CC BY
1414 "Культурная жизнь Юга России"
№ 2 (45), 2012
М. А. ШАХБАЗЯН
ТРАНСФОРМАЦИЯ КОММУНИКАТИВНОЙ НОРМЫ В КРИЗИСНЫЕ ФАЗЫ ИМПЕРИИ: ЭСТЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Статья обращена к проблемам трансформации коммуникативного пространства. На материале поздне-византийской литературы и литературы Серебряного века рассмотрен процесс разрушения коммуникативной нормы через литературную структуру.
Ключевые слова: коммуникативное пространство, коммуникативная норма, вербальный и невербальный компонент.
В рамках коммуникативного пространства всегда не просто представлены, но и находятся в процессе взаимодействия самые различные сообщения: религиозные (мифологические), политические, литературные, культурные. С точки зрения теории коммуникации ритуально-мифологическая и литературная структуры являются нор-мопорождающими [1]. В кризисные периоды, как правило, идет активное разрушение нормы. Для нас представляется важным рассмотреть механизм этого разрушения в схожих коммуникативных пространствах, поэтому в качестве объектов анализа мы выбрали коммуникативное пространство двух православных империй, Византии и России, в период перед их гибелью.
Есть удивительное сходство в культурных проявлениях, отстоящих более чем на пятьсот лет друг от друга, разумеется, с поправкой на изменения, произошедшие в общественном сознании за полтысячелетия.
Обе империи проходят через череду войн и социальных потрясений, что не мешает расцвету культуры: Византия XIV века переживает интеллектуальную вспышку, схожую с периодом Серебряного века. Мы видим, как напряженные религиозные споры становятся достоянием общественного сознания, окрашивают литературный процесс, влияют на формирование целых эстетических направлений. О «религиозном возрождении» в русском модернизме за последние годы написано множество исследований, сам по себе феномен не вызывает сомнения. А вот что было в Византии? Специалисты-византологи дают ответ на этот вопрос. Сергей Аверинцев замечает: «По подсчетам американского специалиста И. Шевченко, из 435 известных нам поименно деятелей византийской культуры за целое тысячелетие 91 приходится на XIV в., причем из них 40 человек -миряне. Но ведь в число оставшихся 51 человека входят такие яркие представители светских культурных интересов, как Метохит или Григора, окончившие свой век монахами» [2]. Для нас это представляется интересным именно в силу религиозной окрашенности как литературных текстов, так и публицистических оценок литературного творчества собратьев по перу. Кроме того, процентное соотношение (40 авторов составляют 45% от 91) свидетельствует о том, что трансформация коммуникативной нормы происходила не только из-за нарастания светского, безрелигиозного компонента в культуре.
В культурном пространстве Византии появляется такой феномен как 0штра, который по смыслу ближе к термину «салон», чем к классическому представлению о театре. Как правило, отношение вербального / невербального в «литературе» и «ритуале» неравное: в первом случае доминирует вербальный компонент, во втором - невербальный. Однако в византийской «театре» и серебря-новековском «салоне» различия сглаживаются: литература превращается в «священнодействие», «теургию». Такая сакрализация светского пространства вызывает критику.
Феодор Метохит отзывается о салоне Ники-фора Хумна следующим образом: «Ты собираешь у себя театры и выдающихся людей, чтобы они узнали о твоей учености, силе духа и твоей смелости по отношению к Платону и другим великим именам древности. Сидя посередине и читая вслух свои сочинения, ты как бы священнодействуешь: рукоплещешь, принимая всевозможные непристойные позы, то вскакивая с ложа, то снова падая на него и съеживаясь, размахиваешь обеими руками, вертишь головой и шеей, сгибаешь и разгибаешь туловище, раздражая тех, которые тебя слушают и созерцают, и давая им повод к смеху и к нескончаемым пересудам, когда они позднее уходят от тебя. Ведь им следовало бы уделить большее внимание твоей мудрости и твоим благородным умозаключениям в отношении невежества тех деятелей античности, кажущихся великими, и таким образом вечно владеть самыми что ни на есть из всех значительнейшими выгодами. Они же - о невежество, неряшливость, мерзость! -целиком поглощены твоими взываниями к богу, твоим комическим танцем и неистовством, которые они наблюдают у тебя в то время как ты говоришь. Именно это занимает их ум, и злодеи проводят время в зловредных насмешках и шутках по поводу всего, что видели!» [3].
Как похоже это описание на другое: «Сразу поразили его плавный, грациозный жест и необычайная манера говорить, все время двигаясь и как бы танцуя, то отходя назад, то наступая, ни секунды не оставаясь неподвижным, кроме нечастых, сознательно выбранных и полных подчеркнутого значения пауз. Сначала это показалось почти комичным, потом стало гипнотизировать, а вскоре уже чувствовалось, что это можно говорить только так. В первые минуты я даже не слушал, а только смотрел на него. Он кружился, отступал, приподнимался, вспархивал, опускался, припадал, накло-
№ 2 (45), 2012
"Культурная жизнь Юга России"
нялся: иногда чудилось, что он сейчас отделится от пола» [4]. Это взгляд доброжелательный, но, пожалуй, ни один деятель Серебряного века не собрал такого количества насмешливых описаний «экстатических взвизгов», как Андрей Белый. Впрочем, он, в свою очередь, не оставался в долгу, не спуская своим собратьям их «театральных выступлений»: «Через год преодолеватели "только искусства" явили гримасу подмостков» [5]. В бунинском «Чистом понедельнике» герои знакомятся на лекции Андрея Белого, «который пел ее, бегая и танцуя на эстраде» [6]. Ключевым здесь для нас является слово «эстрада», еще сильнее подчеркивающее театральность, при том что находящийся на эстраде позиционирует себя в качестве «теурга».
Все это заставляет предполагать игру в священнодейство. Но человек, принадлежащий религиозной традиции, не может не видеть такого «игрового» отношения и не возмущаться лицедейством. Действительно, представителям византийской культуры в той же мере, как и деятелям русского модернизма, присущи и литературные игры, и эстетизм, и, вместе с тем, идея избранничества. Никифор Григора пишет ученику Иоанну Хрисолору: «Ты же видишь, что сейчас выплыло на поверхность множество этаких изысканных хлыщей, преисполненных неуемной жаждой славы, которая так же им подходит, как багряница обезьянам или бег хромоногим... И то, что мы говорим о науке, имеющей дело с небесными явлениями, они, немедленно похитив, радостно несут их, так сказать, на вакхические театры, выкладывая это первому встречному, будь он хоть ремесленником или землекопом. Так же как старухи, сидя на площади, предлагают свои яства для ужина, так и непосвященные предоставляют таинства муз непосвященным, лишая их тайны» [7]. Андрей Белый также упрекает Вячеслава Иванова за профанацию. При этом сам он говорит в терминах Евхаристического канона, сравнивая искусство с богослужением: «Бальмонт - менестрель запевающий; Брюсов - глаголящий завоеватель; взывающий - Блок; Мережковский, Д. С., - Авва-кумик, в салоне своем вопиющий. Иванов как бы собирался: глаголить, вопить, петь, взывать; но пока еще был не глагол: разве филологический корень; не пел, а гнусавил; покрикивал, повизгивал, с неужасным притопом, а не вопиял; не взывал, -придыхал». И поэтому «в контексте с показом Иванова "се человек" означает: - "Се шут!"» [8].
Но не только публичные выступления претерпевают изменения. Еще одна характерная особенность в обеих ситуациях: переписка между членами «салона» или «театры» является «преднамеренной»: при написании письма имеется в виду его «опубликование», включение в рукописные сборники. Это Григорий Кипрский, Никифор Хумн, Иоанн Хортасмен и другие [9] в Византии. И в России мы обнаруживаем яркие проявления этой тенденции, такие как включение В. В. Розановым в тексты своих книг адресованных ему писем и ответов на них, не говоря уж о знаменитой «Переписке из двух углов» Вяч. Иванова и М. О. Гершензона.
Произведения - «дети, дорогие тем, кто их со-
творил», - общая метафора для византийских и серебряновековских авторов. И в переписке литераторов, и в сочинениях сквозными являются забота о литературной славе, честолюбие, любовь к своим творениям, идея бессмертия, приобретенного литературной славой. Хумн восклицает: «Нет ничего в мире, что я предпочел бы литературной славе» [10]. А Валерий Брюсов в своем дневнике от 4 марта 1893 года делает запись: «Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало. Надо выбрать иное... Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я! Да, Я!» [11].
В сравниваемых коммуникативных пространствах нарастают энциклопедическая и риторическая составляющие. Например, Miscellanea «Гномические заметки и памятки» Феодора Метохита -это 120 очерков по вопросам философии, этики, религии, политики, литературы, истории, астрономии, математики и физики. И хотя В. Бычков называет энциклопедизм главной тенденцией антикизирующего, а не монастырско-церковного направления поздневизантийской культуры [12], стоит отметить, что Ф. Метохит был сыном ученого-богослова Георгия Метохита и окончил свою жизнь в монастыре, хотя и попал туда под давлением исторических обстоятельств. То есть и здесь мы видим скорее не стабилизацию художественно-эстетического облика поздневизантийского коммуникативного пространства, как полагает тот же В. Бычков, а его трансформацию.
Энциклопедизмом отличалось и самое религиозно окрашенное эстетическое направление Серебряного века. По воспоминаниям А. Белого, каждый вторник в «литературно-художественном кружке» проходили «бои символистов с газетчиками». «Мы шли в "Кружок"; там В. Брюсов с эстрады перед всею Москвою демонстрировал ум, эрудицию; К. Д. Бальмонт стрелял пачками пышных испанских имен, начиная от Тирсо де Моли-на, доказывая: поза позою, а эрудиция не уступает Н. А. Стороженке, А. Н. Веселовскому в прекраснейшем знании Шекспира, английских поэтов, особенно же Перси Шелли, испанцев; Волошин умел демонстрировать дар: звучно вылепить в слове и сведение о новейшем, и сведение о древнейшем, воочию продемонстрировав свой разъезд по музеям. Плюс - наша начитанность, быстрость в подаче красивых ответов, позорнейше рушивших сплетню об идиотизме; но были громадные минусы: слово для слова, софизмы, обилие "фиг" в нос мещанам, кокетничанье порнографией, вовсе не нужное и создавшее миф о какой-то особой развратности, которой не было вовсе <...> Зал: пасть яблоку некуда: жадная публика <...> Все это шелестит, пожирая глазами эстраду, хихикает и ожидает скандала» [13]. Перед нами сочетание несочетаемого: энциклопедические знания как орудие в «битве с газетчиками», и все это в атмосфере публичного скандала.
"Культурная жизнь Юга России" № 2 (45), 2012
16 -
Таким образом, рассмотрев различные проявления трансформации коммуникативной нормы в поздней Византии и в предреволюционной России, мы видим главный сдвиг - нарушение соотношения вербального / невербального компонента в «литературе» в сторону увеличения невербального. При этом действо носит, с одной стороны, ритуальный характер, с другой же - ритуальная его сторона профанируется. Религиозную составляющую этого процесса мы рассмотрим в следующей статье.
Литература
1. Почепцов Г. Г. Теория коммуникации. М., 2001.
2. Аверинцев С. С. Период Палеологов и конец византийской цивилизации // История всемирной литературы: в 9 т. Т. 3. М., 1985. С. 33.
3. Цит. по: Медведев И. П. Византийский гума-
низм XIV-XV веков. Л., 1976. С. 22.
4. Гладков А. Поздние вечера: Воспоминания, статьи, заметки. М., 1986. С. 279.
5. Белый А. Начало века: Воспоминания: в 3 кн. Кн. 2. М., 1990. С. 347.
6. Бунин И. А. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 7. М., 1967. С. 240.
7. Цит. по: Медведев И. П. Византийский гуманизм... С. 24.
8. Белый А. Начало века... С. 346.
9. Сметанин В. А. Эпистолография. Свердловск, 1970.
10. Цит. по: Медведев И. П. Византийский гуманизм. С. 23.
11. Брюсов В. Я. Дневники. М. 2002. С. 12.
12. Бычков В. В. Малая история византийской эстетики. URL: http://krotov.info/lib_sec/02_b/ bych/kov_05.htm
13. Белый А. Начало века... С. 231-232.
m. a. shakhbazyan. transformation of communication standards during crisis phases of an empire: aesthetic aspect
The article deals with the problems of transformation of the communication space. Basing on the materials of the late Byzantine literature and literature of the Silver Age, the process of destruction of a communication standard via literary structure is considered in the article.
Key words: communicative space, communicative standard, verbal and nonverbal components.
Л. М. МЕДВЕДЕВА ВИЗУАЛИЗАЦИЯ БОЛЕЗНИ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
В статье рассматриваются способы репрезентации болезни профессионалами-медиками и представителями искусства различных исторических эпох. Особое внимание уделено визуальному изображению болезни с помощью современных медицинских технологий. Ключевые слова: «медицинская тема» в искусстве, визуализация болезни.
Поскольку тема болезни широко представлена в различных произведениях искусства, ей начинают уделять внимание в культурологии - подавляющая часть трудов на эту тему исходит из того, что «изображения суть нечто большее, чем источники, знаки или просто иллюстрации <...> До сих пор, однако, появилось всего несколько работ, в которых исследуется эпистемический статус научно-технических изображений, т. е. их специфические функции и возможности в процессе познания» [1]. Сам этот подход, по нашему мнению, может быть достаточно продуктивным для медицины.
«Медицинские сюжеты» прослеживаются в наскальной живописи первобытного периода, в памятниках древнейших цивилизаций. Для средневековой культуры воссоздание тела с очевидными признаками недомогания и сопутствующих страданий вполне соответствовало христианскому отношению к плоти как греховному сосуду, отражало эстетику того времени. Особенно ярко описывали сифилис и чуму, нередко принимавшие форму эпидемий.
Отображение признаков болезни можно найти на античных и средневековых артефактах (ри-
сунках и гравюрах, представляющих брадобреев, продавцов микстур, дантистов, странствующих врачевателей-шарлатанов - профессий, так или иначе имеющих отношение к медицине).
Рембрандт создал по меньшей мере 86 автопортретов (начиная с 15 лет и до последнего года своей жизни), в которых прослеживается изменение его внешности под влиянием старости и приобретенных заболеваний. И. Босх и Брейгель Старший на своих полотнах часто передавали безумие. Большое внимание данной теме уделял и английский художник У. Хогарт. Традиция рисовать умалишенных, в том числе обитателей сумасшедших домов, сохранялась до XIX столетия.
Художники, воплощая исторические события или частную жизнь, не могли обойти вниманием болезни людей. Тот факт, что в результате этого по их полотнам можно проследить историю развития медицины, привлекает внимание врачей: по изображениям прошлых эпох пытаются поставить диагноз, определить отношение общества к какому-либо недомоганию.
С развитием медицины спрос на иллюстрации такого рода повышался, многие из них служили настоящими инструкциями для докторов. И се-
