CC BY
83
РАНСФОРМАЦИЯ КУЛЬТУРНЫХ МАТРИЦ
КАК ПРИОРИТЕТ АНТРОПОЦЕНТРИРОВАННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ
УДК 008
С. А. С укало
Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов
В статье раскрывается феномен антропоцентрованных технологий, используемых в современных коммуникационных практиках и публичном политическом дискурсе с целью деформации культурных и ментальных матриц, разрушения оснований национально-культурной идентичности. Рассматривается вопрос о применении практик скрытого манипулирования сознанием методом двойного воздействия, а также возможности информационно-манипулятивных технологий осуществлять операциональное влияние на качество, воспроизводство и тиражирование различных сторон общественной жизни и конкретных видов деятельности. Затрагивается проблематика дискурса об аксиологических основаниях российской и русской культурной идентичности, «русской матрице», развёрнутая в научных публикациях последних лет. Делается вывод о том, что в противовес утверждающимся теориям, направленным на нивелирование и дискриминацию идеи «русского мира» как доминирующего идеологического концепта в современной россии, русская культурно-историческая традиция создала тип цивилизации, который демонстрирует не только жизнеспособность, но и способен предложить после крушения коммунистической идеологии свой вектор развития в современном обществе.
Ключевые слова: антропоцентрированные технологии, манипуляция сознанием, эпистемологическая матрица, культурный код.
S. A. Sukal o
Saint-Petersburg University of the humanities and social sciences, Fuchika str., 15, 192238, St. Petersburg, Russian Federation
The article deals with the phenomenon of anthropocentric technologies used in modern communication practices and public political discourse in order to deform the cultural and mental matrices and to destroy the national and cultural identity. Authors observe the question of the use of covert practices of the mind control by the method of double exposure as well as the possibility of exerting operational influence upon the quality, reproduction and amount of different aspects of social life and specific activities using the informational and manipulative technology. This refers us to the discourse on the axiological foundations of the Russian cultural identity, "Russian matrix", came through scientific publications of recent years.In contradistinction from the current theories which are to neutralize and discriminate the idea of the «Russian world» as the dominant ideological concept in modern Russia, it concluded that Russian cultural and historical tradition created the civilization type, which shows not only the viability, but also is able to offer a direction of development in modern society after the collapse of the communist ideology.
Keywords: anthropocentric technologies, manipulation of consciousness, epistemological matrix, cultural code.
СУКАЛО СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ — аспирант кафедры философии и культурологии факультета культуры Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов
SUKALO SERGEI ALEKSANDROVICH — doctoral student of Department of Philosophy and Cultural Studies, Faculty of Culture, Saint-Petersburg University of the humanities and social sciences
TRANSFORMATION OF CULTURAL MATRIX
AS A PRIORITY ANTHROPOCENTRIC TECHNOLOGIES
e-mail: ser.sukalo@yandex.ru © Сукало С. А., 2015
Современная социокультурная ситуация, характеризующаяся обострением противостояния по ряду позиций России и евроат-лантической цивилизации, обусловлена не только политическими, но и культурно-ци-вилизационными факторами. Непонимание и неприятие ряда утверждающихся в культуре зарубежных стран ценностей, социально-культурных практик и интерпретаций исторических событий обусловлено глубинными причинами, обусловленными кодами культуры и особенностями исторического развития. Культурно-символическое пространство современной россии характеризуется сложной конфигурацией и взаимодействием факторов, имеющих глубинные куль-турно-цивилизационные основания в подходах к современной трактовке реальности, проявляется в позиционировании ценностных систем, продвижении кодов и практик различных моделей общественного развития. Проведённая по народной инициативе символическая акция «Бессмертный полк», отразившая мироощущение граждан как России, так и значительной части постсоветсткого пространства, была по-разному прокомментирована в СМИ отдельных стран ближнего и дальнего зарубежья, что свидетельствует о «культурном разломе» в отношении к недавнему трагическому и героическому прошлому. Это проявляется и в эпистемологическом противостоянии концепций постмодернизма и неотрадиционализма, либеральной и патриотической идеологий, отражается в публичных дискурсах по различным общественным проблемам. Основной нарратив утвердившейся в западных странах философии постмодернизма связан с совокупностью представлений о разрушении социального целого и конце социальности, подмене её гетерогенным текстом, не имеющим определённости. отказ от представлений о модели мира, постулирование равноценности и равновероятности всех составляющих реальность элементов, создание постмодернистского терминологического аппарата, поливариантность схем интерпретации фактов призваны снять
вопросы о существовании истины, смысле бытия, объективном знании, утвердив при этом приоритет меняющихся знаковых и образно-символических форм. Текст культуры (в том числе и текст-символ) в силу его многомерности рассматривается в качестве ри-зомы, что определяет доминирующую роль динамических концептов типа «случай», «игра», «спонтанность» в понимании реалий современного общественного развития[8]. Данный подход формирует концептуальную базу, позволяющую интерпретировать, обесценивать и разрушать ценностное пространство социума, используя информационно-ма-нипулятивные технологии.
В проблемном контексте российского культурно-символического пространства особый интерес представляет феномен антропо-центрированных технологий и практик, вос-требующих символы, тексты, образы, ориентированные на трансформацию основ, изменение кодов национальной культуры. Данные технологии опираются на фундаментальный анализ социальных, культурных и психологических процессов, в их основе лежат базовые культурно-символические ресурсы и практики. Данные технологии становятся основным орудием в информационных войнах, инициированных глобальными игроками, формирующими «новый мировой порядок». Специфика информационных войн состоит в их «консциентальном характере» — это «войны за умы и ценности, жизненные установки и поведенческие паттерны... в противоборство вступают конкурирующие формы организации сознаний, а предметом поражения становятся матрицы сознания "врага", которые должны быть уничтожены информационным оружием» [3, с. 6].
Приоритетом данных технологий становятся изменение эпистемологических кодов, деформация культурных и ментальных матриц, разрушение оснований национально-культурной идентичности. При этом основной упор делается на практики скрытого манипулирования методом двойного воздействия. Характеристика манипулятивной природы
данных технологий представлена в работах Г. В. Грачева [1], Е. Л. Доценко [2], С. Г. Кара-Мурзы [4]. Исследователь данных практик и публицист С. Г. Кара-Мурза отмечает: «Природа манипуляции состоит в наличии двойного воздействия — наряду с посылаемым открыто сообщением манипулятор посылает адресату "закодированный" сигнал, надеясь на то, что этот сигнал разбудит в сознании адресата те образы, которые нужны манипулятору. Это скрытое воздействие опирается на "неявное знание", которым обладает адресат, на его способность создавать в своём сознании образы, влияющие на его чувства, мнения и поведение. Искусство манипуляции состоит в том, чтобы пустить процесс воображения по нужному руслу, но так, чтобы человек не заметил скрытого воздействия» [4, с. 57].
Основным инструментом осуществления манипулятивного воздействия на сознание и поведение человека являются средства массовой коммуникации. в этих целях организуются дискуссии, приглашение экспертов, инициируются научные публикации, ток-шоу и другие акции, в результате которых производится подмена понятий, десакрализация и осквернение ценностей. Итогом манипулятив-ных действий становятся искажённые и «перевёрнутые» концепты, представления, правила, которые обретают уже в ином качестве нормативный статус и используются в конкретных политических целях.
Возможности информационно-манипу-лятивных технологий осуществлять операциональное влияние на качество, воспроизводство и тиражирование различных сторон общественной жизни и конкретных видов деятельности не могут быть эффективно реализованы вне учёта действия многочисленных культурных факторов. В свою очередь, антропоцентрованные технологии могут выступать в качестве способа достижения целей, имеющих общественную значимость. Репертуар данных технологий является своего рода культурным продуктом, так как обеспечивает сохранение, изменение и транс-
ляцию различных элементов культуры общества. В этом контексте следует отметить достаточно высокий иммунитет отечественной культуры, обеспечивающий сохранение её традиционных матриц. отечественный культурный базис и обретённый социальный опыт способствовали формированию устойчивого сопротивления информационным вбросам, обещаниям политических лидеров, различного рода дезинформации. Культурно-антропологические особенности российского многоконфессионального и многонационального социума, характеризующегося также достаточно высокой степенью образованности населения, исторически сложившийся бытовой уклад, этатированность сознания, определённая психологическая усталость и разочарование от либеральных реформ 1990-х годов — все это делает малоэффективным использование многих средств манипулирования сознанием.
особую роль в модификации культурных матриц играют антропоцентрированные технологии «консциентальной направленности», используемые в процессе противоборства конкурирующих форм организации сознаний [3, с. 7]. Одним из примеров использования данной группы манипулятив-ных практик может служить дискурс о «русской матрице», аксиологических основаниях российской и русской культурной идентичности, развёрнутый в научных публикациях последних лет. Так, в материалах заочного «круглого стола» общенационального научно-политического журнала «Власть» [5] особую остроту приобрела дискуссия по проблеме понимания «российской матрицы». Констатируя в качестве исходного тезиса точку зрения о том, что «российская матрица» — это российский культурно-исторический код, который был и является экзистенциальной основой идентичности, определяющей течение отечественной истории [5, с. 15], авторы осуществили широкий высококвалифицированный обмен мнениями о сути, становлении, обусловленности и функционировании данного феномена. Не вдаваясь в тон-
кости дискуссии, выходящей за рамки данного исследования, необходимо отметить и точки зрения, изложенные в чисто научной дискуссии, но формирующие теоретическую базу манипулятивных практик.
С точки зрения А. А. Пелипенко, отмечающего отсутствие строго научного определения термина «матрица» в гуманитарном контексте [6, с. 58], «российская матрица» антиисторична, антиличностна и ан-тиантропна, что создаёт и воспроизводит механизм архаизации общественного сознания. Это создаёт критичную для российской цивилизации расколотость российского общества на русский Запад и русскую Азию. она представляет собой продукт исторически сформировавшегося ментального типа, организацию русского общества, когда оно расслаивается на властную верхушку и огромное бесправное большинство. Далее аргументируется тезис об антиисторизме самого русского национального сознания. По мнению автора, оно мифологично, фольклорно и лишено исторического понимания времени с его необратимостью события и аккумуляцией социокультурного опыта. Антиантропность российской культурно-цивилизационной модели — первый признак её глубокой патологичности [6, с. 59]. Отмечается, что глубина проектирования будущего России — набор мессианских мифов. Россия представляется такому сознанию единой и неделимой матрицей, всегда равной самой себе независимо от изменений политико-географического ландшафта. в основе российской матрицы лежит идея господства — ментальный фундамент того, что собирает все компоненты социокультурной системы в устойчиво воспроизводящее себя целое — «русскую матрицу». Её основные компоненты таковы: имперст-во, как наиболее адекватное воплощение русской идеи господства, позднее артикулированной в идеологии коммунизма; антилично-стность как антитеза понимания личности в качестве особого культурно-антропологического типа, для которого служение облекает-
ся в формы свободной творческой самореализации. Идея Запада угасла и ушла к индивидуализму. в «российской матрице» личность маргинальна, подавляема, подозрительна. Её существование допускается и осуществляется на условиях служения власти, отечеству, богу, обществу; самовластие, как компонент матрицы, порождено идеей господства и являет специфический тип отношений. власть в российской матрице пребывает вне моральных ограничений, над любыми законами. власть неизменно персонифицирована. в обществе существует полубессознательное представление о власти как о мистическом медиуме с высшими сферами. Медиум — шаман, жрец, пророк — должен быть персонифицирован; реанимация Должного (агрессивно-изоляционистских инстинктов имперского сознания) могла принять только вид симу-лякра — фальшивки, пустышки, имитации. Ощущение нестерпимой фальши и пустоты, помноженное на безотчётную боязнь будущего, переполняет общественное сознание, выливаясь наружу то злобной истерикой «патриотизма» и ксенофобией, то эпидемией кон-спирологии, то угрюмой безысходностью существования, лишённого «больших смыслов» [6, с. 61]. Проклятие России — в её дурной бескачественности, межеумочности. ни восточной религиозности, ни западной се-кулярности. в российской матрице скорее не власть от Бога, а Бог от власти. Отсюда особый феномен российского холуйства — готовности исполнять самые дикие и преступные прихоти власти [6, с. 62]. Россия — варварское продолжение византийской цивилизации. Русский индивидуализм — не буржуазный, а варварский: ему чужд дух протестантской этики. Его национальная идея — халява. но уже сложился сектор вполне вестерни-зированного мировоззрения людей, которые не хотят и не могут жить в российской матрице (поколение выбирает пепси). Один из возможных путей России — «коротать недолгий исторический век калеки, урода в обломках "российской матрицы"» [6, с. 65]. Далее в контексте кризиса логоцентризма
как системообразующего фактора российской матрицы отмечается, что основной вектор развития определяется восходящей силой постлогоцентрического культурно-цивили-зационного качества. В нисходящем векторе пребывают ислам и, в более неявной форме, Россия, которая разделена на Россию-Азию и россию-Европу.
Если отвлечься от чисто научной экспликации данных тезисов, то такая парадигма легко может быть использована в целях манипуляции массовым сознанием. Опираясь на методы «технологии осквернения», можно доказательно утверждать, что Россия не имеет перспектив цивилизационного развития, является культурно-отсталой, «варварской» страной. В современном социально-политическом контексте это — концепции, утверждающие антипостмодернистский, традиционный тип общественного устройства России как «общества ограниченного доступа», тоталитаризма, антидемократизма, неразвитости гражданских институтов, отсутствия свободы слова, нарушения прав человека и прав сексуальных меньшинств и т.п. Естественно, аналогии с иными культурно-цивилизационными типами не проводятся, те или иные «штампы» используются исключительно при оценке российской действительности. таким образом, один из аспектов чисто научного дискурса обретает характер устойчивых мифов, на основании которых выстраиваются информационные вбросы в общественное сознание.
не секрет, что определённые типы куль-турно-цивилизационного развития (такие как китайский, индуистский и особенно японский) также возможно представить в категориях традиционализма, общества ограниченного доступа и т.п.1 Безусловно, процессы эти — сложные, противоречивые, но это вряд ли даёт основания их интерпретации с точки зрения «неразвитости» тех или иных культурных систем. В полной мере это можно отнести и к
1 В ряде произведений Харуки Мураками отражены сложные процессы культурной интеграции в условиях постиндустриального общества национально-культурных традиций и современных культурных трендов.
культуре иудаизма. Однако никто не считает современным Израиль ортодоксальным, догматическим и неспособным к развитию государством.
Аналогично выглядит и идея господства, «имперства». Евро-атлантический цивили-зационный тип, особенно в варианте США, достаточно наглядно демонстрирует «зависимость» от данного концепта внешнеполитической, экономической, культурной практики. Косвенным доказательством этому может служить утверждение английского языка в качестве основного языка международного общения. тезисы о антиантропности российского варианта развития, «халявности», как русской национальной идее, обладают явными признаками расизма. Данное понятие вполне возможно использовать при оценке массовых действий жителей Европы и США в начале сезонных распродаж, стремлении и умении определённой части населения использовать возможности социального обеспечения и поддержки в собственных интересах.
Кризис или даже возможный крах концептов мультикультурализма и толерантности, о чем ранее высказывались ведущие политические лидеры Европы, особенно обострился после теракта в отношении издания «Шарли Эбдо» и последующих событий. Трудность и даже невозможность осуществления полноценного диалога культур на европейском пространстве, сложности в решении проблемы миграции разрушают теоретические основания концептов, связанных с продвижением идей либеральной ориентации.
Русская культурно-историческая традиция создала тип цивилизации, который демонстрирует не только жизнеспособность, но и способен предложить после крушения коммунистической идеи свой вектор развития (российский путь, русский мир, русская правда) в современном обществе. Точка зрения о том, что концепт «российская матрица» не может иметь оснований в связи с тем, что Россия не является мононациональным государством и, тем более, не «матрёшка», из которой выскакивают национальные
копии российской матрицы, представляется более чем сомнительным. Именно исторически сложившаяся на определённой территории многонациональная и поликонфессиональная евразийская система, по мнению многих сторонников данной идеи, возможно и продемонстрирует как в геополитическом, так и в социально-экономическом контексте ещё один вариант общественного развития, опирающийся на традиционные культурные основания.
таким образом, синхронизация либеральной и расистской эпистемологических матриц и построение на данной основе моделей и стратегий общественного развития не отвечают строгим научным критериям. востребование и использование теоретических постулатов в манипулятивных практиках является лишь средством в попытках трансформации культурных кодов, осуществления культурной колонизации.
Подводя итоги анализа возможностей использования потенциала социально-культурной деятельности в противодействии современным манипулятивным технологиям и практикам контроля сознания масс, можно констатировать следующее. Основной ресурс антропоцентрированных технологий заключается в использовании способов прямого (акции, формирование культурной среды, социальные рекламные кампании, творческие, проектные технологии, социально-культурное конструирование реальности и т.п.) и имплицитного влияния на массовые настроения посредством системы организованного противодействия манипулятивным практикам, ориентированным на изменение эпистемологических матриц национально-культурного сознания, кодов культуры, формирование определённых психологических установок.
Активное противодействие акторам мани-пулятивных практик и технологий средствами социально-культурной деятельности возмож-
но при следующих условиях:
а) формирования культурно-информационного пространства общества на основе об-щецивилизационных и национально-культурных кодов и ценностей, что ограничивает возможности манипулятивного доктринального использования универсальных символов-конденсатов (демократия, свобода слова, права человека, права меньшинств и т.п.);
б) осуществления комплекса мер в сфере культурной политики государства, ориентированных на ценностно-содержательное наполнение пространства «культуры детства»; на реализацию целевых программ в сфере молодёжной политики, на поддержку национальных культур на основе ценностно-символических констант российского социума. Активная реализация данного направления в сфере культурной политики может явиться серьёзным фактором противодействия глобальным проектам социального конструирования;
в) объективной, достоверной, оперативной, многоаспектной информации о реальных фактах и событиях (правда факта, «страх правды»), что будет ограничивать возможности их манипулятивного истолкования или обвинения в подлоге и подделках. Актуальность и эффективность использования в информационной практике «правды факта» доказывается стремлением ряда стран ограничить доступ российских СМИ в лице журналистов (вплоть до запрета вещания) к освещению событий, предписаниями по характеру подачи информации, созданием специальных европейских агентств по пропаганде и противодействию распространению правдивой информации;
г) проведения фундаментальной научной экспертизы и оценки реализуемых заинтересованными акторами проектов, информационных вбросов, социокультурных практик и введения в информационное пространство результатов экспертных заключений.
Примечания
1. Грачёв Г. В., Мельник И. К. Манипулирование личностью : Организация, способы и технология информационно-психологического воздействия. Москва : Алгоритм, 2002. 196 с.
«ШИН 1 ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2015 ♦ 5 (67) сентябрь-октябрь ^
2. Доценко Е. Л. Психология манипуляции : феномены, механизмы и защита. Москва : ЧеРо, Издательство МГУ, 1997. 344 с.
3. Запесоцкий А. С, Марков А. П. Эпоха информационных войн и проблемы обеспечения духовной безопасности общества // Вопросы культурологии. 2015. № 4. С. 6—13.
4. Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. Москва : Эксмо, 2005. 832 с.
5. Русская матрица : мифы и реалии. Материалы заочного круглого стола // Власть. 2014. № 2. С. 15—65.
6. Пелипенко А. А. Код к «русской матрице» // Русская матрица : мифы и реалии. Материалы заочного круглого стола // Власть. 2014. № 2. С. 58—65.
7. Пелипенко А. А. Проклятие «русской матрицы» // Русская матрица : мифы и реалии. Материалы заочного круглого стола // Власть. 2014. № 2. С. 17—20.
8. Храпова В. А. Текст как социокультурный код общества : монография. Волгоград : Волгоградское научное издательство, 2006. 245 с.
References
1. Grachev G. V., Mel'nik I. K. Manipulirovanie lichnostyu: Organizatsiya, sposoby i tekhnologiya informatsionno-psikhologicheskogo vozdeistviya [Manipulation personality: Organization, methods and technology of information and psychological influences]. Moscow, Publishing house "Algoritm", 2002. 196 p.
2. Dotsenko E. L. Psikhologiya manipulyatsii: fenomeny, mekhanizmy i zashchita [Psychology manipulation: phenomena, mechanisms and protection]. Moscow, CheRo Publ., Publishing house of Lomonosov Moscow State University, 1997. 344 p.
3. Zapesotsky A. S., Markov A. P. Epokha informatsionnykh voin i pro-blemy obespecheniya dukhovnoi bezopasnosti obshchestva [The era of information warfare and about problems, provide spiritual safety of the public]. Voprosy kul'turologii [Questions of Cultural Studies]. 2015, No. 4, pp. 6—13.
4. Kara-Murza S. G. Manipulyatsiya soznaniem [Manipulation of consciousness]. Moscow, Eksmo Publ., 2005. 832 p.
5. Russkaya matritsa: mify i realii. Materialy zaochnogo kruglogo sto-la [Russian Matrix: Myths and Realities. Materials absentee round hundred la]. Vlast [Power]. 2014, No. 2, pp. 15—65.
6. Pelipenko A. A. Kod k "russkoi matritse" [Code to "the Russian matrix"]. Russkaya matritsa: mify i realii. Materialy zaochnogo kruglogo sto-la [Russian Matrix: Myths and Realities. Materials absentee round hundred la]. Vlast [Power]. 2014, No. 2, pp. 58—65.
7. Pelipenko A. A. Proklyatie "russkoi matritsy" [Proklyatie "Russian matrix"]. Russkaya matritsa: mify i realii. Materialy zaochnogo kruglogo sto-la [Russian Matrix: Myths and Realities. Materials absentee round hundred la]. Vlast [Power]. 2014, No. 2, pp. 17--20.
8. Khrapova V. A. Tekst kak sotsiokul'turnyi kod obshchestva [Text as a socio-cultural code of the company]. volgograd : volgograd scientific publishing, 2006. 245 p.
