CC BY
112
НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА
УДК 398.3
О.С.Бердяева, Е.В.Мусатова
ТРАДИЦИЯ ПОСИДЕЛОК НОВГОРОДСКОЙ ОБЛАСТИ КАК ЯВЛЕНИЕ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ:
СМЫСЛ И СИМВОЛИКА ОБРЯДА (ПО МАТЕРИАЛАМ ФОЛЬКЛОРНОГО АРХИВА НовГУ ЗА 1980 — 2006 гг.)
Гуманитарный институт НовГУ
The article presents the analysis of the tradition of posidelki, vecherki, besedy — the conventional form of social communication, popular among the village youth in the late of the XIXth and the first half of the XXth centuries. The authors introduce a lot of data into the scientific usage, which are in the archive documents. Posidelki are viewed not only as a Russian cultural phenomenon but also as a whole, complicated and well-structured rite with deep symbolical meaning rooted in the ancient pagan conceptions. As a result the article deals with special symbolism of the actions of the participants of posidelki and besedy.
Тревожным знаком нашего времени стало все больше проявляющееся беспамятство по отношению и к собственной истории, и к национальным традициям, в том числе к фольклору, т.е. к тому, чем всегда скреплялась сама глубинная народная жизнь. За последние 70-80 лет «закрома памяти» неудержимо опустошаются вместе со столь же неудержимым исчезновением традиционного крестьянского быта и обихода, с изменением городской жизни. Понятно, что традиции собственного народа надо знать, и особенно нынешнему молодому поколению.
Сделать материал народной культуры и фольклора понятным и доступным, «своим» современному молодому человеку — задача, несомненно, актуальная. В 2002 г. в НовГУ вышла книга «Фольклор Новгородской области: история и современность», подготовленная по материалам архива Лаборатории фольклора; в 2005 г. она была переиздана в столице [1]. Однако несмотря на значительный объем издания в него многое не вошло, в том числе материалы, связанные с таким интереснейшим явлением народной культуры, как сельские посиделки.
Начавшееся еще в 60-е годы прошлого века постоянное и последовательное обследование фольклора Новгородской области дало богатый песенный материал: свадебные песни, лирические, колядки, причеть. Во многих вариантах был записан и детально изучен, наверное, самый яркий и сложный из всех обрядов — свадебный. А вот осмысление сущности посиделок началось не сразу, хотя материалы записывались, но достаточно долго они не получали научного осмысления. Да и до сих пор нет специального научного описания этого особенного вида молодежного отдыха, претерпевшего серьезные изменения за вторую четверть ХХ в. Эту динамику хорошо демонстрируют записи архива лаборатории. Новейшие данные, к сожалению, подтверждают мысль о распаде посиделок как единого действа, хотя они сохраняли свои традиционные очертания примерно до 50-х годов. Отметим,
что на посиделки еще собирались те, кого сейчас старым в полном понимании этого слова не назовешь, — люди, рожденные в конце 40-х - начале 50-х годов. Такие данные получены в Мошенском районе (экспедиция 2006 г.).
Первые работы о новгородских посиделках относятся к 80-м годам [2]. Несмотря на то, что издание, подготовленное М.А.Лобановым, имеет подзаголовок «методическое пособие по использованию традиционного фольклора в клубной работе» — это единственное до настоящего времени полное описание новгородской традиции посиделок с учетом их последовательности и местных особенностей.
Известно, что посиделки начинались после праздника Покрова (14 октября), а завершались перед Великим постом в дни масленицы. В Новгородской области посиделки, или посидки, имели и иные названия: «беседы», «супрядки», «вечера», «вечерки», «гулянки». Беседы, супрядки, посидки, посиделки обозначают ежевечерние собрания девушек с работой в одной избе, которая откупалась участницами. Платой за место сбора были принесенные девушками дрова, иногда картошка, или мытье пола в доме. Вечера, вечерки, гулянки проходили в святки или престольные праздники, когда в одну деревню съезжалось большое количество молодежи из разных деревень. На такие вечера приходили без работы.
Любопытные уточнения по названиям получены от Л.А.Янтра, записавшей материал в Маревском районе (2006 г.). Рассказывает А.Ф.Федоров, 1935 г. рождения: «Посиделки — это с работой. Пряли там или вязали. Ребята тоже приходили. Девки пели длинные песни. На посиделки-то нас не пускали — маленькие мы были. А вот на вечеринках мы бывали, это семьями приглашали. Семья... приглашала несколько семей в выходной день вечером к себе в дом». По словам Федорова, вечеринки побогаче назывались «балами», а «беседы» — это собрания «исключительно пожилых людей, чаще всего старух»
для обсуждения всех деревенских новостей и житейских вопросов. По воскресеньям с осени до весны проходили «вечера». С весны до осени молодежь ходила на уличные гулянки в престольные праздники и в воскресенья. «Летние гулянки назывались луневка-ми». Такое название в Новгородской области больше нигде не встречается, и понятно, что оно позднее по происхождению. Название связано, вероятно, с гулянием «под луной». «Бывало до вторых петухов загуляешься, а батька утром будит вставать, на сенокос идти», — рассказывает Александр Федорович. Из этой записи видно, как меняется название действа, как со временем старые традиционные названия либо утрачивают свое значение (беседа), либо заменяются «городскими» («бал»). Эти воспоминания связаны с событиями конца 40-х — начала 50-х годов минувшего века.
Исследователи затрудняются в определении явления посидок. На наш взгляд, посиделки некогда представляли собой обряд, имеющий свою структуру; они оформляли такой важный момент в жизни молодых людей, как возможность их знакомства и общения. На посидках подбирались пары, налаживались отношения, которые при благословении со стороны родителей могли завершиться свадьбой.
Говорить о традиционных посиделках можно только как о целом действе, а не как об отдельно исполняемых на них песнях, играх или плясках, а такие попытки рассмотрения отдельных беседных жанров вне самой структуры обряда имеются. Нельзя вести разговор, например, только об играх, так как бесед-ные игры вписаны в ритуал, они (даже позднейшие) хранят в себе, в частности, символику брачных отношений. Точно так же, как игралась свадьба, так «игрались» и посиделки; как и у свадебного действа, здесь был свой «сценарий», правда, не столь сложный, как свадебный, и имеющий отличия в разных местностях, впрочем, не очень существенные. В обряде посиделок все происходило по заранее и давно установленным правилам, действия были определены обычаем. Все повторялось каждый раз в знакомой каждому последовательности и включало в себя традиционный набор действий. Участники играли свои роли, но вместе с тем это было общее действо, уходящее корнями в древнейшие обряды. В целом традиционные посиделки, как представляется, выполняли роль предсвадебной игры.
Исторический материал, имеющийся в нашем распоряжении, хорошо подтверждает вышесказанное. Это относится, например, к записям писателя-этнографа Павла Ивановича Якушкина. П.И.Якушкин (1822 — 1872) — самобытная личность, страстный поклонник народной поэзии, долгие годы наблюдавший народный быт и работавший, по его собственным словам, «по части собирания песен более 20 лет», побывавший в самых разных местах России: в Заволжье, в Костромской, Тамбовской, Рязанской, Орловской Тульской губерниях, в окрестностях Ростова, Переславля, а также и в новгородских землях, на берегах озера Ильмень. К 1858 г. относится очень
важная для нас, новгородцев, запись Павла Ивановича о посидках в селе Ракомо, что недалеко от Новгорода.
Вот как выглядело пространство на посиделках в описании Якушкина: «.. .изба была просторна, в ней не было ни одного стола; близ переднего угла горел светец с лучиною, кругом стен по лавкам сидели девки, до двадцати пяти, и все за пряжей». Как замечает собиратель, одежда девушек проста: сарафаны и пестрые бумажные платки, подвязанные косынкой под подбородком [3].
В записях 1982 г., сделанных студентом Новгородского педагогического института Ю.Т.Тийсле-ром в дер. Анциферово Хвойнинского района от Е.И.Максимовой (1910 г. р., уроженки дер. Загванье Любытинского района), отмечен тот же момент — пришедшие на посиделки одевались в простую одежду: «Что в церкву носили, то на посидку не одевали, а так, по-простому приходили», — говорит рассказчица [4]. А вот по свидетельству М.Н.Кашиной, уроженки Старорусского района, одежда была «не будничная, а воскресничная». «Хотелось, чтоб лучше, не по-нищему, придти, деревня у нас была богатая, лапотников не было, все одевались хорошо» [5]. Жительница дер. Ямы Парфинского района А.Г.Ми-хайлова (1929 г. р.) рассказала, что на девушках были вышитые блузки с круглым вырезом и вышитые передники [6]. В дер. Филистово Хвойнинского района, как отмечает М.А.Лобанов, обязательным было приходить на по-сидку в черном платье и белом переднике с нагрудником. Здесь явно прослеживается влияние городской традиции. А вот в Маревском районе, по словам А.Ф.Федорова, жителя Марево, девушке положено было в гулянку два-три раза переодеваться в новый наряд: «Это считалось особым шиком». Несомненно, что хоть и «простая», но, тем не менее, нарядная, по-своему богатая, одежда, подчеркивала особое значение события для собравшихся. Особенно хорошо одевались — «в лучшие кофты, бусы, шубы и полушубки» — в «сборные», так называемые «навозы», когда молодежь съезжалась из разных, часто далеких, деревень «только для веселья», по словам А.И.Егоровой (1907 г. р. из дер. Никулино Волотовского района), и только для знакомства.
Вернемся к записям П. И. Якушкина. Начинается действие посидок, когда в дом входят молодые люди, оно связано с соблюдением принятого этикета и представляет своеобразный обряд здравствования. Приведем цитату.
«— Здравствуйте, красные девушки! — сказали мы, помолясь Богу.
— Здравствуйте, молодцы хороши! — отозвались в ответ одни из них.
— Милости просим! — проговорили другие, продолжая прясть...
<...>
— Садитесь, молодцы хороши, к нашим девушкам! — сказала одна девка, побойчей других» [7].
Пришедшие молодцы выказывали знак внимания понравившейся девушке, ставя зажженную свеч-
ку к ее прялке. По одному-двое приходили на посид-ки деревенские парни, — и постепенно увеличивалась количество огоньков в избе.
Многие из молодцов «затопляли свечи, ставили их за личинки (верхняя часть прялки. — О.Б., Е.М.) девушкам, те отвечали им поклоном: «Спасибо, добрый молодец!», — не прерывая работы; а коли пелась песня, одним поклоном, не прерывая и песни. Затем молодцы садились около девушек, только когда место не было занято другим; в последнем случае молодец, поставив свечку, отходил в сторону или садился около другой. У многих девушек горело уже по две свечи» [8].
Описанные Якушкиным действия со свечами, с огнем заставляют задуматься об особой значимости этого символического момента. Известно, что свечи зажигали перед женихом и невестой в свадебном обряде. С одной стороны, зажженная свеча — знак проявленного молодым человеком интереса к девушке, выказанного прилюдно. С другой, — здесь есть особый сюжет, ведь огонь всегда почитался как священный. Девушка становится владелицей огня, молодой человек выступает в роли дарителя. Женщина, хозяйка дома, считалась держательницей, хранительницей домашнего огня. У некоторых народов Севера огонь олицетворяется в виде женского образа «матери Огня», «хозяйки очага». В сущности, мы видим здесь проявление отголосков древнейших мифов об огне.
Но в позднейших записях обряда от информаторов, родившихся в конце XIX — начале XX вв., уже нет свидетельств о том, что на посидках в момент здравствования зажигали свечи. «На вечерах жгли лучину. Парни лучины наготовят. В защелок лучи-ночку поставят, и мы прядем», — рассказывала А.Д.Егорова, родившаяся в 1913 г. в дер. Бабки Пар-финского района. М.А.Лобанов описывает здравствование: пришедшие парни за руку здоровались с девушками, которые в это время работали и только подавали руку, не отрываясь от работы.
Когда на смену лучине пришла керосиновая лампа, тогда ушла из посиделочного обряда поэтика возжигания огня. Правда, огонь на посиделках иногда возжигался около девушки, когда приходили парни, но лишь затем, чтобы поджечь кудель, — в нашем фольклорном архиве достаточно сведений об этом. Вот как проходило здравствование в Хвойнинском районе: парням, пришедшим из другой деревни, местный парень раздавал наломанную на небольшие куски лучину. Лучинки поджигали, парни шли друг за другом вдоль сидящих за работой девушек и быстро поджигали кудель. При этом такой же сюжет в Демянском районе иносказательно обыгрывался. «Кто-нибудь поджигает кудель и спрашивает: “Чьи кудри горят?” — и надо отвечать: “Горят, да не говорят”», свидетельствует М.П.Федорова [9]. В этом действии в большинстве описанных случаев просматривается скорее стремление парня освободить девушку от работы для веселья, хотя кудель не сгорала, конечно, — огонь гасился быстро. В том, как поджигалась кудель, проявлялось отношение парня к девушке: если снизу, «с бороды», то парень либо зол на де-
вушку, либо она ему не нравится (такой огонь загасить было сложнее), а если сверху, то это знак расположения. Но, например, в Старорусском районе кудель не поджигали, «моды такой не было».
Матери, отпуская дочерей на посидки, «давали задание»: напрясть два, три, а то и четыре «початка» льна, и задание должно было быть выполнено. Женщины-информаторы рассказывали, как они хитрили, принеся из дому уже готовые напряденные нитки, чтобы потом показать матери, что они работали, а не только плясали. Вообще на посиделках, как говорит А.Н.Шорникова 1907 г. рождения, «пряли, вышивали, рукодельничали, пели песни, рассказывали истории» [10]. Добавим, что и играли, а в позднейшей традиции и плясали.
На посиделках парни, конечно же, выбирали себе девушку по красоте, по тому, как она умеет петь и плясать, какой у нее характер, и по тому, какая она работница. Известно, что и в свадебном обряде эти качества невесты тоже учитывались.
На посиделках все действия были обращены к тому, чтобы объединить всех «во единый круг», чтобы все участвовали в общем действе, так как это обычно происходит в обряде семейном или календарном. Важную роль при этом играл тот, кто вел само действо. Насколько удалось понять, основную роль здесь играл парень, правда, рассказчики говорят, что в 40-е - 50-е годы ведущим был «все равно кто» или «кто повеселее» и не обязательно парень. Можно проводить параллели со свадебным обрядом и ролью в нем дружки, в которой проявлялось карнавальное, скоморошье начало. Эту роль хорошо исследовал Е.Б.Островский, изучая традиции Вологодского свадебного обряда [11]. Дружка был тем, кто соединял «свое» и «чужое» пространство, т. е. стороны жениха и невесты, выполняя при этом роль жреца, объединяя родовой коллектив, устанавливая новые статусы его членов. Та же функция была и у того, кто организовывал пространство молодежного посиделочного действа.
У Якушкина читаем: спев за работой долгую, протяжную песню, девушки перешли к игре.
«— Походимте, девушки, походим, повеселим молодцев! — заговорили некоторые.
— Походим, походим!
— Ну, молодцы хороши, ходите кто-нибудь!
Не вставая с мест и продолжая прясть, они запели:
Как по первой по пороше,
Как по первой по пороше Ходил молодец хорошей.
При начале этой песни вышел один молодец хороший с платком и стал ходить около певиц; при словах песни:
Он кидает, он бросает Шелковый платочек,
Шелковой-то он платочек Девке на колени... — он бросил платок девке на колени; та взяла, не спеша погасила свои свечи и поставила прялку на лавке в стороне и вышла на середину. Песня, по обыкнове-
нию всех хороводных (или как здесь называют, — короводных), оканчивалась поцелуем. После чего, когда молодец сел, стала ходить девушка и бросила «Шелковой платочек / Парню на колени». Парень вышел при конце песни, поцеловал девку и начал ходить под ту же песню» [12].
Отметим особую манеру поведения девушек: они поют, но пока не пляшут, хотя позже тоже будут вовлечены в пляску. Активная роль заводилы действия принадлежит «молодцу хорошему». В Новгородской области плясать называлось «ходить по полу» или «ходить», что, несомненно, характеризовало манеру исполнения — в ней была статная величавость. Н.И.Михеева (1931 г. р.) рассказывает: «Кадриль у нас ходили. У нас ходили так, в Корпове по-другому. Отличается манерам и коленам всяким там. И ланце ходили кругом» [13].
В плясках было много символических действий, связанных с объединением. Примером может служить наборный хоровод («круговина», Батецкий район), где не спеша подбирались пары, при этом каждый участник под предназначенную ему песню совершал медленный проход по кругу, словно бы демонстрируя себя. Молодец и девица подходили друг к другу с поклонами. Хоровод двигался по солнцу, так же, как совершались движения в хороводах календарных обрядовых праздников, в основе которых лежала аграрная магия.
В играх на посиделках основная роль принадлежала все-таки парню, он первый брал в руки ремешок для игры «На ремешок», он был инициатором поцелуйных игр «На монаха» или «На скамейку». А когда гармонь стала ведущим музыкальным инструментом на посиделках, организатором действа оказался гармонист. Думается, что именно тогда меняется роль ведущего, тогда любой из участников может попросить что-то сыграть или предложить что-то сплясать. Гармонист должен быть непременно в центре, и громкость его игры подразумевалась. Любопытное наблюдение было сделано нами при записи коллектива дер. Бабки Парфинского района. Чтобы музыка не заглушала голоса поющих при магнитофонной записи, попробовали пересадить гармониста в сторону — пение тут же разладилось...
В обряде было много поцелуйных, по сути эротических, сюжетов, как при исполнении песен, так и в играх (выше уже приводились их названия). Обычно информаторы не соглашаются петь песни «с картинками», или, как они их еще называют, «хулиганские», «не наши», часто подчеркивая, что у них таких песен не пели, хотя это не так. В архиве таких записей достаточно. Многие из них исполнялись на посидках и гулянках.
Но в основном поцелуйные сюжеты в играх развивались целомудренно, хотя в позднейшей традиции, несомненно, наблюдается более свободное поведение молодых людей. Так, девушка могла не выходить в коридор «для разговора» (фактически для целования), если не хотела (игра «На монаха»). Конечно, при этом она могла получить еще одно допол-
нительное стегание ремешком (или не получить, если смогла спрятаться), а первый шлепок ремнем она получала от ведущего посидки молодца, когда парень, которому она нравилась, через ведущего вызывал ее в коридор. Таковы правила игры.
Нельзя не сказать о нравственных нормах, которых придерживались молодые люди того времени, несмотря на то, что посиделки проходили с поцелуйными играми. Информаторы отмечают, что в момент гуляний и проводов было не принято парню и девушке держаться за руки или ходить под ручку. Это было неприлично, так как означало особые отношения молодых людей в глазах окружающих. В их представлении велико было расстояние между поцелуем в игре и поцелуем в жизни.
Возвращаясь к играм, обратим внимание на то, что в обиходе посиделок часто встречается ремешок, которым стегает ведущий обрядовую игру парень («Тонет», «Люб ли сосед?» и проч.). Это напоминает действия с кнутом старшего дружки в свадебном обряде, когда он окрещивает шубу, положенную перед молодыми, на которую они должны встать перед последним родительским благословением, чтобы ехать к венцу [14].
Примеров игр со свадебной символикой достаточно. Например, «Со вьюном хожу», в которой действия исполняются под припевку:
Со вьюном я хожу,
Со вьюном похаживаю,
А не знаю, куда вьюн положить.
Положу я вьюн на правое плечо,
А со правого на лево положу,
Сам я ко девице иду, иду, иду,
Поцелую да и прочь пойду [15].
Здесь вьюн — скрученный девичий платок, который используется в игре. Отметим, что платок или полотенце — часто используемые в различных обрядах предметы. В свадебном обряде специальное полотенце носили дружки. У старшего дружки полотенце лежало на правом плече и было перевязано под левой мышкой, у остальных дружек — наоборот.
Приведем еще один пример игры, где явно просматривается свадебная символика. Это поцелуйная игра Батецкого района, называемая в разных его частях по-разному: «На скамельку», «На пиво». Не вдаваясь в ее описание, обратим внимание на припевку (запись 2003 г.), которую поют играющим:
Исайя, ликуй,
Барышню не бракуй,
Если будешь браковать,
Не дадим поцеловать.
Оставляя без комментария текст в целом, выделим «Исайя, ликуй!». Это слова тропаря 5-го гласа, который поется во время православного чина венчания в момент, когда молодых обводят вокруг аналоя. Это восклицание в игре оказывается важно, так как здесь своеобразно калькируется церковное хождение вокруг аналоя. На уровне беседной игры — это вождение парня или девушки вокруг стула, стоящего в центре комнаты.
Рассмотренный выше фольклорный материал в достаточной степени подтверждает наше предположение о том, что посиделки, беседы представляли некогда единый обрядовый комплекс, каждое действие в котором было наполнено особой символикой, восходящей к древней обрядовой символике, в частности свадебной. Обряд претерпевал деформацию, особенно сильную в 30-е — 40-е годы. Понятно, что разрушительной для традиции оказались не только советские трансформации, но и Великая Отечественная война, изменившая само качество жизни деревни и ее демографию. Но если удается вызвать на диалог человека, родившегося в конце 20-х — первой половине 30-х годов (а это по теперешним меркам старые люди), то — как радостно засветятся его глаза, с какой любовью вспоминает он свою молодость с безудержным весельем тогдашних посидок и вечеров! Традицию посиделок удалось неплохо зафиксировать в разных районах Новгородской области в ее динамике и в отличиях, и она, несомненно, подлежит научному описанию и анализу, так как понятно, что при рассмотрении ее в контексте других известных народных обрядов могут быть полу-
чены новые и, возможно, совершенно неожиданные результаты.
1. Фольклор Новгородской области: история и современность / Авт. ст. и сост. О.С.Бердяева. М.: Изд. дом «Стратегия», 2005. 252 с.
2. Быстрова А.В., Васильева Е.Е. Новгородская круговина. Новгород, 1983. 73 с.; Лобанов М.А. Посиделки в Новгородской области: песни и игры. Новгород, 1988. 126 с.
3. Якушкин П.И. Сочинения. М., 1986. С.40.
4. Фольклорный архив лаборатории НовГУ. Коллекция 10, папка 1, лист 24. Далее в сносках указывается: ФАНУ, номера коллекции (К), папки (П), листа (Л).
5. ФАНУ, К16, П10, Л27.
6. ФАНУ, К28, П7, Л23.
7. Якушкин П.И. Указ. соч. С.40.
8. Там же. С.41.
9. ФАНУ, К31, П5, Л4.
10. ФАНУ, К17, П5, Л3.
11. Островский Е.Б. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1999. С.16-18.
12. Якушкин П.И. Указ. соч. С.43-44.
13. ФАНУ, К26, П8, Л30.
14. Песни Городенского хора / Сост., предисл., нотации напевов Е.Е.Быстровой. Новгород, 1990. С.138.
15. ФАНУ, К11, П6, Л9.
