CC BY
24
И.И. Косовская
ТРАНСФОРМАЦИЯ РОССИЙСКИХ ЭЛИТ В ФЕДЕРАЛЬНОМ И РЕГИОНАЛЬНОМ ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫХ ПРОСТРАНСТВАХ
Статья посвящена феномену «национальная элита» в России, оказавшему значительное влияние на современные реформы. На примере правовой регламентации институтов государственной и муниципальной службы автор рассматривает сложный процесс взаимоотношений публичной власти и гражданского общества. В статье сопоставляется осмысление природы национальных элит в отечественном и зарубежном научных дискурсах. Понимание особенностей трансформации национальных элит помогает более глубокому постижению возможностей различных проектов модернизации отечественной государственности.
Ключевые слова: государственная власть, элита, местное самоуправление, реформы, гражданское общество, либерализм, традиционализм, правовая ответственность, номенклатура.
Г лавным фактором, определяющим развитие важнейших институтов и структур в России, является доминирование элит - политических и экономических - по отношению к обществу. Именно поэтому в рамках современных юридического и политического познаний необходимо решение вопроса о формах их правовой институционализации, месте и роли в изменяющейся отечественной государственности.
«Постсоветский период в России стал подлинной “революцией элит”, которые сегодня являются не просто важнейшими, но почти монопольными участниками политического процесса» [1]. Это в свою очередь актуализирует исследование процесса элитогенеза в национальном государственно-правовом пространстве, которому, естественно, предшествовали не только эпоха советского партостроительства, но и иные формы политико-правовой институционализации правящего класса в имперский период.
Трудно спорить с тем, что до отмены крепостного права в России элита рекрутировалась в основном из дворянства, хотя иногда в нее проникали и разночинцы, выходцы из городов и сел, не игравшие, впрочем, значительной роли в высших слоях общества. После отмены крепостного права элита стала меняться, и к концу XIX - началу ХХ вв. сложился определенный слой политических деятелей, деловых людей, ученых, военных, деятелей культуры, не имевших аристократического происхождения, но, тем не менее, входивших в государственную элиту.
После 1917 г. ситуация в корне изменилась. Вследствие ликвидации сословных различий в политическую, экономическую и культурную жизнь государства оказались вовлечены широкие слои населения («время молодых»). В это же время формирование политической элиты оказалось под жестким контролем советской идеологии, которая насаждалась в массах через коммунистическую партию. В целом же, за годы существования советской партсистемы сложилась мощная элитарная прослойка, представленная преимущественно партийной номенклатурой.
Как утверждал Ю.А. Левада, «главная ось всей социальной организации (и, если так можно выразиться, главное социальное изобретение советской эпохи) - всепроникающий механизм партийносоветской номенклатуры, то есть жестко построенной “вертикали” власти, влияния и контроля во всех областях жизни общества, опиравшейся на назначенных “сверху” и ответственных только перед ним порученцев... Формально в стране были задекларированы несколько якобы автономных вертикальных иерархически властных линий - партийных, советских, “общественных” (профсоюзных, научных, а также специализированных в хозяйственной деятельности, военной, охранительной и пр.), - реальное значение имела лишь одна, именовавшаяся “партийно-государственной” (при том, что “госпартия” политической партией не являлась, а “партгосударство” не было государством в собственном смысле)»
[2, с. 9].
В некоторых аспектах (назначенство, контроль сверху, коррумпированность) советская номенклатура сохранила черты старого чиновничества, но по масштабам численности, претензий, самоуверенного цинизма и безграничного страха перед начальством значительно его превосходила.
В отличие от своих предшественников «новая» номенклатура не имела ни своих истории и традиций, ни возможности для консолидации, ни малейших гарантий от постоянно грозивших «чисток». Чтобы поддерживать устойчивость, вертикаль власти нуждалась в ресурсах поддержки разного рода - прежде всего, институциональной. «Ближайший» же к власти такой ресурс неизменно составляли силовые и карательные институты (армия, службы безопасности, суд-прокуратура-ГУЛАГ), функцией которых было поддержание мобилизационной напряженности в обществе. Однако приближенность к власти еще не означала самостоятельного участия силовых структур в принятии властных решений.
В итоге, «за семь десятилетий своего существования партийно-советский режим не создал ни эффективных институциональных структур, ни устойчивых правовых и социальных конструкций, пригодных для исполнения роли элитных “опор”. Приближенность к власти или относительно высокий потребительский статус (допуски к благам) не могли создать “настоящую” элиту (будь то традиционная, достижительская или рационально-бюрократическая), консолидированную и уверенную в своем статусе и престиже. В лучшем случае можно было говорить о подобии элит, неких эрзац-элитах во власти и различных сферах. Разлом и крушение советской системы за последние 15-20 лет обнаружили ограниченность этих структур со всей очевидностью» [2, с. 13].
В середине 80-х гг. М.С. Восленский опубликовал интересную работу о генезисе партийной элиты [3, с. 75]. В частности, он утверждал, что диктатура номенклатуры перерастет в посленоменклатурный строй, т.е. в либерализацию политического режима, и это приведет к становлению институтов рыночной системы хозяйства. Затем он не исключал регресса и после затяжного кризиса - вновь оживления номенклатуры.
Вообще, многие аналитики были убеждены, что партократия исчезнет, как только в экономике станут складываться рыночные отношения. Однако этого не произошло. Дезорганизованная в период перестройки бывшая советская номенклатура только на короткое время сдала позиции, но уже в первые годы демократических преобразований обнаружилось, что в России нет современных менеджеров, способных взять на себя ответственность за судьбы страны. Вот почему опыт партийных чиновников, соответствующей кадровой школы оказался востребованным и в постсоветский период.
В этом плане Л.Г. Ионин отмечал, что важнейшими особенностями новой российской модели элитообразования являются «растворение» государственных интересов в партикулярных и высокая степень «приватизации» институтов публичной власти и гражданского общества клановокорпоративными структурами, претендующими на замещение государства и выполнение его функций. Причем существенное ослабление роли последнего в этот период не было «побочным продуктом» процесса трансформации российского общества или простой случайностью, именно государственные ресурсы - правовые, финансовые, административные, политические и иные - стали источниками влияния крупнейших политико-финансовых структур в 90-е годы ХХ в.
«Подобная система отношений государства с кланово-корпоративными структурами существенно отличается от современного западного стандарта. Достаточно сказать о тенденции квазифеодализации модели элитообразования, о чем свидетельствуют высокая степень самодостаточности корпоративных структур и приватизация ими прерогатив публичной власти. Таким образом, в России 90-х годов произошла реконструкция европейской модели элитообразования, но феодальной, а не современной Европы, ибо для сегодняшнего Запада характерно сохранение автономности государства по отношению к кланово-корпоративным структурам» [4, с. 15].
Реформирование общественной системы в постсоветской России послужило причиной резкого усиления конфликтности и разобщенности в политической элите страны. Проводимые преобразования вызывали неоднозначную реакцию как среди основных субъектов политики, так и у граждан страны. Противостояние политиков проходило по линии антиномичности отношений между «правящей» и «неправящей» элитами, что служило главным источником дезинтеграционных процессов в обществе.
Определившаяся за последние годы ситуация в российском обществе суммирует и как бы собирает воедино проблемы, накопившиеся и не решенные ранее. Сдвиги в экономическом положении страны, обусловленные конъюнктурой мирового энергетического рынка (докризисного его состояния), позволили снизить уровень напряженности в ряде болевых точек первых «переходных» лет (невыплаты, высокая инфляция) и повлиять на рост оптимистических настроений и ожиданий в обществе, прежде всего - в его элитарных слоях и группах.
Неудивительно, что в таких условиях значительная часть представителей элитарных групп связывает свои надежды с государственной властью и государственной экономикой, с государственной поддержкой науки, образования, здравоохранения и т.д., почти не смущаясь тем, что само государство постепенно утрачивает демократические претензии и приобретает авторитарные черты.
Изменения внутри элитарных (высокостатусных, высокообразованных) групп также в значительной мере связаны со сменой поколений и стиля деятельности. Уходят или отодвигаются на второй план люди, которым приходилось выдерживать идеологические и бюрократические накаты советского периода, а в начале новых времен разделять демократические надежды. Выдвигаются «кадры», не знавшие такой общественно-политической школы и связывающие свое статусное и материальное возвышение уже с прагматическими обстоятельствами пореформенных лет.
После ликвидации зачатков публичной политики значимые перемены произошли и в функциях СМИ, и в деятельности групп, относимых к медиасообществу: место обличительной публицистики заняли шоу, политреклама и т.п.
Следует отметить, что трансформация властных элит в постсоветской России произошла и по линии разлома в отношениях с США, которые из врага номер один в период холодной войны на заре демократических реформ перешли в группу партнеров.
На первом этапе, в начале 90-х гг. ХХ в., российская политическая элита, сформировавшаяся в результате успешной антикоммунистической революции и распада СССР, «действовала под либерально-демократическим знаменем и рассматривала лидера западной цивилизации - США - как своего идейного и политического союзника. Первый Президент России Б. Ельцин неоднократно заявлял, что Россия и США исповедуют одни и те же ценности, российские политики рассматривали американские образцы как пример для подражания» [5, с. 85]. Результатом «американизации» России стала Конституция 1993 г., составленная не просто с учетом опыта либерально-демократических стран, но и слепо копировавшая проамериканские принципы государственного устройства: модель президентской республики, процедуру импичмента главы государства в случае злоупотребления им властью, ограничение пребывания в должности президента двумя сроками, механизм «сдержек и противовесов» во взаимоотношениях ветвей власти, способы утверж-дения в должности высших чиновников.
Второй этап в переломе отношений российской элиты к США произошел в середине 90-х гг., когда не только во власти, но и в обществе стало отчетливо проявляться разочарование в либеральнодемократических политико-правовых и социально-экономических идеалах. Со своей стороны США также публично демонстрировали свое недовольство «диким» российским вариантом реализации западных ценностей, нежеланием России считать Америку гегемоном нового мирового порядка и лидером мировой демократической революции.
Наиболее полная амбивалентность отношения России к США сложилась после прихода к власти В. Путина, позиционировавшего «российский путь демократии» (проект «суверенной демократии»), говоря о суверенности российского выбора либерально-демократических ценностей, что отразилось на внутриполитических установках правящих элит.
Весьма неоднозначна в своих качествах и специфична в плане политико-правовой институционализации политическая структура российской провинции. Демократические государственно-правовые принципы в 90-х гг. оказались освоены и приспособлены к своим групповым интересам административной элитой, а региональная власть и общественное самоуправление встроены в систему реализации этих интересов.
Вообще, в условиях современного транзитивного общества и государства можно отметить, что процесс политико-правовой институционализации элит и публичной власти в провинции прошел несколько этапов:
1) на первом этапе произошли самоорганизация провинциальной элиты через систему исполнительной власти и дифференциация ее на элиты автономий и областей с различными возможностями перед Центром. Федеральное же правительство в этот период, вопреки Конституции РФ и действующему законодательству, строило свои отношения с региональной властью в определенной мере через противопоставление лидеров этноэлит лидерам областей и краев, вольно или невольно санкционируя тем самым сепаратистские тенденции, формирование «местных» идеологий, клановых интересов провинциальной номенклатуры;
2) на втором этапе политической структуризации провинции административная элита дифференцировалась на ее отраслевые группы: на финансово-промышленную, аграрную элиту, на элиту, связанную с добычей и транспортировкой полезных ископаемых за рубеж, и т.п. Вместе с тем в рамках отраслевых групп произошла и межрегиональная интеграция. Сложились формы согласовательного взаимодействия в отраслевых группах провинциальной элиты, в основном направленные на отстаивание местных интересов перед Центром. Эти формы имеют многоуровневый характер, от Государственной думы и Совета Федерации до двухсторонних и многосторонних встреч на местах региональных лидеров, принятия и попыток проведения совместных экономических программ. Данный этап также характеризуется определенным слиянием на местном и федеральном уровнях административной элиты регионов с финансово-промышленными группами и даже криминальным миром. В этом региональная элита выступает своего рода политическим «опосредованием» в отношениях между федеральным правительством и группами экономического влияния на местах. При установлении контроля над собственностью, налоговой политикой и расходованием бюджетных средств на местах группы экономического влияния постепенно оттеняют политических лидеров на периферию общественной жизни. Складывается ситуация, когда политическая судьба провинциальных лидеров реально определяется не народным волеизъявлением, демократическими правовыми и политическими институтами (например, институтом региональных и местных выборов, институтом правовой ответственности региональной и местной властей перед населением и федеральной государственной властью), а желанием или нежеланием руководителей
групп экономического влияния (лоббистов), которые в свою очередь подчиняются своей (внутриклановой) дисциплине.
Между административной элитой, руководителями групп экономического влияния и криминальным миром на местах существует своего рода разграничение функций и полномочий. Институтам же публичной власти отводится преимущественно ритуально-декоративная функция, роль идеологического института, контролирующего средства массовой информации, представительную и судебную власть. Проводимые в провинции мониторинговые исследования свидетельствуют, что групповая организация и структура провинциальной элиты содержат три основных элемента: бывшую советскую номенклатуру, бывших хозяйственных руководителей, бывших демократических митинговых ораторов, имеющих различные мировоззренческие установки и управленческие навыки [6].
Так, бывшая коммунистическая номенклатура обладает преимущественно навыками командного управления и распределения материальных ресурсов и бюджетных средств, весьма скептически настроена по отношению к постсоветскому законодательству, а также правотворческому и правоприменительному процессам.
Вчерашние хозяйственные руководители представлены чаще всего своим средним и низшим уровнями. Крупные и известные хозяйственники обычно управляют промышленными гигантами и корпорациями, в которых имеют контрольный пакет акций.
Представители же бывшего демократического блока в местных и региональных администрациях занимают второстепенные должности и заметным влиянием на местах не пользуются. Руководители бывшего демократического регионального движения в основном «ушли» в бизнес, в науку и др. Правда, в последние годы, например, часто звучат заявления части российской региональной элиты о своей преемственности по отношению к политико-правовым идеалам евразийства и даже базовым принципам самодержавной модели (П. Столыпин, С. Витте, П. Милюков). Представители этой части элиты пытаются отождествлять себя с дореволюционной бюрократией, часто проводят параллели с наиболее выигрышными сюжетами из политических биографий царских министров.
Литература
1. Гаман-Голутвина О.В. Российские политические элиты как ключевые акторы политической эволюции России // http://www.ng.ru/scenario/2007-10-23/14_verhi.html
2. Левада Ю.А. Элитарные структуры в советской и постсоветской ситуации // Общественные науки и современность. 2007. № 6.
3. Гуревич П. Элита или номенклатура? // Вестник аналитики. 2006. № 1.
4. Ионин Л.Г. Бюрократия или олигархия? // НГ- сценарии. 2000. № 3.
5. Согрин В.В. Российская политическая элита и американский опыт // Общественные науки и современность. 2008. № 1.
6. Барзилов С.И., Чернышов А.Г. Политическая структура современной российской провинции. М., 1997.
