CC BY
34
УДК 82-31 КУРГУЗОВА Н.В.
кандидат филологических наук, доцент, кафедра истории русской литературы XI-XIX вв., Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail: [email protected]
UDC 82-31 KURGUZOVA N.V.
Candidate of Philology, associate Professor, Department of History of Russian Literature of XI-XIX centuries, Orel
State University E-mail: [email protected]
ТРАДИЦИИ НАРОДНОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ В ИСТОРИКО-ЛЕГЕНДАРНЫХ И БЫТОВЫХ ПОВЕСТЯХ XVII ВЕКА
THE TRADITIONS OF THE FOLK FAIRY TALE IN THE HISTORICAL-LEGENDARY AND EVERYDAY STORIES OF THE 17TH CENTURY
Предметом анализа в статье стали особенности отражения структуры и системы образов жанрового канона традиционной волшебной сказки в легендарных и бытовых русских повестях семнадцатого века.
Ключевые слова: фольклоризм, волшебная сказка, беллетристика.
The subject of analysis in the article was the features of the reflection of the structure and system of images of the genre canon of the traditional fairy tale in the legendary and everyday Russian narratives of the seventeenth century.
Keyword: folklore, fairy tale, fiction.
В литературе второй половины XVII столетия была остро поставлена тема общественных «настроений», противоречий русской жизни, кризиса старого уклада и старого мировоззрения. Усиление авторской позиции, личностного начала неизбежно влекут за собой и изменения в жанровой структуре русской литературы. Особенно выделяется сказочная повесть в ряду других литературных жанров второй половины XVII в. своими прочными связями с фольклором. М.О. Скрипиль отмечал, что для произведений этого жанра характерно художественное претворение старых исторических, повествовательных и даже апокрифических сюжетов в сказочно-новеллистическом направлении [13].
Такое тесное взаимодействие литературы и фольклора В.П. Адрианова-Петрец и Д.С. Лихачев объясняли общей демократизацией литературного процесса этого периода [1], [6]. Особый интерес в аспекте изучения фольклоризма этого периода русской литературы имеют малоизвестные рукописи, составляющих основной массив беллетристической литературы XVII века. В научной литературе не раз отмечалось влияние фольклорной новеллистической сказки на литературу этого периода, однако, с нашей точки зрения, жанровый канон волшебной сказки также нашел отражение в этих повестях.
Рассмотрим последовательно влияние волшебной сказки на историко-легендарные и бытовые повести XVII века. Существует ряд текстов, сохраняющих в своей структуре, как традиционную композицию волшебной сказки, так и функцию волшебного помощника. Очевидно, что в авторском тексте оба этих параметра подвергаются модификации. Речь идет о группе пове-
стей о купцах, к активному изучению которых призывал Д. Лихачев - «Повесть о купце, купившем мертвое тело», «Повесть о неком убогом отроце». Обе эти повести обладают и схожей структурой и аналогичной персонажной системой.
Мы можем отметить сохранение следующей цепочки мотивов: беда (в «Повести об убогом отроке») - отправка героя из дома - предварительное испытание (в «Повести о купце...») - встреча с волшебным помощником - трудная задача, связанная с укрощением невесты - воцарение - окончательное изгнание волшебным помощником бесов из жены - возвращение домой. Композиционное строение волшебной сказки по версии В.Я. Проппа сохраняется. В «Повести о купце.» эта структура усложняется, добавляются внешне не связанные с основной линией сюжета эпизоды - добывание хитростью денег, борьба с разбойниками и т.д.
Модификации подвергается и начальный эпизод отправления героя из дома. В типичной волшебной сказке, как правило, отправке героя из дома предшествует ситуация «беды» (похищения детей или женщин, колдовство и превращение кого-либо из персонажей в звериный облик, прямая угроза жизни со стороны мачехи и т.д.) или недостачи какого-либо предмета (молодильных яблок и т.д.). В наших повестях отправление героев из дома получает более реальную мотивировку - поездка на торг, что вполне соответствует реалиям XVII столетия. С. А. Охтень, Л.Н. Гриднева в статье «Пространство и время оригинальной повести XVII века (к проблеме пути и дома)» отмечают: «Пути героев древней русской литературы начертаны представлением автора о своих и чужих, святых и нечестивых, земных и райских землях.
© Кургузова Н.В. © Kurguzova N.V
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - РИТШЬОИСЛЬ
XVII век вносит в традиционную схему перемещений героев новое. Теперь это структура, организующая текст и представляющая собой систему координат, при которой точкой отсчета является локус родительского дома» [7]. Уход героев из дома сопровождается к тому же и потерей социального статуса. В «Повести о купце...» герой стыдится потраченных на покупку покойника денег и сознательно лишает себя не только родительского дома, но и статуса сына и купца. В «Повести о некоем.» герой еще до начала действия лишает себя наследства и достояния, пропивая и избавляясь от отцовского имущества, таким образом исследуемый текст отчасти сближается с «Повестью о Горе-Злочастии». Б. Путилов считает, что тема судьбы человека, «отломившегося» от среды, которая стала для него чужой, но так и не нашедшего пути к счастью, была по-настоящему актуальной в свое время для народной поэзии [10]. Так традиционная для волшебной сказки завязка приобретает новое значение в контексте общественных реалий и настроений XVII века.
В целом же обе повести находят себе соответствия в сборниках народных сказок. М.О. Скрипиль, исследовавший «Повесть о купце, купившем мертвое тело», отмечал, что она создана на основе народной русской сказки, сама эта сказка под разными названиями известна в ряде записей XIX и XX вв. Устно-народные ее варианты сохраняют первоначальный состав сказки с различной степенью полноты. Лучшие из них это — Садовников №53 и Худяков №122 [13]. Устно-народные варианты сказки о „благодарном мертвеце» подчас далеко отходят от ее текста, представленного „Повестью о купце, купившем мертвое тело». Но в их изменениях нет ничего такого, что не объяснялось бы из хорошо известных русских народных сказок. Н.С. Демкова в качестве аналога в народных сказках «Повести о неком убогом отроце» называет сюжет «Иван купеческий сын отчитывает царевну» [5].
Система персонажей повестей также характерна для волшебной сказки. Истинный антагонист, любовник царевны, оказывается скрытым, он даже не называется в повестях. Если в «Повести о некоем.» говорится, что царевна одержима «еретничеством» и находится во власти бесов, то после разрубания ее тела «и абие изыди изнея демон, аки вран» [12]. «Повесть о купце.» сохраняет более архаичную трактовку поведения царевны: «Слуга же вста с постели, и взя клещи, ста у кровати, и виде изходяще изо устъ ея змия велика, взя клещами за шею и удави его... », а также «И выскочиша из нея, иза устъ, змеиное гнездо, в немъ же змеенков семьдесятъ, аки черви колушутся» [8]. В народных быличках до сих пор очень популярен сюжет об огненном змее, вступившем в связь с женщиной, а древнерусской литературе он известен по «Повести о Петре и Февронии».
Сюжетообразующим в данном тексте является мотив трудной задачи как предбрачного испытания. Характерно, что в отличие от народной сказки, женихи не ищут брака, не сватаются к невестам, но брак и пред-брачные испытания сами находят героев. Волшебная
сказка знает много традиционных испытаний - загадки, задачи на поиски чудесного предмета, постройка в одну ночь дворцов и т.д., испытания баней и едой, воинские состязания, прятки и т.д. Все эти трудные задачи оказываются не востребованными беллетристикой XVII века, что послужило тому причиной - неизвестно. Может быть, они представлялись слишком уж маловероятными, в то время как представление о женщине как о сосуде греха все еще актуально в общественном сознании. Вероятно, поэтому в «Повести о некоем.» укротить невесту можно посредством чтения Псалтыри в церкви, в то время как вселившийся в нее демон хочет убить героя. В «Повести о купце...» эта задача, как уже говорилось, имеет более архаичный облик, это хорошо известное народной сказке испытание брачной ночью. В.Я. Пропп писал: «Иногда все женихи царевны в первую ночь таинственным образом умирают. Мы как общую картину имеем бессилие жениха, демоническую силу женщины и превосходящую ее силу волшебного помощника» [9]. Исследователь связывает появление этого мотива в волшебной сказки с древними мифологическими представлениями о могуществе женщины и об опасности дефлорации, что отразилось в существовании у разных народов в обычае ритуальной дефлорации до брака в рамках обряда посвящения и в обычае, согласно которому первую брачную ночь с невестой ночевал дружка.
Интересно, что в повестях укрощение невесты происходит дважды, причем если в первых эпизодах повести отличаются, то повторное укрощение невесты имеет схожий характер - чудесный помощник разрубает невесту пополам и позже оживляет ее. Разрубание также хорошо известно волшебной сказки и опять-таки в контексте обряда посвящения. В сказках известно три типа эпизодов с разрубанием героев [9], одним из них является и разрубание невесты, которое проделывает волшебный помощник.
Обратимся теперь к категории волшебного помощника. «Повесть о купце.» однозначно связывают со сказками о «благодарном мертвеце», необходимо отметить, что сам мотив обретения волшебного помощника через захоронение безымянных останков чрезвычайно распространен в волшебных сказках. Как правило, такой мертвец выступает в функции дарителя чудесного предмета, но в ряде случаев становится и помощником героя. В «Повести о купце.» мы видим модификацию этого мотива, вместо духа умершего и похороненного покойника в качестве волшебного помощника выступает ангел Господень, что, вероятно, связано с легендами об ангелах-хранителях, оберегающих каждого человека. В «Повести о некоем.» в качестве волшебного помощника выступает персонаж народных верований -Никола-угодник, «чудесный помощник», победитель бесов, покровитель брака, искусный врачеватель. Таким образом, литературная повесть XVII века вместо традиционных благодарных животных, мертвецов и т.д. в качестве волшебных помощников используют персонажей христианской мифологии, народного православия,
так как традиционные антагонисты волшебной сказки в беллетристике превращаются в бесов и нечисть.
Иллюстрацией данному процессу может служить также «Повесть о некоем купце лихоимце». Нельзя не обратить внимание на сходство этой повести с сюжетом былины о Садко Сытениче и Морском царе. Помимо сюжета в Повести можно найти такие фольклорные элементы, как герой, обладающий чертами традиционного трикстера и двуплановая организация пространства. В качестве волшебного помощника выступает уже не сам Никола, что вполне ожидаемо, но иерей, священник.
Соединение народной легендарной прозы с волшебной сказкой можно проследить и в корпусе текстов о «гордых царях» - «Повести о царе Аггее», «Повести и Димитрии Римском», «Повести о богатом купце». «Повесть о царе Аггее» и «Повесть о Димитрии Римском» имеют отчетливо выраженное сюжетное сходство. Е.К. Ромодановская считает, что для этих повестей характерно сочетание книжных и фольклорных традиций в развитии сюжета: заманивание зверем героя в чащу леса; троекратное испытание героя в работе у крестьянина; сказочная удача царя-работника, который пашет «единою шкапою аки десятью», а хлеб у него родится «в седмь седмицею». О фольклорной традиции свидетельствует и употребление чисел три и семь в оборотах типа «в седмь седмицею», «три дня и три нощи» и т. п.» [11].
В этой группе текстов персонажи христианской мифологии выступают не столько в роли волшебных помощников, сколько в функции антагонистов, наказывающих грешников. Сюжет о наказании грешников чрезвычайно популярен в народных легендах, где в качестве героев появляются Христос, Богородица, Николай. «Сказание несет черты душеполезной дидактической литературы, в которой представлена идея наказания гордеца и чванливого богача. Образ Христа-нищего известен в учительной традиции (ср. Пролог под 18 октября — «Слово о некоем игумене, его же искуси Христос в образе нищего»)» [15]. С другой стороны, этот сюжет близок и авантюрной сказке о грешнике, который отвергает Христа в образе нищего, и преследует праведника, который по воле Христа должен занять его место.
Так, в «Сказании о богатом купце» речь идет о богатом купец Бендере из града Вавилона. О. А. Белоброва в качестве попутного замечания к публикации этой повести говорит: «Фантастичность перевоплощения Христа в убогого нищего, а ангелов - в работников, хитросплетение обстоятельств, при которых злой купец задумывает одно, а совершается другое, напоминают произведения иного круга: русские народные сказки, с их фантастическим богатым миром, за которым действуют силы доброго и злого начала» [2]. В целом же, «Сказание о богатом купце» развитием сюжета в основном совпадает с сюжетом авантюрной сказки «О Марке Богатом».
Как в «Сказании о богатом купце», так и в сказке -«О Марке Богатом», богач (барин, купец, заводчик или крестьянин) стремится погубить младенца, которому
суждено стать его наследником. Предначертание этой судьбы проявляется почти во всех вариантах сказки так же, как и в «Сказании»: ангел (в обличье старика, по сказке) вопрошает господа бога (в образе нищего, прогнанного перед этим слугами, богача). Ответ Христа-нищего ангелу определяет и судьбу новорожденного младенца, и меру наказания богача. При этом встречаются буквальные совпадения сказки со «Сказанием». Например, расстилаются сукна и расставляются сторожа (или лакеи, приказчики) в ожидании «господа»; ангел в сказке спрашивает: «Господи, каким ты их счастием наградишь?» (речь идет сразу о двух новорожденных), в «Сказании» же: «Чем его (Фиврана) благословит?» [12]. Богач из сказки, как и купец Бендер из «Сказания», покупает младенца (Ивана, Василия, Андрея в сказке, соответствующего Фиврану из «Сказания»). Мальчик проходит обучение либо у священника, либо в монастыре (как в «Сказании»), или становится приказчиком, полезным для богача. Работники, которым богач приказывает погубить в огне юношу, оказываются в сказке заводскими ребятами, или приказчиками и т. п. И сам богач попадает в приготовленный работниками чан и гибнет, как ему было предсказано. Таким образом, сюжет о наказании грешника приобретает на русской почве черты популярной авантюрной сказки.
Отдельные элементы композиции волшебной сказки можно проследить и в ряде других памятников. В структуре «Повести о царе Михаиле» можно выделить такие мотивы волшебной сказки как трудная задача (укрощение коня), воцарение героя (занятие конюхом Василием византийского престола совместно с царем Михаилом), убийство старого царя (убийство царя Михаила). Характерно, что мотив трудной задачи в данном сюжете не сопряжен с ситуацией женитьбы, пред-брачными испытаниями. Однако укрощение чудесного коня приводит Василия к смене статуса - он становится царем и получает полцарства. Убийство царя Михаила в повесть объясняется бесчестьем, допущенным Михаилом по отношению к Василию. Но логика сказочного сюжета диктует ситуацию убийства старого царя. В.Я. Пропп писал, что герой наследует царство, заключая брак с царевной, и убивает (разрубает, душит, предает неприятелю) старого царя. В ряде случаев это делает сама царевна [9]. В основу повести легли сообщения о византийском царе Михаиле, известные книжнику по хронике Георгия Амартола, русским хронографам. Царь Михаил в этих сообщениях предстает в образе грешника, пьяницы, падшего человека. Исследуемая повесть перерабатывает эти сообщения, предлагая свой вариант развития сюжета, при этом используя традиционную структуру волшебной сказки.
Пересечение переводной литературы, в частности рыцарского романа, и фольклорных традиций привело к созданию и такого памятника, как «Повесть об Иване Пономаревиче». В языке повести совсем нет заимствований из иностранных языков, но действие ее разыгрывается на чужбине - в Турции и «аринарской» земле, а герои носят нерусские имена: Коуарт, Алиострог,
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - PHILOLOGICAL SCIENCES
Клеопатра. «Повесть об Иване Пономаревиче» объединила различные фольклорные мотивы, свойственные волшебной сказке: отлучка героя из дома, добывание волшебного средства (меч-кладенец), поединок с антагонистом, разрубание и оживление героя благодаря посредству волшебного помощника. Само имя героя -Иван Пономарьевич - напоминает имя богатыря Алешы Поповича, имеющего склонность к переодеванию - черта, доставшаяся ему в наследство от героя-трикстера. Иван Пономарьевич также близок к трикстеру благодаря своей способности к колдовству и оборотничеству
- качествам, которые проявляются у героя после разрубания и оживления, что соответствует сказочной логике (разрубание как обряд инициации призван пробудить в герое магические способности). Неизменной остается в Повести и функция волшебного помощника. Несмотря на то, что основные подвиги - воцарение в Аринакской земле, женитьба на Клеопатре и т.д. - Иван совершает без волшебного помощника, повесть сохраняет главный эпизод, когда герой нуждается в волшебном помощнике
- эпизод временной смерти. Традиционно само использование в функции волшебного помощника коня, исследователи не раз писали о «замогильном коне», огненной природе волшебного коня и т.д. В повести перед нами волшебный конь выполняет функцию проводника в мир умерших, он знает о смерти героя, он дает советы отцу, как оживить Ивана, сам подвергается временной смерти (модификация мотива). В целом, же усложнение сюжета и постепенная нивелировка функции волшебного помощника делает повесть близкой авантюрным новеллистическим сказкам.
Все рассмотренные нами тексты роднит обращение к фольклорной сказочной традиции. Возникает закономерный вопрос, чем можно объяснить столь живой интерес авторов и читателей XVII века к сказочной традиции? Почему такого острого интереса не возникало в предшествовавшие века развития древнерусской литературы. Ответ на этот вопрос следует искать в общественных реалиях жизни XVII столетия и особенностях литературного процесса этого периода, и дело здесь не только в демократизации литературы, активном включении в процесс создания и чтения повестей демократических слоев населения.
Характеризуя особенности драматургии XVII века, А. С. Демин пишет: «Картину изображаемых перемен в пьесах - расширяло пестрое чередование эпизодов, не-
редко противоположных по настроению. Перед глазами зрителей на одной и той же сцене действие постоянно переносилось из страны в страну и из города в город, из царского дворца - к городским воротам или в военный лагерь в поле, с поля или из пустыни - опять во дворец [3]. Ю. Юдин, анализируя пересказ патриархом Гермогеном призывов и обещаний, содержащихся в агитационных листах, рассылаемых участниками восстания под руководством И. И. Болотникова, пишет: «Программа переворачивания мира вверх дном, осуществленная на практике, должна была полностью изменить, перекроить политическую структуру при сохранении названий чинов и званий, так как новая власть осуществлялась бы в условиях разрушения прежней феодальной собственности на землю и подрыва всей крепостнической системы» [16].
Как и в драматургии, взлеты и падения героев следовали непрерывной чередой, - вчерашний ссыльный стоял «у руки» царя, нищий из богадельни становился королем. В мире нет ничего стабильного, разрушаются социальные, родовые, профессиональные связи. Человек теряет свою семью, свое занятие, свой статус, и самое главное, что эти изменения могут произойти с ним совершенно стремительно и непредсказуемо. «Если говорить метафорически, Смутное время вырастало из сюжета волшебной сказки» [14]. Это отражается и в сюжетах литературных памятников этого периода и в самой концепции человека. Так, А.С. Демин отмечает, что драматурги часто обращались к вопросу о переменчивости «счастия», подразумевая под «счастием» широкий круг явлений - от успехов по службе до благополучной жизни вообще. Предисловие к «Артаксерксову действу» поясняло, как «пременяется счастие», как «бог... счастие вспять возвращает», «коль чюдно и пречюдно превращает великий бог советы человеком» [3].
Отсюда пристальное внимание авторов к волшебной и авантюрной сказке, где изменения в социальном статусе происходят в мгновение ока, где нищий, потерявший все человек, может стать царем, а богатые будут «как рабии» служить ему. Мир беллетристики XVII века - это мир, в котором враждебными герою оказываются не только иноземцы, но и собственные жены, где никто не может чувствовать себя в безопасности, а спасение приходит от Христа и Николы, которые в образе нищих или купцов странствуют по свету.
Библиографический список
1. Адрианова-Перетц В.П. Исторические повести XVII века и устное народное творчество // Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974. С. 63-99.
2. Белоброва О.А. Сказание о богатом купце // Труды Отдела древнерусской литературы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Отв. ред. В. И. Малышев. М.; Л.: Наука. Изд-во АН СССР, 1965 . Т. XXI : Новонайденные и неопубликованные произведения древнерусской литературы . 402 с.
3. Демин А.С. Представление о переменчивости жизни в русской литературе XVII века // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1976. Т. 30. С. 149-165.
4. Демкова Н. С., Герасимова Н. М. Русская обработка сюжета о состязании мельника с царем // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1977. Т. 33. С. 364-369.
5. Демкова Н. С. Из истории русской повести XVII в. Об одной древнерусской параллели к повести Н. В. Гоголя «Вий». («Повесть о некоем убогом отроце») // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л. 1989. Т. 42. С. 404-410.
6. Лихачев Д. С. Взаимодействие литературы и фольклора. Исторические песни: [Русская литература XVII в.] // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького. М., 1983-1994. На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т. Т. 4. 1987.
7. Охтень С.А., Гриднева Л.Н. Пространство и время оригинальной повести XVII века (к проблеме пути и дома) // http:// www.univer.omsk.su/trudy/fil_ezh/n2/gridneva.html
8. Памятники литературы Древней Руси: XVII век / Вступ. ст. Д. Лихачева. М., 1988.
9. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки / Науч. ред и коммент. И.В. Пешкова. М., 2002.
10. Путилов Б. Н. Песня «Добрый молодец и река Смородина» и «Повесть о Горе-Злочастии» // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. И. П. Еремин. М.; Л., 1956. Т. 12.
C. 226-236.
11. Ромодановская Е.К. «Повесть о Димитрии Римском» // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1969. Т. 24. С. 218-223.
12. Русская бытовая повестьXVIIвека. М.. 1991.
13. Скрипиль М. О. Народная русская сказка в литературной обработке конца XVII — нач. XVIII в. («Повесть о купце, купившем мертвое тело») // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Ред. В. П. Адрианова-Перетц. М.; Л., 1951. С. 308-326.
14. Смирнов И. П. От сказки к роману // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. А. М. Панченко. Л., 1972. Т. 27. С. 284-321.
15. Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: Наука, 1988. Т. 41.
16. Юдин Ю.И. Традиции фольклорного мышления в исторических свидетельствах народной поэзии и древнерусской письменности (К постановке вопроса) // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1983. С. 130-139.
References
1. Adrianova-Peretz V.P. Historical stories of the XVII century and oral folk art // Old Russian literature and folklore. L., 1974. Pp. 63-99.
2. Belobrova О.А. The Legend of a Rich Merchant // Proceedings of the Department of Old Russian Literature / USSR Academy of Sciences. Institute of Rus. lit. (Pushkin House). Ed. V. I. Malyshev. Moscow; L .: Science. Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1965. Vol. XXI: Newfound and unpublished works of Old Russian literature.
3. Demin A.S. The idea of the changeability of life in Russian literature of the XVII century // Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Ed. D. S. Likhachev. L., 1976. P. 30. Pр. 149-165.
4. Demkova N.S., Gerasimova N.M. Russian processing of the plot about the competition between the miller and the tsar / / Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Ed.
D.S. Likhachev. L., 1977. P. 33. рр. 364-369.
5. Demkova N.S. From the history of the Russian story of the XVII century. About one Old Russian parallel to the story of Nikolai Gogol "Viy". ("A Tale of a Wretched Adolescent") // Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Ed. D. S. Likhachev. L. 1989. T. 42. pр. 404-410.
6. Likhachev D.S. Interaction of literature and folklore. Historical songs: [Russian literature of the XVII century.] // History of World Literature: In 8 volumes / Academy of Sciences of the USSR; Institute of World Literature. them. A. M. Gorky. Moscow, 1983-1994. The history of world literature: in 9 vols. Vol. 4. - 1987.
7. Okhten S.A., GridnevaL.N. Space and time of the original story of the XVII century (to the problem of the path and home) // http:// www.univer.omsk.su/trudy/fil_ezh/n2/gridneva.html
8. Monuments of the literature of Ancient Russia: XVII century / Introduction by D. Likhachev. Moscow, 1988.
9. Propp V.Ya. Historical roots of a fairy tale / Ed. and comment. I.V. Peshkova. Moscow, 2002.
10. Putilov B.N. The song "Good fellow and the river Smorodina" and "The Tale of Grief-Evil" // Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Otv. Ed. IP Eremin. Moscow; L., 1956. Vol. 12. Pр. 226-236.
11. Romodanovskaya E.K. "The Tale of Dimitri Roman" // Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Ed. D. S. Likhachev. L., 1969. Vol. 24. Pр. 218-223.
12. Russian household story of the XVII century. M .. 1991.
13. Skripil M.O. The popular Russian fairy tale in the literary processing of the late XVII - early. XVIII century. ("The Story of a Merchant Who Has Bought a Dead Body") // Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Ed. VP Adrianova-Peretz. M .; L., 1951. pр. 308-326.
14. Smirnov I.P. From the fairy tale to the novel / / Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Ed. A. M. Panchenko. L., 1972. Vol. 27. pр. 284-321.
15. Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Ed. D. S. Likhachev. L .: Science, 1988. Vol. 41.
16. Yudin Yu.I. Traditions of folklore thinking in historical testimonies of folk poetry and Old Russian writing (To the formulation of the problem) // Proceedings of the Department of Old Russian Literature / Academy of Sciences of the USSR. Institute of Russian Literature (Pushkin House); Ed. D. S. Likhachev. L., 1983. Pр. 130-139.
