CC BY
44
УДК 82-1/-9
ТРАНСФОРМАЦИЯ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ КОНВЕНЦИИ AUTOS В «ИЗОБРЕТЕНИИ ОДИНОЧЕСТВА» П.ОСТЕРА
© 2011 Н.В.Киреева Благовещенский государственный педагогический университет Статья поступила в редакцию 26.01.2011
В статье рассматривается специфика эксперимента Пола Остера с жанром автобиографии в контексте масштабного процесса появления новых жанровых разновидностей в прозе американского постмодернизма. Доказывается, что автор «Изобретения одиночества», исследующий идентичность Другого, создает постмодернистскую фрагментированную автобиографию, в которой проблематизируются привычные жанровые конвенции, в первую очередь, представление об авторе текста как центральном объекте изображения и анализа.
Ключевые слова: автобиография, трансформация, жанровая конвенция, постмодернизм, П.Остер, «Изобретение одиночества»
Автобиография, по мнению исследователей, является жанром, наиболее ярко передающим специфику постмодернистской культурной ситуации1 и позволяющим, вопреки представлению о «смерти автора» и «конце автобиографии»2, ставить вопрос о расцвете автобиографии в культуре постмодернистского периода3, когда «непрерывное упражнение в самоопределении» становится «рефреном времени»4.
Эксперимент писателей-постмодернистов с жанровыми конвенциями автобиографии зачастую направлен на трансформацию одной из трех базовых конвенций-концептов, актуализируемых уже в названии жанра: AUTOS («я»), BIOS («жизнь»), GRAPHE («письмо»). Творчество американских писателей-постмодернис-тов - яркое тому подтверждение. Так, проблематизация концепта BIOS в «Пятничной книге» (The Friday Book: Essays and Other Nonfiction, 1984) и «Дальнейших пятницах» (Further Fridays: Essays, Lectures, and Other Nonfiction: 1984 -
Киреева Наталия Владимировна, кандидат филологических наук, доцент. E-mail: stonerk@mail. ru
1 Gilmore L. The Mark of Autobiograpby: Postmodernism, Autobiography, and Genre // Autobiography and Post-modernism/ Ed. by Kathleen Ashley, Leigh Gilmore, Gerald Peters. Boston: U. of Massachusetts P., 1994.
2 Sprinker М. Fictions of the Self: The End of Autobiography // Autobiography: Essays Theoretical and Critical / Ed. by J.Olney. Princeton (N.Y.): Princeton univ. Press, 1980.
3 Bergland B. Postmodernism and the Autobiographical Subject: Reconstructing the «Other»//Autobiography and Postmodernism / Ed. by Kathleen Ashley, Leigh Gilmore, Gerald Peters. Boston: U. of Massachusetts P., 1994. Р.130.
4 Hassan I. Beyond Postmodernism: Toward an Aesthetic
of Trust // Beyond Postmodernism. Reassessments in
Literature, Theory and Culture / Ed. by Klaus
Stierstorfer. Berlin, N.Y.: Walter de Gruifer, 2003. - P. 201.
1994, 1995) Дж. Барта (John Simmons Bart, born 1930) позволяет рассматривать сборники саморефлексивной нехудожественной прозы как версию автобиографии «сквозь призму Призвания». Интенция отказа от GRAPHE дает возможность выявить форму «минус-автобиографии» Т.Пин-чона (Thomas Ruggls Pynchon, born 1937), моделируемой на основе корреляции нехудожественной прозы писателя и его «поведенческого текста». А трансформация традиционного концепта AUTOS - осмыслить жанровую специфику первой прозаической книги П.Остера (Paul Benjamin Auster, born 1947) «Изобретение одиночества» (The Invention of Solitude, 1982). Остановимся на рассмотрении жанровой природы этой книги подробнее.
B середине 1980-х годов, к моменту вхождения Пола Остера в литературу в качестве романиста, писатель не был известен широкой читающей публике, но обладал репутацией «серьезного» творца - поэта-экспериментатора, литературного критика, переводчика с французского. Укреплению этой репутации и своего рода подготовке читателей к восприятию будущей романной продукции способствовало обращение Остера к созданию книги «Изобретение одиночества», в которой рамки традиционного автобиографического нарратива раздвигаются, конвенций жанра трансформируются, и, в общем-то, изначально проблематизируемые в автобиографии границы между реальным и вымышленным, автором и героем, размываются еще сильнее. Не случайно, «Изобретение одиночества» интерпретируется исследователями с совершенно разных позиций: с одной стороны, как современная версия традиционной духовной автобиографии5, с другой, как «изобретенная мифология Остера»6.
5 Barbor J.D. Solitude Writing and Fathers in Paul Auster // Barbor J.D. The Value of Solitude: The Ethics and
Активизируя интерес к новаторской природе свой книги, ее автор изобретательно играет с горизонтом жанровых ожиданий читателя автобиографии: использовав в заголовочном комплексе прямые референции к этому жанру (подзаголовок «Воспоминания» (A Memoire), вынесение в название книги концепта одиночества), в структуре повествования Остер разрушает привычные конвенции, в первую очередь, представление об авторе текста как центральном объекте исследования и изображения в автобиографии. Остер, признавая неконвенциональность созданной им автобиографии, жанровую специфику своей книги определяет, переключаясь на стилевой регистр научного дискурса. Главной задачей книги писатель считает исследование проблем мышления, памяти, особенностей переживания прошлого в настоящем, осуществляемое с помощью рассказа автора о своей жизни. Усиливая представление об автобиографии как научном эксперименте, Остер использует яркую метафору: «Я смотрел на себя подобно ученому, изучающему лабораторное животное. Я был не больше, чем маленькая серая крыса, <...> помещенная в клетку моего собственного созна-ния»7. Так писатель подчеркивает, что в «Изобретении одиночества» одновременно сосуществуют противоположные ипостаси авторского «Я»: ученого-естествоиспытателя и исследуемого им животного.
Книга представляет собой своеобразную дилогию, героями которой выступают отец Остера и он сам (под маской персонажа по имени О.). Первая часть - «Портрет человека-невидимки» -посвящена поиску писателем ответа на вопрос о специфике идентичности его отца и причинах, сформировавших эту идентичность. Вторая часть - «Книга Памяти» - обращена уже к идентичности собственно автора: индивидуальной (в качестве отца) и коллективной (представителя еврейской нации). Эта смена ракурса передается с помощью изменения точки зрения: повествование сына, пишущего о своих чувствах к отцу, уступает место автобиографическому рассказу о собственном опыте в роли отца, пишущего о сыне. Связывают обе части темы одиночества, взаимоотношений отца и сына, памяти, роли случайных совпадений, поиска правды и восста-
Spirituality of Aloneness in Autobiography. Univ. of Virginia Press, 2004.
Baron D. Introduction: Paul Auster and the Postmodern American Novel // Beyond The Red Notebook: Essays on Paul Auster / Ed. Dennis Barone / Penn Studies in Contemporary American Fiction. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1995. - P.14.
7 Auster P. Interview with Larry McCaffery and Sinda Gregory // Auster P. The Art of Hanger: Essays, prefaces, interviews and The Red Notebook. N.Y.: Penguin books, 1997. - P. 307.
новления истинной истории жизни - ключевые для всего последующего творчества писателя.
В первой части Остер исследует возможности биографической формы как способа получения знания о человеке. С этой целью писатель прибегает к стратегии, которая впоследствии станет одной из важнейших в его творчестве, - использованию детективной конвенции расследования в процессе поиска личностью своего «Я». Разбирая вещи умершего, автор обнаруживает следы тщательно скрываемого «скелета в шкафу» -старую бульварную газету с информацией о судебном процессе над женщиной, которая убивает своего уличенного в неверности мужа. Этой женщиной оказывается бабушка автора, Анна Остер - «абсолютный диктатор <...>, который стоял в центре вселенной» и требовал от детей безусловной преданности8. Обнаружение «скрытой правды» о событиях 60-летней давности объясняет повествователю факторы, которые оказали колоссальное влияние на формирование характера его отца, пережившего в детстве сильнейшую психологическую травму. Семейная трагедия становится одной из причин отчуждения отца, его холодности и отстраненности от жены и детей, его равнодушия к собственному внуку.
Вместе с тем, факты, обнаруживаемые в процессе расследования, помогают не только объяснить тот образ, который остался в памяти сына, но высвечивают облик отца с неожиданной стороны. Так, найденное писателем письмо бывшего арендатора Сэма Остера рисует отца совсем другими красками - как прекрасного, доброго, теплого человека9. Тем самым, рассказчиком осознается еще одна важная процедура воссоздания отцовской идентичности - необходимость совместить в сознании противоположные образы «человека-невидимки»: Сэмюеля Остера, получившего письмо своего арендатора, и деда, очень сдержанно отреагировавшего на знакомство со своим недавно родившимся внуком. Эта процедура заставляет автора признать невозможность исчерпывающего толкования событий, неполноту интерпретационных стратегий биографирования: «Я понял теперь, что каждый факт аннулируется следующим фактом, что каждая мысль порождает равную и противоположную мысль. Невозможно сказать что-либо без оговорки: он был хорошим, или он был плохим; он был здесь или он был там. Все это правда»10.
Ощущение неэффективности традиционных стратегий интерпретации, проблематичности привычных процедур биографирования преследует автора на протяжении всего повествования.
8 Auster P. The Invention of Solitude: A Memoir. L., Boston: Faber and Faber, 1982. - P. 33.
9 Ibid. - P. 57.
10 Ibid. - P.61.
Ситуация усугубляется тем, что попытка «проникнуть через образ темноты» - 60 лет, отделяющие от убийства деда писателя, - невозможна. В первую очередь потому, что у автора нет доступа к фактам, к информации о деталях давнего преступления11. А во-вторых, благодаря сформированному самой убийцей и поддерживаемому всеми членами семьи табу, распространяющемуся на любые проявления памяти о жертве давнего преступления, Гарри Остере: даже на семейных фотографиях его изображение оказывается удаленным12. Тем самым процесс создания книги об отце, обнародующей неприглядную семейную тайну, становится своего рода «актом открытого сопротивления против дисциплинарного института, которым является его семья»13 и действием, позволяющем осознать ценность биографии как инструмента сохранения памяти о прошлом. В эпизодах подготовки некролога об отце и речи на погребении Остер возвращается к обсуждению возможной формы такой биографии, ставя проблемы подлинности источников, неизбежности искажения фактов при передаче их средствами языка, роли автора в создании адекватной (авто) биографии.
Эта проблематика интенсивно исследуется во 2-й части «Изобретения одиночества», где структура автобиографического нарратива еще больше трансформируется: писатель окончательно отказывается от попытки представить хронологически последовательную историю жизни своего автобиографического героя, фрагментарные воспоминания которого становятся своего рода фреймом для философского дискурса. В «Книге Памяти» авторское стремление пережить травму недавнего развода и расставания с маленьким сыном (последовавшего вскоре после смерти отца) уведено в подтекст - в отличие от эксплицированной в 1-й части задачи создания портрета своего отца-невидимки, потребовавшей от автора сделать достоянием гласности тайную страницу в истории семьи. Отрицая принадлежность «Изобретения одиночества» к традиции автобиографии как формы терапии, Остер настаивает на том, что в его автобиографии осмысливаются онтологические проблемы существования чело-века14.
Движение от личного к публичному, от единичного автора первой части к «коллективному
11 Auster P. The Invention of Solitude.... - P. 33.
12 Ibid. - P. 34.
13 Walker J.S. Criminality and Self Discipline: The Case of Paul Auster // Modern Fiction Studies. 2002. V.48, № 2. - P. 402.
14 Auster P. Interview with Larry McCaffery and Sinda
Gregory.. - P.307.
автору»15 второй усиливается с помощью переключения нарративных регистров: перволичное повествование сменяется повествованием от 3 лица: в «Книге памяти» автор скрывается под заглавной буквой своей фамилии, объективируя автобиографическое «Я». Эта смена повествовательных инстанций позволяет включить «Изобретение одиночества» в традицию американской автобиографии, в которой «Воспитание Генри Адамса» (The Education oh Henry Adams, 1907, 1918) Г.Адамса, «Автобиография Элис Би Ток-лас» (The Autobiography of Alice B.Toklas, 1933) Г.Стайн, «Армии ночи» (The Armies of the Night, 1967) Н.Мейлера представляют разные варианты эксперимента с использованием экст-рагетеродиегетического дискурса. По признанию Остера, идея использования такой формы появилась под влиянием фразы Рембо «Я есть другой» (Je est un autre), позволившей осознать необходимость создания перспективы для «исследования моей собственной субъективности <...> как разнообразия единственного»16.
«Разнообразие единственного» в «Книге памяти» опознается, в первую очередь, благодаря ее отчетливо интертекстуальной природе, диалогу с широким кругом текстов, интерпретация которых позволяет создать дополнительную призму для восприятие действительности и собственной идентичности. Одним из важнейших образов, цементирующих этот, на первый взгляд, мозаичный калейдоскоп реминисценций и цитат из произведений Паскаля, Коллоди, Декарта, Флобера, Цицерона, Св. Августина и других авторов, становится образ одиночества, сложной задаче исследования разных значений которого посвящена вторая часть «Изобретения одиночества».
Одиночество для Остера - понятие амбивалентное: это способ познания себя вне мира и в тесной связи с миром, с другими людьми, это важнейшее условие для творчества и драматически переживаемая изоляция от мира. Эти значения получают дополнительное осмысление благодаря введению образов реальных и вымышленных затворников: Ионы во чреве кита, Пиноккио и Джепетто в брюхе акулы, скрывающейся от нацистов Анны Франк, Робинзона Крузо на необитаемом острове, Осипа Мандельштама в тюрьме. Эти образы людей, попавших в заточение не по собственной воле, перекликаются с теми, кто пошел на добровольное заключение ради создания литературных текстов - поэтов Ф.Гердерлина, на 36 лет запершегося в башне, и Э.Дикинсон, «писавшей в темноте ее комнаты». В этот ряд автор включает и своего
15 Gilmore L. The Mark of Autobiograpby: Postmodernism, Autobiography, and Genre .... - P.316.
16 Ibid. - P. 318.
автобиографического героя, неожиданно осознавшего, что «даже в одиночестве его комнаты мир врывается в него на головокружительной скорости»17.
Усилению представления об амбивалентности одиночества способствует «двоичная» структура «Изобретения одиночества»: две части, два образа отца, повторение одних и тех же сюжетных ситуаций дважды. Автор, неожиданно для себя обративший внимание на то, что день рождения Анны Франк и его сына совпадает, размышляет о «мире, в котором все является двойным, в котором одни и те же вещи всегда случаются дважды»18. Местом объединения мира внешнего и мира внутреннего, личного прошлого и прошлого других людей становится «память: место, в котором вещи случаются во второй раз»19. Исследование этого понятия, которое для Остера выступает синонимом мысли и разума, происходит с помощью различных способов его материализации. Так возникают образы памяти «как места, как тела, как черепа, черепа, заключенного в комнате, где сидит тело»20, памяти «как здания, как последовательности колонн, карнизов, портиков. Тело внутри сознания»21, памяти как прогулки по уголкам собственного прошлого и прошлого своего народа. Последнее значение актуализируется при описании поездки в Амстердам, где отказавшийся от использования карты автобиографический герой блуждает по городу, начиная воспринимать его улицы как схему кругов Ада, а свое путешествие как блуждание «внутри себя»22. Эта «потерянность» преодолевается осознанием связи своей судьбы с судьбой нации, постижением себя как представителя поколения евреев, родившихся после Хо-локоста. Не случайно, автор прямо указывает на то, что истоки «Книги памяти» ведут в Амстердам, где он попадает в комнату-музей Анны Франк и, неожиданно для себя, начинает беззвучно плакать. Здесь к нему приходит ощущение тесной связи своей личной истории с историей жертв Холокоста, и именно здесь «начинается «Книга Памяти»23.
Противоположностью истории о вытравливаемой из семейной хроники памяти об убитом деде выступает цитируемый Остером потрясающий документ: чудом сохранившееся завещание, написанное летом 1942 г. варшавским евреем перед уничтожением всей его семьи. Завещатель просит только об одном: сохранить память о
17 Auster P. The Invention of Solitude.....- P.162.
18 Ibid. - P. 83.
19 Ibid. - P. 83, 139
20 Ibid. - P. 88.
21 Ibid. - P. 82.
22 Ibid. - P. 86.
23 Ibid. - P. 82 - 83.
нем, его жене и особенно их необыкновенно одаренной полуторагодовалой дочери, которая развита как 3 - 4-летние дети. Если травма, пережитая в детстве отцом Остера заставляет того превратиться в замкнутого человека, словно скользящего по поверхности окружающего мира, то травма уничтожения целых народов, и особенно одаренных детей, подобна тектоническим сдвигам земной коры, катастрофически сказывающимся на судьбе будущих поколений. Автобиографический герой изолирует себя в комнате, чтобы написать «Книгу Памяти» и хотя бы частично осмыслить и изжить эту травму. Так память превращается в инструмент, позволяющий ощущать полноту жизни в настоящем, преодолевая травмы прошлого: «Когда он пишет, он чувствует, что погружается внутрь себя и в то же самое время возвращается наружу (к миру)»24.
Последняя фраза книги представляет своего рода замыкание круга, возвращение к открывающему «Книгу памяти» абзацу со строчкой: «Это было. Этого никогда не будет снова»25. Перекликаясь со словами оставшихся в живых жертв концлагерей - «Никогда снова!» - последняя фраза удлиняется за счет призыва помнить: «Это было. Этого никогда не будет снова. Помнить»26. Поэтому «Изобретение одиночество» несводимо к рассказу о жизни одного человека - будь то отец повествователя или он сам. Расширяя пределы автобиографии, исследуя идентичность, в том числе, коллективную, автор выступает здесь представителем всего еврейского народа, а его книга может быть прочитана как «нарратив постХолокоста»27. Тем самым, про-блематизируя жанрообразующую конвенцию AUTOS, используя автобиографию как форму, позволяющую представлять «альтернативные способы понимания идентичности», вести переговоры между представителями разных идентич-ностей, причем не только индивидуальных, но и коллективных28, Остер создает фрагментиро-ванную автобиографию, в которой, через исследование идентичности Другого происходит осознание собственной, а жанр автобиографии становится возможностью автора вписать свое «Я» в контекст истории «Мы».
24 Auster P. The Invention of Solitude.....- P. 139.
25 Ibid. - P. 75.
26 Ibid. - P. 172.
27 Fredman S.A. «How to Get Out of the Room That Is the Book?» Paul Auster and the Consequences of Confinement // Postmodern Culture. 1996. Vol. 6. № 3.
28 Rak J. Negotiated Memory: Doukhobor Autobiographical Discourse. UBC Press, 2004. - P. 143 - 144.
P.AUSTER'S INVENTION OF SOLITUDE: TRANSFORMATION OF THE AUTOBIOGRAPHICAL CONVENTION AUTOS
© 2011 N.V.Kireeva
Blagoveshchensk State Pedagogical University
The article is devoted to an experiment with autobiography genre conventions carried out by an American postmodern writer Paul Auster. The author of The Invention of Solitude creates a postmodern autobiography displacing the focus with representation of the author's self and investigating the identity of Another.
Key words: autobiography, transformation, genre convention, postmodernism, Paul Auster, Invention of Solitude.
Nataliya Vladimirovna Kireeva, Candidate of Sc.(Philology), Associate Professor. E-mail: stonerk@mail. ru
