CC BY
107Традиционная детская обрядовая культура татар
© 2017 г. Г. Б. Сайфутдинова, Т. А. Титова
Целью статьи является рассмотрение опыта традиционной социализации детей и подростков татарского населения Республики Татарстан. Основными источниками, использованными при подготовке статьи, стали полевые материалы авторов - результаты ряда этносоциологических опросов среди этнографических групп (казанские татары, мишари и крашены), глубинных интервью и полевых наблюдений в период 1999-2012 гг. Территориальные границы исследования определены современными административно-территориальными границами Республики Татарстан.
Ключевые слова: детская обрядовая культура, татары Поволжья, этнические традиции и практики социализации.
Традиционно семья у татар относилась к числу базовых ценностей. Основной целью брака было продолжение рода, а рождение и воспитание детей были важнейшими функциями семьи. Эта идея отражена в татарской пословице: «Кырык туган булмасын, бер бала булсын» (дословно: лучше иметь одного ребенка, чем сорок родственников). По народным представлениям родительство было «угодно Богу», а потому бездетные семьи имели низкий статус в общине. Так женщину, не имевшую своих детей называли кысыр (не имеющая продолжение), а мужчину чирле (гнилой). Существование традиционной татарской семьи вплоть до начала ХХ века было продиктовано патриархальными особенностями крестьянского быта, традициями ислама, этнической и языковой идентичностью татар, что в целом сохраняло камерность существования татарской деревни. Соответственно, рождение ребенка рассматривалось как дар, и
это отражено в народном фольклоре: «Балалы ей - базар, баласыз ей -мазар» (дословно: дом с детьми - базар, дом без детей - кладбище).
Если женщина в течение 5-7 лет после замужества не имела детей, то ее положение резко менялось в худшую сторону. П. Паллас пишет: «Бесплодие вменялось женам в бесславие, ...поступают другие жены (плодородные) с ними весьма презрительно» (Паллас, 1773, с. 178-179). Бездетность, если такое случалось, становилась несчастьем всей семьи. Г. Ахмаров отмечает, «Часто муж сам возит бездетную жену по знахарям, а иногда родители жены принимают участие в изыскании средств для дочери» (Ахмаров, 1907, с. 34-35). Бездетность женщины была безусловным поводом для развода. Если муж приводил вторую жену, то бездетная жена в полигамном браке старалась стать полезной в доме, проявляя о детях мужа не меньшую заботу, чем их собственная мать.
Появление на свет ребенка сопровождалось у татар многочисленными религиозно-магическими и санитарно-лечебными действиями, которые должны были способствовать сохранению здоровья матери и дитя. С момента рождения новорожденный подвергался различным обрядовым действиям. В послеродовой период, а именно до истечения сорока дней, роженица и ребенок находились на особом положении. По народным представлениям в этот период и матери и ребенку угрожает опасность. «Кырык кенгэ хэтле - гернэц авызы ачык тора» (дословно: до сорокового дня роженицу ждет «открытая могила»). Сразу после родов проводилось обязательное ритуальное «очищение» роженицы и новорожденного. А.К. Байбурин, считает, «в этот срок женщина и ребенок считаются нечистыми, т.е. находятся в том неопределенном состоянии (в том числе и пространственно - между своим и чужим), когда они наиболее уязвимы». И «карантин» в этом случае служит в интересах матери и ребенка (Байбурин, 1992, с. 90).
Доминирующее место занимали обряды ритуального угощения от сородичей в честь рождения ребенка - бэби чэе, угощения матери и ребенку - бэби ашы кэртY. Считалось, что до истечения сорока дней роженица полностью свободна от грехов, поэтому основные подарки роженице старались сделать в течение этого срока, что приносило отпущение грехов и дарующему тоже (Гатауллина, ПМА 4). Взаимная обязанность посещать роженицу характерна для многих народов: у русских такое по-
сещение называлось отведки, у украинцев - наведки, у белорусов - про-видки (Байбурин, 1992, с. 44-46), у узбеков - праздник родин «тугыш твй» (Фирштейн, 1978, с. 49).
Во всех трех исследуемых группах татар самым важным знаковым действием было имянаречение. Имя воспринималось как оберег, а безымянный ребенок считался легкой добычей для нечистой силы, вмешательству которой чаще всего приписывали смерть новорожденных. Ребенка, умершего без имени (или мертворожденного) уже после смерти нарекали одним из имён Пророка - Габдуллой или, если девочка, то именем одной из дочерей Пророка - Фатимой или Галиёй и хоронили с надлежащими церемониями. Татары-мусульмане при имянаречении в основном пользовались мусульманским именником. Мальчикам давали имена с компонентами - улла 'Бог(а)', дин 'вера', (г)абд 'раб (Господа)', щан 'душа'. Девочек называли именами жен и дочерей Магомета. У кряшен детям при крещении давали имена по святцам. Мальчику назначали двоих крёстных (мужчину и женщину), а девочке - только крёстную (женщину) (Кудашев, ПМА 3). Имена были русскими, но звучали в особой транскрипции: Варвара - Барый, Дмитрий - Метрэй и т. д. Иногда если ребенок рождался слабым давали имя, основанное на магии слова: Гвмэрщан (жизнестойкий), Тимербикэ или Тимергали (крепкий, как железо). Когда детей в семье становилось много, а многодетность, воспринималась, как и отсутствие детей - бедствием, ребенку давали имя, которое по поверьям могло остановить деторождение, например у мусульман - Туктабай, Туктабикэ (тукта в переводе дословно означает 'остановись'). Или наоборот, назвав ребенка именем Ульмэсбикэ 'не умирающая' или Торсын 'пусть живет' обеспечить им безопасность и долголетие. Верили, что нечистую силу можно обмануть, например, дав ребенку имя Йомгалак 'потерянный', или устрашить, назвав младенца Яман 'страшный'. Имя, данное при рождении, не всегда являлось единственным у человека. Известны случаи, когда ребенку меняли имя (например, при проведении обряда бала сату - продажи ребенка). Этот обряд проводили в случае если в семье уже умирали новорожденные. Сразу после рождения младенца отдавали на некоторое время соседям, а затем платили определенное количество денег за «купленного» младенца». По случаю проведения над ребенком этого обряда имя давали
по аналогии: Сатып алдым 'Купленный', или Сатый 'Проданный' (Га-рипова, ПМА 2). Функция таких имен заключалась в защите от злых духов. Считалось, что ребенок в отношение которого был проведен обряд, доживал до старости. У татар известен другой похожий обряд, когда младенца, родившегося слабым и болезненным, из опасения за его жизнь, сразу после рождения протаскивали через окно в недостроенном бревенчатом доме - бура. Это также мыслилось как временное возвращение в материнское лоно (иной мир). А. К. Байбурин считает, что подобные действия символизировали перерождение: «так больного ребенка доводили до необходимых физических кондиций» (Байбурин, 1992, с. 18-29). Обряд «покупки» ребенка давал возможность также создания дополнительных родственных связей с чужой семьей. Аналогичные обряды были отмечены и у тюркских народов Сибири (Алексеев, 1980, с. 18-29). Символическая продажа ребенка применялась и на Украине; в таких случаях ребенок получал имя «Продан» и его должны были звать этим именем, а не христианским (Байбурин, 1992, с. 19-29).
В случае тяжелой болезни детей до шести лет среди всех групп татар проводили обряд «перепекания». У татар мишарей при неизлечимых болезнях малолетних детей применялось как крайнее средство «ЧYлмэк пичкэ утырту» (буквально - 'ставить горшок в печь'). Для проведения обряда приглашалась деревенская знахарка, которая раздевала ребенка, сажала его на хлебную лопату в определенной позе: если ребенок постарше, то сидя, а если младенец, то лежа на животе вперед головой, и отправляла его в теплую печь на пару минут. Все действо сопровождалось молитвами, которые читала знахарка в течение всего обряда (Гата-уллина, ПМА 2). У казанских татар обряд проводился в том же порядке для детей, которых считали слабыми - маймык. Этот древнейший обряд был распространен в Поволжье и в южнорусских губерниях. Название обряда «перепекание» от глагола «перепекать» или другое название «допекать». Обряд под этим названием был подробно разобран А. Л. Топорковым. Исследователь пишет, что так обычно поступали с младенцами, больными рахитом или атрофией и, согласно народной терминологии, собачьей старостью или сухотками, т.е. болезнями, ведущими к истощению организма. Согласно большинству описаний, главной целью ритуала было сжигание болезни: «Собачья старость перепекись в печи» (То-
порков, 1992, с. 50-51). Респондентка из д. Сухие Курнали - участница обряда - видела смысл его в причиненном ребенку испуге, который, по ее мнению, должен был открыть дополнительные ресурсы в организме ребенка для дальнейшей борьбы с недугом (Гатауллина, ПМА 2).
Однако А. Л. Топорков видит более глубокую семантику обряда. В обряде отождествляется выпечка хлеба и появления ребенка на свет: его как бы возвращают в материнское чрево (печь), чтобы он родился заново. А. Л. Топорков предполагает также, что печь символизирует не только чрево матери, но и загробный мир, отправление в печь - временная смерть (Топорков, 1992, с. 56).
В Харьковской губернии под кровать роженицы ставили на сорок дней новый, опрокинутый дном вверх горшок, таким образом, в течение этого времени роженица считается «пустой» (Топорков, 1992, с. 56). Можно предположить, что название обряда у татар-мишарей «ЧYлмэк пичкэ утырту» ('ставить горшок в печь') имело тот же самый смысл. Полный горшок - это утроба матери с не родившимся еще младенцем. Во многих случаях ребенка клали в печь именно на лопате (поляки, немцы, румыны, венгры) (Топорков, 1992, с. 59). Башкиры плаксивого ребенка сажали на хлебную лопату и несколько раз засовывали в печь, обряд назывался «алак ендыру» (обжигание плаксы) (Султангареева, 1998, с. 64-65).
Характерной чертой обрядовой культуры татар было отношение к «сглазу». При первых признаках ухудшения здоровья ребенка причину искали в причинении «^з тигэн» (сглаза). Самым распространенным методом предупреждения «сглаза» являлось ношение ребенком различных оберегов. От «сглаза» на запястье ребенку привязывали веточку можжевельника, рябины, вешали на шею мешочек с семенами чернавки; татары - мусульмане наносили на лицо пятно каким-либо красителем, чаще сажей1. Мать была уверена, что заметное пятно отвлечет на себя «сглаз». На руку ребенку надевали яркие составные металлические браслеты, имеющие значение амулетов. Очень популярны в качестве оберегов были выдержки из Корана - бети. Изречение писали на бума-
1 Современные родители-татары продолжают верить в «сглаз» и именно по этой причине младенцу часто мажут лицо «зеленкой».
ге, а затем зашивали его в специальный холщовый мешочек и носили на длинной нитке через плечо2. А.А. Сухарев пишет: «...Лечат недуги молитвой. Для этой цели Казанская типография в изобилии печатает молитвенные листы «молитва». На одной страничке обыкновенно напечатанные молитвы: от головной боли, бессонницы, обильного плача детей, сглаза, домового.» (Сухарев, 1904, с. 42). У татар-мусульман мулла лечил «сглаз» написанием изречений из Корана на новой плоской посуде густо заваренным чаем, и затем надпись смывали и поили жидкостью больного. Или брали ключевую воду, мулла читал над ней молитву и этой водой поили и умывали ребенка. Чудодейственным средством считалась вода, привезенная из Аравии (ззмзилз), ею также поили ребенка от сглаза.
У кряшен существовал такой способ лечения от «сглаза»: «В день недели - четверг, в платье, принадлежащем сглазившему, заворачивали соль и уголь, приговаривая заклинание-проклятье: «Куслзгеннзн кузе чыксын» (дословно: у сглазившего пусть глаза повытекают), затем платье топтали ногами и сжигали» (Баязитова, 1982, с. 40-43). Заклятье повторяли по четвергам три недели подряд; причем заклятья не повторялись. Затем проводивший обряд говорил благопожелания больному: «Минзм яшемэ чык, тоззлеп кит» Дословно означало: «До моих лет доживи, выздоравливай».
В рецитациях отразились мотивы культа тотемных животных и стихийных сил:
Кукерт кузле булсын, аю тесле булсын.
Кук кузле булсын, яшен булып йзшнзсен. Куслзгзн кусе чыксын Геллзр еннзн теле сынсын.
Дословно:
Пусть зорким будет глаз, как у медведя будет.
2 Обереги до наших дней - крайне популярная мера от «сглаза», налажено производство в пластиковом оформлении, бвти носят на шее, причем и взрослые и дети.
Голубоглазым пусть будет, а у сглазившего пусть глаза повылезают. А у проклявшего пусть язык сломается
(Баязитова, 1982, с. 246).
Татары верили, что полученный в раннем детстве куз тию («сглаз») с годами прогрессирует и неизбежно приведет к гибели ребенка. Поэтому лечению уделялось огромное значение, и оно могло длиться годами. В народе о «сглазе» говорили: «Человеческий глаз может засушить молодое дерево». Или другая пословица: «Сглаз человека до могилы довести может, а животное - до казана». Существовали профилактические меры от «сглаза». В отношении младенцев было принято несколько правил, которых придерживались: никогда нельзя было хвалить достоинства ребенка - красоту, здоровье, поведение, а если хвалили, то похвалившего просили плюнуть трижды через плечо и сказать ку.з тигэндэн (от сглаза). Респонденты всех групп татар помнят случаи нанесения куз тию (сглаза) намеренно, поэтому, во избежание подозрений в этом, гости сами старались на новорожденного не смотреть. Если мать могла точно вспомнить, после чьего визита ее ребенок почувствовал себя плохо, именно этому человеку и приписывали «сглаз». В этом случае существовал следующий способ лечения: «сглазившего» человека просили умыться, а затем этой же водой умывали болевшего. Считалось полезным надорвать одежду на «сглазившем», а затем куском этой ткани окуривать пострадавшего. Или в целях профилактики куз тию (сглаза) после визита человека, о котором идет слава обладателя «дурного глаза», мыли водой окна и ручки дверей и окон и этой же водой умывали ребенка3.
Иногда неожиданное недомогание у ребенка приписывали испугу. В основном проявление болезни выражалось в ночных кошмарах ребенка и его страхе перед темнотой, но были и другие страхи. Тогда знахарка ставила ребенку диагноз «коты чиккан» - (душа покинула человека). Кот ранее у татар, также как у других тюрков, понималось как
Обряд сохранился в неизменном виде до наших дней.
3
'душа'. Для того, чтобы водворить кот обратно, знахарка проделывала широко известный среди тюркских народов обряд «куркулык кую» как его называли казанские татары, мишари, а у кряшен обряд назывался «кот кую», «кот вндеу>>, т.е. отливание кот, или приглашение кот (Татары, 1967, с. 367).
Действие происходило в следующей последовательности. Знахарка усаживала пострадавшего на табурет в центре комнаты. Затем брала специально для этого заготовленный кусок свинца и, положив его в сосуд, держала над огнем до размягчения. Затем расплавленную массу свинца знахарка выливала в ковш с водой, который держала над головой больного4. Отлившаяся из свинца при этом фигура якобы и указывала на то, чего испугался больной. Тут же знахарка сама решала, на кого похожа фигурка и комментировала, что именно стало причиной испуга. Затем фигурка подвешивалась на нитку и носилась на шее больного, пока не затеряется, что и считалось избавлением от мучающего страха. С некоторыми изменениями обряд описан в коллективной монографии «Татары Среднего Поволжья и Приуралья»: расплавленный свинец лили через раскрытый ворот рубахи, стараясь не обжечь тело больного (Татары, 1967, с. 265).
Среди обрядов определяющих этапы взросления особенно значимыми являлись обряды пострижения волос и свннэт (обрезания), их несоблюдение приводило к всевозможным последствиям. Например, считалось если оставить первородные волосы у новорожденного, это может привести к «сглазу». В связи с этим как первая, так и последующие стрижки обставлялись всевозможными предостережениями, а отрезанные пряди сохранялись в тайне. Такие поверья в отношении волос существовали повсеместно. Позднее с оформлением более сложных культов особое отношение к волосам (как и к ногтям) стали объяснять тем, что человек должен располагать ими в судный день (Фрезер,1980, с. 263269). Подобное отношение к стрижке волос рассматривалось как один из
4 Один из авторов данной работы присутствовал при подобном обряде. Проводила его пожилая татарка - практикующая знахарка Габитова Мар-шида 1913 г. р., уроженка деревни Бакыртач, проживающая в г. Казань с 1932 года.
элементов перехода новорожденного в следующую социальную группу; после ритуальной стрижки ребенок считался более защищенным.
Обязательной обрядовой практикой у татар являлся и продолжает оставаться сеннзт (обрезание). В семье татар-мусульман, когда рождался мальчик, на родителей возлагалась обязанность до совершеннолетия ребенка совершить над ним обряд сеннзт, который по шариату возможен от седьмого дня до восемнадцатилетия. Сроки проведения обряда определялись широко. В дореволюционной литературе обряд сеннзт, описан довольно подробно у А. Сухарева, он пишет: «Обрезание совершают редко... на первом году жалеют детей, чаще - пятью-шестью годами, потому что осознает боль, лежит покойнее. Инструментом для операции служат деревянные или две металлические палочки и простой перочинный нож. Операция производится быстро, после чего края засыпают гнилушками. После этого болеют около недели» (Сухарев, 1904, с. 42). Если обряд не совершался до совершеннолетия, то эта обязанность возлагалась на самого верующего, тогда его можно было проводить до старости, то и назвать его обрядом инициации в том значении, в котором он представлен в традиционных обществах, нельзя. В изучаемый период теологическое основание данного обряда было утрачено, у татар обрезание является признаком гигиенической целесообразности и принадлежности к исламу5. Все эти обряды проявляют типологические сходства в международной обрядовой практике (Сагалаев, 1991, с. 90-92).
У татар существовала собственная возрастная периодизация детства. Так, только родившегося ребенка называли - бзби, яца туган бала
- новорожденный, грудной ребенок. До 2-3 летнего возраста ребёнка называли сабый бала - младенец, маленький ребенок; 5-7 летнего ребёнка
- яшь бала - маленький, незрелый ребенок; 13-15 летних называли яшь Yсмер бала - подросток; с 17-18 лет яшь кыз - молодая девушка, яшь егет - молодой парень.
До пяти-семи лет особое внимание при воспитании детей уделяли коммуникативному развитию через физические игры, обучению речи и
5 В наши дни обряд возрождается с новой силой, сеннзт (обрезание) родители стараются успеть сделать до семилетнего возраста ребенка (только в медицинских учреждениях), в нечетный год жизни. Проводили обряд обрезания в отношении своих сыновей больше половины опрошенных родителей.
развитию памяти (заучивание песен, разгадывание загадок). Все это в итоге способствовало эффективному вхождению ребенка в окружающую среду. С семи-восьмилетнего возраста воспитание детей было дифференцировано по гендерному принципу. Воспитание мальчиков переходило к мужчинам, девочек же продолжали воспитывать женщины на женской половине дома. С учетом пола ребёнка строилось и трудовое воспитание.
Большое внимание уделялось запретам. Так, нельзя было употреблять спиртные напитки, курить, играть в азартные игры. Одним их надёжных и действенных способов соблюдения норм было воспитание детей в «страхе Божьем», в вере в небесную кару и возмездие. Детей рано приобщали к религии. Начиная с трёхлетнего возраста ребенка приучали к ежедневной молитве. Ему прививались понятия о том, что грешно, за что налагается наказание, что такое зло. Респондент 1910 г. р. вспоминает: «Отец сажал нас маленьких рядом с собой и читал Коран, мы мало понимали, а он каждую страницу комментировал. Я помню, что он старался объяснить нам - детям, что после жизни будет смерть, а там (после смерти) придется отвечать за свои поступки. Страшил нас, объяснял, что в ад попадут столько же человек из живущих, сколько листьев по осени с деревьев осыпается. Далеко не все заслужат Божью милость, поэтому надо стараться» (Сабитова, ПМА 2).
Богобоязненность была важным сдерживающим средством, средством сохранения порядка, дисциплины, как в семье, так и в обществе. Особенно старались внушить чувство страха перед «Небесами» девочкам. С 11-12 лет дети, а в особенности девочки, становились под особый контроль родителей; с этого возраста они должны были выполнять все законы мусульманской религии: чтение пятикратного намаза, соблюдение поста ураза и другое.
Общеизвестно, что необходимым средством приобщения молодого поколения к системе моральных норм являются народные обычаи, обряды, традиции. Поэтому было крайне важным присутствие детей при проведении различных обрядовых действий (чаще всего связанных с праздниками). За праздничным столом произносились благопожелания подрастающему поколению, содержащие просьбу быть опорой для отца и матери, почитать их, оказывать им помощь в старости. С малых лет
внушали детям, что почтение к отцу и матери является богоугодным делом. В народной культуре нередко роль родителей сравнивается с ролью Господа: «Беренче Аллаh - икенче ата» (дословно: первый - Аллах, а второй отец), или «Ата-ана - алтын канат» (дословно: отец и мать - золотые крылья) - гласит народная мудрость. Неуважение и непочитание родителей считалось самым безнравственным поступком и сурово осуждалось. Согласно традиционному мировоззрению такие люди не нравились Аллаху и их ждала неминуемая кара. Нами не выявлено ни одного случая, чтобы дети отказались давать содержание своим престарелым родителям. Воспитание глубокого осознания сыновнего долга являлось и залогом обеспеченной старости родителей.
В фольклоре и в текстах молитв-заклинаний, в речитативах проявлялся ожидаемый образ будущего члена социума:
Бзхетле, тзYфиклы бул!
Озын гемерле бул!
Тзмле телле бул!
Олыны ку_рсзц абый дип зйт.
Кзчкензне ку_рсзц нзни (энем)
дип зйт.
Ата, анага миикервзнле бул
Счастливым, воспитанным будь! Живи долго! Сладко язычным будь! Старших дядей называй.
Младших братишкой называй. Отца, мать уважай
(Гатауллина, ПМА 4)
В воспитательных целях детям внушали, что мать, родившая и давшая жизнь, считалась Божьей избранницей и вызывала огромное уважение со стороны родственников. В традиционном быту самым оскорбительным считалось ругательство, затрагивающее честь и достоинство матери. Большое значение придавалось материнскому благословению. В народной традиции считалось, что оно приносит счастье, удачу: «Одна молитва матери возьмет верх над семью проклятиями муллы» (Мушин-ский, 2007, с. 30).
Такое отношение к матери было вполне естественным. Основным наставником в труде всегда была мать, и дабы дождаться послушания ей со стороны детей, необходимо было создать соответствующий образ матери.
Татары считали, что благочестие приобреталось и через образование. Уровень и объем образования был адаптирован к нуждам социальной среды. Мэктэб - религиозные школы низшего т. п. существовали, главным образом, при мечетях или в домах мулл, где учащихся учили молиться пять раз в день (биш вакыт намаз), совершая перед молением омовение таhарат, и грамоте. Девочки обучались у жен мулл (абыстай) на дому. Девочек в отличие от мальчиков не учили писать, поскольку одно из правил жизни мусульман гласит: «Женщина должна уметь читать, так как ей нужно читать священную книгу Коран, но она не должна уметь писать, ибо может написать любовную записку». За «науку» дети по очереди выполняли всю домашнюю работу в доме муллы (Бусыгин, Зорин, 1986, с. 20).
Таким образом, воспитание способствовало главной цели социализации - вырастить самостоятельную личность, владеющую всеми необходимыми житейскими навыками и религиозными практиками в соответствии с нормами мусульманской морали и шариатом.
Рубежом окончательного взросления в традиционной татарской культуре считалось заключение брака. Создание семьи, вступление в брак было моральным долгом каждого татарина и татарки, необходимым и естественным условием жизни в обществе. Для татар был характерен моногамный брак. Многоженство не было характерным, но встречалось. Как пишет Р. Н. Мусина: «... по данным 1844 г., из 2112 мужчин в Казани только 55 (2,6%) имели по две жены, 6 человек (0,2%) по три и двое (0,09%) имели четыре жены. Так, по данным фамильной летописи д. Бавлы, семьи с двумя женами составляли лишь 2,2%» (Мусина, 1990, с. 114). Ранние браки не были характерны для татар. Брачный возраст для девушек наступал в 19-22 года, юноши женились в 23-25 лет. Если отец отдавал дочь замуж в раннем возрасте (14-15 лет), то это вызывало осуждение со стороны общины: «Кызыц сица уги!?» (дословно: 'дочь тебе, что не родная!?'). Считалось, что самые счастливые и беззаботные годы проходят в доме отца и матери и поэтому чадолюбивые родители старались протянуть время до вступления в брак своих детей как можно дольше, но в рамках общепринятых норм. Невеста у казанских татар могла быть значительно моложе жениха, а у татар-мишарей, наоборот, жених - моложе невесты на несколько лет.
Подводя итог, следует отметить, что рождение и забота о детях составляло важнейшую функцию семьи; бездетность считалась несчастьем, подлежала лечению и была поводом для развода. С рождением уже первого ребенка возрастал общественный авторитет отца и повышался семейный статус матери.
Из-за высокой смертности в младенчестве проводились многочисленные жизнеутверждающие обряды, основанные на вере: в древнюю магию волос (обряд первой стрижки), магию слова (обряд имянаречения), магию «сглаза» (обряд перемены имени),магию печи как символа женского чрева (обряд перепекания) и др. Значимыми были символы и действия принадлежности к исламу (обрезание) и православию (крещение); обряды с социальной символикой - ритуальное угощение от сородичей бзби ашз кзртY, праздник в честь рождения ребенка бзби чзе. Особенно татары ценили трудовое воспитание и религиозное послушание («устрашение» со стороны Небесных сил), которое четко проявлялось через крестьянские представления о родительском благословлении и личном благочестии. С целью вырастить благочестивого мусульманина/мусульманку родители приобщали детей к Мзктзбе - религиозным школам низшего т. п., где обычно и заканчивался процесс первичной социализации.
Процесс взросления у татар основывался на навыках и нормах, которые формировали личность и адаптировали ее к конкретной социокультурной среде, что гарантировало рентабельность усилий родителей, семьи и социума в целом, когда социальные гарантии связаны исключительно с будущими поколениями.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
1. Ахмаров Г. Н. Свадебная обрядность Казанских татар // ИОАИЭ. Т. 23. Вып. 1. 1907. С. 34-47.
2. Байбурин А. К. Ритуал: между биологическим и социальным // Фольклор и этнографическая действительность. СПб, 1992. С.18-98.
3. Баязитова Ф. С. Гемернец еч туе // Татарстан китап нэшрияты. 1982. C. 267.
4. Мусина Р. Н. Дети в татарской сельской семье // Историческая этнография татарского народа. Казань, 1990. C. 110-129.
5. Мушинский А., Сафиуллин А. Устами татарского народа: Пословицы, поговорки, афоризмы, литературные миниатюры. Казань: Мага-риф, 2007. 239 с.
6. ПМА 1 - Полевые материалы авторов. Экспедиция в Альметьевском районе д. Старое Суркино, Республики Татарстан, июнь 1999 г. (информант: Петр Петров, 1927 г. р.).
7. ПМА 2 - Полевые материалы авторов. Экспедиция в Балтасин-ском районе д. Пижмара, Республики Татарстан, июнь 2000 г. (информант: Муслима Гарипова, 1923 г. р.).
8. ПМА 2 - Полевые материалы авторов. Экспедиция в Балтасин-ском районе д. Пижмара, Республики Татарстан, июнь 2000 г. (информант: Сара Сабитова, 1910 г. р.).
9. ПМА 2 - Полевые материалы авторов. Экспедиция в Алексеев-ском районе д. Сухие Курнали, Республики Татарстан, июнь 2000 г. (информант: Нажия Гатауллина, 1938 г. р.).
10. ПМА 3 - Полевые материалы авторов. Экспедиция в Пестречин-ском районе д. Кряш Серда, Республики Татарстан, июнь 2002 г. (информант: Степан - Чтапан Кудашев, 1915 г. р.).
11. ПМА 4 - Полевые материалы авторов. Экспедиция в Алексе-евском районе д. Сухие Курнали, Республики Татарстан, июнь 2012 г. (информант: Гадания Гатауллина, 1912 г. р.).
Информация об авторах:
Сайфутдинова Гузель Борисовна, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Казанского государственного энергетического университета. E-mail: guzelsai@mail.ru
Титова Татьяна Алексеевна, доктор исторических наук, профессор кафедры археологии и этнологии Института истории Казанского (Приволжского) федерального университета. E-mail: tatiana.titova@rambler.ru
Tradidtional children ceremonial culture of tatars
G. B. Sayfutdinova, T. A. Titova
Summary:
The aim of the article is to examine the experience of traditional socialization of children and teenagers of the Tatar population of the Republic of Tatarstan. The main sources used for the article are the authors' field data, the results of several ethnosociological polls among dofferent ethnic groups (Kazan Tatars, Mishars, Kryashens), in-depth interviews and field observations in the period 1999-2012. The territorial boundaries of the study are defined by the modern administrative and territorial borders of the Republic of Tatarstan.
Keywords: Children ceremonial culture, Volga Tatars, ethnic traditions and practices of socialization.
Information about the authors:
Sayfutdinova Guzel Borisovna - Candidate of history, Docent of the Chair for history of the Kazan state energy; guzelsai@mail.ru
Titova Tatyana Alekseevna - Doctor of history, Prof. of the Chair for archaeology and ethnology of the Kazan Federal university; tatiana.titova@ rambler.ru
