CC BY
53
ББК 81г.
Т.В. Шмелёва
ТРАДИЦИИ УНИВЕРСИТЕТСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
On the example of Moscow University, the phenomenon of Russian university philology, with the primary attention to its history and traditions is considered. The possibilities of NovGU are discussed on this background.
К разговору об этом подвигают две даты — 230 лет преподавания словесности в Московском университете [1] и наш десятилетний юбилей, в контексте которого нелишними представляются и размышления об университетских традициях.
Понятием «словесность», рожденное, как известно, в русской науке и не имеющее аналогов в европейском культурном обороте, обозначают, во-первых, совокупность текстов, или словесных произведений, обращающихся в обществе; во-вторых, систематизацию этих текстов; в-третьих, учебный курс [2-7]. На его основе сложилось «гнездо» более конкретных терминов типа словесные науки, теория словесности, российская /русская / народная / эпистолярная /изящная словесность, все они называют реальности общественно-языковой практики, обширную научную область и систему языковой дидактики. Понятно, что эти три явления присутствуют в жизни общества независимо от того, как мы их именуем и именуем ли вообще. Однако наличие термина словесность существенно для понимания этого фрагмента социального бытия: его единственность указывает на взаимосвязь всех именуемых им феноменов.
О времени появления этого термина единых представлений нет. Указывают как на первое использование его на обложке учебной книги А.Никольского «Основания российской словесности» (1792) [8]. Однако известно, что в 1763 г. в «Предуведомлении» к 7 т. переведенной им «Римской истории» В.К.Тредиаковский напечатал свой текст «О слове, или словесности» [9].
Совсем не случайно он появился в конце XVIII в., когда прилагались огромные усилия, направленные на формирование общественно-языковой практики на национальном языке, системы языкового образования и словесных наук, а вышел из употребления в начале ХХ в., когда с наибольшей очевидностью проявились тенденции к дифференциации трех названных феноменов (последним считают учебник словесности Д.Н.Овсянико-Куликовского 1923 г. [3]). Все нарастающая раздробленность обозначаемой термином реальности оказалась одной из причин его утраты, другую можно видеть в конкуренции с термином филология.
Появление термина филология (первоначально только классическая) в научном обиходе связывают с немецким ученым А.Вольфом (1787) [1, 10]. Максимально близок по содержанию словесности термин общая филология, впервые употребленный, видимо, в учебнике К.П.Зеленецкого «Введение в общую филологию» (Одесса, 1853) [11]. Филологический в наименовании подразделений университета используется с 1835 г. [1].
Сегодня все чаще говорится о возвращении словесности [2, 3, 7]. И это еще один повод для того, чтобы подумать о словесности университетской.
Итак, ее историю, как уже было сказано, ведут с 1773 г., когда в Московском университете стали преподавать русскую словесность. Однако «словесные» проблемы стояли перед университетом, можно сказать, еще до его основания. Точнее, и в них крылась причина того, что Ломоносов так добивался открытия университета в Москве [12] и объявления его первым российским.
В основу статьи положен доклад «230 лет университетской словесности», сделанный автором на пленарном заседании научной конференции факультета педагогики и психологии развития ребенка НовГУ 1 апр. 2003 г.
Его настойчивость выглядит несколько странно, если вспомнить, что к этому времени в Петербурге уже почти 30 лет существовала Академия наук с Академическим университетом. Дело в том, однако, что работу его по-настоящему наладить не удалось. За 25 лет никто из его выпускников не получил профессорского звания [12]. Объяснялось это отчасти и тем, что «большая часть студентов лучше по-латыни пишут, нежели по-русски, и, разумея совершенно латинского автора, силы его не могут выразить на природном языке» [13]. И это неудивительно: иностранные профессора предпочитали и студентов выписывать из-за границы.
Императорский университет в Москве был учрежден 12 (23) января 1755 г. указом императрицы Елизаветы Петровны, утверждавшим постановление Сената, принятого на основании «доношения в Сенат» графа Ивана Ивановича Шувалова, который и был назначен первым куратором университета. Открытие университета состоялось 26 апреля 1755 г. [1]. В штат его преподавателей вошли три «природных россиянина». Они и составили кафедру красноречия — прародительницу всех нынешних филологических кафедр. Она соответствовала кафедре элоквенции в Академическом университете (и здесь видны языковые предпочтения учредителей).
Первым ее профессором стал Николай Никитич Поповский, вместе с ним начинали магистр Антон Алексеевич Барсов и преподаватель латинского и русского языков Филипп Якимович Яремский (в прошлом — слушатель Новгородской духовной семинарии [1]). После смерти Н.Н.Поповского в 1761 г. профессором кафедры становится А.А.Барсов и работает в этой должности 30 лет до конца жизни [14]. Ф.Я.Яремский же с 1759 г. исполняет должность корректора университетской типографии, не оставляя переводческой деятельности — им сделан перевод на латынь ломоносовского «Слова о пользе химии» [1], есть сведения и о том, что он был даровитым поэтом [15]. Вот этим трем деятелям русского образования мы и обязаны основанием традиций университетской словесности.
Чтобы рассмотреть эти традиции и сделать выводы, относящиеся к современной ситуации, кажется целесообразным ввести понятие институциональный вид словесности, обозначающий фрагмент общественно-языковой практики в рамках определенной социальной институции. Это понятие окажется в ряду таких характеристик словесности, как фактура речи, противопоставляющая устную, письменную, печатную и технические словесности, и сфера общения, различающая бытовую, научную, деловую, политическую, конфессиональную и эстетическую словесности [7, 16, 17]. Не берясь характеризовать все институциональные виды словесности в их взаимоотношениях (это особая теоретическая проблема), будем говорить о словесности духовной, академической, университетской и школьной.
Понятно, что к XVIII в. самыми богатыми традициями отличалась духовная словесность. За семь веков христианства сложился огромный корпус религиозных текстов разных жанров, а также традиции их воссоздания, толкования, обучения их чтению и создания; сформировалась система церковного обучения — при монастырях, в духовных училищах и семинариях [18, 19]. Если к началу века у Церкви была монополия на организацию публичной культурной жизни в стране, то к середине она была несколько поколеблена, однако задача усложнить и разнообразить эту часть жизни общества, иначе говоря, расширить список институциональных словесностей была весьма актуальной. Так, в этом списке могла оказаться школьная словесность, которая тогда целиком была «под патронатом» Церкви, поэтому и говорить о ней как об особом виде нельзя, но важно обозначить ее необходимость, которая стала осознаваться.
Академическая словесность как вершина научной сферы общения к тому времени уже существовала в рамках Академии наук, насчитывая три десятка лет. Начинал складываться отечественный корпус научных текстов — как переводных, так и написанных на русском языке. Кроме того, силами Академии разрабатывались актуальнейшие проблемы словесности того времени: готовился словарь русского языка, уже были опубликованы «Грамматика» и «Риторика» Ломоносова, разработана стилистическая система русского
языка с освоением старославянизмов (теория трех штилей) и система стихосложения. Все эти грандиозные проекты были задуманы и осуществлены в огромных трудах и острейшей полемике.
Итак, сильная своими традициями духовная словесность и активно наращивающая силы академическая — вот предшественницы университетской словесности. Какие отношения с ними она должна была выстраивать? Какие выполнять культурные задачи?
Университет был задуман и организован так, чтобы он стал реальным фактором формирования и, говоря современным языком, модернизации общественно-языковой практики. На него возлагались серьезные задачи — запускать в оборот новые тексты, готовить кадры, формировать и поддерживать традиции толкования текстов, на которых держится культурная жизнь общества.
Надо сказать, все эти задачи оказались новому университету по плечу. Уже в 1756 г. была основана университетская типография и книжная лавка при ней, благодаря чему в оборот было введено множество культурообразующих текстов. Здесь же стала выходить газета «Московские ведомости», которая вместе с первой русской газетой «Ведомости» закладывала основы нового вида словесности — журналистики [18]. Университетская библиотека скоро стала крупнейшим и, что важно, общедоступным книжным собранием в стране. При университете возникали академии, общества, музеи — то, что позднее назовут учебно-вспомогательными учреждениями (накануне революции их было 60) [1]. Они вносили новые элементы в языковую и культурную жизнь российского общества, впоследствии часто приобретая статус самостоятельных институций [12].
Важнейшим моментом оказалась автономность университетской словесности от духовной, центром культивирования которой оставалась Славяно-греко-латинская академия, преобразованная в 1814 г. в Московскую духовную академию, существующую доныне. Такое решение было отнюдь не тривиальным: Московский университет оказался единственным в Европе, не имевшим в своем составе богословского факультета [1, 12].
Автономность не означала взаимной непроницаемости. Все деятели новой словесности связаны были с духовной биографически, они начинали свое образование в духовных академиях, семинариях и училищах. Интересно, однако, что основатели Славяно-греколатинской академии братья Лихуды получили образование в Падуанском университете [1, 20], а значит, привнесли в первое высшее учебное заведение в России нечто из традиций европейской университетской образованности.
В дальнейшем университетские ученые многое делали для сохранения, описания, исследования церковных текстов как основы русской книжности. Об отсутствии тесных отношений можно говорить только в советское время, когда духовная словесность была исключена из публичной культурной жизни; но и при этом специалисты по истории русского языка и древнерусской литературе накапливали опыт осмысления этой важнейшей для русской культуры словесности [19].
Таким образом, университетская словесность, в самом начале дистанцировавшись от духовной, постоянно оказывалась связанной с ней множеством связей, главная из которых — отношение к ней как к ценнейшему объекту исследования.
Автономность от духовной словесности в XVIII в. означала прежде всего использование русского, а не церковнославянского языка. Автономность же от петербургской академической словесности, пока еще только вырабатывающей русский научный язык, стимулировала усилия, направленные на то, чтобы сделать его полноценным языком образования и науки. Все это означает, что перед университетом встала задача способствовать «переводу» публичного общения на русский язык. Она была обозначена уже на церемонии его открытия, или, как писали тогдашние газеты, «инавгурации»: среди торжественных речей на латыни, немецком и французском языках речь магистра Антона Барсова «О пользе учреждения Московского университета», произнесенная по-русски, воспринималась как знак новых возможностей русского языка.
Барсов в дальнейшем многое сделал для реализации этих возможностей. Он «всех более содействовал тому, чтобы наука в Университете заговорила чистым русским язы-
ком», — отмечал С.Шевырев [21]: вел математику по-русски еще до того, как в 1767 г. последовало указание Екатерины II о чтении лекций на русском языке, когда это встречало сильное сопротивление. Барсов оказался и виднейшим грамматистом своего времени: его рукописная грамматика, созданная в 1783 — 1788 гг., оценивается современными теоретиками как фундаментальное описание русского языка XVIII в. и оригинальное научное сочинение [21, 22].
Первая лекция в курсе философии Н.Н.Поповского была прочитана по-русски и посвящена достоинствам русского языка; ее основная идея: «Нет такой мысли, кою бы на российском языке изъяснить было невозможно».
«Славное предисловие к формированию научной филологии в России» — так характеризуют в целом XVIII век в плане развития словесности [1].
В XIX в. значимость университетской словесности повышается, тем более что она получает особое место в административной структуре университета: в 1804 г. образуется отделение словесных наук (соответствует современному факультету) [1]. Об этом можно судить по названиям курсов: «История русского языка и словесности» (И.И. Давыдов); «История русской словесности, древней и новой»; «Общее введение в словесные науки» (С.П.Шевырев); «Теория и история русской словесности (от Ломоносова до Жуковского)», «Русская словесность» (Ф.И.Буслаев). Красноречивы в этом отношении и наименования научных и методических публикаций университетских профессоров: «Краткое начертание теории изящной словесности», «Рассуждение о российской словесности в нынешнем ее состоянии» (А. Ф. Мерзляков); «Система словесности»; «Чтения о словесности»
(И.И. Давыдов). В 1835 г. структура университета вновь изменяется, и словесность оказывается на историко-филологическом отделении философского факультета, а кафедра красноречия преобразуется в кафедру российской словесности и истории русской литературы (наряду с кафедрами словесности греческой, римской и восточной). В 1850 г. образуется историко-филологический факультет, сохранившийся до самой революции [1].
К середине века начинает просматриваться тенденция переосмысления понятия словесности, его сужения и «перетягивания» в сторону литературы, точнее говоря, изящной словесности. В 1847 г. в университете защищаются две диссертации — К. С. Аксакова «Ломоносов в истории русской литературы и русского языка» и Ф.И.Буслаева «О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остромирову евангелию». С первой связывают формирование научного литературоведения, вторая говорит о становление истории языка как особой лингвистической дисциплины. А их обе можно воспринимать как один из первых знаков дифференциации словесности.
К концу века дифференцирующие тенденции сказываются все более явно, а термин словесность уходит из наименований университетских кафедр и курсов. С1884 г. в названиях кафедр словесность последовательно заменяется филологией — классической, славянской, а факультет разделяется на три отделения — древнеклассической филологии, славянорусской филологии и исторических наук [1]. Пособия именуются все более конкретно — по периодам и авторам, литературоведение и лингвистика расходятся все решительнее.
В XX в. какое-то время гуманитарные факультеты были выведены из структуры университета, лингвистика была вообще «растворена» в структуре МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории). Только во время войны словесность вновь вливается в университет, уже в виде поныне существующего филологического факультета, структура которого может служить иллюстрацией дифференцированности филологической науки [1] .
В конце 70-х гг. появляются свидетельства того, что в рамках университетской филологии начался процесс возвращения словесности. Ю.В .Рождественский разработал концепцию общей филологии и стал читать курс «Введение в общую филологию», выпустив вскоре учебное пособие [16, 17]. Главное отличие этого курса от других, представляющих «филологию как содружество наук», состоит в том, что к филологии применяется принцип симметрии общественно-языковой практике, а основные ее проблемы формулируются исходя из задач объяснения закономерностей языковой жизни общества и воздействия на нее.
Интересно было бы располагать данными о том, как этот опыт был «подхвачен» другими российскими университетами. Приведу лишь факты, к которым я имела непосредственное отношение. В Красноярском университете курс «Введение в общую филологию» читается с 1884 г. [23]; в 1994 г. он был прочитан и студентам-филологам Красноярского педагогического университета. У нас на ФППРР открыта специализация «Родная словесность в школе» (преобразованная затем в «Филологическое образование в начальной школе»), для нее разработаны курсы «Введение в теорию словесности» [24] и «Проблемы русской словесности».
Можно привести и факты, говорящие о том, что понятие словесность (или общая филология) занимает место не только в учебной университетской практике, но и в университетской науке. Так, в названиях двух глав замечательной монографии [25] фигурирует наименование «святочная словесность». В традициях общей филологии описаны реальности советской словесности в другой интересной монографии [26] . Не может не вселять оптимизма в этом отношении и прямое обращение к опыту русской словесности [27] .Симптоматично, что словесность появляется и в названиях вузовских сборников [5, 28]. Наконец, показательнейший факт: в университетах появляются кафедры словесности [5, 6].
Итак, о феномене университетской словесности сегодня можно говорить как о безусловном факте современной действительности. Это понятие соотносится со всеми значениями термина «словесность», при этом их иерархия выглядит несколько иначе, чем в толковании, которое приведено в начале статьи.
Первичным, естественно, оказывается дидактическое значение: университетская словесность — это прежде всего состав учебных дисциплин; это, как говорится, отдельная история, она заслуживает особого изучения, пока видны лишь самые общие контуры этой истории.
На втором месте оказывается словесность как наука, хотя далеко не каждый современный университет может этим похвалиться. Свидетельством научности университетской словесности оказывается, в частности, наличие диссертационных советов, солидных научных публикаций, периодических изданий, проведение масштабных конференций.
Наконец, университетская словесность — это круг текстов, которые университет вводит в культурный оборот, прежде всего локальный (в рамках своего региона), но иногда и общенациональный. Так, Московский университет, начав с типографии, за первый год существования которой было опубликовано 14 книг, сегодня располагает мощной издательской системой.
Иначе говоря, университетская словесность оказывается значительной сферой деятельности университета, частью его кадровой и культурной политики, с собственными традициями и «точками роста».
Важнейшей из таких традиций следует считать связь с академической словесностью, с одной стороны, и со школьной, — с другой. Упрощая, можно сказать, что университет в идеале должен быть «передаточным звеном» между первой и второй: в преподавании данные академической науки проходят проверку на эвристичность и адекватность, они отбираются и готовятся к тому, чтобы стать фактом школьной дидактики, а тем самым и достоянием всего общества.
Очень рано сложилась и просветительская традиция: уже первый устав университета предписывал профессорам еженедельно читать свою «науку» всем желающим [12]. «Все желающие» приходили и на обычные лекции лучших профессоров; эта традиция сохранилась в Москве до сих пор (последний раз мне довелось побывать на такой лекции А.А. Зализняка о берестяных грамотах).
Когда университеты стали появляться и в других городах России (например, Томский), утвердилась традиция в научной и просветительской деятельности ориентироваться на культуру своего края. Этот краеведческий момент в университетской словесности в последние годы проявляется все более последовательно и продуктивно.
Важно помнить, что в традициях университетской словесности — организация разнообразных обществ, в рамках которых разрабатываются злободневные проблемы развития и осмысления словесности.
В завершение разговора стоит привести несколько фактов, показывающих, что и в нашем университете эти традиции поддерживаются.
Изучение языковой жизни Новгородского края, может быть, не самая богатая, но живая традиция университетских лингвистов: достаточно вспомнить словарь новгородских говоров, топонимические исследования. Остается загадкой индифферентное отношение филологов к берестяным грамотам, изучение которых уже сложилось в особую область гуманитарного знания — берестоведение. Ждет своего описания и язык Новгорода.
Связь со школьной словесностью — это одно из самых отработанных направлений деятельности университета в соответствии с идеологией и даже структурой университета [29]. Важно при этом, чтобы связь университета со школой обеспечивалась и текстами. Так, надеюсь, будет иметь продолжение серия «Университетская библиотека учителя», начатая интересной работой [30].
Что касается взаимодействия с иными институциями, то замечательным примером здесь могут служить Никитские чтения, которые вот уже в третий раз были проведены в мае 2003 г. совместными усилиями университета и Новгородской епархии (материалы вторых чтений см. в [31]) .
Из внутренних институций, вырастающих при университете, плодотворной и очень интересной оказывается работа Лихудовского музея, где историки под руководством И. Л.Григорьевой, начав с изучения творческого наследия братьев Лихудов, вышли на изучение и пропаганду истории образования и книжной культуры [32] .
Разумеется, приведенные факты нельзя истолковать так, что у нас нет никаких проблем и перспектив в этой области. Но это, как представляется, тема другого разговора.
1. Филологический факультет Московского университета: Очерки истории: В 2 ч. / Под общей ред. М.Л.Ремневой. М.: Изд-во МГУ, 2001. 557 с.
2. Аннушкин В. И. Что такое словесность // Русская словесность. 1994. № 5. С.33-40.
3. Зарифьян И.А. Теория словесности // Риторика. 1995. №1. С.96-123.
4. Горшков А.И. Русская словесность: От слова к словесности: Учеб. пособие для учащихся 10-11 классов
шк., гимназий и лицеев гуманит. направленности. М., 1995. С.3-4, 9.
5. Забровский А.П. От редактора // Теория и практика преподавания русской словесности: Сб. науч.-метод. статей. Вып.2. М., 1996. С. V-VI.
6. Нерознак В.П. Теория словесности: старая и новая парадигмы // Русская словесность: Антология / Под ред. В.П.Нерознака. М., 1997.С.5-8.
7. Шмелева Т.В. Возвращение словесности? // Studia Litteraria Polono-Slavica, 5. Warszawa, 2000. С.11-24.
8. Аннушкин В.И. История русской риторики: Хрестоматия: Учеб. пособие. 2-е изд. М., 2002. С.240.
9. Горшков А.И. Василий Кириллович Тредиаковский — лингвист (К 300-летию со дня рождения) // Русский язык в школе. 2003. №2. С.99-105.
10. Аверинцев С.С. Русский язык: Энциклопедия. М., 1979. С.372-374.
11. Зарифьян И. А. Теория словесности: 1790 — 1923. Библиография // Риторика. №1. 1995. С.143-159.
12. Емельянов Ю.Н. Московский университет — первый российский университет // Московский университет в воспоминаниях современников: Сб. / Сост. Ю.Н. Емельянов. М., 1989. С.3-25.
13. Филологический факультет Московского университета... С.244.
14. Успенский Б.А. Предисловие // «Российская грамматика» А.А.Барсова. М., 1981. С.3.
15. Гормин В.В. Антоново. Л., 1981. С.22.
16. Рождественский Ю.В. Введение в общую филологию. М., 1979. 224 с.
17. Рождественский Ю.В. Общая филология. М., 1996. 326 с.
18. История русской литературы: В 4 т. Т.1. Л., 1980. 813 с.
19. Лихачев Д.С. О филологии. М., 1989. С.173.
20. Григорьева И.Л., Салоников Н.В. Новгородская школа братьев Лихудов как восточнославянская академия // Лихудовские чтения 1998: Материалы науч. конф. В.Новгород, 2001. С.77-94.
21. Успенский Б.А. Указ. соч. С.4.
22. Словарь русских писателей ХVШ века. Вып.1. Л., 1988. C.64-68.
23. Шмелева Т.В. Введение в общую филологию: Рабочая программа для студентов филол. фак-та. Красно-
ярск, 1988. 30 с.; 2-е. изд. 1993. 35 с.
24. Шмелева Т.В. Введение в теорию словесности: Программа вузовского курса // Речеведение: Науч.-метод. тетради. №2. В.Новгород, 2000. С.94-95.
25. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: Становление жанра. СПб, 1995. 252 с.
26. Романенко А.П. Советская словесная культура: Образ ритора. Саратов, 2000. 212 с.
27. Филонова Ю.А. Автореф. дис. ... канд. пед. наук. Ярославль, 2003. 21 с.
28. Преподавание словесности в высшей и средней школе. Барнаул, 1995. 103 с.
29. Сорока В.В. Высшее образование в Новгороде — в прошлом, настоящем и будущем. Новгород, 1996. 29 с.
30. Орлова Е.О. Картины мира в названиях улиц Великого Новгорода: Учеб.-метод. рекомендации. В.Новгород, 2002. 76 с. (Сер.: «Университетская библиотека учителя»).
31. Духовные начала русского искусства и образования: Материалы Всерос. науч. конф. «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения»). В.Новгород, 2002. 284 с.
32. История книги и образования в Великом Новгороде: Библиогр. указ. публикаций И. Л.Григорьевой и Н.В.Салоникова. В.Новгород, 2001. 24 с.
