CC BY
124
УДК 391/393 (510)
doi: 10.18097/1994-0866-2015-0-8-196-201
Типы захоронений и некоторые погребальные обряды как источники изучения этногенеза дауров*
*Статья написана при финансовой поддержке гранта РГНФ № 15-21-03004 «Монголоязычные этносы северо-востока Китая: история, культура, язык»
© Цыбенов Базар Догсонович
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН
Россия, 670047, Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6
E-mail: bazar75@mail.ru
Статья посвящена изучению захоронений в земле, кремации и воздушных захоронений у дауров. В начале работы изучены специальные глаголы даурского языка, обозначающие смерть человека. Выяснено, что средневековым и современным даурам были присущи захоронения в земле. Изучение парных погребений дауров показывает их взаимосвязь с киданями. С другой стороны, не исключается вероятность позднего появления парных захоронений, вызванного китайским влиянием. Исследование жертвоприношения петуха по случаю смерти человека и использования пшена в погребальном обряде показывает глубокую связь с земледелием и оседлой культурой. Выяснено, что кремация не была характерна для дауров. Кремация отдельных категорий людей была вызвана особыми представлениями о загробном мире и боязнью распространения эпидемических заболеваний. Поминальный обряд «ясу барибай» свидетельствует о былой традиции вторичных захоронений и связан с монголоязычными народами. Отмечено сходство в оплакивании умерших у дауров и шивэй. Воздушные захоронения детей у дауров связаны с погребальным обрядом тунгусо-маньчжурских народов. Последующее захоронение останков, вероятно, восходит к киданьской традиции.
Ключевые слова: дауры, погребения, способы, обряды, кремация, воздушные захоронения, гипотезы, кидани, шивэй.
Types of Tombs and Some Funeral Rites as Sources for the Study of the Daurs Ethnogenesis
Bazar D. Tsybenov
PhD in History, Research Fellow, Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, the Siberian Branch of the
Russian Academy of Sciences
6, Sakhynovoy Str., Ulan-Ude 670047, Russia
The article is devoted to the study of the graves in the ground, cremation graves and air burials of the Daurs. The author has studied special verbs denoting the death of a person. In the middle and modern ages, the Daurs dead were buried in the ground. Husband and wife were buried in one grave. These graves are very similar to Khitan burial. However, these graves could appear later, when the Daurs began to collaborate with the Chinese. When a man died, the cock was also sacrificed. The use of the cock and millet in a funeral ceremony shows ancient relation with agriculture and sedentary culture. As it has been discovered, that the Daurs usually didn't cremate their dead. Cremation of certain categories of people was caused by particular notions of the afterlife and the fear of the spread of epidemic diseases. A memorial rite «yasu baribai» (to keep the bone) shows forgotten traditions of secondary burials and associated with Mongolian-speaking peoples. The mourning of the Daurs and medieval Shiveys had similarities. Air children's burials are associated with the burial rite of the Tungus-Manchu peoples. The subsequent burial of the remains probably dates to the Khitan tradition.
Keywords: Daurs, burial, methods, rites, cremation, air burial, hypothesis, Khitans, Shiveys.
Обряды жизненного цикла продолжают оставаться в российском востоковедении одними из малоизвестных аспектов духовной культуры даурского народа. Комплексное исследование обрядов и обычаев дауров с позиций этнологии, фольклористики и лингвистики может способствовать решению проблемы происхождения и этнокультурной истории. В настоящей работе мы решили сузить рамки изучения особенностями погребальной обрядности дауров и на основе материалов К. Стюарта, Мунгэнтуя и других исследователей проследить связи с вероятными этническими предшественниками.
Изучение погребальной обрядности уместно начать с анализа слов даурского языка, связанных с определением понятия смерти или умирания. Как известно, общим для всех монголоязычных народов является глагол «ukebe» (умер). Однако дауры, равно как монголы и буряты, стараются не использовать данное слово в отношении умершего человека, полагая, что оно в силу своей простоты и
резкости не может охарактеризовать факт человеческой смерти. Поэтому в зависимости от возраста покойного дауры используют специальные глаголы. Например, если покойный был человеком преклонного возраста, то употребляют слово «Ьищап Ьо1ЬеЬ> (стал божеством; возвысился); пожилым или средних лет — «па8и ntigCibe» (скончался; почил). В случае смерти молодого человека или ребенка употребляют словосочетание «dutaYu ат^гаЬа» (не полностью прожил; не успел пожить); младенца — «tOYtaCu tayi1aYsan tigei» (досл. «не смог удержаться и раскрыться»). Когда умирает шаман, дауры говорят: «sahiYu1san-u manda1-du Yarba» (досл. «вознесся к гению-хранителю») [15, с. 318; 14, с. 91]. Вышеотмеченные слова имеют синонимы в обрядовой лексике монгольских народов. Хотя делать выводы о полном сходстве преждевременно, поскольку в данном случае речь идет о словах хайларского диалекта, представители которого на протяжении примерно трех веков проживают в соседстве с монгольскими этническими группами (баргутами, олетами, бурятами). Поэтому для получения более полного представления о глаголах со значением «умирать; скончаться» необходимо в дальнейшем исследовать бутхаский и цицикарский диалекты даурского языка.
Обратимся далее к рассмотрению типов погребений, характерных для дауров. Современные дау-ры, как и все народы Китая, умерших кремируют. Крематории располагаются рядом с крупными населенными пунктами. Например, один из них находится в 13 км к северо-востоку от г. Хайлар (отсюда известное в регионе выражение про умерших: «отправился на 13-й км») [8]. После кремации останки выдают в специальных урнах. Родственники или близкие увозят их на родину и погребают на старом кладбище или в месте, где завещал покойный. По некоторым данным, кремация обходится дорого, поэтому некоторые жители сельских местностей продолжают хоронить умерших в земле [8]. Ранее, до конца XX — начала XXI в., для погребений дауров в большинстве случаев была характерна ингумация или захоронение в земле. Единичными были случаи кремации и воздушные захоронения, хотя до начала XX в. эти типы погребений, характерные для особых категорий умерших, встречались достаточно часто.
Захоронения в земле, согласно археологическим материалам, были присущи средневековым дау-рам — носителям владимировской археологической культуры Приамурья XIII-XVII вв. [2]. Традиция ингумации умерших сохранилась и после переселения дауров на территорию Западной Маньчжурии, в долину р. Нонни. Первоначально каждая патронимическая группа (мокон) имела свое кладбище (хуаран), обычно располагавшееся на возвышенности (горном склоне, холме). Впоследствии, с ростом населения, появились семейные кладбища. Супружеские пары хоронили в одной могиле, женщина находилась с левой стороны от мужчины [16, с. 15]. Близость к ним обнаруживают аналогичные погребения киданей. В киданьском могильнике конца XI — начала XII в. (местность Гаолигэ, уезд Шуанляо, пров. Гирин) были обнаружены парные захоронения супругов. В могиле умершего мужчины слева от него оставляли место для будущего погребения его жены [5, с. 45]. Сходство отмеченных парных погребений дополняет фактическую базу киданьской гипотезы происхождения дауров. Вместе с тем подобных захоронений, насколько нам известно, не выявлено на территории распространения владимировской культуры, в долине верхнего течения Амура и в междуречье Амура и Зеи. Если средневековые дауры (население владимировской культуры) являются потомками киданей, то очевидно, что в Приамурье должны иметь место явно выделяющиеся из общей массы парные погребения супругов. Однако, по имеющимся данным, таковых не обнаружено. Поэтому на данный момент можно лишь предположить, что парные супружеские погребения появились гораздо позже, в XVIII — начале XIX в. под влиянием смешанного маньчжуро-китайского населения. Как известно, по обычаям китайцев, вдов обычно хоронили в могиле с мужем. Маньчжуры, учитывая ускоренные темпы их ассимиляции китайцами, вполне могли перенять и особенности погребальной обрядности. В целом наше предположение построено лишь на одном сообщении о погребении китайских вдов с мужьями, и для получения полной картины необходимо узнать местоположение женщины по отношению непосредственно к супругу. Данное обстоятельство выглядит немаловажным, поскольку имеется и корейская традиция парного погребения супругов, где женщина находится с правой стороны от мужчины.
К особенностям погребальной обрядности дауров следует отнести погребение куска дерева рядом с могилой мужчины — холостяка [16, с. 14]. По другим данным, рядом с холостяком погребалось символическое подобие женщины [15, с. 323]. Поскольку в обрядности монгольских народов, кида-ней, подобных случаев не зафиксировано, можно предположить, что корни даурского обряда погребения холостяка и имитации женщины (жены) уходят в сторону непосредственных соседей дауров — чжурчжэней. Известно, что в Приморье, в долине Партизанска, при исследовании чжурчжэньского
захоронения было обнаружено деревянное изображение человека [6, с. 100]. Было ли оно наделено антропоморфными чертами женщины, находилось ли оно рядом с костяком или же это было захоронение символического подобия пропавшего без вести человека, предстоит еще выяснить. Тем не менее кажется неслучайным сходство дауров и чжурчжэней в изготовлении деревянных изображений человека и последующем их погребении. Однако проведение прямой этногенетической взаимосвязи между даурами и чжурчжэнями представляется невозможным в силу существенных языковых различий. Даурский язык, несмотря на серьезную долю заимствований из тунгусо-маньчжурских языков, в основе своей (включая местоимения, числительные, большую часть общеупотребительной лексики) все же более близок к монгольским языкам. Поэтому в данном случае нужно полагать, что мы имеем дело с фактом тесного культурного взаимодействия соседних народов.
Малоисследованным является также даурский обряд жертвоприношения петуха по случаю смерти человека. Когда кто-нибудь умирал, согласно обычаю, тотчас убивали петуха. По представлениям дауров, души покойного и петуха вместе отправлялись в страну Эрлиг-хана (другое название — Ирму-хан. — Ц.Б.). По дороге петух собирает зерна, растраченные покойником в бытность его живым [15, с. 319]. Известно также, что когда в силу разных причин переносили прах из могилы в другое место, то в прежнюю могилу клали пшено и погребали в ней живого петуха, которые были подношением духам — хозяевам местности. Как и на настоящих похоронах, возжигали также ладан и проводили обряд поклонения (кит. коу-тоу). Указанная церемония проводилась для того, чтобы выкупить прах у божества земли [16, с. 14]. Если человек умирал вдали от своей родной местности и его хоронили в «чужой» земле, вместе с гробом закапывали живого петуха, выказывая этим признательность местным духам [15, с. 323]. Использование петуха и пшена в погребальном обряде, несомненно, связано с земледелием и оседлой культурой. Этот обычай неизвестен кочевым монгольским народам. Не знают его и тунгусо-маньчжурские этнические группы. Исключение могут составить маньчжуры, по-хоронно-погребальная обрядность которых изучена недостаточно. На данный момент сведений об использовании петуха в погребальной обрядности соседних земледельческих народов — маньчжуров, китайцев, корейцев — нами не обнаружено. Поэтому можно говорить о том, что данный обычай присущ только даурам. Из этнографии народов мира известно, что обряд заклания курицы или петуха имеет место в похоронно-поминальной обрядности закамских удмуртов, мордвы, хантов и манси, марийцев. Однако он является обрядом выкупа крови умершего у духа смерти [12, с. 10], поэтому в корне отличается от обряда дауров. На данный момент мы можем лишь констатировать, что отчетливо прослеживаются совершенно разные смысловые нагрузки указанных обрядов. Дальнейшее детальное изучение вопроса, связанного с жертвоприношением петуха в погребальной обрядности дау-ров, поможет ответить на актуальные вопросы этногенеза дауров.
Наряду с захоронениями в земле вплоть до середины XX в. имели место случаи кремации умерших. Кремации подвергались шаманы и женщины, умершие при родах. Сжигали также умерших от черной оспы и других эпидемических болезней; погибших от удара молнии; умерших в отдаленной местности; а также разложившиеся тела или части тела [15, с. 323; 16, с. 14; 13, с. 252]. Место кремации находилось за пределами деревни, и по всей вероятности, было удалено от кладбища, поскольку имеются данные о запрете погребать прах кремированных на общем кладбище рода или патронимической группы [15, с. 323]. Прах шаманов погребался спустя несколько лет в месте, которое шаман выбирал перед смертью [16, с. 14]. По другим данным, его [прах. — ЦБ.] развеивали над вершиной горы, на которую шаман в бытность живым и здоровым указывал в качестве последнего пристанища [15, с. 323]. В целом обряд кремации не был характерен для дауров и практиковался в определенных случаях. Известно, что монголы также сжигали тела самоубийц в исключительных случаях, без совершения особых обрядов [9, с. 132]. Обряд кремации был распространен среди эвенков-солонов и западных бурят. По наблюдениям Д. Позднеева в конце XIX в., «тела умерших солоны большей частью сжигают, а пепел собирают в кожаные мешки, которые привешивают к ветвям деревьев» [7, с. 232-233]. Западные буряты, как известно, также проводили обряд кремации в отношении как умерших шаманов, так и рядовых бурят [11, с. 219; 10, с. 184]. Из вышесказанного можно отметить, что способ погребения у солонов существенно отличался от даурского, а сходство кремации дауров и западных бурят проявляется лишь в трупосожжении шаманов. Надо полагать, что кремация женщин, умерших при родах, и ряда других отмеченных категорий у дауров было вызвано особыми представлениями о родах и роженицах, душах умерших, а также боязнью распространения эпидемических заболеваний. Подобные же представления, очевидно, были характерны и для части населения влади-мировской культуры Верхнего Приамурья. Например, при раскопках из 60 захоронений было вскрыто лишь одно трупосожжение [2, с. 85].
О сохранении древней традиции захоронения у дауров свидетельствует поминальный обряд под названием «ясу барибай», устраиваемый в честь старейшин, проживших долгую жизнь. Такие поминки продолжительностью от 2 до 3 дней проводились по истечении трех лет после похорон. Сыновья, дочери и близкие родственники надевали траурные одежды; изготавливали из бумаги изображения человека, лошади, денег; закалывали скот. Сделанные из бумаги подношения и кости заколотых животных привозили к месту погребения старейшины, сжигали и закапывали [15, с. 324]. В данном обряде интерес вызывает само название обряда — «ясу барибай», что в буквальном смысле означает «взять в руки кости; держать кости». По всей видимости, этот термин отражает некогда забытую традицию вторичных захоронений, когда по истечении определенного количества времени родственники покойного собирали его останки. Эта версия о возможном существовании вторичных захоронений хорошо согласуется с данными Д. П. Болотина о том, что около 29 % изученных захоронений влади-мировской культуры относятся к вторичным. Останки в таком случае погребались двояко: 1) хаотично; рассредоточено по дну погребальной конструкции; 2) компактно; по всей видимости, клали останки в мешок. Черепа умерших были направлены в южном направлении, а тазовые кости — на север [2, с. 85; 3, с. 7]. Южная ориентация вторичных погребений свидетельствует о тунгусском пласте в этногенезе дауров в отличие от монгольских захоронений, где наблюдается противоположная (северная) ориентация [3, с. 12]. Маловероятно, что обряд «ясу барибай» у дауров мог появиться в результате ассимиляции эвенков, поскольку обнаруживаются лингвистические и этнографические параллели, свидетельствующие об общемонгольской основе данного обряда. На первый взгляд, наиболее близкие параллели обнаруживаются в погребальной обрядности западных бурят, которые на третий день после кремации покойника проводили обряд под названием <^а барьха» (собирать кости). Собирали оставшиеся от сожжения кости, остатки от оружия и других предметов, складывали в берестяное лукошко и закапывали в землю на месте сожжения. Как отмечал М. Н. Хангалов, «это выражение сохранилось и сегодня, хотя обычай сжигать покойников уже почти совсем вывелся; так в настоящее время называют обычай поминать покойника на третий день пиром» [10, с. 185]. У современных монголов и восточных бурят такого обряда не зафиксировано, хотя встречаются словосочетания «^а бариха хун» или «яс баригч», обозначающие людей, которые, по определению буддийского монаха — ламы, могут прикасаться к телу умершего, например, чтобы положить его в гроб. В данном случае наблюдается значительная трансформация изначального способа погребения, произошедшая под влиянием буддийской религии. Из средневековых народов подобное собирание останков умерших было характерно для киданей и, вероятно, для шивэй. Кидани устраивали воздушные захоронения на деревьях в горах. Через три года собирали кости и сжигали их [1, с. 74-75]. Есть мнение, что кидани погребали останки в земле, не делая могильных насыпей [4, с. 240]. О шивэй известно лишь, что трупы умерших они располагали в «большом балагане» (на специальном помосте, построенном на дереве). Траур длился три года, и четыре раза в год они устраивали поминки [1, с. 76]. Как мы указали, реконструкция типов погребения у дауров также может быть сведена сначала к воздушному захоронению, затем к кремации останков и их погребению. Таким образом, можно наметить вероятную связь между погребениями дауров и киданей. Однако наблюдаются различия в оплакивании покойников: если у киданей тот, кто плачет по умершему отцу или матери, считается слабым [1, с. 74-75], то дауры оплакивали умерших 4 раза в год: 1) собственно на похоронах; 2) на следующий день после похорон; 3) по истечении 100 суток; 4) в первую годовщину. В обряде оплакивания дауры, вероятно, схожи с шивэй. Проследить другие параллели в погребальной обрядности дауров и шивэй-цев представляется невозможным ввиду отсутствия данных о дальнейшей судьбе воздушных захоронений шивэй. Таким образом, обращение к даурскому обряду «ясу барибай» выявляет ряд новых моментов, разгадка которых способна во многом приблизить нас к разрешению проблемы происхождения дауров.
Даурам были известны и воздушные захоронения с последующим погребением останков в земле. Тела детей, умерших от черной оспы и кори, укладывали на деревянный настил, в корзину или трехногий табурет, и помещали на деревьях, растущих у подножия гор. Для этих целей изготовляли также деревянный помост, закреплявшийся на деревьях [16, с. 14; 15, с. 323]. Подобные захоронения среди ветвей или в дуплах деревьев имеют место в погребальной практике многих народов (нанайцев, уль-чей, орочей, удэгейцев, корейцев, якутов). Нганасаны хоронили детей в дощатом ящике, установив его на четырех столбах или привязав к ветвям дерева [6, с. 119]. Поскольку такие захоронения были в основном характерны для тунгусо-маньчжурских и финно-угорских народов, можно говорить об эвенкийском (солонском) влиянии на погребальный обряд дауров. Хотя существенным отличием
воздушных захоронений дауров от других было то, что по истечении 100 дней родственники приходили на место захоронения и собирали останки ребенка. Затем погребали в том же месте [16, с. 14; 15, с. 323]. Таким образом, наличие вторичного обряда, совершаемого у подножия гор, возможно, свидетельствует об истоках, восходящих к киданьской погребальной традиции. О позднем монгольском влиянии, вероятно, свидетельствуют последующие факты, когда, в случае хорошей сохранности трупа ребенка, его помещали в суму, наполненную сладостями, и оставляли на перекрестке дорог или у реки [16, с. 15]. Как известно, монголы хоронили детей, умерших до 3 лет, по особым правилам. В небольшой кожаный или матерчатый мешок помещали тело одетого ребенка и еду (чай, вареное мясо, пенки, сушеный творог). Привязав мешок к торокам, всадник выезжал на большую дорогу или на перекресток, где «терял» мешок с трупом ребенка [9, с. 132]. Подобные «потери» трупов умерших людей были характерны для бурят и баргутов.
Таким образом, обращение к типам захоронений и отдельным погребальным особенностям выявляет перспективные в плане изучения этногенеза дауров направления. Выяснено и требует дальнейшего изучения сходство терминов дауров и монгольских народов, применявшихся по отношению к покойному. В большинстве случаев для даурских погребений, как показывают данные, была характерна ингумация или захоронение в земле. Реже встречались кремации и воздушные захоронения. Имевшие место парные супружеские погребения, возможно, свидетельствуют о киданьском происхождении, в то же время нельзя исключать и возможность их более позднего появления, связанного с влиянием смешанного маньчжуро-китайского населения. Погребение мужчины-холостяка вместе с символическим подобием женщины, вероятно, указывает на культурное взаимодействие предков дауров с соседними народами, в частности с чжурчженями. Изучение погребального обряда с жертвоприношением петуха и положением в могилу пшена выявляет несомненную взаимосвязь с земледелием и оседлой культурой. Анализ имеющихся источников, позволяет сделать вывод, что данный обряд присущ только даурам. В то же время поминальный обряд «ясу барибай» связан с обрядностью монгольских и монголоязычных народов и отражает, на наш взгляд, некогда забытую традицию вторичных захоронений, восходящую к племенам киданей и шивэй.
Литература
1. Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. — М.;Л., 1950. — Т. 2.
2. Болотин Д. П. Владимировская культура позднего средневековья в Приамурье // Проблемы этнокультурной истории Дальнего Востока и сопредельных территорий. — Благовещенск, 1993. — С. 84-105.
3. Болотин Д. П. Этнокультурная ситуация на Верхнем Амуре в эпоху позднего средневековья (XIII-XVII вв.): автореф. дис. ... канд. ист. наук. — Новосибирск, 1995. — 17 с.
4. Воробьев М. В. Маньчжурия и Восточная Внутренняя Монголия (с древнейших времен до IX в. включительно). — Владивосток: Дальнаука, 1994. — 410 с.
5. Ивлиев А. Л. Погребения киданей // Центральная Азия и соседние территории в Средние века. — Новосибирск: Наука, 1990. — С. 42-63.
6. Медведев В. Е. Культура амурских чжурчженей. Конец X-XI век (по материалам грунтовых могильников). — Новосибирск: Наука, 1977. — 223 с.
7. Описание Маньчжурии (с картой) / сост. в канцелярии министра финансов под ред. Дм. Позднеева. — СПб.: Типогр. Ю. Н. Эрлих, 1897. — Т. 1. — 620 с.
8. Полевые материалы автора (дневники международных этнографических экспедиций и научных командировок в Ху-лун-Буирский аймак Автономного района Внутренняя Монголия и провинцию Хэйлунцзян КНР, совершенных в 2007, 2011, 2012 гг.)
9. Тангад Д. Заметки о похоронных обычаях в западных районах МНР // Традиционная обрядность монгольских народов. — Новосибирск: Наука, 1992. — С. 127-133.
10. Хангалов М. Н. Собрание сочинений: в 3 т. / под ред. Г. Н. Румянцева. — Улан-Удэ: Республиканская типография, 2004. — Т. 1. — 508 с.
11. Хандагурова М. В. Погребальная обрядность усть-ордынских бурят // Исследования молодых ученых в области археологии и этнографии. — Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2001. — С. 218-230.
12. Яфаева Г. М. Похоронно-поминальная обрядность прибельской группы восточных марийцев // Вестник Челябинского государственного университета. — 2014. — № 12 (341). Вып. 60. История. — С. 8-13.
13. Caroline Humphrey and Urgunge Onon. Shamans and Elders. Experience, knowledge, and power among the Daur Mongols — Oxford: Clarendon press, 1996.
14. Local conditions and customs of the Daur ethnic group / Text and photographs by Aola Sailin. — Beijing: China Pictorial Publishing House, 1997. — 104 c.
15. Mönggöntuyaya. Dayur ündüsüten-ü orosiyulya-yin yosun-u jang uyile-yin tuqai tobci ögülekü ni // Erdem sinjilgen-ü ögülel-ün tegüberi. — Kükeqota: Öbür Mongyol-un suryan kümüjil-ün keblel-ün qoriy-a, 2002. — C. 318-326.
16. Stuart K., Li Xuewei and Shelear. China's Dagur Minority: Society, Shamanism, and Folklore // Sino-Platonic Papers. Number 60. December, 1994. — Philadelphia: Department of East Asian Languages and Civilizations University of Pennsylvania, 1994.
References
1. Bichurin N. Ya. Sobranie svedenii o narodakh, obitavshikh v Srednei Azii v drevnie vremena [Collection of data on the peoples of Central Asia in ancient times]. V. 2. Moscow; Leningrad, 1950.
2. Bolotin D. P. Vladimirovskaya kul'tura pozdnego srednevekov'ya v Priamur'e [Vladimirovskaya culture of the late Middle Ages in Amur region]. Problemy etnokul'turnoi istorii Dal'nego Vostoka i sopredel'nykh territorii — Problems of ethnic and cultural history of the Far East and adjacent territories. Blagoveshchensk, 1993. Pp. 84-105.
3. Bolotin D. P. Etnokul'turnaya situatsiya na Verkhnem Amure v epokhu pozdnego srednevekov'ya (XIII-XVII veka). Avtoref. diss. ... kand. ist. nauk [Ethno-cultural situation in Upper Amur in the late Middle Ages (13th -17th centuries). Author's abstract diss. Cand. hist. sci. Novosibirsk, 1995. 17 p.
4. Vorob'ev M. V. Man'chzhuriya i Vostochnaya Vnutrennyaya Mongoliya (s drevneishikh vremen do IX v. vklyuchitel'no) [Manchuria and Eastern Inner Mongolia (from ancient times to the 9th century inclusive). Vladivostok: Dal'nauka, 1994. 410 p.
5. Ivliev A. L. Pogrebeniya kidanei [Khitans burials]. Tsentral'naya Aziya i sosednie territorii v srednie veka — Central Asia and neighboring territories in the Middle Ages. Novosibirsk: Nauka, 1990. Pp. 42-63.
6. Medvedev V. E. Kul'tura amurskikh chzhurchzhenei. Konets X-XI vek (po materialam gruntovykh mogil'nikov) [Culture of Amur Jurchens. The end of the 10th-11th century (based on materials of subterrial grave fields)]. Novosibirsk: Nauka, 1977. 223 p.
7. OpisanieMan'chzhurii (s kartoi) [Description of Manchuria (with map)]. St Petersburg: Yu. N. Erlikh's printing house, 1897. 620 p. V. 1.
8. Field data of the author (diaries of international ethnographic expeditions and research trips in Hulun-Buirsky aimag of Inner Mongolia Autonomous Region and PRC Heilongjiang Province, committed in 2007, 2011, 2012).
9. Tangad D. Zametki o pokhoronnykh obychayakh v zapadnykh raionakh MNR [Notes on funeral customs in the western regions of Mongolia]. Traditsionnaya obryadnost' mongol'skikh narodov — Traditional rituals of the Mongolian peoples. Novosibirsk: Nauka, 1992. Pp. 127-133.
10. Khangalov M. N. Sobranie sochinenii [Collected works]. In 3 v. Ulan-Ude: Republican Printing House, 2004. 508 p.
11. Khandagurova M. V. Pogrebal'naya obryadnost' ust'-ordynskikh buryat [Funeral ritualism of Ust-Orda Buryats]. Issledovaniya molodykh uchenykh v oblasti arkheologii i etnografii — Research of young scientists in the field of archeology and ethnography. Novosibirsk: Institute of Archaeology and Ethnography SB RAS publ., 2001. Pp. 218-230.
12. Yafaeva G.M. Pokhoronno-pominal'naya obryadnost' pribel'skoi gruppy vostochnykh mariitsev [Funeral and memorial rites of Eastern Mari's pribelskaya group]. Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya — Bulletin of Chelyabinsk State University. History. 2014. No. 12 (341). V. 60. Pp. 8-13.
13. Caroline Humphrey and Urgunge Onon. Shamans and Elders. Experience, knowledge, and power among the Daur Mongols. Oxford: Clarendon press, 1996.
14. Local conditions and customs of the Daur ethnic group. Text and photographs by Aola Sailin. Beijing: China Pictorial Publishing House, 1997. 104 p.
15. Monggontuyaya. Dayur undusuten-u orosiyulya-yin yosun-u jang uyile-yin tuqai tobci oguleku ni. Erdem sinjilgen-u ogulel-un teguberi. Kukeqota: Obur Mongyol-un suryan kumujil-un keblel-un qoriy-a, 2002. Pp. 318-326.
16. Stuart K., Li Xuewei and Shelear. China's Dagur Minority: Society, Shamanism, and Folklore. Sino-Platonic Papers. No. 60. December, 1994. Philadelphia: Department of East Asian Languages and Civilizations University of Pennsylvania, 1994.
