CC BY
34
ТРАДИЦИИ «ТАИНСТВЕННОЙ.» ПОВЕСТИ В ПРОЗАИЧЕСКОМ ЦИКЛЕ П.П. ЕРШОВА «ОСЕННИЕ ВЕЧЕРА»
TRADITIONS OF THE "MYSTERIOUS" STORY IN P.P.ERSHOV'S PROSAIC CYCLE «AUTUMN EVENINGS»
Статья посвящена особенностям поэтики прозаического цикла П.П. Ершова «Осенние вечера». Выявляется связь «Осенних вечеров» с традицией романтической фантастической повести на формальном и содержательном уровне.
The article is devoted to the peculiarities of the poetry of the prosaic cycle of P.P. Ershov «Autumn evenings». The connection of «Autumn evenings» with the tradition of the romantic fantastic story at formal and informative level is eliminated.
Ключевые слова: русская литература, прозаический цикл, традиция, фантастика, П.П. Ершов.
Key words: Russian literature, a prosaic cycle, a tradition, fantasy, P.P. Ershov.
В творческом наследии П.П. Ершова важное место занимает прозаический цикл «Осенние вечера», созданный поэтом в начале 50-х годов. Это время является периодом постепенного угасания романтических тенденций в литературе, однако в прозаических жанрах романтизм продолжает свое существование, как отмечает Л.Я. Гинзбург, «с сороковых годов XIX века в русской литературе начинается господство прозы» [1, с. 243].
Романтическая повесть развивалась в нескольких направлениях, наиболее значительные ее разновидности - историческая, светская и фантастическая. В развитии фантастической повести в русской романтической литературе участвуют многие писатели и поэты совершенно различной величины: «в первом ряду можно назвать три таких имени, как Пушкин, Гоголь и Лермонтов; за ними следуют имена меньшие, но все же заметные - А.А. Перовского (Антония Погорельского), В.Ф. Одоевского, М.Н. Загоскина, О.М. Сомова (Порфирия Байского) <...>; наконец, третьестепенные и случайные имена -В.П. Титова (Тита Косморамова), Ф.Ф. Корфа, В.Н. Олина, В.П. Лангера, В. Романовича и др.» [5, с. 141]. Таким образом, фантастическая повесть в романтической литературе становится явлением массовым, она востребована в журналах и альманахах 30-50-х годов.
Фантастическая (или «таинственная», «страшная») повесть эпохи романтизма имела ряд жанровых признаков. Важнейшим условием подобной повести является представление, «априорно или в силу философско-религиозного мировоззрения принятое автором, <...> получившее название двоеми-рия» [5, с. 135]. Суть его заключается в том, что помимо видимого человеком мира существует мир, недоступный чувственному восприятию, который может оказывать влияние на человека, его судьбу и окружающую действительность. Данное влияние, зачастую, имеет губительный характер для человека, но может быть и плодотворным.
ББК 83.3 (2 Рос - Рус) 5 УДК 822.95
Г.В. СИЛЬЧЕНКО
G.V. SILCHENKO
Таинственная повесть ориентирована на устную речь, она предполагает рассказывание, еще одним существенным признаком данной жанровой разновидности является «стремление объединить ряд устных рассказов сюжет-но-бытовой рамкой, т.е. циклизировать их так или иначе» [5, с. 140].
Прозаический цикл Ершова, созданный на исходе романтической эпохи, впитал в себя многие черты, характерные для романтической повести, в том числе и ее фантастической разновидности. Сам принцип циклизации повестей на основе ряда «вечерних» рассказов, представленный Ершовым, является традиционным для романтической фантастики. Подобная организация характерна для таких произведений, как «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» Антония Погорельского, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя, «Вечер на Хопре» М.Н. Загоскина, в которых фантастический элемент выполняет сюжетообразующую функцию.
«Осенние вечера» построены по принципу рамочной ситуации: разговор нескольких лиц (у Ершова представлены пять собеседников), который сопровождается рассказыванием историй. Темами повестей служат как происшествия из жизни самих рассказчиков, так и истории, связанные с прошлым и настоящим Сибири.
Первая повесть цикла («Страшный лес») ориентирует читателя на традиции фантастической, «таинственной» повести. Данную историю рассказывает хозяин дома, полковник Безруковский. Элементы «страшной» повести проявляются в произведении и в плане сюжета, и в формальной, образной организации. Безруковский рассказывает о случайной встрече с таинственным незнакомцем, которого местные жители принимают за представителя нечистой силы: «Живет какой-то, говорят, тоже вашей милости барин, роет могилы да варит кости умерших <...>. Одни говорят, что он помешанный, другие -что кровавый грех лежит на душе его. А мне сдается, что он просто-напросто колдует, а может, и над кладом работает» [2, с. 372]. Подобный сюжет и тип героя характерен для многих романтических произведений, например, в повести «Пан Твардовский» М. Загоскина из цикла «Вечер на Хопре» герой встречается с похожим хозяином дома.
Весьма традиционным у Ершова является мотив ночевки главного героя в таинственном месте. В русской литературе данный мотив восходит к повести Н. М. Карамзина «Остров Борнгольм», написанной в духе предромантиз-ма. К данному мотиву обращается и М. Н. Загоскин в повести «Пан Твардовский». Следует отметить, что как и у Ершова, мистика в финале произведения Загоскина находит вполне реальное объяснение: все ужасы - это обман хозяина дома, не желавшего, чтобы к нему на постой остановились солдаты. Так повесть М. Загоскина приобретает юмористический характер, а картина бесовского пиршества имеет не только «ужасный», но и комический эффект.
Случай в повести Ершова играет решающую роль, именно он заставляет Безруковского поехать вечером по «нехорошей» дороге («скука ли долгого ожидания помутила мой рассудок или казацкая удаль подстрекнула -проехать ночью там, где и днем едут перекрестившись» [2, с. 372]), судьба будто подслушивает мысли героя, не успел он подумать во время поездки о возможности встретится с «таинственным незнакомцем», как тут же ломается карета, и герою приходится идти к дому «барина». Подобные моменты связаны с романтической трактовкой сюжета, для которой свойственна определенная условность в развитии.
В романтическом плане решены пейзажные зарисовки, усиливающие таинственность ситуации: «Непроницаемая мгла застирала даже самые близ-
кие предметы. Зато слух был потрясен до последней нервы. Ветер шумел как бешеный. Все дикие голоса, все резкие звуки, какие только можно придумать для адской муки - вой, свист, треск, стон, - все это сливалось в таких раздирающих диссонансах, что слух, привыкший к буре битв, терпел мучительную пытку <...>. Небо было обложено тучами: оно не хотело принять участия в судьбе бедных путников» [2, с. 377].
Данный пейзаж характеризуется не столько показом конкретных объективных явлений, сколько заострению внимания на переживаниях героя, это психологически освоенный пейзаж, прошедший сквозь воображение героя: «Тут же таинственный житель страшного леса пришел мне на память; воображение работало, как добрый поденщик, и столько нарисовало мне мрачных картин - с могилами и черепами, что я невольно проклял окаянного старосту, которому пришла блажь - наговорить мне на ночь всякого вздору» [2, с. 376]. Пейзаж помогает раскрыть внутренний мир Безруковского. В данной повести представлены различные типы пейзажа, характерные для романтической прозы: это пейзаж-настроение, пейзаж-стихия и пейзаж-мираж [4, с. 118].
Вместе с тем, пейзажные зарисовки выполняют и сюжетную функцию: они построены по контрасту, что подчеркивает приближение героя к дому «колдуна». Начало пути связано с идиллическим настроением и подобным пейзажем, это пейзаж-мираж, который вызывает в герое состояние мечтательности, попытку увидеть гармонию бытия: «Теплый воздух разносил душистые испарения цветов; голубое небо разливалось тихим, отрадным светом. Все настраивало душу на лад поэзии, вызывало мечты, нежило сердце» [2, с. 374]. Контрастом этому выступают дальнейшие события, что находит отражение в изменившемся пейзаже, теперь это пейзаж-стихия: «Между тем темнота увеличивалась; светлая полоса неба обозначилась на отдаленном горизонте едва приметною нитью. Ветер крепчал и порой выводил такие рулады, что озадаченный слух никак не мог решить - какую гамму выбрал г. Стрибог для нашего концерта» [2, с. 376]. Упоминание Стрибога - языческого покровителя стихий - подчеркивает таинственность пейзажа, загадку, заключенную в природе, она подготавливает появление таинственного «барина».
Именно природные явления (ночная темнота и сильный дождь), которые можно рассматривать как происки судьбы, являются решающим моментом в том, что герой попадает в гости к таинственному незнакомцу. Данный мотив (влияние стихии на судьбу героя) является одним из традиционных в романтической литературе, в ироническом плане он обыгрывается А. С. Пушкиным в повести «Метель» из цикла «Повести Белкина».
Образ таинственного незнакомца также решен в романтических тонах, он молчалив, болезненное выражение лица указывает на его несчастья, ранние морщины говорили, что «буря жизни состарила его преждевременно» [2, с. 381]. Безруковский чувствует, что герой скрывает какую-то тайну, однако уже в этот момент автором снимается мистическая, фантастическая составляющая повести. Его интересует показ психологического состояния незнакомца, решенный в романтическом плане: он наблюдает, как хозяин дома переживает, как его мучает совесть, Безруковский наблюдает за тем, как «несчастливец» молится. Разгадка подобного поведения в том, что хозяин дома случайно на охоте убил свою жену, и теперь в молитве об успокоении своей жертвы он надеялся найти спокойствие своей совести.
В повести «Страшный лес» решается проблема «преступления и наказания», искупления вины, которая является значимой для многих произведе-
ний русской классической литературы XIX века. Как отмечает исследователь русского романтизма В.И. Сахаров, данная тема «давала нашим писателям богатейшие возможности для творческого понимания и изображения русской жизни и человека» [6, с. 212].
Заканчивая свой рассказ, Безруковский говорит о том, что через некоторое время он узнал, что его таинственный незнакомец умер, а на месте его дома построили небольшую церковь, и крестьяне престали бояться этого места.
Таким образом, страшная, таинственная составляющая истории исчезает, а в повествование вплетаются элементы мелодраматизма, связанные, в первую очередь, с душевными переживаниями не только «несчастного убийцы», но и рассказчика истории. Безруковский сочувствует незнакомцу и, случайно увидев, как тот молится, он сам проникается этим чувством: «Я не мог вытерпеть. Стесненное мое сердце излилось слезами. Я осторожно сошел с дивана и пал тоже на колени перед образом. Чувствовала ли страдальческая душа его в это время, что вовсе незнакомый ему человек, с которым судьба нечаянно столкнула его на минуту, молится за него, как за брата, как за самого себя» [2, с. 384].
Ершов в данной повести предстает автором, умеющим психологически точно передать душевные переживания персонажей, заостренность внутреннего психологического конфликта героя. Характерно, что общая картина истории складывается из нескольких частей: это и непосредственная встреча Без-руковского с незнакомцем, в которой даются только намеки на причину его несчастья. Этой части повести присуще заостренное романтическое начало. Во второй части рассказчик через несколько лет встречается с другом незнакомца и от него узнает, что тот умер и все подробности давней истории. Окончание рассказа вызывает у гостей Безруковского разговор, в котором обсуждается проблема религии в существовании человека. Один из участников беседы (Лесняк) утверждает, что именно религиозный элемент в истории осветил ее «особым светом»: «А где свет небес, там житейский мрак - ничто» [2, с. 392].
Религиозная составляющая является важной в эстетике Ершова, особенно отчетливо она заявит о себе в повести «Чудный храм», открывающей второй вечер. Характерно, что данная повесть предваряется ироничным комментарием Таз-баши о проблеме фантастики, таинственного в литературе; обращаясь к Лесняку, он замечает: «Прежние твои рассказы о сизых душах умерших и о черных телах демонов заставляли меня беспрестанно придерживать свои волосы» [2, с. 430]. Данное замечание позволяет утверждать, что Ершова интересует не мистическая, фантастическая составляющая как таковая, а религиозная основа жизни.
Сюжет рассказ составляют события, произошедшие в Страстную неделю, то есть в последнюю неделю Великого поста, предшествующую Пасхе. Главные герои рассказа, братья Федор и Александр, отправляются охотиться на медведя, они рассчитывают добыть зверя и вернуться в город накануне Пасхи, однако, сильное желание встретить медведя приводит к тому, что охотники теряют дорогу. Данное происшествие может рассматриваться в качестве физического и духовного испытания героев.
Как чудо представлено спасение героев: в лесу они услышали благовест и вскоре вышли к храму, в котором проходило пасхальное богослужение. Братья приняли участие в службе, а утром один из прихожан указал им дорогу в город. Необычность данного происшествия заключается в том, что после того, как разошлись прихожане, братья увидели, что церковь находится в по-
луразрушенном состоянии, и к ней не нет никаких следов. В финале произведения упоминается о том, что весной братья пытались найти данную церковь, но не смогли. В данной повести романтическая проблема двоемирия решается как божественное влияние на жизнь и судьбу героев. Как отмечает исследователь, фантастическая повесть в русском романтизме не только развлекала, она «позволяла взглянуть на жизнь философски, с немалой долей отвлеченного обобщения» [6, с. 212].
Характерно, что повести, ориентированные на традицию «таинственных», в композиции цикла занимают «сильные» места: «Страшный лес» открывает рассказы первого вечера, а «Чудный храм» - второго. Подобное решение может быть обусловлено рядом факторов: общей ориентацией «вечерних» циклов на фантастический элемент, заостренным характером повестей, способностью их завлечь читателя. «Таинственная» повесть, более чем какая-либо другая разновидность романтической повести, ориентирована на мир идеального, а Ершов, особенно в «Чудном храме», затрагивает вопросы, связанные с идеальной действительностью, для него существование человека немыслимо без религиозного чувства.
Можно сделать вывод, что Ершов следует традиции фантастической романтической повести как в формальной, так и в содержательной организации произведения «Осенние вечера». Поэт избирает традиционный способ циклизации в форме «вечеров», использует типичные мотивы, его интересует, как проявляет себя мир идеального в обыденной жизни. Вместе с тем, автор переосмысливает достижения фантастической повести, иронизирует по поводу ее штампов, важными для него оказываются вопросы веры.
Литература
1. Гинзбург, Л. О лирике [Текст] / Л. Гинзбург. - Л.: Советский писатель, 1974. - 408 с.
2. Ершов, П.П. Конек-Горбунок: [Текст] избранные произведения и письма / П.П. Ершов. -М.: Парад; БИБКОМ, 2005. - 624 с.
3. Загоскин, М.Н. Вечер на Хопре [Текст] // Соч.: в 2 т. / М. Н. Загоскин. - М.: Худож. лит., 1987. - Т. 1. - С. 282-370.
4. История романтизма в русской литературе: Романтизм в русской литературе 20-30-х гг. XIX в. (1825-1840) [Текст] / отв. ред. С.Е. Шаталов. - М.: Наука, 1979. -328 с.
5. Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра [Текст] / под ред. Б.С. Мейлаха. - Л.: Наука, 1973. - С. 51-336.
6. Сахаров, В.И. Страницы русского романтизма: [Текст] книга статей / В.И. Сахаров. -М.: Сов. Россия, 1988. - 352 с.
