CC BY
38Конституционное право; конституционный судебный процесс; муниципальное право
ТРАНСФОРМАЦИЯ ИДЕИ «ЖИВОЙ КОНСТИТУЦИИ» В РОССИЙСКОЙ КОНСТИТУЦИОННОЙ ПРАКТИКЕ ЧЕРВОНЮК Владимир Иванович,
доктор юридических наук, профессор Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя. E-mail: v.chervonyuk@yandex.ru
Краткая аннотация: Существующие в современном мире принципиальные различия конституционных систем, сохраняющаяся чрезмерная «жесткость» конструкций изменения (частичного пересмотра) национальных конституций предопределили необходимость поиска юридических инструментов, позволяющих вне формально-юридического внесения поправок в основной закон страны максимально допустимо использовать его регулятивный потенциал (силу), тем самым придавая конституционным установлениям несколько более пространное (расширительное) значение по сравнению с тем, которое изначально (в момент введения в действие конституции) придавал им конституционный законодатель. Таким образом ставится задача разрешения постоянно существующего противоречия между изменяющимися условиями среды действия конституции и ее неизменяющимся нормативным содержанием. В качестве приоритетного инструмента активации регулятивных свойств конституции стали рассматривать эволютивное толкование, инструментом которого в свою очередь стала практика интерпретационного толкования национальной конституции общенациональным органом конституционного контроля. Утвердившийся вначале в конституционной практике США, а затем распространившийся на другие страны и континенты феномен фактического преобразования конституции (без внесения в нее поправок) посредством ее интерпретации судами определенного уровня (основу которой составляет философия судейского активизма), получил наименование «живой конституции». «Живая конституция» это и свойство, и особый «настрой» конституционной системы использовать регулятивный потенциал (силу) конституции в изменяющейся социально-правовой среде, обеспечивая таким образом стабильность конституционных порядков, создание комфортных условий для функционирования государственных институтов, реализации и охраны прав и свобод. В указанном смысле «живая конституция» представляет собой национальную конституцию, постоянно адаптируемую к эволюционирующим конституционным порядкам.
В последние годы интерес к проблеме «живой конституции» становится чрезвычайно популярным в Российской Федерации. При этом не вполне оправданно считается, что именно Конституционный суд может придать Конституции «живой» характер. Актуально в этой связи уяснение сущности «живой конституции», определение допустимых форм придания российской Конституции характера «живой», обоснование пределов преобразовательной деятельности конституционного правосудия пределов фактического ее преобразования вне конституционных поправок; исследование предельных возможностей «судебного конституционализма» (судейского активизма), оценка его легитимности и др.
Abstract: The fundamental differences of the constitutional systems existing in the modern world, remaining excessive «rigidity» of designs of change (partial revision) of national constitutions predetermined need of search of the legal tools allowing out of legalistic amending the country constitution is most admissible to use its regulatory potential (force), thereby giving to the constitutional establishments a little more extensive (broad) value in comparison with that which initially (at the time of enforcement of the constitution) was given them by the constitutional legislator. Thus the task of permission of constantly existing contradiction between the changing conditions of the environment of operation of the constitution and its not changing normative content is set. As the priority instrument of activation of regulatory properties of the constitution began to consider evolutive interpretation which instrument in turn was a practice of interpretative interpretation of the national constitution by national body of the constitutional control. The phenomenon of the actual transformation of the constitution approved in the beginning in the constitutional practice of the USA, and then extended to other countries and continents (without introduction of amendments to it) by means of its interpretation of a certain level by vessels (which basis is made by philosophy of judicial activism), received the name of «the live constitution». «The live constitution» it both property and special «spirit» of the constitutional system to use the regulatory potential (force) of the constitution in the changing social and legal environment, providing thus stability of constitutional orders, creation of comfortable conditions for functioning of the state institutes, realization and protection of the rights and freedoms. In the specified sense «the live constitution» represents the national constitution which is constantly adapted to the evolving constitutional orders.
In recent years interest in a problem of «the live constitution» becomes extremely popular in the Russian Federation. At the same time not quite reasonably it is considered that Constitutional court can give to the Constitution «live» character. Relevant in this regard explanation of essence of «the live constitution», definition of admissible forms of giving of the Russian Constitution of character «live», justification of limits of converting activity of the constitutional justice of limits of its actual transformation out of the constitutional amendments; research of limit opportunities of «judicial constitutionalism», assessment of its legitimacy, etc.
Ключевые слова: концепция «живого права», «живая конституция», оригиналистская и ноноригиналистская концепции конституционной интерпретации, социальные и специально-юридические предпосылки (факторы) существования «живой конституции», конституционная стабильность, конституционный динамизм, судейский активизм, методология эволютивного толкования, контекстуальное толкование, фактическое изменение конституции.
Keywords: concept of «live right», «live constitution», originalistsky and nonoriginalistsky concepts of the constitutional interpretation, social and special and legal prerequisites (factors) of existence of «live constitution», constitutional stability, constitutional dynamism, judicial activism, methodology of evolutive interpretation, contextual interpretation, actual change of the constitution.
Понятие «живой конституции» хотя и известно отечественной конституционной практике, тем не менее, в юридической лексике оно длительное время главным образом использовалось для оценки особенностей действия Конституции США 1787 г. Примечательно, что собственно понятие «живой конституции» впервые получило упоминание в разработанном в ХХ в. американскими юристами (судьей Верховного суда США Оливером Уэнделлом Холмсом и профессором Говардом Макбейном) концепции конституционной юстиции. Что касается факторов, обусловивших появление феномена «живой конституции» в североамериканском государстве, то объяснение этому представляются несколько упрощенно, без анализа истинных причин
трансформации закономерностей действия Конституции 1787 г. Верно обращено внимание на то обстоятельство, что с вынесением Верховным судом США в 1803 г. первого акта конституционного правосудия по знаменитому делу «Мэрбэри против Мэдисона» Верховный суд США стал рассматривать Конституцию страны в качестве основного ориентира в дальнейшем развитии американской правовой системы. По утверждению Председателя Верховного суда США Дж. Маршалла, «толкование права является прерогативой и обязанностью судебной власти» [1]. Таким образом, именно с 1803 г. высший судебный орган страны зарезервировал за собой право расширительного понимания Конституции и вместе с этим наделил себя прерогативой осуществления консти-
туционного контроля. Вместе с тем действительные причины превращения «обычной» Конституции в «живую» обусловлены факторами глубинного свойства, предопределенные в значительной мере типологическими характеристиками правовой системы США, особенностями функционирования судебной власти, в том числе Верховного суда, венчающего судебную ветвь власти страны и не разделяющего прерогатив отправления правосудия ни с каким иным высшим судебным органом страны. Принадлежность к семье общего права обусловила осуществление национальными судами судебного нормотворчества в форме прецедентного права. Можно предположить, что сложившаяся в США практика формирования судейского права, признание вследствие этого судебного прецедента юридической формой (источником) права в значительной мере способствовали судебному активизму Верховного суда страны. Поиск права в процессе толкования Конституции Верховным судом становится традиционным, или конституционной традицией: можно сказать, что именно практика Верховного Суда США проложила путь к конституционной герменевтике: таким образом Конституция перманентно обновляется, принимаемые Судом общие нормы (принципы) конституционного значения расширяют нормативное содержание Основного закона.
В этой связи не будет преувеличением сказать, что феномен судебного активизма, первоначально возникший в одном из государств Северной Америки, сохраняет свою предрасположенность к распространению именно в странах семьи общего права, что, как это очевидно, предопределено ведущей ролью судов в правосоздании, их действительно огромным общественным влиянием и авторитетом. Понятно, что проблема судебного активизма, так привлекшая к себе внимание российских конституционалистов, своими корнями уходит к американской правовой доктрине.
Понимание «живой конституции» и предпосылок ее реализации в современной практике России
Вопрос о природе «живой конституции», ее сущностных признаках принципиально важен. Уяснение данного вопроса позволяет более точно оценить не только саму возможность внедрения данной конструкции в конституционную практику, но и оценить формы, пределы придания действующей российской Конституции характера «живой конституции». Кроме того, в доктрине не всегда правильно расставляются акценты относительно объема данного понятия. Отсюда понимание «живой конституции» либо чрезвычайно сужается либо, напротив, оно интерпретируется достаточно пространно.
Считается, что впервые термин «живая конституция» был введен в оборот в 1947 году американским историком Артуром Шлезингером [2]. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что намного ранее возникший феномен «живой конституции» вызвал в экспертном сообществе оживленные споры, по-
зиции исследователей поляризировались. Сообразно исповедуемому методологическому подходу к проблеме взгляды американских юристов разделились, образовав два, принципиально отличающиеся друг от друга, течения: (1) те юристы, которые опираются главным образом на источники, признаваемые в конституционном праве США как первичные (текст Конституции, намерения отцов-основателей), стали считать себя оригинали-стам (его сторонники объединены главным образом в Американском конституционном обществе (American Constitution Society)); (2) исследователи, которые придают особую значимость в процессе конституционного толкования судебным прецедентам, последствиям альтернативных интерпретаций Конституции, естественно-правовой доктрине и считают себя приверженцами концепции «живой конституции», позиционируют себя ноноригиналистами [3] (предпочитая состоять членами Общества федералистов (Federalist Society)). Именно позиция ноноригиналистов, как отмечается в специальной дитературе, стала философской основой практической реализации конструкции «живой конституции» [3].
В последующем взгляды ноноригиналистов получают новый импульс к развитию в идеях, развиваемых социологической школой права. Среди множества разновидностей социологического правопонимания (бихевиоризм, реализм, инструментализм и т. д.) широкое распространение получает правовой реализм, возникший вначале в США (Роско Паунд, Д. Фрэнк, А. В. Холмс, К. Ллевелин и др.), а затем нашедший многочисленных сторонников в Европе (У. Оливекрона). Несмотря на различные модификации, все эти течения социологического право-понимания базируются на философии прагматизма и на общей философеме - противопоставлении социологического понятия права позитивистскому правопониманию. Вне зависимости от нюансов сторонники данного направления понятием права охватывают административные акты, судебные решения, приговоры суда, обычаи, правосознание судей. Правом признаются и юридические нормы, содержащиеся в законодательстве. Однако действия и отношения, имеющие правовой характер, складывающийся на их основе реальный правопорядок, признаются сторонниками рассматриваемого подхода основными компонентами права или собственно правом. Согласно данному подходу правом нужно признавать не то, что продекларировано (пусть даже и освященное верховной властью) в письменных документах, а то, что получает воплощение а практике, в реальной жизни. Иными словами, правом называется не право «в норме» (по выражению Ойгена Эрлиха, «право в книгах»), а право «в действии». Как отмечается в западной литературе (Джона Дьюи), «право есть деятельность, посредством которой можно осуществлять вмешательство в другую деятельность». Соответственно, праву книжному (законодательству) противопоставляется право в действии (Р. Паунд). При этом способностью создавать
право наделяются судьи. Право, в понимании американского теоретика права, - это то, что создает судья. Следуя английской традиции, для которой суд олицетворяет право, Д. Сал-монд определяет право как «совокупность норм, признаваемых и применяемых английскими судами при отправлении правосудия». Действительные нормы права признаются «вторичными» и «несущественными» и даже чем-то вроде «клочка бумаги», «голого стандарта», наполняемого содержанием в каждом конкретном случае посредством издания индивидуальных судебных или административных актов. Сторонники рассматриваемой концепции исходят из того, что судьи не должны следовать буквальному смыслу закона, а также прибегать к умозрительной логике или другим формалистическим методам - нормы права должны интерпретироваться в свете обоснованных целей и других задач, характерных для данного закона. «Устройство правосудия вполне возможно без права вообще». Американские юристы, а это, прежде всего, были члены Верховного Суда США Оливер Уэнделл Холмс мл., Луис Брандайз и Бенд-жаимин Кордозо (включая декана Гарвардской школы права Роско Паунда), пришли к выводу о том, что внеправовые факторы углубляют понимание права. Идеи о том, что право следует применять как средство достижения определенных целей, о полезности достижений социальных наук для правоведения, о том, что право не столько логическая система, сколько реальный опыт, нашли отклик у профессоров права Колумбийского и Йельского университетов. Такой подход к правопониманию к середине XX в. не только в США, но и в странах европейского ареала стал преобладающим [4].
Идея «живого права», ставшая в США доминирующей в период Нового курса, имплицитно вошла в концепцию «живой конституции», развиваемую в рассматриваемый период О. В. Холмсом, обосновавшим особый подход к интерпретации американской Конституции. В понимании Холмса, принципиальной особенностью интерпретации Конституции США является раскрытие общих принципов и ценностей Конституции из принимаемых судебных решений. Согласно данной позиции, в изолированном виде можно увидеть в Конституции только структуры правления и очень мало общих принципов права, между тем как задача состоит в том, чтобы выявить фундаментальные принципы общего права, модифицированные в некоторых отношениях специфическим языком Конституции [5].
Концепция реализма, таким образом, способствует усилению методологических основ реализации идеи «живой конституции», придает ей универсальный характер, не зависимый исключительно от типологических особенностей семьи общего права. Симптоматично, что в новейшее время заметен ренессанс идей социологической школы права в аргументации сторонников реализации конструкции «живой конституции» в конституционной практике современной России. В частности, по утверждению
В.Д. Зорькина, необходимо, чтобы «право действовало («живое» право), а не сводилось к «свернутому» состоянию юридических текстов книг и папок, пылящихся на полках, и не превращалось в конечном счете в «мертвое» право»... Текст Конституции живет и творит в сложном контексте культуры и идеологий, которые не могут не влиять на его творящее действие. Соприкосновение этого текста с целостной жизнью, и в том числе с политической, экономической, социальной реальностью, - в его интерпретациях. А суть этих интерпретаций - в практическом правотворчестве и правоприменении» [6]. В этих рассуждениях очевидна не только дань конструктам социологической школы права, но и весьма заметны веяния эпохи постмодерна [7].
Интерес к проблеме «живой конституции» в Российской Федерации в последние годы становится чрезвычайно популярным. При этом господствующее мнение исходит из того, что именно Конституционный суд может придать Конституции «живой» характер. Конструкцию «живой конституции, следовательно, связывают главным образом с эволютивным толкованием и соответственно с судебным активизмом. При этом проводятся прямые параллели с практикой эволютивного толкования Европейского Суда по правам человека [8]. Думается, что такой подход к пониманию «живой конституции» как доктрины, первоначально выработанной судами для собственного эффективного функционирования, разрешения споров и поддержания актуальности и действенности конституции, несколько устарел. Что самое главное, оно мало пригоден для оценки конструкции «живой конституции» применительно к российской правовой действительности.
Утверждение о том, что «живая» конституция - это конституция, которая развивается, изменяется с течением времени и адаптируется к новым обстоятельствам, не будучи формально изменена» [9], можно считать классическим в понимании анализируемого феномена. Проблема заключается в том, что применительно к иным конституционным системам судейский активизм нельзя считать единственным преобразователем действующей национальной конституции. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что применительно даже к США в специальной литературе отмечается, что «живая» Конституция США - это совокупность взаимодополняющих друг друга и гармонично взаимодействующих друг с другом ее текста, поправок к ней, иных конституционно-правовых актов и документов плюс норм общего права, формируемых преимущественно на базе судебных прецедентов, выработанных судьями североамериканского Верховного суда для придания Основному закону страны, сложно поддающемуся формальным изменениям, необходимых гибкости, маневренности в процессе правового регулирования общественных отношений [10].
Актуально в этой связи уяснение сущности «живой конституции», определение допустимых форм придания российской Конституции характера «живой», обоснование пределов преобра-
зовательной деятельности конституционного правосудия пределов фактического ее преобразования вне конституционных поправок; исследование предельных возможностей «судебного конституционализма», оценка его легитимности и др.
Анализ проблемы позволяет сделать вывод о том, что «живая конституция» это и свойство и особый «настрой» конституционной системы использовать регулятивный потенциал (силу) конституции в изменяющейся социально-правовой среде, обеспечивая таким образом стабильность конституционных порядков, создание комфортных условий для функционирования государственных институтов, реализации и охраны прав и свобод. В указанном смысле «живая конституция» представляет собой национальную конституцию, постоянно адаптируемую к эволюционирующим конституционным порядкам. «Живая» - это эволюционирующая конституция, конституция, которая приспосабливается к условиям изменяющейся среды. При этом основаниями этого «омоложения» конституции являются объективно существующие факторы.
Применительно к конституционной действительности России к числу факторов, предрасполагающих к изменению нормативного содержания действующей Конституции, исследователи относят различные обстоятельства. В частности, указывается, что особенностью современных конституций является придание им повышенной формальной силы. Закрепление «жесткого» порядка для изменений или пересмотра конституций имеет для практики их «стабильности», безусловно, важное юридическое значение. Вместе с тем эта же особенность порядка частичного пересмотра предрасполагает к неформальному способу изменения конституции. Обращается внимание на то, что «Конституция - развивающаяся правовая материя, она поддается давлению обстоятельств и должна быть изменена, если этого потребует сложившаяся ситуация. Жизнь современного общества динамична, и даже масштабные события зачастую непредсказуемы, что влечет за собой трансформации в экономике, социальной сфере, политике и иногда в идеологии, в результате происходит множество экономических, политических и иных реформ. Другая сторона конституционного процесса связана с тем, что основной закон обеспечивает верховную легализацию общественного и государственного строя, поэтому любые изменения фундаментальных отношений требуют конституционных преобразований [11]. Так, развивающаяся конституционная практика объективно требует расширения нормативного объема главы 2 Конституции РФ. Однако все положения данной главы относятся к неизменяемым, или так называемым «укрепленным» статьям Основного закона.
В качестве нормативной основы для теории «живой» конституции в России указывают на положения статьи 125 Конституции РФ о полномочиях Конституционного Суда РФ давать толкование Конституции РФ (ч. 5 ст. 125). Отмечается, что
«реализуя данное полномочие, Суд может давать как оригина-листское, так и эволютивное толкование Конституции РФ. В последнем случае Суд создает «живую» Конституцию РФ, что за свою историю он делал неоднократно» [12].
Отмечается, что теория живой» конституции может использоваться Судом не только при официальном толковании Конституции РФ, но и при реализации иных его полномочий, в том числе абстрактного и конкретного конституционного контроля, в рамках которых Суд может дать казуальное эволютивное толкование Конституции РФ, необходимое для аргументации по делу.
Очевидно, что «живой» характер конституции придают те фундаментальные правоположения, которые закрепляют основные права и свободы человека и гражданина и общеправовые принципы права. Это высший «слой» права, его естественно-правовое и гуманитарное основание. Толкование, основанное на этих базовых положениях, и будучи увязанное с социальными реалиями, позволяет выявить действительный смысл конституционной нормы (принципа) и тем самым внести в сферу правового регулирования качественно наиболее высокий регулятор. Уже само по себе наличие этих положений является фактором, предрасполагающим к изменению нормативного содержания Конституции. При этом толкование конституции выступает по отношению к отмеченным факторам, образующих ее первооснову, технико-юридическим инструментом. Само по себе толкование не может путем формально-логических операций искусственно расширять содержание толкуемого установления [13]. Следовательно, объективно существуют пределы, при несоблюдении которых «живая конституция» может утратить типологические свойства основного закона, существенно ослабить имплицитно присущее ей качество общенационального регулятора.
В этой связи следует обратить внимание на принципиальное различие в реализации конструкции «живой конституции» в странах англо-американского права и в условиях российской конституционной действительности. Очевидно, что было бы неправильно абсолютизировать роль Конституционного Суда в придании Конституции «живого» характера. Отсюда утверждения о том, что «что Конституционный Суд, являясь органом судебной власти, одновременно больше, чем суд», что Конституционный Суд «в своих итогово-правовых характеристиках сближается с нормативно-установительной юридической практикой, с правотворчеством... действительно, обладает «квазихарактеристиками», но не «квазисуда», а квазиправотворческого органа...», думается гипертрофируют действительную роль общенационального органа конституционного контроля. Не меняет дела оговорка цитируемых авторов, что отмеченное «не лишает его (Конституционный Суд. - В.Ч.) статусных качеств полноценного судебного органа» [14].
Очевидно, что нужно учитывать вытекающие из Конституции и конституционно-судебной практики пределы норма-
тивно-преобразовательных начал конституционного правосудия, соблюдение которых служит гарантией недопустимости его политизации. Они состоят, по крайней мере, в следующем: а) реализация конституционного правосудия определяется общими рамками разделения властей, и потому Конституционный Суд не правомочен создавать юридические нормы ex novo; б) конституционно-судебное реагирование на выявленные нарушения требует соразмерности, и обращение к конституционно-правовому истолкованию должно предполагать взвешивание последствий, которые могут возникнуть, с одной стороны, вследствие утраты проверяемой нормой юридической силы, а с другой - при сохранении действия нормы в ее преобразованном виде, которого можно достичь в разумных пределах судебной интерпретации, в том числе имея в виду правозащитную функцию конституционно-судебного контроля.
Конституционно-правовое истолкование оправданно, если права заинтересованных лиц могут быть обеспечены без того, чтобы ставить под сомнение действительность нормы, через ее применение во взаимосвязи с положениями Конституции, определяющими фундаментальные принципы данных правоотношений, и безусловно необходимо, если дисквалификация нормы причинит больший вред конституционным ценностям; в) вмешательство конституционного правосудия не должно ставить под сомнение конституционную дискрецию законодателя в выборе направлений правовой политики и связанных с этим различных вариантов концептуальных решений в конкретных сферах отношений, поиск которых объективно предполагает проведение публичной общественной дискуссии на основе открытого демократического диалога; г) конституционно-правовое истолкование по общему правилу не является пригодным, если взаимоисключающие подходы к пониманию одной и той же нормы оказываются не лишенными разумного юридического обоснования, укладывающегося в пределы законодательного усмотрения; д) конституционно-судебное правообразование ограничивается и в случа-
Библиография:
1. McBain H. The Living constitution, a considération of the realities and legends of our fundamental law // The Workers éducation bureau press. 1927 // Цит. по: Верховный суд США: дело «Мэрбэри против Мэдисона» // Конституционный контроль в зарубежных странах: Учебное пособие / Отв. ред. В.В. Маклаков. М.: Норма, 2007. С. 101-104.
2. Белов С. А. Ценностное обоснование решений как проявление судебного активизма Конституционного Суда Российской Федерации // Сравнительное конституционное обозрение. 2012. № 2. С. 142; Джавакян Г. З. Правотворческая активность Конституционного Суда Российской Федерации: юридизация политики или политизация конституционного правосудия? // Конституционное и муниципальное право. 2016. № 3/СПС «КонсультантПлюс».
3. Берлявский Л. Г. Концепция «живой конституции» в Соединенных Штатах Америки // Конституционное и муниципальное право. 2014. № 2. С. 14-18.
4. Gregory Scott Parks. Toward a Criticsl Race Realism // Cornell Journal of Law and Public Policy. 2008. Vol. 17. P. 689-681 // Цит. по: Шустров Д. Г. Essentia constitutions: Конституция Российской Федерации в фокусе теорий конституции ХХ - XXI веков // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. №№ 4, 5.
5. Червонюк В. И. Теория государства и права. Учебник для вузов. М.: ИНФРА-М, 2006. С. 221-223.
6. Зорькин В.Д. Россия и Конституция в XXI веке. 4-е изд., доп. М.: Норма, 2010. С. 14 - 30, 26. 30 - 37, 35.
7. Червонюк В. И. Методология подготовки научного исследования в юридической отрасли науки / В. И. Червонюк. М.: Московский университет МВД России им. В. Я. Кикотя, 2017. С. 344-351.
8. Червонюк В. И. Конституционный судебный процесс: учеб. пособие / В. И. Червонюк. М.: Московский университет МВД России им. В. Я. Кикотя, 2017; Его же: Конституционное право России. Общая часть: учебник. В 2-х кн. Кн. 1. / В. И. Червонюк. М. : Московский университет МВД России имени, 2019. С. 201 -216.
9. Тарабан Н. А. Феномен «живой» конституции в российском конституционализме // Государственная власть и местное самоуправление. 2018. № 9.
10. Хабриева Т. Я. Конституционная реформа в современном мире: Монография. М. : Наука РАН, 2016.
11. Берлявский Л. Г. Концепция «живой конституции» в Соединенных Штатах Америки // Конституционное и муниципальное право. 2014 № 2.
13. Шустров Д. Г. Essentia constituonis. Конституция Российской Федерации в фокусе теорий конституции XX - XXI веков // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 4,5.
14. Бондарь Н. С., Джагарян А. А. Прямое действие Конституции: генерация и гарантирование конституционным правосудием // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 3.
15. Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? // Цит. по: Антология конституционных учений. 3-е изд., дополн. : В 2-х ч. Ч.2 / Червонюк В. И., Калин-ский И. В. Назарова И. С. [под общ. ред. докт. юрид. наук, проф. В. И. Червонюка]. М., 2017. С.393.
ях, когда оспариваемые законоположения, рассматриваемые во взаимосвязи с иными нормами и в свете толкования на практике, свидетельствуют о системных нарушениях принципа правовой определенности, невосполнимых любыми доступными средствами конституционно-правовой интерпретации, тогда как реагирование на подобные нарушения путем нуллификации неконституционных законоположений может быть осложнено угрозами правового вакуума и дезорганизации правоотношений; е) пределы преобразовательной деятельности конституционного правосудия определяются также критериями достоверности, в том числе док-тринально-верифицируемым характером судебно-правовой интерпретации проверяемой нормы, что предполагает аргументированность конституционно-судебного правотворчества, обоснование конституционно-правовых мотивов и оснований в пользу конкретного решения (постановления Конституционного Суда РФ от 05.02. 2007 г. № 2-П, от 30.11. 2012 г. № 29-П, от 25.06.2015 г. № 17-П,определение от10.02. 2016 г. № 224-О и др.).
Выход за объективно очерченные пределы (они всегда существуют) ведет к чрезмерной политизации конституции, размыванию основ конституционного строя, в конечном счете, может привести к потере тех ориентиров, наличием которых обеспечивает конституционную стабильность и устойчивость не только политической, но и социально-экономической систем. Очевидно, что реализуя идею «живой конституции», нельзя не принимать в расчет предостережение Г. Кельзена о том, что конституционный суд «будучи «стражем Конституции», не может участвовать в создании норм права, а его решения, хотя и ставятся на уровень закона (в смысле возможности его отмены) и выражают, как и закон, определенную политическую волю, все же являются разновидностью правоприменительных актов[15]. Игнорирование данного обстоятельства неизменно приведет к тому, что в деятельности Конституционного Суда функция «негативного законодателя» будет превалировать над функцией конституционного правосудия.
