CC BY
63
УДК 821.161.1-3
ТРАНСФОРМАЦИЯ «РАЗИНСКОГО ТИПА»
В ПРОЗЕ В. ШУКШИНА
© Петр Андреевич ГОНЧАРОВ
Мичуринский государственный педагогический институт, г. Мичуринск, Тамбовская область, Российская Федерация, доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой литературы, проректор по научной работе, e-mail: [email protected]
В статье рассматривается трансформация «разинского типа» в прозе В. Шукшина, пристрастие позднего В. Шукшина к иным версиям русского национального характера.
Ключевые слова: «разинский тип»; национальный характер; эволюция; «природный человек».
Мы уже обращали внимание на тот факт, что через все творчество В. Шукшина проходит образ и тема Степана Разина [1]. Очевидно и то, что ряд персонажей его рассказов и повестей («Стенька Разин», «Я пришел дать вам волю», «Печки-лавочки», «До
третьих петухов» и др.) имеет типологическое сходство с образом Разина. Свободолюбие, пристрастие к воле и своеволию, «больная совесть», сочувствие обездоленным, склонность к буйству и разгулу, ненависть к бездушной бюрократии в соизмеримой степени имеют место в характерах Спирьки Расторгуева («Сураз»), Сашки Ермолаева («Обида»), Кости Валикова («Алеша Бесконвойный»), «Гулевого Атамана» («До третьих петухов»), в ряде других героев.
Этот тип героя традиционен для русской словесности, и традиционность здесь двоякая. С одной стороны, в русском фольклоре образ народного заступника закрепился в исторических песнях о Степане Разине, а также в песнях литературного происхождения. С другой стороны, в русской классической и в русской советской литературе под видом «нового человека», «героя массы», «героя борца», «героя-правдоискателя» часто скрывался собственно этот тип [2]. Герои
Н. Некрасова, Н. Чернышевского, М. Горького, А. Чапыгина, А. Фадеева, Н. Островского, С. Злобина и другие часто лишь потому обладают симпатиями автора, что в той или иной мере борются за социальную справедливость, свободу, братство людей.
В. Шукшин выделяет «разинский тип» в отдельный, особый, но не являющийся единственным в казачестве, в русском народе. В. Шукшин специально подчеркивает различия в русском человеке. Вероятно, это необ-
ходимо ему, чтобы дать понять: Разин не исчерпывает всего многообразия русского человека. Повествуя о различной реакции на одно событие (угроза военной стычки) князя Львова и Степана Разина («Я пришел дать вам волю», 1968-1971), В. Шукшин отмечает: «Так резко различаются русские люди: там, где Разин, например, легко и быстро нашелся и воодушевился, там Львов так же скоро уронил интерес к делу, им овладела досада» [3].
Характеризуя родного брата Степана -Фрола Разина, В. Шукшин отмечает: «Фрол не охотник до войны, до всяких сговоров, хитростей военных. Не в разинскую породу. Он - материн сын, Черток: покойница больше всего на свете боялась войны, а жила с воином и воинов рожала. Зато уж и тряслась она над Фролом, меньшим своим... Помирала, просила мужа и старших сынов: «Не маните вы его с собой, ради Христа, не берите на войну. Пускай хоть он от нее спасется, от проклятой» (т. 1, с. 461). Правда, и Фрол, как и старший брат Степана - Иван, тоже оказывается жертвой, принимает мучительную смерть вместе с братом. Мученичество, таким образом, оказывается родовым свойством рода Разиных, заключающего в себе различные человеческие типы.
Л. Аннинский отмечает относительно характера русского человека: «Характер русского человека гуляет меж этими краями: волей разума и волей смирения» [4, с. 14]. У этих «краев», на наш взгляд, не только этические, но и хронологические рамки. «Разин-ский тип» Шукшина - это русский человек в его исторической эволюции от ХУІІ века к концу ХХ столетия. Разин разбойничает в «Шаховой стороне» и не считает это зазор -
ным, способен покуситься и на власть самого «тишайшего» - так было принято в его среде в его время. Любавины, хотя это уже и не вполне современно, пытаются через разбой разжиться в начале 1920-х гг., готовы, подобно Разину, «ноги на шее завязывать, этим властям всяким» (т. 1, с. 25). Но «бесконвой-ность» Кости Валикова уже не идет дальше отказа работать по субботам, а стремление к справедливости Князева - дальше сочинения путаного трактата «О государстве». Восприятие Разина и «разинского типа» не является застывшим в творчестве самого В. Шукшина. Изменяются времена, сменяются эпохи, эволюционирует человек, трансформируется национальный характер и его восприятие художником. «Разинский тип», включающий в себя Любавиных, Ивана-дурака, Ивана Расторгуева, Егора Прокудина, героев рассказов «Сураз», «Степка», «Срезал» и других, является благодаря этому динамической, подвижной, эволюционирующей, собирательной категорией.
Суть «разинского типа» - совестливое заступничество за слабых, разгульное, разбойное, бескорыстное своеволие. Это свойство характерно и для других шукшинских героев. Спиридон Расторгуев («Сураз», 1970) «мог снять с себя последнюю рубаху и отдать - если кому нужна» (т. 2, с. 381). В этом смысле Сураз - усугубленный разинский тип. Если Разину ради товарищества не жалко погубить княжну, то Спирька отказывается не только от женщины (понравившейся ему учительницы пения Ирины Ивановны), но и от своей собственной жизни. Принося себя в жертву людям, он таким бесчеловечным образом дает возможность жить им. Его самоубийство, по мысли В. Шукшина, -это выход «заблудившегося человека» (т. 2, с. 398).
«Разинский тип» - герой, упорствующий в своих идеях, не взирая на то, что они носят несбыточный характер, в представлении «трезвомыслящих» людей, обречены на неудачу. Но таков и изобретатель вечного двигателя Моня Квасов («Упорный», 1973). Разин хочет учредить «волю» - свободу, казачье самоуправление, социальное равенство и гармонию - в представлении многих это несбыточная мечта, утопия, равная по возможности осуществления и существования вечному двигателю. Моня Квасов - разинский
тип по одержимости, страстности, упорству в достижении недостижимого, невозможного. Разина убеждают многие (Фрол Минаев, Корней Яковлев, жена Алена и др.) смотреть трезво на вещи, но он вопреки здравому смыслу ищет свой «вечный двигатель» социальной гармонии. Фрол Минаев, обращаясь к Разину, убеждает: «Вот, слушай. Ты же умный, Степан, как ты башкой своей не можешь понять: не одолеть тебе целый народ, Русь...» (т. 1, с. 517). Реакция Разина на эти увещевания близка к реакции Мони Квасова на обращенные к нему «трезвые» мысли: «Как-то бывало с ним, что на всякие трезвые мысли. от всяких трезвых мыслей он с пренебрежением отмахивался и думал свое: «Да ладно, будут тут мне. «И теперь он тоже подумал: Да ну! Что значит - невозможно?» (т. 3, с. 110).
Источник упорства Мони Квасова -пример вечной природы, ее «вечного двигателя». Образец гармоничного устройства для шукшинского героя - вселенная, пример вечного двигателя - солнце. «Разинский тип» в 1970-е гг. - «природный человек» - в природе ищет образец решения неразрешимых проблем: «Слава богу, хоть тут-то все ясно, -думал Моня. - Солнце всходит и заходит, всходит и заходит - недосягаемое, неистощимое, вечное» (т. 3, с. 124). Для «природного человека» природа - образец для подражания, источник различных социально значимых идей, традиционной нравственности. Разинский тип в 1970-е гг. оказывается созвучным руссоистским идеям, а образец «воли», источник социальной и иной гармонии шукшинский герой находит в природе.
Созвучным «упорному» Моне Квасову (и по настойчивости, и по вольнолюбию) оказывается и Костя Валиков («Алеша Бесконвойный», 1973). Это модернизированный в 1970-е гг., трансформированный, видоизменившийся «разинский тип». Это человек, обретший (преодолевая сопротивление буквально всех!) внутреннюю свободу, «бес-конвойность», почти разинскую «волю». В. Шукшин подчеркивает красоту такого человека: он свободен в своих поступках, оценках, мыслях, красив этой завоеванной (где-то и в буквальном смысле: Алеша -фронтовик) свободой, волей.
В рассказе наметилось (в духе «деревенской прозы») переосмысление некоторых
шукшинских аксиом. В 1960-е гг. В. Шукшину кажется, что воля, понимаемая как социальная свобода, социальное равноправие, является основой гармонии социальных отношений. Теперь же размышляющий герой его рассказа приходит к странному и неожиданному для прежнего Шукшина выводу: «Вот вы там хотите, чтобы все люди жили одинаково. Да два полена и то сгорают неодинаково, а вы хотите, чтоб люди жили одинаково!» (т. 3, с. 128). Счастье и воля перестают связываться в сознании симпатичных для В. Шукшина героев с идеей равенства, воспринимаемого и интерпретируемого здесь как «одинаковость», своеобразие; «неодинаковость» воспринимается и оценивается как благо, а доказательство их органичности черпается из мира природы - «два полена». В. Шукшин этого времени вместе с другими «деревенщиками» (С. Залыгин, Ф. Абрамов, В. Белов, В. Астафьев и др.) переоценивает социально-философские ценности.
Трансформация «разинского типа» выразилась в рассказе в том, что теперь симпатичный В. Шукшину персонаж задумывается не только над своим отношением к миру, к людям, но и о сущностных понятиях. Они звучат во внутренних монологах Алеши Бесконвойного: «душа», «жизнь», «война», «люди», «страна», «женщина», «смерть», «болезнь», «дети», «любовь».
В рассказе «Алеша Бесконвойный» «ра-зинский тип» - мятежный, своевольный -практически уступает первенство человеку, умеющему и стремящемуся любить: «Последнее время Алеша стал замечать, что он вообще осознанно любит. Любит степь за селом, зарю, летний день. То есть он вполне понимал, что он - любит. Стал случаться покой в душе - стал любить. Людей трудно любить, но вот детей и степь, например, он любил все больше и больше» (т. 3, с. 135).
«Разинский тип» уступает в рассказе «Алеша Бесконвойный» приоритет «равновесному», гармоничному «природному человеку». Недаром Алеша - пастух. Его размышления в субботу о жизни и смерти, о детях, природе дают ему гармонию и равновесие: «.Пришел Алеша из бани, когда уже темнеть стало. Был он весь новый, весь парил. Скинул калоши у порога и по свежим половичкам прошел в горницу. И прилег на кровать. Он не слышал своего тела, мир во-
круг покачивался согласно сердцу» (т. 3, с. 13б). - Мир устроенный, увиденный, прочувствованный хотя бы частью «согласно сердцу» - это мир, «воспринявший» от человека гармонию, почерпнутую в свою очередь человеком из мира природы, понимаемой как вселенная и отражение вселенной в душе самого человека. Жизнь человека и мира замыкаются, сливаются парадоксальным образом в единое, не знающее начала и конца, кольцо гармоничного существования, свойственного «природному человеку» [5].
Заметим, что и составляющий основу «разинского типа» образ Разина у В. Шукшина эволюционирует. Так, в рассказе «Стенька Разин» (19б2) Разин является только лишь символом надежды обездоленных на социальную справедливость, подневольных (в прошлом и настоящем) русских людей на обретение собственной воли, социальной свободы. В романе «Я пришел дать вам волю» Разин - русский человек в его безудержности, ярости, символ свободы, олицетворение воли, своеволия и сопряженных с ними крови, страдания. А в сатирической повести-сказке «До третьих петухов» (1974) Разин - уже символ разгула, «гулевой атаман», он теряет не только имя, но и симпатичные ранее черты. А самый «романтический» элемент его личности, легенды, связанной с ним - приземляется - опошляется: не только с персидской княжной, он готов и дочку Бабы Яги «в плен взять», «сойтись» с ней «усы на усы». А его «айда на Волгу!» звучит не как призыв к «воле», свободе, человеческому достоинству, а как призыв к разгулу. Здесь показателен своеобразный «диалог» сказочных атамана и Обломова: «- Айда на Волгу! - кликнул опять атаман. -Хоть погуляем. - Сиди, - сердито сказал Обломов. - Гуляка. Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять. -А-а-а, - вдруг зловеще-тихо протянул атаман, - вот кохо я искал-то всю жизню. Вот кохо мине надоть-то. - и потащил из ножен саблю. - Вот кому я счас кровя-то пущу.» (т. 3, с. 5QQ). Безудержная жестокость, показная, демонстративная кровожадность (правда, так и не реализованные) имеют здесь к образу «казака», «атамана» самое непосредственное отношение. Но не меняется функция атамана-казака. И в повести-сказке лишь он способен спасти от Горыныча Ивана-дурака.
Суть образа (народный защитник и разгульный разбойник в одном лице) остается во многом неизменной, а детали образа и восприятие его автором изменяются кардинально. Недаром в повести-сказке в качестве главного «распорядителя» разгулявшихся «персонажей» русской литературы и фольклора выступает не «атаман», а Илья Муромец, чей фольклорный прототип на этом этапе эволюции мировосприятия В. Шукшина вызывал, вероятно, гораздо меньше горьких сомнений.
Вероятно, эта эволюция отражала эволюцию взглядов В. Шукшина не только на Разина как историческую личность, но и на русского человека вообще. В «гулевом атамане», как и в Иване-дураке, ощутимы историческое разочарование, горечь.
«Разинский тип» в 1970-е гг. эволюционирует, трансформируется у В. Шукшина в понятие более емкое. Это свойственно и для рассказа «Жил человек» (1974). В рассказе заявлено как данность, как предмет для осмысления понятие «русский человек» (т. 3, с. 247). Для В. Шукшина, как и в рассказе об отважном сибиряке «Рыжий», немаловажны его антропологические черты. Лирический герой обращает внимание на одного из больных московской клиники: «Один был - сухонький, голубоглазый, все покашливал» (т. 3, с. 247); человек с синими глазами» (т. 3, с. 248); «улыбался своими невыразимо прекрасными печальными глазами» (т. 3, с. 249). «Русскость» героя проявляется и в его небрежном отношении к самому себе: «Как-то странно воспринимает эти советы врачей» (т. 3, с. 247). Безымянный «русский человек» этого рассказа воспринимает свою судьбу, свою жизнь как нечто отдельное от его «я», его личности, души. «Но он же и понимал, что жизнь его, судьба, что ли, - это нечто отдельное от него, чем он управлять не может. Поэтому злиться тут бессмысленно, и он не злится» (т. 3, с. 248). Шукшинский Разин ощущает свою собственную обреченность
из-за непомерной тяжести того дела, которое он на себя взвалил. Здесь фатализм особого рода - восприятие своей тяжелой, но в об-щем-то - рядовой судьбы со стороны, «отстраненный» фатализм, обреченность как данность. Тем острее выглядит здесь сформулированная в виде вопроса, не находящего ответа, проблема смысла жизни: «А зачем все?» (т. 3, с. 250). Постановка ее в рассказе необходима не только потому, что она действительно волнует В. Шукшина и его героя, но еще и потому, что сама постановка такой проблемы является своеобразным «индикатором» «русскости» в персонажах его произведений 1970-х гг. «Русская душа» именно этого, а не резко выраженного «разинского типа», все более влечет В. Шукшина.
Таким образом, «разинский тип» - органичный для писателя и талантливо реализованный феномен его персонажной сферы, устойчивая в ее основных параметрах, но динамичная эстетическая категория, позволяющая в новом ракурсе интерпретировать творчество В. Шукшина.
1. Гончаров П.П., Гончаров П.А., Стрыгина Е.Л. Разин и «разинский тип» в прозе В.М. Шукшина: монография. Мичуринск-Наукоград, 2Q1Q.
2. Никонова Т.А. «Новый человек» в русской литературе 1900-1930-х годов: проективная модель и художественная практика: монография. Воронеж, 2QQ3.
3. Шукшин В.М. Собрание сочинений: в 3 т. М., 1984-1985. Т. 1. С. 342. Далее цитируется это издание с указанием тома и страницы в круглых скобках.
4. Аннинский Л. В нас есть что-то детское. Но надо ли взрослеть? // Литературная газета. 2009. № 12-13 (б217).
5. Гончаров П.А., Гончаров П.П., Земляков-ская А. А. «Природный человек» в русской прозе ХХ века: монография. Тамбов, 2QQ5.
Поступила в редакцию 19.03.2012 г.
UDC 821.161.1-3
TRANSFORMATION OF “RAZIN TYPE” IN SHUKSHIN’S PROSE
Pyotr Andreyevich GONCHAROV, Michurinsk State Pedagogical Institute, Michurinsk, Tambov region, Russian Federation, Doctor of Philology, Professor, Head of Literature Department, Pro-rector for Scientific Work, e-mail: [email protected]
This article discusses the transformation of “Razin type” in Shukshin’s prose, late Shukshin’s predilection for other versions of the Russian national character.
Key words: “Razin type”; national character; evolution; “natural person”.
