CC BY
157
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2012, № 1 (2), с. 73-76
УДК 821(3).09+821.512.141.09(470.57)
ТРАНСФОРМАЦИЯ МИФА В ТРАГЕДИИ МУСТАЯ КАРИМА «НЕ БРОСАЙ ОГОНЬ, ПРОМЕТЕЙ!»
© 2012 г. Г.Г. Ишимбаева
Башкирский госуниверситет
galgrig7@list.ru
Поступила в редакцию 09.12.2011
Анализируются способы трансформации одного из традиционных сюжетов античного происхождения в трагедии классика башкирской литературы Мустая Карима «Не бросай огонь, Прометей!».
Ключевые слова: трансформация, прометеевский миф, протосюжет, фабула, матрица.
Прометей - один из самых известных «вечных образов» мировой культуры и литературы, волновавший и по-прежнему волнующий поэтов и мыслителей всех времен и народов.
«Мыслящий впереди», «предвидящий» - таково значение имени «Прометей», в образе которого синтезированы черты древнего доолим-пийского божества и героя олимпийской системы богов. Взаимопроникновение архаического и нового определяет большую вариативность мифов о Прометее при постоянстве концептуального мотива богоборчества.
Прометей - сын титана Иапета (по другим вариантам - сам титан) и богини правосудия Фемиды (по другим вариантам - сын океаниды Климены или океаниды Асии), не участвует в титаномахии, предает титанов в их борьбе с Зевсом и добровольно принимает сторону олимпийцев. Однако, вступив в союз с Зевсом, он остается независимым и даже противопоставляет себя Громовержцу, который не торопился с исполнением завета о совершенствовании созданного им человека, более того, пытался в гневе уничтожить человечество. И хотя каждое благое деяние Прометея в отношении людей (похищение огня из мастерской Гефеста и Афины, дар навыков технического прогресса, ознакомление с элементами духовной культуры) вызывало все новые приливы гнева Зевса, который наконец решил потопить землю, сын титана продолжал свои заботы о человеке.
Ощущая хтоническое происхождение и пользуясь советом Геи осилить Зевса хитростью, наследовавший мудрость прародителей Прометей покровительствует слабому и жалкому роду людей, выступая древним культурным солярным героем. За это противник олимпийского единоначалия был прикован на весь героический век к скале Кавказа и оставался непри-
миримым в своей ненависти к Зевсу, которая незадолго до Троянской войны получила парадоксальное разрешение. Прометей выдает своему заклятому врагу древнюю тайну Мойр: женитьба Зевса на богине Фетиде приведет к рождению сына, который его низвергнет; по воле Зевса Геракл освобождает страдальца, который возносится на Олимп; и наступает великое примирение. Так ранняя мифология была ассимилирована олимпийской мифологией.
Миф о Прометее далеко не прост и вызывает вопросы, связанные с тем, что богоборец по сути дела оставляет человека в одиночестве один на один с Зевсом, который отдает Фетиду замуж за смертного Пелея. Провидец Прометей тем самым способствует возникновению Троянской войны, во-первых, а во-вторых, разрушает гипотетическую возможность нового витка мифологической истории - за Ураническим, Кро-ническим, Зевсовым не наступит эпоха новых, более справедливых богов. Вместо бессмертного бога Ахилла, который сумел бы избавить род людской от деспотии Громовержца и создать новый миропорядок, заложить основы новой цивилизации, рождается герой Ахилл, которому суждена яркая и насыщенная жизнь и ранняя гибель в Троянской войне. Есть ли вина Прометея в том, что не состоялась история с избавлением мира от зевсовой деспотии? Или он предвидел, что Ахилл, узурпатор власти отца-Зевса, повторил бы путь Зевса, узурпировавшего власть отца-Кроноса?
Прометеевский миф, как видим, отличается этической амбивалентностью, в нем присутствует то, что критик назвал «кривой двусмыс-лия» [1, с. 99] и что предопределило появление двух прометеевских протосюжетов, сложившихся в архаический (Гесиод) и в классический (Эсхил) периоды греческой литературы. Один
определял общую линию истолкования мифа в эпоху античности, второй - прометеиану Нового и Новейшего времени.
Гесиод (УШ-УП в. до н.э.), первым литературно обработавший миф о Прометее в дидактическом эпосе «Работы и дни», заложил основы нелицеприятного осмысления его деяний. История Прометея в его трактовке становится тем ядром, из которого вырастает концепция о деградации мира.
Гесиодовская концепция прометеевского мифа стала ведущей в философии и поэзии Древней Греции и Древнего Рима. «По Гесиоду» истолковывают образ Прометея и оценивают его роль в истории человечества Платон и Плотин, Аполлоний Родосский и Гораций.
Второй прометеевский протосюжет сложился в дошедшей до нас трагедии Эсхила (525456 гг. до н.э.) «Прикованный Прометей», где была додумана мифология героя, остававшаяся разрозненной и противоречивой в то время. Эсхил противопоставил Гесиоду свое видение проблем, определяющих существо прометеевского мифа, - проблем Добра и Зла, преступления и наказания, вины и кары, которые связал с решением философского вопроса о случайности и необходимости.
Полностью переосмысленный Эсхилом образ Прометея как пророка, с которого началась история цивилизации, культурная и сознательная жизнь человечества, явно конфронтировал с протосюжетом Гесиода, для которого с Прометея начинаются все несчастья и беды человека. Концепция эсхиловского Прометея не имела в античную эпоху того влияния, как гесиодов-ская. Даже Овидий и Лукиан, близкие Эсхилу (один - спецификой оценки подвига героя, второй - в сюжетном отношении), не могут быть расценены как продолжатели традиций автора «Прикованного Прометея» [2].
Эсхиловская версия мифа приобрела в по-стантичные культурно-исторические эпохи все качества эталона и повлияла на состояние мировой литературы о Прометее. Следы прямого воздействия философско-художественной концепции Эсхила обнаруживаются в соответствующих произведениях Микельанджело и Тициана, Кальдерона, Вольтера, Гердера, Гете и братьев А.В. и Ф. Шлегель, Бетховена и Листа, Байрона, П.Б. Шелли и М. Шелли, Ломоносова, Кюхельбекера, Баратынского и Огарева, Шевченко и Леси Украинки, Вяч. Иванова, Брюсова, Орфа и Скрябина, Мештерхази, М. Карима, Р. Сабитова и многих других художников, представляющих разные национальные культуры и разные исторические эпохи Нового и Но-
вейшего времени, когда эсхиловский Прометей был архетипически узаконен.
В ряду произведений мировой прометеианы ХХ столетия, как правило, занятого переосмыслением знаков художественного кода традиции, особое место принадлежит трагедии классика башкирской литературы, народного поэта Башкортостана Мустая Карима «Не бросай огонь, Прометей!» (1975).
Мустай Карим решительно отвергает дискурс двусмыслия образа Прометея или его негативной коннотации. Для аксакала башкирской словесности Прометей однозначно положительный герой и идеальная личность, в которой счастливо сочетаются рациональное и эмоциональное, героическое и романтическое, слово и дело. При этом драматург достаточно свободно обращается с прометеевским сюжетом, оставаясь в рамках заявленной мифологемы.
Авторская раскованность проявляется на нескольких уровнях:
- на уровне фабулы (в синтезировании традиционного сюжета с элементами других античных мифов, иудейской религии и язычества; в привнесении в него новых героев и связанных с этим новых сюжетных узлов и в видоизменении традиционных фабульных ходов; в уточнении внутреннего и внешнего облика олимпийских богов и титанов, что служит фабульной корректировке);
- на уровне идейно-художественного домысливания матрицы олимпийских героев, составляющих прометеевский канон, - Зевса, Геры, Фемиды, Афродиты, Гефеста, Эриды и особенно Прометея, чьи функции как культурного героя переосмысляются (на периферии сюжета остается его просветительская миссия, главное - его попытки определить свое предназначение и даровать человечеству огонь, обладание которым сделает его создания бессмертными);
- на уровне интонационной, лексической и поведенческой природы героев, в чьих речах и поведении явственно слышны и видны современные писателю люди, живущие в последней четверти ХХ века;
- на уровне проблематики, которая в пьесе связана с онтологическими вопросами человеческого бытия.
Сюжетную основу трагедии «Не бросай огонь, Прометей!» составляет космогонический миф о священном браке, переосмысленный башкирским драматургом. Главный брачный миф античности - брак Земли и Неба, союз которых положил начало жизни во Вселенной и от которых произошли все боги. В мифах о солярных героях, к которым, несомненно, принадле-
жит и Прометей, брак мыслится как вспомогательное средство для достижения культурнопросветительских целей. Побочная для основного сюжета о священном браке линия о благотворном влиянии свадьбы героя с избранницей на окружающий мир и людей, на общество, в котором отныне устанавливаются совершенные моральные нормы и отношения, в пьесе Мустая Карима становится центральным сюжетообразующим стержнем.
В финале пьесы, где разрешается трагический конфликт, вновь обыгрывается тема священного брака, которая приобретает мистикосимволическое звучание. Речь идет уже не о просто супружестве олимпийца Прометея и смертной девушки Агазии. Их брак становится поистине сакральным, что обусловлено божественным огнем: союз Неба и Земли породил нового человека и новое человечество.
Все это в конечном счете приводит к выстраиванию нового прометеевского сюжета, отличающегося в целом и в частностях от традиционного протосюжета.
Особое звучание мифа в пьесе Мустая Карима определяют и литературные аллюзии и типологии, из которых наиболее важны следующие:
- соединение античной мифологии с реальностью середины 70-х годов прошлого века, что напоминает практику американского писателя Д. Апдайка, который, по его признанию, добился в романе «Кентавр» (1963) «сплетения древнегреческих мифов с современной действительностью Пенсильвании 1947 года» [3, с. 6]. Однако если Апдайк мифологизирует обыденное существование рядового американского школьного учителя Колдуэлла, то Мустай Карим обытовляет жизнь мифологических героев;
- обращение к проблемам экологии, что созвучно художественным исканиям В. Распутина, который в «Прощании с Матерой» (1976) создал картину крушения первозданного мифологического мира, рассказав о физической гибели современной деревни;
- введение романтической темы, связанной с трагической любовью Прометея и земной девушки Агазии и напоминающей об известной песне А. Пахмутовой на стихи С. Гребенникова и Н. Добронравова «Нежность» (1965) (из кинофильма «Три тополя на Плющихе», 1967);
- привнесение в историю любви Прометея и Агазии отзвука мифа о Пигмалионе и прекрас-
ной Галатее, что еще более романтизирует и возвышает заглавный образ;
- тяготение к фаустовской глубине осмысления миссии героя - Прометей порывает с олимпийцами и, почти повторяя Фауста Гете, произносит прощальное: ... Мой путь окончен. / Стала мысль - деяньем [4, 158]. Прометей, как и Фауст, жаждет встречи с судьбоносным мгновением, соотносимым с вечностью. Противящийся желанию Зевса уничтожить людей, Прометей мечтает о бессмертии для людей, принимая решение похитить огонь: Сейчас придет огромное, как вечность, /Великое, как сотворе-нье мира, /Мгновенье... / Я возьму огонь у Зевса, / От смерти человечество избавлю [4, с. 100-101].
Эти строчки перекликаются со знаменитыми словами Фауста Гете. Немецкий герой, искавший смысл бытия и обретший его в служении людям, произносит в момент наивысшего торжества своей бунтарской души: Мгновенье! / О, как прекрасно ты, повремени! /Воплощены следы моих борений, / И не сотрутся никогда они. [5, с. 423].
Использовав один из «вечных» сюжетов мировой литературы, Мустай Карим создал самобытную, оригинальную его версию. Он сумел сплавить античное и современное, приблизив искания олимпийского героя к исканиям человека ХХ столетия, и вписать свою пьесу в культурный контекст времени. Именно поэтому пьеса «Не бросай огонь, Прометей!» не затерялась в череде произведений этой темы, а достойно продолжает ряд прометеианы, начатый античными классиками и Эсхилом прежде всего.
Список литературы
1. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М.: Наука, 1987. 224 с.
2. Ишимбаева Г.Г. «Кривая двусмыслия» Прометея: Г есиод, Эсхил и Г ете о сыне Иапета // Ишимбаева Г.Г. Античный триптих Иоганна Вольфганга Гете. Уфа: Гилем, 2010. 164 с.
3. Апдайк Д. Кентавр. Новосибирск: Детская литература, 1991. 272 с.
4. Карим Мустай. Не бросай огонь, Прометей! / Пер. с башк. яз. А. Межирова. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1979. 160 с.
5. Гете И.В. Фауст / Пер. с нем. яз. Б. Пастернака // Гете И.В. Собр. соч. в 10 т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1976. 511 с.
TRANSFORMATION OF THE MYTH IN THE TRAGEDY «DO NOT THROW FIRE, PROMETHEUS!»
BY MUSTAI KARIM
G.G. Ishimbaeva
The ways of transforming a traditional plot of antique origin in the tragedy of the Bashkir literature classic Mus-tai Karim «Do not throw fire, Prometheus!» are analyzed.
Keywords: transformation, myth of Prometheus, proto-plot, story, matrix.
