CC BY
92
звать страшного собеседника «ваше сиятельство», как титулованного аристократа, но уже ни в чем не уверен и только говорит «в сторону»: «Продал проклятый язык, продал!» (д. 4, явл. V) [Гоголь 1973, II, 56]. При этом он входит к Хлестакову, «придерживая шпагу» (д. 4, явл. V) [Гоголь 1973, II, 55]. Эту ремарку Гоголь неизменно повторяет применительно ко всем чиновникам, представляющимся «ревизору». Шпага - атрибут парадной формы и знак благородства, «рыцарства». Пушкин последней строкой своего послания в Сибирь - «И братья меч вам отдадут» [Пушкин, 1977, 7] - выражал надежду на возвращение декабристов в полноправное общество (тогда дворянское, «рыцарское», со шпагами; по-французски «меч» и «шпага» - ерее - одно слово), чего не понял молодой горячий А.И. Одоевский, ответивший на пушкинское послание в весьма воинственном духе, грозя мечами царям. Достоевский в статье «Стена на стену» (1873) напомнил, как Петр I прививал рыцарский дух: «Однажды великий преобразователь, привив к нам шпагу, застает <...> Меньшикова на дружеской пирушке, во всей форме и при шпаге, танцующим трепака. И вот тотчас же, чтоб растолковать новоиспеченному рыцарю, как он осрамил свою шпагу и не умеет носить ее, преобразователь оттаскал собственноручно преступника за волосы, больно и нещадно, чтобы помнил, чтобы и прочим к примеру было» [Достоевский 1980, 143]. Но честь прививалась плохо. «Придерживая шпагу», актеры на сцене как бы указывают на этот знак «рыцарского» достоинства, когда их персонажи дают взятки. Повторяющаяся ремарка обретает острый сатирический смысл. Современные режиссеры, не понимая этого, обычно выпускают чиновников представляться «ревизору» без шпаг. В экранизации С. Газарова почтмейстер является к проснувшемуся с похмелья Хлестакову при шпаге. Он принес бедняге опохмелиться, а шпагой быстренько нарезал огурчик на закуску. Понятно, что эта выдумка режиссера не может иметь никакого отношения к Гоголю.
В 1-м действии городничий вспомнил о шпаге, лишь когда ему надо «при параде» ехать представляться «ревизору». Только теперь он заметил, что она старая, исцарапанная. И безусловно комична тут же высказанная им претензия не к себе, а к купцу Абдулину, который видел, что у городничего старая шпага, и не прислал новой. То есть безграмотный купец, который, как выясняется дальше, ни в чинах, ни в титулах не разбирается, должен был, по мнению городничего, следить за тем, чтобы знак его «рыцарского» достоинства содержался в порядке, и за свой счет поддерживать этот порядок.
Без шпаг и мундиров, естественно, являются к Хлестакову не служащие Добчинский и Бобчинский. Вошедший во вкус «ревизор» по инерции у них тоже просит «взаймы», да еще даже гораздо больше, чем у Земляники, - «рублей тысячу», и они лихорадочно выгребают все имеющиеся при них деньги. В отличие от чиновников больших сумм они с собой не носят, поскольку взяток брать не могут и оттого беднее чиновников: у неженатого Бобчинского находится 40 рублей, у многосемейного Добчинского -только 25. Знающий все о своем приятеле Бобчинский говорит ему: «Да
вы поищите-то получше, Петр Иванович! У вас там, я знаю, в кармане-то с правой стороны прореха, так в прореху-то, верно, как-нибудь запали» (д. 4, явл. VII) [Гоголь 1973, II, 59]. Относительная бедность городских помещиков комически оттеняет обеспеченность чиновников при их явно недостаточном жалованье. Помещикам и взятки давать незачем, но как отказать важной персоне? На слова Анны Андреевны: «Да вам-то чего бояться? ведь вы не служите» - Добчинский отвечает: «Да так, знаете, когда вельможа говорит, чувствуешь страх» (д. 3, явл. II) [Гоголь 1973, II, 37].
Обществом тогда называлось лишь дворянское и чиновническое общество, в нем общались, делились информацией, которая в отличие от наших дней была весьма малодоступна и ценилась высоко. Члены общества и сами хотели быть известными, «знатный» буквально значит «известный». Фамилия грибоедовского Фамусова в «переводе» звучала бы как Молвин; составляющий ему комическую пару его секретарь Молчалин еще только пробивается в настоящее общество. Фамусов демонстрирует свою осведомленность во всем. О «сумасшествии» Чацкого он безапелляционно заявляет: «Я первый, я открыл!» (д. III, явл. 21) [Грибоедов 1988, 99]. У Гоголя же Бобчинский и Добчинский спорят за честь «раскрытия» таинственного инкогнито. Комизм состоит в том, что в обеих комедиях открытия - мнимые.
Когда становится известно, что приезжий был не ревизор, всеобщее негодование обращается на тех фантазеров, которые всех невольно ввели в заблуждение. Характерно, что первым о том, кто в этом виноват, вспоминает судья.
ЛИТЕРАТУРА
1. Войтоловская Э.Л. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор». Комментарий. Л., 1971.
2. Гоголь Н.В. Сочинения: в 2 т. Т. 2. М., 1973.
3. Грибоедов А.С. Горе от ума. 2-е изд., доп. М., 1988.
4. Гуковский Г.А. Реализм Гоголя. М.; Л., 1959.
5. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. 21. Л., 1980.
6. Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978.
7. Манн Ю. Поэтика Гоголя. М., 1978.
8. Мурьянов М.Ф. О Минее Дубровского // Мурьянов М.Ф. История книжной культуры России. Очерки: в 2 ч. Ч. 2. СПб., 2008. С. 23-47.
9. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 3. 4-е изд. Л., 1977.
10. Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. Т. 5 (XIX век). М., 2000. С. 662-830.
REFERENCES
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
1. Mur'yanov M.F. O Mineye Dubrovskogo [About Dubrovsky's Minea]. Mur'yanov M.F. Istoriya knizhnoy kultury Rossii. Ocherki [The History of the Book Culture of Russia. Essays]: in 2 vols. Vol. 2. Saint-Petersburg, 2008, pp. 23-47. (In Russian).
2. Raskin D.I. Istoricheskiye realii rossiyskoy gosudarstvennosti i russkogo grazh-danskogo obshchestva v 19 veke [The Historic Realia of the Russian State and the Russian Civil Society in the 19th Century]. Iz istorii russkoy kultury [From the History of Russian Culture]. Vol. 5. M., 2000, pp. 662-830. (In Russian).
(Monographs)
3. Gukovskiy G.A. Realizm Gogolya [Gogol's Realism]. Moscow; Leningrad, 1959. (In Russian).
4. Mann Yu.V. Poetika Gogolya [Gogol's Poetics]. Moscow, 1978. (In Russian).
5. Voytolovskaya E.L. Komediya N.V Gogolya "Revizor". Kommentariy [Gogol's Comedy "The Government Inspector". Commentary]. Leningrad, 1971. (In Russian).
6. Zayonchkovskiy P. A. Pravitel 'stvennyy apparat samoderzhavnoy Rossii v 19 v. [The Government Apparatus of the Emperial Russia in the 19th Century]. Moscow, 1978. (In Russian).
Кормилов Сергей Иванович, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова.
Доктор филологических наук, профессор филологического факультета. E-mail: profkormilov@mail.ru ORCID ID: 0000-0001-7924-2931
Sergei I. Kormilov, Lomonosov Moscow State University. Doctor of Philology, Professor of the Faculty of Philology. E-mail: profkormilov@mail.ru ORCID ID: 0000-0001-7924-2931
С.В. Савинков (Воронеж)
ТИТУЛЯРНЫЙ СОВЕТНИК КАК ИДЕЙНЫЙ КОНСТРУКТ В ПОВЕСТИ ДОСТОЕВСКОГО «ДВОЙНИК»*
Аннотация. В статье рассматривается идейно-тематический план повести Достоевского «Двойник» с учетом контекстуальных значений образа титулярного советника, ставшего благодаря гоголевской «Шинели» одним из главных открытий в русской литературе эпохи раннего реализма. Такие связанные с ним значения, как «номинальное», «готовое», «пограничное», «ничтожное» окажутся важными не только для «Двойника», но и для смысловой структуры творчества Достоевского в целом. И это обстоятельство отчасти объясняет то, что имел в виду Достоевский, когда говорил об особой для него значимости замысла этого произведения. Большее его понимание дает выявление отличия героя Достоевского от героев повестей «Шинель» и «Записки сумасшедшего». В статье обращается внимание на то, что в рефлексиях Поприщина и Голядкина ощущение собственной ничтожности выстраивается на принципиально разных основаниях: у гоголевского героя - на принадлежности к аксиологическому низу социальной жизни, а у героя Достоевского - на принадлежности к середине. Поэтому и изначальная психологическая установка у него иная: не на то, чтобы не быть нулем (от этого отталкивается Поприщин), а на то, чтобы не быть, как все. По сути, в «Двойнике» уже обозначены контуры чрезвычайно важной для Достоевского темы ординарности, особенно развернуто представленной в романе «Идиот». Неразличимость как условие и одновременно следствие ординарности при определенных условиях, по Достоевскому, и становится благодатной почвой для образования обозначенного еще Пушкиным «наполеоновского» комплекса. Обусловленное этим комплексом желание не быть самим собой станет главной модальностью существования Голядкина, а вслед за ним особым образом и Раскольникова. И в том и в другом случае это приводит героев Достоевского к утрате, хотя и по-разному, самих себя. У двойника Голядкина и двойная актантная роль - и помощника, и вредителя. Как вредитель двойник вытесняет Голядкина-старшего из его жизненного пространства, как помощник он дает ему возможность если и не осознать, так хотя бы ощутить ценность отдельного существования.
Ключевые слова: титулярный советник; комплекс значений; аксиологическая вертикаль; нулевое; единичное; множественное; срединное; ординарное; отдельное.
S.V. Savinkov (Voronezh)
The Titular Advisor as a Concept Construct in Dostoevsky's Novella
"The Double"**
Abstract. The article deals with the ideological and thematic plan of Dostoevsky's novel "The Double", taking into account the contextual meanings of the image of a titular advisor, which, thanks to the Gogol's "Overcoat", became one of the main dis-
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного Российским Фондом Фундаментальных Исследований (РФФИ) научного проекта № 19-512-23008.
** The publication has been supported by the Russian Foundation for Basic Research (RFBR), through realization of the research project 19-512-23008.
coveries in the Russian literature of early realism. Associated with it meanings such as "nominal", "ready", "borderline", "insignificant" will be important not only for "The Double", but also for the semantic structure of Dostoevsky's works as a whole. And this circumstance partially explains what Dostoevsky had in mind when he spoke of the special significance of the concept of this work for him. A better understanding of it is provided by revealing the differences between Dostoevsky's protagonist and the protagonists of the novels "The Overcoat" and "A Madman' Diary". The article draws attention to the fact that in the reflections of Poprishchin and Golyadkin, the feeling of their own insignificance is built on fundamentally different grounds: for Gogol's protagonist - for belonging to the axiological bottom of social life, and for Dostoevsky's protagonist -for belonging to the middle. Therefore, his initial psychological attitude is different: not to be zero (Poprishchin is repelled from this), but not to be like everyone else. In fact, in "The Double", contours of Dostoevsky's theme of ordinariness are already outlined, especially presented in the novel "The Idiot". Indistinguishability as a condition and, at the same time, a consequence of ordinariness under certain conditions, according to Dostoevsky, becomes a fertile ground for the formation of the "Napoleonic" complex designated by Pushkin. The desire not to be oneself conditioned by this complex will become the main modality of Golyadkin's existence, and after him in a special way also of that of Raskolnikov. In both cases, this leads Dostoevsky's characters to the loss, although in different ways, of themselves. Golyadkin's double has a double actant role as an assistant and a wrecker. As a wrecker, the double displaces Golyadkin the senior from his living space, as an assistant, he gives him the opportunity, if not to realize, at least to feel the value of a separate existence.
Key words: titular adviser; complex of values; axiological vertical; zero value; single; plural; medial; ordinary; separate.
В общих чертах повесть Ф.М. Достоевского имеет две части, условное разделение на которые маркируется сменой объекта поиска. В первой части герой нацелен на изменение своего социального статуса, а во второй -на противоборство с двойником за сохранение занимаемого места. Каждая из этих частей, имея собственную внутреннюю логику, легко могла бы претендовать на отдельное существование. В тандеме же они, как и персонажи-двойники, оказываются в положении идеологического противостояния. Особенность его характера обнаруживается и в перекличке этих частей с точки зрения их композиционного решения: и в финале первой части, и в финале второй героя ждут события, означающие для него и в том, и в другом случае полное фиаско. Такая синонимичность концовок нацеливает на их различение, как и самих двойников, по критерию подлинности / не подлинности. В результате такого их сопоставления степень постигшей Голядкина в конце первой части катастрофы снижается едва ли не до нулевой отметки.
Базовым элементом идеологического конструкта первой части является представление о чиновничьем ранжире как своеобразном аналоге мироустройства, предопределяющем каждому его члену определенное местоположение и соответствующий ему ценз в соответствии с аксиологиче-
ской вертикалью. С принадлежностью к тому или иному классу связывался целый комплекс социокультурных и литературных значений, которые следует иметь в виду, чтобы понимать исходную диспозицию главного героя повести Достоевского, а она такова: Голядкин - титулярный советник, чиновник, согласно табели о рангах, IX класса. (Чтобы лучше сориентироваться, достаточно вспомнить, что гоголевский Хлестаков и пушкинский Самсон Вырин - чиновники самого низкого XIV ранга). Несмотря на то, что IX класс располагался значительно выше ХГ^го, своим появлением в русской литературе «маленький» человек во многом обязан был именно ему. Дело в том, что, по представлениям той эпохи, чин титулярного советника обеспечивал его владельцу такую репутацию, которой в полной мере соответствовало значение фразеологизма «ноль без палочки».
Примерами такого уничижительного отношения к титулярному советнику изобилуют произведения Н.В. Гоголя. Так, в глазах героини гоголевского драматического отрывка, Марьи Александровны, титулярный советник ассоциируется со «штафиркой», «козявкой» и «утиральной салфеткой». И даже само слово «титулярный» «тиранит» ей уши [Гоголь 1949, V, 124]. Этому слову у В.И. Даля дается такое толкование: «Титулярный, состоящий в звании, но не в чине или не в сане; зауряд. - советник, гражданский чин ГХ-го класса, капитан, есаул» [Даль 1982, 407]. По сути дела, слово «титулярный» означает «номинальный» - уже не секретарь, но еще не полноправный советник, своего рода кандидат в советники. Таким образом, «титулярный советник» как бы и не чин, а, как говорит та же гоголевская Марья Александровна, «бог знает что», одним словом, - одно название. М. Вайскопф остроумно заметил, что в номенклатуре знак ранга - титулярный советник - оказывается словно отделенным от означаемого, он «подчеркнуто тавтологично исчерпывается «названием» [Вайскопф 1993, 319]. Иначе говоря, означающее у этого знака идентично самому себе: знак оказывается знаком себя же самого, знаком знака, а потому - нулевым, фиктивным. «Ну, посмотри на себя, подумай только, что ты? Ведь ты нуль, более ничего. Ты - титулярный советник» (варианты к «Запискам сумасшедшего») [Гоголь 1938, III, 557].
Титулярный советник, можно сказать, сам напрашивался на то, чтобы его мифологизировали как «пограничное» существо, которое одновременно и существует, и не существует, и присутствует, и отсутствует [Савинков, Фаустов 2010, 84-91, 108-131]. И это указывает на связь этого образа с романтической идеологией и эстетикой [Цейтлин 1923]. Обнаруживаются знаки и прямого с ней родства. К примеру, таинственный старик в прозаическом отрывке Лермонтова «Штосс» (образ, отвечающий поэтической формуле - «не вовсе мертвый, не совсем живой») - титулярный советник.
Иная семантика «пограничности» у титулярного советника обнаружилась тогда, когда, благодаря Гоголю и Достоевскому, в фокусе литературного внимания оказалось его сознание. Не случайно, конечно, что именно титулярный советник стал первым в истории русской литературы персонажем, который задался вопросом о том, почему он есть он. «Отчего я ти-
тулярный советник и с какой стати я титулярный советник?» [Гоголь 1938, III, 206]. Когда этот вопрос обращает к себе гоголевский Поприщин, ясно, что он имеет в виду не только и не столько свое служебное положение. В устах Поприщина он звучит как такой вопрос «экзистенциального» толка, невозможность ответа на который, в конечном счете, и сводит его с ума. И в самом деле, литературные титулярные советники если и не всегда сходят с ума в буквальном смысле, то, так или иначе, обнаруживают присущую их сознанию диссоциацию.
В свое время Л.В. Пумпянский саму возможность поприщинского са-мозванчества объяснил релятивистским состоянием мира, в котором балом правят не действительные достоинства, а внешние по отношению к ним знаки (чины, титулы, аксессуары) [Пумпянский 2000, 576-589]. Но именно эта ничем и никем не обусловленная зависимость видимого от невидимого и наталкивает его на мысль о возможности взять над знаками власть. Для того чтобы переменить свою судьбу и обрести видимое достоинство, достаточно самоназваться, присвоить титул. И не случайно, что сумасшедшая идея назваться испанским королем приходит в голову именно титулярному советнику. Нуль, титулярный советник, - это ничто, но именно поэтому такое ничто способно и возыметь о себе все, что угодно, и притязать на все, что угодно. Не имеющий референта голый, пустой знак может самозванно облечься в какое угодно означающее. Отсюда - и сама возможность вопрошания: «Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь титулярным советником? Может быть, я сам не знаю, кто я таков» [Гоголь 1938, III, 206].
Голядкин Достоевского при несомненном сходстве с Поприщиным, все-таки не является его литературным двойником. Существенное различие между ними и заключается как раз в том, что у Поприщина двойника быть не может, а у Голядкина, в известной мере, не может не быть. Как представляется, это обусловлено тем, что у Достоевского оппозиция «ноль vs. единица» имеет опосредованное звено, связанное с понятием «множества», а через него и - «ординарности». Голядкин Достоевского переживает свою «нулевость» иначе, чем Поприщин: нуль связывается для него не с представлением о ничтожности, а с представлением об ординарности. Не быть нулем означало бы для него не быть как все. В сцене приема у доктора это подспудное желание выражается и характере его речевого поведения, строящегося по принципу «от обратного». Опору на этот принцип можно заметить даже и в самой частотности использования Голядкиным словесной формулы «как все». «Господин Голядкин <...> поспешил заметить, что ему кажется, что он, как и все, что он у себя, что развлечения у него, как и у всех. что он, конечно, может ездить в театр, ибо тоже, как и все, средства имеет, что днем он в должности, а вечером у себя, что он совсем ничего.» [Достоевский 1972, 115].
Неразличимость как условие и одновременно следствие ординарности при определенных условиях, по Достоевскому, и становится благодатной почвой для образования обозначенного еще Пушкиным «наполеоновско-
го» комплекса. Желанием стать «повыше» других одержим не человек «низа», а именно срединный (ординарный, обыкновенный) человек, каким, собственно, и является господин Голядкин. (Как известно, тема ординарности особым образом раскрывается в романе «Идиот», представляющем своеобразную типологию обыкновенных людей [Савинков, Фаустов 2010, 262-274]). И в самом деле, у Голядкина имеется все то (квартира, слуга, денежные накопления), что позволяет его отнести к когорте тех господ, которых, по слову Гоголя, «называют господами средней руки» [Гоголь 1951, VI, 7]. (В своем известном очерке Д.И. Чижевский причину появления двойника связывает с иллюзорностью занимаемого Голядкиным места: «Появление двойника и вытеснение им господина Голядкина из его места обнаруживает только иллюзорность этого "места"» [Чижевский 2015, 433]. Думается, что дело все-таки не в том, что занимаемое Голяд-киным место не настоящее, а в том, что сам Голядкин «осмысливает» свое место - вполне материально обеспеченное - как место ему неподобающее, а значит, в определенном смысле, как не настоящее, а иллюзорное).
В мире Достоевского «середина» имеет, хотя и амбивалентное, но всегда существенное значение. Тому, кто принадлежит к середине, либо отказывается в праве на изменение (что может иметь разную оценку) положения, либо, напротив, - вменяется как исключительное. Очевидно, что в случае с Голядкиным праву на изменение выносится отрицательный вердикт. По всей видимости, атрибутируемая этому герою семантика «готового» восходит к образу титулярного советника и его «первоисточнику» в лице гоголевского Башмачкина. Появившись на свет, Акакий Акакиевич «сделал такую гримасу, как будто бы предчувствовал, что будет титулярный советник»; «.. .Он, видно, так и родился на свет уже совершенно готовым, в вицмундире и с лысиной на голове» [Гоголь 1938, III, 143].
Ближайший смысл выражения «совершенно готовый» проясняют реалии чиновничье-бюрократической системы того времени. Для огромной армии чиновничества девятый класс был тем «потолочным» чином, подняться выше которого не было никакой возможности. Представляя своего героя, Гоголь и обыгрывает такое положение вещей: «Что касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что называют вечный титулярный советник.». Акакию Акакиевичу, как и другим его собратьям - титулярным советникам, было суждено неизменно (= вечно) оставаться в чине титулярного советника и не питать «никаких замыслов на коллежского асессора.» [Гоголь 1938, III, 446]. «Вечность» - будучи лексемой большой семантической емкости - нацеливала на метафориза-цию титулярного советника и в характерологическом, и в метафизическом планах, зачастую, правда с ироническим подтекстом. У Лермонтова, к примеру, вечность титулярного советника противопоставляется метеорной краткости жизни героя как то, что не имеет значения и смысла, - тому, что их безоговорочно манифестирует. Размышляя об уготованной ему судьбой участи, Печорин вспоминает об Александре Великом и лорде Байроне: «Мало ли людей, начиная жизнь, думают кончить ее как Александр
Великий или лорд Байрон, а между тем целый век остаются титюлярными советниками?..» [Лермонтов 1957, 301].
В «Шинели» же иронический тон постепенно вытесняется неприкрытой серьезностью и сочувствием. Вопреки трафаретному представлению, Акакий Акакиевич Башмачкин - «вечный» титулярный советник - умирает. И эта смерть эпифатически представляется повествователем как событие, имеющее отношение не к абстрактно-типическому титулярному советнику - представителю множества, а как к единственному в своем роде существу: «Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное.» [Гоголь 1938, III, 169]. Под таким углом зрения присущая титулярному советнику неизменность обретает иное значение и смысл. Положение, на которое обречено «готовое» существо, и есть корневая причина его бедности. Маленький человек беден не потому, что плохо живет, а потому, что, будучи исключенным из жизненных связей и отношений, лишается возможности для кого-то стать дорогим.
Нарративная логика «Двойника» станет более понятной, если учитывать ее отличие от логики «Шинели» и «Записок сумасшедшего» (несомненных претекстов повести Достоевского). Если задача «Шинели» состояла в том, чтобы посмотреть на маленького человека не как на ноль, а как на самостоятельную единицу, то «Записок из подполья» - чтобы посмотреть на характер поведения сознания самостоятельной единицы, которая знает об отождествлении ее с нулем и реагирует на это. Литературным открытием Гоголя стало обнаружение у титулярного советника несоразмерной его положению амбиции: оказалось, что у типологического нуля она может простираться даже и не до единицы, а - сверх единицы. По выражению, уже упомянутой гоголевской героини: «Теперь всякая чуть вылезшая козявка уже думает, что он аристократ. Вот всего какой-нибудь титулярный, а послушай-ка, как говорит!» [Гоголь 1949, V, 132].
Для понимания такой, казалось бы, необъяснимой неадекватности важно учитывать еще одно важное обстоятельство. По табельной классификации IX класс, ранг титулярного советника, - это высшая ступень низшего разряда в чиновничьей иерархии. Достаточно было подняться лишь на одну ступень выше, чтобы попасть на первую ступень уже высшего разряда. Однако в действительности тому, кто находился на IX ступени, попасть на восьмую и получить чин коллежского асессора, а вместе с ним и право на потомственное дворянство, не было никакой возможности. Контроверза между ощущением близости «верха» и одновременно - его недосягаемости (в соответствии с поговоркой «близок локоток, да не укусишь») - и стала для Гоголя и Достоевского отправной точкой построения психопатического портрета титулярного советника. Она предполагала и несколько иную интерпретацию его «готового» состояния. Отказывая титулярному советнику в возможности оказаться «наверху» естественным путем (предполагающем возможность самоизменения посредством саморазвития), оно понуждало его к упованию на сказочное превращение:
был одним, - стал другим (в скобках заметим, что желание такого скачка унаследуют многие герои Достоевского). И если для сказочного героя «вещным» свидетельством обретения высокого статуса является чудесная жена, то для титулярного советника - генеральская дочь. (О фольклорной основе «Двойника» см. [Ветловская 1982, 12-76]).
Несмотря на стартовую близость, понятно, что Гоголь и Достоевский движутся по разным авторским траекториям. И общая для Поприщина и Голядкина цель - превращение в другого (испанского короля или жениха генеральской дочери) - имеет у Гоголя и Достоевского существенно разнящуюся подоплеку. Она будет лучше заметна, если для начала обозначить отличие между гоголевскими персонажами - Поприщиным и Хлестаковым. Очевидно, что и для того, и для другого желание стать другим принципиально неосуществимо в действительности. Однако неосуществимо по-разному. Между Хлестаковым (чиновником самого низкого разряда) и предметом его желания дистанция такого огромного размера, что преодолеть ее возможно исключительно с помощью неуемного воображения. В случае же с Поприщиным дистанция между ним и предметом его желания, хотя и сокращается до одной ступени, но по-прежнему остается непреодолимой. В таком радикальном различии диспозиций и кроется, по всей видимости, объяснение тому, почему для одного из них (Хлестакова) его тяга к чрезмерному воображению не приобретает клинической формы, а для другого (Поприщина) она становится неизбежной.
У Голядкина и Поприщина исходные координаты существования также разнятся, несмотря даже и на то, что в табели о рангах они находятся на одной и той же позиции. Если Поприщин у Гоголя изначально отождествляется с нулем, то Голядкин у Достоевского - с принадлежащей к середине единицей. Поэтому и изначальная психологическая установка у него иная (не на то, чтобы не быть нулем, как у Поприщина, а на то, чтобы не быть, как все), и иное - приближенное к действительности - операционное мышление. Нельзя не заметить, что у Голядкина семиотика его поведения имеет вполне референциальный характер. Не выглядит фантасмагорически и главная его цель - попасть в общество избранных - «людей благонамеренных и хорошего тона» [Достоевский 1972, 393]. Да и его «волшебными помощниками» оказываются вполне реальные «вещи» - деньги и умение интриговать. Поэтому и диссоциация сознания у Голядкина иного плана. Она имеет отношение к раздвоению его «я» - если воспользоваться языком самого Достоевского - на действительное и фантастическое: на то «я», которым он является в реальности, и на то, которым он хотел бы быть.
При этом фантастическое «я», постоянно испытывая нужду в удостоверении своего превосходства над действительным «я», толкает героя Достоевского на совершение действий провокационного характера. Голядкин буквально надевает маску (обряжается) важной персоны и имитирует ее поведение: «Поклониться или нет? Отозваться или нет? <...> или прикинуться, что не я, а кто-то другой <.> Дурак я был, что не отозвался <.> следовало бы просто на смелую ногу и с откровенностью, не лишенною
благородства: дескать, так и так, Андрей Филиппович, тоже приглашен на обед, да и только!» [Достоевский 1972, 115]. Выезжая в карете с гербами на Невский проспект (в голубых ландо по Петербургу разъезжали лица, принадлежавшие к царскому дому), Голядкин с опаской ждет реакции на свой выезд: примут или не примут его за другого - за единицу, принадлежащую не множеству, а кругу избранных.
Заметим, что сама ситуация пробы (важный элемент нарратологии Достоевского) также определенным образом связана со срединным положением. Только тому, кто балансирует между «верхом» и «низом», можно рефлексировать по поводу принадлежности (или не принадлежности) к «верху» или «низу». Тому же, кто занимает фиксированное положение (либо «наверху», либо «внизу»), в осуществлении пробы никакой необходимости нет. (У Поприщина, к слову сказать, ее нет). Как известно, именно не окончательная уверенность в определении своего местоположения («тварь дрожащая» или единица) и толкает Раскольникова на то, чтобы устроить себе проверку. Если Раскольникова гнетет мысль, что он сам для себя (в том случае, если не выдержит) не сможет удостовериться в своей избранности, то Голядкина - что его не признают за единицу и разоблачат его самозванство. По иронии судьбы тем другим, который станет главным разоблачителем Голядкина, и станет его двойник. Он сделает так, что выставит своего противника на всеобщий уничижительный суд, перед которым он уже никем не сможет себя помыслить, как только самим собой.
У двойника и двойная актантная роль - и помощника, и вредителя. Как вредитель двойник вытесняет Голядкина-старшего из его жизненного пространства, как помощник он дает ему возможность, если и не осознать, так хотя бы ощутить ценность отдельного существования. Наличие копии ставит под сомнение сингулярность подлинника. Двойник, таким образом, оказывается не только представителем множества, но и его своеобразным гением (выразителем самой его идеи). (Наиболее выпукло роль Голядки-на-младшего как гения множества обнаружится в приснившимся Голяд-кину-старшему ужасном сне: «И все эти совершенно подобные пускались тотчас же по появлении своем бежать один за другим и длинною цепью, как вереница гусей, тянулись и ковыляли за господином Голядкиным-старшим, так что некуда было убежать от совершенно подобных, - так что дух захватывало всячески достойному сожаления господину Голядкину от ужаса, - так что народилась наконец страшная бездна совершенно подобных, - так что вся столица запрудилась наконец совершенно подобными <...>» [Достоевский 1972, 186-187]).
Главной тактикой противодействия Голядкину-старшему Голядкин-младший избирает тактику подавления единичного множеством. Игра на все стороны позволяет двойнику ополчить против Голядкина буквально всех - начиная от сослуживцев и кончая тем самым высшим обществом, к которому его противник так вожделенно мечтал приобщиться. Благодаря «фантастическим» манипуляциям двойника общество избранных единиц в глазах Голядкина превращается в неразличимое множество во всем по-
добных друг другу голядкиных: «В голове зазвонило у господина Голядки-на, в глазах потемнело; ему показалось, что бездна, целая вереница совершенно подобных Голядкиных с шумом вламывается во все двери комнаты; но было поздно.» [Достоевский 1972, 430].
Не случайно, что повесть венчает сцена, чем-то напоминающая акт линчевания. Голядкин оказывается под прицелом множества неразличимых глаз, обнуляющих его право на существование как самостоятельной единицы, уже не имеющей никакого отношения ни к множеству середины, ни к избранности верха.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вайскопф М. Сюжет Гоголя. М., 1993.
2. Ветловская В.Е. Ф.М. Достоевский // Русская литература и фольклор. Вторая половина XIX века. Л., 1982. С. 12-76.
3. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений: в 14 т. М.; Л., 1937-1952.
4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 4. М., 1982.
5. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. 1. Л., 1972.
6. Лермонтов М. Ю. Сочинения: в 6 т. Т. 6. М.; Л., 1957.
7. Пумпянский Л.В. Опыт построения релятивистской действительности по «Ревизору» // Пумпянский Л.В. Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000. С. 576-589.
8. Савинков С.В., Фаустов А.А. Аспекты русской литературной характерологии. М., 2010.
9. Чижевский Д.И. К проблеме двойника у Достоевского. Попытка философской интерпретации // Ежегодник дома русского зарубежья имени Александра Солженицына 2014-2015. М., 2015. С. 424-458.
REFERENCES
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
1. Chizhevskiy D.I. K probleme dvoynika u Dostoyevskogo. Popytka filosofskoy interpretatsii [On the Issue of the Double in Dostoevsky. An Attempt of Philosophical Interpretation]. Ezhegodnik doma russkogo zarubezh'ya imeni Aleksandra Solzhenit-syna 2014-2015 [The Yearbook of the House of Russian Abroad Named after Alexander Solzhenitsyn: 2014-2015]. Moscow, 2015, pp. 424-458. (In Russian).
2. Pumpyanskiy L.V Opyt postroyeniya relyativistskoy deystvitel'nosti po "Re-vizoru" [The Experience of Building a Relativistic Reality According to "The Government Inspector"]. Pumpyanskiy L.V. Klassicheskaya traditsiya. Sobraniye trudov po istorii russkoy literatury [Classical Tradition. The Collection of Works on the History of Russian Literature]. Moscow, 2000, pp. 576-589. (In Russian).
3. Vetlovskaya VE. F.M. Dostoevskiy [F.M. Dostoevsky]. Russkaya literatura i foVklor. Vtoraya polovina XIXveka [The Russian Literature and Folklore of the Second Half of the 19th Century]. Leningrad, 1982, pp. 12-76. (In Russian).
Новый филологический вестник. 2020. №2(53). --
(Monographs)
4. Vayskopf M. Syuzhet Gogolya [Gogol's Plot]. Moscow, 1993. (In Russian).
5. Savinkov S.V, Faustov A.A. Aspekty russkoy literaturnoy kharakterologii [The Aspects of Russian Literary Characterology]. Moscow, 2010. (In Russian).
Савинков Сергей Владимирович, Воронежский государственный университет, Воронежский государственный педагогический университет.
Доктор филологических наук, профессор. Научные интересы: нарратология, семиотика, история русской литературы XIX - начала XX вв.
E-mail: svspoint@yandex.ru
ORCID ID: 0000-0002-9625-7980
Sergey V. Savinkov, Voronezh State University, Voronezh State Pedagogical University.
Doctor of Philology, Professor. Research interests: narratology, semiotics, history of Russian literature of the 19th and early 20th centuries.
E-mail: svspoint@yandex.ru
ORCID ID: 0000-0002-9625-7980
