CC BY
70
УДК 008
С. С. Соковиков
ТРАДИЦИОННОЕ И ИННОВАЦИОННОЕ В ПОПУЛЯРНОЙ КУЛЬТУРЕ
Дана авторская концептуальная интерпретация феномена популярной культуры, на основе чего в ее пределах указывается спектр явлений, типологически ей присущих. Особое внимание в этом контексте уделено «неоязычеству» как своеобразному явлению, соединяющему традиционные прототипические корни, актуальные культурные практики и в то же время обнаруживающему значительный проективный потенциал.
Ключевые слова: популярная культура, традиционность, спонтанность, «неоязычество», простонародье
The article presents the author’s conceptual interpretation of popular culture phenomenon, on the basis of which and in its limits the author indicates the spectrum o f phenomena typologically characteristic to it. In this context the special attention is given to “neopaganism” as a particular phenomenon connecting the traditional prototypic roots, the actual cultural practices and at the same time disclosing the substantial projective potential.
Keywords: popular culture, traditionalism, spontaneity, neopaganism, commons
Прежде всего необходимо уточнить, что популярную культуру автор понимает как самодеятельную социокультурную реактивность различных (чаще неформальных) общностей на актуальную для них и в то же время диссонансную ситуацию, гетерогенную чаще всего по происхождению и составу образующих факторов. В современности это - не редкость, а, скорее, регулярность. «Речь идет о своеобразной реакции на усложнение и возрастание динамики социокультурных процессов, на “давление” со стороны различных институтов и систем, идущей от неструктурированных, ситуативно возникающих общностей, которые по принципу таксона объединяют людей самых разнообразных статусных пропозиций. На наличие подобных ситуаций исследователи обращали внимание со времен Лебона. Г. Блумер, С. Московичи, Э. Канетти, М. Маффесоли и другие авторы отмечали смутность, дилетантизм, импровизацию как признаки таких ситуаций, неясность порывов и эмоций, порождаемых ими. Спонтанность и элементарность поведения в этом контексте тем не менее не снимает значимости феномена, его включенности в социокультурное пространство и представленности практически во всем его поле.
Упрощенно говоря, основу популярной культуры составляет реакция однотипно настроенной (не обязательно контактной) общности по отношению к значимой ситуации, в которой не работают традиционные механизмы и клише и оказываются неэффективными институциональные системы. В этом случае срабатывает спонтанная, но от этого не менее результативная, ”сценическая площадка” популярной культуры. В самом общем виде популярную культуру можно определить как универсальный тип неспециализированной культурно-рефлексорной адаптации ситуативных социально-психологических общностей в отношении контекстных для них социокультурных коллизий. Проще говоря, речь идет о прямом, не опосредованном какими-либо институциями выражениями отношений, настроений, эмоций с целью адаптации в проблемной
ситуации. Наиболее явно популярная культура заметна в таких явлениях, как анекдоты (и весь так называемый фольклоризм), граффити, перетолковывание материалов СМК, пародийные парафразы образов и ”публика-ций” популярных фигур эстрадной, политической и других сфер, в значительной степени - мода (на уровне обыденной культуры). Менее заметны, но от этого не исключены проявления популярной культуры в специализированных областях - науке, образовании, религии и др. Парадоксальным образом явление, пронизывающее все общество, оказывающее в любом случае влияние на настроения, чувства и в конечном счете на поведение, остается как определенный целостный феномен вне внимания исследователей. Слабая структурированность, неинституционализированный характер, спонтанность проявлений, сложность использования привычных методов изучения и, наконец, непрезентабельность обращения к подобной тематике - все это объясняет отчасти подобную ситуацию. К тому же принято числить популярную культуру по ведомству массовой» [8, с. 112].
Скорее всего, определенный рост пестрых, иногда чуть ли не диаметрально противоположных проявлений того, что в совокупности можно именовать «неоязычеством», и есть реакция на чрезвычайно динамичную, новационную среду современности людей, не вписанных в жесткие, институционализированные варианты постмодернизации.
Удивительным предстает способность «неспециализированных», «неинституционализированных» людей самостоятельно создавать, закреплять и воспроизводить традиции, повторяемые и варьируемые позже такими же «простонародными» людьми. «Речь идет о внешне достаточно разнородных феноменах, в совокупности которых сложно выявить их изотипи-ческие черты. Это обстоятельство явственно обнаруживается уже в простом перечислительном представлении таких явлений: анекдоты; граффити;
контркультурные экспликативы; спонтанные культурные локусы; периферийные сетевые сообщества;
71
экопоселения; паранаука; стритфэшн; буккроссинг; бродяжничество; челночество; фэндомы разного рода (фэнзины, фанфики и пр.); профаническое богословие; разнообразные проявления постфольклора; автогенные культурные гетто; спектр субкультурных образований; слухи; сплетни; городские легенды; пародийные религии; народная агиография; жаргон, слэнг, арго, просторечие; нищенство; субституты уличной культуры, тусовка и др.» [7, с. 91].
Представляется, что именно слово люди (не граждане, члены социума, профессионалы, представители статусов и пр.) здесь существенно значимо.
В самодеятельном творении особых, ситуативно значимых традиций человек (в общении с другими и «другим») как раз и проявляет себя как родовое существо, сообщающееся с себе подобными, и одновременно, не осознавая этого рефлексивно, корреспондирует с трансцендентным.
То, что новые традиции ощутимо возникают, свидетельствуют в последнее время многие исследователи [5].
Из изобилия примеров отметим только три.
Это, во-первых, распространенная традиция «нагружения» определенных памятников (скульптурных изваяний) или иных материальных объектов, в том числе природных, особыми, дополнительными, но чрезвычайно важными и специфическими функциями.
Так, например, бронзовая собака на станции московского метро «Площадь революции» по сложившемуся поверью приносит удачу студентам на экзамене. Помимо этого, в одной только Москве есть с десяток «намоленных» таким образом памятников: скульптура П. И. Чайковского перед зданием Московской консерватории, памятник Герцену перед литературным институтом и т. д. По сути, любой «университетский» город мира неизбежно включает такие самобытные объекты. Однако не только студенчество отличается этим своеобразным обрядотворчеством. Еще одной категорией выступают влюбленные или стремящиеся испытать это состояние. Зацелованный до блеска сфинкс на могиле Оскара Уайльда в Париже, на кладбище Пер-Лашез - одно из свидетельств тому.
Поклонение этому фетишу, как и бронзовой надгробной скульптуре журналиста Виктора Нуара, застреленного из ревности родственником Наполеона III в 1870 г., дошло до того, что властям пришлось обнести эти места оградой и ввести шраф за ритуальное прикосновение к изваяниям.
Классическим местом паломничества влюбленных является также памятник Джульетте в Вероне. Впрочем, не только влюбленность подвигает людей искать и находить подобные ритуальные воплощения чувств и потребностей. Иные мотивы движут британскими консерваторами, «затирающими до
дыр» памятник У. Черчиллю.
При этом возникают удивительные параллели. И памятник М. Горькому перед входом в педагоги-
ческий университет г. Челябинска, и две каменных пумы у дверей Мичиганского университета в США воплощают (по поверью) одну и ту же функцию: если по окончании обучения университет покинет девственница, то пумы вскочат и заревут, а М. Горький наденет шляпу, которая до того покоилась в его левой руке.
Второй пример, пожалуй, еще более красноречив. Тем более, что речь идет о явлении, представленном в ходе полевых исследований сотрудниками российско-французского центра исторической антропологии им. М. Блока РГГУ.
Посетители музея-заповедника «Коломенское» мифологизировали и ритуализировали валуны, лежащие между храмом Усекновения главы Иоанна Предтечи и основной территорией музея. Следует отметить, что в этом относительно ограниченном локусе возникла, причем уже в новейшее время (с 50-х гг. XIX в. до 2000-х гг.), целая группа неокультов, причем разнообразных как по легендарным истокам возникновения, так и по содержанию и ритуальному воплощению. М. А. Грива, например, приводит следующие группы легенд: христианские, исторические, геологические, экзотические, языческие. Главным же в любой версии исслодователь полагает приписывание камням чудодейственной, сверхъестественной силы. «При этом в поисках такого воздействия к этим вполне природным объектам обращаются (в разных легендарных вариантах и ритуальных практиках) люди любых возрастных статусов и мифопоэтических установок, вплоть до последователей секты Аум Сен-рикё» [2, с. 26-29]. Здесь - отчетливый пример, во-первых, совершенно самодеятельной активности, во-вторых, - целый спектр принципиально различных ритуально-мифологических интерпретаций этих вполне природно-естественных и не имеющих до этого некоторой «культурной предыстории» объектов. Аналогичные явления возникают и в иных этнокультурных ареалах [6].
Третий пример, вероятно, более масштабен и, если можно так сказать, фундаментален, поскольку речь идет ни много, ни мало о мифологических основаниях социокультурной и этноцентрированной общности -якутском этносе. Характерно само название материала, к которому мы обращаемся: «Путь богов или путь предков? К истории новой якутской веры».
В основательном и, что важно, документированном материале В. С. Костырко представлена ситуация репликации и одновременно актуальной реинтерпретации элементов, сюжетов традиционной якутской мифоритуальной системы в контексте современной социокультурной ситуации. Это, как ни странно, образ мира традиционный и в то же время вбирающий совершенно актуальные интенции [9].
Несмотря на некоторую внешнюю разнородность, явления, отмеченные выше, на наш взгляд, глубинно
72
объединяет именно популярное (простонародное в высоком смысле слова) стремление сохранить способность самостоятельно (самодеятельно), незапрограм-мированно реагировать на динамичные подвижки среды и тем более на попытки манипулятивного воздействия со стороны институций различного рода. Это проявление тенденций спонтанного, стихийного реагирования, в том числе и в форме «нетрадициона-лизма», о чем, в частности, говорит А. Я. Флиер в статье, само заглавие которой весьма красноречиво: «Какой будет культура XXI века: аналитический прогноз».
Он утверждает, что современную эпоху можно определить как эпоху «восстания элит» - сравнительно небольшой и профессионально хорошо подготовленной части населения. Далее ставится вопрос: а что делать остальным, неспособным заняться профессиональной культурной деятельностью? Выход автор видит в развитии такой формы практик, как культурные репрезентации. Основными субъектами этих процессов станут своеобразные модификаторы прежних конфессий, сословий, наций, социально-профессиональных групп, называемых А. Я. Флиером кластерами - объединениями по интересам, культурным предпочтениям, модным течениям и т. п. При этом отмечается, что принципы объединения людей в подобные сообщества складываются стихийно, как стихийно будут возникать и новые обычаи, выполняющие функции социального самоуправления [9, с. 29].
Сказанное рассматривается как возможные тенденции развития социокультурной ситуации. На наш взгляд, это уже происходит в актуальном времени и пространстве. Более того, происходящее имеет исторические протофеномены и прецеденты, достаточно хотя бы обратиться к материалам круглого стола
«Колдовство и народная религия в России и Западной Европе» [3].
То, что подобные явления возникают и развиваются часто на уровне микрокоммуникаций, затрудняет исследовательскую рефлексию феноменов, но не снимает их значимости, укорененности в практиках и существенных проективных возможностей.
Немаловажным будет отметить, что практически все названные явления при внешней разнородности изоморфны популярной культуре (в нашем понимании) по основным параметрам: мифологично-сти, фольклорности, субкультурности, неспециали-зированности, адаптивности, ситуативности, «сценичности», образности [8].
Одним из недавних ярких примеров подобных культурных практик служит создание студентами исторического факультета одного из вузов Екатеринбурга псевдорелигиозного культа «бряхнанства» с разработанной системой ритуалов, изображениями божества, каноническими текстами. Пародийный характер культа не снимает альтернативность культурного поведения студентов как симптоматику вполне значимых интенций [1, с. 61].
В представленном контексте достаточно основательным стоит считать утверждение руководителя Центра изучения социокультурных изменений Института философии РАН Н. И. Лапина о том, что «духов-но-интегрирующее ядро нового общества вырастает из самоорганизации его членов, объединяющихся в добровольные ассоциации, создающих новые традиции» [4].
Представляется, что и популярная культура, уже функционирующая в современности, способна соучаствовать в подобном проективном движении в будущее.
1. Алексеевский, М. Д. Конференция «Мифология и повседневность» / М. Д. Алексеевский, 3. С. Васильева // Живая старина: журн. о рус. фольклоре и традиционной культуре. - 2007. - № 2 (54). - С. 60-62.
2. Грива, М. А. Культовые камни в Коломенском / М. А. Грива // Живая старина: журн. о рус. фольклоре и традиционной культуре. - 2007. - № 1 (53). - С. 26-29.
3. Ильина, Т. С. Культурный стол «Колдовство и народная религия в России и Западной Европе» / Т. С. Ильина, А. Л. Топорков // Живая старина: журн. о рус. фольклоре и традиционной культуре. - 2007. - № 2 (54). - С. 62-63.
4. Лапин, Н. И. Инверсия доминантных процессов социокультурной трансформации и ее акторы / Н. И. Лапин // Кто и куда стремится вести Россию?: сб. науч. тр. / под ред. Т. И. Заславской. - М.: Высш. шк. социал. и экон. наук: Интер-
центр, 2001. - С. 107-115.
5. Новые традиции: коллектив. моногр. / под ред. Е. Э. Соровой, С. А. Рассадиной. - СПб.: Петрополис, 2009. - 376 с.
6. Рыжакова, С. И. Священный лес Покайни в Латвии: изобретение традиции? / С. И. Рыжкова // Живая старина: журн. о рус. фольклоре и традиционной культуре. - 2007. - № 1 (53). - С. 32-35.
7. Соковиков, С. С. Концептуализация популярной культуры как культурологическая проблема / С. С. Соковиков // Культура - искусство - образование: единство теории и практики: материалы XXXI науч.-практ. конф. проф.-преподават. состава академии / Челяб. гос. акад. культуры и искусств. - Челябинск, 2010. - С. 90-94.
8. Соковиков, С. С. Природа популярной культуры / С. С. Соковиков // Вестн. Челяб. гос. акад. культуры и искусств. -2003. - № 5. - С. 118-121.
9. Флиер, А. Я. Какой будет культура XXI века: аналитический прогноз / А. Я. Флиер // Обсерватория культуры. - 2010. -№ 4. - С. 27-31.
10. Чекушина, Е. Потертые памятники [Электронный ресурс] / Е. Чекушина // Лента.ру. - Режим доступа: И11р//1еп1а.ги/аг1Ме8. - Загл с экрана. - 14.03.2006.
Сдано 6.04.2011
73
