CC BY
44
Т РАНСФОРМАЦИЯ ИГРОВЫХ СТРАТЕГИЙ В ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ
ПАРАДИГМЕ КУЛЬТУРЫ
А. П. Краснопольская
Московский государственный университет культуры и искусств
Статья посвящена анализу трансформации игровых познавательных стратегий в контексте схемы «классика — неклассика — постнеклассике». В неклассике игра — это актуальный метод, практическая способность, провокационная практика. В постнеклассике игровые стратегии рассматриваются в контексте дифференциации игры и манипуляции и ориентированы на восстановление ценности этики.
Ключевые слова: классика, неклассика, постнеклассика, типы рациональности, игра, манипуляция.
In accordance with the non-classical view a game is recognized as an actual method or a practical ability and a provocative action. The post-non-classical view searches the playing strategic models in the context of a games differentiation and manipulation. They are directed to a reduction of the ethic value Key words: classics — non-classics — post-non-classics, types of rationality, playing strategic, manipulation.
Соотношение игровых, манипулятивных и иронических стратегий адаптации осмысляется современной культурологической теорией как одна из актуальных проблем культуры в состоянии постмодерна. Представляется эвристичным рассмотреть трансформацию игровых стратегий познания в контексте схемы «классика - неклассика - постнеклассика». Данная схема сформировалась и была отрефлексирована в современной эпистемологии и философии науки. В.С. Степин вводит ее для различения различных этапов развития науки и типов научной рациональности. Эта схема позволяет проследить, как в истории науки фокус внимания исследователя смещался с объекта на познавательные средства, а с познавательных средств - на самого познающего субъекта (с его ценно-
стями и установками) (7, 8).
Это различение актуально не только для осмысления научной рациональности, но и для исследования других областей культуры: ценностно-нормативной, этической, коммуникативной, сферы искусства, массовой культуры и образования. Если в истории науки применение данной схемы ограниченно периодом возникновения и существования науки как самостоятельной сферы культуры, то в контексте нашего анализа уместно говорить о применимости этой схемы к более широкому историческому периоду существования культуры. В современной научной литературе этой схемой широко пользуются применительно к различным модусам человеческого бытия. Вслед за Степиным, представляется продуктивным рассмотреть класси-
56 1997-0803 ВЕСТНИК МГУКИ 1 (45) январь-февраль 2012 56-61
И
г
ку, неклассику, постнеклассику в качестве альтернативных и сосуществующих когнитивных моделей, схем мышления, познавательных стратегий, а также следует рассмотреть опирающиеся на них коммуникативные практики, на основании которых в культуре формируются специфические культурные порядки, установки и механизмы трансляции социально значимого опыта. М.А. Можейко применяя данную схему для обозначения различных типов философствования, указывает на очень важный момент: дифференцируя классику, неклассику и постнеклассику по различным параметрам, исследователь видит в этой ти-пологизации не указание на сложившиеся исторические типы философствования, а сосуществующие стратегии мышления. Разделяя данную идею, в данной статье мы попытаемся расширить область применения этого подхода, а также внести некоторые уточнения в предлагаемую интерпретацию, представляя схему «классика - неклассика - постнеклассика» как членение параллельного развития мыслительных стратегий. Линии этого членения не всегда можно проследить как непрерывные, чаще мы обнаруживаем их прерывность, пунктир-ность, и даже пересечения. Это создает трудности при попытке построить четкую историческую периодизацию их выраженности в культуре. Вслед за М.А. Можейко некоторая хронологическая определенность исторической локализации указанных познавательных стратегий может быть задана посредством фиксации их прецедентов. Содержательно-хронологически классика, прежде всего, проявляется в текстах Платона и Аристотеля и развивается в работах Декарта, Ф. Бекона и И. Канта. Неклассика обнаруживается у ранних до-сократиков (Гераклит), софистов, далее у Ницше, экзистенциалистов, фрейдистов. Постнеклассика имеет место в философских школах эллинизма, поздних Ницше, Хайдеггера и Витгенштейна, неофрейдистов и постструктуралистов (5). Исследуя эти стратегии мышления как отдельные и самостоятельные, необходимо одновременно учитывать их взаимообусловлен-
ность и взаимодействие. Вместе с тем имеет смысл говорить о доминировании той или иной стратегии в определенный исторический период, что и оказывается основанием для выделения трех культурных парадигм: классической, неклассической, постнеклассической. Необходимо оговорить, что мы не отождествляем постмодерн и постнеклассическую парадигму культуры. Постмодерн мы рассматриваем как историческую характеристику современного этапа развития культуры в целом, а постнеклассическая парадигма культуры представляет собой сферу познавательных стратегий, ценностно-смысловых установок и коммуникативных практик работы со знанием и репрезентации их в культуре. В рамках культуры постмодерна возможны сосуществование и функционирование разных типов рациональности, стратегий адаптации и работы со знанием. Однако в нашем аналитическом поиске мы будем исходить из тезиса о том, что социокультурная эволюция все отчетливее движется в сторону доминирования постнеклассиче-ской парадигмы (7, 8, 10).
Схематично обозначим основные характеристики этих стратегий, их различия и контексты применимости. Классическая познавательная стратегия ориентирована на объективность познавательного процесса, поиск истины как метафизического абсолюта, кумулятивность знания, поиск закономерности, фокусирование внимания на исключительной роли сознания и рационального в человеческой деятельности. Неклассика работает с идеей плю-ральности истины, ориентирована на прагматический и гносеологический релятивизм. Эта познавательная стратегия актуализирует проблему иррационального и бессознательного как факторов человеческой активности. Постнеклассика характеризуется следующими чертами: смещением фокуса внимания на соотношение и взаимовлияние рационального и иррационального, сознательного и бессознательного в процессе познания; удержанием целостности в ситуации многоуровневой рефлексии; ориентацией на интерсубъективность
знания, ситуативность и процессуальность его порождения и использования.
В классических познавательных системах понятие игры имеется и разработано, но отношение к нему выстаивается по принципу осмысления и ограничения. Тут игра - это, в первую очередь, биологический феномен, «упражняющее качество» (по Спенсеру), категория из пространства эстетического опыта. Фактически, этими функциями игровое начало в классике ограничивается. Отношение классической традиции к софистике как к одному из первых вариантов игровой формы философии лишь подтверждает идею о том, что в классической системе понятие игры было проработано, но в основном для того, чтобы ограничить или даже исключить свободу игры из философии и логически организованного мышлении. Мишель Фуко обозначил игровые практики софистики как первое пространство, к которому классический дискурс будет применять процедуры исключения. «С тех пор, как были исключены игры и торговля знанием софистов их парадоксам с большей или меньшей степенью надежности заткнули, наконец, рот, европейская мысль, кажется, не переставала заботиться о том, чтобы для дискурса оставалось как можно меньше места между мыслью и речью, о том, чтобы дискурс выступал только как некоторая вставка между "думать" и "говорить"; как если бы дискурс был мыслью, облеченной в свои знаки, мыслью, которая становится видимой благодаря словам, равно как и наоборот, - как если бы дискурс и был самими структурами языка, которые, будучи приведены в действие, производили бы эффект смысла» (11, с. 74-75). Согласно Аристотелю, философия началась как поиск единого и единственного начала. Софисты оказались на краях философского пространства именно потому, что демонстративно ввели в философию плюралистическую идею, согласно которой на каждую вещь можно посмотреть с противоположных сторон и высказать противоположные мнения о ней. Эта идея было введена софистами в контексте игровых образовательных
практик. «Сами софисты прекрасно осознавали игровой характер всей своей деятельности. Горгий назвал свою "Похвалу Елене" игрой - ешоп с1е paignion, его сочинение "О природе" также толковали как риторическую игру. Тому, кто против этого возражает, следовало бы принять во внимание, что в сфере софистической риторики четкие границы между игрой и серьезностью провести невозможно и что квалифицировать ее как игру - фактически значит прекрасно уловить ее изначальный характер ... Если Платон возводит философию как благороднейшее стремление к истине на такие высоты, достичь которых мог только он один, то софистика развивает философию "в сниженной форме", как словопрение, игру ума, риторику» (12, с. 145).
В то время как линия, идущая от элеа-тов через Платона к Аристотелю, все определеннее противопоставляет оппозиции, неклассическая линия философствования, начиная с софистов, с помощью свойственной игровой ситуации свободы пытается уйти от бинарных оппозиций и размывает границы между сущностью/существованием, риторикой/логикой, эстетическим/этическим, игровым/серьезным, подлинным/ вымышленным, внешним/внутренним.
Одной из сущностных характеристик неклассики будет осмысление культуры как реализации игрового инстинкта, посредством которого обнаруживает себя свобода человека. Однако концепт свободы по-разному будет осмысляться в различных познавательных стратегиях, исследуя эти различия, мы можем проследить трансформацию понятия «игры» от неклассики к постнеклассике. Неклассическая философия разрабатывает и осмысляет идеи прагматической истины, истины множественного и плюрализма. Жизнь в контексте этих идей и опирающихся на них ценностно-смысловых установок - это взаимодействие существования, силы утверждения и воли. Утверждать означает изобретать, создавать смыслы, в какой-то степени даже навязывать их вещам, используя обстоятельства. Безусловно, единствен-
ный видимый путь разворачивания смыслов в этой парадигме видится сквозь феномен игры. Интуиция неклассической философии тесно связана с утверждением, что именно играющий человек обнаруживает свою сущность. Жизнь в этом смысле следует рассматривать как игру. Собственно о близких вещах размышляет украинский философ К.Б. Сигов, когда утверждает, что игра человеку экзистенциально задана. «Понимание игры как экзистенциального феномена заново обращается к зерну целокупной свободы в человеке. Если бы человек до основания был расщеплен распрей зла и добра, он бы шагу не ступил - распался. И вот из того начала, куда не доходит расщеп долженствования, исходит игра» (6, с. 49). Игра находится прежде дихотомии зло - добро, и в этом смысле фигура лицедея и ироника есть фигура борца против лицемерия, в то время как «лицемерие есть дань, которую пророк платит добродетели». Ирония лицедея «вбивает клин между добром и злом, когда они слишком поспешно приходят к компромиссу» (6, с. 55).
Маска, притворство, хитрость есть характеристика игры и, по словам Ницше, неотъемлемый атрибут существования, так как внутренняя мучительная проблема лицедейства - это путь возвращения к подлинному лицу. «Увы, мы - плохие игроки!» - трагическое восклицание Ницше. Корреляция множественного и единого создают некую игру. Полемос - место, в котором она пребывает. Непрестанный игровой инстинкт вызывает к жизни новые миры (цит. по: 2, с. 9-10). Осмысляя тексты Ницше, Ж. Делез замечает, что вся неклассическая философия держится на утверждении - нам никогда не отыскать Смысла никакой вещи (человеческого, биологического или физического феномена). Феномен - не видимость (apparence) и даже не явление (apparition), он - знак, симптом, обретающий смысл в актуально присутствующей силе. Смысл, таким образом, всегда наличествует как множественность смыслов, как «комплекс сосуществований, превращающих интерпретацию
в искусство» (3, с. 2). Жизнь, понимаемая исходя из инстинкта игры, превращает существование в эстетический, а не моральный или религиозный феномен. Отсюда и интенция софистов - уйти в эстетическое пространство филологии, риторики, литературы, поэзии, где возможна игра со словом и языком.
Таким образом, развитие игровых форм порождения знания закладывает базу для неклассики и постнеклассики. Однако укажем на один из центральных моментов, где возможно увидеть размежевание неклассического и постнеклассического отношения к игре. Для неклассики игра - это актуальный метод, практическая способность, деятельность, провокационная практика, выводящая мысль за пределы идеалистических абстракций, чисто «головного» мышления в пространство эстетического утверждения смыслов. Но, включаясь в игровую деятельность, неклассика не фокусируется на соотношении игры и этической проблематики. Свобода игры понимается неклассикой как экспансивная самореализация субъекта игровой деятельности, агональная форма взаимодействия. В предельной форме так реализуемой игры этическое требование равноправия всех включенных в игровое пространство является лишь условием для возможности реализации своей свободы за счет ограничения свободы другого. В постнеклас-сике это начинает осмысляться как проблема, остро ставится вопрос о соотношении игры и манипуляции, свободе игры как вседозволенности и свободе как осмысленном ограничении себя, субъект-объектной организации игрового действия и субъект-субъектной модели. Осмысление этих проблем отчетливо проявляется в современных игровых концепциях культуры.
Несмотря на регулярность использования понятия «игра» в современных концепциях культуры, есть некоторая терминологическая туманность в определении его базовых характеристик. М.А. Коськов про-блематизирует понятие игры и пытается прийти к точному и ясному его определению, вводя концепт «чистой игры». Логика
его рассуждений такова: есть чистая игра и ее неотчуждаемые характеристики, а есть множество различных игр, проявляющихся в культуре и имеющих дополнительные, второстепенные характеристики. Это всего лишь «штрихи, присущие отдельным играм», и преодолеть неопределенность, которая существует в современных игровых концепциях, можно, обозначив необходимый сущностный костяк, отличающий всякую игру в чистом виде от не-игры. Мы присоединяемся к мысли М.А. Коськова о том, что «специфических особенностей необходимых и достаточных базисных признаков всякой игры в чистом виде всего два. Первая необычность игрового действия состоит в том, что оно условно, бескорыстно, не направлено на осознанные внешние цели, происходит как бы "понарошку". Смысл игры для игрока не в практическом результате, а в самом действии. Вторая сущностная особенность состоит в свободе выбора игры и действий вплоть до импровизации, в добровольности входа и выхода, в равноправии всех участников» (4, с. 9-26).
Данные характеристики являются неотчуждаемыми свойствами чистой игры, и вместе с тем они содержат в себе потенциал противоречия. На наш взгляд, в этой парадоксальности и кроется основная драма реализации игрового инстинкта в неклассической стратегии познания. С одной стороны, первая базовая характеристика, отрывающая игру от «реальной жизни», где необходимо действие этических норм, дает основания для необязательности совпадения этической и эстетической проблематики. Игра происходит «понарошку», а «понарошку» можно без ограничения двигаться в сторону конституирования вымышленной реальности. Как следствие, фокус внимания в неклассических стратегиях смещается в сторону эстетической и антипрагматической вседозволенности. Игра понимается, прежде всего, как эстетическая самоактуализация и утверждение собственных смыслов. Другая же сущностная характеристика игры (равноправие всех участников и их свобода) отступает
на второй план.
В современных концепциях культуры эта асимметрия представлена идеей об угасании игрового инстинкта. Й. Хейзинга утверждает, что культура первоначально возникает в форме игры, но по мере развития человеческой истории игровой элемент угасает. Ослабление игрового элемента, прежде всего, связано с усилением рационалистического компонента. Современный человек уже не имеет понятия об игре как о культуросозидающей деятельности. Избыточное присутствие разного рода игр в индустрии развлечений массовой культуры как раз и является свидетельством утраты игры как основы культуры (12, с. 246-249). Однако ослабление игрового инстинкта связано не только с рационализацией и увеличением прагматических тенденций в культуре, но и со смещением акцентов в реализации игры, в сторону манипулятивных практик, увеличение которых связано со спецификой понимания игры в неклассических стратегиях познания.
Продолжая эту мысль, скажем, что для постнеклассической познавательной стратегии важно удержать идею целостности в понимании базовых экзистенциальных практик, одной из которых является игра. Как следствие, фокус внимания постнеклассики должен быть направлен на понимание игры с учетом объединения эстетической и этической проблематики. Для этого необходимо проведение рефлексивных процедур, связанных с дифференциацией игры и манипуляции. Сущностные характеристики этих понятий не совпадают, скорее они исключают друг друга. Свойства игры - творческий выход за пределы освоенного, уже найденного, реального, многозначность и вариативность, поиск нового. Игровая деятельность раскрывает и актуализирует базовые архетипы. Такая актуализация предполагает вовлечение в качестве материала и средств в свободное творчество всего многообразия антропологического и культурного репертуара - от уже разработанного в культуре до воображаемого и фантазируемо-
го. Свойства манипуляции - поверхностность, однозначность и невариативность, производство симулякров, использование зафиксированных стереотипов поведения, для извлечения выгоды из простой рекомбинации. Манипуляция заменяет субъект-субъектное коммуникативное взаимодействие на субъект-объектное, что с неизбежностью влечет отказ от этики. Об этом пишет О. Борисов: «Непонимание природы манипуляции и игры создает дискурсы, в которых нет приращения нацеленного смысла, и одно обращается в другое, используя метафорику "случайных чисел", "поверхности", а не креативного соучастия в со-бытии. Шекспировская формула: мир есть театр, а люди в нем - актеры, приобретает моэмскую трансформацию: актер на сцене живет, а в жизни играет. В конфликте двух этих формул вычерчивается слом новоевропейской культурно-исторической ментальности: от игры с самим собой как игры с судьбой к манипуляции с другими как игры над судьбой, от шекспировского Гамлета, который живет, к стоппардско-му Розенкранцу и Гильденстерну, которые мертвы ... "Нулевому человеку" не остается ничего иного, как соответствовать - манипулировать» (1, с. 198).
Таким образом, различение понятий манипуляция и игра лежит в этической плоскости. Игра как сквозной принцип организации человеческого бытия, реализуется преимущественно в неклассических стратегиях, но, начиная с софистики, стратегии эти идут по пути неразличения игры и манипуляции. Игра для неклассики - это место, куда не доходит расщеп долженствования, оппозиция добро - зло, и закономерным развитием так понятой игровой стратегии окажется постмодернистская игра, близко соседствующая с анархией, вседозволенностью и манипуляцией. В отличие от неклассической модели в постнеклассике игровые стратегии передачи знания удерживают необходимость дифференцировать игру и манипуляцию и тем самым восстанавливают ценность этики. Проявляется это, в первую очередь, как особая задача работы с рефлексией - как «мышление о мышлении». В результате появляется возможность преодоления разрыва между прагматическими и антипрагматическими ценностями, этическими и эстетическими феноменами и формирования условия разворачивания объемной перспективы, где эти противоположности взаимодействуют как необходимые друг другу и взаимодополняющие.
Примечания
1. Борисов, О. С. Манипуляция и игра: различение оперативных процедур в культуре ХХ века / О.С. Борисов // Studia culturae. - СПб., 2002.
2. Гуревич, П. Я. Игра / П.Я. Гуревич // Культурология. ХХ в. : словарь. - СПб., 1997.
3. Делез, Ж. Ницше и философия / Ж. Делез. - М., 2004.
4. Коськов, М. К. К теории чистой игры / М.К. Коськов // Studia culturae. - СПб., 2002. - Вып. 3.
5. Можеко, М. А. Классика-неклассика-постнеклассика [Электронный ресурс] / М.А. Можеко.
- Режим доступа: http://www.velikanov.ru/philosophy/klassika_neklassika_postneklassika.asp (Дата обращения: 11.10.2011).
6. Сигов, К. Б. Человек вне игры и человек играющий / К.Б. Сигов // Философская и социологическая мысль. - 1990. - № 4.
7. Степин, В. С. Философская антропология и философия науки / В.С. Степин. - М., 1992.
8. Степин, В. С. Философия науки / В.С. Степин. - М., 2004.
9. Тукмачёва, Е. А. Эйген Финк: игра как феномен культуры / Е.А. Тукмачёва // Вестник удмуртского университета. Социология и философия. - 2003.
10. Флиер, А. Я. Эволюционные трансформации культуры [Электронный ресурс] / А.Я. Флиер.
- Режим доступа: http://www.crjournal.ru/rus/journals/81.html&j_id=7 (Дата обращения: 19.11.2011).
11. Фуко, М. Порядок дискурса. Воля к истине / М. Фуко. - М., 1996.
12. Хейзинга, Й. Homo Ludens / Й. Хейзинга. - М., 1997.
И
г
