CC BY
28
СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ
© 2006 г. В.В. Алексеенко
ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ СЕЛЬСКИХ ЖИТЕЛЕЙ В УСЛОВИЯХ РЫНКА
Изменение моделей экономического поведения, формирование моделей рыночного типа - основное условие адаптации к рынку массовых слоев населения. Нельзя не согласиться с Е.М. Авраамовой, что «основным социальным условием успешного завершения трансформации с реальным выходом страны на траекторию устойчивого развития является выработка достаточно большим числом людей продуктивных моделей социально-экономического поведения, основанных на реализации индивидуальных ресурсов» [1]. По мнению социологов, именно социально-экономическая адаптация становится доминирующим макросоциальным процессом, определяющим тенденции общественного развития России. Значимость этого процесса обусловлена тем, что именно здесь происходит переход с макроуровня государственно-политических и социально-экономических задач на микроуровень - к реальной жизнедеятельности населения.
В работах социологов по проблемам адаптации утверждается, что именно результаты адаптации позволяют выявить истинный смысл и содержание совершающихся перемен, так как принципиально важны не декларируемые на макроуровне намерения, а социальный результат производимой трансформации, возникающий на микроуровне как итог соответствующего адаптационного процесса. По мнению Т.И. Заславской, «конечным результатом реформ являются не установление новых правил игры и даже не освоение новых способов организации общественной жизни, а преобразование повседневных социальных практик, в которых участвуют... самые массовые социальные группы» [2].
В настоящее время в социологической литературе сложилось некоторое общее понимание процесса адаптации как вида взаимодействия личности (группы) с общественной средой, в ходе которого согласовываются требования и ожидания его участников. Адаптация к рынку характеризует меру способности различных социальных групп и слоев населения осмысленно ориентироваться в существующей социальной и хозяйственной ситуации, вырабатывать адекватные модели социального поведения и рационально использовать имеющиеся ресурсы для встраивания в сложившуюся хозяйственную ситуацию с целью реализации своих потребностей и интересов [3]. В результате адаптации индивид получает возмож-
ность выживания и даже процветания, а макросреда - воспроизведение и вступление в иную, восходящую стадию.
В условиях переходного периода особую значимость приобретают адаптационные стратегии, реализуемые различными группами населения. От того, как они протекают и какой характер приобретают, зависит, в конечном счете, успешность экономических преобразований и их эффективность.
Основными адаптационными стратегиями в условиях транзиции являются предпринимательство (самозанятость); эффективная единичная занятость; вторичная занятость; занятость в личном подсобном хозяйстве (ЛПХ). При этом наиболее успешными среди них оказываются предпринимательство (самозанятость) и эффективная единичная занятость, а наиболее распространенными - стратегии, направленные на множественную занятость и личное подсобное хозяйство. Около трети респондентов не смогли сформировать выраженную стратегию адаптации к изменяющимся условиям жизнедеятельности, т.е. значительная часть трудоспособного населения России не смогла найти приемлемых способов взаимодействия со складывающейся институциональной средой [1, с. 18].
Следует отметить, что адаптационные усилия не всегда приводят к существенному материальному вознаграждению. По данным социологов, треть самозанятых и занятых на нескольких работах не смогли добиться даже среднего уровня материального благополучия. Основные массовые адаптационные стратегии, за исключением ЛПХ, в целом позволяют выйти на средний уровень материальной обеспеченности [1, с. 27]. В то же время около трети населения основным источником выживания считают работу в личном подсобном хозяйстве. В эту группу входят не только пенсионеры, но и люди трудоспособного возраста, получившие образование и имеющие невостребованную в сложившихся условиях профессию. Распространенной формой адаптации стала множественная занятость, которой охвачено до 20 % населения.
В ходе различных социологических исследований социологи зафиксировали важную зависимость: наиболее адаптированными и преуспевающими в современных условиях оказываются индивиды с определенной ментальностью.
По мнению Е.С. Балабановой [4], наиболее адаптированными к современным российским реалиям являются предприниматели и представители криминального мира. «Независимость» последних граничит с самоустранением из общества, точнее, это противопоставление своего корыстного интереса интересам гражданским. «Социальные паразиты», так же как и предприимчивые бизнесмены, «новые русские», ради достижения экономического благополучия используют институционально запрещенные средства. Совпадение ментальных характеристик предпринимателей и криминальных «элементов» указывает на «безнравственный» характер прово-
димых реформ. «Безнравственность» в данном случае означает отказ от нравственных норм как одной из важнейших составляющих успеха.
Это обстоятельство особенно «впечатляет» на фоне положения «трудяг», представленных в основном рабочими. Эти люди категорически не приемлют незаконные и безнравственные способы жизнеобеспечения, обладают жесткими установками на самостоятельность, рассчитывают на собственные силы. Однако самостоятельность в сочетании с законопослушностью и альтруизмом в нынешней российской ситуации не способствуют их жизненному успеху.
Исследование Е.С. Балабановой позволяет зафиксировать взаимосвязь уровня адаптации и целого спектра ценностных ориентаций и поведенческих установок, в частности, восприятия хода экономических трансформаций в России, приверженности либеральным свободам, следования самостоятельным или ориентированным на патернализм стратегиям экономического поведения, оптимистичному или пессимистичному восприятию своего ближайшего или отдаленного будущего.
Аналогичные выводы сделаны в исследовании, проведенном ИКСИ РАН под руководством М.К. Горшкова «Граждане новой России: кем себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить? (1998 - 2004 гг.)» [5]. Как показывают результаты проведенного исследования, динамика материального положения россиян за годы реформ достаточно жестко связана с существующими в российском обществе полярными типами ментально-сти, выражающими себя через доминирование традиционалистских или модернистских жизненных ориентаций. Социологи отмечают, что видение мира «модернистами» строится на идеях личной ответственности, инициативы, индивидуальной свободы, в то время как для «традиционалистов» характерен патерналистский тип мышления. В рыночных условиях эти разные модели мировосприятия во многом предопределяют жизненные шансы и перспективы их носителей. Не случайно 60 % «модернистов» за годы реформ сумели сохранить или улучшить уровень своего материального благосостояния, в то время как среди «традиционалистов» сумели это сделать в два раза меньшее число граждан. Социологи считают, что модернистское сознание имеет четко выраженное ядро локализации. Причем представители этого ядра занимают ключевые позиции в экономике с точки зрения социально-профессиональной структуры. Консервативные умонастроения среди россиян не имеют жесткой «привязки» к той или иной социально-профессиональной группе и связаны не столько с особенностями профессиональной позиции человека, сколько с его возрастом, материальным положением, психологическими особенностями и рядом других факторов [6].
Общая тенденция разделения россиян на группы, характеризующиеся разным мировоззрением, различным типом отношения к собственности, по мнению социологов, прослеживается достаточно отчетливо. Тради-
ционалисты - социально слабая, а модернисты - продвинутая группа. Гораздо важнее другое. Промежуточная группа - это сегодняшний день России, ее среднестатистическое лицо.
Если с этой точки зрения взглянуть на процесс адаптации к рынку сельских жителей, то необходимо сделать вывод, что на селе преобладают традиционные модели экономического поведения, которые представляют собой скорее формы отстранения от рынка, выстраивание системы защиты в виде различных способов выживания в автономном режиме [7].
В научной литературе представлены прямо противоположные позиции по вопросу о том, какие изменения происходят на уровне повседневных социальных практик. Так, В. Виноградский считает, что рациональный замысел радикальной модернизации сельского хозяйства оборачивается возрождением архаических форм прошлого, искажающих суть замысла. Автор обозначил распространенное состояние современного сельского социума как социальное оборотничество [8]. Социолог-аграрник В.И. Староверов также полагает, что наблюдается возвращение российской деревни в Х1Х в. [9].
Существует и другая точка зрения, согласно которой отмечается изменение сути адаптационных процессов - от приспособления к изменившимся условиям жизни (начало 90-х гг.) к постепенному включению в рыночные отношения (конец 90-х гг.) [10].
Для 18,2 млн крестьян из 38,7 млн сельского населения России (почти половины сельского населения, а учитывая, что население активного трудоспособного возраста на селе составляет 56,1 % - это все трудоспособные граждане), собственное подворье - основной источник средств к существованию [10]. Значительный слой сельского населения активного трудоспособного возраста оказался вытеснен в сферу семейного хозяйства и живет в основном за счет личного подворья.
Попытки реформирования отечественного сельского хозяйства не увенчались заметным и эффективным результатом. Вновь созданные новые организационно-правовые формы сельскохозяйственных предприятий (за редким исключением) слабы экономически. Роста крупных товарных фермерских хозяйств также не происходит, а доля произведенной ими продукции ничтожна. Отсюда следует, что не существует никаких внешних воздействий, способных вызвать такие виды поведения, предпосылки которых отсутствуют в потенциальном генотипе системы. В лидерах пока личное подворье крестьянина, и вопрос его эволюции и перспектив требует дальнейшего изучения.
Современная трансформация, проходящая под воздействием вводимых в России западных рыночных социальных институтов, отличается, прежде всего, явным несоответствием новых формальных институтов и существующих в обществе норм и правил поведения. В социокультурном пространстве сталкиваются выработанные многовековой российской истори-
ей образцы поведения и образцы, сложившиеся в рамках другой, западной, культуры. Все модернизируемые общества сталкиваются с примерно одинаковым кругом проблем, среди которых одной из важнейших является проблема легитимации предпринимательского образца, системы целевых установок и мотивов поведения, адекватных рынку. Сейчас, после 15 лет рыночных реформ, очевидным становится тот факт, что в начале реформ эта проблема вообще не рассматривалась как значимая. Тогда среди «рыночников» преобладали достаточно примитивные представления о человеке как разумном эгоисте «по природе». Их главная стратегическая цель была достаточно простой - выпустить на свободу «дух предпринимательства», создать частную собственность и рынок [10]. М.Е. Авраамо-ва отмечает, что ограниченность такого подхода, продемонстрированная российским «правительством реформ», состояла в интерпретации экономического поведения как поведения идеального типа. Расчет на «homo economicus» предполагал взаимодействие не реальных людей, каковы они есть, а сугубо рационально (в формальном смысле) действующих экономических субъектов. Такой фантом никогда не существовал и не существует в реальной жизни так же, как историческое событие не может быть описано без упоминания конкретных людей, места и времени [1, с. 22].
Реформы 90-х гг. отличаются тем, что они предполагают глубинную перестройку ценностных оснований социума, изменение жизненных ори-ентаций и жизненных практик. Фактически «homo soveticus» должен каким-то образом превратиться в «homo economicus». Наивно полагать, что это может произойти «естественно», по законам рыночной конкуренции. Сам рынок ничего не создает, это поле жесткой конкуренции, борьбы за ресурсы. Какими методами ведется борьба, что в ней допустимо, а что нет, зависит от «качества» самих участников рыночной игры. Государство и должно создавать это «качество», используя систему образования, средства массовой информации, средства контроля исполнения принятых новых правил. Вместо этого государство в лице чиновничества активно включилось в конкурентную борьбу за ресурсы. Народ, внезапно брошенный в рынок, стал решать проблемы привычными способами, используя практики советского времени. В советское время нелегальное присвоение того, что принадлежало государству, позволяло смягчать тяготы «строительства социализма». Особенно широко неформальные практики были распространены на селе, поскольку колхоз и совхоз давали не только легальный доход, но и были источником кормов и других видов ресурсов для личного подсобного хозяйства. Рыночные реформы привели к реконфигурации практик. То, что было неким фоном жизни, переместилось в центр.
На селе процесс становления новых рыночных моделей экономического поведения проходит особенно болезненно. В новых условиях в массовом порядке воспроизводятся модели поведения и практики, сформиро-
ванные в советский период. Это можно объяснить различными причинами, но основных, на наш взгляд, две: во-первых, несоответствие новых формальных «правил игры» и традиционных неформальных институтов и, во-вторых, нерешенность проблемы собственности на землю. Остановимся на этом более подробно.
В результате рыночной трансформации аграрного сектора земельные угодья бывших колхозов и совхозов были формально разделены на множество отдельных паев и каждый член коллективного хозяйства получил свой пай. Население безвозмездно получило условную собственность -земельные доли и имущественные паи. В сельском хозяйстве, помимо продажи долей и паев и внесения их в уставной фонд реорганизованного или вновь создаваемого предприятия, была возможность использовать их также для создания собственного фермерского либо расширения личного подсобного хозяйства.
Земля не стала объектом купли-продажи, поскольку паи не были выделены реально, но паевой раздел земли привел к трансформации экономических отношений в аграрном секторе. Владельцы паев хотя и не получили свои участки в натуре и в большинстве своем так и остались членами переименованных колхозов и совхозов, но все же получили право распоряжаться своими паями, в частности, сдавать их в аренду по своему усмотрению. У рядовых «колхозников» появился рычаг давления на руководство хозяйства, которое оказалось между молотом жестких условий рынка и наковальней требований пайщиков. Возникла парадоксальная ситуация, когда владельцы паев являются одновременно работниками хозяйств, обрабатывающих эти паи. Руководители хозяйств имеют возможность распоряжаться ресурсами, но не являются собственниками земли. Те, кто является собственником земли, одновременно выступают в качестве наемных работников хозяйств, обрабатывающих их землю. В результате такого распределения собственности хозяйственная деятельность крупных хозяйств проходит в условиях напряженного противостояния администрации и пайщиков, когда обе стороны связаны одной цепью, не позволяющей двигаться вперед. Поскольку рациональное ведение хозяйства в соответствии с правилами рынка оказывается невозможным, получают широкое распространение теневые практики, сформированные прежней системой.
Владельцы земельных паев заинтересованы в получении ресурсов путем сохранения прежних - симбиотических [12] - отношений сельхозпредприятия и своих личных подсобных хозяйств, а попросту говоря, парази-тирования на нем. Работники получают от предприятия (как легальными, так и нелегальными способами) большой объем незарплатных благ - ресурсы для своих ЛПХ (транспортные услуги, вспашка земельных участков, корма, семена, молодняк скота, мясо, молоко). Это ставит их в зависимость от руководителя хозяйства, который получает дешевую и мало-
мобильную рабочую силу, экономически зависимую от него. Руководители, как и в прежние времена, имеют почти неограниченные возможности распоряжения ресурсами хозяйства, которые используют для извлечения максимальной выгоды «здесь и сейчас».
По данным социологов, на селе более половины опрошенных (50,6 %) оправдывают воровство, считая, что «сейчас крадут все, кто может»; или что это неизбежно, «если нет работы, или заработок не позволяет прокормить семью». Несмотря на то что растаскивание колхозного имущества приобрело тотальный характер, оно беспокоит только 14 % сельского населения [13].
Как отмечает Л.В. Бондаренко, «между хозяйствами населения и сельхозпредприятиями ныне сложился своеобразный полукриминальный симбиоз, поддерживающий на грани выживания обе хозяйственные формы. При перекачке в личный сектор менее 20 % общественных ресурсов хозяйства населения не выживают, а более 30 % - разрушаются коллективные хозяйства» [14].
Сельские жители привыкают к жизни по неформальным правилам, так как большинство из них иным способом не могут хотя бы на маргинальных позициях существовать в современном обществе. Маргинализация значительной части сельского населения - результат рыночных реформ, который свидетельствует об их деструктивном характере. Маргинализация в сельской местности имеет две крайние формы выражения: с одной стороны, растущая полная самозанятость экономически активного населения, а с другой - люмпенизация определенной части селян. Последняя форма маргинализации затрагивает прежде всего тех, кто оказался не готов к самостоятельному поиску путей выживания в новом жестком мире экономических и социальных отношений [7, с. 81]. Социологи причисляют большую часть сельских жителей к новым маргинальным группам. Это приводит к деструкции традиционного сельского сообщества. Введение рыночных «правил игры» привело к аномии, разрушению традиционных связей.
Сельское сообщество, ранее объединенное единым пространством, обычаями, нравами, образом жизни, трансформируется в «урбаноподобное» сообщество, в котором депрофессионализированные слои все более маргинали-зируются, утрачивая традиционные связи, идентичность, место в социуме. Исчезает специфический сельский механизм взаимодействия, рассчитанный на соответствие социальным стереотипам, имеющим жизнеориента-ционный смысл. «Разделение» на элементарные группы приводит к усвоению стереотипов «индивидуализации», согласно которым целей легче добиться одному человеку или группе «доверенных лиц».
Процессы индивидуализации протекают как вынужденные, принимая форму вынужденной адаптации, пассивного приспособления к ситуации с использованием привычных практик. Пассивное приспособление является
вынужденной реакцией в ситуации отсутствия ресурсов - экономических, социальных, личностных - в которой оказалось большинство селян в результате проводимых реформ. Индивидуализация оказывается не шагом к свободе, обретением новых возможностей экономического и социального роста, а, наоборот, результатом утраты возможностей, потери необходимых ресурсов, оказавшихся в руках высокостатусных групп. Индивидуализация - результат разрыва тех связей, которые объединяли сельское сообщество и делали его единым целым. В этом сообществе индивид имел ряд определенных гарантий уже в силу принадлежности к нему. Индивидуализация - результат распада целого, утраты гарантий существования и переход в режим индивидуального выживания.
Экономическое поведение сельских жителей определяется поиском «точки опоры» в жизни, которая многим предписывает роль «лишних». Интересно замечание российского социолога А.И. Кравченко, что россияне вынуждены встраиваться в новые неустоявшиеся социальные структуры [15]. Действительно, все слои российского села испытывают период, преимущественно, регрессивной (нисходящей) социальной мобильности. Игра на повышение статуса за счет перехода в фермеры или торговцы не дает желаемых результатов. Число фермерских хозяйств невелико, и в обозримой перспективе они не станут господствующей формой сельскохозяйственного производства в российской деревне [16].
Выбор стратегии экономического поведения сельского населения, независимо от того, ориентирована ли она на полный успех или надеждой «удержаться на плаву», исходит не из эффективности или неэффективности той модели поведения, которую навязывает рынок. В целом встает несложная альтернатива: «скольжение вниз», ухудшение и без того низкого качества жизни или адаптация и использование теневых социальных практик, инвентаризацию жизненных ценностей. Никто не гарантирован от разрушения жизненных стратегий.
Действовать по рыночным стандартам в условиях российского села, т.е. придерживаться норм деловой ответственности, честности в соглашениях, поощрения производительного труда, оказывается невыгодным. Для российских крестьян богатый урожай - настоящее бедствие, так как хлебные монополисты целенаправленно сбивают цены на зерно, находясь в бесконтрольном со стороны государственных структур положении. Так называемым рыночным структурам, «хлебной», «продовольственной» мафии выгодно держать село «на поводке» дорогими кредитами и дешевыми ценами на сельскохозяйственную продукцию.
В.В. Радаев отмечает, что этика выживания опирается на принцип «безопасность превыше всего» и выражается в избегании риска даже путем снижения средних доходов [17]. В моральной, субстантивной экономике, связанной с жизнеобеспечением человека, модель присваивающего
экономического поведения носит защитный характер, не переступает пределов социальной агрессии.
Важнейшей характеристикой является господство в обществе типов социального действия, основанных на стратегии выживания любыми способами [18]. При этом стратегия выживания приводит к парадоксальной ситуации: преуспевающие оправдывают обогащение любыми способами необходимостью «запаса прочности» в многочисленных кризисных ситуациях, бедные ориентированы на эффективность нарушения поведенческих норм в условиях неисполнения государством и работодателями элементарных социальных обязательств (задержка с выплатами социальных пособий и заработной платы).
Рыночная политика в отношении села оборачивается различными формами самоадаптации. Российский исследователь А. А. Хагуров отмечает «брехтовские» и «швейковские» формы сопротивления селян: нерадивость при выполнении работ, симуляция, подворовывание, притворное согласие, саботаж, браконьерство [19]. Так как сельские жители не имеют ресурсов финансового или информационного влияния в обществе, «швей-ковские способы» из вполне безобидных и не представляющих социальной опасности принимают характер интенсивной агрессивной мобилизации. Ситуация в обществе представляется сельским жителям в формах «социальной несправедливости», «произвола власти», неспособности государства защитить интересы «простых людей», что требует самокомпенсации.
Социальная депрессия вызывает рост полукриминальных форм экономического поведения в сельской местности. Отсутствие веры в «лучшее завтра» приводит к ослаблению иммунитета к правонарушениям и даже одобрению экономической преступности, что сужает возможности перехода к цивилизованному рыночному сценарию. Рыночные модели экономического поведения недоступны для большинства сельских жителей, приобретение «демократических» завоеваний не компенсирует социальной нестабильности и бесперспективности жизни.
Переход к демократии и свободе в реальности оказался перераспределением ресурсов в пользу высокостатусных групп. На селе фактически идет скрытая борьба за ресурсы, и в этой борьбе каждый использует те средства, которые он имеет. Поскольку в этой ситуации вновь обретаемая собственность нелегитимна, масса сил и средств тратится на то, чтобы ее защитить или отнять. На наш взгляд, можно говорить о том, что в постсоветский период на селе наиболее распространенной является модель экономического поведения, которую можно определить как присваивающее экономическое поведение. Данная модель - результат взаимодействия ряда факторов:
1) введения новых рыночных институтов, что привело к изменению форм собственности и разрушению прежних социальных отношений;
2) отсутствия необходимых ресурсов развития у большинства хозяйствующих субъектов аграрного сектора;
3) перехода сельских домохозяйств в режим самообеспечения;
4) снижения уровня жизни и возможностей получения легального дохода;
5) депривации и маргинализации значительной части населения сельской местности.
Присваивающее экономическое поведение - это фактически борьба за ресурсы, которая происходит на разных уровнях социума. Крупные сельхозпредприятия эту борьбу ведут с государством, когда выбивают кредиты, которые никогда не будут возвращены, добиваются списания долгов или льготного налогообложения.
Отдельные домохозяйства борьбу за ресурсы ведут с крупхозами [8, с. 41-50], присваивая часть урожая, горючего, удобрений, ядохимикатов и т.д.
Маргиналы эту борьбу ведут со всем окружающим миром.
Особенности данной модели экономического поведения:
1) оно является вынужденным для большинства использующих данную модель;
2) связано с нарушением формальных правил;
3) направлено на овладение материальными и финансовыми ресурсами, которые ранее принадлежали государству или коллективным хозяйствам;
4) сочетается с другими моделями экономического поведения рыночного типа;
5) является рациональным на уровне отдельного индивида, но иррациональным и деструктивным для экономики в целом.
Модель присваивающего экономического поведения, являясь антитезой продуктивному экономическому поведению сельских жителей, в условиях экономического принуждения, диспаритета отношений города и села, может характеризоваться как рациональная в условиях иррациональности социальных норм.
Распространение присваивающей модели экономического поведения означает, что внедряемые рыночные модели не соответствуют условиям и ментальным характеристикам российского села. Модель присваивающего экономического поведения оказывается моделью «постепенной адаптации», снижающей зависимость от влияния рынка при ограниченности экономических и социальных ресурсов. Так как домашнее хозяйство дает возможности удовлетворения только минимальных жизненных потребностей, «повышенные запросы» возмещаются «иллегальным заработком», что способствует интенсификации данной модели поведения.
Литература
1. Адаптационные стратегии населения. СПб., 2004. С. 13.
2. Заславская Т.И. Инновационный потенциал России и проблемы гражданского общества // Гражданское общество в России: проблемы самоопределения и развития. М., 2001. С. 23-24.
3. Дискин И.С., Аврамова Е.М. Адаптация населения и элит // Общественные науки и современность. 1997. № 1. С. 24.
4. Балабанова Е.С. Социально-экономическая зависимость и социальный паразитизм как формы адаптации к социально-экономическим условиям // Российские общественные науки: новая перспектива. Способы адаптации населения к новой социально-экономической ситуации в России. М., 1999. Вып. 11. С. 16.
5. Горшков М.К. Граждане новой России: кем себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить? (1998 - 2004 гг.) / Институт комплексных социальных исследований РАН. http // www.iksiran.ru
6. Собственность в жизни россиян: реальность и домыслы // Социологические исследования. 2005. № 11. С. 7.
7. Пациорковский В.В. Сельская Россия: 1991 - 2001 гг. М., 2003.
8. Никулин А.М. Кубанский колхоз - в холдинг или асьенду? // Социологические исследования. 2002. № 1. С. 41-50.
9. Староверов В.И. Сущность и причины кризиса современной российской деревни // Право. Бизнес. Население: Материалы Всерос. науч.-практ. конф.: В 3 ч. Ч. 3: Население и бизнес в АПК. Н. Новгород, 2000. С. 6.
10. Артемов В.А. Село 90-х годов: тенденции повседневной деятельности сельского населения // Социологические исследования. 2002. № 2. С. 61-70.
11. РывкинаР.В. Драма перемен. М., 2001. С. 205.
12. Никулин А.М. Предприятия и семьи в России: социокультурный симбиоз // Куда идет Россия? Трансформация социальной сферы и социальная политика / Под общ. ред. Т.И. Заславской. М., 1998.
13. Бондаренко Л.В. Сельская Россия в начале XXI в. (социальный аспект) // Социологические исследования. 2005. № 11. С. 76.
14. Экономика сельского хозяйства России. 1999. № 7. С. 9.
15. Кравченко А.И. Три капитализма в России // Социологические исследования. 1999. № 7. С. 23.
16. Калугина З.И. Трансформация аграрного сектора России: проблемы эффективности и адаптации населения // Мир России. 2000. № 3.
17. Радаев В.В. Человек в домашнем хозяйстве // Социологические исследования. 1997. № 4. С. 68.
18. Малое предпринимательство в кризисном обществе // Социологические исследования. 1999. № 7. С. 82.
19. Россия: Трансформирующееся общество. М., 2002. С. 305.
Южно-Российский государственный технический университет (НПИ) 23 мая 2006 г.
© 2006 г. Н.В. Гришин
ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЕ РАЗЛИЧИЯ ЭЛЕКТОРАЛЬНОЙ ПОДДЕРЖКИ КПРФ НА ЮГЕ РОССИИ
В отечественной политологии феномен территориальной дифференциации электоральных предпочтений населения привлекает все большее
