CC BY
88
21. Окладников А.П, Кириллов И.И. Юго-Восточное Забайкалье в эпоху камня и ранней бронзы. - Новосибирск: Наука, 1980.- 176 с.
22. Цыбиктаров В.А. Лесные элементы в петроглифах селенгинского типа и вопрос о генезисе селенгинских писаниц Южного Забайкалья и Северной Монголии // Центральная Азия и Прибайкалье в древности. - Улан-Удэ-Чита: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2002. - С. 56-63.
Цыбиктаров Александр Дондопович, доктор исторических наук, профессор кафедры Всеобщей истории Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ, e-mail: kafedra vist@bsu.ru
Tsybiktarov Alexander Dondopovich, doctor of historical sciences, professor, department of general history, Buryat State University, Ulan-Ude.
УДК 930.85(571.5)
З.Е. Цыренова Традиционная культура коренных народов Восточной Сибири в советский период: опыт сохранения и развития
В статье рассматривается традиционная культура автохтонов Восточной Сибири - бурят, эвенков, тувинцев, хакасов в один из самых противоречивых периодов российской истории - советский. Выясняется содержание советской социалистической культуры (как общегосударственной), взаимодействие традиционной культуры народов с русской. В работе введено большое количество новых, ранее недоступных документов и дана им современная интерпретация.
Ключевые слова: традиционная культура, автохтоны Восточной Сибири, советский период, современная интерпретация.
Z.E. Tsirenova
The traditional culture of the natives of East Siberia in the Soviet period: the experience of its preservation and development
This article considers the traditional culture of the autochthons of Eastern Siberia: Buryats, Tuvinians, Khakasses, in one of the most contradictory periods of the Russian history - the Soviet period. The content of the Soviet socialist culture (as a nationwide) and the interaction of aboriginal traditional culture with the Russian one are revealed. A great number of new, earlier not available documents have been introduced in the study and the modem interpretation is given to them.
Keywords: traditional culture, autochthons of Eastern Siberia, Soviet period, modem interpretation.
В последние десятилетия мировое сообщество переживает бум этнического возрождения. Подобные процессы являются своеобразной реакцией этносов на унифицирование ценностей западной цивилизацией, независимо от их адаптационных способностей и возможностей. В частности, это нашло отражение в законодательном признании прав коренных народов на исконные территории, на их возобновляемые и невозобновляемые ресурсы в Декларации Международной организации труда (МОТ) 1989 г. «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах» [1]. Хотя Декларация ратифицирована не всеми государствами, ее положения отмечают качественные изменения норм международного права в отношении коренных народов. Если ранее в его нормах содержалась явная ориентация на ассимиляцию этих народов в доминирующее общество, то теперь признаются их права на контроль над собственными институтами и образом жизни.
Кроме того, в рамках Международного десятилетия коренных народов мира (1995-2004), объявленного ООН, для мирового сообщества более зримо выявляется проблема ориентации на традиционные этнокультурные институты и механизмы при оценке социальной действительности. Отсюда -необходимость исторического изучения традиционной культуры, ее развитие и сохранение в полиэтническом государстве, к которым относилась имперская Россия, затем - СССР и ныне - РФ и где в одной из первых в мире попытались решить национальный вопрос.
Историческая ситуация конца XX в. характеризуется сложной этнокультурной обстановкой. Глобальные проблемы современной эпохи становятся противостоянием традиционной и модернизированной (современной) культур, которые оказывают все возрастающее влияние на ход культурноисторического процесса. Корни такого противостояния лежат еще в колониальном времени, когда европейские чиновники, будучи твердо уверены в благотворности и полезности своей деятельности для «туземцев» и «аборигенов», искореняли их традиции и верования, которые, по их мнению, были
вредны для прогрессивного развития этих народов. Тогда предполагалось, что модернизация подразумевает, прежде всего, внедрение новых, прогрессивных форм деятельности, технологий и идей, является средством ускорения, упрочения и облегчения пути, который все равно предстоит пройти этим народам.
Разрушение многих культур вследствие такой насильственной «модернизации» привело к осознанию порочности подобного подхода, необходимости создания научно обоснованных теорий модернизации, которые можно применить на практике. В середине XX в. многие антропологи делали попытки взвешенного анализа традиционных культур, исходящего из отказа от универсалистской концепции культуры. В частности, группа американских ученых под руководством М.Херсковица в ходе подготовки Всеобщей декларации прав человека, проходившей под эгидой ООН, предложила исходить из того, что в каждой культуре стандарт и ценности имеют особенный характер, поэтому каждый человек имеет право жить согласно тому пониманию свободы, которое принято в его обществе. Возобладала, к сожалению, универсалисткая точка зрения, вытекавшая из эволюционистского подхода. И сегодня в Декларации записано, что права человека едины для представителей всех обществ независимо от специфики их традиции. Причем известно, что записанные в декларации права человека представляют собой постулаты, сформулированные именно европейской культурой, и эволюционистская парадигма легла в основу появившихся тогда теорий модернизации.
Все эти проблемы потребовали изучения социальной части комплекса «традиционная культура -коренные народы - общество», в том числе в исторической ретроспективе. Ответом на эти процессы стало появление культурной экологии, исторической этнологии, традициологии, культурологии -своеобразного междисциплинарного научного комплекса, рассматривающего историю, культуру общества, народов.
В данной работе под историческим процессом понимается трансформация традиционной культуры в процессе модернизации. Исторический характер данной работы определяется конкретными методологически обусловленными решаемыми задачами. Среди доступного комплекса методов современной науки выбраны и использованы только те, которые позволяют осуществить историческое исследование. Означенная дисциплинарность работы определяется кругом источников, среди которых преобладают именно исторические. Формирование государственной политики, особенности ее проведения, результаты и последствия особо рельефно обнаруживают себя в истинных источниках, которые составляют фактологический фундамент исследования.
Осуществленный анализ исследований позволяет в основном высоко оценить многие достижения историографии прошлых лет. Одновременно с этим необходимо указать основные недостатки: доминирование идеологических стереотипов; стремление подчеркнуть, главным образом, позитивные стороны национального развития коренных народов бывшего союза, не раскрывая издержек и потерь в его процессе; отсутствие почти освещения несоответствия, пропасти во взглядах на духовную сферу, идеологию, переустройство внутреннего мира человека многонационального государства между разработчиками, плановиками культуры, властью и большинством населения.
В целом, оценивая степень изученности темы, можно сделать вывод о том, что в изучении различных аспектов национального развития, в том числе традиционной культуры, в масштабах страны и сибирского региона имеется серьезный задел. Однако в исследовании культурных процессов на основе новых подходов сделаны первые шаги, а значит, необходима дальнейшая научная разработка проблемы.
Исторические источники, использованные в работе можно разделить на следующие группы: законодательные акты, делопроизводственная документация, опубликованные статистические сборники и справочники, научные труды по теме, работы этнологов и других специалистов в области национальной культуры, политики, социальной сферы, материалы социологических исследований, описания быта сибирских аборигенов, фольклорное наследие коренного населения Сибири, периодическая печать. При проведении исследования были использованы ранее введенные в научный оборот, так и новые источники центральных и местных архивов.
Характер, содержание, репрезентативность этих источников во многих отношениях различные, но все они несут значительную информационную нагрузку и в совокупности своей образуют насыщенную основу для изучения процессов культурного развития этносов, сохранения их национальной составляющей духовности народов.
В ноябре 1917 г. большевистским правительством России была выработана государственная национальная политика по защите коренных народов. В соответствии с «Декларацией прав народов
России» правительством РСФСР было принято «Временное положение об управлении туземных народностей и племен северных окраин РСФСР». На местах были впервые созданы родовые собрания, родовые Советы, туземные районные съезды и избираемые ими районные исполнительные комитеты. Те несколько послереволюционных лет, в течение которых создавались подобные уникальные документы, проводились прогрессивные мероприятия, означали лишь короткий момент представлений о всесторонне развивающейся, свободной от предрассудков личности и автономной культуре на местах. В основном происходило это из-за наивной веры в революционную и культурно-созидательную силу масс, овеянной романтикой раннего периода.
Выявлялась центральная проблема начального периода культурной политики - создание нового человека советского государства, власть стремилась к переустройству всего внутреннего мира человека. Предполагались создание пролетарской культуры в условиях диктатуры пролетариата, борьба с пережитками буржуазной культуры, критическая переработка и освоение буржуазной науки.
Учитывая полиэтничность России, признавались необходимым разработка национальной политики и проблем языковой культуры (развитие орфографии, терминологии, литературы и т.д.), национализации школ, подготовка кадров национальной интеллигенции и других [2]. Проблемы, оказавшиеся при их реализации очень сложными, будут находиться в поле зрения партийных, государственных и других структур еще долгие годы, вплоть до конца 60-х гг. прошлого века.
В обществе все больше приходили к пониманию того, что революция не ведет за собой автоматического уничтожения всех пороков предшествующего общества. Осознание живости старых традиций отразилось в понятиях, появившихся в середине 20-х гг.: быт, жизненный уклад, образ жизни. Кроме того, существовала глубокая пропасть во взглядах на идеологию, социальную сферу и переустройство внутреннего мира человека нового многонационального общества между разработчиками, плановиками культуры, властью и большинством населения, а в документах тех лет все больше прослеживается мотив борьбы, руководство которой взяла на себя партия.
Таким образом, с конца 20-х и до начала 50-х гг. культурная политика все больше воспринимается как «культурная революция», ключевыми положениями которой станут:
• отступление в сфере общего образования и переход к быстрому обучению в соответствии с потребностями на перспективу;
• изменение отношения к «буржуазным» специалистам, начало которого было положено Шахтин-ским «делом» летом 1928 г.;
• социальная подготовка выдвиженцев из пролетариата и коренных народов в российских провинциях, воспитание «красных специалистов»;
• радикализация искусства и науки, необходимость которой подкреплялась аргументами классового противостояния.
Культурная революция становилась одним из элементов классовой борьбы и поскольку «одними разъяснениями и воспитательными мерами невозможно было разрушить вековые устои патриархально-семейного уклада, в интересах скорейшей ликвидации тяжелых пережитков прошлого советское государство, наряду с широкими и разносторонними мерами воспитания, применяло и меры принуждения» [3]. Начался насильственный перевод кочевых и полукочевых хозяйств на оседлый образ жизни и их коллективизация. Только в 1932 г. в Бурятии было переведено на оседлость 117 555 хозяйств [4]. Перемены коснулись не только бурят, эвенков, но и тувинцев, хакасов и других коренных народов Восточной Сибири. При этом место оседания вчерашних кочевников выбиралось без учета наличия воды, пашен, близости сенокошения и т.д. Тогда власть не особо заботилась об устойчивости ландшафта к возрастающим антропогенным нагрузкам. Были заброшены многие пастбища, использовавшиеся веками, но оказавшиеся удаленными от центров оседания. В эти же годы проводилось и выселение улусов, хотонов (хуторов), к 1939 г. было выселено 2 273 хозяйства [4]. Признавая величайшие достижения страны, а вместе с ней и коренных народов, нельзя не признать, что этносы были подвергнуты историческому эксперименту, который способствовал утрате связи с традиционным укладом, образом жизни; привел к глубоким изменениям в культуре, которая частично подменялась инородной, частично разрушалась. Духовные сокровища были отчасти отвергнуты, вычеркнуты из национального оборота и сосредоточены в дацанах и музеях.
Война и послевоенный период замедлили, но не остановили духовное и культурное развитие. Бесспорно, идеология проникала во все сферы жизни общества. Накануне войны власть во главе со Сталиным завершает идейную конструкцию, содержащуюся в документах 1934-1938 гг., где соотноше-
ние между классово-интернационалистским началом и державно-патриотическим подходом заметно изменился в пользу последнего. В годы войны великодержавный национализм был поставлен на службу активизации патриотических чувств всех народов СССР.
Явное доминирование державного подхода в идеологической сфере присутствовало в программных записках, которые в 1944-1945 гг. подготовили руководители идеологических и образовательных структур в связи с перспективами послевоенного развития страны. В них подчеркивалась необходимость использования наследия самобытной русской прогрессивной педагогики, внесшей значительный вклад в сокровищницу мировой педагогической мысли.
Власть и Сталин, безусловно, преследовали определенную политическую цель. В русских, как имперском этносе, вождь искал укорененности своего режима, но не только это. Его, очевидно, тревожили возможные неблагоприятные для режима и строя перспективы культурно-национального развития нерусских народов. Война вызвала у них новые приливы этнической самоценности, породила надежды на послабления в сфере национальных отношений. Национальное же никак не торопилось соединяться с интернациональным, как этого требовал классовый подход. Следовательно, согласно диалектике режима во главе со Сталиным, требовалось ликвидировать одну из двух противоречивых сторон, приведя национально-культурную сферу к общему, великорусскому знаменателю теперь, а не в коммунистическом завтра.
Эта идея через два-три года в небывалых масштабах захлестнет общество, культуру, науку. А с 1947 г. «холодная война» станет топливом для разжигания новой волны национализма. Одним из ярких ее проявлений станет навязчивое разоблачение так называемого космополитизма, развернувшееся с конца 1948 г. В начале 50-х гг. Сталин вновь своеобразно обратился к национальному содержанию в послевоенной идеологии в статье «Относительно марксизма в языкознании». Используя критику идеи академика Н. Марра о «классовости» языка, он представил нацию в качестве наиболее важного фактора современной истории и революционной борьбы. Несмотря на то, что в статье не было ни слова о приоритетности русского языка или об ущемлении прав языка и культуры народов СССР, последствия для них складывались не лучшим образом. В программах для системы образования уменьшаются часы на изучение родного языка, литературы, а попытки воспрепятствования данным действиям быстро пресекались центром, причем и после смерти вождя.
Время Хрущева принесло не только «оттепель». Идеологическая система в тот период живо реагировала на проявления национальных настроений в среде интеллигенции. Кроме того, Хрущев, увлеченный созданием программы коммунистического строительства, в 1961 г. заявил об отказе «консервирования национальных различий» [5]. Это и другие дилетантские высказывания стали сигналом к подавлению всплеска различных проявлений национально-культурной жизни.
Логическим завершением на практике явилась разработка положения в законе «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в стране» (1958 г.), по которому объявлялось, что изучение родного языка и обучение детей в школах на родном языке -дело добровольное. Постоянно и особо подчеркивалось, что «овладению в совершенстве местным и русским языком нужно уделить самое серьезное внимание». И вновь противоречие: слова верные, а практические меры были иными. Происходил радикальный пересмотр учебных программ и планов. Национальные школы всех типов переводили на русский язык обучения, сохранив родной язык только как предмет, изучавшийся на добровольной основе.
Наука, осуществляя национальную, языковую политику партии и государства, утверждала, что «в условиях социализма могут происходить частичные процессы добровольного слияния небольших этнических и экстерриториальных национальных групп, вкрапленных в крупные социалистические нации, с этими национальностями. Особенно важным в этом процессе является усвоение сливающимися этнографическими и экстерриториальными национальными группами языка крупной передовой социалистической нации, среди которых эти группы живут». Кроме того, «языковая консолидация» не есть естественный процесс, «сближение и расцвет наций протекают не стихийно, а планомерно... в нашем многонациональном государстве это осуществляется в процессе единого государственного планирования» [6].
Предпосылкой осуществления национальной языковой политики Советского государства этих лет служило научное изучение процессов «функционального взаимодействия языков народов Сибири». Разработка проблемы началась по инициативе Института истории, филологии и философии СО АН СССР (г. Новосибирск), но первые работы уже публиковались в начале 60-х гг. В основу разработки проблемы легли «данные переписей населения и специальные научные исследования», которые сви-
детельствовали об «...изменениях в распределении сфер применения языков народов СССР. Отмечалось широкое и постоянно растущее распространение русского языка в качестве средства межнационального общения и повышения уровня культуры...» [7]. Научное изучение этих процессов прежде всего служило идеологическим целям, «по линии политического воспитания трудящихся», а также позволяло «сделать научно обоснованные выводы о целесообразности применения тех или иных языков в обучении и воспитании подрастающего поколения, в политическом и культурном просвещении трудящихся средствами устной пропаганды, печати, радио, ТУ и т.п... Они способствовали разработке теоретических проблем современного развития национальных отношений» [7]. На основании подобных научно-методических установок были даны рекомендации гуманитарным научным учреждениям обратить внимание «на актуальность социологических исследований проблемы функционального взаимодействия языков народов СССР на этапе коммунистического строительства. Включение проблематики в планы 1967-1970 гг. и создание тематической социолого-лингвистической группы, отвечающей задачам науки, поставленным XXIII съездом КПСС (1966) [7]. Ссылки на документы данного высшего форума партии не случайны. Именно на съезде прозвучал властный окрик в ответ на обращение научной и творческой интеллигенции к правительству об опасности возвращения сталинизма после отказа от идей «оттепели». Страна тихо вползала в «застой».
В официальных документах этот период определялся как «развитой социализм», основными признаками которого назывались «высокая зрелость производительных сил и производственных отношений, высокая степень планомерности, гармоничности в экономике, ... духовной жизни общества»; кроме того, «развитой социализм означал высшую интенсивность интеграционных процессов общественной жизни, ... возрастание социальной однородности общества; дальнейший расцвет и сближение наций и народностей СССР, интернационализацию их образа жизни...» и т.д. [8]. Более того, под влиянием последнего фактора складывалась культурная общность не только отдельных наций (в том числе бурятской, эвенкийской, тувинской, хакасской и т.д.), но и всего советского народа - новой исторической общности людей» [9].
Методологически это определялось «диалектическим процессом развития через расцвет к сближению и сближению на базе расцвета», а это в свою очередь «являлось важнейшей закономерностью прогресса всех национальных культур СССР» [9]. Бурятская культура, так же как и эвенкийская, тувинская, хакасская и другие, все больше приобретала черты «общесоветской, интернациональной культуры». Это же проявлялось, прежде всего, в «общности идеологии и методов реалистического отражения действительности [9].
Национальные отношения этого периода характеризовались двумя тенденциями: развитием наций и их сближением, они же распространялись и на национальные культуры. Основой сближения является «широкое и глубокое воздействие русского языка на языки народов СССР» и как следствие этого - «распространение национально-русского двуязычия» [9]. Шла помимо естественного влияния русского языка как средства межнационального общения пропаганда протекционистской политики ведущей роли русского языка как составной части общей идеологии интернационализации, слияния и образования новой исторической нации «советский народ».
С позиций унитарного мышления все больше утверждалось мнение о беспроблемности национальных отношений. Теория межнациональных отношений разрабатывалась односторонне, а СССР представлялся только как общество дружбы народов, где быстрыми темпами происходит слияние наций и народностей в единый «советский народ». Такой подход к историческому опыту не соответствовал реалиям того периода, препятствовал объективному анализу проблем развития этносов СССР, способствовал утверждению догм, исключал возможность альтернатив в развитии общества. Хронологически это связано с подготовкой и празднованием 50-летия СССР (1971-1972 гг.).
Все больше проявлялось противоречие между ожидаемым свободным этнокультурным развитием и жестким контролем со стороны центральных партийных и государственных структур.
Советское общество в целом стояло на пороге глобальных перемен. Запущенный механизм медленно набирал обороты, возможно, поэтому партийно-государственный строй уже ничего не мог противопоставить в ближайшей перспективе процессам национального сепаратизма, росту национального самосознания и формированию национальных историографий.
А.Д. Цыбиктаров. Становление производящего хозяйства в Южном Забайкалье в эпоху энеолита и ранней бронзы (конец III - середина II тыс. до н.э.)___________________________________________________________________________________
Литература
1. Наука о культуре и культурная политика / РАО, Гуманит. центр каф. культурологии. - М.: Наука, 1994. - С. 5.
2. НАРБ. Ф. 1п,оп. 1,д. 626, л. 155.
3. Очерки истории культуры Бурятии. - Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1974. - Т.2. - С.51.
4. Хышектуева Л.В. Эколого-экономические проблемы выживания коренных этносов Бурятии // Проблемы традиционной культуры народов Байкальского региона: материалы междунар. науч.-практ. конф. (2-3 июля 1999 г.). - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999. - С. 184-185.
5. Дзюба И. Интернационализм или русификация?/ пер. с укр. - Амстердам, 1970. - С. 15-16, 51.
6. Каммари М.Д. Строительство коммунизма и дальнейшее сближение наций в СССР // Вопросы философии. - 1961. -№9. - С.31-32.
7. Рекомендации научно-методического совещания «Проблемы функционального взаимодействия языков народов Сибири» (Новосибирск, 1-2 декабря 1966 г.) // НА РБ. Ф. 1п.,оп. 1, д. 7422, л. 94-95.
8. Материалы совещания преподавателей средних специальных учебных заведений (10. 1976) // НА РБ, ф.1п., оп. 1, д. 8436, л. 12-13.
9. Культура Бурятии в условиях развитого социализма. - Новосибирск: Наука. Сиб. отд-е, 1983. - С. 212
УДК 947.01:930.26(571.54+571.55)
А.Д. Цыбиктаров
Становление производящего хозяйства в Южном Забайкалье в эпоху энеолита и ранней бронзы (конец III - середина II тыс. до н.э.)
В статье рассматриваются культурно-исторические процессы, происходившие в Южном Забайкалье в начальный период бронзового века. Показаны изменения в развитии палеоэкономики населения степной и лесной зон, их влияние на материальную и духовную культуру, образ жизни, складывание этнокультурных особенностей населения разных природных зон Южного Забайкалья.
Ключевые слова: эпоха энеолита и ранней бронзы, палеоэкономика, палеогеография, производящая и присваивающая экономика, селенгинско-даурская культура, хэнтэйская культура, этнокультурные процессы.
A.D. Tsybiktarov
The formation of producing economy in the Southern Transbaikalye in the eneolithic and early Bronze Age (the end of the Illrd - the middle of the Ilnd millennium B.C.)
The cultural and historical processes having occurred in the Southern Transbaikalye at the initial stage of Bronze Age are considered in the article. The changes in the development of paleoeconomy of the steppe and forest zones population, their influence on material and spiritual culture and on life style, the formation of ethnocultural features of the population of different natural zones of the Southern Transbaikalye have been shown.
Keywords: an epoch eneolith and early bronze age, paleoeconomy, paleogeography, producing and appropriating economy, se-lenginsko-daurskaya culture, khenteiskaya culture, ethnocultural processes.
Эпоха энеолита и ранней бронзы в степных и горно-степных зонах Евразии была временем освоения металлургии меди и бронзы, завершения перехода от присваивающего хозяйства к производящему. Скотоводство и земледелие к концу этого периода заняли доминирующее положение в палеоэкономике, оттеснив охоту, рыболовство и собирательство на положение вспомогательных отраслей хозяйства. На основе этих процессов произошло сложение новых культур. Обитатели же горнотаежных районов оставались охотниками, рыболовами, собирателями и сохраняли во многом неолитический уклад и образ жизни. Эти общие закономерности в полной мере проявились в облике культур населения степных и таежных районов Южного Забайкалья. На заре бронзового века, в энеолити-ческо-раннебронзовое время, в конце III - первой половине II тыс. до н.э., здесь сложились две культурные области: степная и лесная. Каждая из них имела особенности в характере памятников, материалов, общем облике культуры.
Степная культурная область занимала степные и лесостепные районы Южного Забайкалья. Здесь в это время сложилась селенгинско-даурская археологическая культура. Население вело оседлый образ жизни, о чем свидетельствуют культурные слои поселений мощностью до 30-50 см. Они содержали разнообразные изделия из камня и кости, керамику, большое количество костей как диких, так и домашних животных. Каменный и костяной инвентарь включал наконечники стрел, дротиков, скребки,
