CC BY
13
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 10 (191). История. Вып. 39. С. 20-29.
ТРАКТОВКА ПОНЯТИЙ 'ГОСУДАРСТВО', 'ГРАЖДАНИН' И 'ГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА' В СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОМ ЛЕКСИКОНЕ ОБРАЗОВАННОГО РОССИЙСКОГО ПОДДАННОГО ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА
В рамках исследования проблемы адаптации европейских идей в России анализируется понятия 'государство', 'гражданин' и 'гражданские права' в социально-политическом лексиконе образованного российского подданного первой четверти XIX в. В результате сравнительно-контекстуального анализа источников определены характерные особенности представлений современников о содержании, условиях и методах установления гражданских прав.
Ключевые слова: история понятий; гражданские права; взаимоотношения граждан и государства; европейские идеи в России; история общественно-политической мысли в России четверти XIX в.; проблемы реформ в России.
Понятия 'государство' и 'гражданин' на рубеже XVIII - нач. XIX в. были важной составной частью социально-политического лексикона образованного российского подданного. Очевидным считалось утверждение о наличии у государства функций обеспечения внешней безопасности страны, установления законов и осуществления судопроизводства, определения целей и средств реализации денежно-эмиссионной и налоговой политики. Не менее бесспорным был тезис об обязанности гражданина выплачивать установленные государством налоги и повинности. Все эти традиционные представления, отчетливо зафиксированные в различных текстах российских авторов последней трети XVIII в., продолжали циркулировать в кругах образованного российского общества и в первой четверти XIX в. Однако в царствование императора Александра I произошло дополнение привычных значений понятий 'государство' и 'гражданин'.
Расширение смыслового значения первого из них сопровождалось, прежде всего, корректировкой представлений о целях современного «благоустроенного государства»: одновременно с указанными выше функциями главной его целью провозглашалось обеспечение личной безопасности и «гражданских прав» подданных. Подобное утверждение многократно воспроизводилось как в учебных пособиях для студентов, так и на страницах российских журналов1. Так, например, В. Г. Кукольник в учебнике по курсу частного гражданского права писал: «...ближайшая и главная цель гражданских обществ или Го-
сударств, есть защита прав граждан, от коей проистекают прочия цели составляющие общее и частное благополучие граждан, коего только в государственном союзе достигнуть можно»2. Сформулированная таким образом цель не противоречила транслируемой верховной властью на протяжении последней трети XVIII в. идее необходимости заботы и покровительства в отношении подданных со стороны государства, но, одновременно, акцентировала внимание на наличии у «граждан» частных интересов и «прав».
Подобная трактовка целей государства полностью соответствовала основным положениям работ известных в России либеральных европейских мыслителей. Однако близость декламируемых целей «благоустроенного государства» российскими и европейскими авторами не означала полного совпадения в трактовках ими таких сложносоставных понятий, как 'естественные права' и 'права гражданские', 'гражданская свобода' и 'политическая свобода'. Все они были неразрывно связаны с понятием 'право' и ответами на вопросы о том, кто, в каком объеме и в соответствии с какими критериями мог быть наделен комплексом «гражданских прав».
На уровне официально изданных словарей слово «право» имело как минимум три значения. В конце XVIII в. «право» было синонимом слов «истинно, справедливо, точно»3. Однако уже во второй редакции «Словаря Академии Российской» данное значение было исключено и с небольшими стилистическими изменениями воспроизводилось следующее определение: «Право - 1) Преимущество,
власть, данная законами или от Государя кому-либо над кем или чем (иметь право на что-то по жалованной грамоте, по наследству); 2) Узаконение»4. Интересно отметить, что для составителей словаря «право» - это «власть» и «преимущества», данные по воле верховной власти, а не «возможность», предоставленная всем гражданам в равной степени. Такая трактовка, с одной стороны, совпадала с тезисом И. Бентама о том, что «права сами в себе суть выгоды, преимущества в отношении того, кто оными пользуется»5, а с другой - соответствовала традиционным представлениям о существовании взаимосвязи между функциональным назначением любого сословия и объемом юридически установленных прав и обязанностей.
Не менее широкое распространение имело и второе значение понятия «право», приведенное в «Словаре Академии Российской». В начале XIX в. оно было синонимом слов «закон», «узаконение» и одновременно использовалось как для обозначения теоретического разделения законодательства на отрасли, так и соответствующих им учебных дисциплин. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно было ознакомиться с программами высших и средних учебных заведений6.
В учебных пособиях для студентов высших учебных заведений само понятие 'право' уже не сводилось к «власти», «преимуществам» или «узаконениям», а рассматривалось в качестве необходимого условия существования общества. Такое положение отчетливо проявляется, например, при сопоставлении соответствующих разделов в учебных пособиях профессоров Г. Терлаича и А. П. Куницына. В первом из них автор писал: «Право <...> есть совокупность тех правил, по которым один человек возле другого существовать и действовать может, без обиды ближнему, по всеобщему закону такой же свободы всех членов общества»7. А. П. Куницын, объясняя студентам главного педагогического института свое понимание термина 'право', отметил три основных значения: «.право, во-первых, как качество лица, есть возможность поступать произвольно, не нарушая законной свободы; во-вторых, как качество действия, оно означает совместимость нашей свободы со всеобщей законной свободою; в-третьих, как собрание законов, оно есть совокупность условий, при которых всеобщая внешняя свобода возможна»8. Как видно из приведенных выше
цитат, наряду с известными ранее коннотациями, понятие 'право', помимо формально-юридического контекста, было тесно связано с понятием 'свобода' и концепцией взаимных нравственных обязательств граждан.
В большинстве текстов к числу «гражданских прав», основанных на естественном «праве человека на существование»9, авторы относили «право на безопасность лица и имущества». Подтверждением исключительной важности этих прав для российского читателя были, например, официальные публикации в издаваемом министерством внутренних дел «Санктпетербургском журнале». Так, в майском номере за 1804 г. в тексте высочайше утвержденного доклада И. Лопухина и Н. Но-восильцова утверждалось, что «порядок, закон, правосудие, безопасность лиц и собственности, суть священные права, разрушающие все исключения, с ними несовместные»10. По мысли высокопоставленных чиновников, реализация на практике этих «священных прав» должна была бы стать одной из главных целей учрежденной Александром I «Комиссии составления законов».
Признание в качестве системообразующих элементов «гражданских прав» права на неприкосновенность личности и собственности отчетливо прослеживается также в проектах, созданных в представителями правительственной элиты России первой четверти XIX в. Так, например, член Государственного Совета Н. С. Мордвинов в работе «О принципах управления государством» призывал современников помнить о том, что «гражданское право не получает твердых оснований, как с приобретением богатства, личной свободы и обеспечения собственности»11. Подробный анализ содержания «гражданских прав» был представлен в многочисленных сочинениях М. М. Сперанского, в одном из которых он писал: «Права гражданские, то есть безопасность лица и имущества, суть первое и неотъемлемые достояние всякого человека входящего в общество»12. По мнению автора, средством обеспечения «безопасности лица и имущества» могло стать установление соответствующих «гражданских законов» и создание эффективной системы судопроизводства, способной защитить интересы каждого гражданина. В этих условиях содержание «общих гражданских прав» сводилось бы к реализации четырех основополагающих принципов: «1) Никто без суда наказан быть не мо-
жет. 2) Никто не обязан отправлять личную службу по произволу другого, но по закону, определяющему род службы по состояниям. 3) Всякий может приобретать собственность движимую и недвижимую и располагать ею по закону <...>; 4) Никто не обязан отправлять вещественных повинностей по произволу другого, но по закону или добровольным условиям»13.
Еще одним элементом комплекса «гражданских прав» объявлялись право личности на «свободу мыслить и рассуждать». Применительно к положению в современном обществе «свобода мысли» рассматривалась, во-первых, как возможность человека иметь собственное мнение по различным вопросам даже в том случае, если его позиция не совпадает с мнением большинства. По словам А. П. Куницына, «человек не может быть принужден что-либо признавать истинным противу собственного убеждения», а следовательно, «заблуждения противу общаго мнения не суть преступления»14.
Вторым проявлением свободы мысли должно было стать право граждан «рассуждать о правительстве». Конечно, речь шла не о праве на открытую критику существующего строя или отдельных распоряжений верховной власти, а всего лишь о праве человека на получение объективной информации о положении в стране и возможности публично высказывать свои предложения по развитию российской экономики. В наиболее отчетливой форме такая трактовка «права на свободу мысли» была представлена, например, в работах К. Ф. Германа, где российский читатель мог найти следующее утверждение: «.каждый размышляющий гражданин судит о государственном управлении: это есть неотъемлемое право человека, которое он блюдет всегда, если не публично, то конечно в тишине; право, действий коего и самое жесточайшее угнетение деспотизма не иначе может отвратить, как токмо уничтожением способностей человеческих.»15. С точки зрения автора, реализация на практике «права рассуждать о правительстве» была тесно связана с развитием в России «статистической науки», которая предоставляла бы результаты своей работы не только правительству, но и всем желающим посредством публикаций в российских журналах. Таким образом, право на «свободу рассуждать о правительстве» не подразумевало, что «гражданин», в случае не-
согласия с деятельностью властей, имел право проводить антиправительственную агитацию или вступать в тайные общества с целью изменения существующего строя. Напротив, реализация данного права способствовала бы установлению своеобразного диалога власти и образованной части российского общества, а следовательно, своевременному предупреждению социальных конфликтов.
Органично связанным с правом граждан на «свободу мысли» считалось право на «свободу вероисповедания». О существовании такой связи писал А. П. Куницын, отмечая, что «на праве свободно мыслить и действовать основывается право свободного исповедания религии»16. Данное обстоятельство, по его мнению, предопределяло правило, в соответствии с которым «.никто не имеет права принуждать других к принятию своего вероисповедания», и даже «самая верховная власть в государстве, тогда только имеет право отвергнуть какое либо вероисповедание, когда найдет его вредным для взаимной свободы граждан или общественного порядка и спокойствия»17.
Подобное отношение к «свободе вероисповедания» как одному из важнейших элементов «общих гражданских прав» читатель мог найти и на страницах российских журналов. Например, в одном из номеров «Сан-ктпетербургского журнала» за 1809 г. была опубликована статья неизвестного автора «О терпимости вер», в которой прямо утверждалось, что «право власти не простирается на мысль», а «общество для безопасности своей не имеет нужды лишать человека сей свободы и насильственно требовать наружных знаков какого-либо вероисповедания.»18. Принуждение человека отказаться от исповедуемой им религии и перейти в другую провозглашалось нецелесообразным и опасным для общества действием.
В общем виде сравнительный анализ упоминаний о праве граждан на свободу вероисповедания показал двойственность позиций по данному вопросу. С одной стороны, «свобода вероисповедания» считалась глубоко личным и не зависимым от государства делом, что соответствовало традиционному отношению к религиозным чувствам отдельного индивида как к праву на внутреннюю, духовную свободу. Однако, в то же время, неоднократно звучали аргументы, доказывавшие необходимость наличия у государства, в целях
сохранения «взаимной свободы граждан» и «общественного спокойствия», возможности устанавливать ограничения на распространение какой-либо религии.
Не менее сложным было отношение современников к «свободе печати», которая так же, как «свобода мысли» и «свобода вероисповедания», рассматривалась в качестве составной части комплекса «гражданских прав». Важнейшим фактором, оказавшим влияние на формирование отношения образованной части российского общества к «свободе тиснения», был указ Александра I от 31 марта 1801 г., в соответствии с которым вновь был разрешен импорт книг и журналов из-за рубежа и объявлено о «дозволении открывать частные типографии»19. Несколько позднее, 9 июля 1804 г., был издан «Устав о цензуре»20, который сразу же стал одним из наиболее цитируемых документов в текстах российских авторов, размышлявших о содержании «гражданских прав» и границах «свободы печати» в современном им обществе. Именно благодаря новому уставу, по мнению М. Ка-ченовского, опубликовавшего в одном из номеров журнала «Вестник Европы» статью «О книжной цензуре в России»21, современники могли сформировать правильное представление о том, что такое «свобода печати» и как она могла быть согласована с обязанностью государства обеспечить личную безопасность граждан. По мысли автора, свобода печати не подразумевала ни самоустранения государства от надзора за изданием книг, ни установления полного контроля за их авторами.
В идеале «свобода тиснения» означала баланс между правом автора на реализацию творческого замысла и правом его сограждан на «исследование истины» без каких-либо общественных потрясений. В такой трактовке цензура не ограничивала необходимую для развития общества «свободу тиснения» и рассматривалась лишь как инструмент государства, с помощью которого возможно было предотвратить «падение нравов» и различные беспорядки. Чаще всего, размышляя о праве граждан на свободу печати, современники соглашались с тезисом о пагубности полной, ничем не ограниченной свободы. Справедливость данного утверждения подтверждалась многочисленными публикациями в российских журналах свидетельств о негативных последствиях «неограниченной свободы книгопечатания» в других странах и важности
установления «благоразумной цензуры»22.
С позиции образованного российского подданного, все перечисленные выше «права» составляли относительно устойчивый комплекс «гражданских прав», официальное провозглашение которых было бы позитивно воспринято населением. Для того чтобы убедиться в этом, целесообразно сопоставить проект «Всемилостивейшей жалованной грамоты, Российскому народу жалуемой» А. Р. Воронцова23 и проект «Манифеста к русскому народу», составленный С. П. Трубец-ким24 в ходе подготовки к восстанию 14 декабря 1825 г. Несмотря на существенные различия в позициях по целому ряду вопросов, авторы проектов называли примерно один и тот же перечень «гражданских прав». Так, например, в «Жалованной грамоте российскому народу» от имени верховной власти провозглашалось, что «каждый Российский подданный <...> пользуется невозбранно свободою мысли, веры или исповедания», свободою «слова, письма и деяния», а «право собственности движимого и недвижимаго имения, есть право российского подданного, поколи-ку оно свойственно в силу законов каждому чиносостоянию в Государстве»25. Аналогичные статьи были зафиксированы и в проекте «Манифеста к русскому народу», где также объявлялось о «свободе тиснения», «свободе отправления богослужения всем верам», «праве всякому гражданину заниматься, чем он хочет»26.
Еще большее сходство в содержании «общих гражданских» (но не политических) прав обнаруживается при сопоставлении «Жалованной грамоты российскому народу», «Государственной уставной грамоты российской империи» Н. Н. Новосильцова, «Конституции» Н. Муравьева и «Русской правды» П. И. Пестеля. При многочисленных отличиях, касающихся сословного строя, формы государственного устройства и формы государственного правления, во всех четырех документах можно найти близкие по смыслу определения того, что их авторы подразумевали под словосочетанием 'гражданские права'. С небольшими отличиями в формулировках во всех указанных выше проектах провозглашались права граждан на «личную безопасность», обладание «собственностью», «свободу тиснения», «свободу вероисповедания» и «свободу передвижения»27. Наличие подобной общности в трактовке содержания
«гражданских прав» как в правительственных проектах, так и в конституционных проектах, созданных представителями радикально настроенных «тайных обществ», позволяет утверждать о распространении в образованных кругах российского общества устойчивого стереотипа о том, что «гражданские права» являлись неотъемлемой частью общественных ожиданий, а их провозглашение возможно только по инициативе сверху от имени государственной власти.
Признание современниками необходимости провозглашения государством «гражданских прав» было важным, но не единственным условием их реализации. Сравнительный анализ материалов периодической печати, учебных пособий, различных проектов и записок современников показал, что в большинстве текстов реализация гражданских прав была связана не с каким-либо одномоментным действием, а рассматривалась как сложный процесс, для успешного завершения которого необходимо было наличие как минимум двух условий.
Первым таким условием признавалась необходимость создания эффективного механизма защиты «гражданских прав» от посягательств со стороны кого бы то ни было. Считалось, что для его создания важны не абстрактные рассуждения о сущностной природе «прав граждан», а выработка конкретных правил поведения человека в обществе. В данном контексте неизвестный автор записки «О государственном управлении», размышляя о перспективах развития страны, выражал надежду на формирование у народа представлений о том, что «метафизические понятия о правах человека ведут только к безначалию, злу стократно горшему, нежели самое жестокое самовластие»28. Следуя этой логике, наиболее эффективным инструментом защиты «гражданских прав» современники, чаще всего, назвали законы, исполнение которых обеспечивается принудительной силой государства. В некоторых случаях именно наличие «силы», способной оградить человека от посягательств на его личную безопасность и собственность, рассматривалось в качестве обязательного условия существования гражданских прав. Наиболее отчетливо такая позиция была представлена, например, в статье «Некоторые мысли о необходимости могущественной внешней защиты безопасности и спокойствия Государств», автор которой пря-
мо писал о взаимосвязи «силы и права» следующим образом: «Сила и право два понятия несогласные одно с другим, и первая никогда не может служить основанием последнему. Но сила есть естественная защита права; она делает оное действительным; она обеспечивает существование оного; без нее право ненадежно и ничтожно»29. «Следственно, - делал вывод автор статьи, - сила есть необходимое обеспечение права, без которого оно не что иное есть, как ничтожное слово, пустая мечта»30. В условиях современного общества, в качестве силы, обеспечивавшей соблюдение «гражданских прав», должно было выступать государство, способное превратить «пустую мечту» в реальность посредством учреждения «гражданских законов» и осуществления постоянного контроля за их исполнением.
Вторым условием реализации «гражданских прав», без которого их законодательное закрепление не имело бы никакого смысла, называлась наличие у граждан необходимых нравственных качеств. Следует отметить, что данный тезис не был новым для российской образованной публики и являлся частью сформировавшегося еще в последней трети XVIII в. образа «истинного гражданина», который не по принуждению, а в силу внутреннего убеждения «почитает гражданские законы» и проявляет заботу о «согражданах».
В начале XIX в. благодаря многочисленным публикациям в российских журналах статей о социально-политической обстановке в различных странах мира, зависимость между «правами» и морально-нравственными качествами «граждан» приобретала более конкретные очертания. Заметное место в ряду таких публикаций занимали материалы, посвященные экономическому и политическому устройству «Соединенных Американских областей». Так, например, в статье, составленной в форме письма гражданина «Соединенных американских областей», главной причиной успешного развития страны называлось внутреннее стремление граждан соблюдать законы31. Не менее отчетливо образ законопослушного гражданина был представлен в статье «Взгляд на республику Соединенных Американских областей». От лица российского путешественника, наряду с подробным описанием природно-климатических условий, политического и экономического устройства страны, была дана высокая оценка уровня правосознания американцев. По словам
автора, они «.показали себя совершенно достойными наслаждаться теми правами истинной вольности и щастия, которые были первою основою духа их правления.», а «законы Американские кажутся установленными для доброго, мудрого народа, умеющего содержать себя в границах прав человеческих и общественных»32.
Укреплению смысловой взаимосвязи понятий «гражданские права» и «нравственность» способствовало и российское правительство, размещая на страницах издаваемого министерством внутренних дел «Санктпетербург-ского журнала» работы зарубежных авторов, призывавших различать «человека естественного» и «человека гражданственного». Принципиально важное отличие, по их мнению, состояло в осознании «гражданином» своих моральных обязательств. Негативному образу «человека естественного», действовавшего только по «природным побуждениям», противопоставлялся «образованный наставлениями
33
и примерами» «человек-гражданин»33.
Таким образом, в российских журналах как на уровне практических примеров, так и на уровне теоретических размышлений, прослеживалась взаимозависимость между нравственными качествами «гражданина» и «гражданскими правами». В идеале «гражданин» должен быть наделен определенным набором юридически закрепленных «прав», но для этого он должен был быть, прежде всего, «существом нравственным»34 и обладать соответствующими предоставляемым ему правам качествами.
Однако, признание необходимости при наделении «гражданскими правами» учитывать нравственные качества личности не означало для современников необходимости установления их строгого соответствия, аналогичного тому, которое было, например, в «Табели о рангах» между сроком службы и занимаемым человеком чином. Напротив, в большинстве текстов, авторы которых употребляли понятие 'гражданин', зафиксированы лишь самые общие представления о том, какими качествами должен обладать «истинный гражданин».
Достаточно информативным источником в этой связи являются проекты создания в России различных «благотворительных обществ», «домов призрения», «работных домов» и т. п. заведений. Прежде всего, во всех подобных проектах важным качеством «гражданина» объявлялось наличие у него чувства
«сострадания» и «милосердия». Именно это качество упоминалось в проекте графа Н. Шереметьева «Об учреждении в Москве
35
странноприемного дома»35, а также в проекте «Образования Императорского человеколюбивого общества», представленном А. Н. Го-лицыным36 и записке неизвестного автора «О призрении нищих в Санкт-Петербурге», изданной Н. И. Гречем отдельной брошюрой в 1821 г. общим тиражом 3600 экз.37 Во всех подобных проектах благотворительная деятельность преподносилась как наглядное проявление качеств «истинного гражданина».
Не менее важным качеством «гражданина» признавалось стремление человека «быть полезным Отечеству» и способствовать достижению «общего блага». Практически дословно формулировка этого качества «гражданина» встречается и в адресованных верховной власти проектах, и в текстах публичных выступлений российских чиновников38, и в программных документах тайных обществ. Так, например, в представленном первостатейным купцом Анфилатовым на высочайшее утверждение проекте устава «Слободского Общественного городового банка» предлагалось «составить капитал банковый» «.из добровольных в денежных суммах складок, сколько кто из граждан по любви и усердию к общему благу, внести пожелает.»39. По мнению автора, такое «пожертвование <...> примется с истинною от общества благодарностью» и соответствовало бы поведению добродетельного гражданина39. Включенность в систему личностно значимых для «гражданина» ценностей желания содействовать достижению «общего блага» было характерно и для программных документов многочисленных тайных обществ40. На этом фоне характерным примером может служить устав «Союза благоденствия», в котором всем членам тайного общества предписывалось помнить о том, что «стремление к общему благу есть дело каждого гражданина»41.
В общем виде идеальный «гражданин» должен был быть «милосерден», «честен», «трудолюбив», «покорен законам божественным и гражданским», «заботливым семьянином» и человеком, стремящимся к «общему благу» и «пользе Отечества»42. На уровне теоретических рассуждений все эти качества были необходимы и достаточны для обладания человеком «общими гражданскими правами». Однако, соглашаясь с этим утвержде-
нием, большинство авторов констатировали неравномерность распространения «просвещения» и «нравственных качеств» в различных сословных группах российского общества. Данное обстоятельство, по их мнению, обусловливало необходимость установления неравенства при наделении российских подданных «особыми гражданскими» или «политическими правами».
Указанное выше обоснование юридического неравенства соответствовало хорошо известному из учебных пособий разделению на «гражданские права» и «политические права». Предельно четкое разграничение этих понятий было сформулировано, например, в §59 учебника по «Российскому частному гражданскому праву» В. Г. Кукольника: «Некоторые из гражданских постановлений <...> определяют лучшим образом права, принадлежащие людям от самой природы <...> Таковые права называются собственно Гражданскими правами и принадлежат всем подданным государства равномерно. Иныя же присваивают некоторым гражданам или сословиям, по усмотрению Верховного правительства <...> сверх общих гражданских прав, известныя от-личительныя преимущества, называемыя Политическими правами»43. В данном определении принципиально важным, на мой взгляд, было отождествление «политических прав» с «отличительными преимуществами», которые устанавливаются по «усмотрению Верховного правительства». Такая трактовка, с одной стороны, подразумевала, что «политические права» не должны быть предоставлены всем жителям страны, но, с другой стороны, не исключала в перспективе возможности наделения аналогичными правами представителей наиболее подготовленных к «общественному служению» сословий.
На этом фоне предложенное М. М. Сперанским в «Ведении к уложению государственных законов» разделение на «права гражданские общие, всем подданным принадлежащие», «права гражданские частные, кои должны принадлежать тем только, кои образом жизни и воспитания к ним будут приуготовлены»44 и «права политические, принадлежащие тем, кои имеют собственность»45, вполне соответствовала указанному выше принципу наделения подданных правами в соответствии с их нравственными качествами и способностями.
Содержательно «права подданных политические» состояли бы в «праве избирания»
и «праве представления», т. е. определяли степень участия граждан в процессе формирования органов государственного управле-ния46. В ближайшей перспективе, по замыслу М. М. Сперанского, распределение «гражданских» и «политических прав» было возможно по сословному принципу, что позволило бы установить правильную пропорцию между объемом предоставляемых прав и нравственными качествами индивида. Размышляя на данную тему, автор придерживался широко распространенного в конце XVIII- первой четверти XIX в. мнения о том, что представители одного сословия обладают сходными морально-этическими качествами. С этой точки зрения сословный принцип отражал не только исторически сложившееся юридическое неравенство российских подданных, но и различия в уровне их образования и воспитания. Существовавшие отличия обусловливали необходимость соответствующей дифференциации при наделении жителей страны «гражданскими и «политическими правами».
В разделе «Права состояний» М. М. Сперанский четко сформулировал различия в наделении политическими правами дворянства, «людей среднего состояния», и «народа рабочего»47. При этом он подчеркивал, что по мере повышения уровня «просвещения» и приобретения собственности, «.лица, кои по положению их не имеют прав политических, могут их желать и надеяться от труда и промышленности» получить соответствующие права48. Таким образом, была предложена достаточно стройная схема распределения прав, которая не противоречила традиционному сословному делению, но, одновременно, подразумевала, что в будущем возможно расширение количества людей достойных пользоваться «гражданскими» и «политическим правами».
Подобные ожидания, пусть и не в такой явной форме, просматриваются и в программных документах тайных обществ. Даже в проектах, провозглашавших полную отмену сословного строя и равенство всех граждан, наделение «политическими правами» было возможно только в том случае, если претендент соответствовал целому ряду условий. Практически во всех конституционных проектах право быть избранным в представительные органы правления или занимать какие-либо выборные должности было ограничено имущественным цензом и предпола-
гало «непорочное поведение» гражданина. В «Конституции» Н. Муравьева, например, понятие 'гражданство' отождествлялось с «правом участвовать в общественном управлении», но при этом вводилась дифференциация избирательных прав граждан на пассивное и активное49. Необходимыми условиями для получения «политических прав» в полном объеме, помимо возраста, «постоянного местопребывания», «здравия ума», «личной по имению независимости» и «исправности платежа общественных повинностей», должны были быть достаточно высокий имущественный ценз и «непорочность пред лицом закона»50. Таким образом, все перечисленные выше условия, за исключением возраста и ценза оседлости, отражали все тот же идеальный образ «истинного гражданина», обладавшего трудолюбием, честностью, уважением к закону, о котором писали М. Сперанский, Н. Новосильцов, А. Воронцов и др. авторы проектов, различных учебных пособий и публицистических работ.
* * *
В начале XIX в. перспектива «укрепления силы закона» и провозглашения «гражданских прав» была неотъемлемой частью социально-политических ожиданий представителей образованной части российского общества. В полном соответствии с европейскими идейными основами признавалась необходимость законодательного закрепления прав граждан на личную безопасность, неприкосновенность собственности, свободу мысли, слова и вероисповедания. Однако в процессе осмысления либеральных европейских теорий и практического опыта произошел синтез традиционного и заимствованного значения понятия 'гражданин', обусловивший формирование представлений о том, кто, по каким критериям и в каком объеме мог быть наделен «гражданскими» и «политическими правами». Своеобразие этих представлений заключалось в установлении логических и ассоциативных связей либеральных концептов 'гражданин' и 'гражданские права' с ориентировавшими на патерналистские ценности принципами.
Во-первых, в текстах российских авторов категория 'гражданские права' содержательно была связана с «правом» как системой юридических отношений и, одновременно, с целым комплексом морально-этических качеств «истинного гражданина». Дополни-
тельным подтверждением существования взаимосвязи «права» и «нравственности» был хорошо известный современникам тезис
0 том, что «законы» каждой страны должны соответствовать «нравам народов» её населяющих. В результате, бесспорным и безусловно справедливым был признан принцип постепенного, последовательного наделения российских подданных «гражданскими» и «политическими правами» в соответствии с присущими каждому сословию «нравственными качествами». С позиции образованного российского подданного подобная логика не противоречила теоретическому равенству «общих гражданских прав». При этом авторы отмечали, что в сложившихся условиях «политические права» следует рассматривать лишь как «отличительные преимущества и выгоды» наиболее просвещенной части российского общества.
Во-вторых, обязательным условием, необходимым для реализации «гражданских прав», было признано существование сильного и «благоустроенного государства», которое главной своей целью считало бы обеспечение личной и имущественной безопасности своих «граждан». В данном контексте категория «права» оказывалась взаимосвязанной не только с «нравами», но и с «силой», способной предотвратить нарушение законных прав граждан и осуществлять функцию независимого арбитра в конфликтах между частными лицами.
Одновременно с этим государство было признано единственным субъектом, способным адекватно оценить нравственные качества «граждан», осуществить необходимую дифференциацию «гражданских» и «политических прав», а также установить «справедливые законы». Наличие у государства всех перечисленных выше возможностей, по мнению современников, предопределяло правило, в соответствии с которым инициатива предоставления российским подданным каких-либо «прав» и «свобод» может исходить только от государства. Все это в совокупности оказало большое влияние на процесс выработки общих подходов к решению крестьянского вопроса и дальнейшей политической модернизации.
Примечания
1 См. подробнее: Тимофеев, Д. В. : 1) Образ государства в периодической печати и рос-
сийской публицистике первой четверти XIX века // Россия и мир : панорама исторического развития : сб. науч. ст. Екатеринбург, 2008. С. 302-308; 2) Концепт «государство» в периодической печати и российской публицистике первой четверти XIX века // История государства и права. 2009. № 4. С. 37-39; 3) «Гражданин» и «государство» в России первой четверти XIX века : к истории понятий // Вопр. истории. 2009. № 5. С. 98-107.
2 Кукольник, В. Г. Российское частное гражданское право. Ч. 1. СПб., 1815. С. 5.
3 Словарь Академии Российской. Ч. 4. М - Р. СПб., 1793. Стб. 1040.
4 Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный. Ч. 4. П - С. СПб., 1822. С. 129.
5 Бентам, И. Рассуждение о гражданском и уголовном законоположении. Т. 1. СПб., 1805. С. 1.
6 См.: Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. СПб., 1830 (далее - ПСЗ РИ): Т. XXVII, 1803. № 20.765; Т. XXVIII, 1804. № 21.501; Т. XXXI, 1810. № 24.325; Т. XXXIV, 1817. № 26.827; Т. XXXVII, 1820. № 28.302 и др.
7 Краткое руководство к систематическому познанию гражданского частного права России, начертанное профессором Григорием Терлаи-чем. СПб., 1810. Ч. 2. С. 8; Ч. 1. С. 94.
8 Куницын, А. П. Право естественное. Ч. 1. СПб., 1818. С. 23.
9 Там же. С. 57-59.
10 Всеподданнейший доклад Его Императорскому Величеству князя Лопухина и Ново-сильцова // Санктпетерб. журн. 1804. № 5, май. С. 82.
11 РГИА. Ф. 994. Оп. 2. Д. 124. Л. 35.
12 РГИА. Ф. 1167. Оп. 1. Т. XVI. Д. 65 а. Л. 85.
13 Сперанский, М. М. Введение уложению государственных законов // Сперанский, М. М. План государственного преобразования. М., 2004. С. 34-35.
14 Куницын, А. П. Указ. соч. С. 61.
15 Герман, К. : 1) Всеобщая теория статистики для обучающих сей науке, изданная от главного правления училищ. СПб, 1809. С. 104-105; 2) Материалы для российской статистики // Стат. журн. 1806. Т. 1, ч. 1. С. 81-82.
16 Куницын, А. П. Указ. соч. С. 65.
17 Там же. С. 67.
18 О терпимости вер // Санктпетерб. журн. 1809. № VIII, авг. С. 116.
19 ПСЗ РИ. Т. XXVI, 1801. № 19.807. С. 599.
20 Там же. Т. XXVIII, 1804. № 21.388. С. 439444.
21 О книжной цензуре в России // Вестн. Европы. 1805. Ч. XIX. № 3, февр. С. 199-204; Об авторстве М. Каченовского см.: Историческое и критическое обозрение российских журналов // Сын Отечества. 1821. Ч. LXVII, № 1. С. 12.
22 См., например: Новости политические. Италия // Сын Отечества. 1820. Ч. 65, № XLII. С. 93-94; Свобода тиснения (из Journal de Paris) // Сын Отечества. 1814. Ч. 16, кн. XXXVIII. Смесь. С. 252-253 и др.
23 К созданию грамоты могли быть причаст-ны также В. П. Кочубей, Н. Н. Новосильцов, Д. П. Трощинский. Самый поздний вариант, возможно, редактировал М. М. Сперанский. См.: Минаева, Н. В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX века. Саратов, 1982. С. 44, 47-46, 51.
24 См.: Нечкина, М. В. Восстание 14 декабря 1825 года. М., 1951. С. 18-19.
25 Проект «Всемилостивейшей Жалованной Грамоты, Российскому народу жалуемой, 1801 г.» // Минаева, Н. В. Век Пушкина. М., 2007. Приложение. С. 153.
26 См.: Нечкина, М. В. Указ. соч. С. 20-21.
27 См.: Проект «Всемилостивейшей Жалованной Грамоты.». С. 153-155, 156, 159; Государственная уставная грамота Российской империи (1818 г.) // Минаева, Н. В. Век Пушкина. М., 2007. Приложение. С. 224-226; Федоров, В. А. Декабристы и их время. М., 1992. С. 111, 117, 135-136.
28 РГИА. Ф. 1167. Оп. 1. Т. XVI. Д. 52/48. Л. 6.
29 Некоторые мысли о необходимости могущественной внешней защиты безопасности и спокойствия Государств // Сын Отечества. 1819. Ч. 51, № II. С. 51.
30 Там же. С. 54.
31 Письмо из Соединенных Американских областей // Вестн. Европы. 1802. Ч. 1, № 2, янв. С. 76.
32 Взгляд на республику Соединенных Американских областей // Сын Отечества. 1814. Ч. 17, № XLV. C. 253.
33 О том, что образование людей к гражданственному состоянию есть удаление их от состояния природы // Санктпетерб. журн. 1807. № 5, май. С. 85-86.
34 Там же. С. 83.
35 ПСЗ РИ. Т. XXVII, 1803. № 20.727. С. 554.
36 Там же. Т. XXXIII, 1816. № 26.357. С. 938.
37 РГИА. Ф. 768. Оп. 2. Д. 25. Л. 88 б-103 б.
38 См.: Речь, произнесенная при открытии Высочайше утвержденной комиссии для составления учебных пособий кантонистам, президентом оной инженер-майором графом Сиверсом // Сын Отечества. 1818. Ч. 44, № XI. С. 176.
39 ПСЗ РИ. Т. XXX, 1809. № 23.942. С. 1234.
40 См. подробнее: Бокова, В. М. Эпоха тайных обществ. Русские общественные объединения первой трети XIX в. М., 2003.
41 ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 35 об.
42 См.: Речь о том, что изучение законов должно быть главным предметом каждого благовоспитанного гражданина (читана одним
из воспитанников Университетского Благородного пансиона) // Вестн. Европы. 1804. Ч. XIII, № 1, янв. С. 28-43; Устав Санктпе-тербургского общества учреждения училищ по методе взаимного обучения (Беля и Ланкастера) // Сын Отечества. 1819. Ч. 52, № VII. С. 3-10.
43 Кукольник, В. Г. Указ. соч. С. 82-83.
44 Сперанский, М. М. Указ. соч. С. 34-35.
45 Там же. С. 37.
46 Там же. С. 8, 36.
47 Там же. С. 38-39.
48 Там же. С. 40.
49 См.: Дружинин, Н. М. Революционное движение в России в XIX в. М., 1985. С. 268.
50 См.: Федоров, В. А. Указ. соч. С. 132-133.
