CC BY
33Res publica
Трактовка марксизма в концепции Раймона Арона
© Борисова Е. И.
© Borisova E.
Трактовка марксизма в концепции Раймона Арона The interpretation of Marxism as conceptualized by Raymond Aron
Аннотация. Рассмотрены взгляды представителя французской школы, одного из наиболее ярких критиков марксистской концепции XX в. — Раймона Арона. Французский философ отстаивает позицию возможности и даже выгод эволюционного развития, а также подвергает сомнениям идею о том, что марксизм-ленинизм — первая удавшаяся религия интеллектуалов. Марксизм как одна из наиболее влиятельных идеологий оказал фундаментальное влияние на развитие современного мира, что позволило Раймону Арону развить свои собственные идеи об истории и политике через постоянную конфронтацию с Карлом Марксом.
Annotation. The article considers the views of the representative of the French school, one of the most prominent critics of the Marxist concept of the 20" century — Raymond Aron. The French philosopher defends the position of the possibility and even benefits of evolutionary development, and also casts doubt on the idea that Marxism-Leninism is the first successful religion of intellectuals. Marxism, as one of the most influential ideologies, had a fundamental influence on the development of the modern world, which allowed Raymond Aron to develop his own ideas about history and politics through constant confrontation with Karl Marx.
Ключевые слова. Марксизм, доктрина, идеология, Франция, интеллектуалы, государство, религия. Key words. Marxism, doctrine, ideology, France, intellectuals, state, religion.
Идеология марксизма в интерпретации Р. Арона
Политические идеологии определяют систему ценностей общества и курс его политического развития. Марксизм был одной из наиболее влиятельных идеологий ХХ в., оказав фундаментальное влияние на развитие современного мира.
Концепция марксизма включает в себя весь комплекс идей, объясняющих развитие человеческого общества. Она получила собственную интерпретацию в Советском Союзе, где, дополненная и видоизмененная, была оформлена как марксизм-ленинизм. В этом виде, ставшем ортодоксальным, концепция получила широкое распространение во всем мире.
Будучи одной из наиболее влиятельных идеологий, марксизм подвергся внимательному изучению. Критический анализ идеологических
БОРИСОВА Елизавета Игоревна — выпускница философского факультета и факультета журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова.
построений марксизма стал популярным направлением философских и политологических исследований.
Р. Арон рассматривал марксизм в качестве идеологии, предлагающей альтернативную реальности версию событий и перспектив их развития. Он считал, что советский марксизм, или марксизм-ленинизм, сталкивается с очевидными противоречиями между развитием современных обществ и перспективами, о которых писал К. Маркс и которые интерпретировали его последователи. По мнению Арона, возможен разрыв между представлениями о том, как должно развиваться общество с точки зрения марксистов, и реальным их развитием.
Вера в истинность марксистских установок порождает некую новую «светскую религию», которую исповедовали ее последователи в СССР и коммунисты по всему миру. Приводя аргумент коммунистов, что провал коммунистического начинания якобы будет означать провал самого исторического разума, Р. Арон отмечает: «если предположить, что человеческая история имеет цель, почему решающий опыт должен совершиться в середине ХХ в. в стране, которой ничто не предрекало столь возвышенной роли?» [2. С. 382].
Марксизм-ленинизм, по мнению Р. Арона, стал «первой удавшейся религией интеллектуалов», или «идеологией, ставшей эквивалентом религии». Во многом влияние марксизма основано на трактовке истории. «Священное писание» марксизма-ленинизма обрело форму религии в виде «сталинской догматики» и основано на нескольких мифах, которые выдаются за реальность [5].
Эти мифы относятся к формационной природе развития истории и конечному торжеству коммунизма, роли мирового пролетариата, революции в истории человечества, месту коммунистических партий в социалистических революциях, а также к роли вождей и следованию «священной доктрине» как руководящей идеологии в коммунистическом движении под руководством компартии [9. С. 53].
«Догматы псевдорелигиозной основы марксизма-ленинизма» являются не политическим движением за «прогрессивное человечество», а верованием, к которому приобщаются верующие, или «прогрессивно мыслящие» в рамках «секулярной религии» ХХ в. — марксизма-ленинизма.
Р. Арон подчеркивает, что марксизм-ленинизм переродился в «сталинскую схоластику» и стал «священным писанием» коммунистов, каждый из тезисов которого подлежит безусловному принятию. История КПСС превратилась в священное предание, съезды компартии и международные форумы коммунистов в рамках этого религиозного учения заняли место церковных соборов. КПСС и ее зарубежные епархии выступают в качестве вселенской церкви коммунизма. Коммунизм как идеология не признает никакой религии, потому что сам занимает ее место. У человека, который вовлечен в том или ином виде в коммунистическое движение, появляется «священный долг», который относится к партии, государству, будущему человечества.
Коммунизм предсказывает торжество обездоленных. Но спасение возможно только в рамках коммунистической партии, подобной церкви, которая «не может и не смеет ошибаться, так как проповедует и воплощает в себе историческую правду» [9. С. 56].
В целом Арон выступает радикальным оппонентом учения К. Маркса. Он сравнивает марксизм с религией, показывая утопичность идей и необходимость в тираническом правлении для своей религии.
Вслед за Х. Арендт и другими Р. Арон считает коммунистические системы тоталитарными. Он выделяет пять основных признаков тоталитаризма:
«1. Тоталитаризм возникает в режиме, предоставляющем какой-то одной партии монопольное право на политическую деятельность.
2. Эта партия имеет на вооружении (или в качестве знамени) идеологию, которой она придает статус единственного авторитета, а в дальнейшем — и официальной государственной истины.
3. Для распространения официальной истины государство наделяет себя исключительным правом на силовое воздействие и на средства убеждения. Государство и его представители руководят всеми средствами массовой информации — радио, телевидением, печатью.
4. Большинство видов экономической и профессиональной деятельности находится в подчинении государства и становится его частью. Поскольку государство неотделимо от своей идеологии, то почти на все виды деятельности накладывает свой отпечаток официальная истина.
5. В связи с тем, что любая деятельность стала государственной и подчиненной идеологии, любое прегрешение в хозяйственной или профессиональной сфере сразу же превращается в прегрешение идеологическое. Результат — политизация, идеологизация всех возможных прегрешений отдельного человека и, как заключительный аккорд, террор, одновременно полицейский и идеологический» [1. С. 73].
По мнению Р. Арона, в условиях коммунистической диктатуры либеральная риторика о светлом будущем выступает простой завесой тоталитарной политической системы, когда один-единственный лидер определял судьбы всех, покрывал славой или обрекал на позор, объявлял тех, кто служил режиму, — верными подданными, а иных — предателями.
Возникает искушение отбросить идеологию и сделать вывод: «если что и было подлинным — так это деспотизм, возможно, даже деспотизм одного лидера, а прочее сводилось к маскировке, которая никого не могла ввести в заблуждение» [1. С. 78].
Однако даже в таком крайнем случае было бы неверно игнорировать идеологию. Скорее всего, отмечал Арон, патологические проявления деспотизма немыслимы вне рамок идеологического неистовства, даже если оно внушает большинству больше неверия, чем веры [6].
В советском режиме исключительное положение партии и идеологии связано с самой сутью большевизма, его революционной устремленностью. Централизация средств силового воздействия и средств убеждения связана с идеей исключительного положения партии в государстве. Огосу-
дарствление хозяйственной деятельности есть, по мнению Арона, прямое выражение коммунистического учения. Что касается завершения — идеологического террора, он становится логичным как раз благодаря исключительному положению партии, идеологии, средствам убеждения и огосударствлению видов индивидуальной деятельности.
Р. Арон рассуждает о марксизме сквозь призму пророчества: «Марксистское пророчество, и мы видели это, соответствует типичной схеме иудео-христианского пророчества. Любое пророчество несет осуждение действительности и рисует образ того, что должно быть и будет, выбирает личность или группу, чтобы преодолеть пространство, отделяющее недостойное настоящее от лучезарного будущего» [3. С. 396].
Говоря об интеллектуалах, находящихся в «поисках религии», он указывает на то, как все-таки советский коммунизм трансформировал учение Маркса под суррогатную гражданскую религию, а коммунистическую партию он воспринял как суррогатную «церковь», которая будет работать как окончательный эликсир, спасающий людей от массовых мучений. Марксизм обязался подарить спасение через революции и насилие, тем самым принуждал к абсолютному подчинению партии.
По мнению Арона, западные интеллектуалы испытывают особый трепет к марксистской теории, закрывают глаза на его тоталитарный характер правления, массовое насилие, ограничение свободы, ажитацию бедности.
«Опиум для народа» — именно так К. Маркс называет религию. Делается акцент на приятные иллюзии, которые религия подарила необразованным массам. Однако Р. Арон характеризует марксизм как «опиум для интеллектуалов», указывая на иллюзорность самого марксизма, тем не менее до сих пор воспринимаемого западными интеллектуалами.
«Призвание пролетариата все-таки не исчезнет, оно перестанет быть исключительным» [3. С. 397], — он теряет со временем свою уникальность. Если наделить партию главенствующими функциями, сопоставляя ее с храмом, то становится абсолютно неважно, какую численность имеют промышленные рабочие, которые участвуют в делах партии. Когда партия — источник спасения, любой попавший в нее автоматически проходит крещение. Пролетарии неформально разделяются на непролетариев и настоящих пролетариев, одни полностью подчиняются установкам Церкви, другие отказываются следовать за ними, что отчуждает их от избранного класса.
Существует два подхода: метод социал-демократии и метод коммунистический. Р. Арон описывал эти методы как абсолютно противоположные друг другу: один несет в себе мирную демократию, другой же — насильственную революцию. Социал-демократы постепенно теряют свои позиции, теряют авторитет, у них больше нет уверенности в придуманном будущем. Коммунисты же, наоборот, не допускают ни малейшей ошибки, их диалектика совмещает в себе любое сочетание советской реальности и доктрины.
Коммунизм как гражданская религия транслирует свои обязанности перед партией, социализмом и будущим. Религия теперь навязывает массам подчинение вождям и создание социализма. Пророчество марксизма изменяет эволюционный ход и расставляет акценты на священной истории, которую будет завершать бесклассовое общество. «Интеллигенция легко совершает ошибки, которыми развивает склонность левых к конформизму. Одержимая стремлением увеличить национальный продукт, она готова избрать более короткий путь к изобилию» [3. С. 419].
Политические «мифоконцепты» марксизма. Миф о левых
Термины «правые» и «левые» благодаря истории воспринимаются как абсолютные противоположности, они демонстрируют разницу между различными движениями и идеологиями. «Противопоставление правых и левых воплощает типичный способ мышления бинарными оппозициями, чему приводились самые различные объяснения: психологические, социологические, исторические и даже биологические» [4].
Миф о левых содержит идею прогресса и транслирует видимость постоянного движения. Имеет ли еще смысл альтернатива между правыми и левыми? Это основополагающий вопрос Р. Арона в рассуждениях о партиях. Он подвергает сомнению актуальность раздела на правых и левых. Их диалог всегда будет продолжаться, — ведь стремление отделиться от центральной силы и создать два постоянно раздельных блока есть определенная технология политических сил.
Левые должны выглядеть как оппозиционная партия, однако во Франции левые имеют совершенно иной смысл. Левая партия остается левой, даже если формирует правительство. Левые и правые напоминают на практике два набора концепций, между которыми ведется бесконечный и неизменный диалог. Более того, левые силы на практике никогда не были объединены в единую организацию.
Из поколения в поколение лозунги и программы меняются, левые вчера боролись за конституционное правительство, а в 1950—1970-х гг. утверждают «народные демократии».
Во Франции они соперничают друг с другом в приверженности республиканским, демократическим и социалистическим убеждениям. Новый взгляд, который проложил путь к революции, сосредоточил свою атаку на принципе абсолютной власти, в том числе в своем осуждении Церкви, а также монархии. Партии в конце XVIII в. и в течение большей части XIX в. боролись против королевского престола и церковного алтаря, склонялись к антиклерикализму, потому что церковная иерархия благоволила «реакции». «Франция выбрала путь жестокой и брутальной революции, как и Россия» [3. С. 33—34].
А в Англии прогресс шел эволюционным путем. Церковь не отрицалась, но насаждалась более жесткая ее форма. Монархия была ограничена, а не отвергнута. Конституционное правительство — введено поэтапно, через
представительные институты, разрабатываемые английским парламентом, чье происхождение можно проследить до раннего Средневековья.
Марксизм предоставил формулу, которая обеспечила революционную преемственность как единственную форму: пролетариат должен прийти на смену буржуазии, а человек — чувствовать себя освобожденным от прежних оков, в то время как при капитализме он был лишен традиционной безопасности, был беззащитной жертвой слепого механизма рынка и прихоти всемогущих капиталистов.
Р. Арон подчеркивает, что левые всегда выступали против трестов и концентрации больших средств производства в руках частных производителей. Французские сеньоры середины ХХ в. выступают в лице крупнейших монополистов, которые склонны к эксплуатации рабочей силы, их действия не соответствуют требованиям и ожиданиям народа. Когда эти сеньоры приходят к власти, они всегда делают акцент на экономическом и политическом вмешательстве, — в этом заключаются основные претензии со стороны левых сил. Выход из ситуации не заключается в реформировании трестов, левые настаивают на том, чтобы во власти государства и под его полным контролем находилось большинство предприятий и отраслей.
Однако такая национализация, которая существует в большинстве стран (в том числе и во Франции), не способна устранить все существующие дефекты. Она не способна предоставить защиту работнику от начальства или, например, потребителю — от монополиста. Она устраняет тех, кто причастен к руководству скорее с теоретической стороны, чем с практической.
Р. Арон настаивает на просчете левых сил, который заключается в охране авторитета своих идей. Идея коллективной собственности или идея системы полной занятости должны оцениваться иначе. Левые делают основной акцент на эффективности, а никак не на моральном энтузиазме их сторонников. Еще одна оплошность состоит в том, что они утверждают, будто наше будущее всегда будет лучше нашего прошлого, и что пришедшая к власти партия, имеющая аргументы против консерваторов, сможет стать наследницей всех заслуг и заботиться только о новых завоеваниях.
На Западе левые сохраняют привычное противостояние «старому режиму». Они выступают за социальную защиту трудящихся, национализацию предприятий и средств производства, полную занятость. Кроме того, осуждают сталинский деспотизм, но при этом не решаются его полностью отрицать.
Во Франции 1950-х гг. лучше сохранились доиндустриальные структуры, чем в Англии или странах скандинавского типа. В землях Луары на западе Франции существуют малоиндустриальные окраины с отсталым сельскохозяйственным производством и структурой частной собственности. Р. Арон делает вывод о том, что «политическая мысль во Франции является устаревшей и неосуществимой» [3. С. 51—52].
Левые воодушевлены тремя идеями, которые чаще всего являются отличными друг от друга, но при этом не до конца противоречивыми.
«Во-первых, они выступают за свободу против тирании власти и за безопасное существование личности.
Во-вторых, за организацию для того, чтобы заменить традицию порядком и анархию — личной инициативой.
В-третьих.. , за равенство против привилегий по рождению или богатству» [3. С. 53].
Ситуация в США указывает на то, что, в отличие от европейцев, американское общество никогда не сталкивалось с борьбой против «старого режима». Политическая борьба не имела идеологического характера, все сводится к техническим процедурам, а принципы Конституции никогда не подвергаются серьезным дискуссиям. Социализм в США так и не стал всеобщей настойчивой неотъемлемой необходимостью.
Для французов человек, который мог бы представлять левые силы, не всегда обязан хорошо разбираться и ориентироваться в политике. Главные цели этого человека должны выражаться в отсутствии желания проявлять свою жестокость и тиранию против кого-либо, он должен осознать, что мистической гарантии для будущего не существует.
Левые — это партия, которая не подчиняется несправедливости и поддерживает право совести против оправдания власти. В современном мире левые во многом ушли в прошлое. Р. Арон подчеркивает, что язык левых может торжествовать в наши дни; дух «вечно левых» несомненно умер.
Миф о левых всегда будет находить свое значение в прогрессе, он всегда будет сталкиваться с вероломством, преграждая дорогу правым — никогда не побежденным и не обращенным в другую веру.
Миф о революции
Второй миф — миф о революции. Каждое внезапное и насильственное изменение режима влечет за собой экономические выгоды и потери, которые в равной степени несправедливы, и ускоряет обращение богатства и имущества между классами. Согласно марксизму, отмена частной собственности на средства производства составляет существенную характеристику социалистической революции. Однако на практике вместо этого происходят другие очевидные вещи.
Р. Арон делает акцент на том, что, рассматривая любую власть, настроенную революционно, мы должны воспринимать ее как тираническую. Если изменить любой политический режим в негативную сторону, это приведет к разрушению судеб, необоснованной потере состояний населения, ускоренному движению элит и имущества. Однако не всегда это приводит к устранению концепции о правах собственности. Сообразно идеологии марксизма, нейтрализация частной собственности на средства производства — это идея революции, однако буржуазные революции демонстрируют то, что они конституируют право собственности полностью сообразно идеям марксизма.
Любая революция подразумевает нарушение прав собственности, а революционная власть — по определению тираническая, действует вопреки закону, это не касается и не может быть связано с интересами той или иной части народа. Продолжительность тиранической фазы варьируется в зависимости от обстоятельств.
Разделять такие понятия, как «жестокость» и «идеи левых», по мнению социолога, невозможно. Тираническая власть апатична к народу, она не способна создать экономику, а если есть возможность уклониться от тирании, то это приводит к реформированию, а не к революции. Сопоставление демократической формы правления с революционными процессами недопустимо. Если власть решает свои насущные проблемы радикальными способами, действует конфликтно и ставит насилие превыше всего, то рационально ожидание краха демократических процедур. Захват власти с помощью насилия предполагает конфликты, которые разрешить переговорами и компромиссами нельзя, — другими словами, провал демократического правления означает наступление тирании, а не открывает путь в светлое будущее.
Реформаторы эпохи Мэйдзи в Японии и кемалисты в Турции вытеснили распадающийся правящий класс при восстановлении политического и социального порядка. Они не смогли бы выполнить свою задачу в такие короткие сроки, не подавив всю оппозицию и не навязав силой диктаторский режим.
В то же время тирания не обязательна, и правители, которые проводят масштабные реформы, меняя традиции и законы, чтобы возродить свои страны, не всегда являются тиранами. Петр Великий и император Японии были легитимными правителями, когда взялись за задачу, сравнимую с задачами Кемаля Ататюрка и большевиков [3. С. 40].
Колониальные цивилизации с долгой историей, имеющие небольшое количество территории, подчиняются отличным законам, нежели чем другие. Политические режимы, которые пострадали от народных мятежей, государственных путчей, чаще всего в дальнейшем транслируют политические ошибки. Режимы США, Англии в ходе истории не продемонстрировали высшую гуманность, которая создавалась временем из постоянства и адаптивности.
Прослеживая мировые исторические события, затруднительно найти такую революцию, которая соответствовала бы стандартам наказа марксизма или гуманистическим ожиданиям. Обычно причинами революции служило желание народа прийти к миру или из-за того, что государство проявляло определенную деморализацию. Рассматривая Февральскую революцию 1917 г., нельзя утверждать, что здесь играет ключевую роль конфликт между новыми производительными силами и старыми производственными отношениями, причины абсолютно другие: падение авторитета царской власти, рост недовольства существующим правительством, отсутствие у власти буржуазии, последствия
нескончаемой войны и др. Р. Арон настаивает: «Шествие социальных классов, по очереди несущих факел революции, не больше чем исторические картинки для детей» [3. С. 68].
Истоки и идеи марксистской революции были скорее абсолютно мифологичны, чем имели реальное обоснование. Такая революция так и не осуществилась, подготовка крушения капитализма рабочими так и не состоялась. Опора на пролетариат со стороны всех революций прошлого связана лишь с безжалостной заменой одной элиты на другую.
Революции будоражат людей, вызывают впечатление, будто все возможно, они вселяют надежды. Любая революция способна в корне все изменить, — хотя абсолютно неизвестно, что все-таки она в итоге изменит.
Французская интеллигенция XIX в. делилась на два абсолютно разных фронта. Художник обвиняет обывателя, марксист — буржуазию. Виктор Гюго, ключевая фигура французского романтизма, в зрелом возрасте начинает восславлять демократию, — хотя он никогда не был революционером в полном смысле этого слова. Французский поэт и драматург Жорж де Порто-Риш отразил неизбежность вечной войны, он был одним из немногих, кто открыто склонялся к партии революции. Альянс двух авангардов поддерживал тесную связь с левыми экстремистами и с большевиками. После Первой мировой войны такой симбиоз не просуществовал долго.
Р. Арон утверждает, что революция выступает лишь неким условием, а не смешивается с сутью действия. Революцию нельзя назвать неминуемой.
Социолог настаивает на том, что у марксизма есть три принципа, которые в корне противоречат революции:
«Бланкистская концепция взятия власти небольшой группой вооруженных людей, которые, став хозяевами государства, преобразуют ее институты.
Эволюционная концепция: будущее общество должно "вызреть" внутри существующего общества до того момента, когда последнее охватит окончательный и спасительный кризис.
Принцип перманентной революции: рабочая партия постоянно усиливает давление на буржуазные партии, она использует реформы, на которые соглашаются последние, чтобы "подложить мину" под капиталистический порядок и подготовить одновременно и свою победу, и наступление социализма» [3. С. 75].
Революция прибегает к авторитету восстания. К. Маркс проходит свой путь от атеизма до революции благодаря исторической диалектике. Однако многие интеллектуалы действовать через обращение к диалектике отказываются, но в итоге они тоже пойдут от атеизма к революции: не по причине того, что революция — движущая сила истории, не потому, что она способствует освобождению личности или обещает массовое примирение, а потому, что революция наконец-то поспособствует разрушению одиозного мира.
Миф о пролетариате
Эсхатологический мессианизм марксистского мировоззрения предрекает пролетариату роль всеобщего спасителя. К. Маркс и Ф. Энгельс описывали класс, который не имеет в собственности средств производства и зарабатывает продажей собственной рабочей силы. Эта рабочая сила является неким симбиозом физических и духовных потенций.
Пролетарий, по мнению Маркса и приверженцев его идеи, «отчужден». Он не имеет ничего, кроме своей рабочей силы, которую он продает на рынке владельцу инструмента производства. Он заключен в узкие рамки своей работы и получает в качестве цены за свой труд заработную плату, достаточную для поддержания себя и своей семьи.
Согласно этой теории, частная собственность на средства производства является конечной причиной угнетения и эксплуатации. Лишенный прибавочной стоимости, которая накапливается только капиталистами, рабочий лишается средств.
С точки зрения К. Маркса, заработная плата работника, как и любой товар, имеет значение, которое определяется потребностями работника и его семьи.
В тех странах, где непосредственные требования рабочих в какой-то степени были удовлетворены, революция и свержение режима теряют свою актуальность. Марксистская интерпретация пролетарских страданий кажется убедительной. В миссии пролетариата узнается тысячелетняя идея: «Мессия, разрыв традиций, Царство Божие» [3. С. 105].
Р. Арон не пытается вывести окончательное определение пролетариата, т. к. вопрос, кого же в современном ему обществе можно назвать пролетарием, — очень непростой и дискуссионный, который не смогли решить даже классики. Социолог ставит под сомнение то, как можно сопоставить идею о преобразовании истории и человечества благодаря пролетариату с реальной жизнью в масштабах миллионов рабочих, рассеянных на тысячах предприятий. Второе, что он ставит под сомнение, — единство пролетариата.
Существует определенная разница между пролетариатом, например, во Франции и в Англии. Арон настаивает на том, что категорически нельзя сравнивать человека, который трудится в маленьких деревнях на окраинах страны с теми, кто всю жизнь привык работать на больших предприятиях в больших городах. Гомогенность категории пролетариата абсолютно неочевидна. Это объясняет то, почему между пролетариатом, который нацелен на преобразования, и пролетариатом, который изучает социологию, неминуемо прослеживаются расхождения.
А. Тойнби подразделяет понятие «пролетариат» на «внешний» и «внутренний». То меньшинство, которое находится у власти, абсолютно отчуж-дено от масс, что сводится к абсолютному угнетению последних. Внутренний пролетариат перестает себя отождествлять с господствующим меньшинством. К внешнему пролетариату он относит те слои населения,
которые попали под влияние Цивилизации, однако в результате утраты ее меньшинством творческих сил отворачиваются от нее и проводят размежевание с ней — духовное и физическое. На базе этих размышлений Р. Арон указывает на то, что не промышленные рабочие достойны звания «пролетариат», а, наоборот, национальное меньшинство.
Положения марксизма сводятся к тому, что пролетариат обезличен, — он теряет на протяжении времени свои индивидуальные особенности. Отчужденность этого класса от других слоев общества превращает их в людей в универсальном смысле этого слова. Социолог убежден, что нельзя сравнивать классического марксистского рабочего с тем рабочим, который существует, например, в Стокгольме или в Руре. Здесь такой рабочий выступает в качестве члена партии или же полноценным гражданином своей страны.
Следующий вопрос, над которым рассуждает Р. Арон: почему все-таки в интерпретации К. Маркса пролетариат должен стать революционным? Если рабочие сталкиваются с несправедливостью по отношению к себе, то логично, что они могут поднимать мятеж. Утверждать, что эти рабочие в полной мере ощущают себя эксплуатируемыми или подавленными, — абсурдно. Пролетариат не существует в стихийно-революционном контексте. В ХХ в. нельзя говорить о том, что промышленный рабочий доведен до неприемлемого состояния.
Говоря о рабочем в интерпретации марксизма, мы представляем человека, который не является отдельной ячейкой общества — он не отделяет себя и свою судьбу от судьбы соседа. Он несет в себе некое «несчастье» и признает его как коллективное, а не индивидуальное. Осознать свое положение невозможно без бунта. А бунт — одна из немногих естественных реакций общества на несправедливое отношение.
Идея о том, что заработная плата равна нуждам рабочего и его семьи, абсолютно несоотносима с ситуацией повышения заработных плат на Западе. В связи с этим социолог группирует ряд претензий марксизма к капитализму:
«— недостаточность вознаграждения;
— чрезмерная длительность работы;
— полная или частичная угроза безработицы;
— озабоченность, связанная с техникой труда или заводской административной организацией;
— опасения навсегда оставаться простыми рабочими и не иметь перспективы профессионального роста;
— сознание угрозы стать жертвой фундаментальной несправедливости либо потому, что режим отказывает работнику в справедливой части национального продукта, либо потому, что он отказывает ему участвовать в управлении экономикой» [3. С. 116].
Марксизм, по мнению Арона, склонен к распространению фундаментальной несправедливости, и это не приводит к успеху ни в одной стране. Для рабочего Германии или Чехии, который знает, что такое реальная свобода, полная свобода марксизма — лишь неаргументированная мистификация.
Ситуация во Франции середины ХХ в. такова, что среди населения преобладают крестьяне и мелкие буржуа, а не пролетарии.
Теория К. Маркса не является имманентной философией пролетариата. Марксизм — это философия интеллектуалов. Коммунисты применяют эту науку лишь в своих определенных целях — для захвата и удержания власти. Ни один рабочий не осознает, что он создан для спасения человечества. Рабочие лишь грезят о продвижении в сторону буржуазии.
В ХХ веке, в эпоху технического прогресса, статус рабочего значительно меняется. Достаточно всего нескольких недель, чтобы увеличить количество новых рабочих путем переквалификации и переобучения работе с новыми машинами. Постепенно обычный рабочий становится частью администрации профсоюзов, повышается профессионализм сотрудника предприятия, осуществляется перераспределение прибыли, появляется возможность карьерного роста. Если можно называть заработную плату ведущих мировых заводов фиксированным вознаграждением, то здесь понятие наемного рабочего уже рассеивается. Практика британских профсоюзов доказывает, что переход от простого рабочего через профессионализацию способен привести его к руководящим должностям. Произошло исчезновение границ между классами, а продвижение рабочих стало реальностью.
В ХХ в. больше не существует человека, отчужденного от информации и коммуникаций. История пришла к «обуржуазиванию» пролетариата. Статистика развивающихся стран указывает на небольшое количество пролетариев, которых уже практически нельзя считать революционными.
Р. Арон так же, как и К. Маркс, разделяет понятия «пролетариат» и «народ». Пролетариат для него — это класс, нацеленный на победу среди других классов благодаря революционному настрою. Народ юридически более масштабен и рационален.
Тот, кто превозносит пролетариат, мыслит прошлым. Есть риск снова обрести рабов, которые выступят против своих хозяина. Ожидание наступления естественного порядка вещей бессмысленно.
Критика марксизма Р. Ароном и В. Парето
Утопизм в традиции марксизма есть, — но не в самом учении Маркса, а в том марксоведении, представители которого полагают возможным запросто, не отягощая свои рассуждения логической последовательностью и содержательной конкретностью, выставлять К. Маркса и В. И. Ленина не понимающими простейших вещей, приписывать им «внутреннюю догматичность», неспособность к диалогу и теоретическую ограниченность. Иными словами, собственная субъектная недостаточность как в концептуально-теоретическом, так и в сугубо моральном отношении, проявляющаяся у очень многих, пытающихся рассуждать в понятийно-категориальном ключе, ведет их к приписыванию этой недостаточности критикуемым фигурам под благовидным предлогом борьбы с догматизмом.
Критическим настроем философское мировоззрение Р. Арона обязано и В. Парето, который тоже критиковал современное ему индустриальное общество и внес немалый вклад в мировую социально-философскую мысль своей теорией вечно циркулирующих элит и логико-экспериментальной концепцией «остатков». Поняв конкретную социальную реальность, он открыл как неадекватность математического и экономического формализма, так и важную роль чувств в поведении человека. Арон придавал большое значение изучению философских воззрений Парето, что сказалось на философском осмыслении реальности. К 1943—1944 гг. Арон использовал определенные понятия философии Парето как инструменты политического и социального анализа. Например, статьи Арона стали содержать в себе частые ссылки на важность элит в управлении обществом.
Что же представляют собой понятия «элита» и «циркулирующая элита» у В. Парето? Это значит, что любая политическая элита характеризуется формулой правления, приблизительно соответствующей тому, что мы называем идеологией легитимности. Формула правления, или политическая формула, — это идея, с помощью которой правящее меньшинство оправдывает свою власть и старается убедить большинство в ее легитимности.
Циркулирующая элита — феномен осуществления в ходе всей истории преемственности привилегированных меньшинств, которые формируются, борются, достигают власти, пользуются ею и приходят в упадок, чтобы быть замененными другими меньшинствами. Парето пишет: «Этот феномен новых элит, которые в ходе непрерывной циркуляции возникают из нижних слоев общества, достигают высших слоев, расцветают, а затем приходят в упадок, разрушаются и исчезают, представляет собой одно из следствий истории, которое необходимо учитывать для понимания великих движений» [10 Р. 24].
Арон перенес идею Парето о важности элит в управлении обществом в свою социальную философию и сделал вывод, что «управленческая элита будет по своему характеру иметь олигархические черты, что станет одной из особенностей управления обществом в современном индустриальном мире» [7].
Как и Р. Арон, В. Парето считал, что его работы могут быть представлены как критика марксизма. Парето в «Социалистических системах» и Арон в «Этапах развития социологической мысли» подвергли основательной экономической критике «Капитал» К. Маркса, в особенности теорию прибавочной стоимости и теорию эксплуатации. В. Парето разработал теорию экономического равновесия: в терминах индустриального выбора он рассматривал концепцию труда как чисто метафизическую и целиком устаревшую. Для них все марксистские объяснения теории прибавочной стоимости и эксплуатации были научно бессмысленными.
Кроме того, оба полагали, что неравенство доходов оставалось более-менее постоянным во всех обществах; и Парето, и Арон показывали, как распределение доходов во всех обществах подчинялось определенному математическому закону. Следовательно, оба отвергли изменение
распределения доходов путем революций. По мнению Парето и Арона, экономическая рациональность необходима, — каким бы ни был режим; и именно по этой причине многие из черт капиталистических экономик должны перейти и продолжать свое развитие в социалистической экономике после социалистической революции.
Оба автора оправдывали систему частной собственности и конкуренции их эффективностью. Конкуренция была до некоторой степени формой естественного отбора: Парето взял из социального дарвинизма аналогию между выживанием наиболее приспособленных в животном мире и экономической конкуренцией и социальной борьбой в человеческом мире. Таким образом, экономическая конкуренция, которую Маркс назвал капиталистической анархией, у В. Парето и Р. Арона стала способом отбора, благоприятного для экономического прогресса.
Короче говоря, на марксистскую критику капитализма Парето и Арон (как продолжатель его идей) отвечали, что определенные элементы, разоблаченные марксизмом, могли бы быть в любой системе, что экономический расчет был составной частью современной рациональной экономики, что не существует глобальной эксплуатации труда, поскольку заработная плата имеет тенденцию к устойчивости, и что понятие прибавочной стоимости не имеет смысла.
Для В. Парето и Р. Арона конкуренция и частная собственность были экономическими институтами, наиболее благоприятствующими развитию богатства, поэтому рост бюрократии, распространение государственного социализма, переход личных доходов граждан к государству и обнищание будут причиной упадка в экономике в целом. Таким образом, отвергая марксистскую критику капитализма как научно необоснованную, Парето и Арон не отрицали, что в капиталистической системе существует привилегированный класс, который присваивает значительную часть наличного дохода и богатства. Они также не представляли капиталистическую систему как совершенно справедливую или единственно возможную. Оба были склонны думать, что капитализм будет развиваться в сторону социализма, при этом оба отвергали теорию прибавочной стоимости и эксплуатации и отрицали, что социалистическая экономика существенно отличается от капиталистической в организации производства и распределении дохода.
Удивляясь мечтам революционеров, в особенности марксистов, о справедливом будущем, В. Парето первый, а за ним и Р. Арон отрицали экономическое развитие социалистического общества. Они попытались доказать, что социалистическая экономика унаследует все недостатки капиталистической и к тому же будет обладать множеством новых. Экономика, которая основывается на общественной собственности на средства производства и в которой, по их представлениям, отсутствуют рыночные механизмы и конкуренция, обязательно будет бюрократической. Рабочая сила будет подчинена авторитарной дисциплине, по крайней мере такой же жестокой, как при капитализме, а экономика социалистической системы виделась им намного менее эффективной с точки зрения развития благосостояния [8].
Важнейшим фактором развития Р. Арон считал «вмешательство личности»: «для перехода от потенциального к реальному, от функций чисток вообще к великой чистке требовалось нечто уникальное, например уникальная личность — сам Сталин»; «не будь Сталина, крайние формы идеологического бреда, полицейского террора и церемониала признаний, возможно, не проявились бы»; «я этого не утверждаю, и никто не может это утверждать, но в толковании, которое советские люди сами дают этому явлению, мне представляется верным следующее: помимо роли партии, ее планов и методов в проведении чисток при бюрократическом режиме сказалось воздействие одного непредвиденного фактора — личности, ее особенностей, проявившихся благодаря абсолютной власти».
Догматическая демократия — вера в то, что правление большинства должно быть продлено, насколько это возможно. Неограниченная демократия — это система, которая действительно это делает. Р. Арон описал ее как «форму правления, в которой любое временное большинство может решить, что любое дело, которое ему нравится, должно рассматриваться как общее дело, подлежащие его контролю». Он думал, что демократия на Западе превратилась в неограниченную демократию, что и подчеркнул в своей книге «Демократия и тоталитаризм» [1].
Между тем только ограниченное правительство может быть достойным, и похоже, из этого следует, что только ограниченная демократия может быть достойной демократией. Он считал, что мы делаем первый шаг от ограниченной демократии к неограниченной, когда переходим от убеждения, что только то, что одобряет большинство, должно быть обязательным для всех, к убеждению, что все, что одобряет большинство, должно быть обязательным для всех. При этом в роли большинства выступают не демократия и не представительное правительство как таковые, но конкретный институт, выбранный нами, единый всемогущий «законодательный орган», что делает его обязательно коррумпированным.
Итальянский философ Норберто Боббио утверждал, что идеологии не исчезли и будут существовать постоянно. Французский социолог, в высшей степени ангажированный интеллектуал правого толка, неприкрытый атлантист и проамериканист, Раймон Арон подверг сомнению идею о том, что марксизм-ленинизм — первая удавшаяся религия интеллектуалов.
Марксизм исходит из неизбежности революции. У марксистов в основе всей идеологии лежит государственная собственность на средства производства — на этом базируется власть одной партии, одной диктатуры, одной идеологии; у социал-демократов — сочетание рынка и принципов социального государства. Марксизм — это опора исключительно на рабочий класс. Марксизм исходил из неизбежности мировой революции, без которой построение социализма невозможно. Современная мировая глобализация тоже представляет собой «революцию», но — на базе научно-технической эволюции. Принимая участие в деятельности Европейского Союза, представители социал-демократических партий Западной Европы пришли к выводу: социально ориентированный порядок в мировом развитии
необходим и возможен, возможно и создание модели социально ориентированной рыночной экономики, причем также в мировом масштабе.
Р. Арон вошел в историю не только как выдающийся социолог и политолог, но и как один из наиболее жестких критиков классического марксизма. Он выступил с всесторонней критикой основных идей коммунизма и их практического воплощения.
Сравнивая коммунизм как идеологию с религией, он вывел множество интересных параллелей, которые заставляют посмотреть на марксизм с иной точки зрения.
Практическое воплощение идей диктатуры пролетариата трансформировалось в однобокую авторитарную систему, которая напоминает аналогичные ей, но придерживающиеся иных, даже прямо противоположных идеологических учений.
Отрицая марксизм, Р. Арон отстаивает позицию возможности и даже выгод эволюционного развития, доказывая, что революции не обязательны для прогресса. Точно так же левые политические движения на практике представляются совершенно иными, чем в марксистской теории. Пролетариат не стал господствующим классом и, возможно, не мог бы им стать. Р. Арон доказывал французским интеллектуалам, что марксизм — это не движение, к которому они принадлежат, а вера, внушенная им, и показал, как можно вырвать промарксистских «прогрессивно мыслящих» интеллектуалов из-под влияния самой притягательной «секулярной религии» ХХ в. — марксизма-ленинизма.
Литература
1. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М. : Текст, 1993.
2. Арон Р. Мнимый марксизм / пер. с фр. ; предисл. И. А. Гобозова. М. : Прогресс, 1993.
3. Арон Р. Опиум интеллектуалов. М. : АСТ, 2015.
4. Боббио Н. Правые и левые // Неприкосновенный запас. 2003. № 5.
5. Борьба за истину: марксизм и христианство. — https://theoryandpractice.ru/posts/6696-borba-za-istinu-marksizm-i-khristianstvo (дата обращения: 29.02.2020).
6. Василев В. А. Тоталитаризм как антипод гражданского общества // Вестник Московского государственного лингвистичекого университета. Серия: Гуманитарные науки.. 2015. Вып. 13(724).
7. Костромина Н. Г. Проблемы перехода от тоталитаризма к демократии в работах французского политолога и социолога Раймона Арона // Вестник Томского государственного университета. Серия: История. 2019. № 57.
8. Матевосян А. Т. Политический идеал свободы Арона Р. // Вестник науки и образования. 2016. № 9(21).
9. Никандров А. В. «Идеологические споры» в политике: концепция «секулярной религии» Раймона Арона в идейном противостоянии интеллектуалов // Вопросы философии. 2015. № 7.
10. Pareto V. Les systèmes socialistes. P., 1926. Vol. 2. ♦
