CC BY
519
УДК 7.032 Н. Е. Жаринов
ст. преподаватель Гуманитарного Института Телевидения и Радиовещания; e-mail: lebigmac@mail.ru
ТРАГЕДИЯ СОФОКЛА «ЦАРЬ ЭДИП» И УЧЕНИЕ
О КАТАРСИСЕ АРИСТОТЕЛЯ В СВЕТЕ ПРОБЛЕМЫ МИФОЛОГИЧЕСКОЙ ПАРЫ «САКРАЛЬНОЕ - НАСИЛИЕ»
В статье рассматривается мифологическая пара «сакральное - насилие» на примере учения Аристотеля о катарсисе и античной трагедии Софокла «Царь Эдип». Катарсис рассматривается в психологическом, медицинском и обрядовом аспектах. В статье показано, как бытовое насилие в древнегреческой трагедии перешло в насилие эстетическое.
Ключевые слова: катарсис; сакральное и насилие; трагедия; обряд очищения; культ Диониса; царь Эдип; Аристотель.
Zharinov N. E.
Lecturer in Humanities Institute of TV&Radio Broadcasting, Post-Graduate Student
SOPHOCLE'S TRAGEDY "OEDIPUS REX" AND THE ARISTOTLE'S THEORY OF CATHARSIS ACCORDING TO THE PROBLEM OF MYTHOLOGICAL PAIR "SACRAL - VIOLENCE"
The article discusses the mythological pair "sacral - violence" in the case of Aristotle's theory of catharsis and the Sophocle's ancient tragedy "Oedipus Rex". Catharsis is considered the psychological, medical and ritual aspects. The article shows how domestic violence in Greek tragedy turned into aesthetic violence .
Key words: catharsis; sacral and violence; tragedy; ritual of lustration; cult of Dionysus; Oedipus Rex; Aristotle.
Учение о катарсисе, как еще одно открытие Аристотеля, является ключевым в истории западноевропейской культуры. Но здесь следует определиться. Дело в том, что учение о катарсисе, или очищении, в «Поэтике» Аристотеля в силу того, что трактат дошел до нас не в полной форме, не представлено в законченном виде. Высказывания Аристотеля о катарсисе буквально рассыпаны во многих других его текстах: «Риторика», «Поэтика», «Политика», «Метафизика», - и чтобы
представить себе полную картину, нужно обращаться не к одному неполному трактату, а почти ко всему философскому наследию античного мыслителя.
По мнению А. Ф. Лосева, единой теории катарсиса у Аристотеля просто нет. В разных трудах мы находили лишь отрывочные сведения, смысл которых сложно передать посредством перевода и предполагает различные толкования. Но так сложилось, что последующие философы смело приписывали Аристотелю все, что им казалось абсолютно верным. Так, Лессинг рассматривал учение о катарсисе исключительно в моральном аспекте, хотя в эпоху Аристотеля представления о морали были совсем другими. До Лессинга, в эпоху Возрождения, слово «катарсис» понимали в смысле религиозного очищения (lustratio seu expiation). Французский трагик П. Корнель видел в нем «очищение страстей» (purgation des passion). В дальнейшем трактовка учения о катарсисе сводились к психологизму, который также был чужд эстетике Аристотеля. Лернет толковал катарсис как душевное облегчение после вызванного трагедией напряжения (Sollizitationstheorie). Л. С. Выгодский утверждал, что катарсис является своего рода разрядкой -освобождением от негативных эмоций, которые способен вызвать предмет изображения [1, с. 268-271]. Следуя во многом за Лессингом, Д. Лукач утверждал, что катарсис знаменует не только примирение и успокоение, но и возбуждение нравственного импульса. Он говорил о катарсически-этическом воздействии истории западноевропейской культуры и искусства [3, с. 431].
Психологическая трактовка этой категории объясняется неверно уясненным понятием страсти, а также удовольствия, аффекта и страха, которые у Аристотеля, по мысли А. Ф. Лосева, непосредственного отношения к эмоциям не имели, а обозначались всего лишь риторические приемы, подчиненные аристотелевской логике, без которой, по мнению греческого философа, нельзя было написать трагедию. Иными словами, все упиралось в трудности перевода, и постепенно, на протяжении многих веков, «выросла» стена непонимания, ложных понятий, трактовок и мифов, которые стали принимать как нечто само собой разумеющееся, как аксиому.
Правда, одно направление среди трактовок понимания катарсиса в большой степени соответствовало духу философии Аристотеля. И оно принадлежало не филологии, а культурологии.
Греческое слово «катарсис» сложно перевести. В соответствии с одной из трактовок оно обозначает кровь жертвенного животного, убиваемого во время религиозных мистерий. И если это так, то катарсис в своей этимологии имеет непосредственное отношение к нашей паре «сакральное - насилие».
Русский ученый Н. И. Новосадский предполагает, что термин «катарсис» взят из практики мистерий [4, с. 406]. Если и придавать важное значение этому термину, то, скорее всего, он идет из древних мистерий и религиозных праздников, откуда и пришел к пифагорейцам. Например, оргии Диониса или корибантов были непосредственно связаны с обрядом очищения. Много интересных материалов об очищении в связи с культом Асклепия мы найдем в текстах Гиппократа, Цицерона, Марка Аврелия, Эмиля Аристида и др. При наличии этих материалов катарсис Аристотеля можно, несомненно, возводить к религиозной и мистериальной старине.
Стоит обратить внимание и на древнюю практику очищения, когда всякий преступник, а особенно убийца родных, трактовался как оскверненный (miaros), и очищение от этого осквернения совершалось средствами религиозного ритуала. Правда, уже у Эсхила Орест не может очиститься от своего преступления в храме Аполлона Дельфийского и должен подвергнуться суду афинского Ареопага. Это, конечно, была высокая ступень цивилизации. Тем не менее на протяжении тысячелетий очищения от убийства совершались только при помощи ритуала, т. е. средствами религиозного служения при очень слабой зависимости этого очищения от сознания и воли преступника. Известно, что преступление в Древней Греции понималось как осквернение.
Следует отметить, что в этой концепции глобального мистери-ального очищения нет ничего связанного с моралью. И в этом смысле концепция Лессинга не представляется верной. Забегая вперед, скажем, что очищение в древнегреческой трагедии совершается не в морали, а в уме, если этот ум понимать по-аристотелевски. Именно в учении Аристотеля о космическом порядке, устройстве мира и о его первом двигателе (что потом станет основой теологии Фомы Аквин-ского и определит, начиная с XIII в., всю концепцию Позднего Средневековья и Раннего Возрождения - Данте «Божественная комедия») нужно искать ответы философа на проблемы творчества. «Катарсис» Аристотеля - это не описание личных индивидуальных переживаний
художника, а, перефразируя высказывание князя Трубецкого, мысле-полагание в образах, или трагическое философствование. И если говорить о морали, то в трагедии она дана в ужасающем виде. Преступления, смерти, поругания, великие моральные бесчинства и, главное, насилие - на каждом шагу. Никакого возмездия, и месть не в силах восстановить поруганной чести, вернуть к жизни убитого, преодолеть всю тьму и смрад совершенных преступлений. Свести катарсис к моральному успокоению добродетелей души - значит, внести тот европейский морализм, которого не знала языческая и мистериально-материалистическая Греция, но не морально-психологическая в современном понимании этого слова. Об этом свидетельствует тот факт, что катарсис Аристотеля вполне мог пониматься и в исключительно медицинском аспекте.
Сторонники медицинского взгляда на катарсис подкрепляют свою теорию ссылками на античные физиологические и медицинские учения. Так, трагическое очищение соотносили еще с очищением желудка и серьезно утверждали, что сущность трагического очищения сводится у Аристотеля к облегчению и разгрузке души от ненужного балласта. Эта точка зрения связана в первую очередь с именем Я. Бернайса и была озвучена еще в 1847 г. А. Вайлем, а еще ранее Д. Мильтоном (1671).
Гиппократ считал, что здоровье человека возможно только при условии равновесия в его организме четырех жидкостей: крови, слизи (рЫе^а), желтой (или холодной) и черной (или горячей) желчи. Аристотель, который получил медицинское образование и вел свое происхождение от Асклепия, несомненно, принимал эту теорию Гиппократа. Большой избыток черной желчи, по Гиппократу, вел к сумасшествию, а небольшой - к неуравновешенности и излишней возбудимости. Когда Аристотель говорил о необходимости постоянного лечения меланхоликов, то он, очевидно, имел в виду излишнее возбуждение, вызываемое черной желчью. Но у Аристотеля речь идет не просто о медицине, а о медицине с религиозным значением. И мы вновь становимся свидетелями все той же античной чувственно-материальной концепции космоса. В связи с этим А. Ф. Лосев заявляет, что определение катарсиса надо искать не в отрывках трактата «Поэтика», как это традиционно делают почти все филологи, а в его фундаментальном труде «Метафизика», посвященном учению о Перводвигателе и о космическом Уме. Двадцать лет Аристотель был учеником Платона. Прежде чем он
произнес знаменитую фразу: «Платон мне друг, но истина дороже», -философ долгое время шел вслед за своим учителем, который проповедовал о Космической душе и о мире отражений, или эйдосов.
Аристотель, находясь, безусловно, под сильным впечатлением от катарсического воздействия платоновских диалогов на читателя, именно в свете этого понимал и аналогичное воздействие трагедии, определяя его как подражание посредством действия.
Как философ в своих диалогах должен был бороться против ложного мнения, так и трагедия должна была бороться против первой обывательской установки рассудка - поначалу очевидной, но в действительности совершенно непричастной истине, порождающей неумеренные и неразумные чувства, - и приводит на ее место истинное знание вместе с истинным чувством [2, с. 211].
О распространенном в Греции в 1-11 вв. до н. э. убеждении, что душа должна быть очищена от мнений, чтобы воспринять истину, свидетельствует трактат Плутарха «О слушании поэтов», который во многом перекликается с аристотелевской «Поэтикой».
С точки зрения Аристотеля, и, вероятно, всей греческой философии, весь мир представляет собой трагическое целое. В мире вечно творится преступление, постоянно искупается вина, и вечно сияет ка-тарсически просветленная блаженная первоэнергия всеобщей сущности ума. Поэтому трагедия человека есть частный и, быть может, наиболее показательный случай общего мирового трагизма. Не осознав всей трагической сущности аристотелевского космоса, нельзя понять того, как ему представлялась та трагедия, которую он видел на подмостках греческих театров [2, с. 206].
Если катарсис Аристотеля, с одной стороны, обладает мисте-риально-телесной сущностью, а с другой - напрямую связан с абстрактным идеальным космическим умом, то та сверхжестокость и насилие, которые неизбежно совершаются в трагедии, освящены сакральным присутствием Высшего Разума, Перводвигателя. Заметим, что в теологии Фомы Аквинского («Сумма Теологии») Перво-двигатель и будет воплощением Бога Единого.
Трагедия Софокла «Царь Эдип» в этом смысле станет идеальным воплощением не только аристотелевского катарсиса как такового, но и диалектической пары «сакральное - насилие». Эта трагедия, безусловно, оказала влияние на всю мировую литературу и культуру
в целом. В данном случае мы хотим подчеркнуть, что пара «сакральное - насилие» настолько полисемантична, что ее смысловую глубину трудно переоценить.
Мы уже выразили ту мысль, что архаическая пара «сакральное -насилие», как это ни странно, способствовала появлению личности на сцене мировой истории. Так, говоря о Софокле, об аристотелевском катарсисе, мы вспоминаем религиозный обряд очищения во время празднеств в честь бога вина Диониса, на почве культа которого, согласно теории Эрвина Роде, в Греции появилось учение о бессмертии души. Этот культ отрывал человека от бытовой обстановки и погружал его в экстатическое состояние под предполагаемым влиянием бога живой природы Диониса и винных паров. Здесь, как это блестяще доказал Роде на основании огромного текстового материала, грек впервые начинал ощущать душу как некоего рода бессмертное начало. Представителями этого учения о душе оказались орфики и пифагорейцы. Орфико-пифагорейская школа просуществовала до конца Античности и в последние ее столетия только усилилась. Эта философия расширила и углубила старые демонические представления о душе. Заметим, что так называемый светлый культ Диониса, откуда и произошла трагедия вместе с катарсисом, ничего светлого из себя не представляла.
По-видимому, культ бога Диониса впервые появился во Фракии. Фракия и Македония сохранили в первоначальном виде этот оргаистический культ до сравнительно позднего времени. В VIII в. до н. э. культ Диониса из Фракии через Фессалию и Фокиду или по морю через архипелаг - проник в Элладу, вызвав почти во всей Греции, по мнению А. Л. Чижевского, «психическую эпидемию исступленного движения» [5, с. 370]. Так появился миф о рождении нового бога, и началась борьба двух начал: Аполлона и Диониса (Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки»). Античная душа вышла из длительного равновесия и отдалась во власть дикого страдающего и пьянящего Диониса. Новый бог буквально топчет души греков и во главе пьянствующих, экстатических толп совершает свое победное шествие по всей Греции. Эта энергия бога Диониса и перейдет в особое напряжение греческой трагедии, в ее катарсическую сущность. Поэтому Медея совершит жертвоприношение и убьет собственных детей, а заодно сожжет невесту их отца Ясона. Ее дед, бог солнца Гелиос, пошлет
своей внучке-преступнице колесницу, чтобы Медея могла избежать суда афинского общества (Еврипид «Медея»). Брат и сестра, Орест и Электра, спланируют и совершат убийство собственной матери и ее любовника Эгисфа, мстя за смерть любимого отца Агамемнона. Правда, Клитемнестра будет мстить Агамемнону за смерть их дочери, Ифигении, принесенной в жертву в Авлиде. Эдип же сотворил и отцеубийство, и инцест, женившись на собственной матери, - Иокасте. Но этого мало: в оскверненном городе начнется эпидемия чумы. Фе-дра невинно обвинит своего пасынка Ипполита в том, что он якобы пытался овладеть ею, а герой Тесей, освободивший когда-то Элладу от власти Минотавра и всех хтонических чудовищ минойского периода, ослепленный гневом, будет умолять Посейдона убить его родного сына. И Посейдон, зная, что это всего лишь козни Афродиты, все равно убьет невинного, вызвав из вод морских чудовище, это чудовище испугает коней Ипполита и колесницу понесет на прибрежные скалы. Смертельный исход предрешен. Здесь можно было продолжить и выстроить всю цепь античной жестокой трагедии, которая воплощала в себе религиозный обряд очищения и катарсис.
Этот экстаз рафинированного сакрального насилия дал выход такой энергии, которая затем легла в основу всего европейского театра.
С течением времени оргиастический культ Дионисия (Вакха) был подвергнут серьезным изменениям. Под влиянием религии Аполлона произошло укрощение его, а реформа Мелампа превратила культ в официальный праздник с точным установлением времени и места празднования.
На место древнего инстинктивного порыва явились выборное начало и изоляция культа, что заметно сократило его распространение. Эта удачная попытка ввести оргиастический культ Диониса в какие-то культурные рамки и стала причиной возникновения античного театра, вершиной которого можно по праву считать бессмертную трагедию Софокла «Царь Эдип». Концентрация насилия и сакральности доходит до предела и становится в европейском сознании чуть ли не синонимом катарсиса.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Выготский Л. С. Психология искусства. - М. : Искусство, 1986. - 573 с.
2. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. -
М. : Искусство, 1975. - 672 с.
3. Лукач Д. Своеобразие эстетического: в 4 т. - М. : Искусство, 1986. -Т. 2. - 473 с.
4. Радциг С. И. История древнегреческой литературы. - М. : Высшая школа, 1977. - 551 с.
5. Чижевский А. Л. Космический пульс жизни. Земля в объятиях Солнца. Гелиотараксия. - М. : Мысль, 1995. - 768 с.
