 1793 г. французский политический деятель Эмманюэль-Жозеф Сийес (1748-1836), который под естественной границей, разделяющей Францию и Германию, подразумевал Р. Рейн. Мысль эта задолго до него была высказана в 1444 г. в манифесте Людовика XI. В годы наполеоновских войн Франция вновь прибегла к лозунгу "естественных границы", чтобы оправдать свои притязания на левобережные прирейнские территории. Франко-германские территориальные споры прочно ввели выражение "естественные границы" в международный обиход.
Тлепцок Руслан Асланович - кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Адыгейского государственного университета, 385000, г. Майкоп, ул. Университетская, 208, е-шай: Ъиш102@ yandex.ru, т. 8(8772)571324.
географические особенности России, проблема расширения жизненного пространства на протяжении истории переплеталась с потребностью выхода к естественным географическим границам. В контексте этого не вызывает удивление появление в отечественном историческом знании концепций, объясняющих формирование Российской империи как процесса постепенного расширения Российского государства в его естественно-географических границах. Безусловно, обращение к исследуемой проблеме невозможно без учета анализа взглядов известного российского историка В.О. Ключевского, считавшего, что в течение XVIII в. Россия почти завершила свое стремление
Ruslan Tleptsok - Ph.D. of history, the senior lecturer of General History Department at the Adygea State University, 208 University Street, Maikop, 385000, e-mail: bum102@yandex.ru, ph. +7(8772)571324.
