CC BY
57
о лексической основе сказок Писахова, о системе образов, выявлены символические единицы, относящиеся к различным аспектам культурного смыслообразования. Принадлежность к единому смысловому пространству объединяет повседневную жизнь человека, его интеллектуальную рефлексию и бессознательную память в
сплошной континуум культуры. Смысл существования индивида заключается в том, чтобы найти свое место в этом пространстве между прошлым и будущим, внутри традиции, уходящей в грядущее. Для северного писателя и художника С. Писахова этот поиск был актуальным и продуктивным.
Примечание
* Здесь и далее цитаты приводятся по изданиям: Писахов С. Сказки / ред. Ш. Галимов. - Архангельск 1969; Писахов С. Сказки, очерки, письма/сост., коммент. ивступ. ст. Н.Б. Пономарева. - Архангельск 1985.
Литература
1. Пономарев Н.Б. Степан Писахов // Писахов С.Г. Сказки, очерки, письма / сост., коммент. и вступ. ст. Н.Б. Пономарёва. -Архангельск 1985.
2. Галимов Ш. Волшебник слова (О.С. Писахове) // Галимов Ш. Уроки человечности. - Архангельск, 1984.
3. Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. - М., 1998.
4. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. - М., 1976.
5. Степанов А.М. Толковый словарь по эзотерике, оккультизму и парапсихологии. - М., 1997.
6. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. - М., 1996.
7. Тресиддер Дж. Словарь символов. - М., 1999.
8. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. - М., 2000.
Камалова Алла Алексевна, профессор, зав. кафедрой языкознания Института восточнославянской филологии, Вармин-ско-Мазурский университет в Олынтыне (Польша), доктор филологических наук.
Kamalova Alla Alexeevna, professor, head of linguistics department, East Slavic Philology Institute, Varminsko-Mazursky University, Olsztyn, Poland, doctor of philological sciences. Тел.: (004) 8896777030; e-mail: aaka46@rambler.ru
УДК 003.349.3(044.4)
C.B. Русанова
Трансформация приказной памяти в условиях преобразования регионального делопроизводства в первой половине XVIII в.
На материале региональных документов конца XVII - первой половины XVIII в. исследуется вопрос о функциональной и жанрово-стилистической трансформации приказной памяти и ее связи с отдельными канцелярскими жанрами.
Ключевые слова: региональная деловая письменность, приказные и канцелярские жанры, формуляр документа.
S. V. Rusanova
Transformation of mandatory memory under conditions of reform of the regional record keeping in the first half of the XVIII century
On the material of regional documentation of the end of the XVII - first half of the XVIIIcenturies the issue of the functional, genre and stylistic transformation of mandatory memory and its relation to some clerical genres is researched.
Keywords: regional record keeping, mandatory and clerical genres, card.
Проблема формирования и дальнейшей эволюции жанровой системы деловой письменности XVIII в., несмотря на активное исследование последней, сохраняет свою актуальность. Особый интерес представляет вопрос о связи жанровой системы канцелярского делопроизводства с разными видами документов приказной традиции. Исследователи, отмечая неоднородность лингвистической содержательности текстов делового письма XVIII в., принадлежащих различным жанрам, акцентируют внимание на со-
хранении в системе канцелярского делопроизводства отдельных приказных жанров. Так, например, достаточно устойчивым оказался жанр челобитной, прочно удерживающий свои позиции до конца XVIII в. [1; 2; 3].
Делопроизводственная практика первой половины столетия характеризуется параллельным употреблением таких видов документов, как промемория, инструкция и память, отношения между которыми по-разному интерпретируются учеными. Одни считают, что «прежние наказные
грамоты воеводам заменили инструкции, место памятей заняли промемории, требования...» [4, с. 5]. Другие обнаруживают сходство в функциональном назначении памяти и инструкции. Так, А.П. Майоров, исследующий деловой узус Забайкалья XVIII в., сравнивая тексты документов, составленных в 30-40-х гг., приходит к выводу, что оба вида документов представляют собой распоряжение какого-то вышестоящего органа. Различие проявляется прежде всего в характере предписаний этих деловых бумаг: инструкция обычно предназначалась тем, кто был куда-либо командирован для исполнения указанного в документе предписания. Тем не менее «общего в функциональной направленности данных документов больше того, что их отличает от промеморий», имеющих, по мнению ученого, уведомительный характер [2, с. 29-30].
Исследование региональных памятей конца XVII в., их сопоставление с памятями первой половины XVIII в., написанными после утверждения и издания Петровских регламентов, позволяют уточнить процесс и причины вытеснения данного жанра новыми канцелярскими документами.
Память как вид делового документа начинает функционировать с XVI в., до этого употребляясь лишь в бытовом обиходе в значении «личная памятная записка» для фиксации какого-либо события. В начале XVI в. памятью могли называть документ, представлявший собой духовное завещание и именовавшийся рукописанием, или духовной, или вкладной, или данной [5, с. 68-69]. И только к середине века память формируется как документ, представляющий собой распоряжение, предписание старшего по положению лица (а вскоре и учреждения) на конкретные действия своим подчиненным. В течение второй половины XVI в. у памяти как распорядительного документа складывается достаточно устойчивый формуляр [5, с. 70].
В деловой письменности Забайкалья конца
XVII в. память используется обычно как официальное предписание стольника и воеводы из иркутской приказной избы в подчиненные ему остроги и слободы. Память начиналась формулой По указу великого государя царя и великого князя ... все а великия и малыя и белыя Росии память, актуализирующей распорядительный характер документа. Примечательно, что в соответствующих отписках адресатов широко распространено составное наименование указная память: по указу великих гсдре’ дана мн'Ь | ука3" ная памят велено принят... [РГАДА, ф. 1121, оп. 1, ед. хр. 278, л. 30, 1693 г.]; прислана из Ылин-
ско’ слободы | от тебя столника 1 воеводы от кнзя 'вана Петро | вича в Баргузинско’ острогъ указная па | мят а в указ’но’ памяти написано велено | беречь... [РГАДА, ф. 1121, оп. 1, ед. хр. 278, л. 31-32, 1693 г.].
Памяти могли содержать несколько распоряжений и адресовались, как правило, конкретным должностным лицам, среди которых обычно встречаются казаки тех или иных забайкальских острогов.
Перестройка системы государственного управления в первой четверти XVIII в., формирование нового канцелярского делопроизводства обусловливают перемещение памяти на периферию жанровой системы делового письма с последующим ее полным вытеснением. Однако это не было процессом прямолинейного вытеснения приказных документов, чуждых новым языковым стандартам и новой речевой культуре. Как свидетельствуют материалы региональных архивных фондов, память продолжает использоваться в официальной переписке на протяжении первой половины столетия, подвергаясь при этом общей тенденции к преобразованию формуляра и официально-делового этикета.
Так, памяти, обнаруженные в фонде Троицкого Селенгинского монастыря НАРБ, содержащем самые ранние памятники местной деловой письменности XVIII в., используются как распорядительные документы прежде всего во внутриведомственной переписке, в частности внутриепархиальной. Основанием для подобных документов служили указы центральных канцелярий, святейшего Синода, архиерейской консистории. По характеру отношений между коммуникантами обнаруженные памяти-предписания могут быть поделены на две группы. Большая часть документов представляет собой распоряжения монастырского начальства «поселыци-кам» монастырских вотчин или служителям монастырей, о чем свидетельствуют формулы начального протокола памятей: из Тр°цкого Се-ленгинского | мнстря память того мнстря в Куда-ринскую вотчин [у] | поселным монаху Дионисию с товарищемъ [НАРБ, ф. 262, о. 1, д. 13, л. 49, 1736 г.]; из Троицкого Селенгинского мнстря в’ Хилоцкую вотчину | поселщику НикигЬ К’васоварову память [НАРБ, ф. 262, о. 1, д. 31, л. 3, 1747 г.]; Г Троицкого Селенгин’ского мнстря посланному | того мнстря мнстрскому служителю Михайлу | Кропивину [НАРБ, ф. 262, о. 1, д. 31, л. 23, 1747 г.]. Однако в документах фонда встречаются памяти, представляющие собой форму переписки между равными по ад-министративно-служебному статусу коммуни-
кантами. Примером тому может служить память-предписание архимандрита Вознесенского Иркутского монастыря архимандриту Селенгин-ского Троицкого монастыря об обязательной присылке в Вознесенский монастырь на пропитание школьным ученикам денег вместо наличного хлеба [НАРБ, ф. 262, о. 1, д. 3, л. 178-178 об., 1725 г.].
Кроме того, при внешнем структурном сходстве и функционально-смысловом единстве документов конца XVII - первой половины XVIII
в. бросаются в глаза нововведения грамматического и лексико-стилистического плана. Для примера сравним ключевые фрагменты двух памятей: памяти стольника и воеводы Ивана Федоровича Николаева из иркутской приказной избы в Тункинский острог казаку Архипу Смирному 1699 г. [РГАДА, ф. 1121, оп. 1, ед. хр. 517, л. 9-10] и памяти (копия) из духовного приказа Вознесенского Иркутского монастыря архимандриту Троицкого Селенгинского монастыря 1725 г. [НАРБ, ф. 262, оп. 1, д. 31, л. 3].
№ Память 1699 г. Память 1725 г.
1. <...> по Йсазу великого гдсря цря | і великого кнзя Пет’ра АлеЦ'Ье | вича в’сеа великия и малыя | и б'Ьлыя Росиі самодержц’а памят По указу Ея величества гсдрани їмператрици Ї самодер' жицы всеро | ссиїско’ память
2. в’ Тункинско’ острогь каэаку Архип%’ Смир | тим# Во3несенского ІркЙікого мнстря f дховного при | казу СелгЬнгинского Тр°йцкого мнстря всечестно117 w'rfc’ Мисаш^ | архпмандрит^
3. в шгЬшнем въ сзм году февраля въ | де писал ис ТЙжинского в ЬРкутц’къ | к столник^’ і воеводе Іван^ ^едоровичю | Никалеву прика3щикъ АлеЦ'Ь’ Арсе-невь | а в отписке ево написан0 <.. > Прошедшаго 724 году апреля =17= дня в Йсаз^Ь гсдна великого преосгценного | Антония митрополита Тобол-ского и Сибирского присланном в Во3несен | скои мнстрь написано такю во =2= части печатнаго регла | мента о дгЬлах епископов на листЬ =24= м под числом =11= м напеча | тано <...>
4. и какъ к теб'Ь ся | память придеть и по поліченій сей памяті
5. и теб'Ь 6 про Дениску | Третьякова роэыска1 в Ту11' кинску служилыми людми <...> а челобитчшоив бра1' ских люде’ допроси1 ПО И* вере <... > теб^Ь всечестно117 о[тцу Миса] | йлу архпмандрит^ о присьЛгЬ і3 мнстря своего [в Возне] | сенско’ мнстрь на пропитание школнымь [учени] | KWMb вместо наличного хл^Ьба за дводес[ятйо] | часть по тамошней настоящей rrfcirfc <■ ■ ■> | чинить в самой скорости
6. вправдй’ по святе’ | непорочна’ евангильско’ заповеди гдсна | еже ее’ проти^во Денисково’ ссьшки какъ о томь [Ея] | величества гсдрани императрици ук[аз и пе] | чатно’ синодалной регламентъ повелев ае[тъ]
7. да тот роэы | скъ эа своею рукою и га/кны* люде’ за ру | ками ж и эа знамяны братц’ки* люде’ приела1 | в ЬРкутц’кь и обявит в’ приказно’ іґб'Ь | столни’ку ] воеводе Івану ^едоровичю | Никалевй’ А что учинено б^детъ w томь Во3несенс[кого] | ПрК^ЦКОГО мнстря В ДХОВНОЙ прика[зъ] I wVfcTCTBOBaTb немедленно
8. на подлинной памяти пишеть тако Ант[оний] | архима"' дрить ПркЙікогю Во3несенского м[нстря] ижтября =12= дня | 1725 rww
9 ' а подлинную память [писал] | подячей Егорь Де<обрыв листах...>
При общей текстовой модальности и функциональной направленности документов в памяти 1725 г. очевиден ряд типичных канцелярских элементов: синтаксическая компрессия (и по получении сей памяти), номинализация (чинить о присылке), информация о непосредственном авторе памяти (архимандрит Вознесенского Иркутского монастыря Антоний) и ее составителе {подьячий Егор Д...), введение новых титулов и этикетных формул обращения.
Причем количество новых структурных элементов продолжает увеличиваться в памятях более поздних лет. Прежде всего меняется фор-
ма передачи императивности предписания. В резолютивную конструкцию «местоимение в дательном падеже + инфинитив глагола, обозначающего действие, необходимое для исполнения распоряжения» (тебе чинить, ответствовать), вводится модальный глагол: повел Фва \ ется теб'й поселщику Квасоварову помяну | тых дер’жателей к’рестьянъ Г’ригорыа | Притчина с товарыщи д’ля про введения в дер | жанш ими оного б'Ьг’лого Левова выс’ла”1 | в’ Т’роиц’кой Селен’гинс’кой мнстрь в’ с’корос’ти ж | для от" сылки их во обяв’ленную консисторию к о’в'Ьтй’ |
немед’лен’но [НАРБ, ф. 262, о. 1, д. 31, л. 3, 1747 г.]; Получя сию память поеел'Ёеается теб 'к | КрошвинЬ’ гксать Итанцынского ост’рога в’ ра3 | ныя деревни I слободы и сыскат тамо Трои | цкого ж мнстря мнстрскоги> служителя Федора | Крылова, а по сыскЬ’ привесть с собою в Тр°цко’ | Селенгинской мнстрь вскорости и посланному | служителю Михайлу КропивинЬ7 Очинить | по сей памяти непременны? [НАРБ, ф. 262,о. 1,д. 31, л. 23, 1747 г.].
В системной организации текста памяти усиливается роль устойчивых конструкций со страдательными причастиями, среди которых производные от глаголов со значением «сообщать» и «побудить что-нибудь сделать с помощью устной или письменной речи», выполняющие анафорическую функцию. См. в приведенных выше примерах формы помянутых, объявленную, посланному. Страдательные причастия, утверждаясь в XVIII в. в качестве текстообразующих единиц делового языка, активизируются не только в формулах, но и в свободной от формуляра части текста. «В подобном месте, - пишет Н.А. Новоселова, - они создают лексический сбой, нарушают разговорный характер этой части документа и спецификой своего повторения еще раз подтверждают мысль, что их последовательное употребление является стилистической особенностью делового языка» [6, с. 169].
Кроме вышеперечисленных нововведений в исследуемых документах «перестроечного» периода обращает на себя внимание еще одна черта, свидетельствующая не только о становлении нового канцелярского формуляра, но и о формировании гражданского секуляризованного сознания. Речь идет о формуле, актуализирующей степень служебной ответственности за исполнение особо важных поручений. В памяти 1699 г., представляющей собой распоряжение провести объективное расследование, данная формула имеет следующий вид: и теб'Ь 6 про Дениску | Третьякова розыска1 <...> вправе)&’по святе’ непорочны’ евангилъско ’ заповеди гдсна \ еже ее ’ проти^во Денисково’ ссылки. В памяти 1725 г. по функциональной значимости ей соответствует формула: теб'Ь <...> о присьЛгЬ Г мнстря своего <...> чинить в самой скорости какъ о томъ [Ея] | величества гсдрани императрици ук[аз и пе] | чатно’ синодалной регламентъ повел 'квае^ъ].
Приказный текст, при всей его внешней оторванности от культурно-ментального пространства книжного языка, отражает унаследованное русским обществом из средневековья религиоз-
ное сознание, для которого, по мнению Т.П. Вендиной, социальные ценности во многом являлись проекцией в жизнь социума религиозных ценностей [7, с. 293], подчинявших «себе поведение и всю повседневную жизнь средневекового человека, поскольку осмысление этих ценностей требовало от него их исполнения в соответствии с существовавшей в его сознании перспективой будущего возмездия или награды» [7, с. 281].
Формула вправду по святой непорочной евангельской заповеди господина еже ей-ей свидетельствует о том, что в языковом сознании общества мерилом, определяющим его правовые и моральные нормы, выступают божьи заповеди. Новая же административно-юридическая система утверждает в качестве главного регулятивного принципа в правовых общественных отношениях не силу нравственного самоконтроля, а силу законодательной системы, утвержденных императором регламентов.
Подобная замена с нейтрализацией религиозного компонента обнаруживается и в других видах документов, в частности, в допросах, связанных с дачей показаний, в которых вышеназванная конструкция в конце XVII - начале
XVIII в. употребляется в качестве формулы подтверждения истинности сообщаемого. Ср.: ир" кутцкие казаки А'др'Ь’ Бронниковъ | Лука ЖидоЬ’совъ да посадного члвка | Прохоровъ брат Миронова 1ваш’ко Ми | ронов опрашиваны а в допрсе ти с | вят'к’ хрство’ непорочно’ ]'вангелско’ \ заповеди гднии еже е’е’ вправдЬ’\ сказали... [РГАДА, ф. 1121, оп. 1, ед. хр. 517, с. 28, 1701 г.]; <...> Ганка Лукъжно1 | Никишка 1ванов Алексашка Гри | го1] въ допрашиваны а в допро | се по свят'к’ хрство’ непоро4 \ но’ ]'вангилско ’ запое 'кди гдсни еже е’е’ вправ ’ду сказали [РГАДА, ф. 1121, оп. 1, ед. хр. 517, с. 35-36, 1701 г.]. В допросах и допросных речах второй половины XVIII в. данная конструкция трансформируется в формулу в сем допросе показал самую сущую правду без всякой утайки, допускающую лексико-грамматическое варьирование отдельных элементов. Например, в допросных речах 1796 г.: и в сем | допросе показать самую сЙцЙо правду без’ | всякой й’таики [ПЗДП, 92, л. 5]; в допросах 1772 г.: а в семь допросе показала самЙо сущЙо правд^ | и ничего не утаила [ПЗДП, 94, л. 9 об.]; j в сем допросе сказалъ | он Расторгуевъ не скрывая самую исти | нну под опасениемъ ежели што сказал ложно | или Ь’таи1 по Ь’казо'1 чемй’ будеть достоинъ [ПЗДП, 93, л. 4 об.].
Приведенные материалы позволяют предположить, что процесс вытеснения приказных жанрово-стилистических элементов канцелярскими в первой половине XVIII в. выходил за рамки распорядительных документов столичных ведомств. Так, в контексте культурных и языковых преобразований Петра меняются не только формуляр и жанрово-стилистические признаки приказной памяти, но и ее идеологическая направленность, в результате чего память, как «класс документов, объединенных общей текстовой модальностью» [5, с. 22], вполне вписывалась в строящуюся парадигму канцелярского делопроизводства, характеризующуюся вариативностью гетерогенных языковых средств. Следовательно, вытеснение памяти, как и многих других приказных жанров, было обусловлено прежде всего возрастающими потребностями государственного устройства, социокультурной стратификацией общества. Как было отмечено, уже в рамках приказной традиции в региональных «указных» памятях зарождается дифференциация документов по типу отношений между адресантом и адресатом.
Расширяющаяся система государственного делопроизводства, формирование нового административно-управленческого аппарата требовали языковой экспликации сложных общест-
венно-правовых отношений, выработки нового речевого этикета, специальных форм выражения распоряжения не только учреждению (или лицу), находящемуся в отношении подчинения к адресанту - вышестоящему органу (или старшему по положению лицу), но и учреждению, выполнявшему с адресантом одинаковые делопроизводственные функции. Все это делало актуальным выделение новых, изначально близких по языковому оформлению, но специализированных по своему назначению разновидностей документов, в частности таких, как инструкция и промемория.
Особого внимания, на наш взгляд, заслуживает появление в делопроизводственной практике жанра промемории, активно использующейся в первой половине XVIII в. в переписке между учреждениями разных ведомств.
Характер равных по административной значимости отношений между коммуникантами обусловливал оформление предписания решить тот или иной вопрос в виде официальной просьбы, что находит отражение в резолютивной формуле промемории, маркированной особым этикетным элементом: да благоволит учинить (благоволит ведать и учинить) по Ея Импра-торскаго Величества указом (указу).
Литература
1. Трофимова О.В. Деловая письменность в контексте истории языка и государства // Проблемы лингвистического краеведения. - Пермь, 2002.
2. Майоров А.П. Очерки лексики региональной деловой письменности XVIII века. - М.: Азбуковник, 2006.
3. Русанова С.В. Из наблюдений над языком челобитных восточносибирской деловой письменности конца XVII-XVIII вв. // Язык, литература и культура в региональном пространстве: материалы II Всерос. (с междунар. участием) науч,-практ. конф. / под ред. Л.И. Шелеповой. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2011. - Вып. 2.
4. Лингвистическое краеведение на Южном Урале / под ред. Л.А. Глинкиной. - Челябинск: Изд-во Челябинского педу-ниверситета, 2001. Ч. 2. Материалы к истории языка деловой письменности XVIII века.
5. Качалкин А.Н. Жанры русского документа допетровской эпохи. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. Ч. 2. Филологический метод анализа документов.
6. Новоселова Н.А. Страдательные причастия как фактор текстообразования в деловом языке XVIII века // Лингвистическое краеведение на Южном Урале. - Челябинск: Изд-во Челябинского педуниверситета, 2001. - Ч. 3: Очерки по языку деловой письменности XVIII века / под общ. ред. Л.А. Глинкиной.
7. Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. - М.: Индрик, 2002.
Сокращения
НАРБ - Национальный архив Республики Бурятия.
ПЗДП - Памятники забайкальской деловой письменности XVIII века / под ред. А.П. Майорова; сост. А.П. Майоров, С.В. Русанова. - Улан-Удэ: Изд-во Бурят, гос ун-та, 2005.
РГАДА - Российский государственный архив древних актов.
Русанова Светлана Владимировна, доцент кафедры общего и исторического языкознания Бурятского государственного университета, кандидат филологических наук.
Rusanova Svetlana Vladimirovna, associate professor, department of general and historical lingvistics, Buryat State University, candidate of philological sciences. Тел.: (3012)443120; e-mail: rusanowa 7@mail.ru
