CC BY
79
Псковский регионологический журнал № 2 (30)/2017 УДК 811. 161. 1. 282
Е. И. Костанди
ТИПОВОЙ ДИСКУРС ДИАСПОРЫ: РУССКИЙ ЯЗЫК В ЭСТОНИИ
Актуальной задачей современного языкознания является анализ языкового варьирования, обеспечивающего включение языка в коммуникативные, социальные, культурные и иные контексты. Одним из проявлений варьирования является речь диаспор, которая активно изучается на разнообразном материале. Статья продолжает ряд работ автора, посвящённых языку и речи в условиях диаспоры и языковых контактов. Речь русской диаспоры Эстонии, во многом описанная ранее, рассматривается на базе понятия дискурсивных практик. Имеющиеся результаты позволяют предположить существование некоторого инвариантного дискурса, порождаемого условным «типичным» представителем диаспоры. Этот дискурс имеет формальную (заимствования; переключение кода и др.), семантическую (референтная отнесённость, семантически переориентированная лексика и др.) и прагматическую специфику. Такая специфика не только характеризует речь, но и отражает особенности «картины мира» носителя языка в условиях диаспоры, его наивно-языковой концептуализации действительности. Предшествующие исследования показали, что говорящий в условиях диаспоры регулярно обращает особое внимание на некоторые зоны действительности (пространственно-временнаялокализация, языковая рефлексия, оценка и др.) и специфически концептуализирует их.
Ключевые слова: русская диаспора Эстонии, речь диаспоры, локальные дискурсивные практики, типовой дискурс диаспоры.
Введение. Одной из насущных задач современной русистики является описание возможных региональных вариантов русского языка, функционирующих в разных странах, в частности на постсоветском пространстве. Появление здесь в начале 1990-х гг. самостоятельных государств и новых реалий экономического, социального, технического и иного характера привело к языковым изменениям, в т. ч. к формированию специфики языка русских диаспор. Последняя активно исследуется не только в этих странах, но и в России, Финляндии, США, Германии и т. д. Результаты свидетельствуют о тесной связи языковых и экстралингвистических процессов и в очередной раз демонстрируют необходимость комплексного рассмотрения языковых и иных факторов при изучении специфики регионов.
Особенности русского языка в современной Эстонии во многом описаны и рассматриваются в контексте более общих проблем, не только лингвистических, но и относящихся к смежным дисциплинам. Итогом этого стало выявление как очевидной специфики речи диаспоры, выраженной отдельными языковыми единицами и средствами (графическими, лексическими, грамматическими и др.), так и такой, которая формируется комплексом средств, затрагивает целые зоны речевой деятельности, пересекается с психо-, социо-, этнолингвистическими и другими параметрами. Имеются в виду характеристики, связанные с восприятием и отражением действительности, со спецификой языковой картины мира в ситуации диаспоры и языковых контактов. Регулярность проявления всех признаков говорит о стандартизации речи, что позволяет использовать понятие типового текста и/или дискурса диаспоры. Этот
текст будет иметь как формальные языковые особенности, так и дискурсивные, выходящие за рамки собственно языка и пересекающиеся с неязыковыми условиями существования диаспоры в стране в целом и её регионах, в нашем случае в Эстонии. Следующий этап исследований предполагает более системное описание типового дискурса диаспоры и уточнение его параметров. Ряд его компонентов следует рассматривать как ключевые, однако можно предположить, что дальнейший анализ материала выявит и иные составляющие и аспекты типового дискурса.
Целью статьи является обобщение и систематизация результатов анализа материала, представленных в публикациях автора статьи и других исследователей, и на основе этого, а также новых данных рассмотрение формальных признаков русской речи в Эстонии, дискурсивных практик и ключевых компонентов типового дискурса как единого целого. Такого рода обобщение до настоящего времени не проводилось, что и предопределило цель статьи.
Состояние изученности проблемы. Как отмечалось ранее в [9; 10], описание специфики русской речи в Эстонии активизировалось в 1990-е гг., когда страна стала самостоятельным государством, изменилась языковая ситуация, а русский язык стал языком диаспоры. В тот период основной задачей исследователей стала фиксация особенностей речи диаспоры, однако на рубеже веков назрела необходимость систематизации накопленных наблюдений и объединения усилий разных исследователей. Появились исследовательские группы, стали проводиться конференции, ставшие затем регулярными, издаваться сборники, посвящённые русскому языку в условиях диаспоры, в частности в Эстонии. Для Балтийского региона важной вехой стала прошедшая в 1997 г. в Тартуском университете первая общая, при участии исследователей из разных стран, конференция, посвящённая языку диаспоры, которую продолжили год спустя конференция в Вильнюсском, а затем в Латвийском университетах. Сейчас конференции, посвящённые языку диаспоры, стали регулярными, так же регулярны и многочисленные публикации, авторы которых анализируют его отдельные аспекты или предлагают решения более общих задач [30; 31; 39]. Фиксация и систематизации специфических черт речи диаспоры неизбежно переросла в стремление к их обобщению и рассмотрению с точки зрения более общих лингвистических проблем, таких, как вариативность языка, нормативность, прагматика, виды дискурсивных практик, что нашло отражение, например, в [7; 8; 14; 32]. Имеющиеся результаты позволили ввести понятие типового текста / дискурса диаспоры, что впервые было сделано в [15]. Его отдельные составляющие рассматривались в [11—14; 22—24; 33—37], при этом и без обращения к понятию типового дискурса, поскольку, как уже отмечалось выше, его введению предшествовал сбор и анализ языкового материала. В настоящее время работу в этом направлении продолжают автор данной статьи и ряд других исследователей — И. П. Кюльмоя, В. П. Щаднева, А. В. Штейнгольд, О. Н. Паликова и др. Некоторые новые наблюдения содержатся в статьях, находящихся в настоящий момент в печати в издательствах Тартуского, Венского, Латвийского и др. университетов и в ряде журналов.
Русский язык в современной Эстонии
При рассмотрении типового дискурса диаспоры мы исходим из следующего определения: «Дискурс — связный текст в совокупности с экстралингвистическими — прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами;
текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания <...> — речь, «погружённая в жизнь» [1, с. 136—137]. Анализ речи, «погружённой в жизнь», предполагает учёт этой «жизни», поэтому далее кратко охарактеризуем положение русского языка в Эстонии, более детальное описание см. в [9; 10].
В соответствии с Законом о языке, государственным языком Эстонии является эстонский, другие считаются иностранными. По данным последней переписи населения, русский язык является родным или основным в повседневной практике для примерно четверти жителей. Среди русских и русскоговорящих есть так называемые старожилы, чьи родители жили здесь ещё до II Мировой войны во время первой Эстонской Республики. Основную часть русского населения составляют люди, поселившиеся в стране в советское время, и их потомки. В стране есть регионы компактного проживания русскоязычного населения: Ида-Вирумаа (северо-восточный регион Эстонии), Западное Причудье, некоторые районы городов Таллин, Тарту, Пярну, Валга, в остальной части страны русскоязычное население есть, но не проживает компактно.
Русский язык в современной Эстонии более или менее активно используется в таких областях, как СМИ, образование, культура, экономика, наука, официально-деловая сфера, религия, бытовое общение. На русском языке выходят, в бумажном или электронном вариантах, общегосударственные ежедневные и еженедельные газеты, региональные газеты, журналы. Функционируют частные и одна государственная радиостанция на русском языке, так же обстоит дело с телеканалами. Эстония охвачена системой спутникового телевидения с набором основных спутниковых телеканалов России и других стран на русском языке. Страна входит в число мировых лидеров по доступности Интернета, и русскоязычное население имеет возможность получать местную информацию на русском языке, используя русские версии ряда новостных порталов.
Число общеобразовательных школ в Эстонии в последние годы сокращается в силу демографических причин, русская школа, помимо того, претерпевает дополнительные изменения. По принятому ещё в 1990-е гг. закону, с 2007 г. начался переход гимназической ступени обучения (10—12-й классы) на частичное (60 % предметов) обучение на эстонском языке. В настоящее время в этой области намечены некоторые реформы, предполагающие возможность более полного гимназического образования на русском языке. Так называемая основная школа (1-9-й классы) остается русскоязычной. В средних специальных и высших учебных заведениях большинство студентов обучаются на эстонском языке, в меньшем объеме существуют русско- и англоязычные программы. Многие, хотя и не все, русскоязычные молодые люди свободно владеют эстонским языком и ещё одним иностранным языком, чаще английским.
Представлен русский язык и в культурной жизни, в Таллине работают Русский драматический театр, Русский музей, Русский культурный центр, проводятся экскурсии на русском языке в разных музеях страны, есть русская литература в библиотеках, проводятся летний праздник песни «Славянский венок», международный фестиваль староверской культуры «Пейпус», фестиваль «Золотая маска в Эстонии» и т. д. Во многих регионах, в школах, вузах существуют различные самодеятельные коллективы. В проходящих в Эстонии кино-, театральных, литературных фестивалях представлена и российская культура. Страну посещают российские театральные и музыкальные коллективы и отдельные исполнители.
В официальной сфере русский язык представлен в основном в виде переводов с эстонского [2; 33; 34]. На наш взгляд, такой русский язык также следует отнести к речи диаспоры, так как речь — это не только её порождение, но и восприятие, а адресатами переводных тестов в основном являются представители русской диаспоры. Например, есть русскоязычные версии сайтов государственной и местной власти на русском языке: президентский и парламентский сайты, портал государственных услуг, сайты министерств, департаментов, Государственного суда, некоторых уездов, городов, партий, организаций и т. д. Официально-деловой стиль на русском языке представлен в сфере услуг населению, оказываемых банками, телекоммуникационными, транспортными, строительными, туристскими и др. фирмами, сетями магазинов и т. д. В сфере бизнеса русский язык может быть как переводным, так и оригинальным, в зависимости от того, какой язык используется в фирме как первый.
Разумеется, в бытовой, личной, конфессиональной и т. п. сферах русскоязычные жители пользуются родным языком, который при этом регулярно соприкасается с эстонским, так как рядом или вместе живут люди с разными родными языками. В повседневной жизни можно наблюдать причудливые переплетения языков.
Кратко обрисованное выше положение русского языка в Эстонии, естественно, привело к появлению черт, отличающих местную русскую речь от речи в России в целом, в её регионах и в других странах. Эти черты имеют формальное выражение, во многом описанное в работах разных авторов, обобщая которые, можно выделить наиболее регулярные признаки.
Формальные признаки речи диаспоры
Активизировавшееся в 1990-е гг. изучение языка русской диаспоры Эстонии осуществляется на разнообразном материале: СМИ (газеты, радио, телевидение, Интернет), реклама, тексты прикладного характера (этикетки, инструкции, меню, программы мероприятий и т. п.), разговорная речь, сленг, официально-деловые тексты, диалектный материал, общение в интернет-среде, мемуарная и художественная литература и др. В нём в первую очередь обращают на себя внимание иноязычные вкрапления, детали которых описаны многими исследователями, начиная с фиксации первых немногочисленных, затем всё более частотных вкраплений и заканчивая их анализом с точки зрения общих вопросов номинации, референции, прагматики [7; 8; 18; 19]. В письменных текстах они часто передаются латиницей, в устной речи широко используются неизмененные или частично русифицированные эстонизмы, к числу которых относятся и топонимы и иные имена собственные: Кроме Ярипяева (газета Апраеу) все написали о нём (из телепередачи); У меня коолитус ('курсы') сегодня (разговори. речь); Сегодня в порту Куйвасту прошла торжественная церемония «крещения» нового парома TS Laevad, который получил имя «Тылль» — в честь мифологического персонажа «Большого Тылля», проживавшего на Сааремаа (новостной портал www.ru.delf.ee). Широко распространены и заимствования, особенно, так называемые скрытые, обычно являющиеся прямым или трансформированным переводом эстонских слов и словосочетаний, т. е. кальками и полукальками: личный код, материнская зарплата, семейный врач, больничная касса, касса по безработице, целевое учреждение, прямое платёжное поручение и др. В русском языке в этом случае чаще всего возникают атрибутивные словосочетания.
Итак, наиболее очевидна специфика языка диаспоры в области графики, лексики, частично синтаксиса. Эти особенности в целом, разумеется, обусловлены охарактеризованным выше функционированием языка в условиях диаспоры и постоянных языковых контактов. Эти же условия приводят к тому, что в разных сферах деятельности, в конкретных ситуациях формируются свои речевые, или дискурсивные, практики, отличающиеся от тех, которые характерны для языка в иной ситуации, в частности в России. Рассмотрим некоторые из таких практик.
Специфика дискурсивных практик диаспоры
В современном языкознании нет единого понимания дискурсивных практик, и цели настоящей статьи не предполагают рассмотрения спорных вопросов, связанных с данным понятием. Далее будем исходить из следующего определения: «Дискурсивные практики — категория, которая обозначает речевую деятельность, осуществляемую в соответствии с требованиями определённого типа дискурса в процессе его производства и воспроизводства» [28, с. 288]. При анализе дискурсивных практик, помимо учёта факторов, перечисленных в приведённом ранее определении дискурса, следует обратить внимание на сам процесс речи, на речевую деятельность, которая неразрывно связана с иной — бытовой, профессиональной, политической, конфессиональной и т. д. Далее рассмотрим некоторые дискурсивные практики, характерные для диаспоры, при этом специально приводя разнородные примеры, чтобы продемонстрировать, что их специфика обусловлена множеством разных факторов. Прежде всего будем опираться на формальные языковые особенности, отмеченные выше.
Иноязычные вкрапления, по сути, являются такой практикой, как переключение кода, т. е. перехода в процессе речи на иной язык. Переход может завершиться тем, что после использования одного слова другого языка, говорящий возвращается к своему языку, может произнести или написать целое высказывание на эстонском, может полностью перейти на другой язык или смешивать языки, как в следующем фрагменте разговора за семейным обедом: А Вон/ видишь как//А ты говорил/ капуста не надо//Посмотри-ка/как капустку кушает хорошо// Б: Nagu see/Maxima poes ütles// В: Ei ole/ е-в/Paikese/e-e/süsteem veel kestab 5 miljonit aastat// С: Ну/ он сказал/что votame rahu kohuga/kuna see ei ole meieprobleem//. Существуют и многочисленные более частные проявления переключения кода — процесса, описанного в исследовательской литературе, в том числе и на эстонско-русском материале [40].
Переключение может происходить и в графике, что проявляется в переходе на латиницу. Попутно отметим, что для эстонских условий не характерно включение латиницы в русский текст, например, в рекламе, в названиях кафе, баров, магазинов и т. п., с целью языковой игры, создания креативности. Последнее характерно для российских условий, что описывалось разными исследователями. В Эстонии такое использование латиницы встречается, но очень редко, поскольку латиница в наших условиях не может быть средством привлечения внимания, выделения, напротив, она доминирует в окружающем пространстве.
Примеры вкраплений латиницы в русский текст на местном материале приводились практически всеми, кто анализировал речь диаспоры. Специально использованию таких вкраплений в русской прессе Эстонии посвящён раздел магистерской
диссертации К. Ильвес [6] и бакалаврская работа студентки отделения славистики Тартуского университета Т. Мехо [20]. Были установлены тематические группы слов и словосочетаний, для которых чаще всего использовалась латиница, это названия: фирм: Не исключено, что оперирование шахтой будет передано Eesti Polevkivi; торговых знаков: Там состоялась премьера нового BMW пятой серии; электронных карт: Еще можно купить карты дополнительного времени SMART, ULTRA, SIMPEL; учреждений, организаций, клубов, студий, школ и т. п.: Тринадцать юных боксёров из силламяэского клуба «Tvail Athletics» приняли участие в открытом чемпионате города Кохтла-Ярве; газет, журналов, информационных агентств, телеканалов и т. п.: Кстати, состоялась и презентация новой причудской газеты «Peipsirannik»/ «Чудское побережье»; почтовых адресов: CV отправлять по адресу: Peterburi maan-tee 47, 11415 Tallinn; электронных адресов и различных названий из области инфо-технологий: В программе: устройство компьютера, файловая система (Windows), текстовый редактор (MS Word), электронные таблицы (MS Exel) и возможности сети Интернет; денежных единиц: Стоимость одного часа работы от 120 EEK. Несколько отличается, однако несущественно характер использования латиницы в официально-деловом стиле, что показано в [26]. Обобщая, можно сказать, что латиница используется прежде всего в трёх основных случаях.
1. Без латиницы коммуникация или иные действия невозможны, поскольку обязательна однозначная идентификация предмета, осуществляемая только посредством латинской графики, например: электронные адреса, ссылки (имеет место не только в Эстонии).
2. Действие осуществимо без латиницы, однако использование кириллицы существенно осложняет коммуникацию или иное действие, например, это относится к написанию обычных почтовых адресов, товарных знаков, электронных карт. В этом случае референтная отнесённость будет, скорее всего, установлена и при использовании кириллицы, действие осуществится, но при этом возможны некоторые осложнения, ошибки.
3. Достаточно свободно могут использоваться и латиница, и кириллица, однако в наших условиях привычнее и «удобнее» использование слов, написанных латиницей, т. к. участники коммуникации быстрее установят соотнесённость имени и реалии.
Таким образом, использование латиницы является не просто формальной чертой, а важной составляющей дискурсивной практики, обеспечивающей более однозначную соотнесённость языкового знака и того, что им обозначается.
Вхождение в местную русскую речь заимствований, являющихся кальками эстонских слов, наиболее активно происходило в начальный период восстановления самостоятельного эстонского государства, когда появлялось множество новых политических, социальных, экономических, бытовых и иных реалий, не имевших названий ни в русском, ни в эстонском языках. Общественно-политические организации, государственные институты, социальные структуры и т. п. обычно сначала получали наименования на государственном языке. В этой сфере, официально-деловой, как отмечалось выше, русские тексты в большинстве случаев являются переводными, переводами являются, соответственно, и наименования личный код, больничная касса и т. п. Регулярно они формируются в результате функционирования текстов билингва, т. е. текстов «на двух языках, один из которых представляет собой перевод другого: надписи-переводы на двух языках на древних каменных плитах, словарные статьи
двуязычного словаря, параллельные тексты Евангелия на церковнославянск. и рус. языках, текст инструкции по использованию аппарата, механизма, лекарственного препарата и т. п. на двух языках» [25, с. 16]. В Эстонии тексты билингва являются регулярной практикой [17] и, несомненно, оказывают влияние на русскую речь. Вновь мы видим, что дискурсивная практика порождает формальные особенности речи диаспоры.
Далее перейдем к дискурсивным практикам, в которых «диаспорная» составляющая необязательно выражена отдельными языковыми единицами, например, словами или словосочетаниями. Так, в ходе анализа материала обнаружилось, что множество пространственно-временных характеристик имеет местную специфику. Например, обозначение многих временных отрезков, видов деятельности, состояний с временным показателем получает «местное», или «региональное», наполнение: пенсионер, гимназия, срочная служба, докторантура, рождественские каникулы, отпуск по уходу за ребёнком и др. соотносятся с эстонскими реалиями, соответственно, происходит так называемый семантический сдвиг [5]. Исторические периоды (русское, немецкое, шведское, эстонское время), события (Пробуждение, Бронзовая ночь), памятные даты, праздники (Яани /Кадри /Марди пяев) и многое др. [12; 13], имеющее темпоральную составляющую, также имеет местную специфику.
Аналогичным образом обстоит дело с пространственными характеристиками, говоря о которых ограничимся наиболее очевидным примером: большинство маркеров пространства, окружающих нас в повседневной жизни (топонимы, названия улиц, площадей, магазинов, кафе, аптек, гостиниц, дорожные указатели и разные указатели внутри помещений и т. д.), написаны по-эстонски, в редких случаях даётся перевод на русский или иные языки (английский, финский, латышский, реже др.). Русскоговорящим человеком они не только воспринимаются, но регулярно и воспроизводятся на эстонском, как в следующих высказываниях из разговорной речи: Зайдем в Каубамая ('Дом торговли' — универмаг)? Хочу в Лыунакескус ('Южный центр' — торговый центр) заехать; Это на Уус ('Новая' — улица). Кроме того, как разные пространства, так и время (периоды, даты) предполагают какие-то действия (ср., разговор дома, в магазине, в аптеке или, например, праздничные обычаи), в т. ч. и речевые. Всё это также формирует дискурсивные практики диаспоры. Так, человек не знакомый с ними, вряд ли правильно поймет высказывания Ой, Маардипяев ('праздник народного календаря, когда ходят ряженые, обычно дети') ведь сегодня, что им дать? О! Русский Новый год ('по московскому времени') отмечают! Это в шведское время ('шведский период правления') было — они требуют лингвострано-ведческого комментария. В разных регионах страны общая «диаспорная» специфика приобретает местные черты [22—24].
Иной характер имеет практика языковой рефлексии, обусловленной функционированием языка в диаспоре. Языковая рефлексия всегда является необходимой составляющей речи и может быть скрытой или выраженной в метаязыковых единицах — словах и выражениях, характеризующих, комментирующих, регулирующих, оценивающих язык, речь, коммуникацию. Условия жизни носителей языка, экстралингвистический фон могут ослаблять или усиливать языковую рефлексию, последнее происходит, в частности, в ситуации сосуществования языков, делающих языковую тему актуальной. Наблюдения над материалом (записи русских говоров Эстонии, разговорная (городская) речь, мемуарная литература, произведения русских писате-
лей Эстонии, сетевое общение, СМИ и др.) показали, что в нем обнаруживается множество метаязыковых единиц разного характера, свидетельствующих о том, как разносторонне авторы представляют, оценивают, комментируют вопросы языка, речи, коммуникации, языковой самоидентификации. Обобщение этих наблюдений дано в [16], сейчас отметим лишь основные моменты.
Среди метаязыковых единиц регулярны такие, в которых рефлексия обусловлена постоянными языковыми контактами, сосуществованием говорящих на русском и эстонском языках. В указанной выше работе отмечалось, что они чаще всего направлены на:
1) общую характеристику сосуществования народов, культур, языков, обычаев: Тута и эстонцы и русские ведь жили. В этом краю мало было, а в том-то эстонцев было больше. Так эстонцы ещё по-русски лучше говорили, как мы [21, с. 192];
2) характеристику, оценку знания языков: Говорила мама со всеми по-русски. Большинство эстонской интеллигенции того времени получало образование в Петербурге, и знали они язык не хуже мамы [27, с. 160];
3) описание, комментирование конкретных коммуникативных ситуаций двуязычия: Слышу, один другому и говорит: «Не, она никуда не ходит, она дома». Ну, по-эстонски говорят. По голосу узнала их и говорю бабе: «Не открою». Вдруг эстонец и говорит: «Аня, открой! Я знаю, что ты дома, ты никуда не уходишь» [38, с. 362];
4) характеристику эстонских и русских слов, выражений, их соотношения и т. п.: Не/она в каком-то доме социальном/ну не дом престарелых а.../вот как это называется?/ Где вот это все.../ Хоолдекоду (hooldekodu) ? (разговорн. речь).
Повторяемость и, соответственно, значимость названных тем позволяет определить их как составляющие типового «дискурса о языке» и на их основе смоделировать инвариант, который в [16] представлен так:
'Общая языковая ситуация характеризуется сосуществованием двух (или более) языков. Люди в той или иной степени владеют /не владеют этими языками. В конкретных коммуникативных ситуациях попеременно или одновременно используются разные языки. Существует частичное функциональное распределение языков. Языки взаимодействуют, оказывают влияние друг на друга. Единицы разных языков определенным образом соотносятся. Требуется/ возможно пояснение, комментирование слов, выражений, грамматических форм, норм разных языков. Существующее положение дел оценивается'.
Модель имеет обобщённый характер, в конкретных ситуациях она реализуется в частных вариантах. Итак, коммуникация в условиях двуязычия порождает специфически местную языковую рефлексию, которая регулярна, значима и может быть охарактеризована как местная же дискурсивная практика.
Наблюдения над материалом свидетельствуют о том, что к зонам, в которых регулярно проявляется местная специфика, следует также отнести этикетную и оценочную. Так как в данной статье не ставится цель полного рассмотрения всех компонентов типового дискурса диаспоры, ниже ограничимся краткой характеристикой и единичными примерами. Надо подчеркнуть, что, во-первых, ни этикет, ни оценка не существуют сами по себе, они всегда относятся к чему-то. Во-вторых, все компоненты типового дискурса взаимосвязаны, поэтому, говоря об этикете и оценке, приведём примеры, в которых первый соотносится со временем, вторая с пространством.
Стандарты речевого, и шире — коммуникативного, поведения в разных ситуациях, формы обращений (учитель — ученик, продавец — покупатель, таксист — пас-
сажир, коллеги и т. д.), приветствий и ответов на них (на телевидении, в аудитории, на приеме у врача, в телефонном разговоре и др.), прощаний, поздравлений с праздниками (официальных, дружеских и др.), соболезнования и многое иное часто имеет местную эстонскую специфику. Порой в русской речи можно встретить, например, пожелание хорошего окончания старого года или красивого Рождества — и то, и другое является прямым переводом типичных эстонских пожеланий. Иногда говорящий или пишущий неосознанно употребляет такие выражения, однако может это делать и специально, маркируя свой выбор. Так, в следующем примере автор не только использует подобное выражение, но и специально пишет его в русском тексте по-эстонски: Так как «с наступающим» уже писала, то теперь Head vana aasta loppu soovides ('С пожеланием / желая хорошего окончания старого года ') Лена. Приведённой фразой заканчивается электронное письмо, автор которого не только использует стандартную эстонскую этикетную форму пожелания, типичную для конца года, но и регулярную «эстонскую» формулу окончания письма (soovides = желая).
В работах разных исследователей отмечалось, что во многих областях, в текстах разных типов (реклама, СМИ, официально-деловые тексты и др.) в наших условиях степень оценочности ниже, чем в аналогичных в российском контексте [2—4]. Кроме того, в каких-то ситуациях, местах, в частности, предполагающих оценку, русский язык присутствует минимально или не присутствует вовсе, что также снижает «градус» оценки. Наглядным примером является наружная реклама и иные тексты с рекламной составляющей, функционирующие в городском пространстве (вывески кафе, магазинов, салонов красоты, клубов, ресторанов и т. п.). В российской действительности эта сфера — одна из основных для языковой игры, привлечения внимания, креатива. В Эстонии большинство таких текстов существует на эстонском языке, соответственно, практически вся сфера «городского креатива» на русском отсутствует, что не может не влиять на речь диаспоры. Область проявления оценки, таким образом, сужается.
Приведённые примеры этикетной и оценочной составляющих демонстрируют, кроме всего, как и было сказано выше, их взаимосвязь со временем (праздник) и пространством (городская среда). Такие взаимосвязи и взаимообусловленности регулярны, что ещё раз свидетельствует о соотнесённости формальных языковых показателей и дискурсивных практик.
Так как настоящая статья имеет обобщающий характер, выше были приведены лишь некоторые примеры, демонстрирующие специфику русской речи в эстонских условиях, и рассмотрены её отдельные аспекты, более детальное описание дано в работах разных авторов, и исследования активно продолжаются. Накопленные факты позволили говорить не только об отдельных формальных проявлениях этой специфики и отдельных практиках, но и о формировании типового дискурса диаспоры.
Ключевые компоненты типового дискурса диаспоры
Специфические признаки речи и дискурсивных практик диаспоры можно представить в виде инвариантного типового текста, или дискурса, диаспоры. Текс т, как языковое образование, имеет ряд формальных характеристик: иноязычные вкрапления разного вида, использование заимствований и семантически переориентированной лексики, некоторые грамматические показатели. При этом оригинальные
русскоязычные тексты не представлены во всём их жанровом многообразии, есть области, в которых тексты исходно на русском не используются вовсе или используются ограниченно, сами жанровые требования порой отличаются от традиционных для русского языка. Регулярны переводные тексты, часто в составе текста билингва. Тексты на русском имеют местную специфику с точки зрения их включённости в разные дискурсивные практики.
Типовой дискурс, то есть текст во всех его связях с экстралингвистическими факторами можно охарактеризовать как имеющий ряд содержательных «диаспор-ных» компонентов. Их обнаружение происходило по отдельности и постепенно. По мере изучения разных особенностей речи русской диаспоры Эстонии, разного материала и, что важно подчеркнуть, разными исследователями, становилось очевидным, что в какой-то сфере, например, при обозначении времени или места, при выражении оценки и в других случаях, не просто используются специфические языковые средства — напротив, их может и не быть, а проявляются особенности «эстонских русских», отражающие и одновременно формирующие их картину мира, или, по меньшей мере, тот её фрагмент, который связан с жизнью именно в нашей стране. Накопление однотипных фактов, регулярно проявляющихся в разнородном материале, привело к возможности — и потребности — говорить о том, что представители диаспоры по-своему представляют некоторые зоны действительности. Как показывает анализ материала, к таким зонам следует отнести пространственно-временную локализацию, языковую рефлексию, этикетную сферу, оценку. Каждая из них имеет множество проявлений — от очевидных до практически незаметных без специального сопоставительного анализа разнородного материала. Выше они были частично охарактеризованы на базе понятия дискурсивных практик. Встаёт вопрос о причинах появления местной специфики именно в этих зонах, который ниже будет только затронут.
Как известно, пространство, время, язык / речь, социальное взаимодействие, в частности, его этикетная составляющая, ценности / оценка относятся к числу базовых для жизнедеятельности человека. Пространственно-временные ориентиры в значительной мере предопределяют любую нашу деятельность, в т. ч. и речевую, обеспечивающую взаимодействие людей, жизнь в социуме. Социальное взаимодействие имеет и иные проявления, в частности, требует соблюдения определённого речевого этикета — обязательного или узуального. В своей жизнедеятельности человек, порой не отдавая себе отчёта в этом, постоянно руководствуется оценкой: хорошо / плохо, удобно / неудобно, полезно / бесполезно, красиво / некрасиво, вкусно / безвкусно и т. д. Все эти компоненты, будучи базовыми, всегда привлекали внимание не только лингвистов, но и философов, социологов, историков и т. д. Очевидно, неслучайно именно они частично трансформируются в разных условиях, в частности — в условиях диаспоры. Анализ свидетельствует о том, что в речи диаспоры они приобретают местную специфику, отражая когнитивный аспект и самоидентификацию диаспоры в целом и её отдельных представителей. Географическая специфика, языковая ситуация в стране и её регионах, государственные и общественные институты, культура, образование, реалии экономического, технического и иного характера находят отражение в речи диаспоры, формируя её специфику, которую можно, на наш взгляд, представить в виде набора ключевых компонентов, или типового дискурса.
Выводы. Итак, в русской речи в Эстонии формируются речевые и коммуникативные особенности, в которых отражается специфика языковой картины мира, обусловленная функционированием языка в диаспоре. Такие особенности регулярны и присутствуют в разных конкретных текстах и коммуникативных условиях, что свидетельствует о явлении стандартизации. Последнее позволяет предположить существование абстрактного инварианта и, соответственно, смоделировать типовой «дискурс диаспоры». Его ключевыми компонентами будут актуальная для диаспоры локализация в «своих» пространстве и времени, особенности языковой рефлексии, оценки, этикета. Более детальный анализ материала поможет полнее охарактеризовать названные компоненты, в ходе дальнейшего исследования, очевидно, будут выявлены и иные аспекты рассматриваемого явления, на данном же этапе речь идёт об основных параметрах типового дискурса.
Литература
1. Арутюнова Н. Д. Дискурс // Языкознание. Большой энциклопедический словарь. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. С. 136—137.
2. Вельман-Омелина Е. Деловая реклама как пограничный жанр официально-делового стиля // Русская филология. 25. Тарту, 2014. С. 337-344. [Электронный ресурс]: URL: http://dspace.ut.ee/bit-stream/handle/10062/40073/russkaja_flologija_25.pdf?sequence=1
3. Евстратова С. Б. Языковые средства выражения оценочности в газетных заголовках (на материале русского и эстонского языков) // Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. V. Русский язык: система и функционирование. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2001. C. 7-18.
4. Евстратова С. Б. Экспрессивная лексика в русскоязычной прессе Эстонии // Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. VI. Проблемы языка диаспоры. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2002. C. 82-90.
5. Зеленин А. Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939). СПб.: Златоуст, 2007. 380 с.
6. Ильвес К. Характер заимствований в мультиязыковой среде (на материале русской прессы Эстонии). Магистерская работа. Тарту, 2006. 203 с. На правах рукописи. [Электронный ресурс]: URL: http://dspace.ut.ee/bitstream/handle/10062/933/ilveskadi.pdf?sequence=5&isAllowed=y
7. Костанди Е. И. Номинация и референции — проблемы выбора в иноязычной среде // Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. XIV. Развитие и вариативность языка в современном мире. II. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2011. С. 142-159.
8. Костанди Е. И. К вопросу о роли прагматических факторов в формировании специфики языка диаспоры // Русистика и современность. Рига: БМА, 2011. С. 226-230.
9. Костанди Е. И. Русский язык в современной Эстонии: функционирование, изучение, специфика // Слово.ру: Балтийский акцент. № 1. Калининград: Изд-во БФУ им. И. Канта, 2013. С. 7-23.
10. Костанди Е. И., Кюльмоя И. П. О русском языке современной Эстонии // Русский язык зарубежья. СПб.: Златоуст, 2013. С. 85-106.
11. Костанди Е. И. К вопросу о «слабых участках» языковой системы: язык диаспоры // Гуманитарные чтения РГГУ 2012. Россиеведение. Общественные функции гуманитарных и социальных наук. Гуманитарное знание и образование. М.: РГГУ, 2013. С. 34-46.
12. Костанди Е. И. Категория темпоральности в «обыденном» языке: сопоставительный аспект // Ru-sistica Latviensis 5. Slavica — 2015: flologijas petijumi. Riga: LU Akademiskais apgads, 2015. C. 79-85.
13. Костанди Е. И. Специфика пространственно-временной локализации в условиях диаспоры (русский язык в Эстонии) // Культурный ландшафт Пограничья: прошлое, настоящее, будущее. Псков: Псковский государственный университет. 2015. С. 140-148.
14. Костанди Е. И. Специфика дискурсивных практик в ситуации языковых контактов // Ежегодник финно-угорских исследований / Yearbook of Finno-Ugric Studies. Вып. 2. Ижевск: Удмуртский университет, 2015. С. 29-40.
15. Костанди Е. И. Типовой текст диаспоры: когнитивный аспект // Русистика и современность. 18-я Международная научная конференция. Сборник статей. Рига: БМА, 2016. С. 273-280.
16. Костанди Е. И. Метаязыковой дискурс диаспоры: инвариант и варианты // W poszukiwaniu tozsamosci j^zykowej. Tom I. Gdansk: Wydawnictvo Universytetu Gdanskiego, 2016. С. 244—253.
17. Костанди Е. И. Тексты билингва как речевая практика // Русский язык: система и функционирование. Минск: РИВШ, 2016. С. 316-321.
18. Кюльмоя И. П. Специфические черты языка русской диаспоры Эстонии // Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. III. Язык диаспоры: проблемы и перспективы. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2000. С. 84-93.
19. Кюльмоя И. П. Речь русской диаспоры Эстонии: тенденции развития // Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. XII. Активные процессы в русском языке метрополии и диаспоры. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2009. С. 11-28.
20. М е х о Т. Латиница в русской прессе Эстонии. Бакалаврская работа. Тарту, 2006. 65 с. На правах рукописи.
21. Очерки по истории и культуре староверов Эстонии. I. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2004.
22. Паликова О. Н. Географическая лексика острова Пийриссаар: оценка окружающего пространства в говоре // Русский язык и литература в поликультурном коммуникативном пространстве. Псков: Псковский государственный университет, 2012. С. 53—59.
23. Паликова О. Н. Отражение географических представлений жителей острова Пийриссаар в их лексике и фольклоре // Acta Slavica Estonica. I. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика XV. Очерки по истории и культуре староверов Эстонии. III. Tartu: University of Tartu Press, 2010. С. 160-193.
24. Паликова О. Н. Неофициальная географическая лексика как лингвистический признак территориальной общности людей (На материале городского сленга и островного говора) // Acta Slavica Estonica. III. Slavica Tartuensia X. Славистика в Эстонии и за ее пределами. Tartu: University of Tartu Press, 2013. С. 84-97.
25. Панькин В. М., Филиппов А. В. Языковые контакты. Краткий словарь. М.: Наука, 2011. 160 с.
26. Петрикова Д. Использование латиницы в официально-деловых текстах на русском языке (на материале сайтов Министерства социальных дел, Министерства внутренних дел, Министерства культуры). Бакалаврская работа. Тарту 2010. 57 с. На правах рукописи.
27. Плюханова М. С. «Мне кажется, что мы не расставались...» //Таллинн. 1997, № 8-9, С. 151-169.
28. Серне А. Я. Дискурсивные практики // Социология. Энциклопедия. Минск: Книжный Дом, 2003. С. 288.
29. Соколова О. Русская неофициальная урбанонимия города Тарту. Бакалаврская работа. Тарту. 2013. На правах рукописи. [Электронный ресурс]: URL: http://dspace.ut.ee/handle/10062/36201
30. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. III. Язык диаспоры: проблемы и перспективы. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2000. 282 с.
31. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. VI. Проблемы языка диаспоры. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2002. 319 с.
32. Щаднева В. П., Кудрявцев Ю. С. Языковые нормы и речевые аномалии: к вопросу о вариативности языковых средств в языке метрополии и диаспоры // Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика XIV. Развитие и вариативность языка в современном мире II. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2011. С. 246-265.
33. Щаднева В. П. О месте и лингвистических особенностях русских официально-деловых текстов в языковой ситуации современной Эстонии // Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. XII. Активные процессы в русском языке метрополии и диаспоры. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2009. С. 224-244.
34. Щаднева В. П. Характеристика современного эстонско-русского перевода утилитарных официально-деловых текстов // Русистика и современность. Рига: БМА, 2011. С. 540-545.
35. Щаднева В. П. Функционально-семантические особенности темпоральных языковых средств в текстах разных жанров (на материале эстонско-русских переводов криминальных новостей и обвинительных актов) // Функциональная семантика и семиотика знаковых систем. Т. 2. М: РУДН, 2014. С. 528-537.
36. Щаднева В. П. Региональные варианты русской речи в аспекте языковой рефлексии (на материале метаязыковых комментариев на интернет-форумах) // Rusistica Latviensis 5. Slavica — 2015: flologijas petljumi. Riga: LU Akademiskais apgads, 2015. С. 112-120.
37. Щаднева В. П., Вельман-Омелина Е. М. Инновации в русском деловом общении в условиях Эстонии (в зеркале эстонского языка) // Ежегодник финно-угорских исследований / Yearbook of Finno-Ugric Studies, Вып. 1. Ижевск: Удмуртский университет, 2015. С. 112-123.
38. Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Х. Очерки по истории и культуре староверов Эстонии. II. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2007. 376 с.
39. Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. XII. Активные процессы в русском языке метрополии и диаспоры. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2009. 365 с.
40. ZabrodskajaA. Russian-Estonian Language Contacts: Grammatical Aspects of Language Use and Change. Tallinn: Tallinna Ulikooli Kirjastus, 2009. 159 p.
Об авторе
Костанди Елизавета Илмаровна — PhD, доцент, Факультет гуманитарных наук и искусств, Тартуский университет, Эстония. E-mail: ielizaveta.kostandi@ut.ee
J. Kostandi
TYPICAL DIASPORIC DISCOURSE: RUSSIAN LANGUAGE OF ESTONIA
Analysis of linguistic variations, which implies the study of language in communicative, social, cultural, and other contexts, is now one of the key tasks in modern linguistics. Diaspora is one of the variations which has been studied extensively on various materials. The article continues the series of the author's publications devoted to the peculiarities of speech and communicative behaviour in the situation of the language contacts. The peculiarities of the Russian Diaspora speech in Estonia and the new speech practices which were studied by the researchers before, are studied on the basis of the concept "discoursive practices". The present results enable us to assume the existence of a certain invariant discourse, which is created by the imaginary 'typical' representative of the diaspora. This discourse has its own specifc features that can be formal (borrowings, code-switching, etc.), semantic (referential shifts, semantically re-oriented vocabulary, etc.), and pragmatic. It characterizes not only speech but also refects the 'world view' of language users in the conditions of the diaspora, its naive-linguistic conceptualization. The previous research has shown that in the conditions of the diaspora the speaker pays particular attention to various zones of reality and conceptualizes them in a specifc manner, for example: spatial-temporal localization, linguistic refection, evaluation, etc.
Key words: Russian diaspora of Estonia, the diaspora Speech, the local discoursive practices, typical diasporic discourse.
About the author
Dr Jelisaveta Kostandi, Associate Professor, Faculty of Arts and Humanities, University of Tartu, Estonia.
E-mail: jelizaveta.kostandi@ut.ee
Статья поступила в редакцию 26.01.2017 г.
