CC BY
23ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО, СОЦИАЛЬНОГО И ГРАЖДАНСКОГО В УСЛОВИЯХ ГОСПОДСТВА: РОССИЙСКИЙ СЛУЧАЙ1
Патрушев С. В.
кандидат исторических наук, доцент, ведущий научный сотрудник,
зав. отделом сравнительных политических исследований,
Институт социологии ФНИСЦ РАН,
профессор,
Всероссийская академия внешней торговли, Москва, Россия
E-mail: servpatrushev@gmail.com
Жаворонков А. В.
доктор социологических наук, главный научный сотрудник, Институт социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия E-mail: larkzhav@yandex.ru
Мирясова О. А.
старший научный сотрудник, Институт социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия E-mail: verdikt.o@gmail.com
Недяк И. Л.
доктор политических наук, главный научный сотрудник, Институт социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия E-mail: iraned@mail.ru
1 Выполнено в рамках проекта ИС ФНИСЦ РАН «Конституирование политического пространства в России: институциональный анализ» (руководитель — С. В. Патрушев).
Островская Ю. Е.
научный сотрудник,
Институт социологии ФНИСЦ РАН,
Москва, Россия
E-mail: julia.ostrovskaya@gmail.com Павлова Т. В.
кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник, Институт социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия E-mail: tamarapavlova@mail.ru
Филиппова Л. Е.
кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник, Институт социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия
E-mail: ludmila_filippova@hotmail.com
Аннотация. В статье представлены результаты очередного этапа институционального анализа политических изменений в России. Рассмотрены массовое сознание и позиционирование граждан относительно институтов в рамках структур господства, которые ограничивают формирование политики современного типа как разворачивающегося в политическом поле конкурентного действия по выработке и отбору проектов и решений, ориентированных на общее благо, препятствуют утверждению гражданственности и гражданской ответственности из-за нарушения конституционного принципа равенства граждан перед законом и приводят социум в состояние, которое описывается в терминах «социальная патология», «аномия», «дезорганизация социального процесса», весьма далеких от понятия «современное общество».
Ключевые слова: акторы; политика; политическая трансформация; институционализация; политизация; депо-литизация; господство; социальная патология; гражданственность; неравенство.
TRANSFORMATION OF THE POLITICAL, SOCIAL AND CIVIL UNDER DOMINATION: RUSSIAN CASE
Patrushev S. V.
Candidate of History, Associate Professor, leading researcher,
Head of Department of Comparative Political Studies, Institute of Sociology of FCTAS RAS, Professor RFTA, Moscow, Russia
E-mail: servpatrushev@gmail.com
Zhavoronkov A. V.
Doctor of Sociology, Chief Researcher,
Institute of Sociology of FCTAS RAS,
Moscow, Russia
E-mail: larkzhav@yandex.ru
Miryasova O. A.
Senior Researcher,
Institute of Sociology of FCTAS RAS,
Moscow, Russia
E-mail: verdikt. o@gmail.com
Nedyak I. L.
Doctor of Political Science, Chief Researcher,
Institute of Sociology of FCTAS RAS, Moscow, Russia E-mail: iraned@mail.ru
Ostrovskaya Y. E.
Researcher,
Institute of Sociology of FCTAS RAS, Moscow, Russia
E-mail: julia.ostrovskaya@gmail.com
Pavlova T. V.
Candidate of History,
Leading Researcher,
Institute of Sociology of FCTAS RAS,
Moscow, Russia
E-mail: tamarapavlova@mail.ru
Filippova L. E.
Candidate of Politics, Senior Researcher,
Institute of Sociology of FCTAS RAS, Moscow, Russia
E-mail: ludmila_filippova@hotmail.com
Abstract. The article presents the results of the next stage of the institutional analysis of political changes in Russia. There are considered the mass consciousness and positioning of citizens in relation to institutions within the framework of the domination structures, which limit the formation of modern-type politics as a competitive action unfolding in the political field to develop and select of projects and decisions focused on the common good, hinder the establishment of civil spirit and civic responsibility for violating the constitutional principle of citizens equality before the law, and bring the social into a state that is described in terms of "social pathology", "anomie", "disorganization of the social process" — very far from the concept of "modern society".
Keywords: actors; domination; institutionalization; political transformation; politization; social changes; social pathology; civic responsibility.
В сегодняшней России трудно обнаружить современную политику как производство властными акторами и гражданами альтернатив развития, вокруг которых в публичном пространстве формируются полюса конкуренции между сторонниками и противниками решений, ориентированных на общее благо и затрагивающих судьбы множества индивидов
и массовых групп. Россияне воспринимают политику как некое «место», ограниченное и закрытое, своего рода «зону власти», где непублично и неформально действуют политики ради реализации личных или узкогрупповых целей; получения имущественных благ прежде всего, при этом существующий властный порядок не увязывается с порядками правовым и моральным (расхожее определение «политика - грязное дело») [Политическое поле.., 2020]. Так, опрос 2020 г. показал, что политика в России - это в первую очередь сфера действия власти (57%) (в 2019 г. — 63%), во вторую - сфера, где преследуются личные цели (37 и 39% соответственно)1. Остальные варианты ответов получили меньше поддержки: сфера, где «принимаются важные для общества решения», - 24%, «согласовываются групповые интересы» - 21%, «определяются задачи для общества» - 20%, «разрешаются конфликты» - 12%.
Деятельность «политиков» в первую очередь закрепляет сложившиеся институты, работающие на принципах клик. Речь идет об отношениях господства, что прямо противоречит пониманию политики как деятельности, ведущей к изменениям в процессе конфликта и борьбы.
Понимание политики становится более подвижным в ответах на вопрос о правилах политической деятельности. Динамика ответов в последние годы позволяет предположить, что политика (или то, что под ней понимают в России) становится менее публичной и предсказуемой: с 2018 до 2020 г. доля граждан, не знающих правил политики, выросла на 20 п.п.— с 23 до 43%, а тех, кто говорит об «игре без правил» — на 16 п.п., и достигла 45% опрошенных.
Сознанию большинства жителей России остается чуждым представление о современной конкурентной, публичной политике, в которой участвуют равные друг другу граждане и их объединения, и где идет диалог, поиск приемлемых для
1 Здесь и далее представлены данные репрезентативных массовых опросов 2018, 2019, 2020 гг., проведенных отделом сравнительных политических исследований (далее ОСПИ) в Центре политологии и политической социологии Института социологии ФНИСЦ РАН в сотрудничестве с Центром социального прогнозирования и маркетинга под руководством Ф. Э. Шереги.
всех решений. Существенная причина такой ситуации, на наш взгляд, — неполитический, непубличный и непредставительный характер власти, имеющей черты господства как особого типа властвования.
Для реализации потенциала институциональной среды политики современного типа в России необходимо продолжение процессов формирования делиберативных и других конкурентных практик взаимодействия граждан и политиков, их политизация и институционализация. Освоение современных практик является предпосылкой создания устойчивых стратегических коалиций развития, основанных на самоорганизации граждан во взаимодействии со структурами государства, воплощающих принципы политико-правового равенства и инклюзивной политики.
Политические практики: основания конституирования
Под практикой обычно понимают деятельность (греч. praxis, или energeia), направленную на преобразование чего-то или кого-то, либо производящую нечто внешнее по отношению к себе (poiesis по Аристотелю), либо не производящую ничего, кроме самой этой деятельности (praxis в собственном смысле) [Конт-Спонвиль, 2001: 430-431]. Начиная с Платона, цель практики — достижение блага, понимаемого преимущественно как добро, нравственное поведение, равно как управление государством и удовлетворение жизненных потребностей человека. В Новое время практика трактуется как волевой акт, направленный на достижение нравственной цели: у И. Канта стержень разумной воли — нравственный закон, у Г. Гегеля возвышенная деятельность человека — источник мира человеческих воззрений, знаний, благ, прав и поступков. Позднее, у К. Маркса, практика — «человеческая чувственная деятельность» [Маркс, 1955б: 2].
Парадоксальным образом концептуализации практики оказывается сопряжена по основанию общего блага с попытками определения политики.
Политика появляется, когда общность людей осознает свою способность к совместным действиям и начинает её
реализовывать. Правовая интеграция сообществ создает со-циетальную политическую общность: гражданское общество/ нация-государство; в России — незавершенную форму социума клик и кликократии. Современный феномен микрополитической революции можно рассматривать как своего рода социе-тальную регрессию в деиерархизированные микрогруппы, как почву для глобальных изменений, конституирования сбалансированного общества. Например, в России уход из уличного протеста в группы активистов, объединенных общей целью (например, решение проблем района), предполагает перспективу включенности этих сообществ в публичную сферу, их трансформацию в общество, занятое политикой в глобальном смысле. Черты последней - конфликтность, универсализм норм, наличие выбора и целеполагание1. Соответственно, совокупность практик по реализации проектов общественного развития и решению проблем общественного значения образует политику.
Политические практики предполагают ряд предпосылок и условий: граждане, наделенные государством статусом и публичной ролью, связанные коллективными обязательствами с другими людьми и взаимодействующие на основе норм доверия, уважения к другому, равенства, справедливости, понимающие свои гражданские и политические права, готовые к реализации права представительства, к участию и действию; а также поле с набором соответствующих институтов.
Ключевое значение имеют процессы институционализации — формирование институциональной среды и институционального порядка, а также политизации — обретение политических качеств акторами, полагающими человека высшей целью и ценностью как свободной личности, реализующейся в общении благодаря качествам гражданской ответственности в рамках совместной жизни граждан, а также эмпауэрмента и вовлеченности.
Эмпауэрмент — расширение полномочий и возможностей человека на уровне субъективного восприятия и реальных прав, переход человека от пассивного к активному состоянию, принятие себя как гражданина, уверенного в себе и своей
Подробнее см.: [Господство против политики.., 2019: 7-8].
компетентности, эффективности и самоконтроле; понимание проблем своего сообщества и других людей; способность к результативным действиям и к участию в принятии коллективных решений, доступ к ресурсам и контроль над ними; развитие потенциала совместного изменения социальных структур и влияния на окружающий мир.
Вовлеченность предполагает привнесение своего «Я» и вложения энергии индивида в общую деятельность, устойчивое мотивирующее состояние удовлетворенности, высокие уровни активации и удовольствия, склонность или ориентация к определенному взгляду на мир. Она имеет когнитивный, эмоциональный и поведенческий компоненты количественного и качественного характера, предполагает освоение материалов, связанных с политическим участием, заинтересованность и восприимчивость к тому, что происходит в настоящем. Рационально-эмоциональная приверженность политической практике вдохновляет индивида действовать во имя общественного блага и тем самым производить политику.
Процессы социальной интеграции обычно сопровождаются институциональными изменениями. При дефиците работающих правил и несформированности универсального легитимного порядка, гарантирующего взаимное признание каждым индивидом интересов другого как равного и достойного уважения человека без дискриминации его по признакам веры, расы, пола, богатства, статуса и т.д., возникают латентные структуры личных и партикулярных интересов, деформирующие или даже замещающие формальные институты. Право как универсальный регулятор общественных отношений подменяется ситуативными решениями и действиями власти, административных органов и публичных деятелей.
«Чувство своего человеческого достоинства, свободу, нужно ещё только пробудить в сердцах этих людей, — писал Маркс в 1843 г. — Только это чувство... может снова сделать общество союзом людей, объединенных во имя своих высших целей, сделать его демократическим государством» [Маркс, 1955а: 373].
Современные технологические и социокультурные изменения проблематизируют понимание классических оснований
политики, гражданскую ответственность, эмпауэрмент и вовлеченность. С позиции сложившихся в прошлом веке позитивных, нормативных и эмпирических теорий демократии считалось, что ответственные, использующие свои права граждане формируют общественные практики, нуждающиеся в политическом регулировании — в выработке стратегических целей и принятии решений, ориентированных на общее благо, в создании и эффективном использовании политических институтов представительства, участия и контроля.
В постсоветской России в условиях недосформированности социальных структур модерна и воспроизводства социальной организации кликового типа формальные принципы демократии и приоритет общегражданских интересов оказались деформированы традициями авторитарного правления. Политический процесс замещается квазиполитическими административными практиками, тяготеющими преимущественно к надзору и контролю и не исключающими произвол, что в целом обусловливает ограничения национального развития.
Концептуализация и измерение власти через политику эмансипации
В современных концепциях господства высшей политической ценностью прокламируется свобода человека от порабощающих его социальных отношений господства. Ключевой признак политики — нацеленность на эмансипацию человека и недопущение структурного (вос)производства социальных отношений господства как нелегитимного применения власти, ущемляющего базовые интересы людей.
Не вдаваясь в анализ самих концепций господства, приведем перечень основных комплементарных критериев и признаков господства [Петтит, 2016; Хаугаард, 2019; Шапиро, 2012; Lovett, 2010; Pettit, 1996; Republicanism.., 2008; Stewart, 2001]. • Господство — вид несправедливых социальных отношений, институциональная форма особого вида власти, которая манифестируется в асимметричных субъект-объектных отношениях подчинения с нулевым результатом, её может
продуцировать любой дисбаланс социальной власти: А и Б находятся в отношениях господства, если для Б цена выхода из них субъективно и объективно неприемлема.
• Господство как нормативно-нежелательная форма «власти для» отличается от нормативно-желательной власти институциональным поддержанием возможности (1) генерализации правил, (2) воспроизводства структур, (3) использования другого в качестве инструмента для достижения собственной цели; если стратегии/тактики действий не требуют учитывать возможные действия других, социальные отношения не есть «господство».
• Господство воспроизводит на структурной основе ингибиторы для свободного и осознанного выбора из преднамеренно неискажаемого субъектом власти набора возможностей и преференций, равно как для участия в процессе согласования содержания общих благ, принципов и способов их преумножения и распределения.
• Произвольная власть — безусловный признак господства и по сути его синоним: индивид/группа может произвольно вмешиваться в отношения другого индивида/группы — без ограничения извне эффективными правилами, процедурами или целями, которые известны всем заинтересованным лицам/группам; господство манифестируется внешним контролем: А (субъект власти) осуществляет контроль над В (объектом власти), над набором его возможностей.
• Субъект господства имеет структурно и процедурно обеспеченные возможности (1) ограничивать и/или искажать возможности выбора/опции1 объекта господства, (2) навязывать в своих интересах нормы и правила социальных
1 Спектр скрытых форм процедурного и/или структурного ограничения набора опций обширен: управление политической повесткой; намеренное сокращение, искажение, замещение переменных, относящиеся к выбору объекта власти; манипулятивное (пере)формирование его интересов, предпочтений, ценностей, диапазона выбора; изменение представлений объекта власти о среде, о его реальных и потенциальных возможностях, о «цене» предполагаемых выгод и издержек того или иного выбора.
отношений, (3) устанавливать статус участников взаимодействия без учета интересов объектов господства. Эмпирически доказано, что отношения господства (вос)про-изводят на системной основе широко понимаемую аномию: препятствуют процессам конституирования политического пространства, гипертрофируют сферу неполитических властных отношений и ресурсы господства; укрепляют правовую базу иерархии власти и контроля за выборами; сужают сферу отношений политической и гражданской реципрокно-сти; формируют и поддерживают среду политико-правового неравенства граждан, неопределенности и нестабильности источников и ресурсов их субъектности и агентности; создают институциональную среду и моральный порядок, благоприятные для манипулятивного управления политическим сознанием, размывают социальные и моральные нормы, переопределяют их в интересах субъектов господства; «вживляют» в ткань общества кодекс и практики сервитута (отношений «господин — подневольный»); деформируют состояние гражданственности (чувство сопричастности, ответственности, солидарности), гражданские добродетели (уважение к закону и согражданам, моральные нормы, гражданская позиция, эмансипативные ценности); изымают у властных элит и граждан мотивацию к ориентированным на общее благо действиям и блокируют их реализацию; склоняют властные элиты к политическому оппортунизму, вытесняют значимых для граждан акторов с политической программой и целями, отчуждают граждан от политики, сводя их зону ответственности к задачам и вопросам, которые поддаются контролю отдельного индивида или близкого круга; ослабляют контроль за действиями власти, снижая восприятие ценности социальных отношений в рамках общественного договора; блокируют разработку социально-ориентированных, граждански-контролируемых и эффективных проектов модернизации, адаптации общества к вызовам современного (гео)политического и (гео)экономического развития; способствуют социетальной дезинтеграции и в целом снижают жизнестойкость социума.
В современном теоретическом дискурсе господства политика и власть эксплицитно или имплицитно измеряются на шкале с полюсами «неполитическая власть/господство» — «политическая власть/эмансипация, эмпауэрмент». Власть обладает признаками политической в той степени, в какой не допускает отношений господства и соотносится с нормативно-ценностной матрицей эмансипации. Критерием политики постулируется de jure и de facto обеспечение политико-правового равенства граждан и возможности их взаимодействия в публичной сфере по поводу общего блага (определения его содержания, принципов и способов преумножения и распределения, контроля за соблюдением договоренностей и «правил игры»). Агент политики эмансипации — человек, который заботится об общем благе, обладает правами, способностями и мотивацией быть хозяином своей жизни (self-mastery), осознано и свободно распоряжаться набором возможностей, защищенным от манипуляций внешних сил.
Словосочетание «политика господства» — оксюморон. «Политика», допускающая или продвигающая на системной основе социальные отношения господства, изымает политическое содержание из любого властного взаимодействия и субъекта власти, сужает и в пределе уничтожает политическое пространство как место и условие бытования политики.
В современном научном дискурсе сохраняется заложенная М. Вебером традиция понимания власти в парадигме «власть над». Власть определяется и анализируется в телеологической перспективе, в терминах конфликта как «возможность подчинить поведение другого собственной воле» [Вебер, 2019: 18]. На периферии остается анализ с позиций парадигмы «власть для», осмысления экзистенционального существования власти, её природы и генерации: власть как совместное коллективное действие, направленное на достижение общих целей (благ), её источник — в способности к (само)организации и социальной интеграции людей. Согласно Х. Арендт, «единственная материальная, непременная предпосылка создания власти есть сама совместность людей» [Арендт, 2000: 266].
Власть создается в процессе нацеленного на достижение общих целей коллективного действия в публичной сфере
и исчезает, когда действие завершается по тем или иным причинам (например, когда «политика» господства «закрывает» публичную сферу).
Институциональный дизайн и практики стран с разными моделями демократии анализируются как процесс и результат постоянного противостояния субъектов и объектов господства в меняющемся историческом контексте. Движение власти и политики на шкале «господство-эмансипация» отражает соотношение сил сторон и их стратегий. Власть и господство сосуществуют, масштаб и интенсивность господства изменчивы. Демократическая форма правления признается самым оптимальным инструментом минимизации отношений господства. Уничтожить отношения господства «на корню» нереально, этот «корень» имеет и свойства ризомы1.
Кризисное состояние представительных демократий — следствие экстенсивного и интенсивного развития социальных отношений господства, лишающих демократические институты и практики их примордиального содержания и формирующих пространство неполитической власти. Логика развития капитализма привела к маркетизации некоммерческой деятельности общества, сделала его незащищенным от господства капитала. Инклюзивные и ориентированные на общее благо институты и практики деформированы или ослаблены. Отношения господства развиваются вширь и вглубь, в иерархиях и сетях растет диспропорция политических, экономических, информационных ресурсов субъектов господства (властных элит) и его объектов (демоса). Под «прикрытием» формальных демократических институтов и практик группы и сети власть предержащих мастерски проходят сквозь институциональные ограничения, виртуозно управляют общественным сознанием в своих интересах.
Богатейший арсенал политических технологий системно и целенаправленно используется для камуфляжа отношений
1 Напомним, что «ризома» (фр. Rhizome — корневище) — понятие философии постмодерна, фиксирующее принципиально нелинейный способ организации целостности (текста), оставляющий открытой возможность как для внутренней имманентной подвижности, так и для интерпретационного плюрализма. Cм.: [Новейший философский...].
господства и их интериоризации в процессах социализации. «Когда над нами осуществляют господство, мы либо лишаемся возможности формировать свои собственные перспективы (мы индоктринированы, нами манипулируют, мы социализируемся в состоянии подчиненных ролей или, если мы обладаем потенциалом власти над собой, нам мешают его реализовать ("унижают, угрожают, заставляют замолчать")» [Republicanism.., 2008: 153-154].
Социальная патология господства
Нормы, правила и практики социальных отношений господства приводят общество в состояние, которое описывается в терминах «социальная патология», «социальная деградация» «аномия», «дезорганизация социального процесса», «патология рационального» и т.п. [Дюркгейм, 1996; Honnet, 2015; Smith, 2017] — без жестких аналитических рамок, но при согласии, что социология призвана диагностировать и помогать лечить социальную патологию [Sarkala, Laitinen, 2019].
Господство формирует представления о «нормальном» и/или приемлемом социальном порядке, о доступных и «правильных» возможностях, правах и обязанностях. Когда отношения господства достигают определенных (разных для обществ и времени) уровней интенсивности и глубины, они приобретают «статус» всепроникающего и дисциплинирующего общего знания, а главной «сакральной жертвой» становится дискурсивное сознание.
М. Хаугаард предложил дифференцировать власть на нормативно-желательную и нормативно-нежелательную [Хаугаард, 2019]. Власть нормативно-нежелательна (имеет форму господства) в той степени, в какой её субъект структурно и процедурно ограничен в возможностях: сдерживать развитие дискурсивного сознания объекта; своекорыстно формировать его практическое знание; воздвигать барьеры между областями дискурсивного и практического знаний для «консервирования» последнего в своих интересах, оно легче поддается манипуляции и «застывает». Социальная патология господства
воспринимается как обычное положение дел, адаптация к такому порядку — как наиболее приемлемая стратегия с очевидными последствиями для реализации потенциала гражданской и политической идентичности.
Эмпирические исследования ОСПИ1 позволили верифицировать основные теоретические посылки концепции господства и сделать вывод об обширном поражении ткани российского социума интериоризированными нормами и практиками отношений господства.
Респондентам, в частности, предлагалось ответить и на вопрос, считают ли они, что могут гарантированно рассчитывать на защиту со стороны закона в случае конфликта с властью. В 2018 г. утвердительно ответили 17% опрошенных, в 2019 г. - 14%. Эта подгруппа респондентов обозначена как стБ. Другая подгруппа Бвтут — респонденты не верят в свой статус защищенного законом гражданина и ощущают себя беззащитными от произвола. В представлениях подгрупп существуют разные «реальности» политической среды и политики (см. рис. 1 и 2).
С разницей почти в 40 п.п. респонденты сшб и Бегуи согласны с тем, что людям можно доверять (48% и 11% соответственно). Уровень доверия прямо коррелирует с предрасположенностью к ориентации на общее благо и включению в жизнь сообщества. С тем, что каждый сам решает свои проблемы и нет особого смысла объединяться с другими, согласны 20% респондентов первой группы и 43% — второй. Сторонниками какой-либо политической партии считают себя 31% среди с1у1б против 16% среди БегуиБ.
1 Объем выборок, репрезентативных для Российской Федерации в целом и федеральных округов РФ в частности, составил в 20182019 гг. 700 человек, в 2020 г. 1000 человек; отбор респондентов производился с соблюдением пропорций по численности населения в возрасте 18 лет и старше в федеральных округах, по типам поселений, а также с учетом квот по социально-профессиональным группам. Обследования проводились во всех федеральных округах, в 21 субъекте РФ. Обработка полученных данных осуществлялась с использованием программы IBM SPSS Statistics.
Нет смысла голосовать, все решают без нас
Людям можно доверять
Интересы таких, как я, не учитываются при формировании политики
Считают себя сторонниками какой-либо партии
58
Нет смысла объединяться с другими
подгруппа смб подгруппа servus
Рис. 1. Представления о политической среде подгрупп респондентов смб и БегуиБ, выделенных по критерию уверенности в защите закона при конфликте с властью
Лишь 5% ощущающих себя вне власти произвола, согласны с утверждением: «Нет смысла голосовать, все решают без нас». Этого мнения придерживается гораздо больше респондентов, у которых нет уверенности в защищенности от положения Бегуш (34%). 17% среди йу1б согласны, что «интересы таких людей, как я, при формировании и реализации политики не учитываются ни на каком уровне», в группе Бегуш так думают 58%.
По мнению 70 и 40% респондентов соответствующих подгрупп, в основе российской политики лежит выгода; 33 и 9% отмечают принципы соблюдения прав человека, 62 и 36% -закон. 31% респондентов с1у1б и 6% респондентов Бегуш полагают, что в российском обществе власть действует в интересах большинства населения.
Представления респондентов о содержании законов указывают на их невысокую правовую легитимность, немногие воспринимают законы как «продолжение граждан»: только
В основе политики лежит принцип соблюдения закона
соблюдения прав 70 лежитпринцип
человека выгоды
подгруппа civis подгруппа servus
Рис. 2. Когнитивные, поведенческие и мотивационные установки подгрупп респондентов смб и БвгуиБ, выделенных по критерию уверенности взащите закона при конфликте с властью
53% с1у1б и 36% Бегуш согласны с утверждением, что законы помогают гражданам в решении их проблем.
Структурные отношения господства снижают чувствительность подвластных к гражданским добродетелям, что сводит зону их ответственности к задачам и вопросам, которые поддаются индивидуальному контролю или контролю близким кругом.
Политизация и политическая вовлеченность
Классическое понимание политической активности граждан как «краеугольного камня» демократии неоднократно подвергалось переосмыслению в политической науке, не утрачивая своей актуальности. Как следствие, актуализировались дискуссии о возможностях реализации принципов народовластия. Появляются концепты «кризис демократии», «де-демократизация»,
«постдемократия» («постполитика»), а также «деполитиза-ция». Последнее понятие с начала 2000-х гг. всё более активно применяется для анализа процессов вытеснения из политики «рядовых» граждан и утраты политического характера решений, принимаемых властями.
Понятия «политическое участие» (political participation) и «политическая вовлеченность» (political involvement) зачастую используются как синонимы, хотя более корректно их развести [Патрушев, 2009]. Политическая вовлеченность имеет не только поведенческий компонент (наличную активность), но и когнитивные и мотивационные компоненты — понимание целей активности, заинтересованность в результате, оценку своих возможностей и эффективности предпринимаемых действий, а также эмоциональную вовлеченность, готовность вкладывать дополнительные ресурсы в решение политически значимых вопросов.
Технократизация и маркетизация политики, обострение экономического неравенства и рост влияния вне публичных институтов, узких кругов экономических элит, сужение пространства политического выбора приводят, по мнению исследователей, к утрате политической субъектности акторов и к дисфункциям политических институтов. Эти процессы как спонтанны, так и целенаправленны. Реакцией на них становятся новые формы политической активности и реактуализация «старых», прежде всего - массовых протестных демонстраций, т.е. политизация или реполитизация. Для адекватного представления о том, насколько политизированным/деполитизированным является общество или социальная общность, необходима эмпирическая фиксация. Авторы масштабного исследования политизации в Европе полагают, что политическая активность индивида зависит от его собственных ресурсов и опыта и от того, насколько политический порядок релевантен обществу (его структуре, особенностям межгрупповых взаимодействий и т.д.), а также в значительной степени определяется условиями политического пространства и, в свою очередь, является фактором его формирования, производя и воспроизводя конституирующие нормы и ценности [Deth, Elff, 2001].
Уровень политизации оценивается на двух уровнях - индивидуальном, где фиксируется интерес к политике, и социеталь-ном, где выделяются четыре измерения: 1) расколы; 2) активность государства по извлечению ресурсов и предоставлению услуг обществу; 3) открытость политической системы, или структура политических возможностей; 4) уровень государственного контроля.
В России процессы политизации и деполитизации функционально и содержательно отличаются от схожих процессов в других странах в силу специфики институциональной среды российского социума, в частности, незавершенности институционального порядка, неполитического характера власти, отсутствия у большинства граждан представлений о политике как свободной и конкурентной сфере производства альтернатив общественного развития. Поэтому политизация оказывается одним из механизмов конституирования политического пространства (отсутствующего или не вполне сформированного) и, следовательно, условием возникновения политики. Напротив, деполитизация блокирует процессы формирования пространства политики и её разворачивания.
Политизация, следуя логике К. Хея, расширяет возможности влияния граждан на принятие решений по вопросам, касающимся их социального существования [Нау, 2007]. «Отправной пункт» — осознание гражданином того, что социальная проблема не относится к «сфере неизбежного». Далее, понимание проблемы как политической — 1) релевантной не только интересам отдельного человека, но и общественным, 2) предметом выбора, 3) имеющей потенциал формирования размежеваний. Одновременно идет поиск способов политического решения, соответственно, возникает вопрос о функциональности институциональной среды - позволяет ли она гражданину так или иначе участвовать в решении проблемы, начиная с её публичного обсуждения и предложения альтернативных способов решения и заканчивая контролем реализации решения. Таким образом, процесс политизации тесно связан с формированием всех компонентов политической вовлеченности, с освоением и воспроизводством политических практик.
Сложившаяся в России институциональная структура и доминирующий дискурс систематически блокируют политическую вовлеченность, сочетая целенаправленную и спонтанную деполитизации. Власти рассматривают любую активность как потенциальную угрозу стабильности режима и стремятся канализировать её в некую «общественно-полезную» деятельность, а сами активисты дистанцируются от политики, предпочитая обозначать свои действия как «общественную» или «гражданскую» активность.
Интерес россиян к политике не слишком высок: только 6% респондентов «очень интересуются» политикой (17% в 2014 г.), 33% «интересуются в некоторой степени» (46%), 40% «мало интересуются» (26%) и 20% «совсем не интересуются» (9%). Почти половина респондентов (48%) заявили, что у них нет политических взглядов, и лишь 17% - что политические взгляды у них есть (при 35% затруднившихся с ответом).
В представлениях о роли граждан в политике обнаруживаются противоречия, проявляющие несоответствия между нормативными образами «настоящих» политики и гражданина, с одной стороны, и реальным состоянием политической сферы в современной России, с другой. Так, большинство респондентов считают общественно-политическую позицию и политическую активность необходимыми качествами гражданина (65 и 57% соответственно). Эти качества, как и интерес к событиям в обществе и сотрудничество с другими гражданами, — признаки так называемого «нормативно-активного» гражданина - одной трех моделей гражданственности, которые реконструируют данные опроса ОСПИ-2020.
По мнению 66% опрошенных, граждане должны принимать решения о целях и задачах развития страны, 49% полагают, что участие граждан в политике помогает принятию властью результативных решений, хотя подавляющее большинство (77%) считают политику «делом немногих» и не уверены в своих способностях в ней участвовать (64%). Респонденты не слишком оптимистичны и в оценке возможностей институциональной среды, которые они оценивают меньше, чем на «троечку» по 5-балльной шкале. 24% (против 6%) респондентов считают,
что за последние годы у них стало меньше прав. Наименее защищены права на участие в управлении государством и контроля власти (2,3 и 2,2 балла по 5-балльной шкале). Не случайно среди причин неучастия россиян в политике первую строчку стабильно занимает вариант «Это бесполезно, от таких, как я, ничего не зависит» (32%). Показательно также, что половина тех респондентов, которые в политике участвуют или участвовали, с определением причин участия затруднились.
В целом лишь 6% опрошенных отнесли себя к политическим активистам, 43% предпочитают за политикой наблюдать, а 42% заявили, что никак не связаны с политикой. Эти показатели остаются стабильными на протяжении последних лет.
Гражданская активность как основа политического участия
В демократическом обществе гражданское участие не встречает серьезных препятствий со стороны государства и власти. В режиме авторитарном оно нацелено на институциональные изменения, и граница между политическим и гражданским участием размывается. Фокус-группы показывают, что концепт гражданственности (ответственности перед обществом и государством в силу обретения прав и обязанностей, декларированных Конституцией и законодательством) пока чужд российским гражданам. Одна из причин - их неравенство перед законом.
Существует и «внеакторное» восприятие политики: как набора структур или правил, находящихся полностью вне контроля общества, — по формуле «это не про меня и вообще не про людей»: «форма управления обществом», «совокупность механизмов социального управления», «система в обществе, направленная на взаимоотношения с соседним обществом», «то, что организует социум в какую-то систему» (участники фокус-групп в сентябре 2020 г.). Распространенные ответы на вопрос: «Если вы не участвуете в политике, то почему?» — «это бесполезно» и «другие заботы», - говорят об отстраненном отношении к политической жизни, отчуждении от неё.
Власть, стремящаяся исключительно единолично принимать решения, игнорирующая запросы «снизу», имитирующая структуры учета мнения граждан в случае крайней необходимости, способствует расширению отношений господства. В этом случае деятельность гражданских объединений направлена на институциональные изменения и по существу является политической.
В России, как и в других авторитарных режимах, влияние граждан на принятие решений, которое затрагивает интересы властных структур, возможно только в результате их сверхмобилизации — протестов такого масштаба, который власти не могут игнорировать. В 2019-2020 гг. в стране одержали победу в противостоянии с властями несколько движений «одного вопроса», имеющих целью конкретное требование: экологический протест против строительства мусорного полигона вблизи железнодорожной станции Шиес, движение против строительства храма в сквере у Театра драмы в Екатеринбурге, кампания за освобождение от уголовного преследования журналиста «Медузы» Ивана Голунова и т.д. Но отдельные успешные случаи не меняют ситуацию в целом: власть отказывается трансформировать экономические и политические институты, о проблемах в которых сигнализирует активная часть общества. Причин этому несколько: инерция, опасения изменений в принципе, влиятельные группы интересов, выступающие за сохранение статус-кво, отсутствие реальной парламентской оппозиции, играющей роль при принятии бюджета, изменении законодательства и т.д.
Любая политическая система предлагает те или иные формы участия в общественно-политической жизни, как минимум, ритуальный поход на выборы, где представлен только один кандидат. Оценка тех или иных форм участия как имитационных или реальных - не тривиальная задача.
Во-первых, чтобы участвовать в имитационной акции, человек должен совершить какое-то действие. И он может отказаться, а у государства не окажется ресурсов, чтобы принудить каждого гражданина к действию. Во-вторых, граждане могут не только участвовать в предложенных им формах действий для обратной связи, но и начать интересоваться результатами,
вникать в суть проблемы, искать другие формы участия и т. д. Ключевыми факторами оказываются: 1) эмпауэрмент, 2) наличие ресурсов в виде свободного времени и экономической (и физической) безопасности.
Благодаря широкому распространению социальных сетей, увеличились возможности для новых коммуникаций, быстрого поиска единомышленников. Само по себе это не изменяет ценностей и установок, но с ресурсной точки зрения требуется меньше времени, чтобы выстроить коммуникацию и в итоге перейти к действию.
В современной России любая самостоятельная гражданская активность, ориентированная на общее благо, де-факто является политической, поскольку вступает в противоречие с действующими политическими институтами и институциональной средой. Любая независимая акция граждан в общих интересах, оспаривающая монополию власти на принятие решений, является политической в ситуации, когда гражданам отводится роль статистов и любое их участие в политической жизни власть старается минимизировать.
Российская власть ожидает от граждан («населения») подтверждения своей легитимности путем участия в голосовании на выборах и подобных им процедурах. В российском обществе нарастает эмпауэрмент, который формирует запрос на инструменты влияния на принятие решений. Те практики и возможности, которые получили распространение последнее время (например, «Активный гражданин» и подобные сервисы для жалоб или голосования по не самым существенным вопросам городской жизни), появились как реакция власти на запросы граждан. То есть по ряду вопросов чиновники готовы предоставить возможность выразить свою точку зрения. Важно, что предложенные инструменты позволяют участвовать в демократических процедурах малозатратным для гражданина образом (см. рис. 3). Эта же тенденция отмечена в стремлении ввести электронное (дистанционное) голосование на выборах, чтобы обеспечить более массовое участие граждан.
Выход за границы отведенной властью гражданину «песочницы» предполагает совершенно иные затраты сил граждан,
которые могут быть оценены как сверхмобилизация. Поэтому при выходе за рамки привычных практик, преодолении «тропы зависимости» и сопротивления экономически заинтересованных акторов только некоторая, незначительная часть граждан может быть мобилизована на участие в конфликтных «низовых», активистских инициативах.
Несмотря на значительное число проигранных гражданских кампаний, именно они готовят политическое поле и заставляют власти принимать во внимание возможную реакцию граждан.
Измерение политических практик в массовом сознании
В обследованиях 2018, 2019 и 2020 гг. задавались тождественные вопросы с просьбой оценить по балльной системе произошедшие в стране изменения ситуации в каждом из шести выделенных гражданских прав: 1 — владение собственностью,
Работали в выборных муниципальных советах
Помогали политическим организациям, как профессионал (юрист и др.)
Работали в общественной организации или объединении
Участвовали в деятельности политических движений,
организаций... оказывали финансовую поддержку политическим активистам, организациям
Принимали участие в акциях протеста на политические темы
Участвовали в избирательных кампаниях
Участвовали в собраниях граждан и публичных слушаниях
Обсуждали политику с друзьями
Обращались в органы государственной или местной власти
Помогали политикам и партиям, работающим в представительных органах
Принимали участие в разрешенных демонстрациях
Обращались в СМИ
Обсуждали политические вопросы в Интернете
Подписывали петиции, обращения, открытые письма
Ресурсо-затратные (время, силы, средства) Среднезатратные (время, силы)
Малозатратные (время) Профессионально-доходные
Рис. 3. Виды и типы активности
2 — избрание своих представителей во власть, 3 — контроль власти, 4 — получение информации, 5 — личная неприкосновенность, 6 — социальные гарантии.
Основная масса людей сосредоточена на решении жизненно важных вопросов в тождественных профессионально-мировоззренческих и имущественных областях. Здесь, практически вне сферы политического пространства, в интересах взаимодействия оказывается 87% респондентов. И так же, как и в оценках правового состояния общества, выделяется узкий слой людей, у которых важные для абсолютного большинства зоны совместных действий для защиты интересов (за исключением жизненных принципов и правил) уступают приоритету политически тождественных взглядов.
Пока что оказывается, что этот кластер увеличивает свою долю в узком ареале относительно оценки состояния прав до 28% (против 15% по массиву в целом и 7% в доминантном по оценке прав ареале; причем увеличивает с надежностью в 95%). Коэффициенты сопряженности трех ареалов-кластеров совпадения оценок относительно правового поля и таких же трех аппликаций относительно возможностей объединения для защиты совместных интересов составляют 0,166-0,117-0,164 (Пирсон, Крамер-Чупров, С — все при 0=100%). Здесь энтропия в таблице 3х3 составляет 0,672. Взаимосвязь этих слоев — это социальный синдром.
Следует отметить, что доля рассчитывающих на защиту закона при конфликте с властью (составляющая по массиву обследованных за три года лишь 21% против 79% не возлагающих надежд на такую защиту) увеличивается в узком ареале-кластере совпадающих оценок правового поля до 29% (со значимостью в 90%). В реагентном ареале, идущем в направлении от центра на доминантную периферию (при снижении значения доверительного интервала и повышения вероятности совпадения оценок-шкал солидаризирующихся групп), доля тех, кто на защиту закона не рассчитывает, повышается почти до 90% (88,4%)Ч В узком ареале по совпадению оценок правового
1 Расчет везде с исключением затруднившихся дать ответ на вопрос, составляющих 18%.
поля увеличивается вес считающих, что решения, касающиеся развития, принимают в РФ граждане (отклонение на плюс с 95%-й значимостью от тех, кто так считает по массиву в целом). В этом же ареале уменьшается вес отмечающих роль в принятии решений о развитии страны президента и силовых структур (с 80%-ной значимостью). И эта аппликация увеличивает вес тех, кто считает, что принимать решения о развитии должны чиновники (отклонение с 90%-ной значимостью) и силовые структуры (с 80%-ной значимостью), но не президент (отклонение на минус против всех с 80%-ной значимостью). Увеличиваются в этом слое — по сравнению со всем массивом — и доли тех, кто считает справедливыми привилегии руководителям, имеет в личном окружении людей из властных структур, отмечает наличие партий, действующих в его личных интересах (при резком увеличении веса ответа об отсутствии партий, враждебных личным интересам).
Для этого слоя характерна ещё одна интересная особенность, выразившаяся в пока ещё предварительном, но не менее значимом анализе измерения в массовом сознании расстояний между политиками совершенно различными по своим классовым и мировоззренческим устоям. В обследованиях 2019 и 2020 гг. был применен инструмент выявления оценок различных политиков с точки зрениях их деятельности в интересах общества и близости мировоззрению респондента (в срезе «наш человек/не наш человек»)1. В обнаруженном узком ареале по совпадению оценок состояния с гражданскими правами, который тяготеет к выбору соратников по политическим взглядам и жизненным принципам, расстояния между диаметрально противоположными по своим политическим взглядам лидерами минимальны по сравнению с этими расстояниями во всех остальных кластерах. Более того, отдельные расстояния между политическими фигурами прямо указывают на присутствие в некоторых аппликациях-кластерах, обнаруживаемых представленной методикой семантических
1 См.: [Жаворонков, 2018]. В работе применялась та же методика расчета расстояния по Эвклиду между парами политиков на основе балльных оценок.
референтов, желания сильной руки, наводящей, наконец, порядок в стране. Эти результаты значимо требуют скрупулезного позиционирования социальных слоев и групп. Стоит отметить здесь и тот факт, что узкий ареал по однородности оценок с правами, снижая высокие оценки напряженности в нашей стране между богатыми и бедными срединного и доминантного ареалов респондентов, завышает оценки напряженности между политически активными и пассивными гражданами. Реагентный же ареал с вектором из 95% срединного в 67% доминантный, занижая всеобщую высокую оценку силы напряжения между властью и гражданами, в той же степени завышает оценку напряженности между мужчинами и женщинами. Как говорится, кому что, а политическим активистам — право.
В целом картина с расположением смысловых полей массового сознания относительно предметной среды правового поля по сравнению с предметной средой возможностей объединения для совместных действий более сбалансирована (по крайней мере в границах выбранных исследователями параметров, что не исключает их модификацию и развитие в дальнейшем.
Наши данные показывают, что эти поля смыслов складываются в тождественные социальные аппликации. Они уже есть и обнаруживаются. Их стихийная кристаллизация совершенно очевидный факт. Но они не организованы, политическая власть их не замечает, их общественный потенциал уменьшается и не может быть использован для развития. Это «сознание класса в себе, но не класса для себя». Но если баланс активностей не достигается на институциональном уровне, начинается та системная стагнация, которая приводит и к депопуляции, и к сокращению предметно-смысловой семантики социальной среды обитания, и к росту асоциальных форм поведения, суицидов, преступлений и прочих подобных «прелестей». На их преодоление сразу же находятся большие средства, которые «почему-то» не помогают, так как «социально ориентированный бизнес» уже готов использовать ситуацию для извлечения максимальной прибыли. Решение проблем состоит не в организации денежных потоков, нацеленных на их решение, как это предусмотрено проблемно ориентированным
управлением. Средства на решение социальной проблемы лежат в её социально-политическом и предварительном парировании, но не на технологическом или экономическом уровне, которые ещё и обосновываются частным интересом. Распространение Интернета и смартфонов не привело к замене потребности в живом общении или снижению тех или иных форм мошенничества. Надо менять социальную, а не предметно-технологическую среду обитания и обмена активностями и результатами труда. Цифровизация не избавит от коррупции или приписок, осуществляемых с помощью новых технологий. Интересный вопрос, почему столь продвинутые в социальных экспериментах инноваторы так боятся изменения производственных отношений, имеет очевидный банальный ответ.
* * *
Исследование сферы политики принесло с точки зрения методики социологического подхода значимый результат. Все вышеизложенное достаточно очевидно и находится в области констатации фактов, которые в той или иной форме прорабатываются в настоящий момент представителями различных областей знания. Но в полученных нами данных есть и один перспективный момент. Статистические выкладки показывают не только негативные стороны происходящих процессов, возникающие под действием тотального господства одной формы собственности на средства производства материальной жизни. Они указывают и на то, что в обществе существуют силы и тенденции преодоления негативных процессов. На вопрос о способности граждан к самореализации в политической сфере 62% респондентов (при исключении затруднившихся ответить) дают положительный ответ, это 44% от всех опрошенных. При этом половина от 29% затруднившихся с ответом заявляют, что власть действует в интересах меньшинства или в своих собственных, а пятая часть из них говорит, что политика — это дело всех. Таким образом, от 47 до 58% опрошенных нами за три года готовы принять участие в общественной деятельности при создании соответствующих
условий. Дело за малым — за реальной диверсификацией форм собственности и развертки соответствующих ей форм представительной власти, что и будет поддержано большинством населения.
Соучастие в управлении: российские практики
На фоне кризиса институтов представительного правления всё большее значение приобретают институты прямого гражданского участия [Dalton, 2004; Smith, 2009]. Вслед за Д. Хелдом, исследователи говорят о «новой модели демократии, открывающей доступ к власти рядовым гражданам», и о переосмыслении идеала «правления народа» применительно к реалиям XXI века [Landmore, 2020].
Теория партисипативной демократии (её классик К. Пейт-ман [Pateman, 1976]) получила развитие в концепциях парти-сипаторного (participatory governance, empowered participatory governance1) и делиберативного управления (deliberative governance) [Deepening Democracy.., 2003; Hendriks, 2009: 179; Dryzek, 2010; Fischer, 2015:1; Johnson, Gastil, 2015]. Они теоретически обосновывают основные постулаты нового способа демократического управления, основанного на практиках соучастия государства и граждан в выработке и проведении политики в интересах общего блага. Для повышения качества демократии необходим переход, делегирование властных полномочий и ответственности за принятие политических решений от органов управления, состоящих из представителей правящей элиты, к простым гражданам, которые «формально обретают полномочия проводить политику и принимать решения» [Johnson, Gastil, 2015: 1]. Ф. Фишер называет такую стратегию «колонизацией и трансформацией» государственных институтов, «радикальным политическим шагом в направлении более демократичного общества» [Fischer, 2015: 9].
1 Партисипаторное управление, обладающее властными полномочиями.
Непременное условие развития партисипативных и делибе-ративных практик соучастия в управлении (co-governance) — наличие демократических властных структур, с которыми могли бы взаимодействовать вовлеченные в эти практики индивиды. В случае их отсутствия, отмечает К. Пейтман, необходимо проведение структурных реформ, направленных на изменение существующих политических институтов, их демократизацию и предоставление индивидам возможностей для участия в принятии решений, касающихся как их повседневной жизни, так и политики общенационального масштаба [Pateman, 2012: 10].
Начиная с 1990-х гг. во многих странах мира — от Европы до США, Латинской Америки, Индии — довольно активно развиваются различные практики сотрудничества государства и граждан, соучастия граждан в государственном управлении, в частности, такие, как партисипаторное бюджетирование, участие граждан в планировании социально-экономического развития городов, гражданские ассамблеи, гражданские жюри, консен-сусные конференции, делиберативные опросы общественного мнения [Oxford Handbook.., 2018; Fischer, 2009; Joss, 1995].
Российская модель отношений между государством и обществом всегда выстраивалась в логике вертикали — «сверху-вниз» — на основе подчинения, неизменно воспроизводя властные отношения доминирования, господства государства над гражданским обществом.
Выйти за рамки социокультурных традиций и стереотипов сознания чрезвычайно сложно. Пример — «демократический транзит», попытка механического переноса на российскую почву западных институтов. Созданные структуры взаимодействия государства с гражданами (региональные Общественные палаты, государственно-общественные советы при различных органах власти, закон об обязательном общественном обсуждении проектов документов стратегического планирования всех уровней), оснащенные современными технологиями коммуникации граждан и государства, во многих случаях не функционируют. А главное — в сознании граждан не произошло кардинальных изменений, многие продолжают руководствоваться стереотипами: «Политика — дело немногих», «Политика — сфера, где действует власть».
По данным 2020 г. для 23% респондентов «политика — это дело всех» (против 77%, полагающих, что «политика — это дело немногих»). С утверждением: «Простые люди не должны участвовать в принятии политических решений» 22% не согласны и 36% «скорее не согласны», большинство (59%) склонны признавать необходимость участия простых людей в принятии политических решений.
Позицию о том, что участие граждан в политике помогает принятию властью результативных решений, поддержали 49% респондентов (в 2019 г. — 44%) против 12% полагающих, что участие граждан «мешает», при 39% затруднившихся при ответе. Первую позицию поддержал 71% военных, работников МВД, 63% гуманитарной интеллигенции, более 57% респондентов старше 60 лет, 56% — жителей областных центров и с высшим образованием.
Анализ показывает, что эти группы респондентов существенно различаются по ответам на вопрос о факторах, которые могли бы повысить влияние граждан на решения, принимаемые властью, прежде всего в отношении компетентности граждан (45 и 36% соответственно, вся выборка — 43%) и открытости власти к диалогу (56 и 44%, выборка 51%). Налицо запрос значительной части граждан на участие в политике и влияние на процесс принятия политических решений, запрос на сотрудничество, диалог с властью и понимание значения готовности к нему как власти, так и граждан.
Уровень доверия к центральным и местным органам власти существенно выше у первой группы респондентов, чем у второй, т.е. они потенциально больше готовы к диалогу и сотрудничеству с государством.
Группы сторонников и противников участия в политике существенно различаются по набору ценностей: первых отличает приверженность закону (34 при 23% среди вторых, вся выборка 31%); морали (30 против 20%,— 26%); правам человека (45 против 41% — 43%), равенству (25 и 19% — 26%), справедливости (61 и 55% — 60%). Иными словами, в российском обществе есть весомая группа людей с ценностями гражданина — закона, морали, прав человека, равенства и справедливости,
ориентированная на участие граждан в политике, наряду с теми, кто отстраняется от политики и во имя узких личных целей.
При выборе в пользу представительной демократии (35% — 34% в 2020-2019 гг.) серьезно увеличилось число сторонников плебисцитарной модели (с 15% в 2019 г. до 26% в 2020 г.). Причина, скорее всего, состоит в высоком уровне недоверия ко всем институтам власти, кроме президента. Сторонников плебисцитарной модели больше среди студентов, работников сферы услуг, торговли, транспорта со средним образованием (35%) и людей в возрасте 51-60 лет (30%), гораздо меньше — среди людей в возрасте 31-40 лет, с высшим образованием, гуманитарной интеллигенции и малого бизнеса (21-23%).
Эта тенденция подтверждается и ответами респондентов на вопрос о том, кто должен принимать политические решения и приоритет в данном случае вполне однозначно отдается гражданам и президенту.
Как видим, внушительное большинство россиян (66%) полагают, что граждане должны участвовать в процессе принятия политических решений (тогда как в реальности участвуют в процессе принятия решений, по мнению респондентов, лишь около 10% граждан). Наиболее активно этой позиции придерживаются респонденты в возрастной категории «51-60» (72%), жители села и поселков городского типа (по 69%) и люди с незаконченным высшим образованием (71%), в то время как в возрастных когортах «31-40» (62%) и «старше 60» (62%), среди жителей мегаполисов (62%) и людей, имеющих высшее образование (65%), её сторонников меньше.
Вместе с тем высокая оценка роли граждан в принятии политических решений сопрягается, как мы видим, с еще более высокой оценкой роли президента, что подтверждает рост востребованности именно плебисцитарной модели управления.
К тому же, когда задается вопрос о готовности лично участвовать в политике, большинство респондентов (около 64%) оказываются к этому не готовы, тогда как ощущают себя готовыми (в разной степени) — лишь около 26%. Больше всего в той или иной степени уверенных в своей способности
участвовать в политике среди самых активных групп населения: молодежи — в возрастных когортах «18-30» (31%) и «31-40» (29%), жителей мегаполисов (28%) и областных центров (29%), а также людей с незаконченным высшим (31%) и высшим образованием (34%), предпринимателей (41%), военных, работников МВД, таможни, налоговых служб (41%).
В чем причина неготовности российских граждан к участию в политике? Согласно опросу 2019 г., более половины респондентов считают, что в современной России у таких людей как они нет возможности влиять на власть, и 35% полагают, что таких возможностей мало [Господство против политики.., 2019: 222].
По обследованию 2020 г. в перечне ценностей, важных, по мнению опрошенных, для будущего России, существенно вырос показатель приверженности ценности «уважение чужого мнения» (29%), тогда как в анкетном опросе 2019 г. он составлял лишь 17%. Правда, в иерархии важных лично для респондента ценностях «уважение к чужому мнению» по-прежнему занимает одно из последних мест (20%). Но если ставится вопрос, какие ценности важны для респондента как гражданина России, этот показатель вырастает до 51%, что, по-видимому, связано с нормативными представлениями людей о том, какими качествами должен обладать «идеальный гражданин».
Таким образом, в представлениях россиян есть определенные ценностные основания для реализации практик делибе-рации, в основе которых лежат принципы инклюзивности, реципрокности, признания «Другого», способности вести диалог и сотрудничать с другими гражданами. Ответы на вопрос «Если Вы участвовали в дискуссиях о политике, то изменяли ли свою точку зрения под влиянием аргументации оппонента?», служащий одним из главных индикаторов делиберативности, свидетельствуют о тенденции к некоторому увеличению числа респондентов, менявших свою точку зрения: если в опросе 2018 г. они составляли 15%, то в 2019 г. таких респондентов было около 30%, а в 2020 г. — 34%!.
1 Следует, однако, отметить, что в обследованиях 2019 и 2020 гг. варианты ответов были изменены по сравнению и анкетой 2018 г.:
Современные демократические формы участия, в том числе и делиберативные, включают в себя практики сотрудничества гражданского общества и государства в управлении государственной политикой (governance), приходящей на смену политическому правлению (government), основанному на доминировании во властном пространстве элитных правящих групп. Сама политика меняет свой характер с вовлечением в неё большого числа граждан уже не столько через традиционные организации (политические партии, профсоюзы и др.), сколько через сетевые структуры гражданского общества, через участие в политике «простых людей» посредством самоорганизации, практик «повседневной демократии». Главным актором политики становится индивид, который в процессе эмпауэрмента вступает в коммуникацию и взаимодействие с другими индивидами, обладающими ответственностью как граждане, ориентированные на достижение не только своих личных и групповых целей, но и общего блага.
В нашем исследовании более 40% респондентов полагают, что «граждане способны организоваться сами для решения важных для них задач» и лишь около 24% считают, что «граждан можно организовать только «сверху», усилиям властей». Примерно такие же цифры содержатся в ответах, которые дают респонденты на протяжении нескольких последних лет, хотя данные обследования 2020 г. показывают некоторое снижение числа граждан, способных, по оценке респондентов, самоорганизоваться: если в 2018 и 2019 гг. оно составляло 45 и 47% соответственно, то в 2020 г. — 41%. Более детальный анализ показывает, что такая оценка выше у молодых возрастных когорт (18-30 лет — 46%, 31-40 лет — 49%), а также студентов вузов (53%), рабочих (48%), работников сферы услуг и финансов с высшим образованием, людей с очень хорошим (50%) и очень плохим (47%) материальным положением, жителей областных центров (44%). То есть это — наиболее молодая, образованная, мобильная часть российского населения, которая потенциально может участвовать в современных политических практиках.
оппозиция «да» — «нет» была заменена на более дифференцированную шкалу «да», «иногда», «нет».
В российских условиях процессы модернизации политики, системы управления государством и участия в ней граждан пока ещё не получили должного развития как в силу объективных социокультурных и исторических причин — воспроизводства властных отношений господства в соответствии с традициями самодержавной политической культуры, так и вследствие проводимой правящими элитными группами политики, направленной на исключение рядовых граждан из процесса государственного управления и принятия политических решений. Для изменения существующей в России модели взаимоотношений между государством и гражданами должны произойти серьезные перемены в сознании граждан. В связи с этим как нельзя более актуально звучат размышления Антонио Грамши о «реформе сознания», об «интеллектуальной и моральной реформе», которая должна была, по его мнению, способствовать созданию современного государства и гражданской нации в объединенной Италии, что созвучно задачам, стоящим перед российским обществом и государством, где пока так и не сформировались гражданская нация и политическое государство.
Важно, чтобы возникли политико-институциональные условия («структура политических возможностей» и институциональная среда), при которых могли укорениться и получить развитие современные формы политики с участием граждан. Необходимы изменения в политической культуре граждан в направлении от подданничества к активизму, что современные теоретики демократии связывают с процессом эмансипации, освобождением граждан от пут господства, расширением их возможностей по реализации своих прав — эмпауэрментом человека ракоп, Welzel, 2014]. Активистский тип политической культуры помогает достичь главной цели демократии — наделения людей властью, т.е. способностью и возможностью самим принимать политические решения и заставлять тех, кто управляет, считаться с их предпочтениями и мнениями при проведении политики ракоп, Welzel, 2014: 206].
Таким образом, в российском обществе есть достаточно весомая доля индивидов, приверженных ценностям демократии и гражданственности и целям достижения общественного
блага, а также формируются предпосылки для реализации основных принципов демократической политики (в частности, партисипативной и делиберативной модели), а следовательно, и конституирования поля современной политики: публичности, инклюзивности, реципрокности, диалогичности, высокого уровня рационализации, формального и фактического равенства всех участников демократического процесса.
Забастовка как способ участия в принятии решений
Трудовые отношения в современном российском обществе являются проблемной во многих аспектах сферой, и, представляясь, на первый взгляд, далекими от коллизии властного господства и политики, могут быть рассмотрены в качестве примера разрыва между декларируемыми демократическими ценностями и реальным устройством сферы «политического», или конфликта «должного» и «сущего». А также в качестве иллюстрации ситуации, в которой наряду с «нормальным» социально-экономическим конфликтом обнаруживается конфликт институциональный — политико-правовой.
Антагонизм интересов работников и работодателей временами порождает конфликты, которые способны распространяться на разные уровни социальных взаимодействий и затрагивать различные сферы общественной жизни. Выражение коллективных интересов посредством проведения публичных мероприятий является важным и традиционным элементом в процессе согласования интересов. Масштабные трудовые конфликты способны переопределять сложившуюся систему властных отношений и согласования интересов по более широкому кругу вопросов жизни общества. Забастовки относятся к числу самых значимых трудовых конфликтов, которые способны оказывать серьезное влияние на систему сложившихся отношений в социально-трудовой сфере. Забастовки можно воспринимать как провал социального диалога, но они также свидетельствуют о том, что работники и работодатели имеют возможность выражать свои требования.
Регулирование процедуры проведения забастовок, как часть более широкого контекста регламентированности протестов в сфере труда, рассматривается как институциональное обеспечение условий, которые не допускали бы произвольного вмешательства и/или вероятности произвольного вмешательства любого из акторов в свободный выбор своего визави и вместе с тем определяли границы допустимых форм отстаивания собственных интересов. При этом наиболее значимая функция государства заключается в том, что оно становится арбитром, который наблюдает за тем, чтобы участники выполняли установленные законом правила, и препятствует их нарушению [Социальное пространство.., 2018]. Это подразумевает отсутствие двойного вмешательства в деятельность этих организаций: во-первых, со стороны органов государственной власти и, во-вторых, со стороны организаций работодателей. Существующее же в России регулирование предусматривает, что разногласие между сторонами социального партнерства разрешается путем вмешательства административного органа. Это требует особенно пристального внимания, так как для реализации собственных интересов особенно важно, чтобы профсоюзы и организации работодателей действовали в условиях полной независимости и свободы.
Противостояние во время забастовок как со стороны работников и работодателей, так и со стороны государства ставит вопрос о том, каким образом забастовка в качестве инструмента используется работниками, как работодатели и государство реагируют на требования, выдвигаемые бастующими. Намерение же от имени всех сторон улучшить существующую систему в пользу мирного разрешения конфликтов является ключевым фактором в демократическом развитии.
В то же время анализ проблем, с которыми в России сталкиваются работники в попытках воспользоваться правом на забастовку, показывает, что сложившаяся институциональная система приводит и способствует тому, чтобы работники обращались к неправовым механизмам разрешения споров, а не использовали законные процедуры ввиду их малоэффективно-сти. Возникновение сложных ситуаций у значительного числа
индивидов (в данном случае у работников и их объединений, что подтверждает высокий уровень протестной активности в трудовой сфере), которые не могут быть решены в рамках существующих институтов, и расширение практик и способов решения возникающих проблем, которые не связаны с формализованными процедурами разрешения трудовых споров, поскольку соблюдение формальных процедур, предусмотренных законодательством, зачастую не позволяет решать проблемы и устранять противоречия, свидетельствует о необходимости институциональных изменений. Трудовое протесты в России, вследствие недостатка возможностей для мирного разрешения подобных конфликтов, приводят к дальнейшему обострению социальной напряженности, вместо того чтобы внести свой вклад в социальную среду диалога и переговоров.
Институциональные ограничения приводят к вытеснению протестов за пределы легальных процедур и могут оказывать
влияние на политико-правовое пространство России в целом.
* * *
Институциональный контекст, в котором социализируются и действуют российские граждане, характеризуется разрывом между декларируемыми демократическими ценностями (в том числе значимостью выборов) и «прагматичным» устройством сферы «политического» (поле борьбы за власть и ресурсы внутри узкой группы «политиков» - как чаще всего полагают россияне). Опыт участия в независимых гражданских инициативах приводит к политизации российских граждан и появлению запроса на реальную политику. Среди молодых людей, социализация которых происходила при доминировании дискурса прав человека, которые учились истории и праву по учебникам с декларациями демократических принципов как самоочевидного блага и которые могут сравнивать образ жизни в России и других странах, запрос на участие в политической жизни выше. Опросы показали, что на многие вопросы граждане 18-30 лет отвечают иначе, чем старшие возрастные группы. Молодые люди более оптимистично оценивают потенциал
самоорганизации российских граждан для решения общих проблем, чаще считают, что протесты - это проявление гражданской ответственности, больше доверяют протестующим по политическим вопросам. Когда речь заходит о влиянии граждан на принимаемые властью решения, молодые чаще выбирают варианты «необходимо расширение свобод» и «открытость власти к диалогу».
Освоение и реализация структурами власти и гражданами современных демократических конкурентных практик диалога и сотрудничества, воплощающих принципы политико-правового равенства и инклюзивной модели политики, могут, как нам представляется, способствовать созданию устойчивых стратегических коалиций развития, основанных на самоорганизации граждан, их взаимодействии со структурами государства и нацеленных на осуществление политики в интересах большинства.
Список литературы
Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни / Пер. с нем. и англ. В. В. Бибихина; Под ред. Д. М. Носова. СПб.: Алетейя, 2000. 437 с.
Вебер М. Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии: В 4 т. / М. Вебер; пер. с нем., сост., общ. ред. и предисл. Л. Г. Ионина; НИУ ВШЭ. Т. IV: Господство. М.: ИД ВШЭ, 2019. 542 с.
Господство против политики: российский случай. Эффективность институциональной структуры и потенциал стратегий политических изменений / С. Г. Айвазова [и др.]; отв. ред. С. В. Патрушев, Л. Е. Филиппова. М.: Политическая энциклопедия, 2019. 319 с. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996. 432 с.
Жаворонков А. В. К проблеме образов политиков в массовом сознании (опыт измерения за 1999-2016 гг.). Ч. 1 // Социологическая наука и социальная практика. 2018. Т. 6, № 2 (22). С. 70-93. DOI: 10.19181/snsp.2018.6.2.5858.
Жаворонков А. В. К проблеме образов политиков в массовом сознании (опыт измерения за 1999-2016 гг.). Ч. 2 // Социологическая наука и социальная практика. 2018. Т. 6, № 3 (23). С. 77-98. DOI: 10.19181/snsp.2018.6.3.6004.
Конт-Спонвиль А. Философский словарь / Пер. с фр. Е. В. Головиной. М.: Этерна, 2012. 752 с.
Маркс К Письма из «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» // Сочинения. 2-е изд. / К. Маркс, Ф. Энгельс. T. 1. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955а. С. 373-374.
Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Сочинения. 2-е изд. / К. Маркс, Ф. Энгельс. T. 3. М.: Государственное издательство политической литературы, 19556. C. 1-4.
Новейший философский словарь // GUFO.ME: [сайт]. URL: https://gufo.me/dict/philosophy/РИЗОМА (дата обращения: 05.12.2020).
Патрушев С. В. Гражданская активность: институциональный подход (перспективы исследования) // Полис. Политические исследования. 2009. № 6. С. 24-32.
Петтит Ф. Республиканизм. Теория свободы и государственного правления / пер. с англ. Анатолия Яковлева. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. 488 с.
Политическое поле и зона власти: версии идеального типа и опыт эмпирической верификации / И. Л. Недяк [и др.] // Социологические исследования. 2020. № 1. С. 42-53. DOI: 10.31857/S013216250008323-8.
Социальное пространство большого города: [монография] / Г. В. Еремичева, П. В. Бизюков, Е. П. Евдокимова [и др.]; под ред. Г. В. Еремичевой; Социологический институт РАН — филиал ФНИСЦ РАН. СПб.: СИ РАН — филиал ФНИСЦ РАН, 2018. 392 c. DOI: 10.19181/monograph.2019.4.
Хаугаард М. Переосмысление четырех измерений власти: доминирование и расширение возможностей // Политическая наука. 2019. № 3. С. 30-62. DOI: 10.31249/poln/2019.03.02.
Шапиро Й. О не-господстве // Логос. 2012. № 4 (88). C. 3-35.
Dalton R. J. Democratic Challenges, Democratic Choices: The Erosion of Political Support in Advanced Industrial Democracies. Oxford: Oxford Univ. Press, 2004. 244 p.
Deepening Democracy: Institutional Innovations in Empowered Participatory Governance / Ed. by A. Fung, E. O. Wright. NY: Verso, 2003. 310 p.
Deth van J. W., Elff M. Politicisation and Political Interest in Europe: A Multi-Level Approach // Mannheim: [сайт]. 2001 (Arbeitspapiere — Mannheimer Zentrum für Europäische Sozialforschung; 36). URL: https://www.mzes.uni-mannheim.de/d7/en/publica-tions/report/politicisation-and-political-interest-in-europe-a-multi-level-approach. (дата обращения: 10.02.2021).
Dryzek J. S. Foundations and frontiers of deliberative governance / J. S. Dryzek; with S. Niemeyer. Oxford; NY: Oxford Univ. Press, 2010. 229 p.
Fischer F. Democracy and Expertise: Reorienting Policy Inquiry. Oxford: Oxford Univ. Press, 2009. 350 p.
Fischer F. Participatory Governance: From Theory to Practice. Oxford Handbooks Online. Oxford Univ. Press, 2015. URL: www. oxfordhandbooks.com. (дата обращения: 21.01.2021).
Hendriks C. M. Deliberative governance in the context of power // Policy and Society. 2009. № 28. P. 173-184.
Honneth A. Freedom's Right: The Social Foundations of Democratic Life (New Directions in Critical Theory). Columbia Univ. Press, 2015. 448 p.
Johnson C, Gastil J. Variations of Institutional Design for Empowered Deliberation // Journal of Public Deliberation. 2015. Vol. 11, № 1. URL: https://www.researchgate.net/publication/303651862_ Variations_of_Institutional_Design_for_Empowered_Delibera-tion. (дата обращения: 05.12.2020).
Joss S. Evaluating consensus conferences: Necessity or luxury // S. Joss, J. Durant (eds.) Public Participation in Science: The Role of Consensus Conferences in Europe. L.: Science Museum, 1995. P. 89-108.
Landmore H. Open Democracy: Reinventing Popular Rule for the Twenty-First Century. Princeton Univ. Press, 2020. 266 p.
Lovett F. A general theory of domination and justice. Oxford: Oxford Univ. Press, 2010. 746 p.
Pateman C. APSA Presidential Address: Participatory Democracy Revisited // Perspectives on Politics. 2012. Vol. 10, № 1. P. 7-19.
Pateman C. Participation and Democratic Theory. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1976. 130 p. Pettit Ph. Freedom as antipower // Ethics. An International Journal of Social, Political, and Legal Philosophy. Chicago: Chicago Univ. Press, 1996. Vol. 106. № 3. P. 576-604. Republicanism and political theory / C. Laborde, J. Maynor (eds.)
Oxford: Blackwell, 2008. 297 p. Sarkala A., Laitinen A. Four conceptions foe social pathology // European Journal of Social Theory. 2019. № 22. P. 80-102. Smith G. Democratic Innovations: Designing Institutions for Citizen Participation. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. 232 p.
Smith R. C. Society and Social Pathology. A Framework for Progress.
Palgrave Macmillan: 2017. 382 p. Stewart A. Theories of power and domination. The politics of empowerment in Late Modernity. Sage Publications. L., N. Deli: Thousand Oaks, 2001. 270 p. The Oxford Handbook of Deliberative Democracy / A. Bachtiger, J. S. Dryzek, J. J. Mansbridge, M. E. Warren. Oxford handbooks online: Political science. Oxford Univ. Press, 2018. 1065 p.
