CC BY
155
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2013. №4(34)
УДК 821.111
ТРАНСФОРМАЦИЯ БИБЛЕЙСКИХ СМЫСЛОВ, МОТИВОВ И ОБРАЗОВ В АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВИКТОРИАНСКОЙ ЭПОХИ: НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ВУЗОВСКОГО ПРЕПОДАВАНИЯ
© В.С.Рабинович
Статья посвящена проблеме вузовского изучения английской литературы викторианской эпохи в контексте выявления ее национально-культурной идентичности через анализ характерных именно для нее трансформаций библейских смыслов, мотивов и образов.
Ключевые слова: национально-культурная идентичность, «английскость», библейские смыслы, библейские мотивы, библейские образы, трансформация.
В процессе вузовского преподавания истории зарубежной литературы одной из важнейших является задача выявления через литературу особенностей национально-культурной идентичности - в ее диалоге с другими идентичностями. В этой связи, безусловно, представляет интерес выявление и анализ неких содержательных констант, характерных для той или иной национальной литературы. Весьма отчетливым и по-своему уникальным маркером «английскости» стало своеобразное «христианство по-английски»: его проявления (равно как и рефлексия по поводу его сущностных черт) присутствуют в большинстве классических произведений английской литературы, в особенности - викторианской эпохи, и при изучении классических текстов «викторианской литературы» необходимым представляется рассмотрение их и в данном аспекте.
Как известно, исторически государственной религией Великобритании на протяжении многих столетий была англиканская религия как своеобразная разновидность христианства. И английская литература буквально пропитана библейскими смыслами, мотивами и образами.
Явно библейского происхождения - причем с прямыми или косвенными библейскими отсылками - присутствующий во многих текстах английской литературы мотив очищения через страдание. Даже в уайльдовской «Балладе Рединг-ской тюрьмы» с почти исключительно «земным», «секулярным» содержанием - в финале посмертная судьба обреченного на казнь человека, которому и посвящена баллада, «библеизиру-ется». В реальности - страдание, унижение, концентрированное уродство тюремной жизни, а в будущем, после казни - посмертное надругательство над телом. А затем - уже казненный -«Все ждет того, кто светлый Рай / Разбойнику открыл, Того, кто все грехи людей / Голгофой искупил... / Рука, поднявшая кинжал, / Теперь опять чиста, / Ведь только кровь отмоет кровь, /
И только груз креста / Заменит Каина клеймо / На чистый лик Христа» [1: 397].
Весьма распространенным оказался в английской литературе (как предвикторианской, так и викторианской эпохи) образ младенца как мерила Добра и Чистоты - именно в библейском, новозаветном смысле - начиная с блейковского -из «Колыбельной (1789):
И в своем детском сне Создатель плакал обо мне.
Обо мне, о тебе, О человеческой судьбе. Бог младенческих сердец, Улыбается Творец Мне, земле, небесам.
Тот, кто стал младенцем Сам,
Улыбается с тобой, Миру даровав покой [2: 37-38]. и вордсвортовской баллады «Нас семеро» (1798). В собственно викторианской литературе образ ребенка (причем именно страдающего ребенка) как символа Добра и Чистоты, с безусловными новозаветными аллюзиями, в наибольшей степени характерен для Ч.Диккенса. Очевидно, именно это стало причиной особой симпатии к нему со стороны Ф.М.Достоевского, который осознавал определенную родственность творчества английского писателя собственному творчеству именно в метафизическом аспекте. Отсюда многократные упоминания Ч. Диккенса в письмах Ф.М.Достоевского, начиная от частного комментария в письме к С.А.Ивановой от 1 (13) января 1868г. по поводу «Посмертных записок Пиквик-ского клуба» (здесь «бесконечно слабейшая мысль, чем Дон Кихот, но все-таки огромная» [3: 344]) и заканчивая письмом-рекомендацией Н.Л.Озмидову от 18 августа 1880 г., где он, очерчивая желательный круг чтения для дочери адресата, настаивает: «Диккенса пусть всего прочтет без исключения» [3: 644]. Очевидно, именно данью уважения Диккенсу стало и вклю-
чение в число страдающих - и потому вызывающих симпатию - героев «Униженных и оскорбленных» (1859) также и англичанина Иеремии Смита, словно бы перенесенного на русскую почву диккенсовского героя, и его внучки Нелли, вызывающей прямые аллюзии со страдающими детьми из романов Диккенса.
В то же время христианство в его английском (и особенно викторианском) варианте весьма специфично, оно в значительной степени чуждо сложным метафизическим поискам, напротив - в некотором смысле секулярно. Христианство с его символами в значительной степени воспринималось в викторианской Англии как своеобразный «флаг», почти языческий фетиш, под которым процветает самая великая в мире цивилизация. Именно такое толкование характерно для знакового поэта и писателя викторианской Англии -Редьярда Киплинга. В его текстах весьма частотны обращения к смыслам, мотивам, образам библейского происхождения. Но вполне серьезное отношение к «библейскому» сочетается у Киплинга со стихийным дарвинизмом1 и даже со стихийным язычеством2.
В программной балладе Киплинга «Боги азбучных истин» единый Бог Библии и боги азбучных истин как олицетворение природной необходимости сливаются в синкретическое единство, и явно библейский образ Иисуса, несущего «не мир, но меч», сливается с «языческими» «богами азбучных истин», причем здесь явно полемически трансформируется опять же библейский мотив грядущего «обретенного рая»:
А когда, довершая дело, Новый мир пожалует к нам, Чтоб воздать нам по нуждам нашим, Никому не воздав по грехам, -Как воде суждено мочить нас, Как огню положено жечь, Боги Азбучных Истин Нагрянут, поднявши меч [4: 299].
Более того, библейские сюжеты, мотивы и смыслы в киплинговской поэзии порой претерпевают и откровенно пародийную трансформацию: так, в балладе «Саперы. Королевские ин-
1 Например, в «Богах азбучных истин»:
Еще на деревьях отчих От них усвоил народ: Вода - непременно мочит, Огонь - непременно жжет [4: 298].
2 В программном «Бремени Белых» (1890) Бог в библейском понимании уподобляется языческим богам покоренных народов:
Ведь туземный народ По сделанному тобою Богов твоих познает» [5: 181]
женеры» известные библейские сюжеты пародийно трансформируются в «инженерном» контексте:
И когда был потоп и ужасный муссон, Многоопытный Ной сделал первый понтон По плану господ Инженеров, Инженеров Ее Величества войск, С содержаньем и в чине Сапера.
Поработавши в сырости, солнцем палим, Захмелел старый Ной, чего б не было с ним, Поживи он среди Инженеров... [6: 266-267]. Впрочем, еще в «Кентерберийских рассказах» Дж.Чосера присутствует комическая трансформация библейского сюжета о Всемирном потопе [7: 112 - 131]. Очевидно, что «библейское» для Киплинга - не самоценно, скорее - «служеб-но» как сакральное обоснование и оправдание великой британской цивилизации.
Феномен «христианства по-викториански» достаточно отчетливо отражается в романе Шарлотты Бронте «Джен Эйр» (1847). С одной стороны, в романе присутствует критическое осмысление «христианства по-викториански» как своеобразного сакрального обоснования ценностей земных и относительных. Подобное профанирующее смешение Высшего и земного присутствует в словах и действиях многих героев романа. Так, попечитель Брокльхерст, выслушав рассказ Джен о любимых ею библейских текстах («Я люблю Откровение, и Книгу пророка Даниила, Книгу Бытия, и книгу пророка Самуила, и про Иова, и про Иону» [8: 48], - примечательно, что Библия была настольной книгой и для самой Шарлотты Бронте), задает вопрос о хрестоматийных псалмах и, услышав правдивый ответ Джен об отсутствии особой любви к ним, восклицает: «О, какой ужас! У меня есть маленький мальчик, он моложе тебя, но выучил наизусть шесть псалмов, и, когда спрашиваешь его, что он предпочитает - скушать пряник или выучить стих из псалма, он отвечает: «Ну конечно, стих из псалма! Ведь псалмы поют ангелы! А я хочу уже здесь, на земле, быть маленьким ангелом». Тогда он получает два пряника за свое благочестие» [8: 48]. Требуя остричь воспитанницу Ловудской школы, тот же Брокльхерст перефразирует известные евангельские слова: «Сударыня, я служу владыке, царство которого не от мира сего» [8: 78].
Находится место для евангельского цитирования и в нотации Брокльхерста, прочитанной директрисе Ловудской школы по поводу неоправданной, с его точки зрения, замены испорченного завтрака более вкусными бутербродами: оказывается «опытный воспитатель воспользовался бы таким поводом для того, чтобы упомянуть о страданиях первых христиан, о пытках,
В.С.РАБИНОВИЧ
которые переносили мученики, и, наконец, о призыве Господа нашего Иисуса Христа, предложившего своим ученикам взять свой крест и идти за ним; о его наставлениях, что не единым хлебом жив человек, но каждым словом, исходящим из уст Божьих; о его божественном утешении: «Если вы жаждете или страждете во имя мое, благо вам будет» [8: 77].
Наконец, в восприятии мачехи Джен, миссис Рид, простая женская нелюбовь, почти ненависть к навязанному ей последней волей умирающего мужа, чужому по крови и по духу ребенку парадоксальным образом трансформировалась в сакрально обоснованную «заботу» о спасении души Джен, которая заключалась в причинении всевозможных страданий.
Своеобразным воплощением «христианства по-викториански» в его сущностном, идеальном выражении стал в романе Ш.Бронте ее кузен -священник Сент-Джон. Он честно признается Джен, что его собственная природа далека от христианского идеала, даже отчасти противоположна ему: «Если отбросить те белоснежные покровы, которыми христианство покрывает человеческое уродство, я по своей природе окажусь холодным, черствым, честолюбивым. Разум, а не чувство ведет меня, честолюбие мое безгранично, моя жажда подняться выше, совершить больше других - неутолима. Я ценю в людях выносливость, постоянство, усердие, талант, - ибо это средства, с помощью которых осуществляются великие цели и достигается высокое превосходство. Я наблюдаю Вашу деятельность с интересом потому, что считаю вас образцом усердной, деятельной, энергичной женщины, а вовсе не потому, чтобы я глубоко сострадал перенесенным вами испытаниям или сегодняшним вашим печалям» [8: 382].
В этом монологе Сент-Джона отчетливо просматриваются библейские, а точнее - евангельские аллюзии «от противного». Все, что говорит о себе священник в этой своеобразной исповеди, напоминает об общеизвестных евангельских смыслах и формулах именно своим декларативным несовпадением с ними. Но Сент-Джон считает себя христианином по факту своей веры, на службу которой он поставил и «нехристианские» черты собственного характера: «Я верую, и верую в Евангелие. Я не языческий, я христианский философ, последователь Иисуса. Как его ученик, я принимаю его чистые, его милосердные, его благие доктрины. Я проповедую их, я принес клятву распространять веру в них. В ранней юности я открыл сердце религии, и вот как она взрастила заложенные во мне душевные свойства: крохотное зернышко естественной привязчивости
превратилось в тенистое дерево - филантропию; под ее уходом дикий жесткий корень человеческой требовательности к себе и другим дал высокий побег понятия о божественной справедливости; честолюбивое желание добиться власти и славы для себя, жалкого смертного, она преобразила в стремление распространять границы царствия Господа моего, завоевывать победы для знамени креста. Вот столько сделала для меня религия - использовала природный материал наилучшим образом, окапывала и обрезала мою натуру. Но уничтожить натуру совсем она не могла, и не уничтожит, пока не придет срок «смертному сему облечься в бессмертие» [8: 382]. Поэтому Сент-Джон выступает в романе как олицетворение христианского подвижничества по-викториански -подвижничества не в подвигах аскезы, а в осмысленном и самоотверженном действии во имя распространения христианства, в данном случае - в миссионерстве.
Библейский текст стал определяющим для многих национальных культур, и в то же время в каждом отдельном случае возникал свой, особый диалог универсально-«библейского» и индивидуально-национального, заданного особенностями национальной истории и национальной мен-тальности. Отсюда - неизбежные трансформации «библейского» в отдельных национальных культурах. Феномен «английскости» (прежде всего в ее викторианском варианте) неотделим от весьма своеобразной трансформации библейского культурного фундамента. Потому изучение английской культуры (во всех ее проявлениях) с неизбежностью предполагает обращение к феномену своеобразного «английского христианства».
1. Уайльд О. Баллада Редингской тюрьмы // Уайлд О. Избранные произведения в 2 томах. Т.1. - М: Худ. лит., 1961. - С. 379 - 398.
2. Блейк У. Бракосочетание Рая и ада. Избранные стихотворения и поэмы. - М: Эксмо, 2006. -272 с.
3. Достоевский Ф. М. Собр. Соч. в 15 томах. -Т.15.- СПб: Наука, 1996. - 856 с.
4. Киплинг Р. Боги азбучных истин // Киплинг Р. Рассказы. Стихотворения. - Л: Худ. лит., Ленинградское отделение, 1989. - С. 298 - 299.
5. Киплинг Р. Бремя Белых // Киплинг Р. Стихотворения. Роман. Рассказы. - М: Художественная литература, 1998. - С. 180 - 181.
6. Киплинг Р. Саперы (Королевские инженеры) // Киплинг Р. Стихотворения. Роман. Рассказы. М: Художественная литература,1988 - С. 266 - 269.
7. Чосер Дж. Кентерберийские рассказы М: изд-во Правда, 1988 - 560 с.
8. Бронте Ш. Джен Эйр. Харьков: Фолио - М: АСТ, 1998 - 476 с.
TRANSFORMATION OF BIBLICAL MEANINGS, MOTIFS AND IMAGES IN ENGLISH VICTORIAN LITERATURE: SOME ASPECTS OF UNIVERSITY EDUCATION
V.S.Rabinovich
The article deals with university studies of Victorian English Literature with the aim to reveal its national-cultural identity by analyzing the transformations of Biblical meanings, motifs and images characteristic of this type of literary text.
Key words: national-cultural identity, "Englishness", Biblical meanings, Biblical motifs, Biblical images, transformations.
1. Uajl'd O. Ballada Redingskoj tyur'my // Uajld O. Iz-brannye proizvedeniya v 2 tomax. T.1. - M: Xud. lit., 1961. - S. 379 - 398.
2. Blejk U. Brakosochetanie Raya i ada. Izbrannye stix-otvoreniya i poe'my. - M: E'ksmo, 2006. - 272 s.
3. Dostoevskij F. M. Sobr. Soch. v 15 tomax. - T. 15. -SPb: Nauka, 1996. - 856 s.
4. Kipling R. Bogi azbuchnyx istin // Kipling R. Rasskazy. Stixotvoreniya. - L: Xud. lit., Lenin-gradskoe otdelenie, 1989. - S. 298 - 299.
5. Kipling R. Bremya Belyx // Kipling R. Stixotvoreniya. Roman. Rasskazy. - M: Xudozhestvennaya literatura, 1998. - S. 180 - 181.
6. Kipling R. Sapery (Korolevskie inzhenery) // Kipling R. Stixotvoreniya. Roman. Rasskazy. M: Xudozhestvennaya literatura,1988 - S. 266 - 269.
7. Choser Dzh. Kenterberijskie rasskazy M: izd-vo Pra-vda, 1988 - 560 s.
8. Bronte Sh. Dzhen E'jr. Xar'kov: Folio - M: AST, 1998 - 476 s.
Рабинович Валерий Самуилович - доктор филологических наук, профессор кафедры зарубежной литературы Института Гуманитарных Наук и Искусств Уральского Федерального университета имени Первого Президента России Б.Н.Ельцина.
Rabinovich V.S. - Doctor of Philology, Professor, Ural Federal University
19 Mir Str., Ekaterinburg, 620002, Russia E-mail: zarlit.urfu@gmail.com
Поступила в редакцию 28.09.2013
